Воспоминания младшего брата о скалолазании и немного обо мне (начало)

Мой младший брат Скурлатов Юрий Иванович родился 17 декабря 1941 года, когда отец воевал с гитлеровцами. По натуре он лучше меня, что не всегда хорошо. Он, как и я, с головой занят своими творческими и общественными делами. Я заканчивал физфак МГУ, он – МФТИ. Он сейчас профессор, академик РАЕН, доктор химических наук, заведующий лабораторией Института химической физики Российской академии наук. И он не без моей подачи увлекается альпинизмом и скалолазанием, является вице-президентом Федерации скалолазания России, главным тренером сборной РФ по скалолазанию, членом Совета UIAA (Union Internationale des Associations d”Alpinisme – Международный союз альпинистских ассоциаций). На снимке он награждается высшей ведомственной наградой в сфере физической культуры и спорта – Почётным знаком «За заслуги в развитии физической культуры и спорта» - за заслуги в развитии скалолазания в нашей стране и в связи с 60-летним юбилеем скалолазания:



На сайте Федерации скалолазания России опубликованы его «Искры» воспоминаний в связи с 60-летием скалолазания:

«Посвящается светлой памяти альпинистов, проложивших путь к «вершинам» скалолазания как отечественного вида спорта, получившего широкое международное признание и имеющего реальные олимпийские перспективы.

В год 60-летия скалолазания каждый, чья судьба в той или иной мере оказалась связанной с альпинизмом, найдет, что вспомнить знаменательного и интересного не только для себя, но и для других почитателей этого вида спорта.

Моя судьба оказалась связанной со скалолазанием очень тесно и на протяжении всей жизни, начиная со студенческой скамьи. Обращаясь к воспоминаниям о своей «жизни в скалолазании», невольно ловлю себя на мысли, что скалолазание неразрывно связано со всеми другими гранями моей судьбы: учебой в Московском физико-техническом институте, работой в Институте химической физики Академии Наук, семейными делами, личной жизнью …

Поэтому вниманию читателя я предлагаю разноплановые воспоминания, прямо или косвенно связанные со скалолазанием – отдельные «искры» воспоминаний, относящихся к разным периодам моей жизни. И если первые «искры» касаются главным образом моих первых спортивных увлечений (спорт влек меня за собой всю мою жизнь), то в последующем я сам смог оказывать влияние на его развитие. Вспоминая о тех или иных событиях, я могу спутать имена и даты, за что заранее прошу читателей и тем более участников описываемых событий меня простить и, желательно, указать на отмеченные неточности, чтобы учесть их в последующей редакции. Что касается хронологии и персоналий истории скалолазания, то они были детально представлены в написанном мной в соавторстве с Александром Пиратинским юбилейном буклете, посвященном 50-летию скалолазания и размещенном на сайте ФСР. Так что в представленных вниманию читателей воспоминаниях не ставится задача осветить все вехи развития скалолазания, а лишь те, которые по тем или иным причинам особенно ярко отложились у меня в памяти…

В порядке вступления – несколько строк о себе. Родился я в трудные для Родины дни – в декабре 1941-го в Горьковской области; отец с первых дней и до Победы был на войне, к счастью, уцелел; мать-инвалид вынуждена была переезжать во время войны со мной и старшим братом с места на место. Все мое детство и юность были проникнуты жаждой познания, стремлением во всем быть первым, страстью к путешествиям и приключениям.
До своего поступления в МФТИ в 1959 году я не имел ни малейшего представления ни об альпинизме, ни о скалолазании, зато самостоятельно занимался разными видами спорта, главным образом, штангой.

Самодельная «штанга» - детище брата (он был абсолютным чемпионом МГУ). Это была обычная железная труба, на концы которой навешивались разнообразные грузы, железные болванки. При выполнении упражнений все эти грузы со звоном бились друг об друга и нередко срывались или, скатываясь на одну сторону, с грохотом падали на пол. Жили мы под Москвой в коммунальной квартире на первом этаже. Из комнаты был выход на террасу, где и был оборудован «спортивный зал». К счастью, «тренировки» обошлись без серьезных травм. Зато такие упражнения оказались отличным способом закалить волю, поскольку каждый подход к «штанге» с предельным весом заставлял преодолевать страх.

МФТИ: альпинистско-скалолазная юность

На первом курсе института я записался в секцию альпинизма. В те времена этот вид спорта был очень популярен, повсеместно шла «битва» за право обладания путевкой в альплагерь или за право попасть на сборы с коллективом физкультуры. Финансирование альпинизма осуществлялось по линии ДСО профсоюзов. Во всех более или менее крупных организациях, в том числе и в ВУЗах, существовали альпинистские секции. Серьезный отбор среди желающих получить заветный значок «Альпинист СССР» проходил задолго до выезда в горы.

В МФТИ тренером альпинистской секции был в то время Костя Рототаев, сын известного альпиниста Павла Сергеевича Рототаева. Костя – гляциолог по специальности, мастер спорта. Он-то и «заразил» меня и многих моих однокурсников романтикой гор.

Летом 1960-го я с моими товарищами по секции, счастливыми обладателями альпинистских путевок, впервые попал в горы, в альплагерь «Узункол». От дороги в лагерь шли ночью. Поразило обилие света – все вокруг сверкало: в небе было несметное количество звезд, на земле – «море» светлячков. А наутро взору предстали во всей своей красоте скальные и снежно-ледовые склоны окрестных вершин во главе с Даларом.

Начальником учебной части «Узункола» был в те годы Павел Павлович Захаров. Он как раз в пересменок совершил восхождение в «двойке» на стену Далара по маршруту 5Б категории трудности. Отрядом новичков руководил Борис Николаевич Дубинин. Запомнилась его довольно часто произносимая фраза: «Когда я летел 25 метров по стене Домбая…». После этого падения он прихрамывал. Из инструкторов альплагеря запомнились ленинградцы – Нина Шведчикова и Раиса Тихвинская. Во время зачетного восхождения на вершину 1Б категории трудности на спуске с вершины по довольно крутому снежному кулуару Раиса решила облегчить, ускорить спуск и устроила «перила», закрепив веревку за молоток (!) айсбайля. Естественно, под нагрузкой, как раз когда пошла наша «связка», веревка с айсбайля соскочила, и мы кучей покатились по склону, набирая скорость, на скалы. Но тренировочные занятия не прошли даром: удалось вовремя «зарубиться», остановив опасное скольжение.

Забегая вперед, должен отметить, что и Нина Шведчикова, и Раиса Тихвинская сделали очень много для развития скалолазания, составляя костяк наиболее опытных судейских кадров. Вообще, в 60-70-х годах ленинградская школа скалолазания была одной из самых успешных. Наряду с плеядой замечательных скалолазов, здесь сложился коллектив высококлассных судей и тренеров по скалолазанию. Рискуя пропустить кого-то из достойнейших ленинградцев, не могу не упомянуть о Викторе Маркелове, Нине Новиковой, Вере Выдрик, Ольге Маркеловой, Тамаре Зубковой, Владимире Старицком, Косте Клецко, Свете Тихвинском, Игоре Шведчикове, Ларисе Степашкиной, Вере Котовой, Юре Смирнове – с ними моя скалолазная судьба переплеталась наиболее тесно.
Однако в 1960-м в «Узунколе» скалолазание являлось для меня лишь одним из элементов технической подготовки начинающих альпинистов.

Позавидовав «белой» завистью товарищам, которым достались по две путевки (они за один сезон выполнили норматив 3-го спортивного разряда), я вернулся в Москву с твердой решимостью достичь высочайших вершин в альпинизме. Секция МФТИ уже не могла удовлетворить моих потребностей в физических нагрузках, и я стал тренироваться совместно с «бауманцами» - в те годы секция альпинизма МВТУ считалась наиболее сильной. С «бауманцами» я впервые приехал в Царицыно, где проводились тренировки по скалолазанию.

В 1961 году передо мной открылись двери в «большой» альпинизм: мне выделили две путевки в альплагерь.

Но, теперь можно признаться, зачитавшись книгой Станюковича «Тропою архаров», наслушавшись рассказов старшего брата о сокровищах Тамерлана, якобы спрятанных в пещере Мата-Таш на Восточном Памире – на берегу высокогорного озера Ранг-Куль, я в тайне от товарищей по секции готовился к путешествию «за сокровищами»…

По преданию, возвращаясь домой с награбленными сокровищами, войско Тамерлана оказалось на Восточном Памире в плену жесточайшей непогоды, лошади остались без еды, войску грозила гибель. Чтобы спасти сокровища, Тамерлан приказал резать лошадей. Полоски мяса прикладывали к скале, где они примерзали. Получилась своего рода лестница, ведущая к пещере, находящейся на высоте около 300 метров над уровнем озера Ранг-Куль под прикрытием огромного нависающего скального карниза, исключающего возможность попадания в пещеру сверху. Сокровища спрятали. По весне мясо оттаяло, «лестница» исчезла. Но возвращаться за сокровищами оказалось некому: войско Тамерлана почти полностью погибло…

Несколько экспедиций пытались проникнуть в пещеру, но ни одна не закончилась успехом: пещера Мата-Таш казалась заколдованной, обросла легендами. Двумя годами раньше брат пытался подняться туда, но сорвался и при падении сильно повредил спину.

Воспользовавшись тем, что, благодаря альпинистским путевкам, я был освобожден от обязательной после второго курса поездки в колхоз на сельхозработы, сагитировав одного из приятелей по МФТИ – Сашу (фамилию, увы, не помню), вместо Кавказа я уехал на Памир. Приехали поездом в Андижан, затем – в Ош (в переводе – «стой!»), где располагался штаб Памирского погранотряда (территория Памира в те годы считалась погранзоной). Пропуск в погранзону достать не удалось, так что вместо того, чтобы проехать до Мургаба по Памирскому тракту, пришлось идти в обход погранзастав через весь Памир: из Оша в Алайскую долину, Дараут-Курган, далее – урочище Алтын Мазар (здесь сохранились штольни золотых приисков).

В Алайской долине самым страшным оказались здешние овчарки, охраняющие овец, которых многотысячными отарами вывозили на лето на пастбища из Ферганской долины: свирепые, с лаем окружают тебя со всех сторон, сжимая кольцо. Главное – не шевелиться, молить Господа, чтобы пастух успел услышать и отогнать собак…

Из Алтын-Мазара - «тропой архаров», переправившись на лошадях через мощную реку - Саук-Сай, мимо «языка» ледника Федченко, по ущелью р. Балянд-Киик, через перевал - в долину Мургаба. При спуске с перевала улетели рюкзаки, хорошо еще, застряли в кальгоспорах (это – «отряды» ледовых столбиков), но часть продуктов и одежды потерялось. Внизу произошла неожиданная встреча со стадом кутасов - горных яков: волосатых, страшных на вид, но безобидных.

Путешествие по Восточному Памиру продлилось дольше, чем планировали, мой напарник совсем потерял силы и, когда мы уже вышли к озеру Ранг-Куль в 10 км от горы Мата-Таш, Саша не выдержал и, завидев машину, вышел из укрытия и проголосовал. На этом наша затея бесславно оборвалась: у нас тут же затребовали пропуска в погранзону и, за отсутствием таковых, отвезли на ближайшую погранзаставу, расположенную на берегу оз. Ранг-Куль, минуя заветную пещеру, на которую осталось только полюбоваться: маршрут не показался мне непроходимым. Годом позже альпинисты поднялись-таки к пещере, но свод её у входа оказался обрушен, непроходим …

Так или иначе, пограничники продержали нас неделю до установления личностей и затем вывезли в Ош. На последние оставшиеся у нас деньги я отправил Сашу в Москву, сам остался. Саша должен был по возвращении выслать мне деньги «до востребования» в Коканд. Сам я пустился в новые приключения, уже в одиночку, опять же, зачитавшись еще в Москве книгой «На отрогах Таласского хребта» – речь в ней об уникальных ореховых лесах, о «жемчужине» Ферганской долины – озере Сары-Чилек. Путешествие по отрогам Таласского хребта – отдельная история. Не могу на нем подробно останавливаться, но и не могу не вспомнить отдельные эпизоды…

Из Андижана я добрался до Арсланбоба – священного места по здешним верованиям. На последние копейки купил банку тушеной конины (на «черный» день) и пустился в путь в ореховые леса, раскинувшиеся на отрогах Таласского хребта. Все было прекрасно, по пути то и дело встречались киргизские юрты, где всегда были рады накормить и напоить «москвича» зеленым чаем. С тех пор я влюбился в этот прекрасный народ – киргизов. Но вот лес стал гуще, юрты перестали встречаться - день, два, три. Наступил «черный» день: я достал заветную банку. Дальше произошел «провал» памяти, я потерял сознание, оказался в небытии...

Очнувшись, увидел склонившуюся надо мной девушку в халате, попытался встать – не смог, «отключился» вестибулярный аппарат! Оказалось, я отравился кониной – ботулизм. Спасло меня лишь необыкновенное везение: на мое счастье в том ореховом лесу оказался разбит лагерь ботанической экспедиции МГУ. В бессознательном состоянии я вышел к палаткам и упал замертво. Девушка, оказавшаяся врачом экспедиции, услышала удар о землю падающего тела…

Так я впервые побывал «на том свете».

«Прибившись» к ботаникам, я постепенно начал подниматься на ноги, но ходить еще долго не мог. Вместе с экспедицией перебрался на берег озера Сары-Чилек. Красота! Едешь в кузове грузовой машины, протягиваешь руку, срываешь сочную, сладкую, крупную грушу; по берегам озера малины, других ягод - полно… Истинно райское место.

Ярко врезалась в память неожиданная встреча с медведем «нос к носу» у куста малины: оба страшно испугались, медведь со «свистом» убежал вниз по каменистому склону (я – «рванул» вверх).

Но экспедиция экспедицией, а настала пора возвращаться в Москву. И после встречи с медведем, поняв, что смогу передвигаться самостоятельно, вновь пустился в путь: через Наманган, где, как поется в известной песне «яблоки хороши», в Коканд. Получил присланные Сашей деньги, и … продолжил путешествие по Средней Азии, частенько, - на крышах поездов. Помнится, приехав в Красноводск, будучи уже вновь без денег, пошел в портовую таверну (столовую), разговорился с местными рыбаками: как бы переплыть с ними через Каспий. Ничего подходящего у них не оказалось, но рыбаки, находившиеся в таверне, скинулись кто сколько мог, так что денег хватило и на паром через Каспий и на поезд Баку – Москва.

В институте разразился скандал в связи с запросом из погранвойск и «сгоревшими» путевками, но постепенно все уладилось. Среди сокурсников за мной закрепилось прозвище Кутас. Я же с новой энергией принялся восстанавливать пошатнувшееся после пережитого отравления здоровье и вскоре стал завсегдатаем Царицыно.

Среди достопримечательностей Царицыно наибольшей «популярностью» у альпинистов в те времена пользовались каменная Башня высотой около 10 метров и развалины недостроенного в свое время царского дворца (мы звали его Замок). Сейчас это – музей, дворец достроен, прилегающий к замку парк ухожен, а в 60-е годы …

По выходным дням тысячи молодых людей, альпинистов и скалолазов заполняли утренние электрички и съезжались в Царицыно (о метро в Царицыно тогда еще и не мечтали, а на месте нынешних огромных жилых районов Орехово-Борисово были нескончаемые яблоневые сады). У каждой секции – свой «угол», своя программа тренировок: лазание по Башне или в Замке, бег, футбол. Регулярно проводились различного рода соревнования.

На Башне можно было проложить маршруты разной сложности – с подъемами, спусками, траверсами, «маятниками». Были и свои «корифеи»: среди старшего поколения выделялись Анатолий Овчинников, Лев Мышляев, среди альпинистов помоложе - Слава Онищенко, Лев Павлюченко. Среди молодых скалолазов тон задавали Сергей Морозов и Женя Горохов, демонстрировавшие отличное прохождение «маятника». Вскоре в ряды лидеров пробился и я с моим товарищем по совместным тренировкам Владимиром Надбахом-Киедессой.

Надбах – уникальный спортсмен, фанат. Например, он мог присесть на одной ноге 1000 раз. Сейчас Надбах – чемпион мира по марафону в своей возрастной категории. Он раньше меня начал лазать в Царицыно, причем - круглогодично. Меня восхитил его рассказ, как они с Юрой Зыковым после очередной тренировки в лазании «связок» в жестокий мороз настолько закоченели от холода и обессилили, что проехали в триконях и в «связке» через всю Москву на метро до общежития МГУ.

Мы с Володей тренировались в Царицыно 5 раз в неделю, независимо от погоды. Помню, как удивился Анатолий Овчинников, встретив нас в будний день промокшими до нитки после очередной тренировки под проливным дождем. Помимо лазания по развалинам Царицыно, мы с Володей отрабатывали технику работы с альпинистской веревкой в «связке», делая «траверсы» с дерева на дерево. Наш личный рекорд, установленный в Царицынском парке, - траверс 22-х деревьев без спуска на землю.

Помимо лазания, в выходные дни большое внимание уделялось бегу. Особенно тяжелые тренировки были в команде «Буревестника»: под предводительством Анатолия Овчинникова мы толпой часами бегали по холмам в окрестностях Царицыно. Помню, как-то раз по весне – еще не сошел толком снег, Овчинников не приехал и провести тренировку поручил мне. Я, будучи в те времена «экстремистом», что называется, «дорвался», устроив 5-часовую пробежку по Домодевскому шоссе почти до аэропорта и обратно!

Еще из царицынских воспоминаний о «бегах» - командные соревнования в кроссе на 5000 метров (зачет по последнему): где-то посредине дистанции трасса пролегала вдоль старого реечного забора, и я не заметил лежащей в траве оторванной планки (как водится, лежащей ржавым гвоздем вверх). На бегу проткнул гвоздем насквозь ступню, упал, преодолев нестерпимую боль, вырвал гвоздь и, истекая кровью, продолжил бег, закончил дистанцию, команда получила зачет…

Но главным содержанием тренировок в Царицыно было лазание. Уж как только мы с Надбахом не исхитрялись! Рутинные тренировки были двух видов: лазание, как сейчас бы сказали, «на трудность» - по наиболее трудным маршрутам Замка, и лазание «на скорость» - на Башне. Всего на Башне можно было проложить 14 вертикальных маршрутов. Один «подход» включал прохождение последовательно всех маршрутов на время. И таких «подходов», страхуя поочередно друг друга, за тренировку - 10! Как говаривал один из наших товарищей по «Буревестнику» Володя Шалатуркин – «освежает». У нас с Надбахом «нормой» считалось пролезть за тренировку не менее 1000 метров по высоте. Конечно же, все зацепки и движения были «вылизаны» до предела, можно было лазать с закрытыми глазами, без страховки. Насколько помню, рекордные времена прохождения маршрутов на Башне (подъем) составляли около 7 секунд. Помимо лазания «на скорость» во время тренировок на Башне создавали себе различного рода искусственные трудности: лазали с рюкзаками, в рукавицах, в неподходящей обуви. Вспоминаю, как-то раз летом мне пришла в голову дурная мысль намазать кожаные перчатки рыбьим жиром - для имитации скользких скал. Вскоре вся Башня «благоухала», не подойти…

Регулярно на Башне и в Замке проводились соревнования по скалолазанию разного уровня. Помню, как во время чемпионата Московской области, где я был первым, во время церемонии награждения из толпы зрителей вышел человек, назвавшийся поэтом Федотом Черных, и зачитал стихотворение, которое он, наблюдая за соревнованиями, написал в честь чемпиона. Это стихотворение, начинающееся словами «Он идет по упругой скале, держит камни тугие в руках …», я долгое время хранил как память о своей юности. Вообще, соревнования по скалолазанию в Царицыно вызывали огромный зрительский интерес - к Башне было не подступиться.

Тогда же, в начале 60-х годов, в Московском «Буревестнике» большой популярностью пользовались соревнования, которые сейчас назвали бы «боулдерингом» - серия из нескольких (8 - 10) проблемных трасс. Сколько было эмоций при прохождении наиболее трудных из них! В «элиту» московских скалолазов в те годы влились Лев Добровольский, Юра Машков, Виктор Масюков, Саша Воронов, Вадим Неворотин, Коля Юшин, Толя Боровский, Игорь Гребенщиков, Валентин Иванов, Слава Глухов...

Повторюсь, скалолазание в те годы служило элементом альпинистской подготовки. Все мои мысли были нацелены на покорение горных вершин.

В середине 60-х царицынские власти стали предпринимать попытки сначала ограничить, а позже и вовсе прикрыть тренировки альпинистов: проемы в Замке заделали решетками, с Башни в будние дни стали прогонять. К борьбе с альпинистами подключились и контролеры электричек: они стали устраивать облавы, забирая десятки едущих на тренировки или соревнования альпинистов и скалолазов. После одной из наиболее крупных облав, когда контролеры захватили большое количество ребят из «Буревестника», Анатолий Георгиевич Овчинников дал обещание отказаться от Царицыно… Не сразу, конечно, но постепенно роль Царицыно как Мекки московских альпинистов сошла на нет.

Для восполнения утраты Царицыно наша секция МФТИ провела несколько «субботников», превратив в «скалодром» заброшенную церковь в районе Лианозово: очистили развалины от «живых» камней, на уцелевших стенах набили зацепок. Начали тренироваться, проводить соревнования. Постепенно и другие коллективы московских альпинистов «перекочевали» в Лианозово. Сейчас церковь восстановлена – стоит красавица недалеко от МКАД в черте города.

В Физтехе моим товарищем и в какой-то мере наставником в начале 60-х годов был Людвиг Ремизов – выпускник Суворовского училища, знаток французского языка. Он вел переписку с французскими альпинистами, переводил книги по альпинизму и горнолыжному спорту на русский язык. Через Людвига я узнал о Вальтере Бонатти с его одиночным восхождением на Пти-Дрю, про Гастона Ребюффа с его деревянными тренажерами для отработки техники лазания по скалам. С ним же летом 1963 года мы отправились в альплагерь «Безенги»: Людвиг как сопровождающий группы французских альпинистов, я – в составе сборов московского «Буревестника».

На территории альплагеря «Безенги» разбросаны здоровенные камни и здесь, с подачи замечательного ленинградского альпиниста Виктора Егорова, было популярно прохождение наиболее трудных «хитрушек» (терминология заимствована у красноярских столбистов) – маршрутов подъема на эти камни.

В Безенги я получил свое первое «боевое крещение», пролетев в мокрой снежной лавине из-под вершины Мамиссон-хоха до подножья горы – около 1000 метров. Виноват был полностью сам, так как был руководителем группы, вышли на восхождение позже положенного срока и стали спускаться, когда склон уже размяк. Ощущения в лавине – не из приятных: на крик товарища из верхней связки, начавшей спуск чуть позже, Коли Юшина - «лавина!!!», я не успел даже поднять головы. Последовал мощнейший удар, меня сбросило в ледовый желоб, в летящий по нему мокрый снежный поток. Звук - как будто ты находишься под колесами несущегося по рельсам поезда. Изредка доносились крики товарища по связке Володи Зайцева: соединяющая нас 40-метровая веревка то и дело натягивалась как струна, после чего следовал «выстрел» как из огромной рогатки: кувыркаясь в снежной массе, то я перелетал через Володю, то он через меня. Наконец, лавина достигла подножья горы и остановилась. Но радоваться было рано: в момент остановки, спрессованный снег превратился в своего рода застывший бетон…

Хорошо еще, что с первого мгновения попадания в лавину я сгруппировался и прочно держал ледоруб двумя руками, так что стал лихорадочно работать ледорубом, высвобождая ноги, по колено запрессованные в плотный снег. Выбравшись из «плена», помог Володе. У него оказалась разбита голова, весь в крови, но в сознании. Только успеваем отбежать от выноса, как наши следы накрыла следующая лавина … Худо-бедно - обошлось. Пока вторая связка спустилась, лавируя между лавин, успел оказать Володе первую помощь, после чего бесславно, «не героями», хотя и покорившими вершину, возвратились в лагерь.

В МФТИ действует и по сей день так называемая базовая система обучения, когда студентов с 3-го курса прикрепляют к какой-нибудь научной лаборатории. Здесь они получают навыки самостоятельной научно-исследовательской работы, делают диплом. Процесс распределения по «базам» прошел без меня: осенью 1962 года, «спустившись с гор», я узнал, что меня заочно распределили в институт Химической физики АН СССР, основателем и директором которого являлся нобелевский лауреат, академик Николай Николаевич Семенов – создатель теории цепных реакций. Институт стал для меня вторым «домом», и по сей день я работаю в нем, заведую лабораторией. Постепенно я влился в коллектив альпинистской секции Спортивного Клуба Академии Наук. Надо сказать, что команда высотников СКАН”а была в те годы одной из сильнейших … Тренировались мы на Ленинских горах и в Лужниках – под руководством Володи Боброва.

В 60-е годы спортивные разряды по скалолазанию присваивались только по результатам, показанным на соревнованиях, проводившихся на естественных скалах. В Москве таких скал не было, и потому даже чемпионы Москвы не имели разрядов. Иногда москвичей приглашали на скалы в другие города. Помню один из таких выездов осенью 1963 года в Хиитолу под Ленинградом. В составе «команды» Виктор Масюков, Володя Надбах и я. Приехали в снегопад, под снегом – полно черники. Здесь интересны были не столько соревнования на скалах, сколько царящая вокруг атмосфера праздника, общение: народу – сотни человек, палатки в снегу, костры, гитары…

Как-то само собой получилось, что я активно включился в общественную альпинистско-скалолазную жизнь сначала Московского «Буревестника», а потом и Москвы. Президентом федерации альпинизма Москвы был тогда Володя Ворожищев. Он был отличным организатором, скончался в горах от воспаления легких на высоте 6500 метров.

Одной из задач федерации Володя ставил строительство в Москве искусственного скалодрома, поскольку в Царицыно начались гонения на альпинистов. Из камня был изготовлен макет скалодрома весом килограмм 15-20. С этим тяжеленным макетом делегация альпинистов обходила приемные различных московских начальников, но безуспешно: скалодром был признан капитальным сооружением, а Генеральный план застройки Москвы на ближайшие 20 лет был уже утвержден. Эх, не додумались тогда до использования деревянных щитов с искусственными зацепками! Это сделали чуть позже в Свердловске скалолазы УПИ по руководством Александра Пиратинского.

В те годы на страже «интересов» естественных скал Крыма и Кавказа, где, в основном, и проводились крупные соревнования, стоял основоположник спортивного скалолазания Иван Иосифович Антонович с его непререкаемым авторитетом. Вряд ли Иван Иосифович согласился бы на подобную подмену скал. До конца своих дней он был приверженцем проведения соревнований на естественных скалах, противником искусственных скал. Правда, незадолго до своей кончины в 1994 году, увидев воочию соревнования этапа Кубка мира в Москве во Дворце детского спорта, Иван Иосифович признался мне, что мы были правы, пойдя по пути создания искусственных скалодромов. Без этого спортивное скалолазание не получило бы столь широкого распространения в мире. Но это случилось через 30 лет после описываемых событий ...

Зимой в начале 1964 года мне во второй раз довелось побывать «на том свете». В МФТИ тогда поступил альпинист из Алма-Аты Гриша Петрашко, и на зимние студенческие каникулы альпинисты нашей секции договорились провести сбор на Тянь-Шане, остановившись в Алма-Ате у высотника-альпиниста Бориса (Боба) Студенина. В память врезалось, как в компании физтеховских альпинистов Боб с блеском выиграл игру в преферанс, заказывая на всех сдачах неперебиваемый «мизер в тёмную».

В качестве тренировки перед намеченным траверсом «подковы» из нескольких вершин Алатау, мы вышли на восхождение на пик Амангельды 2Б категории сложности. Восхождение заняло больше времени, чем планировали, и на спуске, когда уже смеркалось, началась спешка. Я шел в первой связке следом за руководителем Аликом Чмыховым. Спустившись с вершинного «бастиона», начали делать траверс над километровой стеной. Подошли к большой снежной «подушке» (наддуву). Испытав прошедшим летом ужас попадания в лавину, чую «нутром» - идти нельзя! Кричу Алику, что можем подрезать пластовую лавину. В ответ слышу какую-то ругань вперемежку со словом «трус». Прослыть «трусом» я себе позволить не мог. Алик был уже на «подушке», когда я начал движение по его следам и, сделав несколько шагов, оказался в небытии...

Наблюдавший сзади товарищ по восхождению Игорь Городецкий вспоминает: мы с Аликом подрезали пластовую лавину, под снежным пластом оказалась каменистая осыпь, лавина понеслась вниз, сорвавшись с обрыва, а соединявшая нас с Аликом веревка зацепилась за камень и мы повисли над пропастью. В те годы ходили без касок, хорошо еще, что на голове у меня был одет летчиковский шлем (отец работал в авиации – снабдил), смягчивший удары о камни. Как оказалось, у меня – перелом основания черепа. Алик тоже пострадал – у него была проблема со спиной.

Дальше – смутные отрывочные воспоминания, проблески сознания. Первое воспоминание – слова песни: «И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями». Это пели ребята, наутро транспортировавшие меня в город. Второй «проблеск» - уже в больнице: мест не было, и персонал не придумал ничего лучше, как поставить носилки со стороны головы ручками на стол, а со стороны ног – на спинку стула! Естественно, в какой-то момент «конструкция» рухнула. В больнице мне сделали 7 или 8 пункций спинного мозга. В итоге я оттуда сбежал и улетел вместе со всеми ребятами в Москву. Однако год пришлось провести в «академическом» отпуске.

Помнится, как своеобразно отреагировал на «базе» в Институте химической физики мой научный руководитель – Анатолий Павлович Пурмаль: «ведь ты же разбился!» воскликнул он, когда я бритый наголо со шрамами на голове явился в лабораторию. Анатолий Павлович - Учитель с большой буквы, он преподавал у нас в группе физическую химию, я числился у него в «любимчиках» и, когда меня распределили в ИХФ, я попросился к нему в лабораторию...

Как все-таки играет случай судьбой человека! После столь серьезной травмы врачи категорически запретили мне физические нагрузки. Летом 1964 года альпинисты МГС СДСО «Буревестник» проводили сборы на Кавказе. Памятуя наказ врачей, я решил не рисковать и вместе с Володей Надбахом согласился на роль наблюдателя в команде МВТУ, заявившей маршрут по Западной стене Ушбы на чемпионат СССР по альпинизму. Руководитель – Саша Артанов, члены команды – Лев Добровольский, Виктор Масюков, Юра Бородкин. Казалось (ох, зря!), что роль наблюдателя – пустяки.

Обеспечением команды занимался Юра Акопджанян. Началось с того, что «наблюдатели» должны были делать заброски продуктов и снаряжения из альплагеря «Джантуган» под маршрут – через одну из вершин Главного Кавказского хребта (не помню точно, кажется, Ах-су). Юрий прикидывает грузы и отдает распоряжение – каждая «ходка» по 50 кг. «чистого» (!) веса. Вместо щадящей нагрузки – тяжелейшая работа по перетаскиванию грузов. Хорошо еще, Надбах, да и остальные ребята старались, как могли, разгрузить мою ношу.

На спуске с Ах-су по возвращении после первой «ходки» демонстрируем поднимающемуся по скальной гряде отряду новичков, как не надо делать. Памятуя о лавинах, я сразу предложил спускаться по этой гряде, поскольку склон подтаял и снег на ледовом склоне раскис. В ответ услышал уверения Виктора Масюкова и Валентина Иванова (они – старшие в группе), что ходили здесь не раз и никакой опасности нет. «Покатили» по склону, который становился все круче и круче. Новички остановились посмотреть, что будет дальше: нам-то сверху не видно, а им видно… Подошли к месту предполагаемого бергшрунда – крутизна склона резко возросла. Моя очередь идти первым. Начал было спускаться лицом к склону, но слышу знакомые обвинения в трусости. Мол, садись на «пятую» точку, разгонишься и спокойно перелетишь через трещину – все так делают! Есть же еще и страховка (через ледоруб). Вопреки «внутреннему голосу» подчинился и с ускорением заскользил вниз. Но, как говорится, «в расчет вкралась ошибка»: трещина оказалась настолько широкой, что я угодил аккурат в нее. В раскисшем снегу страховка не удержала, ледоруб у Надбаха вырвался и я полетел в трещину, «рикошетя» о ледяные стены…

Опять повезло: пролетев около 15 метров, упал рюкзаком на ледовый «мостик». Первая мысль – сейчас на меня упадет сверху Надбах, которого я мог сорвать вслед за собой. Приготовился, выставив вверх руки, сжав ледоруб. Вскоре понял: 40 метров веревки хватило, Володю не сдернул. Опять обошлось…

К сожалению, на этом совершенно излишние в моем «болезном» состоянии испытания не закончились. Не дойдя до конца намеченного маршрута несколько веревок, по непостижимому стечению обстоятельств, идущий первым Саша Артанов отстегнулся от страховки, сорвался и, молча пролетев мимо застывших от ужаса товарищей по команде, разбился, упав на ледник к подножью стены. Получилось так, что основная тяжесть по транспортировке тела Артанова до сванского селения Мазери, легла на мои с Надбахом, а также Вити Масюкова и Юры Бородкина, плечи …

О Юре Бородкине можно сказать «немало теплых слов» (слова из альпинистской песни «О друге»). Он был фанат альпинизма, но никого не подпускал в свой внутренний мир, хотя и был общителен, с известной долей юмора. Он сам шил себе пуховое снаряжение, подарил и мне пуховый спальный мешок. Уже где-то в 90-х я с грустью узнал, что Юра пропал без вести в горах Памира…

В 1965 году состоялось мое первое, пока заочное, знакомство с «отцом скалолазания» Иваном Иосифовичем Антоновичем. В тот год И.И. Антонович возглавлял дисциплинарную комиссию Федерации альпинизма СССР. А летом на Кавказе проходили очередные сборы Московского «Буревестника». В предыдущем сезоне, пока мы с Надбахом «наблюдали» за трагедией на Ушбе, товарищи по «Буревестнику» сделали большое количество восхождений, «вырвались вперед».

И вот на все той же Ушбе в группе «Буревестника» произошло ЧП: при спуске «на карабине» с Южной вершины в условиях жесточайшей непогоды, не найдя сил перестегнуться через узел на веревке, умирает от сердечной недостаточности руководитель группы Слава Цепелев. Спустившийся первым с большими проблемами Леша Богомолов нуждается в экстренной помощи, так как остался без теплых вещей (Леша был вынужден сбросить свой рюкзак, а Слава с запасными теплыми вещами торопился к нему на помощь). Оставшиеся наверху практически без снаряжения Вадим Неворотин и Володя Парфенов, с большим трудом найдя на скале оставленный одной из предыдущих групп кусок репшнура, спустились к Леше и транспортировали его, находящегося в тяжелом состояниии, вниз, вызывали спасотряд.

Я руководил группой, вышедшей на траверс Ушбы тремя днями позже группы Цепелева. Испытав все «прелести» непогоды, схватив «сидячую» ночевку при подъеме с Седловины на Южную Ушбу, на спуске наткнулись на спусковые веревки предыдущей группы. Обнаружили висящий на стыке двух веревок труп Цепелева. Следует заметить, что это место на спуске с Южной вершины Ушбы весьма коварное: спуск прямо вниз пролегает через карниз, с которого до склона расстояние около 70 метров (сверху спуск не просматривается), одной веревкой не обойтись. Это «ловушка», в которую и попалась группа Цепелева в условиях непогоды. Обойдя «ловушку» справа, мы вышли траверсом на гребень, встретили здесь поднявшуюся по стенному маршруту группу украинских альпинистов во главе с Моногаровым, заночевали и наутро занялись спуском и последующей транспортировкой тела Цепелева. С юга под вершиной Ушбы - снежный «галстук» шириной несколько сотен метров, простреливаемый камнями, падающими при таянии снега с предвершинных склонов Ушбы. Под градом камней нам чудом удалось без потерь перетащить труп траверсом через «галстук» к как раз подоспевшему спасотряду. Спасатели, наблюдавшие, как мы уворачивались от камней, были уверены, что им придется спасать и нас…

Казалось бы, мы сделали все, что могли. Но дисциплинарная комиссия, разбиравшая несчастный случай, решила (для профилактики?) наказать и меня. Под предлогом, что мы слишком быстро шли (за день – до Седловины Ушбы) был наложен запрет на руководство восхождениями. А позже моя фамилия была вычеркнута из списка кандидатов на поездку в Шамони по приглашению французских альпинистов…

Правда, «по инерции» мне досталась пара скальных туфель, закупленных Госкомспортом к предстоящей поездке во Францию. В скальных туфлях было идеально лазать по кирпичным стенам Царицыно. Менее удобны они были при лазании на Башне.

Сборы «Буревестника» в 1965 году продолжились в Дигории и по их окончании, перебравшись вместе с товарищами из Орджоникидзе в Тбилиси, я распрощался с друзьями и отправился на Памир. Еще зимой я увлекся идеей совершить восхождение на пик Сталина (тогда уже переименованный в пик Коммунизма), зачитывался записками Евгения Абалакова, назубок знал весь его маршрут с ледника Федченко, продумывал детали восхождения. Планировалось, что в «экспедиции» примут участие мои товарищи из МФТИ. Увы, к назначенному сроку под разными предлогами все мои товарищи от затеи отказались. Но мне очень хотелось хотя бы взглянуть на высочайшую вершину страны … И я пустился в путь в одиночку.


Юрий Скурлатов (справа) с другом Владимиром Надбах-Киедеса (1966 год)

К концу лета я уже остался практически без денег, так что все переезды пришлось совершать «зайцем». Особенно запомнился переезд из Баку в Красноводск, где паром через Каспий ходил один раз в два дня… Добравшись до Оша, разыскал караван, готовящийся к заброске продуктов и топлива на метеостанцию в верховьях ледника Федченко. Доехал с караваном до Дараут-Кургана - в кузове грузовика вместе с четырьмя лошадьми… Расплачиваясь с водителем, отдал ему один из 3-х пакетов блинной муки. Кроме муки с собой – фляжка растительного масла. С караваном дошел до Алтын-Мазара. Здесь – метеостанция и постоянно проживала семья гидрометеорологов, ведущих наблюдения за погодой и уровнем воды в Мук-су.

Оставил на метеостанции часть вещей и отправился в путь вниз по Мук-су на ледник Фортамбек, пообещав вернуться через пару недель. Мук-су – могучая горная река, при слиянии с Пянджем образует Аму-Дарью. Переправа через Мук-су – целая история.
Река бьется в узком ущелье, образуя каньоны. Прохождение «прижимов» - участков реки, где она подмывает берег, по нависающим скалам, когда под ногами беснуется могучий поток мутной воды, с рюкзаком за спиной - «упражнение» не для слабонервных. К счастью, с нервами у меня оказалось все в порядке. В полной мере пригодилось и умение лазить по скалам.

С ледников Центрального Памира в Мук-су слева впадают мощные боковые притоки. Преодолевать их в одиночку тоже оказалось не просто. Помог совет Кости Рототаева: надо нагрузить в рюкзак побольше камней, чтобы противостоять потоку воды.

Питаться приходилось, мягко говоря, скромно. Примуса у меня не было, зато я наловчился разводить костер из кизяка (сухого помета архаров и кииков – они здесь попадались частенько) и готовить из блинной муки вкуснейшие, как мне казалось, лепешки. Ночевал под открытым небом. Палатки не было, зато – в ватном спальном мешке, так что падавший иногда снег особых неприятностей не доставлял. Побаивался только снежных барсов, но их не встретил.

При подходе к цели впечатлил участок пути через «Азямов камень», перегородивший русло реки Фортамбек – левого притока Мук-су на дне каньона: необходимо было спуститься по крутому, местами отвесному песчанику. Без страховки и без веревок было неприятно ощущать, что камень, который ты нагрузил, в любой момент может вывернуться из песка… Но вот все трудности позади – я на леднике Фортамбек, потом - на леднике Москвина. Полюбовавшись на вершину пика Коммунизма, просмотрев варианты подъема на Памирское фирновое плато и на пик Евгении Корженевской, пустился в обратный путь.

На обратном пути я поднялся в базовый лагерь экспедиции томичей, годом раньше пытавшихся безрезультатно подняться на пик Евгении Корженевской со стороны Мук-Су, запасся продовольствием (здесь были оставлены целые горы продуктов), снял перильные веревки и карабины, сколько мог унести. Пришел в Алтын-Мазар на неделю позже назначенного срока, все оставленные мной вещи уже были пущены в расход…

В Дараут-Кургане повезло: в Ош торопился на свидание водитель грузовика, который взял меня в попутчики. Водитель оказался лихой: несся со страшной скоростью по горным дорогам. На спуске с перевала Талдык, где на скале красовалась надпись «Путник, помни, ты здесь, как слеза на реснице», водитель скатился «напрямки» (а не по многочисленным серпантинам), похвастав, что такое мало кто может повторить. Приехав в Андижан, я продал на базаре часть веревок (здесь они пользовались спросом) и на вырученные деньги в конце сентября вернулся в Москву - к большому облегчению родителей, потерявших надежду на мое возвращение, так как никто не знал, где я скитался.

Вспоминая это свое путешествие, поражаюсь собственному безрассудству… Через пару лет в тех же местах в районе ледника Фортамбек пропал без вести мой товарищ по СКАНовским тренировкам Юля Назаров – альпинист-одиночка, не дождавшийся двух дней до прилета вертолета экспедиции «Буревестника», оставивший записку со словами «… съел последнюю баночку «Невеи», ухожу на перевал…». Даже в жестокие морозы Юля бегал на тренировках в спортивных трусах. Вспоминается сцена: бежали в Лужниках мимо стадиона, и в это же время закончился хоккейный матч, мороз за –30°С, бежит Юля весь в клубах пара с огромной покрытой инеем бородой, почти голый, а за ним – толпа улюлюкающих молодых парней - хоккейных болельщиков.

Осенью 1965 года из-за долгого отсутствия я оказался «за бортом» сборной команды Москвы по скалолазанию, отправившейся в Ялту на сборы перед Чемпионатом СССР. Худо-бедно, было положено начало проведению сборов московских скалолазов перед чемпионатами СССР – по линии тогдашнего Москомспорта.

Летом 1966 года я вернулся на Фортамбек и ледник Москвина в составе комплексной экспедиции, костяк которой составляли альпинисты СКАН”а и наиболее сильные спортсмены «Буревестника». Среди них – Кирилл Константинович Кузьмин (известный гидростроитель), Валентин Божуков (об этом феноменальном спортсмене я еще упомяну не раз), Борис Соустин из Томска и костяк московского «Буревестника» во главе с А.Г. Овчинниковым. Организатором экспедиции являлся Виктор Галкин, недавно пришедший на работу в МГС СДСО «Буревестник».

Организаторов такого масштаба, как Виктор, мне встречать не приходилось. Будучи по профессии художником, он легко находил контакты с самыми разными людьми. Друзьями Виктора были генералы – командующие родами войск, руководители ДСО профсоюзов, комсомольские деятели. Соответственно, все организационные вопросы по экспедиции «Буревестника» решались на самом высоком уровне.

Целью экспедиции 1966-го года являлось первовосхождение на вершину пика Евгении Корженевской по восточному ребру и разведка путей подъема на вершину пика Коммунизма через Памирское фирновое плато.

Я - в составе передового отряда СКАНовцев вместе с Валентином Цетлиным, Вильямом Смитом и Олегом Куликовым. Перелетев на вертолете из Душанбе на правый берег Мук-су к месту, где река бьется в глубоком каньоне, а сверху натянут трос, переправились по тросу на левый берег Мук-су, прошли пешком вверх по течению до реки Фортамбек, далее через «Азямов камень» до ледника Москвина, где разбили базовый лагерь. Переход от места высадки с вертолета до базового лагеря занял почти неделю. Запомнилась переправа через один из левых притоков Мук-су. Перейти вброд было невозможно – бушующий поток воды тут же сбивал с ног. Валя Цетлин привязывает к концу веревки камень и начинает бросать его на другой берег реки. Не сразу, но в какой-то момент камень заклинился между других камней так, что мы не смогли его выдернуть. Мы втроем натягиваем веревку, Валентин налегке, на страховке цепляется за нее карабином и начинает переправу, то и дело скрываясь в бурунах воды. Удалось! Дальше – «дело техники».

Вскоре в небе над базовым лагерем появился самолет, который стал сбрасывать экспедиционные грузы. К приходу основного отряда экспедиции базовый лагерь был полностью оборудован.

В 1966 году отмечался 20-летний юбилей образования МФТИ, и в свой первый тренировочный выход мы поднялись на безымянную вершину высотой 5600 метров, назвав ее пиком МФТИ. У подножья пика на перевале нашли записку Николая Васильевича Крыленко – первого советского наркома юстиции, альпиниста, уделявшего с 1920-х годов много внимания освоению Памира.

Нашей группе, вышедшей на восточное ребро пика Евгении Корженевской, не везло с самого начала. Вскоре заболел пневмонией Володя Данилов, с ним вниз ушел Виктор Егоров. Впередиидущими работали я и Володя Надбах, за нами – Валентин Божуков, Кирилл Кузьмин, Виктор Галкин, Коля Юшин. Особенностью маршрута было сланцевое, черепитчатое строение скал с наклоном вниз. Сложно организовывать страховку, так как обычные скальные крючья забить было некуда, а ледовых крючьев было мало.

Последний участок стены перед выходом на предвершинный гребень в связке со мной проходил Валентин Божуков. Пройдя стену и развесив перильные веревки, уже в полной темноте мы спустились к остальным участникам восхождения, ожидавшим нас на полке внизу. Наутро, после сидячей ночевки, я шел замыкающим, собирая перильные веревки (к веревкам у меня было особо «почтительное» отношение, и это в какой-то мере меня подвело - не мог я их оставить на стене!). И вот – последняя веревка, провешена над километровым обрывом влево-наискосок и вверх. Все уже поднялись по ней на предвершинный гребень. Нагружаю перильную веревку, начинаю траверс и, вдруг, о ужас! – крюк вырывается из скалы, я лечу маятником и повисаю с тяжеленным рюкзаком за плечами на конце перильной веревки над пропастью. Сверху, оценив ситуацию, кричат, чтобы я сбросил рюкзак и выбирался налегке. В мозгу проносятся лихорадочные мысли: останусь без теплых вещей, восхождение может сорваться… Не последовав благоразумному совету, собрав остатки сил, с неимоверным трудом взбираюсь по веревке на гребень. Стена пройдена! Но силы покинули меня.

Товарищи разгрузили меня, выбросили злосчастные веревки. К вечеру вышли на восточную вершину пика Евгении Корженевской, и неподалеку от вершины на высоте 7000 метрах установили палатку. В этот вечер была как раз моя очередь дежурить по кухне. Как вспоминает Володя Надбах, по-видимому, «на автопилоте» я приготовил еду, напоил всех чаем … и «отключился»: перестал дышать! Спасибо Володе, он этот момент «засек», сразу же начал делать искусственное дыхание, массаж сердца, разбудил спящих товарищей.

Я же в третий раз в своей альпинистской жизни ушел «на тот свет»… - началось воспаление (отек) легких. На такой высоте в отсутствие медицинского кислорода вероятность выживания близка нулю. Спасителен только быстрый спуск.

Наутро Кирилл Кузьмин в связке с Валентином Божуковым поднялись на главную вершину, чтобы подать с нее сигнал бедствия. Остальные участники восхождения готовили меня к транспортировке: завернули в спальный мешок и палатку, обвязали веревками. Благо, в сторону базового лагеря с перемычки между главной и восточной вершинами пика Евгении Корженевской ведет крутой снежный склон вдоль скального гребня. По этому гребню в 1961 году альпинисты СКАНа совершили первовосхождение на этот семитысячник, завоевав золотые медали чемпионов СССР в классе высотных восхождений.

Одновременно с началом спуска из базового лагеря вышел спасотряд, в составе которого был врач экспедиции знакомый мне с альплагеря «Безенги» Алексей Шиндяйкин. Алексей - интереснейший человек, врач-хирург НИИ Скорой помощи им. Склифасовского, отпуска проводил с альпинистами, а позже и со скалолазами «Буревестника». Любил рассказывать забавные истории из своей жизни, становясь душой любой компании. Обладающий могучим здоровьем, Алексей очень плохо переносил высоту.

Ребята из спасотряда совершили героический рывок из базового лагеря навстречу спускающейся группе. Алексей в перерывах между приступами горной болезни начал сразу же делать мне уколы, чтобы остановить пневмонию. Я ничего этого не помню, но восстановил хронику событий по рассказам товарищей. Вся эпопея по моему спасению описана Вильямом Смитом в одном из ежегодников «Побежденные вершины». Его рассказ заканчивается словами «Ура! Юра – жив!». Это – уникальный случай спасения и выживания альпиниста, заболевшего пневмонией на высоте 7000 метров.

В базовый лагерь вскоре прилетел вертолет. Пилоты совершили героический поступок, впервые посадив вертолет на высоте 4200 метров, и переправили меня в больницу в город Ош. Здесь я долго приходил в себя, особенно долго восстанавливался вестибулярный аппарат, ходить самостоятельно не мог. Но опять обошлось…

После возвращения в Москву моя спортивная жизнь постепенно вернулась в привычное русло: изматывающие тренировки в МВТУ и в Царицыно, ни грамма спиртного, а «курить бросил в первом классе».

Зимой очень интересно проходили лыжные тренировки «Буревестника». В подмосковном Подрезково по воскресеньям арендовали хату. Здесь переодевались, а после многочасовых бегов по кругу Подрезково – Красногорск – Опалиха - Фирсановка – Сходня в избе «гоняли чаи», после чего дружно ехали в Сандуновские бани. Вспоминается очень острый эпизод. Как-то раз я задержался в избе и выкатил на лыжню последним. Проезжая вдоль реки, увидел, как шедший впереди товарищ по команде Витя Максимов с приятелем сошли с лыжни, решив по льду сократить разрыв с основной группой. Лед оказался тонким и вскоре оба провалились в ледяную воду. Течением их затягивало под лед, кромка льда крошилась, лыжи на ногах тянули ко дну. Увидев критичность ситуации, не долго думая, я отстегнул лыжи, положил их на лед и, лежа на них, пополз по трещащему льду к полынье, где уже близилась трагическая развязка. Запомнились полные ужаса глаза Виктора… Я протянул ему лыжную палку и, пятясь назад, начал медленно вытаскивать его на лед. Поначалу лед продолжал крошиться, но ближе к берегу окреп, и вскоре Виктор и ухватившийся за него приятель были в безопасности…

Новый Год мы встречали всей командой на природе – на чьей-нибудь даче, в охотничьем домике или в пустующем пионерском лагере. Все эти «мероприятия» сплачивали коллектив, создавали атмосферу товарищества. Вспоминается, при встрече, кажется, 1965 Нового года, основная масса народа уехала от остановки электрички в избу на лыжах, а всю праздничную еду-питье мы с Валерой Путриным несли в рюкзаках и … заблудились в лесу. Наступила полночь, мы с Валерой остановились, стали готовиться встретить Новый год «под ёлочкой», как услышали далёкие голоса: нас уже давно искали. К всеобщей радости - нашли.

С приходом в МГС СДСО «Буревестник» Виктора Галкина начался период организации комплексных высотных экспедиций «Буревестника» с участием военных - ВТА, ВДВ, и научных организаций, в частности, Института медико-биологических проблем (наш Егор Кусов был вхож в дом директора института Олега Газенко).

В сезоне 1967 года в составе очередной комплексной высотной экспедиции «Буревестника» я «реабилитировал» себя в собственных глазах, поднявшись на пик Ленина (7134 м) по «собственному» маршруту (есть теперь такой маршрут в справочниках) – через пик Комплекс. Высота переносилась тяжело, душил кашель, и я с сожалением вынужден был признать, что отныне высотный альпинизм для меня закрыт: после перенесенной пневмонии в лёгких что-то «сломалось»…

Тем же летом в честь 50-летия Советской власти команда «Буревестника» установила на вершине пика Коммунизма титановую капсулу с посланием молодежи XXI века. Я тогда был комсоргом команды и работал в тесном контакте с ЦК ВЛКСМ – с Борисом Карловичем Пуго (помнится, он производил на меня очень положительное впечатление), с Борисом Рогатиным, Ильдаром Калимулиным, впоследствии перешедшим на работу в Госкомспорт СССР (курировал там альпинизм). Послание написал Анатолий Овчинников, а капсулу изготовил Володя Шалатуркин.

Помимо капсулы с посланием, в честь 50-й годовщины Октября в тот же год на Памирское фирновое плато (6200 метров над уровнем моря) был произведен парашютный десант 10 сильнейших парашютистов страны под руководством Льва Петриченко - 5 гражданских и 5 военных парашютистов. Десант прошел в целом успешно. Но один из военных парашютистов – Володя Бессонов - заболел горной болезнью, быстро перешедшей в пневмонию. Володю пришлось срочно транспортировать вниз, в базовый лагерь на леднике Фортамбек, расположенный на поляне Сулоева. Валентин Сулоев – один из наиболее активных участников комплексных высотных экспедиций «Буревестника». Насколько мне известно, в 1967 году он первым в истории альпинизма спустился с вершины «семитысячника» (пика Ленина) на горных лыжах, которые нес с собой до вершины.

Вниз транспортировать Бессонова отправилась, в том числе, и моя группа. Вспоминаю, как во время транспортировки Бессонова по отвесным скалам я вдруг не смог ступить шаг вниз. Оказалось, Володя, усаженный в рюкзак с прорезями для ног по углам, пришел в сознание и, увидев внизу километровую пропасть, в ужасе уцепился за выступ скалы. Сразу после спуска Бессонова забрал вертолет. Насколько помню, Володя вскоре восстановился и ему был вручен орден «Красной звезды». Подняться снова на Плато и продолжить восхождение на пик Коммунизма ни сил, ни времени уже не оставалось. Пока готовились к эвакуации, кинооператору, находившемуся в составе экспедиции, Марку Трахману удалось заснять колоссальный ледовый обвал с Плато. Было ощущение, что обвал накроет базовый лагерь, но обошлось лишь снежной пылью.

Осенью 1967 года сборная команда Москвы во главе с Николаем Радимовым выехала в Ялту на сборы перед очередным Чемпионатом СССР. В составе команды – и я с Надбахом. Я тренировался в скальных туфлях, которые очень хорошо зарекомендовали себя на мелких острых зацепках. Тогда, 40 лет назад, первые скальные туфли сильно отличались от теперешних: жесткие, с высокой шнуровкой, на толстой, гладкой резиновой подошве. Все было бы отлично, я чувствовал, что могу бороться за призовые места. Но Судьба распорядилась иначе. Накануне старта руководство команды стало настаивать, чтобы я выступал в галошах. Все скалолазы в те времена лазали по примеру красноярцев в узконосых галошах. У меня галош не было, но настоять на своём я не смог. На мой 45-й размер ноги натянули галоши 42-го размера (больших в команде не нашлось) – тем самым «приговор» был подписан.

Первый вид – индивидуальное лазание на Крестовой горе. Трасса явно «моя». Еле «доковыляв» до скалы - пальцы в галошах скрючены, больно – стартую. Начинаю резво, забыв о боли в пальцах ног. Посреди маршрута – широкая полка, над ней в 20 см – остренькая полочка шириной 0,5 см, Для скальных туфель – ступенька на «лестнице». Не задумываясь, ставлю левую ногу носком на эту «ступеньку» и в динамике, целясь правой рукой на острый скол на скале, делаю шаг. И вдруг, в момент, когда я зацепился кончиком среднего пальца за скальный скол, нога со «ступеньки» слетает – это же галоша, а не скальная туфля! Соскакиваю на полку, но фаланга пальца остается на сколе … В ярости начинаю колотить стену - лезть дальше невозможно, меня снимают с трассы. Лезущий несколькими номерами позже Виктор Маркелов точно так же соскакивает на той же полке, но без травмы, и как ни в чем ни бывало продолжает свое победное движение по трассе.

После возвращения в Москву нахожу утешение в активной общественной деятельности в качестве «правой руки» Виктора Галкина. Начинаем готовить новую комплексную высотную экспедицию, сотрудничаем с институтом ядерной физики, выходим на разработчиков сублимированных продуктов, предназначенных для космонавтов. Беремся испытать новые продукты в условиях высокогорья, осваиваем новое альпинистское снаряжение: палатки и пуховое снаряжение из каландрированного капрона, ботинки типа «Вибрам», титановые крючья и т.д.

Зимой 1967 года пытаемся сделать тренировочное восхождение на Эльбрус – в условиях непогоды оказалось не просто: сильнейший ветер в сочетании с морозом под 50°С отполировал склоны до гладкого льда, недоступного для обычных кошек и ледоруба. Выше скал Пастухова подниматься не стали, вынуждена была повернуть и вышедшая на восхождение вместе с нами группа грузинских альпинистов во главе с легендарным Мишей Хергиани.

Вернулись мы на Эльбрус следующей зимой. Погодные условия были помягче. Но видимость крайне ограничена. Помнится, как в снежной мгле мимо нас по предвершинному кулуару пролетает в связке тройка Володи Засецкого: видение - как в известной гравюре о первовосходителях на Монблан. К счастью, ребятам удалось зарубиться. Вершина Эльбруса была покорена без потерь. А годом позже на «ноябрьские» на склонах Эльбруса пропал член Президиума Московской федерации альпинизма Алик Ткаченко...

Летом 1968 года состоялся исторический «Десант на Крышу мира» (это – название документального фильма о десантировании сборной команды СССР по парашютному спорту на вершину пика Ленина). В составе экспедиции более 60 солдат ВДВ, проходящих срочную службу. Предварительно обучили солдат элементам техники альпинизма, сделали акклиматизационный выход. Солдаты должны были десантироваться на высоту 6200 метров на полку северного склона пика Ленина. К намеченной дате высадки десанта группа поддержки поднялась на склоны и под вершину пика Ленина, где есть площадка, пригодная для приземления. Задача – обеспечить спуск десантников и парашютистов. Я – в группе под вершиной.

Особенность десантирования в высоких горах – большая скорость движения самолета. Чтобы обеспечить кучность десанта, парашютистов усаживают на специальный транспортер и в нужный момент, нажатием кнопки штурманом, транспортер за доли секунды выбрасывает «порцию» десантников (10-12 человек). Парашюты – управляемые, имеют щели в куполе, регулируя которые с помощью строп, парашютист может менять направление полета. Техника десантирования с транспортера была отработана при десанте на Плато пика Коммунизма

Сначала с предвершинного гребня пика Ленина наблюдали за десантированием солдат. Самолет АН-12 пролетал на одном с нами уровне, первый заход – на фоне виднеющихся вдали гор Алайского хребта появилась разноцветная цепочка из первых 12-ти парашютов, второй заход – еще 12, третий заход – еще 12. И вдруг один из десантников влетел в щель парашюта товарища, парашют «гасится» и оба стали стремительно падать. Внезапно один из двоих отстегнулся (тот, который влетел в щель другого парашюта) и полетел камнем вниз. Все затаили дыхание – сейчас произойдет непоправимое. Но незадолго до склона, падающий парашютист успел раскрыть запасной парашют и резко погасить скорость падения! Впоследствии его представили к ордену «Красной звезды».

Но главное событие этого дня еще предстояло. На вершине – сильнейший ветер, пристрелочные парашюты мгновенно скрывались из вида. Прыгать нельзя! Но связь с самолетом пропала. Самолет, сделав несколько заходов, пролетел над площадкой приземления, кажется – все, штурман понял, что десантирование невозможно. И вдруг, о ужас, - от уже пролетевшего самолета отделилось 10 парашютов. Сразу стало ясно, что ситуация гибельная.

Самые опытные парашютисты мгновенно сориентировались: кто-то попытался перелететь через вершинную гряду скал, кто-то, напротив, постарался приземлиться на снег до нее. Но четверым не удалось ни то, ни другое – они погибли мгновенно, разбившись о скалы. Еще один из военных парашютистов, почти перелетел скальную гряду, но при приземлении сломал ногу. Позже, после завершения эпопеи по его спуску и переброски вертолетом в базовый лагерь на поляну Ачик-Таш он передал мне телеграмму о рождении у меня 21 июля 1968 года сына. Назвал я его Алешей в честь Алексея Шиндяйкина.

В 1968 году в ЧССР был проведен международный слет молодых альпинистов-скалолазов. И мы с Володей Надбахом выехали на этот сбор вместе с Евгением Игоревичем Таммом, как руководителем делегации. Слет завершился за несколько дней до введения советских войск в Чехословакию. Собрались скалолазы из примерно 15 стран. Мы объездили наиболее популярные скальные районы страны, много лазали.

Вспоминается комичный момент в скальном местечке Седмигорки: лезу я без страховки по одному из маршрутов. Чем выше, тем сложнее и сложнее. Слышу снизу крики «позор, позор!» с ударением на первый слог. Ну, думаю, дожил – выехал за границу позориться. Пройдя «на соплях» наиболее сложный нависающий участок в конце трассы, спускаюсь вниз и узнаю, что «позор» на чешском языке означает «осторожно, опасно».

Сезон 1969 года выпал из моей альпинистско-скалолазной биографии в связи с окончанием аспирантуры МФТИ, проблем с трудоустройством, написанием и защитой кандидатской диссертации.

В 1970 году Виктор Галкин организовал экспедицию «Буревестника» на пик Победы, предварительно проведя сбор на базе альплагеря «Ала Арча». Спортивные цели экспедиции – траверс массива Победы и восхождение на пик Хан-Тенгри. Прикладная задача – поиск и снятие со склонов пика Победы трупов, оставшихся на маршруте после трагического восхождения команды казахских альпинистов…

С первой задачей команда под руководством Анатолия Овчинникова в составе Вали Иванова, Льва Добровольского, Юры Бородкна, Виктора Масюкова, Славы Глухова с честью справилась.

Поскольку северное ребро пика Победы крайне лавиноопасно, для спуска трупов, если они будут найдены, была предложена идея использовать вертолет. На высоте выше 6000 метров на склоне горы приземлиться или даже зависнуть в воздухе вертолет не может Поэтому решено было сдергивать «груз» на лету, используя якорный зацеп. На леднике, на уровне 4000 метров испытания по захвату «груза» прошли успешно. Вскоре на склоне пика Победы был обнаружен первый труп, началась подготовка к его эвакуации. Мы наблюдали в бинокли из базового лагеря, как вертолет со спущенным «якорем» проносится над местом нахождения трупа (там работала передовая группа экспедиции). «Якорь» зацепил растяжку и ….

На всё ущелье раздался какой-то крякающий звук раненого зверя: то ли труп был не полностью освобожден ото льда, то ли условия на высоте сильно отличались от «испытательных», но после зацепа получился действительно «якорь», вертолет резко остановился, из последних сил ему удалось сорвать со склона замерзший труп, но натянувшаяся при рывке веревка резко сжалась и «выстрелила» по лопастям, видно было, как полетели их осколки. Только благодаря высокому классу летчика «раненый» вертолет не рухнул, а сделав в воздухе замысловатую спираль, благополучно приземлился на леднике вместе с изуродованным лопастями трупом. Затея провалилась.

После недельного отдыха на Иссык-Куле экспедиция вернулась на ледник Южный Иныльчек под пик Хан-Тенгри. Начало было знаковым: спрыгнув из вертолета на лед с рюкзаком за спиной, отойдя буквально на пару метров в сторону, я оказался под водой и только с помощью товарищей выбрался из трещины, до краев заполненной водой с ледяной крошкой, плавающей на поверхности.

При восхождении на пик Хан-Тенгри я руководил группой, идущей по «классике» - с ледника Семеновского. Очень неприятный путь по узкому леднику с висящими по обе стороны ледопадами, которые в любой момент могут рухнуть, о чем имелось множество свидетельств в виде свежих глыб льда. Восхождение оказалось неудачным: примерно в 100 метрах от вершины началась жуткая непогода. Впервые я воочию увидел, как закрепленная с одного конца альпинистская веревка вытягивается «в струну» по ветру на все 40 метров - такой силы был ураганный ветер. Отсидевшись в укрытии, группа была вынуждена вернуться.

На спуске вновь повезло: только-только прошли под ледовыми сбросами пика Чапаева (хорошо, что не внял просьбам остановиться передохнуть!) – произошел грандиознейший ледовый обвал, заваливший весь ледник Семеновского и наши следы. Но в Москву успела уйти радиограмма «Группа Скурлатова разбилась!» (опровержение послать забыли). Встретили меня в родном Московском «Буревестнике», мягко говоря, с удивлением….

В действительности же в лавину попала группа Валентина Божукова - нашего с Володей Надбахом наставника и кумира. К счастью, никто в его группе серьезно не пострадал.
Валентин Божуков и по сей день вызывает у меня восхищение. Это – Альпинист с большой буквы, но, как часто бывает, не получивший достойного ему признания. Здоровье и фанатизм Божукова характеризуют, например, следующие не нашедшие широкой огласки достижения.

Так, готовясь к возрастному рекорду Гиннеса перед, увы, не состоявшимся восхождением на Эверест, в сезоне 2001 года Валентин в течение месяца совершил 10 (!) скоростных восхождений из Терскола на вершину Эльбруса (перепад высоты 3500 метров – как от Базового лагеря до вершины Эвереста), затрачивая на восхождение/спуск всего по 10-12 часов (!). В год своего 60-летия Валентин взошел на 3 семитысячника Памира (пик Ленина, пик Коммунизма и пик Евгении Корженевской), спустившись с каждого из них на параплане (!).  (Окончание следует)