[svoboda] Место встречи
Здравствуйте, rest.
Шарапов хорошо помнил тот день, когда прочитав объявление на столбе, впервые
пришел в МУР, заявив о себе, как о знатоке блатной фени, ответил на все подъебки
капитана Жеглова и повалил на руку здоровенного детину Ивана Пасюка. В тот же
день он познакомился с регулировщицей Варей Синичкиной. Ему всегда нравились
рыженькие. По красноречивому поглаживанию толстенного полосатого жезла Шарапов
понял, что Синичкиной он тоже понравился. Удачный был денек.
Первые несколько недель он входил в колею. Многое было непонятно. Дико чесались
руки, соскучившиеся по табельному ПэПэШа. С Синичкиной встретиться никак не
удавалось, работы было завались. Шарапов тосковал. Сны часто заканчивались обильными
поллюциями.
Жеглов оказался хорошим товарищем: взял жить на квартиру и научил многим премудростям
уголовного сыска. Долгими осенними ночами они нещадно лупились в домино, пили
самогон, матерились и пели похабные песни. Запой затянулся на пару месяцев,
в течение которых Жеглов регулярно качал соседей по коммуналке и ебашил из нагана
в стены.
Несколько раз Шарапов бессонными ночами на допросах свидетелей и понятых засыпал
прямо за столом. Ему снился сон: в свете огромной Луны, во внутреннем дворике
МУРа, он расстреливал из пистолета паскудного шепелявого вора Кирпича, затем
совершал половой акт с его трупом. Изголодавшийся член методично долбил целлюлитную
задницу карманника... Странное было чувство: как же так, ведь я офицер, награжденный
орденами, какого хуя я делаю это? За ЭТО ведь можно и партбилет... Однако кончить
очень хотелось...
Внезапно чья-то сухая рука прикасалась к влажному плечу и Шарапов вздрагивая,
поворачивался... Это была его старушка-мать:
- Просыпайся, Володенька, тебе пора в школу.
- Мама, ну что же вы, блядь, я ведь боевой офицер...
Затем лицо матери искажалось непотребной гримасой, превращаясь в опухшую харю
Жеглова. Тот глумливо хихикал, надрачивая восставший до невероятных размеров
член и качал головой:
- Хуй тебе, Шарапов! Боевой офицер - это я.
Просыпался Шарапов всегда в поту, обжигая пальцы тлеющим "Севером".
В последнюю неделю работы было много: в районе объявилась банда матерых нелюдей,
которые грабя продмаги, сберкасы и не гнушаясь пунктами стеклотары, цинично
оставляли широкие засохшие разводы говна на стенах, изображая кошку. Банду так
и окрестили: "Коричневая Кошка".
Попойки на хате у Жеглова приобретали все более брутальный характер. С Шараповым
после ранения иногда случались приступы помутнения сознания, которые усугублялись
спиртным и пару раз придя в себя в вонючей подворотне среди лижущих его блевоту
собак, он завязал.
По-трезвяку с неотесанным мужланом Жегловым говорить было неочем, и друзья плотно
чифирили молча до 2-3 ночи, после чего Жеглов ласково постелив Шарапову диван,
удалялся в свою комнату.
Однажды Жеглову эти чаепития остописдели и он стал бухать один, запершись в своей
каморке. Воняло оттуда прилично.
Друзья отдалились.
Зато Шарапов сблизился с Синичкиной. По четным дням они занимались сексом на
съемной квартире Жеглова, в его отсутствие, а по нечетным Шарапов лизал Вареньке
пизду прямо в будке регулировщика. Науку кунилингуса Шарапов постиг из трофейной
потрепанной книжечки, изъятой по случаю у букиниста.
- Заебало все это, Варенька, блатные жируют, а у народа хлеба нет, сердце кровью
обливается, к стенке бы всю эту мразь! - наслаждаясь редкими встречами с любимой,
изливал душу Шарапов.
- Давай уедем, Володенька! К моим, на Рязанщину, коровку заведем, поросят...
Но ненавистный криминал не давал влюбленным насытиться счастьем.
Серия мокрух, с расчлененкой и частичным поеданием все еще была нераскрыта. Начальство
грозило нагрянуть с ревизией. Стояла задача к 7-му ноября поймать маньяка.
Насмотревшись на трупы изуродованных баб, с отрезанными сиськами, вырезанными
пиздами, Шарапов ожесточился. Он понимал, что преступление без мотива раскрыть
нереально и становился все мрачнее. Кошмары ему снились все чаще.
Дома морально давил Жеглов.
Последней жертвой стала некая Груздева с многочисленными укушенно-рваными ранами.
У следствия были десяток тел, почерк убийцы и подозреваемые: муж Груздевой,
несколько рабочих с мясокомбината, а также некий Фокс, на которого донесла местная
шлюшка Облигация.
Шарапов впрягся. Не спал, не ел и не мылся уже несколько недель.
Проведя следственный эксперимент на квартире убитой Груздевой, Шарапов понял,
что задрот Груздев завалить свою благоверную не мог. Кишка тонка, тут сработал
кто-то посерьезнее, да и на окровавленной бутылке от вина отпечатки как минимум
6 разных человек.
Тупо прослушав по радио матч Ротор-Коленвал на квартире интелигента Груздева,
пока неопохмелившийся Жеглов срывал на том злобу, с пеной у рта суля посадку
в самые злачные места и стращая лесоповалом, беломорканалом и рваным аналом,
Шарапов отправился к Маньке Облигации.
Та жила в ебенях и пока Шарапов добрался, запах "шипра" сменил аромат косматых
командирских подмышек и верных армейских портянок. Опер был не в настроении,
хотелось жрать.
Манька накрыла стол: самогон, соленые огурцы, помидоры, шпик. Отставив истекающий
зад, она облокотилась на стол и вывалила сочные груди:
- Чем богаты...
Глядя в ее голубые овечьи глаза, Шарапов понял: она нихуя не знает. Кулаки сжались.
Злобу нужно было гасить, чему и поспособствовал самогон. Опустошив поллитру
и сожрав закусь, Шарапов разомлел и задремал на стульчике...
Ему снился его обычный сон. Слюна тонкой струйкой стекала на пропотевший китель...
Манька Облигация протянула руку с кружевным платочком, соорудив на блядском
лице некое подобие заботы...
- Где Фокс? Чьи отпечатки на бутылке? Отвечай, сука! - брызгая пьяной слюной,
ошарашил хозяйку мощным апперкотом в челюсть мгновенно проснувшийся опер.
Не ожидая такого сюжетного поворота, Облигация с размаху опрокинулась блондинистым
затылком об угол комода, смачно выплеснув разжиженные спермой мозги на коврик
с косолапыми мишками.
- Кто убил Груздеву? Говори, мразь! - ломал табуретку о податливое тело Шарапов,
брызгая на обои кусками Маньки.
Очнувшись через полчаса голышом на мягком трупе и осмотрев его, опер понял, что
к убийству Груздевой появилась еще одна зацепка.
- Блядская работа. Ебаные трупы! Ссука. Что же делать? Бежать, замести следы
или застрелиться нахуй. Я же боевой офицер! - мозг лихорадочно варил, - Тварь
я дрожащая или право имею? - всплыли давно прочитанные строки...
Почесав репу, Шарапов решил все же не писать явку с повинной... Потея и матерясь,
он отпилил Маньке обе сиськи, затем с омерзением вырезал ее потрепанную пизду:
- Спишем на Фокса.
Ныкаясь темными подворотнями от патрулей, к ночи Шарапов добрался до Жегловской
квартиры. Наспех собирая свои скромные пожитки, Шарапов ожесточенно бормотал:
- Да ну нахуй! В пизду такую работу! Завтра же увольняюсь! Срал я на ваш МУР!
Заберу Вареньку и уедем... К моим, на Брянщину. Ебитесь тут сами, как хотите!
Сердце бешенно колотилось, в висках жгло, пересохший язык мусолил прокисшую кровь.
- Водки бы сейчас... - загнанный мозг Шарапова требовал допинга. Взгляд невольно
упал на дверь каморки Жеглова...
- Блядь, ну хоть заначка то у этого мудака есть?
Сноровисто вскрыв замок при помощи стальной трофейной булавки, Шарапов приоткрыл
дверь в комнату Жеглова: пахнуло тошнотворной вонью.
- Пиздец, блядь, да что тут такое? - Шарапов посветил зажигалкой.
Вокруг, сколько хватало места, на протянутых шнурах висели десятки бабских мохнаток
и усохших грудей. Среди всей коллекции белели две свежие сиськи, в которых зашевелились
проснувшиеся опарыши.
- Ептваюмать! - закашлялся рвотой Шарапов, разбудив пару сотен жирных мух.
Среди скукожившихся шкурок, ярким рыжим солнышком болталась окровавленная пизда
Вари Синичкиной...
(c)Сярожка
--
