Не просто знаю Николая Николаевича Лисового сорок лет, а считаю его чуть ли не своим alter ego, почти единомышленником. Во всяком случае, так было раньше, а сейчас редко с ним общаюсь, каждый идёт своим интеллектуальным и политическим маршрутом, Николай тесно ассоциировался с Русской Православной Церковью, я же отношусь к ней субъектно.

Православие все же является одной из ипостасей Правоверия, и смыслы Правой Веры лишь проясняют не только догматику Православия, но и ритуал, обряд. Мы с Николаем Лисовым в своё время постигали «Иконостас» отца Павла Флоренского, и оба во многом вышли из него. Ещё раньше, в конце 1950-х годов, будучи студентом – я фактически наизусть выучил текст знаменитой пробной лекции Флоренского pro venia legendi «Общечеловеческие корни идеализма», читанной в Московской Духовной Академии 17-го сентября 1908 года (старый стиль). Поразительно – я сейчас протянул руку достать давнишний фотооттиск этой лекции, лежащий на моем письменном столе, и под ним обнаружил томик – Н.Н. Лисовой. Круг земной: Стихи и поэмы /Художник В. Борисов (Москва: Современник, 1989. – 151 стр.), в котором самая крупная поэма "Двое из Эфеса" посвящена мне (стр. 42-46).

Интересна аннотация к этому поэтическому сборнику – «Основная часть составивших книгу стихов написана в эпоху, когда не могло быть и речи об их публикации. Они росли и созревали вместе со временем, в меру роста патриотического сознания нашего общества. Стихи Н. Лисового обращены к читателю, осознавшему себя законным наследником всей многовековой мощи родной и вселенской мысли, русской и мировой культуры. Живым афористическим языком говорят с нами на страницах сборника герои Гомера и Снорри Стурлусона, Гераклит и княгиня Ольга, Александр Невский и Амвросий Оптинский. Обращается автор к истокам нашей духовности, истории Отечества, что особенно актуально в дни, когда внимание общественности привлечено к празднованию 1000-летия крещения Руси».

Замечательная русская женщина Лидия Георгиевна Калинина опубликовала в своем издании «Московская панорама» от 24 октября 2006 года материал ««На страже духа - каждый день и час»: К 60-летию Николая Лисового» (№ 42, стр. 4 http://mp.stroi.ru/detail.aspx?id=b6879bcb-849f-4fb5-a445-56cad36036b9&nid=4c517e76-f1aa-4f84-9771-554ded71079c). Перепечатываю его с некоторыми своими комментариями:

«Вторая половина XX века - переломное время в истории России и русской культуры, время медленного и постепенного возвращения от советской идеологии, системы государственного атеизма и господства материалистических схем в истории и других гуманитарных науках к религиозным и государственным традициям исторической России, проявления и утверждения исконных идеалов и представлений в условиях размывания и разрушения наносных ценностей социалистического эксперимента.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Советский период отечественной истории, особенно от 1917 до 1953 и отчасти затем до 1985 года, я оцениваю очень высоко и не считаю его отпадением от сути Святой Руси. Считаю Ленина и Сталина великими историческими деятелями. Николай Николаевич Лисовой, заверяю, тоже высоко ценит и наследие Советского Союза, и великую роль Иосифа Виссарионовича Сталина/

Отсюда парадоксы переменной жизни; падение советской империи при системном кризисе в политике, экономике, культуре - но и неизбежное возрождение самой идеи Империи, осуществляющей в истории миссию единения народов разных религий и традиций; оживление демократического начала с поиском новых форм и концепций общественного устройства - но и последовательный рост интереса к наследию русского консерватизма как в области религиозной философии, так и в политической практике.

Эта эпоха подспудных тектонических сдвигов и явных социальных разломов выдвинула целое поколение своих идеологов, деятелей и историков. К их числу относится постоянный автор нашей газеты, известный ученый и писатель, поэт, историк, богослов Николай Николаевич Лисовой. Мы беседуем с ним в самый канун юбилея. 60-летний пройденный путь невольно располагает к размышлению, подведению - промежуточных, но вполне весомых! – итогов.

- Николай Николаевич, сначала, пожалуйста, - немного о себе, о корнях, о семье.

- Я родился 23 октября 1946 года. Великая Отечественная война, участниками которой с первых до последних дней были мои родители, - полковник Николай Васильевич Лисовой и старший лейтенант Ольга Валентиновна Таланцева, - память великой Победы и чувство великой эпохи - первое, что определило меня как личность. Биография и география причудливо сочетаются порой в офицерских семьях. Я родился в Станиславе (ныне Ивано-Франковск), мои сестры Ольга - в Москве, Софья - на о. Парамушир (Северные Курилы). Первые впечатления детства - Карпаты, первая школьная парта - на Камчатке. Границы Союза - от Тисы до Тихого океана - это действительно «мои границы»: Родины, души, памяти.

Кто были мои родители? Мать - дочь священника, получившая последнее письмо от отца из ссылки в 1934-м, студентка Института иностранных языков, ушедшая в 41-м с четвертого курса переводчиком на фронт (отмороженные ноги, две медали «За отвагу», медали «За оборону Кавказа» и «За победу над Германией»), после войны учительница немецкого языка, - была на редкость гармоничным и светлым, образованным и разносторонним человеком. Она могла обойтись, чему и нас, детей, научила, без всего на свете - кроме своей семьи, хорошего чая и книг. Книги в семье были всем: ни одной прогулки по городу без захода в книжный магазин. «Война и мир» и «Божественная комедия» были прочитаны вечерами вслух.

Отец - кадровый военный, родом из украинских крестьян (деревня Марьевка Харьковской губернии). С1929 года в армии. Начинал войну капитаном, командиром дивизионной разведки; окончил полковником: три ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны и Красная Звезда.

- Но как уживалось с этим религиозное воспитание?

- Уживалось отлично. Дети были крещены, как полагается, в младенческом возрасте. В доме всегда были иконы и святые книги (притом что родители - члены партии), красная книжка карманного формата «Новый Завет с Псалтирью» постоянно лежала у бабушки под подушкой или где-то рядом. В 1957 году бабушка привезла от сестры бережно сохраненную за годы офицерских странствий семьи плетеную корзину с остатками богословской библиотеки деда.

При этом домашняя религиозность (ее, по условиям времени, нельзя было выносить на улицу) нисколько не мешала внешнему воспитанию, а светское образование и образ жизни никогда не смогли потом поколебать той духовной прочности, которая раз и навсегда была задана ежедневной утренней молитвой, выученной в детстве, и позже - книгами из бабушкиного сундука.

- Вы упомянули об «условиях времени». Годы, о которых мы говорим, это ведь и период «культа личности», лагерей и репрессий?

- Быть может, важнейший урок, завещанный родителями и бабушкой, - это глубокий, не знающий сомнений оптимизм и органичность исторического видения. Бабушка, к примеру, слишком много потеряв с революцией - мужа, положение, здоровье, - ни секунды не была энтузиасткой «старого режима». Не радовалась она, разумеется, и советской власти с ее антирелигиозным геноцидом и расстрельной диктатурой. Но чутко отзывалась своей крестьянской (то есть христианской, по самому смыслу русского слова «крестьянин») душой на идею социальной справедливости и «на ощупь» чувствовала величие исторических свершений народа. В 1953-м именно в ее устах запомнились мне, первокласснику, гордые патриотические слова о «великой сталинской эпохе». И это говорила крестьянка и попадья, репрессированная и раскулаченная, потерявшая мужа в лагерях, всю жизнь скрывавшая социальное происхождение, чтобы дочери не быть «лишенкой», а учиться и работать, быть комсомолкой и коммунисткой...

- Это была, вероятно, общая черта поколения, явившего миру, почти на равных, Павла Флоренского - и Павла Корчагина, святое горение новомучеников российских - и подвиг Королева и Курчатова. Не отсюда ли Ваш будущий интерес, как историка, к внутренним, святым и жестоким противоречиям, которыми жила и росла страна? Между тем Вы не раз относили себя парадоксальным образом к поколению шестидесятников.

- По крайней мере, по пластике самовыражения. Разумеется, многие высказанные мной тогда и позже мысли и оценки противоречили и противоречат общепринятым в либеральной и демократической, антипатриотической среде. Однако само их появление и открытое выражение стало возможным именно в 60-е годы. Это относится ко всему: к стихам, первым опытам философского и научного творчества.

- Кстати, о стихах. Публикации с самых ранних лет (первое стихотворение было, помнится, напечатано в дивизионной газете «Кантемировец» еще в 1958 году) как в местной, так и всесоюзной прессе, подготовленный в 1963 году поэтический сборник явно подталкивали Вас, Николай Николаевич, к вполне определенному выбору профессии. Однако Вы выбрали для дальнейшего образования не Литературный институт и не филологический факультет МГУ.

- Причин было несколько. Первая - это неприятие писательской и околописательской богемной среды. И потом - стесненность рамок, в которых должен был в те годы поневоле замкнуться человек, занимающийся литературой. Противоречие не только нравственное, но и идеологическое. Необходимость писать и печатать стихи на злобу дня не вызывала желания примкнуть к сообществу людей, сделавших из литературы профессию. И, наконец, катастрофическое понижение критериев самой поэзии...

- А в математике, с вневременной безукоризненностью ее формул, с изящной выводимостью и неопровержимой доказательностью теорем открывалась подлинная, вечная красота мира?

- Бурное развитие физики и математики в 60-е годы обещало, что именно здесь можно было ожидать прорыва к тайнам мироздания. Физика манила небывалым расширением возможностей постижения Вселенной. Заняться ядерной физикой казалось и актуальным, и перспективным.

- Итак, поиск пути продолжался? Будущий историк начинал в 1963 году студентом Московского инженерно-физического института (МИФИ), а пять лет спустя 22-летний младший научный сотрудник Института прикладной математики Академии наук СССР поступил в аспирантуру академического Института философии?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: На самом праздновании своего 60-летия Николай подчеркнул, что именно я «соблазнил» его пойти в аспирантуру ИФАН, которую сам только что закончил/

-Философская проблематика явилась в каком-то смысле завершением и обобщением все того же интереса к физике и математике. Ведь моя кандидатская диссертация называлась «Философский анализ современных концепций времени в физике и космологии». Речь шла о радикальном обновлении всей пространственно-временной парадигмы современной науки. И это обновление, как часто бывает, должно состоять в возвращении к идее времени, имеющего начало, по сути, в библейских представлениях о мире, времени и человеке, единожды созданных Творцом. Иными словами, философская проблематика физики и космологии была для меня проблематикой религиозно-философской.

- И тут уместно открыть нашим читателям небольшой секрет: параллельно с философской учебой особое место в вашей судьбе и творчестве занимала уже тогда работа в Издательском отделе Московской Патриархии?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Мы вместе – я и Николай – пришли работать в РИО МП в 1968 г./

- Верно. Издательский отдел, созданный Патриархом Алексием I в феврале 1945 года и руководимый с 1963 года на протяжении более тридцати лет митрополитом Питиримом - это отдельная большая глава в истории современной Русской Церкви. Сегодня трудно себе представить, какое значение имели тогда для нас публикации Издательского отдела. Каждого номера «Журнала Московской Патриархии» (объем строго ограничивался 80 страницами) ждали как глотка свежего воздуха. Журнал делал доступными для читателей творения святых отцов, проповеди великих русских иерархов, работы церковных историков и выдающихся богословов.

- Но, может быть, еще важнее - тот информационный прорыв, который был достигнут в изданиях Московского Патриархата на мировом уровне. Церковь, стесненная и гонимая внутри страны, обрела голос и возможность свидетельства не только перед советским, но и зарубежным читателем. В статье, напечатанной в нашей газете ровно 10 лет назад (она называлась тогда «Московское строительство»), митрополит Питирим вспоминал: «Я был Председателем Издательского отдела Патриархии и главным редактором «Журнала Московской Патриархии». Моим заместителем и ближайшим помощником был отец Иннокентий - тогда еще Толя Просвирнин. Мы все были молоды, полны надежд и дерзаний. Втроем (третьим был Николай Николаевич Лисовой) в моем «кабинете» (редакция размещалась тогда в кладовой Успенской церкви Новодевичьего монастыря) мы размышляли над концепцией книги, с которой собирались впервые выйти на международный издательский уровень. Необходимо было раскрыть и предъявить зарубежному читателю потенциал русской церковной традиции не только в области духовного опыта, но и в многообразных влияниях на отечественную и мировую культуру».

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Вообще-то я тоже участвовал в этих разговорах о книге, и мне поручили подготовить несколько разделов её/

- Да, это было в апреле 1969 года. С того времени я стал внештатным сотрудником редакции, хотя сотрудничество было исключительно анонимным. Многое сделанное и задуманное тогда было использовано и опубликовано лишь десятилетия спустя. Так, весной 1976 года был написан раздел «Русская богословская наука» для коллективной монографии «Русская Православная Церковь» в серии «Церкви мира». Вышла книга (на немецком языке) в 1985 году. В связи с тысячелетним юбилеем Крещения Руси возник вопрос о русском варианте, который планировалось печатать отдельными выпусками. Но до моего, богословского раздела дело не дошло. Церковная наука даже в 1988 -1990 годах, на излете советской власти, все еще не подлежала ни исследованию, ни публикации. Русского издания очерка, уже под именем автора, пришлось ждать четверть века...

- Прежде чем перейти к главному, наверное, призванию юбиляра - к исторической науке, хочу спросить вас еще об одной судьбоносной, как мне кажется, встрече - о знакомстве с В.В.Шульгиным.

- Мы познакомились в 1968 году в Доме творчества писателей «Голицыно». Дружба с девяностолетним русским государственным деятелем, вождем и идеологом русского национализма и всего правого движения, одним из организаторов Февральской революции, а затем Белой армии, не могла не повлиять на формирование моей личности и мировоззрения. В моем личном архиве сохранились надиктованные «дедом Шульгиным» (он сам себя так называл) наиболее поздние из его мемуаров и очерков, авторская редакция книги «Годы» и множество других уникальных материалов. Когда появилась возможность публикации этих записей, большинство было напечатано - сначала в «Домострое», а затем и отдельной книгой.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: К Василию Витальевичу Шульгину мы ездили во Владимир на улицу Фейгина вдвоем с Николаем Лисовым, и у меня сохранились фотографии/

- И в чем, в двух словах, состоял для вас главный урок в общении с В.В. Шульгиным и изучении его наследия?

- Главным было, пожалуй, трезвое отношение старого политика к себе самому, своему классу, своим соратникам, внутренняя логика и определенность позиции Василия Витальевича (с 1907 года и до самой смерти) - в смысле критического отношения к правившей династии и окружавшим ее «темным силам», к правившей российской элите в целом (не только аристократии, но и дворянству вообще; «был класс, да съездился»), наконец, к «своему», «правому» и вообще контрреволюционному, прошлому, к Белому делу (которое «начинали белые, а кончили грязные») и его перспективам («на французских штыках»). С другой стороны, мне всегда импонировало мужество В.Е.Шульгина в отстаивании правды факта и правды идеи даже в самых заведомо проигрышных условиях, его вера в историческое достоинство и будущее России.

- Внутреннее призвание и профессиональная деятельность впервые, видимо, по-настоящему совпали, когда вы пришли в 1980 году работать в Государственный Исторический музей?

- Личные интересы ученого не всегда совпадают с научными планами учреждения, где приходится работать. О «совпадении» творческих планов и должностных обязанностей можно скорее говорить лишь в последние десять лет, когда по приглашению Я.И. Щапова я перешел работать из ГИМа в Институт российской истории Российской академии наук, в Центр истории религии и Церкви.

- Но Вы пришли в центр уже сложившимся ученым, со своими идеями и интересами.

- Конечно, но продуманные и отчасти разработанные темы лишь в эти последние годы обрели свою концептуальную цельность и завершенность. Увлечение историей началось еще в школьные годы. Позже, работая в «Журнале Московской Патриархии», я занимался преимущественно историей Русской Церкви и историей русской религиозной мысли. Ведь рассматривать русскую историю вне контекста истории церковной вообще нельзя. В начале 70-х годов эту идею (с массой оговорок и условностей) можно было отстаивать только в изданиях Московской Патриархии. Сегодня об этом можно говорить в самых серьезных академических изданиях.

- Одной из узловых тем в Ваших церковно-исторических изысканиях стала тема отношений Церкви и государства, а точнее - для восточнохристианского православного мира - Церкви и Империи. Почему, в отличие от многих историков и богословов, Вы считаете необходимым начинать разговор именно с Империи, с ее сакрального смысла и предназначения в истории, не боясь вызвать на себя критику с обеих сторон - и со стороны демократов, понятно, ненавидящих само слово «империя», и со стороны не чувствующих проблематики богословов?

- Речь идет о том, что всегда существовала и должна существовать некая универсалия исторической и политической жизни, которая называется Империей. Если ее нет, значит, нет в мире некоего определяющего и направляющего стержня. Это то же самое, что Солнечная система без Солнца. Библейское и опирающееся на него христианское понимание истории дает единственную и наиболее глубоко обоснованную религиозную санкцию Империи. Истоки этой концепции следует искать в идее миродержавного Царства, зародившейся на Ближнем Востоке за много веков до Рождества Христова, - миродержавного, то есть способного и потому обязанного взять на себя ответственность за судьбу и благосостояние если не всего мира, то окружающих народов. Древнеперсидская формула «царь царей», воспринятая греками и Библией, имеет в виду «сверхцарскую власть, распространенную и на тех, кого остальной мир рассматривает как царей». В религиозном смысле важен внутренний изоморфизм имперского и церковного исторических пространств. Наиболее ярко он проявился в хронологическом совпадении рождения Империи в Риме - Рождества Христова в Вифлееме.

- Есть еще один пункт, радикально отличающий Вашу концепцию от большинства традиционных и современных трактовок священства и царства - проблема святости Империи и Императора самих по себе.

- Сакральный смысл существования Империи - обеспечение некоего (в той или иной форме, в том или ином смысле, языческом или христианском) «пространства спасения» для всех людей и народов. При этом смысл христианского понимания (и спасения, и Империи) не отменяет и не зачеркивает механически языческого, но поглощает и углубляет его. Когда равноапостольный император Константин свел воедино Церковь и Империю, ему по существу ничего не надо было изобретать. Христианин в мире всегда прихожанин: «града земного не имею, града грядущего взыскую».

Константин Великий вывел Церковь из катакомб в отлично реформированную, организованную и благоустроенную империю Диоклетиана. Церковно-административная сетка неизбежно и в точности воспроизвела административную сетку Империи. Как свидетельствуют источники, для Константина религиозный долг и религиозное призвание императора не связывалось непосредственно и однозначно с личной принадлежностью к Церкви. Император в его представлении, как и в представлении многих поколений его преемников, был свят сам по себе, независимо от суждения на этот счет иерархов, патриархов Церкви в целом.

Императоры (до Льва I, до 457 года) не совершают коронования, императоры (до Палеологов, до XIII века) не знают помазания. «Не знают» в том смысле, что не нуждаются в нем. Франкский король Пипин Короткий (в 754 году), первый из Каролингов на троне, а за ним и другие западноевропейские монархи, нуждаются - по своей нелегитимности. Римский же и византийский (тот же римский) император не нуждается.

- Глава Церкви - Христос. Не патриарх, не папа, не император.

- Но в Империи живет свое благословение, своя харизма. Сакральный статус власти и государственный статус религии в римской парадигме связаны неразрывно. Они сохраняются во Втором Риме (Константинополе) и Третьем Риме (Москве). И это - не болезненное, подлежащее врачеванию противоречие, а живая движущая антиномия, с которой и благодаря которой надлежит жить, а не пытаться «преодолеть ее».

Изложенная концепция позволяет объяснить многие особенности византийской, западной и русской церковной истории. В частности, православная модель «Церковь в Империи» предполагает противоположный вариант - «Империя в Церкви». На Востоке говорится: пусть будут разные религии, пусть будут разные конфессии, разные культуры - армянская, коптская, греческая, - лишь бы под одним Императором, в одной Империи. Вот парадигма Востока: «Церковь в Империи». Позже - «Церковь в царствах, королевствах, княжествах». В самом общем случае: «Церковь в государстве» (в том числе в атеистическом, советском, постсоветском, постдемократическом). Но всегда «в». Как в орехе: Церковь - ядро, Империя - скорлупа. Друг без друга они не существуют.

Формула римских пап и позднейших правоведов Запада диаметрально противоположна: пусть будут разные империи, разные императоры, лишь бы в церковном отношении все они подчинялись единому Римскому престолу. Отсюда западная парадигма: «Империя в Церкви», с неизбежным затем отделением Церкви от государства, а точнее - отпадением государства от Церкви.

Предложенная модель «ореха» работает и в русской церковной истории, особенно в императорский период. Поучителен сам характер перехода петровской России от патриаршего к синодальному способу управления Церковью. Как ни странным то может показаться на первый взгляд, восточные патриархи одобрили церковную реформу Петра Великого. Этот факт пытались объяснить самыми разными причинами, вплоть до якобы коррумпированности восточных владык. На самом же деле патриархи просто не имели каких-либо канонических оснований не одобрить решения императора. Тот, кто ввел патриаршество, волен его и отменить, заменить соборным синодальным управлением

- Вы известны сегодня как один из лучших специалистов по истории и современному состоянию Святой Земли, по истории русско-иерусалимских духовных, политических и гуманитарных связей, являетесь заместителем председателя Императорского Православного Палестинского Общества. Нельзя ли несколько слов об этом направлении Вашей деятельности?

- Первые основы будущих изысканий в этой области я сформулировал еще в 1987 году в цикле лекций «Палестинское общество - уникальный памятник отечественной культуры», прочитанном в Политехническом музее. В 1994 -1998 годах, когда Палестинское Общество смогло организовать ряд паломнических поездок в Святую Землю, мне довелось принять в них самое непосредственное участие, Так сложилось определенное представление о «Русской Палестине» - об уникальной инфраструктуре храмов, монастырей и подворий, приобретенных, обустроенных и отчасти доныне принадлежащих России и Русской Церкви. «Русскую Палестину» можно рассматривать как своеобразную действующую модель русского присутствия в мире.

- К 2000-летнему юбилею Рождества Христова Вами был издан громадный, богато иллюстрированный том «Приди и виждь: свидетельства Бога на Земле». Отрадным показателем духовной ситуации - и не только в нашей стране - представляется тот факт, что книга, ставящая своей целью историко-художественное введение в мир христианских святынь, независимо от конфессиональных и культурно-политических традиций, вышла в свет в год великого общехристианского праздника именно у нас, в православной России. А что это, собственно, такое - «святое место»?

- В корне славянского слова святой исследователи находит значения полноты, избытка, животворящей силы. «Свято место пусто не бывает», - гласит народная мудрость. Святые места, храмы, обители, даже развалины, оставшиеся от храмов, обладают таинственной силой воздействия на человека независимо от чьей-либо воли, санкций или запретов, ибо являются материальным свидетельством Божьего присутствия в мире, Его действия в истории. Они образуют в совокупности особую реальность, единственным способом вхождения в которую являются паломничество и поклонение.

О духовной стороне этого явления хорошо сказал в предисловии к моей книге Святейший Патриарх Алексий: «Дух дышит, где хочет. Знаем много примеров, когда люди в буквальном смысле приходили к Богу: принимали крещение, узрев священные воды Иордана, принимали иноческие обеты, воочию увидев подвиги православных иноков в древних обителях. Приходите к Богу - и Бог придет к вам». С точки же зрения научно-исторической святые места и их совокупности в тех или иных странах, религиях, традициях представляют собой, как правило, историко-литургическую реконструкцию.

Наиболее наглядный пример - Крестный Путь в Иерусалиме. Это не просто архитектурный и даже градостроительный (поскольку охватывает несколько улиц) феномен, но прежде всего - «архитектурно-литургическое действо», пространство ежегодного крестного хода в Великую Пятницу.

- Значительное место среди книг последних лет занимает подготовленная Вами монументальная двухтомная публикация документов «Россия в Святой Земле» - серьезный и важный труд, впервые в науке дающий всестороннюю документированную картину русского политического, духовного и гуманитарного влияния в Палестине в XIX - начале XX веков. Многие проблемы русского присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке нашли свое решение в Вашей недавно вышедшей монографии «Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке».

- Русскую политику в этой части света необходимо рассматривать как продолжение традиций церковно-политических связей. С политической точки зрения Палестина XIX - начала XX веков представляла собой всего лишь захолустную провинцию Османской империи, и никаких "внешнеполитических и дипломатических интересов и целей» у России здесь практически не могло быть. Но в церковном отношении то были древние канонические области патриархатов Востока - Иерусалимского, Антиохийского, отчасти Александрийского. Поэтому исследовательский поиск велся в пограничной зоне между историей Церкви, с одной стороны, и историей российской дипломатии - с другой.

Понятен и третий фактор: русское православное паломничество, с XI - XII веков проявлявшее себя как явление народной культуры, а к середине XIX века ставшее важным рычагом внешнеполитического действия в виде «народной дипломатии». С фактором паломничества приходилось считаться как Священному Синоду, так и российскому МИДу. Противоречивые и не всегда единонаправленные действия церковных и светских дипломатов на фоне стихии народного паломничества, которую целенаправленно активизировали и использовали в политических целях, - вот основная тема книги.

Парадоксально, но факт: после поражения в Крымской войне, когда Россия утратила контроль даже над Черным морем, ей удалось осуществить церковно-политический прорыв в Иерусалиме и на Ближнем Востоке.

- Разумеется, Вы немало потрудились и в той важной области, которую, несколько казенно, принято именовать популяризацией научных знаний, а с 1989 года напряженно работаете в области журнальной и газетной публицистики, в том числе в нашей газете. Зачастую эти газетные статьи обладают (за исключением разве что ссылочного аппарата) всеми достоинствами научных трудов. Удивительно, какая бездна событий и памятных дат послужили, выражаясь языком журналистики, «информационным поводом» для ярких, смелых, красноречивых размышлений о России и Церкви, истории и литературе, - да просто о нашей жизни... Составить перечень этих публикаций для юбилейной библиографии - уже было непростым делом.

Ваши заслуги перед Церковью отмечены патриаршей благословенной грамотой в ознаменование 2000-летия Рождества Христова (2000 год) и орденом святого Владимира III степени (2001 год). В 2002 году вы стали лауреатом премии имени братьев И.В. и П.В. Киреевских «за заслуги в области литературы, способствующие возвращению в память Отечества нравственного потенциала русской культуры, утверждающей высшие потребности человеческого духа и определяющей вклад России в мировую цивилизацию».

Позвольте в заключение выразить Вам, Николай Николаевич, (и не только в связи с юбилеем) свои глубокое уважение и любовь, а Вашей супруге Наталии Яковлевне Величко - благодарность за постоянную поддержку. Пусть следующие десятилетия Вашей жизни будут ознаменованы новыми достижениями, исполнением задуманных планов, вполне реальных для юбиляра, находящегося в расцвете творчества!».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Я на 60-летии Николая Лисового сказал, что он пока использовал данный ему Богом потенциал (талант) лишь на 10% и призвал его напрячься и помочь нашему рассыпавшемуся народу снова обрести вселенско-богоносный смысл своего существования.