На семинаре «Русская философия: история и современность» пока не рискую выступать. То, что сам знаю о корифеях, - необходимо, но недостаточно для нюансировки, потому что другие знают больше. На любую философскую тему могу выступать абсолютно уверенно, поскольку руководствуюсь взросшей на Хайдеггере системой Правой Веры, и по проблемам социума, нации, исторического развития и политики и по ряду частных тем истории тоже чувствую себя компетентным, а история философии – дело тонкое, надо ведь
каждого философа подвести под общий знаменатель Правой Веры, а для этого тщательнее изучить источники и перевести с частного языка на универсальный правоверный язык. Поэтому хожу на семинар прежде всего в познавательных целях и действительно узнаю много нового. Вот и в четверг 9 ноября 2006 года законспектировал насыщеннейшие доклады Бориса Межуева, Татьяны Резвых и ведущей Анны Резниченко. Написал много, а времени на обработку мало, и ограничусь некоторыми возникшими ассоциациями.
Идея «незримого
града», которой жил Сергей Николаевич Дурылин, - это предчувствие прикладной эсхатологии, сердцевины Правой Веры. Вообще эсхатологические архетипы определяют всё творчество этого русского самородка. Чтобы достичь рая – надо нырнуть в примордиальные воды. И вынырнуть в начало нового цикла бытия сущего – «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Бытие 1:1-2). Китеж сквозь примордиальные воды – обещание, просвет рая. Рай – в чреве Богородицы,
сопряженном с примордиальными водами. Конец сопрягается с Началом, «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний» (Откровение 22:13). Нырок в рай сквозь примордиальные воды – как бы общий знаменатель.
Борис Межуев в новинку для меня изложил восходящую к Александру Герцену «левую версию» русского мессианизма, связанную с именем прежде всего Евгения Трубецкого, и изящно сопоставил либерально-трансцендентное понимание Софии у Трубецкого с более консервативно-имманентным её пониманием у Дурылина
и соответственно с политическими проектами того и другого касательно завоевания Константинополя. Насколько я понял, для Дурылина существенным было державное овладение Константинополем и проливами, тогда как Трубецкой целился прежде всего в Иерусалим, а вхождение России в Царьград трактовал не в державном, а во вселенском плане, когда Россия овладевает ключевыми позициями в мире, будучи во главе всемирного освободительного движения народов. Естественно, сразу напрашивается идея большевиков о всемирной революции,
во главе которой – Россия. Я бы добавил, что в этой же «мессианской» всечеловеческой струе – замыслы Петра Столыпина об установлении нового демократического справедливого мирового порядка.
Много других нюансов записал и вдохновился, в том числе поразился иконописной глубине Православия (Татьяна Резвых), мыслям Дурылина о духовности колокольного звона и леса - это очень созвучно мыслям Хайдеггера - и о «райской» сущности живописи Васнецова и Нестерова (Анна Резниченко), разъяснениям Алексея Козырева
о подмеченной Дурылиным сопряженности нюха-обоняния с сознанием, с лобными долями мозга.