Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Глобализм и постмодернизм

После погрома независимого телевидения, наблюдается расцвет газетной и журнальной
аналитики. Запоем читаю прессу последних дней. Содержательным оказался последний
выпуск зазету Александра Проханова «Завтра», хотя меня весьма разочаровала первая
полоса с поверхностными вскриками и оценками самого Александра Проханова («Хороший
либерализм – мёртвый либерализм») и очередного любимца главного редактора Станислава
Белковского («Алтай, валяй! Новая эпоха»). 

В подборке «новые левые» все статьи любопытны, и постараюсь откомментировать
заметку Алексея Лапшина «Пирамида и круг». Автор не избежал типичного соблазна
журналиста-публициста – выдернуть из многообразия тенденций две крайности и к
ним свести основной конфликт современности. В данной статье противопоставляются
глобализм и постмодернизм и делаются, как говорится, глубокие выводы на мелком
месте.

Да, на авансцене наступившей эпохи постиндустриализма заметны глобалисты-мондиалисты
и постмодернисты-анархисты. Но нельзя забывать антиглобалистов, коммунистов (КНР),
фундаменталистов. И в целостности современной истории, как и всей истории начавшегося
полтысячелетия назад Нового Времени, доминирует и испытывает ныне новый импульс
ярчайшая тенденция субъектизации.

Вот в свете и в отражениях этого всесокрушающего субъектного порыва, породившего
всю современную цивилизацию с её найкой и техникой и индустриализмом и постиндустриализмом
и либерализмом и коммунизмом – только и можно трактовать глобализм и постмодернизм.

И как только встаем на субъектную точку зрения – раскрывается истинное историческое
значение и суть как глобализма, так и постмодернизма. Оба – всего навсего два
противонаправленных извращения субъектного порыва. Есть субъектная норма – и
есть два естественных отклонения от нормы. Одно отклонение – десубъектизирующее
(глобализм), другое - сюрсубъектизирующее (постмодернизм).

Теперь посмотрим, что же пишет Алексей Лапшин (Завтра, Москва, апрель 2004 года,
№ 15 /542/, стр. 4 (http://zavtra.ru/cgi//veil//data/zavtra/04/542/42.html).


Отмечается, что в современной политической и философской мысли достаточно прочно
утвердилась точка зрения, отождествляющая постмодернизм с мировоззренческой системой
глобализма. «Как ни странно, при этом упускается из виду один существенный вопрос:
каким образом идеология предельной унификации человеческого общества сочетается
с эпохой принципиальной децентрализации сознания? Идея постмодернизма — равноправное
существование множества дискурсов. Глобализм, напротив, настаивает на универсальности
совершенно определенной социально-экономической системы». 

Радикальные оппоненты нынешнего миропорядка, справедливо указывает Алексей Лапшин,
либо вовсе игнорируют это противоречие, либо легковесно объясняют его исключительно
нигилистическим содержанием постмодерна. «В последнем случае декларируемое равноправие
идей приравнивается к релятивизму - признанию относительности всех существующих
ценностей. Опираясь на эту трактовку, можно действительно попытаться связать
постмодерн с глобализацией. Если ничто не является истиной, то и любые различия
теряют свой смысл. Мир должен объединяться, сознательно избавляясь от культурных
границ, навязанных прошлым». 

Проблема такой «релятивистской» интерпретации в том, что она логична лишь в рамках
отвлеченной теории. На практике заложенные в постмодернизме анархизм и ирония
не могут не противоречить жесткой централизации реального глобализма. Так и должно
быть, поскольку постмодерн и глобализация, по крайней мере в том виде, в котором
мы их наблюдаем, - явления совершенно разного порядка. 

И вот здесь Алексей Лапшин свершает неявный передерг, выводя глобализм и постмодернизм
на острие постиндустриальной истории. «С одной стороны, перед нами попытка завершить
историософскую линию Нового времени реализацией грандиозной технократической
утопии, с другой - отказ от воплощения каких-либо масштабных проектов,базирующихся
на идеологемах и вере в "Светлое будущее"». 

Другими словами, глобализм, это переходное и даже побочное явление глобальной
субъектизации, предстает как бы квинтэссенцией технократизма Нового Времени,
что неверно, и даже «утопией», хотя на самом деле это не благородная утопия,
а скорее сатанинское шкурное паразитство-хищничество на устремлении человека
к Богу. С другой стороны, постмодернизм сущностно искажается и сводится лишь
к современной форме скептицизма. Есть утрирование, нет золотой середины. 

Тем не менее некоторые выводы и образы Алексея Лапшина более или менее удачно
характеризуют как глобализм, так и постмодернизм. Так, логика глобализма, констатирует
он, это логика пирамиды, в которой все элементы строго соответствуют отведенным
им функциям. Отсюда чудовищный рост бюрократии и кристаллизация социальной иерархии,
основанной на принципе "господство-подчинение". Мол, глобалистская пирамида строится
как абсолютно закрытая самодостаточная структура, не допускающая ни малейших
внутренних отклонений. 

Постмодернистское же сознание рассматривает исторический процесс совсем с других
позиций. «Для него мир точнее всего символизирует круг, олицетворяющий бессмысленность
всех вертикальных конструкций. В истории уже бывали примеры мирного сосуществования
и различных парадигм /эпохи Эллинизма и Ренессанса/, но только для постмодернизма
характерно отрицание будущего, неверие в возможность открытия новых точек роста.
Будущее в постмодернистской перспективе - это постоянное клонирование того, что
уже было. Клонированные политика, культура, философия, люди…». 

Мне кажется, контрастирование глобализма и постмодернизма на фоне ведущего  во
всемирной истории и доминирующего особенно в истории Нового Времени устремления
к субъектности (=равнобожию) людей и народов несколько сдвигают акценты в плане
безусловного осуждения глобализма-мондиализма с одной стороны и относительного
оправдания постмодернизма с другой. Напомним модель «Вечного Возвращения» с её
постоянным повтором-клонированием «того, что уже было» и с совершенно нелинейным
– круговым - восприятием времени. 

На первый взгляд может показаться, пишет Алексей Лапшин, что обрисованная им
 "стабильность" постмодернистского круга вполне соответствует монолитности глобалистской
пирамиды. Мол, застывшая навеки конструкция не пропускает в себя ничего нового
и таким образом утверждает свою безальтернативность. «Однако, - уточняет Алексей
Лапшин, - постмодернистский нигилизм по отношению к будущему не означает солидарности
с прошлым и настоящим. Можно сказать, что за очень короткий срок постмодернизм
разочаровался даже в самом себе. Когда контуры новой эпохи еще только вырисовывались,
многим казалось, что приближается настоящий переворот социальной системы. Один
из основных исследователей постмодернистского стиля Петер Козловски среди главных
достижений постмодерна называл отказ от функционального подхода к человеку и
миру. Согласно его прогнозам, на первый план в социальных отношениях должна выйти
человеческая личность /самость/, свободная от инструментальной роли в глобальных
стуктурах». 

Еще один "неисправимый оптимист" - теоретик и футуролог постиндустриального общества
Элвин Тоффлер - совершенно всерьез доказывал, что техническая революция приведет
к дебюрократизации и торжеству независимого интеллекта. Достаточно широкое распространение
получила и радикальная критика наукоцентризма /эпистемологический анархизм/.
Лидер этого направления американец Пол Фейерабенд настаивал на теоретическом
плюрализме различных типов знания - науки, магии и религии. Наибольшее неприятие
у Фейерабенда и его последователей вызвала идея о возможности универсального
метода. 

Все эти интеллектуалы выразили изначальное стремление постмодерна к децентрализации
иерархической социальной системы. В том же направлении долгое время развивалась
и постмодернистская философия "новых левых". «Неважно, к каким политическим лагерям
принадлежали те или иные авторы. Главное, что все они в какой-то момент увидели
в постмодернизме возможность добиться подлинного интеллектуального равноправия
культурных традиций».

К сожалению, справедливо указывает Алексей Лапшин, в этой вроде бы предельно
демократической концепции с самого начала скрывалось серьезное противоречие.


Дело в том, что формальное равенство традиций не может ликвидировать присущую
им конфликтность. Если же это происходит, культурные традиции продолжают существовать
только в музеях. Свободный индивидуум вправе выбирать между неограниченным количеством
"истин" лишь при условии, что он ясно осознает их противоположность друг другу.
Иначе мир вокруг теряет очертания и превращается в вязкую равнодушную массу.
Человек как единственное во вселенной существо, свободное к индивидуальному восприятию,
неизбежно противостоит "объективной реальности". Именно это противостояние позволяет
говорить о субъекте, осознающем различие между внутренним и внешним. Постмодернизм
сознательно проигнорировал конфликт противоположностей и закономерно пришел к
отрицанию самого субъекта. 

Здесь с Алексеем Лапшиным можно поспорить. Да, постмодернистское извращение субъектности
налицо. Но данное извращение как раз такого вида, который высвечивает и проясняет
норму. Будда и вообще монах-аскет и даже просто правоверный мусульманин, отказываясь
от своего шкурного и целиком отдаваясь Высшему, отнюдь не лишается субъектности,
а наоборот, обретает её полноту. Не буду снова цитировать соответствующие рассуждения
Мартина Хайдеггера, но хотелось бы избежать обвинений постмодернизма в десубъектизации
через тотальность подавления-порабощения. Нет, постмодернизм приводит к сюрсубъектизации,
что может быть истолковано как десубъектизация лишь с большой натяжкой. А Алексей
Лапшин делает именно такой вывод:

«Вместо освобождения личности от "общих конструкций" произошло ее растворение
в некой стерильной объективности, лишающей борьбу индивидов всякого смысла. Состояние
постмодерна - это оцепенение субъекта перед парализующей его волю бесконечностью.
Парадоксальным образом постмодернизм оказался явлением более близким к восточной
философии покоя, чем к западной философии действия. Правда, в отличие от углубившихся
в созерцание древних индусов или китайцев, современный человек пытается выжить
за счет своего последнего средства - иронии. В результате у реальности возникает
странный двойник, эту реальность пародирующий». 

Для меня в этой самопародии – достоинство постмодернизма, а Алексей Лапшин опять
смещает акценты и, более того, вдруг апологетизирует глобализм, усматривая в
нем не шкурное извращение субъектизации, а нечто мессианское (?!). «Очевидная
абсурдность разворачивающихся перед нами событий, есть следствие наложения постмодернистской
иронии на предельно серьезный мессианский проект глобализма. В условиях тотального
нигилизма напыщенные строители мировой пирамиды выглядят лишь жалкими карикатурами
на истинных творцов истории. Суетливые фигурки министров и президентов мелькают
на экранах TV вперемешку с рекламой чипсов и освежителей воздуха. Чем большую
важность желают придать себе новейшие тираны, тем более виртуальными становятся
их образы. Вопреки стремлению Системы к максимальной централизации, постмодернизм
высмеивает саму идею центра. Власть это чувствует и не случайно в последнее время
склоняется в сторону жесткого консерватизма». 

Какая власть? Какой консерватизм? Всё смешивается в кучу, потому что из многообразия
борющихся тенденций, объединенных общим порывом человечества к субъектности,
выдергиваются лишь две патологии, и теряется из виду целое, искажается историческая
перспектива. Власть есть хищнически-мондиалистская, как в странах «золотого миллиарда»,
и геноцидно-компрадорская, как в периферийных заповедниках-заказниках глобализма
типа нынешней России, и есть власть субъектизаторов, как в Индии, Малайзии и
в других динамичных странах, свершающих постиндустриальную модернизацию, и есть
суперуспешный вариант  постиндустриальной модернизации и соответственно субъектизации
в Коммунистическом Китае. И консерватизм может быть субъектизирующим, как в той
же Индии и Малайзии и Ирландии и отчасти в Китае, и десубъектизирующим, как в
Северной Корее или в некоторых мусульманских странах, и консерватизм может служить
идеологической ширмой десубъектизирующего мондиализма, как отчасти в США и в
ряде других стран Запада или в псевдопатриотической риторике Путина в России.
Всякая есть власть и всякий есть консерватизм в современном переходном многоцветном
мире.

Между тем Алексей Лапшин видит в консерватизме – чуть ли не оплот мондиализма»
«Справедливости ради нужно сказать, - заканчивает он свою статью, - что иного
выхода для нее /власти глобализма/ просто не существует. Чтобы всерьез утвердить
на земле новый миропорядок, необходима психологическая мобилизация масс, а не
разлагающий нигилизм постмодерна. Вероятно, уже очень скоро тоталитарный глобалистский
проект войдет в открытое противоречие с постмодернистской ментальностью, которую
будет невозможно преодолеть без катастрофы». 

Вроде бы красивый вывод, но стремящееся к субъектности человечество порождает
целый набор возможностей для преодоления неизбежных патологий – как десубъектизирующих,
так и сюрсубъектных.