Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Адвокат-радикал Сергей Беляк

Михаил Поздняев в статье «Адвокат Сергей Беляк: «Общество должно беречь радикалов»»
(Новые Известия, Москва, 22.02.05, № 31 /1669/, стр. 1,7) приводит любопытную
беседу с адвокатом нацболов Сергеем Валентиновичем Беляком. О нем в Интернете
можно узнать следующее (http://www.bestlawyers.ru/best/b1.html): 

«Адвокат юридической консультации № 85 Межреспубликанской коллегии адвокатов.
Вице-президент Фонда развития современных политических и избирательных технологий
"Практика".

Родился в 1958 году в г. Подольске Московской области. В 1982 году окончил Саратовский
юридический институт. В 1987 – 1988 годах работал адвокатом в Польше. Занимается
вопросами уголовного, гражданского, корпоративного и избирательного права. Одним
из первых среди московских адвокатов стал вести дела о защите чести и достоинства.
Автор нескольких публицистических книг о громких судебных процессах в России
в конце XX века.

Пишет музыку и стихи. Увлекается художественной фотографией. В 2001 году компанией
"MOROZ records" выпущен авторский диск адвоката Беляка "Эротические галлюцинации
русского адвоката", имевший шумный успех у ценителей интеллектуальной музыки.

"Адвокат Жириновского", – говорят люди, когда слышат имя адвоката Беляка. И это
правда: больше сотни судебных дел и десять лет жизни связывают адвоката с лидером
ЛДПР. "Услугами Сергея Беляка пользуются жулики-чиновники и честные бандиты",
– написал о нем Э. Лимонов, а кроме них – и сам писатель.

Среди клиентов адвоката Беляка известные всей стране политики, предприниматели,
банкиры, генералы милиции, художники, "звезды" рок-музыки. Великие советские
хоккеисты Б. Михайлов и В. Петров – тоже среди них. 

Дело нижегородского бизнесмена А. Климентьева, дело сибирского мэра Коняхина,
дело Госкомстата, скандальные дела с участием национал-большевиков, петербургское
дело "банды" Ю. Шутова, дело концерна ФИАТ, дело о двухстах килограммах кокаина,
доставленного в Россию из Южной Америки, – в этих и других не менее громких делах
участвовал адвокат Беляк, практически всегда добиваясь положительного результата.

Кредо: "Для адвоката неприемлем принцип "олимпийского участия". Хороший адвокат
– тот, кто не просто участвует в громких процессах, а обязательно выигрывает
их".

Контактная информация: Тел./факс: (095) 288-2220 Моб.: (095) 104-3544  E-mail:
advokatbeliak@mtu-net.ru».

Газета «Новые Известия» публикует беседу Михаила Поздняева и Сергея Беляка, предваряя
ею «Справкой» об адвокате. Мол, он занимается вопросами уголовного, гражданского,
корпоративного и избирательного права, автор нескольких книг о громких судебных
процессах в России, увлекается художественной фотографией, член Союза художников
РФ. Пишет музыку, выпустил два диска своих песен на стихи И. Северянина, В. Маяковского,
Н. Асеева, Э. Лимонова – «Эротические галлюцинации русского адвоката» и «Адвокат
Беляк. Организованная
группа». 

Только-что Прокуратура Москвы переквалифицировала обвинение членам Национал-большевистской
партии, участвовавшим в акции протеста в приемной администрации президента РФ.
Теперь вместо «захвата власти» им вменяются в вину «массовые беспорядки». Работу
защиты координирует Сергей БЕЛЯК, за которым давно закрепилась репутация «адвоката-экстремиста».
На его счету выигранные громкие процессы, где фигурантами были Владимир Жириновский,
мэр Ленинска-Кузнецкого Геннадий Коняхин, нижегородский бизнесмен Андрей Климентьев,
депутат из Санкт-Петербурга Юрий Шутов и, конечно, писатель Эдуард Лимонов и
члены его НБП. О своей кипучей деятельности не только на юридическом, но и на
других поприщах адвокат Беляк поведал обозревателю «Новых Известий» (http://www.newizv.ru/news/?id_news=20266&date=2005-02-22):

«– Сергей Валентинович, вам не кажется, что пора пересмотреть трактовку, слишком
вольную, понятия «экстремизм» в нашей стране?

– В принципе, ее пересмотрели в период расследования дела Лимонова: в Саратовском
суде была изменена формулировка. Уже тогда говорили, что по любому поводу ссылаться
на угрозу экстремизма и терроризма – это завинчивание гаек. То же самое и попытка
введения вновь такой санкции, как конфискация имущества. Якобы в целях усиления
борьбы с экстремизмом и с терроризмом, а на самом деле с целью оправдания властью
своего бессилия.

– Вы себя тоже в каком-то интервью назвали экстремистом.

– Я не экстремист, я радикал. И не возражаю, когда меня называют «радикальным
адвокатом», потому что защищаю таких людей, как Лимонов, Жириновский или Паук
из «Коррозии металла». Я считаю, что общество должно людей таких не просто защищать,
а беречь, потому что без них противно было бы жить. Представьте, что Жириновский
в какой-то момент ушел бы из политики – да вся наша политическая карта резко
бы изменилась. 

– Он сыграл какую-то роль в формировании в вашем характере вот этих радикальных
черт?

– Нет. Ни он, ни Лимонов. Это мне, видимо, присуще с детства. В студенческие
годы я занимался печатанием самиздатовских листовок в поддержку польской «Солидарности»,
в защиту Сахарова, сосланного в Горький. В 80-м я организовал в центре Саратова
митинг памяти Джона Леннона – собралась толпа в сто человек, нас пасли гэбэшники
под видом дружинников, никого не задержали, но меня потом исключили из института,
за месяц до защиты диплома. 

– Когда спустя двадцать лет в вашей судьбе вновь Саратов возник, в связи с процессом
Лимонова, не было мысли, что Бог все-таки есть?

– Это была просто мистика... Да еще с учетом того, что Лимонов в 67-м году написал
стихотворение о Саратове, не будучи там ни разу. И ведь судиться мы хотели в
Москве, но выбирать не пришлось: нам назначили Саратов. Эдуард прямо говорит
в своей последней книге «Торжество метафизики», что, возможно, с Беляком рука
об руку работал Господь Бог.

– Оказавшись там тогда в командировке, тоже по высшей милости, я понял, что если
бы в моей жизни не было вот этих четырех часов, когда читалось обвинительное
заключение, потом я бы очень жалел. В жизни случаются моменты, о которых мы только
потом понимаем, что они исторические.

– Не все понимают. Я сегодня разговаривал со следователем, который ведет дело
«нацболов», арестованных в приемной администрации президента. Он меня спросил:
«Зачем идти против власти? Это же глупо, бессмысленно. Мы тоже, может быть, недовольны
своим начальством, но помалкиваем и работаем, как работали». Я спрашиваю: «А
чего вы ждете от будущей жизни? Какими надеждами живете?» – «Мне, – говорит он,
– три года осталось до пенсии». И я тогда ему сказал вот что: «Большинство людей,
как и вы, и я, обыватели, буржуа,
которым ничего не нужно, кроме хорошей зарплаты, а потом и пенсии, и чтобы хорошая
машина была, и чтобы туалет был не на улице. Мы все живем в ожидании тихих радостей,
а эти ребята, про которых говорят, что они отморозки, защищают права даже не
свои, а каких-то неведомых им пенсионеров»... И так было всегда, и таких людей
всегда было немного, но они, в отличие от нас, претендуют на то, чтобы остаться
в истории. Судить этих ребят, может, и надо, так же как нужен был процесс в Саратове,
но судья там все же смог
подняться над своими взглядами буржуа и понять, что перед ним люди, чьи поступки
вызваны, в отличие от большинства из нас, не эгоистическими побуждениями.

– Из года в год повторяется одна и та же фраза. Вот, мол, Лимонов прохлаждался
где-то в Америке, во Франции, потом приехал и подставляет зеленых ребят, которые
не ведают, что творят, и делает себе на их костях биографию. 

– То же самое – про совращение детей – мне сегодня говорил этот следователь.
Я координирую работу группы адвокатов и сам защищаю двух девушек, Алину Лебедеву,
рижанку, и Евгению Тараненко, москвичку, преподавателя РГГУ, социолога, которая,
работая над кандидатской диссертацией «Радикальные движения в России», внедрилась
в НБП, чтобы вести так называемое внутреннее наблюдение. И остальные 38 человек,
посаженные сейчас за решетку, не маргиналы. Они осуществили свои права – пришли
в общественную приемную, куда
может прийти любой, чтобы передать обращение к Путину. Вся преступность их деяний
заключалась в том, что они ломанули толпой. Десять человек туда пропустили, но
потом поднаперла молодежь, которую застопорила охрана. Ребята прорвались, забежали
в первый попавшийся кабинет, их там заблокировали. В комнате площадью 20 метров.
И все. Так им сначала инкриминировали захват власти – не дикость ли: компания
молодежи, в том числе 8 несовершеннолетних и 9 девушек, оказывается, может захватить
в России президентскую власть
вот таким образом! Не говоря уж о том, что администрация президента не является
государственным органом, а общественная приемная тем более. Теперь им вменяют
в вину массовые беспорядки – что опять-таки смешно: ну какие массовые беспорядки
в запертой двадцатиметровой комнате... Смешно. Но когда сегодня следователь мне
в очередной раз повторил благоглупость о совращении Лимоновым детей, я ему ответил:
«Не унижайте вы этих людей! Многие «нацболы» уже окончили институты, работают
в фирмах, в банках, в глянцевых
журналах, есть и кандидаты наук. Они подрастают, потихоньку отходят от НБП...
и становятся буржуа, как было во Франции после молодежных бунтов в 68-м году.
Как было всегда и везде».

– Но ведь бунт есть бунт. И выглядит страшновато.

– А стоит ли бояться? По-моему, нет. Осмыслять – нужно. Судить – если кто-то
из них сломал стул в приемной администрации – да, нужно, если это доказано. Только
наказание должно быть соразмерное преступлению. Вы на людях творческих, активных,
интеллигентных, с хрупкой психикой, практикуете методы, наработанные на уголовниках,
на братве. А это другие люди. В том, что они свою активность проявляют в радикальной
форме, вы сами виноваты, вы, государство. Вы на их плечи взвалили свои обязанности
защищать права фронтовиков,
пенсионеров, русскоязычных граждан в Прибалтике. В 1999 году два учителя и школьник
приехали в Ригу, залезли на башню Святого Петра, вывесили красные флаги и разбросали
листовки в защиту ветеранов НКВД, в том числе Михаила Кононова, партизана, которому
Путин спустя два года предоставил российское гражданство. И неизвестно, сделал
ли бы это Путин, если бы три «нацбола» не залезли на башню. Их обвинили в тяжком
преступлении, наше государство постыдно промолчало, более того, ФСБ фактически
их сдала – этих ребят,
которые защищали отцов нынешних фээсбэшников. Учителям впаяли по пять лет, из
которых они отсидели по три, мальчишке – год. И то же самое сейчас происходит
уже с акцией в министерстве Зурабова, отставки которого только дурак не хочет,
а «нацболы» указали ему на дверь еще год назад. И им дали по пять лет. Когда
я все это объяснил их родителям, один из отцов, работавший, кстати, в правоохранительных
органах, мне сказал: «Да, возможно, вы правы и не прав я. Мне надо было самому
пойти вместе с ними».

– Вы, похоже, хотите меня и читателей заодно сагитировать и призвать идти стройными
рядами в НБП.

– Я далек от этого. Я не член их партии, как и не член ЛДПР, при том, что веду
все судебные дела Жириновского…

– Но я где-то читал, что вы были пресс-атташе НБП?

– Я? Никогда не был! Это одна из множества баек про Беляка. Однажды я защищал
Жириновского против Гайдара, интересы которого представлял Генри Резник. Было
три процесса, и я выиграл их все. Гайдар объявил тогда, что Жириновский фашистский
лидер. И я сумел доказать всем трем инстанциям, в районном суде, в городском
и потом в Верховном, что это не так. После чего Новодворская в «Огоньке» написала,
что Беляк – пламенный агитатор фашизма. Ну, это стиль Валерии Ильиничны, и я
благодарен ей за высокую оценку моей
деятельности... Но вообще я человек аполитичный. И очень люблю писателя Эдуарда
Лимонова. 

– Как и когда вы с ним познакомились?
– Книжки-то его я читал еще в самиздате. А лично – в Думе, сразу после событий
93-го года. Хотя и до этого в Москве у нас были какие-то совместные мероприятия
и мы могли познакомиться, но я робел.

– А теперь вы друзья?

– Мы приятели. И это много. И для него, и для меня. Хотя иногда я ловлю себя
на мысли, что я отношусь к нему как к старшему брату. Но так стало только после
суда, два года он фактически общался только со мной, ни с кем больше. Но старший
брат – это не друг. У меня вообще нет друзей… Отношения адвоката с подзащитными,
если они сохраняются, вещь особая. То есть люди вместе переживают тяжелейшую
стрессовую ситуацию. Мне приходится быть и психологом, и священником, и связным
с внешним миром. А ко многим своим клиентам,
если они юные совсем, я как к детям отношусь. Но в душу к себе впускаю немногих.
Как и Лимонов, кстати. Притягивает к себе многих, а в душу не впускает, по-моему,
никого.

– И поэтому никак не может вписаться в политику нашу? Ведь сейчас к нему подкатываются
потихонечку и Хакамада, и Зюганов... 

– Лимонов человек деликатный, но честный. Он не будет ни от кого брать деньги,
не станет идти против своих принципов. Это нарушение норм политической игры…
Мы с ним как-то однажды в Лефортово говорили на эту тему, он критиковал Путина,
Жириновского и того же Зюганова. Я ему говорю: «Эдуард, вот сегодня ты ругаешь
Путина, а ты смог бы завтра на какой-нибудь пресс-конференции, я тебе устрою,
сказать: «У Путина есть недостатки, но все будет нормально, в будущем он все
исправит». Лимонов подумал, подумал и говорит:
«Нет, я не смог бы». – «Эдуард, но тогда ты не политик». Он пожал плечами. В
этом парадокс, которого никто в упор не видит. Смотрите: Ленин, которого Лимонов
часто цитирует, всю жизнь менял позицию, при том идя к своей цели неуклонно.
Входя в контакт с правыми, левыми, с немцами, но добиваясь своего. Лимонов –
нет. Но думаю, что у него все еще впереди (смеется), он вечный подросток. 

– Значит, разговоры о том, что он поехал на Алтай, где его арестовали, не чтобы
заваривать бучу, а тихо встретить старость, отойти от всех этих дел, не соответствуют
действительности…

– Нет, нет. Лимонов умрет на баррикадах. Но не скоро.

– Вы член Союза художников, участник многих фотовернисажей. «Нацболов» снимаете?


– Да. В марте в одной галерее у меня пройдет выставка, которая называется «Девушки
партии». К сожалению, многие лица молодых людей, которые тусуются на улицах и
в клубах, далеки от идеала думающего молодого человека, от его собирательного
образа, точнее. И вот мы захотели запечатлеть одухотворенные лица, умные, чистые.
Кстати, там будут и портреты девушек, сейчас сидящих в тюрьмах. 

– Вы никогда не брали фотокамеру в камеру тюремную?

– Брал. 

– А есть эротические фотографии?

– Нет. 

– Это неэтично?

– Это то же самое, как если врач-гинеколог будет снимать пациенток. Это не искусство.
Это банально. Легко можно сделать снимок зала суда, где сидят судья, адвокат,
прокурор, а в клетке голые девушки, и была такая мысль... но это мысль, которая
лежит на поверхности, следовательно, она не художественная. Нужны решения гениальные,
простые, но гениальные.

– В прошлом году умерли три гениальных фотодядьки: Хельмут Ньютон, Картье-Брессон
и Аведон. Кто вам роднее?

– Брессон, конечно.

– Чем?

– Теплотой, живой атмосферой... А вы думали, что Ньютон, раз я сам делаю эротическое
фото? У Ньютона тоже есть шикарные работы, но он все-таки работал в бизнесе рекламном,
в бизнесе моды. Но живой эротики я там как раз не вижу. И он, и Аведон – это
искусство на грани с промышленностью. Там очень силен буржуйский запах... А вообще
уход людей подобного масштаба – катастрофа. Я не знаю, остались ли такие в мире.
В России таких нет, это факт.

– Как и адвокатов?

– Как и адвокатов. Сколь это ни печально. Советский Союз уничтожил институт адвокатуры,
когда «защитники» выступали на процессах, потакая прокурору, требовавшему расстрелять
обвиняемых, как бешеных псов, – и адвокат поднимал руку и добавлял: «Как крыс,
как крыс!» И никогда в СССР адвокатов не любили, но институт адвокатуры был великий.
Полный обвал случился в начале 90-х, когда были созданы кооперативы адвокатские,
параллельные коллегии, набрали туда людей из милиции, из прокуратуры, изгнанных
оттуда за пьянство,
за взяточничество. И людей с мышлением все-таки обвинителей. Зачастую это просто
носильщики денег судьям и следователям. Так для этого не надо быть адвокатом,
надо быть банщиком: парить прокурора и решать свои проблемы. Вот у меня сейчас
крупное дело в нескольких регионах, и я собираю адвокатов, координируя их деятельность.
Разговариваю с ними – и волосы дыбом встают. При мне, скажем, одного молодого
адвоката журналист просит прокомментировать объявленный только что приговор и
освобождение клиента в зале суда
из-под стражи, и адвокат говорит: «Да это не мы все сделали». То есть подразумевается,
что все было предрешено. Но тогда непонятно, зачем человека арестовали. Я говорю
ему: «Подожди, зачем ты сам себя и нас всех опускаешь? А я тебе разве не помогал,
не учил, что надо писать туда и туда, не делал депутатские запросы? Что же, это
все зря, что ли, было?» Или приходит адвокат, женщина, к подзащитной и говорит:
«Статья, которую тебе вменили, заслуженная, приговор будет суровым. Поэтому давай
сейчас не будем о плохом,
лучше поговорим о мужиках, о жизни, покурим». Когда я об этом узнал, поскольку
тоже был в том процессе задействован, от самой подзащитной, я положил перед ней
бумагу на стол и говорю: «Пиши заявление, что ты отказываешься от ее услуг».
И прошла неделя, и эту статью с нее сняли, и приговора не было. Но человек был
в трансе. По милости своего защитника. 

– Я очень внимательно смотрел на вас и на Лимонова, когда оглашался приговор
в Саратове. Он очень нервничал, а вы, по-моему, знали, что все так и будет. Во
всяком случае, в какие-то моменты спокойно кивали головой, мол, правильно судья
Матросов говорит. И потом улыбнулись, когда было сказано последнее слово. Вы
знали, что все так и будет?

– Нет, не знал. Более того, адвокаты, которые защищали других «лимоновцев», я
ведь двоих там защищал, Лимонова и Аксенова, они потом меня поздравляли, даже
те, чьи клиенты давали показания против Лимонова. Они все говорили: «Ну, мы не
ожидали». Вот и я не ожидал. Ведь прокурор просил Эдуарду 14 лет. Я не знал,
что так легко рассыпется обвинение, но я надеялся, что оно рассыпется, и все
для этого делал. Я всегда клиентам говорю: «Надейся на лучшее, рассчитывай на
худшее». А насчет моего внешнего спокойствия,
вы меня там наблюдали в лицо, а Лимонов описал в своем «Торжестве метафизики»
момент приговора совсем иначе. Помните, он стоял в клетке прямо за мной, за моей
спиной, и ему запомнилось, как я добела сжимал руки.

– Для вас как для человека творческого существует эстетическая сторона профессии
адвоката?

– Конечно, существует. И очень большое имеет значение для меня. Процесс Лимонова
доставил мне много эстетического удовольствия в силу того, что он личность творческая.
Но так же интересен стал мне Андрей Климентьев, которого я защищал в 97-м году,
и добился его освобождения, прямо в зале суда, с оправданием по всем статьям,
тяжким. Он отсидел полтора года и тем ограничился. У него очень тяжелый характер,
и он совсем не идеален, как, впрочем, все, но он очень интересный. Или Геннадий
Коняхин, мэр Ленинска-Кузнецкого,
перешедший дорогу Тулееву. Начал с нуля, с разведения и продажи кроликов, и построил
империю, где было 120 бензозаправок, сеть магазинов, а потом пошел в политику,
наступил на хвост посреднической мафии и пострадал за это. Теперь он в «Единой
России», примирился с Тулеевым и спокойно своим бизнесом занимается. А ведь тоже
был выпущен из клетки в зале суда. 

– Я слышал, вы и Чикатило защищали?

– Нет (смеется). Это еще одна байка. Это журналисты придумали, что если бы Беляк
защищал Чикатило, после первого же его выступления в суде расплакались бы родственники
потерпевших и Беляка бы отстранили от дела. Такие байки... Чикатило – нет, не
защищал, но крупных преступных авторитетов и генералов милиции приходилось. А
среди моих любимых клиентов, людей, которых считаю приятелями и горжусь этим,
– великие хоккеисты Борис Михайлов и Владимир Петров. Никогда не забуду, как
в носу защипало, когда мы сидели
у Михайлова и Владимир Владимирович Петров поднял рюмку с водкой и сказал: «Сергей,
ну, теперь ты с нами в одной команде». Такой тост дороже всех гонораров. Так
же, как упоминание в книге Лимонова. Нет, хороших адвокатов много, просто адвокат
– как артист: кто засветился, кто-то нет. На всех громких дел не хватит, как
на всех артистов спектаклей. Но из каждого процесса нужно делать шоу. Я абсолютно
отвергаю плевание в сторону суда, прокуроров, какие бы они ни были. И с прессой
у меня отношения замечательные,
потому что вы мне помогаете, и я всегда открыт. Коллеги мои знают: если Беляк
появился на экране, то не потому, что ему хочется лишний раз засветиться, значит,
есть какой-то важный информационный повод.

– Вы не тусовочный человек?

– Нет, абсолютно. Все эти презентации у меня вызывают изжогу. И общая манера
каждый вечер тусоваться мне противна. У меня другие формы общения. И очень узкий
круг приятелей. Причем среди них адвокатов нет. Это художники, артисты, журналисты.
Музыканты, с которыми я уже второй диск своих песен записал. 

– Последний вопрос. Швырнуть в человека яйцо или гнилой помидор из чувства праведного
возмущения – преступление или нет?

– Это правонарушение. Человек нарушил право другого человека быть чистым. Но
это не преступление, за которое должно последовать суровое наказание. Сажать
«яйцеметателя» в тюрьму – вот это уже дикость и самое настоящее преступление
со стороны государства, властей.

– Власти нужно привыкать к такому проявлению чувств?

– Нужно. Так делалось всегда, если публичный человек не вызывал восторга. В Никиту
Михалкова мальчишка-«нацбол» швырнул яйцо в тот момент, когда он выступал на
сцене, то есть являлся публике не в роли патриота и дворянина, каким себя позиционирует,
а в обычной для себя ипостаси лицедея. Что, вообще-то говоря, с дворянством в
русской традиции несовместимо. Как и то, что Михалков, уже когда мальчишку схватили,
бросился на него и стал бить ногами. Это по-дворянски? Вот если бы он, дворянин,
шел по улице или в
ресторане сидел и ему ни с того ни с сего испачкали костюм – да, это было бы
чистейшей воды хулиганство. А в артиста, плохо справляющегося со своей ролью,
и яйцами, и гнилыми помидорами швыряли и швыряют – чем же от них отличаются плохие
политики, чиновники, не выплачивающие людям зарплату, не обеспечивают едой и
теплом или просто лгут? И государству, и политикам давно пора привыкнуть к тому,
что в них можно швырять не только цветами. Пусть еще скажут спасибо, что не камнями
швыряют».

Вполне субъектный человек Сергей Беляк понимает другого субъектного человека
– Эдуарда Лимонова. Побольше бы такой субъектности в нынешней России.