Локомотив субъектности и жеребенок традиционализма
Почему ни Православие, ни монархия, ни этнонационализм не имеют шансов спасти
нынешнюю рассыпавшуюся Россию, «больного человека» современного мира? Почему
совершенно растерянными и беспомощными оказались монархисты, черносотенцы и православные
в 1905, 1917 и 1991? Почему неимоверно сильнее выглядят относительно немногочисленные
носители, миссионеры, агенты идущего с Запада импульса субъектности, свобод и
прав человека?
Отвлечемся от надстроечных мифов и домыслов о «жидомасонском заговоре», о кознях
Интернационала, о сатанинском большевизме и о не менее сатанинском либерализме.
Посмотрим в корень, в базис. Не только в России, но и во всем мире, в том числе
в странах с мощной культурной традицией, - победоносны западные по происхождению
и уже глобальные импульсы-лозунги субъектности (классический «свобода, равенство
и братство», коммунистический «свободное развитие каждого есть условие свободного
развития всех», либеральный «священные свободы и права человека»). В чем их
заразительность, их мобилизующая сила?
Дело в том, что стремление к субъектности (=равнобожие) – самый могучий мотив
и стимул человека, сотворенного по образу и подобию Господа Бога. Искра Божья
– определяющая. Все остальные более частные и поверхностные инстинкты и побуждения,
включая животные и половые и родовые и территориальные, - не столь глубоко и
не столь длительно захватывают всё существо человека, как непосредственная или
подспудная тяга стать господином окружающего сущего и своей судьбы, подобному
Творцу, Архитектору, Программисту мира. Вот почему человек всегда стремится освободиться
от пут сущего, и лозунги освобождения порождают и провозглашают три великих субъектных
«изма» субъектного по своей исходной сути Нового Времени – либерализм, коммунизм
и национализм.
Естественно, реакция на этот глубиннейший субъектный импульс личностного освобождения
выступает в одеждах досубъектного общинного традиционализма или десубъектизирующей
бюрократической полицейщины, причем в борьбе с субъектностью и прогрессом обычно
идут рука об руку как культурно-исторический традиционализм, так и государственно-репрессивная
полицейщина. Вспомним историю Китая и Индии и, конечно, России.
Возможно ли сопряжение субъектности с традиционализмом? В разгар борьбы – вряд
ли. Великого индийского освободителя Махатму Ганди убил, как известно, индийский
традиционалист Натурам Годсе. «Субъектисты» вынуждены вести жесточайшую борьбу
с «традиционалистами» и часто буквально с мясом вырывать традиционалистские ценности,
святыни, корни. Религиозные или идеологические войны – правило. Разрушение церквей
и монастырей – типично (вспомним эпоху Реформации в Европе). Приход инородцев
и отщепенцев во власть – закономерно.
Правда, добившись победы, «субъективисты» обычно более или менее успешно «переваривают»
традиционализм и восстанавливают фасады прежнего блеска досубъектных времен,
как Наполеон Бонапарт восстановил имперское величие постреволюционной Франции
или как Сталин отретушировал интернациональный Советский Союз в стиле традиционалистской
Российской Империи.
А как вели себя традиционалисты в момент субъектного революционного порыва –
мы хорошо знаем по русским революциям 1905, 1917 и 1991. Многочисленные монархисты,
черносотенцы и православные, неплохо чувствовавшие себя под явным или неявным
покровительством традиционной власти и вроде бы даже задававшие тон в Государственной
Думе, - сдулись субъектным порывом, не могли ничего ему противопоставить в плане
мобилизации масс и блеска перспектив.
Сейчас Россия, как и другие страны, стоит перед вызовами постиндустриализма,
а постиндустриализм – базисно представляет собой новый и более массовый прорыв
субъектности. Значит, не возврат к позднекоммунистическому маразматическому традиционализму,
не крестные ходы и не погромы – путь из нынешнего русского тупика, а высвобождение
низового предпринимательства, прежде всего в сфере высоких технологий (хайтека),
как это уже сделали США, КНР, Индия, Ирландия, Финляндия, Малайзия и другие успешные
страны.
Увы, в России нет пока субъекта постиндустриального субъектного прорыва – «критической
массы» низовых хозяев, экономически-самодостаточных и тем самым политически-субъектных.
Благодаря пандемии шкурничества, овладевшей «элитой» и затем низами нашего общества
после смерти Сталина, власть весьма легко при поддержке западных недругов и геополитических
соперников захватили компрадоры, негодяи и предатели. У нас в стране установился
компрадорско-предательский режим, сознательно проводящий по предписаниям своих
мондиалистских хозяев преступную политику геноцида и демодернизации.
Таким образом, нам ещё предстоит пройти через национально-освободительную революцию,
которой предстоит решить сразу несколько перезревших исторических задач – национального
освобождения и в ходе него становления новой русской нации и национального государства,
установления низового народовластия и самоуправления, форсирования постиндустриальной
модернизации. Важно ныне осознавать, что любой псевдотрадиционализм и всяческие
рассуждения о некоем «особом пути» Россия – реакция и тупик. Для всех стран,
включая Россию, верно 2х2=4 (приоритет субъектизации, а не социализации или этнизации)
в экономике, политике, культуре. Разумеется, ответственные общественно-политические
силы осознают важность традиционных ценностей отечественной культуры и истории,
но ни в коем случае не должны их абсолютизировать в ущерб постиндустриализму.
Сходные процессы происходили в России и в других периферийных странах на этапе
индустриальной модернизации, требующей перехода от традиционного образа жизни
и соответствующих традиционных ценностей к более динамичному и сильному индустриализму.
Наша Великая Революция и наше великое авангардное искусство схлестнулись с порядками
и ценностями полуфеодально-компрадорских верхов и досубъектно-десубъектизируемых
низов. Ныне на новом витке спирали мы имеем нечто похожее. И пронзительный образ
этой коллизии нашел мой почти земляк русский гений Сергей Есенин в посвященном
Анатолию Мариенгофу известном пророческом стихотворении «Сорокоуст» (1920):
Трубит, трубит погибельный рог!
Как же быть, как же быть теперь нам
На измызганных ляжках дорог?...
О, электрический восход,
Ремней и труб глухая хватка,
Се изб древенчатый живот
Трясет стальная лихорадка!
Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?...
Хорошо им стоять и смотреть,
Красить рты в жестяных поцелуях, -
Только мне, как псаломщику, петь
Над родимой страной аллилуйя.
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина.
Оттого-то вросла тужиль
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
Впрочем, грозовой постиндустриальный очистительный субъектный прорыв может и
не состояться в нынешней Руси, пораженной духовным СПИДом и массовым шкурным
поклонением Золотому Тельцу. Просто сил нет для прорыва, и нет уже ни родного
жеребенка, ни обгоняющего его стального бронепоезда. Неужто нам, русским, остается
подыхать под забором собственного сгоревшего дома?