Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Недоедания не было, а была недосубъектность

Читаю Интернет-форумы про нашу ситуацию и про наше прошлое и убеждаюсь в смутности
или предвзятости господствующих оценок. Расхожий штамп – якобы чуть ли не массовое
недоедание в Советском Союзе, сплошной дефицит продуктов и тому подобное. У меня
память хорошая, поэтому кратко дам свои оценки.

Начну с сиюминутного. С утра занимался хозяйственными делами, затем поехал в
Государственную Думу РФ и виделся там с Юрием Васильевичем Крупновым и с Виктором
Ивановичем Анпиловым. Кстати, завтра исполняется 10 лет событий на проспекте
Мира, когда мы бились против введения ваучеров, как сегодня бьемся против отмены
льгот. Подавляющей массе наших сограждан было глубоко по фигу все эти проблемы,
которые существенно меняли их жизнь в плохую сторону, но шкурность и подлость,
как все констатируют, застилают нынешним русским людям глаза – «а нам всё равно».
Так кончаются народы – в аварии духа.

Виктор Анпилов устраивает во вторник в 19.00 митинг у Телецентра Останкино и
пригласил меня принять участие. А я помню, как 10 лет назад, пообщавшись в городе
Дмитров с Валерием Гальченко и Ахметом Халитовым, примчался к Рижскому вокзалу,
где полгода назад останавливал поезда Москва-Рига. Омоновцы перегородили проспект
Мира, и шли споры среди руководства митингующих – идти на прорыв или нет. Я выступал
с грузовика. Когда закончил речь, меня снизу подозвал мой соратник Валерий Никитич
Дёмин, который ныне прославился серией книг о древней истории Руси и сенсационным
открытием Гипербореи на Кольском полуострове. И он мне сообщил о гибели в Бендерах
нашего друга, командира нашей дружины майора-афганца Александра Недашковского.

Глаза разбегаются от обилия замечательных книг в книжном киоске ГосДумы РФ, я
листал их, не мог оторваться. Чрезвычайно интересной мне показалась книга - 
«Воспоминания премьер-министра Японии» Тандзан Исибаси. Я открыл – и сразу наткнулся
на дельные заметки о Катаяме, с которым Исибаси довелось трудиться бок о бок
(стр. 104). Купил, предвкушаю более подробное ознакомление.

На обратном пути решил заехать на Выхинский рынок и купить продуктов. 1 доллар
= 29,05 рублей. Кратко – цены на то продовольствие, которым отоварился: 
Говядина на кости отечественная - 81 рублей (бескостная импортная - 85); хлеб
- 10 (год назад - 5,5); молоко 3,2% пакет литровый мягкий – 10; печенье овсяное
– 30; печенье тминное – 15; ананасы – 15 рублей штука; огурцы тепличные крупные
– 8; бананы – 15; киви – 30; вишня – 20.

Итак, насчет недоедания в Советском Союзе. Судя по моим детским фотографиям,
сделанным в Крыму в 1940 году, от голода моя семья не страдала. Хуже было во
время Великой Войны. Помню, как мать заставляла нас с братом набирать щавель
и крапиву, из которых готовились зеленые щи. Мать держала дома кур и сажала картошку
и капусту. Она даже заквашивала капусту на зиму и посылала меня торговать ею
на рынок. Она запрягала лошадь, закатывала бочку с капустой на телегу, и я ехал
на рынок, где прямо с повозки продавал капусту стаканом или мисочкой. Мне с тех
пор очень нравится базар.

Голод Великой Войны остался на клеточном уровне – я всегда чувствую себя голодным.
Это не значит, что я недоедаю. Просто – звериный аппетит.

После войны, особенно после демобилизации отца, - недоедание было, хорошо помню.
Счастливым показался день, и это первая запись в моем дневнике, - когда мы на
некоторое время обосновались в Починках под Дорогобужем, отцу удалось где-то
раздобыть мешок муки, и мать быстро изготовила блины, которые для меня стали
верхом блаженства. Мать где-то добывала для меня с братом пузырьки рыбьего жира,
а иногда изготовляла конфеты грильяж, вкуснее которых не знаю.

В Починках понравилось ходить на охоту. Отец подарил мне мелкокалиберную винтовку,
и я в солнечный зимний день отправлялся в лес стрелять зайцев – незабываемые
впечатления.

В школьные годы особенно острых воспоминаний о недоедании у меня не осталось
, зато запомнилось продуктовое изобилие в городе Николаев, куда я уезжал на лето
к дяде по матери Всеволоду Ераксину. Но деньги у меня водились, потому что я
рано осознал, что они – материализованная свобода, а к субъектности (= свободе)
я стремился, считает моя мама, со дня рождения. Причем денег я быстро научился
зарабатывать больше, чем мои родители за год. Разные способы я практиковал, а
самым выгодном делом стала для меня торговля цветами на площади трех вокзалов
в Москве. В воскресенье вечером по первому каналу телевидения рассказывали про
«цветочную мафию», и это действительно хороший бизнес, который и при Сталине
приносил неплохие деньги. Вообще мелким нелегальным бизнесом при Сталине, мне
кажется, можно было заниматься даже вольготнее, чем ныне при Путине.

Расскажу, как это происходило. Учитывая конъюнктуру, я утром 7 марта перед женским
праздником отправлялся на Каланчевку и там арендовал на день сарайчик (они жались
к железной дороге ближе к Ленинградскому вокзалу). Затем я ехал на Центральный
рынок на Цветном бульваре и яро торговался с кавказцами-абхазами, продававшими
мимозу. Я закупал мимозу оптом, ящиками. Ближе к вечеру цены падали, я брал несколько
ящиков пожухлой мимозы на один ящик хорошей. За копейки отвозил ящики в сарайчик.
Там связывал букетики – на одну хорошую по три-четыре увядающих веточки. Завертывал
по пятьдесят букетиков в марлю, и затем выходил на самую горячую точку. Моими
конкурентами были цыгане. Ажиотаж нарастал. Я стоял в сторонке. Цыгане продавали
букетики по 30 рублей. Когда у них заканчивался товар или наступала пауза, я
выходил на авансцену и говорил возбужденным мужчинам – «один букетик 50 рублей!».
На меня со всех сторон обрушивались проклятия, но я стоял твердо, конкурентов
нет, я монополист

Заканчивался один марлевый куль – а склад у меня в двух шагах, терял не более
5 минут, выручку складывал в мешок. Привокзальные проститутки, которых хватало
и полвека назад, подходили и предлагали после торговли провести с ними время
(«я комнатку тут рядом снимаю у старушки, пойдем, я всё тебе сделаю хорошо, я
чистая, не бойся»), но я, начитавшись в школе всевозможной порнографической литературы
про жриц любви, боялся заразы и утраты выручки и крепко уклонялся от соблазнов.
За вечер продавал всю партию подчистую. Жили мы в коммунальной квартире, трудно
было спрятать деньги от матери, и я складировал их в громадный самовар, стоящий
на шкафу. Однажды мать протирала пыль, подвинула самовар, он оказался весьма
тяжелым. Мать заглянула в него и пришла в ужас – он до упора был запрессован
ассигнациями. Отец как замполит Быковского аэропорта был даже идейнее матери,
и самые худшие мысли приходили ему в голову. Он наказывал меня за увлечение рынком
от души проводом, кровь забрызгивала стены.

Летом я торговал цветами по следующей схеме –существовал цветочный питомник в
Кратово, я за копейки договоривался со сторожем и срезал столько цветов, сколько
мог унести в марлевом куле. Смачивал водой, доносил двести метров до электрички
и вез на ту же площадь трех вокзалов, где успешно реализовывал.

В 1955 году я поступил на физический факультет Московского государственного университета
имени М.В.Ломоносова и сразу попал на глаза тамошним тренерам. Они подходили
ко мне, ощупывали и предлагали заниматься в их секциях, обещая всяческие блага.
Поскольку я быстро стал абсолютным чемпионом МГУ по борьбе и тяжелой атлетике,
мне выделили отдельную комнату в высотном здании на Ленинских горах и снабдили
талонами на бесплатное неограниченное питание. 

Вообще в Москве тогда было изобилие всего. Бывало, идешь по улице Горького (ныне
Тверская), смотришь ценники в витринах магазинов. Пачка пельменей 500 грамм –
3 рубля, томик Ницше «Так говорил Заратустра» - 1 рубль, хлеб и водка – вообще
какие-то копейки. Очередей за продуктами, за мясом – не припомню.

Это не значит, будто я не видел, как живет страна. Каждое лето я странствовал
по шестой части земной суши, особенно полюбив Среднюю Азию, Памир. Весь учебный
год я ждал, когда сдам летнюю сессию и в тот же день укачу в родной Ош, где у
подножия священной горы Сулеймана меня ждала любимая чайхана и там излюбленное
место как раз над арыком. Народ отличался крайним простодушием и редкостной доброжелательностью,
угощал со всей искренностью. А в Алайской долине я отдыхал в случайной киргизской
юрте как в кругу самых близких людей, в изобилии поедая баранину и запивая вкуснейшим
конским кумысом.

Рай же, который, согласно Книге Бытия, «был на Востоке», - это южные склоны Тянь-Шаня,
фруктовые леса, где я любил пребывать в сентябре, когда возлежишь на берегу чистейшего
потока, и достаешь из струй спелые яблоки, груши, алычу и другие яства. А хочешь
– объедаешься грецкими орехами, или идешь на пасеку и ешь сладчайший душистейший
мед. Не было недоедания в стране в 1950-хгодах.

После МГУ я работал в Издательстве физико-математической литературы на Ленинском
проспекте. Обедать мы с моим другом известным ныне философом Сергеем Михайловичем
Половинкиным ходили в Президиум Академии наук СССР , расположенный наискосок
через проспект. Недавно мы встречались с Сергеем, и он с восторгом вспоминал,
как нас тогда вкусно и дешево кормили.

Когда учился в аспирантуре, то с утра до ночи сидел в Ленинской библиотеке, там
кормили мерзко, я брезговал, зато в 21.00 меня выгоняли из спецхрана, где я по
просьбе Алексея Федоровича Лосева конспектировал нацистские философские издания,
и я седлал свой мотоцикл и подкатывал к квартире нашего великого мыслителя на
старом Арбате, и его исключительно умная и приятная супруга Аза Алибековна Тахо-Годи,
деликатно не вмешиваясь в ученые разговоры мужчин, приносила роскошное мясо и
кормила меня до отвала.

Когда затем работал в комсомоле, то обзавелся пропусками в столовые ЦК и МГК
КПСС неподалеку от нынешней Центральной Избирательной Комиссии. Вкусно, неограниченно,
фактически бесплатно – коммунизм в действии. А когда выгнали из рядов КПСС, то
облюбовал рядом со своим домом в Люберцах отличную столовую Завода сельскохозяйственного
машиностроения имени Ухтомского – ходил туда регулярно, радовался разнообразию,
вкусности, дешевизне.

Много довелось поездить по Советскому Союзу, когда в конце 1960-начале 1970-х
годов работал журналистом в журнале ЦК ВЛКСМ «Техника-молодежи». Моим учителем
и другом стал совершенно уникальный человек Василий Дмитриевич Захарченко. Мы
все в редакции были в него влюблены. Он был бесспорным боссом и в то же время
задушевным товарищем.Он назначал меня комендантом ежегодных автопробегов по Европейской
части СССР. Мне выдавались наличные деньги, и я должен был по всей трассе обеспечивать
размещение и питание участников пробега, среди которых, кроме водителей, участвовали
различные ученые, друзья, члены семей и просто хорошие знакомые. Думаю, я устраивал
рай для всех.

Я мчался впереди колонны на полсутки и даже сутки. Я быстро сориентировался,
как надо действовать. Я прибывал на крупнейшие предприятия или в колхозы и совхозы
и легко договаривался о достойном приеме. Вдоль трассы расставлялись столы со
снедью и водкой. Я следил, чтобы каждый водитель имел возможность выпить поллитра
водки на остановках-встречах с местной общественностью, которые случались по
три-четыре раза за день. Каждый вечер устраивались роскошные приемы в местных
самых лучших ресторанах. Иногда Василий Дмитриевич Захарченко спохватывался и
спрашивал у меня – «Валерий, а нам хватит денег вернуться в Москву?». Я успокаивал
– «Хватит! Тут всё дешево». 

Василий Дмитриевич не отличался подкованностью в бухгалтерских делах и доверял
мне. И когда мы возвращались в Москву и он спрашивал, сколько осталось от выделенных
средств, я отвечал – «Ни копейки из них не потрачено. Но у меня накладные и счета
– как будто они все разошлись. А на самом деле – вот они. Дело в том, что для
встречающей стороны настолько ценным казалось общение с Вами и с другими участниками
пробега, что она все расходы брала на себя, включая бензин и запчасти». Василий
Дмитриевич в страхе отшатывался от денег, как и мой отец. Таковым выросло поколение,
воспитанное Сталиным. И мы тратили сэкономленные деньги на грандиозные банкеты
в Центральном Доме Литераторов, где ныне заседает наше Российское Историческое
Общество.

В 1970-ые годы я продолжал путешествовать по стране – служебные и научные командировки,
поездки с лекциями по линии общества «Знание», много других мероприятий. Времени
хватало, я сам его для себя планировал. Никакого голода или недоедания не наблюдал.
Люди кормились нормально, в том числе в глухих селах, куда я любил забираться.
Угнетала недосубъектность.

Короче, не надо измышлять того, чего не было, а лучше вникнуть в название знаменитого
романа моего друга писателя Владимира Дудинцева – «Не хлебом единым» (1956).
Не из-за отсутствия хлеба рухнул Советский Союз, а из-за присутствия шкурничества
в душах людей. А эпидемия шкурничества стимулировалась отсутствием «круговорота
элиты» и соответственно загниванием наверху и удушением низовой инициативы. Я
лично чувствовал и чувствую себя чуждым правящей «элите» и переживаю за свой
народ, который под таким непассионарным руководством стремительно сходит с исторической
арене и уже из величайшей сверхдержавы превратился в жалкую периферийную тьмузасрань.