По алфавиту отслеживаю блоги Живого Журнала, случайная выборка информации, и блог «Вестник Апокалипсиса» (http://users.livejournal.com/_apocalypsis/) касается «вечных тем», продолжу его чтение. Главное уже сказано в первой части.

Читаю заметку от 19 февраля 2006 Мировоззрение Апокалипсиса: АТЕИЗМ. Длинно, скучно. Мол, атеисты мыслят Бога как объект, «поэтому атеистический аргумент апеллирует к чувственности и доказательной познаваемости. Но доказательная познаваемость возможна лишь по отношению либо к чувственной реальности, либо к рассудочным моделям. Бог же – не объект. Он – субъект. Он никогда не бывает как только «Он». Он – «Я» и «Ты»». Подобные трюизмы пропускаю. Впрочем, повторение – мать учения, и на дохайдеггеровском уровне автор констатирует:

«В отношении реальностей сознания невозможно формальное доказательство. Доказательство – инструмент субъекта, с помощью которого невозможно изучение самого субъекта, который по меньшей мере включает в себя реальность, на базе которой возникает идея абсолютного совершенства. Не будучи в силах прояснить эту идею, человек проявляет эту идею сквозь собственные представления – и Бог оказывается обладателем богатств, сексуальным лидером, мировым тираном, требовательным и мстительным. Некоторые сами мечтают о подобном статусе, и в этом варианте возможно или прямое богоборчество, либо раболепствование в целях обретения крох с барского стола. Богоборчество появляется также как результат совмещения в сознании ложного образа Бога с осознанием этической ущербности подобного образа.

Еще один источник атеизма и богоборчества – существование паразитарных образований, использующих энергию стремления человека к абсолютному совершенству в своих отличных от абсолютного совершенства целях. «Поп плохой – значит, нет Бога». Желание сбросить гнет требований с собственной психики, в том случае, когда с Богом отождествляется набор долженствований.

11 марта 2006 – столь же занудное и поверхностно-позитивистское продолжение темы:

«Атеизм – дитя агностицизма. Культивирование сомнения – все не так, как мы привыкли думать. Как на самом деле – нам, жалким смертным, никогда не постичь. Тотальное декартово сомнение, будучи тяжелейшей нагрузкой, ведет к психической или, хуже, пневматической болезни. Поэтому в скептицизме возникает «область доверия», блокирующая возникновение солипсического состояния, отягощенного неверием в существование собственного «я». Авторитеты в глазах скептика скомпрометированы, и областью доверия становятся собственные органы чувств. Тем самым всеобъемлющая агностическая «область недоверия» или же «область безразличия» перестает быть всеобъемлющей. Она трансформируется в «область неприятия». Объекту сомнения отказывается в праве на существование. Объект приобретает неприемлемый для подлинного агностика онтологический статус. Он либо «есть», либо его «нет». Идея «существования», возникшая из языковой оппозиции «есть / нет», и сама по себе, кстати, заслуживает внимания сознательных свидетелей апокалипсиса.

Скептики – это софисты без работы. С разрушением полисов таковых стало много.

Поблекли образы богов, не выдержав взаимной конкуренции. Тут тебе и Зевс с Аполлоном, и Митра, и Изида с Озирисом, и Яхве. У последнего потенциал оказался выше – в силу исключительности этого образа в еврейской культуре. «Трепещите, языци, и покоряйтеся, яко с нами Бог». Этому образу и была оказана имперская поддержка. Однако основа христианства – антиимперская. Империя приняла вещество, содержащее в себе смертельный для империи яд.

Повсеместным убеждением было представление о том, что боги карают за провинности. Только попробуй не принести такому богу жертвы – житья тебе не будет. Потому что ты, жалкий смертный – полное говно, а я невъебенно крут, а потому ты будешь делать все, что я требую, а не будешь – твоя и без того плачевная судьба (лучше бы тебе и не родиться) станет еще плачевнее. Даже и не до скрежета зубовного тебе будет, коли на лице у тебя – маска ужаса с помпейских фресок. Массовое богоборчество в таких условиях, очевидно, невозможно. Прометей висит, прикованный к скале. Бунтуйте на здоровье».

Всё это поверхностно-удручающе, но привожу цитаты как подступ к пониманию психологии религии. Без глубиннейшего-сильнейшего стремления к равнобожию-субъектности человека, созданного по образу и подобию Божьему, - не понять атеизма, агностицизма, скептицизма. А все вышеприведенные рулады – надстройка над этим извращенным базисом.

12 марта 2006 - тема «Религиоведение Апокалипсиса», но опять поверхностное пустословие:

«Христианская триада "тело/душа/дух", по существу, не является "классификацией". Это, скорее, указание верхнего и нижнего пределов ("дух" и "тело"); это - "потолок" (наивысшее) и "пол" (низшее). "Душа" - это все то, что находится в промежутке, все пространство, натянутое между силовыми точками-центрами, источниками энергии. Но это не значит, что "душа" - это все возможные содержания сознания и все возможные явления, происходящие в человеческом существе "между" чистым бестелесным духом и физическим телом, а "дух" и "тело" - лишь ограничители. Дух и тело вторгаются в деятельность души - это выражается в соединении с указанной триадой другой концепции, пары "дух/плоть", где среднее звено пропадает. Душа, таким образом, - поприще взаимодействия духа и тела. "Дух" из триады проявляется в деятельности души как "дух" из диады, а тело в деятельности души становится "плотью", "плотскостью", "плотяностью".

Нельзя сказать, что в рамках такого подхода отсутствует стремление отобразить все богатство содержания внутреннего мира человека: но отсутствует интерес к самому строению этого внутреннего мира. Интересует скорее "история", событийность, чем "география" души (внутреннего мира), скорее "время", чем "пространство". Поэтому христианская, а в частности - святоотеческая психология избегала иерархических построений, отражающих реальности сознания, в то время как иерархическое, "слоистое" строение человеческого существа составляло предмет самого пристального внимания со стороны индийских мыслителей.

В христианской (под словом "христианский" я в данном дискурсе подразумеваю не "относящийся к христианству в принципе, неотъемлемо", а "наиболее характерный для христианской мысли в период догматического становления христианской церкви") мысли имеет место, скорее, символическая модель, напоминающая "инь/ян" китайской традиции. Дух и тело (материя) взаимодействуют - и в этом взаимодействии "рождается", "возникает" душа, как результат творческого активного воздействия духа на материю и восприимчивости последней к этому воздействию. Так в китайской модели взаимодействуют Небо и Земля, между которыми натягивается, возникает Поднебесная, одно из имен которой, кстати, "тянь-ди", "Земленебо"».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Очень упрощенно и схематично, надо не поддаваться простоте, которая в ряде нюансов хуже воровства, а критически воспринимать ход мысли и выводы:

«Индийский подход к этой проблематике, напротив, сугубо классификационный. Если христианская модель символически показывает сам принцип "устройства" человека, содержит в себе динамику, борьбу, взаимодействие, развитие (происходящее в результате столкновения противоположностей), то индийская представляет собою, скорее, статичный "срез": как если бы человеческое существо было выхвачено из жизненного потока, препарировано, и мы могли бы наблюдать его в "разрезе", где полярности (дух и тело как активные дух и плоть) исчезают, становятся, соответственно, высшей и низшей ступенями иерархии, а целостное пространство души распадается на ряд промежуточных иерархических уровней. Мы видим как бы результат процесса, а силовые точки борьбы отсутствуют, так как в статике нет борьбы. Есть другое: не борьба, а плавное перетекание одного в другое, энергий одного тела в другое, одного уровня сознания в другой и обратно, но принципиального, дуалистического конфликта сил нет.

С такой системой коррелирует символическое представление Индии, согласно которому мир монистичен. Существует лишь "Дух" (Атман/Брахман) - и нет второго, он самораскрывается, без напряжения эманирует из себя все новые и новые концентрические сферы. Борьбы не происходит - лишь плавное истечение. Не христианская полярность "верха" и "низа" - но "центр" и "периферия".

Многочисленные силовые линии между двумя точками, сверху вниз и снизу вверх, переплетающиеся и перепутанные, создающие самые разнообразные конфигурации, "фигуры", "вещи" - вот христианский символ души.

Точка с концентрическими кругами вокруг нее, силовые линии исходят из центра и возвращаются к нему без встречи с чем-то принципиально иным - вот символ индийский.

"Индийский" дух играет сам с собой - и купается в водах собственной игры/неведения/иллюзии/майи. Материя существует лишь как игра (даже не объект игры). Она - не игрушка, а воображаемая игрушка, Принцесса Греза.

В дуалистических индийских системах (таких, как санкхья или йога) пракрити и пуруша (природа/материя и дух) не борются: пуруша - лишь наблюдатель; пракрити в составе трех своих гун - саттва (постоянство, ясность, благость), раджас (активность, страсть, вожделение) и тамас (темнота, невежество, косность, страх) - борется сама с собой, центр активности переносится на нее. Они - от века разные силы, и задача пуруши - избавиться от завораживающей активности пракрити, освободиться от нее; сделать так, чтобы пракрити более для пуруши не существовала - что, в конечном счете, приводит нас к тому же монизму: пракрити - лишь временная забава для пуруши. Она - лишь временное явление в его реальности.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Поверхностно, упрощенно. Чувствуется влияние позитивистского схематизма Александра Моисеевича Пятигорского. Суть индийской философии глубже и адекватнее излагают Владимир Кириллович Шохин и Виктория Георгиевна Лысенко/

Концентрическая схема имеет место и в данном случае, и духовное развитие, как и в монистических системах, понимается как переход от периферии к центру; но если в Веданте это развитие суть "втягивание" оболочек Атманом обратно в себя, то в санкхье/йоге оно есть "сбрасывание одежд", отрыв оболочек пракрити от пуруши, извержение их "во тьму внешнюю". Суть - элиминация всего "внешнего" по отношению к духу - остается той же самой.

Отсюда - разница в религиозно-психологических изысканиях христиан и индуистов. Первые наблюдают в "душе" скорее "феномены", чем "слои". Они видят перед собой не индуистскую "геологию" ("геологические пласты" сознания) или "географию", но две армии, воюющие друг с другом - армии пороков и добродетелей, сложную систему их взаимоборств и взаимодействий. Христианская святоотеческая психология представляет из себя скорее изложение диспозиции и разбор военных действий; а устройство пространства, в котором происходит сражение - вторично: атака с воздуха, атака с моря - но что такое "воздух", "море" и "земля", как они связаны друг с другом и в какой зависимости друг от друга находятся - вопрос праздный для воина Христова.

Внутреннее пространство души здесь - комбинация феноменов ("шахматный этюд"), а не совокупность субстанций/реальностей. Христианство вообще - религия феномена, однократного события, уникального и неповторимого, историческое в ней преобладает над пространственным, событийное над фоновым. Это оказало влияние на всю последующую европейскую мысль, даже и атеистическую.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Затрудняюсь комментировать, концептуальную систему координат придется корректировать, Sein и Dasein Хайдеггера вводить и через их взаимосопряжение выявлять сходства и различия христианского и индийского. Нет между ними разрыва, нельзя их представлять взаимоисключающими, как делает автор блога. Они – взаимодополнительны и по ряду направлений в глубине смыкаются друг с другом/

Дух не может ни сбросить плоть, ни "втянуть" ее - ведь материя, мир, тела сотворены Богом (Духом) и дух, отпечатленный Богом в человеке, принужден иметь с плотью дело - до тех пор, пока не наступит некая гармонизация и вражда между ними не прекратится; вспомним доктрину "воскресения мертвых" - в совершенном, преображенном мире после второго пришествия Христова люди будут существовать в физических телах, но "других", духовных; как "Бог будет все во всем", так и дух будет "все во всем", будет достигнуто единство духа и тела, векторы сил плоти и духа достигнут оснований друг друга, и ничто уже не будет создавать дисгармонических завихрений в пространстве между духом и телом, в "Поднебесной", в душе.

Это, конечно, некая идеализация, не вполне соответствующая реальному многообразию христианской и индийской мысли. Конечно, и в Индии интересовались "сражениями", и в христианстве обращали внимание на "пласты". Это только господствующие тенденции, что-то типа социологического среза. Интересует всегда то, что болит, то, что будет в дальнейшем вылечено или ампутировано, искоренено, утрачено. Концепции проистечения и связи иерархически положенных пластов вытекают из практического стремления воспользоваться таким знанием и "вложить" (или "скинуть") их друг в друга.

Христианство же интересуется "точками турбулентности" - пороками, греховностью, которые должны исчезнуть - и тогда погаснут водовороты-страсти.

Эта черта из христианской психологии перешла как бы по наследству в новоевропейскую психологию и философию. Сохранился приоритетный интерес именно к феноменам, к "вещам" сознания, какова, в сущности, и есть вся так называемая ноуменальная сфера; идеи, "эйдосы", ноумены - это "небесные вещи", но не само "небо". Смычка с "пространственным" мышлением происходит лишь на высочайшем уровне - на уровне идеи Единого, где вещь и пространство совпадают. Интересует содержимое; шахматные фигуры, но не шахматная доска. Логика, логические законы и формулы, то есть "вещи" логики, интересовали больше, чем пространство, слой сознания, в котором логика существует - в теософских и т.п. доктринах это пространство именуется "ментальным телом"; эмоции интересовали больше, чем эмоциональная сфера как таковая.

В исторической науке до недавнего времени упор делался почти исключительно на событийность, только в XX веке историки стали реконструировать фон, повседневность, то бишь пространство, в то время как индийская традиция известна своим прямо-таки вопиющим пренебрежением к истории, которая быстро превращается в мифологию; ярких событий, известных нам в индийской истории - раз-два и обчелся, в то время как быт, фон, пространство (в форме обрядов, законов для отдельных каст и т.д.) хранится в Индии даже в весьма неприглядных с гуманистической точки зрения чертах, поистине, "с упорством, достойным лучшего применения".

Внутренние пространства в Новой Европе также дифференцировались достаточно, я бы сказал, неумело, без размаха, без вкуса к этому занятию. "Разум", например, стремился остаться "принципом", силовой точкой, даже когда его пытались представить как пространство, зону сознания. То же происходило и с "чувствами". Разум и чувства становились опять той самой полярностью, модификацией сил духа и сил плоти, борющихся друг с другом, и, как и эти силы, не желали поддаваться дифференциации. В понятие "разум" включалось слишком многое - от плоского рассудка до Бога (Логос), в понятие "чувства" - все "внеразумное", от брутальной энергетики животного до тончайших мистических и творческих интуиций гениев. Пространство "боя" однородно, как у Ньютона; однородно - по крайней мере, с определенной, актуальной для смотрящего точки зрения.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Выдернуты аспекты, затмевается целое. Не нравится мне такой фрагментарный дискурс. Важнее всего глубинный общий знаменатель, или хотя бы его поиск – а это не входит в задачу автора, и начинаются надстроечные воспарения-воспаления/

Таков "разум", таковы "чувства", таково "бессознательное" Фрейда, такова "пассионарность" Гумилева: в них происходят события, в них содержатся "вещи" - но это по-прежнему принципы, а не пространства: бессознательное - силовая точка (хотя, скорее, это уже "поле" - некое символическое недифференцированное пространство), вместе с противостоящим ему сознанием оно образует человеческую душу со свойственными ей неврозами, порожденными вечным противостоянием двух базовых принципов: они - не пространства, а двигатели. В постмодернизме это пространство становится плоскостью; человек лишается даже принципиальной возможности окунуться в исследование собственной глубины.

Можно сказать, что христианская Европа воплощает принцип события, а Индия - принцип пространства, в котором события происходят. Очевидно, что они являются взаимодополнительными, а потому не могут не встретиться: Европа нуждается в этом очередном натяжении между событием и пространством. Встреча уже началась - о новых веяниях в исторической науке мы уже говорили, развиваются концепции виртуальных реальностей, даже в обыденном языке мы употребляем слова "менталитет" и другие.

Что интересно - что и христианские, и индуистские концепции исходили (сознательно или же бессознательно - неважно) из принципа тождества (или структурного подобия) "микрокосма" и "макрокосма": в Индии множественность уровней сознания соответствует множеству иерархических космических пространственных миров - адских и небесных "планет". "Силовая" же христианская концепция вылилась в столь же силовую концепцию "рая" и "ада", на дифференциацию внутри которых хотя и указывается ("в доме Отца Моего обителей много"), но которой не уделяется пристального внимания (исключения составляют, к примеру, Данте, и, в меньшей степени, Дионисий Ареопагит - ангельские сферы у него дифференцированы, но это именно ангельские, а не человеческие сферы, не рай). Оппозиция рая и ада может накладываться на оппозицию духа и плоти: "В аду - чистая плотяность, хотя он может и не быть на земле … ; в раю - чистая духовность, хотя и при жизни к нему может приближаться святой" (П. Флоренский, 117, с. 270). Рай и ад - это, скорее, не конкретные пространства, "места", но опять-таки принципы, между которыми натягивается вся человеческая жизнь.

Возможно, именно страхом перед разрушением этого таинственного натяжения обусловлено нежелание многих представителей христианской мысли отказаться от идеи вечного возмездия за конечные земные грехи: если блаженство - вечное состояние вне времени и пространства, то и мучение не имеет отношения ни ко времени, ни к пространству; не может иметь конца то, что не длится (но вряд ли эта позиция действительно соответствует христианской парадигме: ведь как плоть будет пронизана духом и дух будет все во всем, так и ад должен быть пронизан и преображен раем, то есть полярность не вечна, так как полюсы неравноправны).

Итак, рай и ад - принципы. Рай - это и пространство чистого духоносного сияния, и сад с деревьями: миры - разные (и разделению их не уделяется внимания), а принцип - один.

Но в не-пространственности не может быть и событийности. В принципах не происходит событий: они - удел единого пространства. У Бога в раю ничего не происходит - потому что не может происходить, ничего уже не может измениться.

Поэтому православная мысль отвергает католическую идею чистилищ - с ее точки зрения, это неуместное внесение времени в то, к чему время отношения не имеет, к запредельности, которая есть совершенная инаковость; опять образуется бинарность - бинарность "Того" и "Этого", поту- и посю-стороннего. Пространство и событийность оказываются ограниченными человеческой жизнью. Существует только это пространство и эта событийность. "Там" ничего не происходит. Там - вечный покой.

Поэтому не принимается и идея перевоплощений: оттуда не возвращаются. Возвращение подразумевало бы, что пребывание "там" имело некий срок. Возвращение "сюда" - это событие не только "здесь", но и "там" - а это противоречие, введение времени во вневременное.

Безграничное совершенствование после смерти, восхождение выше и дальше, к Богу, Который есть безграничное и недостижимое Совершенство выше всякого конечного Совершенства - в силу своей процессуальности тоже концепция не очень приемлемая для исторически сложившегося христианского сознания: после Оригена о ней в полный голос заговорят только во времена Ренессанса. "Небо не слишком высоко" - это девиз не только художников эпохи Возрождения. Время обрывается в Вечность скачкообразно, катастрофически, без перехода. Нет никаких промежуточных областей. От Бездны нас отделяет всего лишь только трехминутная остановка сердца. Небо запредельно высоко, но между открытым космосом и нашей крышей нет никаких атмосферных слоев.

Таким образом, идея единого событийного пространства стала идеей пространства единственного, вне которого нет форм и событий. Мысль же оказалась бесформенной и нематериальной (видимо, в силу связанности ее с Божественным Логосом), была выведена за пределы событийного пространства и попала в царство Вечности (впоследствии в атеистической мысли она, как кукушка, выпихнула из гнезда законных жильцов). Таким образом, в религию Благодати вернулся Закон, Закон вечный и нерушимый, включающий в себя все частные законы, природные ли, нравственные - без разницы. Это, в частности, Закон, по которому праведники возносятся в рай, а грешники низвергаются в ад. И он незыблем, как и всякий закон. Это космический уголовный кодекс.

Герметический принцип "что на небе, то и на земле" перевернулся - так было, например, в Китае, где было представление о загробном мире как о мире, соответствующем чиновной "табели о рангах". Империя увидела в небе себя. Не "на небе Бог, на земле я", а наоборот; и даже так - "каков я на земле, таков и Бог на небе".

Мысль о том, что с учением о благом, любящем Божестве плохо совместима идея вечности и богоданности некоторых из известных нам законов - таких, как законы взаимопожирания и борьбы за существование - либо просто не приходила в голову, либо мучила, не имея в данном пространстве дискурса удовлетворительного разрешения».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Без «прикладной эсхатологии» как сердцевины Правой Веры тонем в апориях-антиномиях, а чаще просто в словоблудии. Во взаимоотражениях запутываешься, и что же делать человеку – становится совершенно непонятным. Ясно, что гордиев узел всех этих непреодолимых противоречий и взаимоисключающих умопостроений надо разрубать, а не перечислять прихотливые завитушки. Это и свершает наш «прикладной апокалипсис».

Столь же запутанной выглядит и тема долга и соответственно закона. Высший долг человека и высший закон сущего – Богосаможертвоприношение. Как только это главное не держится в уме – опять происходит словоблудие:

15 марта 2006 Религиоведение Апокалипсиса: ЗАКОН

«Закон в религиях семитического корня носит характер юридический, в религиях же Индии (да и Дальнего Востока) - естественно-космический.

Действительно: в первом случае Бог выступает в роли законодателя. Его заповеди ниспосылаются непосредственно свыше - как Моисею были явлены скрижали, как Мухаммеду был явлен Коран. Христианство, восприняв многое из иудаистического наследия, восприняло из Ветхого Завета и взгляд на "нравственный" закон как на юридический кодекс; хотя заповеди Христа носили явно не юридический характер, и немаловажно то, что Иисус не посчитал необходимым оставить своим последователям не то что кодекса, но и вообще какого бы то ни было "авторского" священного текста. Подобное "молчание" было абсолютно несвойственно всей ветхозаветной традиции: израильский народ считался "народом Книги", почтение к авторскому пророческому слову было чрезвычайным.

Параллелью такому явному отходу от традиции является, например, шокирующее общественное поведение дзэнских (чаньских) монахов в конфуцианском ритуалистическом Китае. Отсюда следует, что в христианстве заложены куда более глубокие, универсальные смыслы, которые не могли раскрыться в один момент, в сознании людей конкретной эпохи и культуры. Только возрастающий и осмысляющийся совокупный опыт человечества, опыт всех традиций и поколений может помочь продвинуться на пути постижения всей глубины, широты и высоты христианского провозвестия.

На заре же своего существования христианская мысль приняла юридическую интерпретацию нравственного закона как нечто само собой разумеющееся. В греко-римской ойкумене, объединившейся на основе римского права, эта интерпретация была воспринята как нельзя более положительно: возможно, именно отношение к закону сделало возможным тесный союз Церкви и Империи. Импонировала гармония: на земле - закон кесаря, на Небе - закон Бога. Восторжествовала "политическая" метафизика, политическое богословие. Бог - Судья, Правитель, Законодатель, выполняет функции всех трех ветвей власти. Устройство земной империи обладает существенным сходством с Царством Божиим, понятым именно как Государство, пространство власти. Недаром ветхозаветные мечтатели грезили именно о Царстве, о Мессии-царе.

Юридическое сознание воспринимает закон как нечто внешнее, даваемое/принимаемое. Те, кому Закон не дан, живут без закона, вне нравственности как таковой. Закон может восторжествовать на земле только благодаря приходу легитимного законодателя, глашатая высшей воли. Он не-естественен, даже анти-естественен, а потому не может быть реализован отдельным человеком, если только он не избранник Господень, которому Закон был открыт, поведан. Закон не может вырасти изнутри, как внутренняя потенция человеческого сердца. Он может быть лишь передан. Отсюда - идея царства Божия, его установления как реализации на земле божественного волеизъявления.

Главной обязанностью человека по отношению к так понятому Закону является лояльность, послушание. Послушание фактически оказывается центральной, основной добродетелью человека: пример тому - Авраам, готовый принести в жертву своего сына по первому ничем не мотивированному Божьему требованию. Послушание Богу реализуется на земле как послушание Его посланцам. История Израиля - это история послушания/непослушания пророкам и законодателям. Ключевые слова в отношении человека к Закону - принятие и исповедание, т.е. выражение, осознанное действие в соответствии с ним.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Вот что значит непонимание сердцевины Правой Веры. На самом деле послушание - лишь одно из средств, а цель одна – жертва, Богосаможертвоприношение. Автор же жертву упоминает вскользь. Получается снова ерунда, пустословие/

Христианская «благая весть» и здесь оказалась шире ветхозаветно-иудаистического видения (хотя она не была отказом от него, но "исполнением", наделением традиционных понятий универсальным содержанием). "Царство Божие внутри вас", - эти слова Христа фактически уничтожают, дискредитируют узко-юридическое понимание Закона. Человек оказывается связан с Божеством непосредственно, внутренне. Отношения власти заменяются отношением взаимной любви и служения. Бог именуется Отцом, Его Сын омывает ноги Своим ученикам, говорит, что пришел для того, чтобы послужить, а не для того, чтобы Ему служили. Внешний закон оказывается мертвой буквой, "преданием человеческим". Послушание становится послушанием внутреннему голосу, голосу совести, непосредственному чувству истины.

Простой акт лояльности недостаточен: "Царство Божие силою берется", "Ищите же прежде всего Царства Божия и правды его". Послушание становится неотъемлемым от поиска. Правда ищется внутри, а не принимается извне. Рушатся властные парадигмы: "Между вами да не будет так". И, как пощечина всем упованиям на устроение земного Царства, отказ Христа от владычества миром. Этого иудейское сознание принять с легкостью не могло. Народ Книги, ждущий Царя, был потрясен явлением "молчащего" Мессии, чье Царство "не от мира сего" не имело ничего общего с державами земных владык. Был потрясен - и в большинстве своем не принял мук рождения.

Однако историческое христианство сделало столько реверансов в сторону ветхозаветной традиции, что на данном этапе своего существования уместно говорить о христианстве не как об универсальном учении, но как именно о религии семитического корня, еще не осуществившей заложенного в ее потенции глобального синтеза всего благого, накопленного человечеством. Новое понимание Закона пробивало себе дорогу в сознании и проповеди светочей христианства, но в массовом сознании продолжала господствовать узко-юридическая парадигма. Союз церкви с империей - это яркое ее проявление.

Христос отказался от земного царства - но церковь, отяжеленная "ветхозаветностью" не только в своем богослужении, но и в мирочувствии, пошла по другому пути. Бог на небе - император на земле. Когда Бог становится самодержцем, когда Власть в человеческом восприятии образа Божия торжествует над Любовью, тогда и земные диктаторы становятся "христианнейшими государями". Закон становится вполне кодифицируемым. Послушание вновь стремится оторваться от поиска. Возникает догматика, фиксируются многочисленные правила - правила веры, молитвы, мысли, поведения. Постановления вселенских соборов по форме мало чем отличаются от государственных законов и указов. Свободный поиск, заповеданный Христом, попадает под подозрение, так как чреват ересью. Лояльность опять становится важнейшим требованием. Закон опять стал внешним, не нуждающимся в разыскании, но требующим подчинения.

Бог как Законодатель осуществляет этот Закон Сам. В Его распоряжении находятся силы, выполняющие функции органов власти, государственной безопасности и охраны порядка. Удовлетворяющий требованиям Его Закона получает по прошествии времени Его награду, удостаивается "стояния одесную". Не прошедший же испытания подвергается изоляции, наказывается. То есть между действием человека и его нравственным последствием стоит непосредственный акт Божества, судебный акт - прощения или осуждения. Отсутствует какой-либо механизм действия Закона. Он осуществляется таинственным актом Божьей справедливости, абсолютно неисповедимым. Неправильное действие, "ошибка", "промах", "грех" (как непопадание в цель) становится виной, выражением нелояльности. Нелояльный же, исторгаясь из Царства, становится подданным "князя мира сего" и будет низвержен вместе с этим царством в "геенну огненную".

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Слышал звон – не зная, где он. Релятивизирует религиозный опыт, тогда как все религии говорят об одном, о Богосаможертвоприношении. Это – Абсолют, и он выявляет и высвечивает все таинства и снимает кажущиеся противоречия/

Сквозь призму индийского сознания природа нравственного закона воспринималась совершенно иным образом (хотя я еще раз оговариваюсь, что описываю не реальность как таковую, а некие "идеальные" типы: семитические религии - и, тем более, христианство - "прорывались" и к иному видению проблемы Закона, а индуизм вносил в "идеальное индийское" понимание личностно-теистические черты).

Нравственный закон есть, прежде всего, закон причин и следствий. Любое действие (внутреннее или внешнее) человека порождает некое адекватное, соответствующее "противодействие", ответ реальности на изменение, произведенное человеком. Этот закон самодовлеющ; никаких посредников для передачи его не требуется. Он обладает "прямым действием". Такой закон сродни скорее природным, космическим законам, как их понимала европейская наука: их объединяло безличие. Закон тяготения не спрашивает и не требует согласия человека с его положениями. Человек может об этом законе и не иметь никакого сознательного представления, он все равно ему подчиняется. Никакой лояльности не требуется - так же, как не требует лояльности закон смены времен года. Нарушение закона не есть акт неповиновения высшей власти: это - просто глупость, отсутствие знания, неведение.

Кармические последствия неправильного действия вовсе не являются наказанием, проявлением гнева богов. Это всего лишь естественные следствия. Сунешь руку в огонь - обожжешься. Проявишь агрессию - получишь ответную агрессию. Привязался к чему или кому-либо - претерпишь страдание из-за неизбежной утраты. Забыл о главном ради второстепенного - главное "прорвет плотину" и смоет все второстепенное. "В том, что касается эмпирических сущностей, этот закон причин и следствий действует совершенно непреложно. Никто и ничто, даже Бог, не может вмешаться в ход вещей, материально и морально регулируемых подобным законом" (Д.Т. Судзуки).

Между природными и нравственными законами нет четкого различия. Они перетекают друг в друга. Они просто существуют. Они никем не даются. Они, конечно, тоже суть эманация высшей реальности, но высшая реальность выступает скорее как основа мира, а не как правитель его. Причина мучений преступившего закон - не вина, но неведение, не непослушание, но "плевок против ветра". Закон кармы действует сам, автоматически. Нет никакой борьбы добра со злом. Зло уничтожит себя само, как бросившийся в пропасть непременно разобьется. Потому нет двух борющихся сил. Благое пребывает в покое. Нет пороков - есть несовершенство.

Пишется множество трактатов о нравственном долге представителей различных каст. Но они носят характер не "заповедей", не юридических кодексов, но "научных работ". Кастовый нравственный долг вытекает из самой природы людей той или иной касты. Неподчинившийся им не карается за неподчинение, но страдает из-за действия вопреки собственной природе, причиняет боль, фактически, сам себе. Все мировые проблемы объясняются действием кармического закона. Любая несправедливость может быть почти оправдана ссылкой на нарушения этого закона в предыдущих воплощениях. Социальная активность становится совершенно неуместной. Смена мировых периодов происходит "естественным порядком". Все страдания мира - всего лишь естественное следствие нарушения законов. Они - нечто само собой разумеющееся.

Нарушение намертво связано с соответствующим "воздаянием" за него. Поэтому действие Закона необходимо отслеживать в самом себе. Парадигма "битвы" сменяется парадигмой "познания". Правильное отношение к Закону - поиск, исследование, путь познания его. Для совершенного познания закона необходимо проникнуть в глубины собственного существа. Главным достоинством оказывается не верность, а мудрость. Авторитетные книги суть не законодательства, а учебники; они написаны мудрецами, "знающими", проникшими в сокровенные глубины мироздания.

И в том, и в другом варианте закон возмездия оказывается "абсолютным", не подверженным изменениям, статичным. Преступившие закон, по представлениям обеих групп религий, претерпевают ужасные мучения в преисподних. Описание этих мучений совпадает, по-видимому, с предельными возможностями фантазии человека той среды. Главное - дать понять, что эти мучения нестерпимы, не сравнимы с мучениями земными. Эти мучения могут длиться сколь угодно долго, а по христианским воззрениям - так и вечно.

Но если буддист со спокойной душой может принять такую концепцию закона (ведь за мир не ответственно никакое благое начало), то для христианина она может быть приемлема, по меньшей мере, с некоторой натяжкой. Ведь Господь всеблаг, Он есть Любовь, которую явил нам Христос. Как же совместить с всеблагостью Божества чудовищность некоторых мировых законов, в том числе и закона возмездия, по которому за грехи временной жизни люди расплачиваются ввержением в вечное царство смерти? Можно ли, позволит ли нам наше нравственное чувство признать благим божество, создающее весьма посредственный мир, где дети отвечают за грехи отцов, где люди ставятся в неравные, часто - в нечеловеческие условия существования, где все живое существует благодаря пожиранию других живых существ?

Многие отвечают: Бог не творил смерти, несовершенство вошло в мир с грехопадением. Но тогда следует идти до логического конца и сказать, что Бог не творил и закона возмездия".

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Столь длинное цитирование - на любителя. Хотелось показать, как много намешано в "вечные вопросы", ответы на которые искать надо не в частных гипостазированиях, в которых неизбежно запутываешься и словоблудишь, а в апокатастазисе Богосаможертвоприношения.