Новости

Морской пехотинец предотвратил теракт 15 июня в провинции Хомс. Российский военный открыл огонь по автомобилю со взрывчаткой, на котором ехал террорист. Во время взрыва машины сержант получил тяжелое ранение и умер на следующий день в госпитале на авиабазе Хмеймим. Командование посмертно представило сержанта Тимошенкова к государственной награде.

28-летний военный служил в российской армии по контракту, он родом из Калининградской области, сообщает издание «Клопс.ру», которое ссылается на его родственников и сослуживцев. Во время боя в Хомсе кроме морпеха пострадали еще четверо военных, двоих из них 20 июня доставят в Главный военный клинический госпиталь имени Бурденко.

Сержант Андрей Тимошенков должен был вернуться домой примерно через неделю после трехмесячной командировки. У него остались жена и маленькая дочь.

Всего в Сирии за время военной кампании погибли 11 российских военных.

Новости

19 июня туристическая группа, состоящая в основном из детей 12-15 лет, отдыхала на озере Сямозеро в Пряжинском районе Карелии. В региональном управлении МЧС рассказали, что отдыхающие катались на двух лодках и плоту по озеру, когда попали в шторм. В итоге лодки столкнулись, одна из них перевернулась и дети оказались в воде. К берегу вернулись только плот и вторая лодка.

В «скорой помощи» говорят, что в двух лодках плыли 26 человек, в том числе двое взрослых. По информации полиции, в лодках сидел 21 человек. «Погибли, видимо, десять человек, по предварительной информации, шесть тел подняли. Одна девочка смогла доплыть до берега и выйти в районе деревни Кудама», — рассказал источник «Интерфакса» в правоохранительных органах. Другие источники сообщили, что погибших может быть от 11 до 13.

В МЧС России сообщили, что спасли 11 человек. Поиски еще трех человек, в том числе одного взрослого продолжаются.

Спорт

Поскольку как раз к концу первой стадии большого летнего футбольного турнира все начинают думать, что отлично понимают в футболе, ну уж, во всяком случае, много больше тренера сборной России, не говоря уж о самих недорослях-футболистах, я позволю себе написать текст в жанре «если бы Слуцким в этот момент был я». Он будет довольно специальный.

Формула выживания сборной России на Евро-2016 предельно проста. Нужно выиграть последний матч у Уэльса. В этом случае мы, скорее всего, займем второе место в группе и получим суперприз — встречу в первом раунде плэй-офф с Венгрией или Австрией. То есть вполне соразмерной нам силой.

Для обладания ровно тем же суперпризом нашему сопернику, Уэльсу, нужно еще меньше — ничья с нами. Это заведомо невыгодная для нас диспозиция. Потому что Уэльс это команда, которая как раз отлично умеет играть на ничью с командами вроде нас.  Мы, в свою очередь, совсем не предрасположены обыгрывать команды такого масштаба, которым от нас ничего не надо, кроме ничьей.

Принято произносить в связи с Уэльсом три имени — суперзвезды мирового футбола Гаррета Бэйла, звезды «Арселана» Аарона Рэмзи и Джо Аллена из «Ливерпуля» (на самом деле, самой важной фигуры Уэльса — он поджигает атаки). Но фундамент команды — остальные парни, практически анонимы. Они создают очень стойкую оборонительную конструкцию — одну из лучших в отборочном турнире к Евро-2016. Меньше Уэльса пропустила только Англия, Испания и еще Румыния. Эти ребята не дали забить, между прочим, Бельгии ни разу в двух матчах, где вместо Смолова и Кокорина — Азар и Де Брюйне.

Почти все, что мы видели в исполнении России на Евро-2016, говорит нам о том, что Уэльсу будет с нами не очень сложно — мы плохо сочиняем атаку. Именно в начальной ее фазе. Отсюда складывается ощущение, что ее нет.  Другой образ игры может родиться только в преобразовании состава, еще более конкретно — изменении системы игры.

1. Оставить Дзюбу на скамейке

Обаяние самого популярного российского футболиста продолжает гипнотически действовать на публику. Не только болельщики, но и даже те, кто называет себя экспертами, считают Дзюбу самым живым игроком атаки сборной России первых двух матчей. Вообще — чуть не самым живым. Это впечатление рождается из атлетических этюдов Дзюбы — его борьбы с защитниками, часто даже успешной. Большой человек борется с другим большим человеком. Большой человек делает все немного медленнее маленького. Это создает эффект замедленного повтора, в котором, как знают обладатели телефонов с камерой режима slow, даже сбор огурцов на грядке вдруг становится преисполнен значимости торжественной мессы.

От всей этой гигантомахии Дзюбы в первых двух матчах толка было ноль. Он боролся с врагом либо в плотном оцеплении, либо в надежном (для соперника) удалении от ворот. С Уэльсом усилия Дзюбы с высокой долей вероятности будут смотреться еще более обреченными в условиях противостояния сверхплотной, эшелонированной обороне. Он может сгодиться только во втором тайме, если потребуется прибегнуть уже к самым отчаянным средствам — безоглядному навалу. На фоне усталости защитников Уэльса может сработать.

России требуется в этой игре легкое, маневренное нападение, где Смолов будет действовать как центральный нападающий, к чему он привык у себя в Краснодаре и был очень успешен в этом качестве. Справа останется Кокорин, а Шатов уйдет в свою любимую левую зону атаки. Но вероятность такого перестроения очень мала. Тренер национальной сборной, конечно, может называть себя художником, но чаще всего ему приходится вертеть головой по сторонам и прикладывать ухо к стенам как политикам, чтобы слышать, о чем гудит толпа. Он не может не учитывать последствий поражений. Они могут стать поистине нестерпимыми, если решающее сражение французской кампании будет проиграно без Дзюбы в составе. Тогда из каждой щели будет верещать жирик о том, что тренера нужно сослать в Сибирь, потому что он ничего не понимает в футболе.

Слуцкий принадлежит к тому типу тренеров, которые выстраивают и поддерживают свои команды как социум, а не химическую лабораторию, где люди приравнены к порошкам и реактивам.  Поэтому Слуцкий не решится радикально перестраивать команду, чтобы не повредить социальные связи. Хотя после Франции ему эти связи уже, возможно, не пригодятся.

2. Выпустить Широкова с первых минут

С Дзюбой или без, как ни крути атакующий треугольник, какими новыми смыслами его не наполняй, а все равно не может быть убежденности, что эти перестроения принесут результат. Эта троица нападающих должна существовать в связи со всеми остальными. А этой связи сейчас совсем нет. Это смело можно назвать худшим в нашей сборной — нет последнего, обостряющего паса, вернее, даже предпоследнего — тот, что задает направление атаки, ее перспективу. Когда Глушаков забивал Словакии, этот решающий, предпоследний пас сделал Широков — в сущности, до сих пор даже в нынешнем своем увядании, замедлении — единственная звезда российской команды в поле, в том смысле, в каком ими в Уэльсе являются Бэйл или Рэмзи. Речь не о масштабе дарования, разумеется, но о способности одним движением развернуть течение игры. Выход Широкова — пожалуй, самая очевидная и предсказуемая реформа состава сборной России на матч с Уэльсом.

3. Не фолить ближе 30 метров от своих ворот

Это будет одной из самых важных задач России: не фолить перед воротами. При том, что в игре противника все будет подчинено именно этой задаче — заставить нарушить правила в убойной для Гаррета Бэйла зоне. В матче против Англии эта зона оказалась в 35 метрах от ворот. Бэйл забил Джо Харту прямым ударом со штрафного.

4. Игра в три центральных защитника

Нашим центральным защитникам Игнашевичу и Березуцкому много лет. Они не быстры и, самое главное, в них нет достаточно резкости, чтобы справляться с молодыми и очень быстрыми Рэмзи и Бэйлом (Бэйл считается одним из самых скоростных нападающих мира). Выходом из этой ситуации стало бы перестроение сборной России на игру в три центральных защитника, обеспечивающая большую надежность обороны. Третьим центральным защитником мог бы стать Роман Нейштедтер — именно на этой позиции он провел последний сезон в немецком «Шальке». Но странность ситуации заключается в том, что Слуцкий с такой возрастной парой центральных защитников,  ни у себя в ЦСКА, ни в сборной даже не пытался наигрывать резервной схемы построения обороны. Сборная играет только в два центральных защитника и никак иначе. Как будто это прописано в Конституции РФ. Запустить новую схему игры за три дня между матчами Слуцкий, скорее всего, не решится.

В общем, слишком многое говорит о том, что сборная России, скорее всего, попадет в первый отсев на Евро-2016, и единственное, что может отменить этот приговор, это что-то странное, нелепое, немыслимое.  То есть то, что обычно случается в футболе с кем-то другим, но не с нами.

При поддержке:

Новости

Действия российских «хулиганов» на Евро-2016 могли санкционировать в администрации президента России, говорят собеседники издания. Чтобы установить личности россиян, которые участвовали в столкновениях с английскими болельщиками в Марселе, исследовали социальные медиа, говорит один из источников.

«Сложно доказать, что все это было санкционировано Кремлем, но мы можем видеть, что некоторое их количество — сотрудники силовых структур России. Выглядит все это так, будто это — продолжение гибридной войны, развязанной [Владимиром] Путиным», — сказал неназванный источник.

Руководитель британских полицейских на чемпионате Европы Марк Робертс в свою очередь назвал атаки российских фанатов «самыми серьезными и слаженными» за все 10 лет, что он занимается футбольной тематикой. По его словам, полицейские насчитали 150 болельщиков, которые использовали капы, перчатки с прорезями и банданы.

В британском правительстве опасаются, что российские власти хотят «продемонстрировать силу, опираясь при этом внутри страны на идею, что остальной мир против нее».

11 июня в Марселе перед матчем Россия-Англия произошли столкновения между фанатами двух стран. Пострадали более 30 человек. Столкновения произошли также во время матча, после чего УЕФА условно дисквалифицировал Россию до конца чемпионата.

14 июня на юге Франции задержали автобус, в котором ехали более 40 человек, в том числе глава Всероссийского объединения болельщиков Александр Шпрыгин. Фанаты ехали в Лилль, где намечался матч Россия-Словакия. После задержания троих фанатов приговорили к 1-2 годам тюремного заключения, еще 20 человек депортировали в Россию, а остальных отпустили.

При поддержке:

Новости

«Моя семья и я решили, что пришло время вернуться домой», — сказал Дацюк. Его слова приводят в твиттере «Детройт Ред Уингз».

READ: @Datsyuk13 heads home to Russia while #RedWings try to trade cap space & improve team- https://t.co/pjcGx8wAEK pic.twitter.com/8q27zT0Nax

— Detroit Red Wings (@DetroitRedWings) 18 июня 2016 г.

Решение вернуться в Россию у Дацюка появилась после локаута в НХЛ, когда с сентября 2012 года до января 2013 года он выступал за ЦСКА, рассказал ТАСС агент хоккеиста Дэн Милстейн.

Агент Дацюка отметил, что хоккеисту сделали несколько предложений в России. «После окончания работы своего тренировочного лагеря [во вторник, 21 июня] он рассмотрит варианты и примет решение, где он хочет жить и играть», — сказал Милстейн.

Павел Дацюк будет выступать за петербургский СКА, заявил в свою очередь агентству «Р-Спорт» член совета директоров клуба Александр Медведев. Сам Дацюк пока не говорил, где собирается выступать.

Павел Дацюк начал играть за «Детройт Ред Уингз» в 2001 году. Вместе с клубом дважды выигрывал Кубок Стэнли в 2002 и 2008 годах. В матчах НХЛ Дацюк забросил 314 шайб, он является одним из самых результативных российских игроков. Во время локаутов в НХЛ в 2005 и 2012-2013 годах Дацюк играл за московские «Динамо» и ЦСКА.

20 июля 2016 года Дацюку исполнится 38 лет.

#03 (87) июнь-август 2016

В четверг пришло уведомление. Светло-голубая бумага, фирменная желтая полоска поперек.

«Уважаемая Лилия Федоровна! Настоящим сообщаем, что во вторник, 25 марта 2452 года, Вы нарушили правило #3002 Всеобщего Порядка. Напоминаем, что, согласно вышеуказанному правилу, ездить в общественном транспорте с прической «конский хвост» категорически запрещено. Тем не менее именно Ваш конский хвост загораживал камеру скрытого наблюдения в монолейбусе #624 в течение двадцати минут. В связи с тем что правило #3002 входит в Свод административных нарушений и регулируется сетью Карательных гостиниц, в качестве наказания Вам надлежит провести два месяца в отеле  «Рангастус» (#178-ИГ в реестре). Согласно заключению психолога, Вы обладаете легкой формой социофобии из-за врожденных отклонений аутичного спектра. Исходя из этого наказание будет состоять в принудительном общении на постоянной основе. Ваш персональный палач Инна будет ждать у входа в административное здание отеля 2 апреля в 9 утра.

С уважением и всего наилучшего,

Администрация Совета Всеобщего Порядка»

День был солнечным. Лиля мяла бумажку в руке и шла перекусить. Когда она открывала дверь в кафе, асфальт уже был в крапинку. Начался испуганный ливень. Менеджеры из бизнес- центра «Новомещанский», отобедав ланчем комплектации «стандартная», расселись по столикам как по партам – перед прозрачной стеной, по которой показывали дождь, как перед доской. И послушно ждали звонка. Совет Всеобщего Порядка уже наверняка прислал уведомление в отдел кадров, и Лиля думала, что положит в чемодан.

В общем и целом ей везло – наказание назначали всего третий раз. Первый раз следовало заниматься в спортзале каждый день в течение месяца. Унижаться групповыми занятиями. Это было терпимо. Во второй раз на два месяца ее лишили книг. Это было тяжелее. Раньше нарушителей отслеживали не так эффективно, но с тех пор как Международная комиссия приняла закон о скрытых видеорегистраторах прошлой осенью, с этим стало строже. И ведь она действительно один раз случайно хлестнула хвостом по уху того господина в метро, в кепке и с носом, похожим на дерево с широким стволом. Она боялась, что он подаст жалобу, извинялась и плакала, но тот, видимо, смолчал.

Пятнадцать лет Лиля жила одна в белой двушке, ставшей ей второй кожей. Двадцать первый этаж, Третий центральный административный округ. Однажды решилась купить кота, их тогда выдавали на работе по квоте Министерства селекции. Лиля назвала его Роберт. Он прожил два года и умер за четыре часа от незарегистрированного вируса. Второй раз заводить животное она не стала – слишком много бумаг и волокиты.

Лиля вошла в квартиру, повернула ручку подачи электричества. Включила на подзарядку шкафы с электронной библиотекой: они засветились светло-зеленым светом, который она так любила. Книги достались ей от родителей, которые, согласно правилу #398, по достижении шестидесятипятилетнего возраста переехали в резорт для престарелых «Благолепие» сети Пенсионных гостиниц. А родителям – от бабушки отца, она была дальним и непрямым потомком великого писателя. Собиралась медленно и вдумчиво: вспоминала сухие и всегда холодные мамины руки, мужчину, которого любила (счастливо женат и правилопослушен), трогала занавески и кухонную столешницу из искусственного камня. Спала плохо: волновалась.

Она вышла из дома в шесть утра. Неявка каралась уголовным Сводом. В фарах такси резал дождь. В электричке не работала бегущая 3D-строка. Машинист по ошибке нажимал на две кнопки сразу и кричал на весь поезд: «Стартую?», «Трогаться?», «Что делать?», «Давай по межкабу!». «Значит, электричками все еще управляют живые люди, – подумала Лиля, – удивительно. Наверное, какая-то программа Министерства занятости по борьбе с безработицей». Она села вначале у прохода, потом пробралась к окну. Небоскребы спотыкались о раму. Затем запрыгали столбы. Один был сломан пополам. Лиля заснула.

Невысокая, широкоплечая, в пышной юбке а-ля рюс, Инна ждала у входа в административный корпус: на табличке Лилина фотография из Facebook 120S pro.

– О, это вы? – удивилась она. – И как я должна была вас узнать? У вас такая удачная фотография на профайле! Вы там такая красавица... Нельзя, знаете ли, людей в заблуждение-то вводить.

Голос у Инны был низкий, почти мужской. Фраза опалила Лилю, как внезапно пыхнувшее на лицо пламя, она беспомощно подумала: «обычная фотография, даже без косметики и фотошопа», но решила промолчать.

– Вы по новому правилу, всего три месяца назад введено, поэтому будете на этаже общих нарушений. – Инна прикусила ее за локоть жилистыми пальцами. – Тут направо, и после розария прямо. Не обращайте внимания, не наступайте, обходите – еще с утра не успели убрать. Одна особа из абортарного выкинулась сегодня с шестнадцатого.

Шеи у Инны почти не было: закрученный на затылке пучок сползал сразу по спине, когда она задирала голову, чтобы говорить с Лилей.

– А что там?

Инна забеспокоилась, так ей понравился вопрос.

– Вы же знаете, детей позволено иметь только менеджерам выше категории «З», при этом аборты у них запрещены.

Лиля знала. В марте ей исполнилось тридцать пять. «И»-категория. Призрачный шанс получить «З» маячил года через два. Иногда, по вечерам, она лежала на кровати с котом на животе и думала, что разрешение иметь ребенка могло стать той единственной причиной, по которой она смогла бы пустить в свою двушку мужчину. Существовали еще Банки спермы и институт Полигамных браков, но эти варианты ей не нравились.

 – И это последнее нарушение, которое идет перед уголовным, поэтому наказание особой длительности – полгода. Тем женщинам, кто забеременел ниже «З», дают родить, но ребенка забирают. И вверяют какой-нибудь бедняжке выше «З», сделавшей аборт. Она должна ухаживать за ним, а через полгода, сердцем прикипев, отдать обратно матери. Но вы же знаете, какие ограничения по правилам у низкородных. Это клеймо! Хотя некоторых, по-моему, это не смущает: рожают же. В метро их целые орды! Я своих, пока детьми были, там не возила: боялась, что подхватят что-нибудь незарегистрированное, – Инна улыбнулась. – Правда, придумано восхитительно? Для нас – очень легкий корпус. Если палача переводят в абортарный, считай премии обеспечены.

– А за что вам дают премии?

Инна ждала этого вопроса и отвечала с не меньшим удовольствием:

– За доведение до самоубийства, разумеется.

Номер 613 был похож на пенал. Слева вдоль стены – заправленная нетканым покрывалом кровать. Справа – стол. Отъезжающая в стену дверь раскрывала вид на душ в виде футляра для очков и на несколько полок. Инна обыскала Лилин чемодан, забрала книги, айфон, клатч с лекарствами, электронные сигареты и таблетки сна. «Первую неделю без допинга, потом верну», – посмеялась она над своей шуткой.

– Кровать с автоматической функцией обновления белья, – объяснила она, показывая на круг­лую ручку, – утром задаешь режим стирки, вечером спишь на чистом. Понятно?

В качестве исключения первого дня Инна оставила ее одну перед завтраком, «обустроиться и почувствовать себя как дома».

Лиля подошла к окну. Дождь давно закончился. В пятнах света на жалюзи блестела сыпь от капель на стекле. На стене – отражение прорезей в жалюзи – желтые цыганские серьги висюльками. Человек в ярко-оранжевом комбинезоне прятал черную землю под зеленой травой – раскатывал ее из валиков. Искусственные деревья регулярно прыскали кислородом из серебристых распылителей, в открытую форточку Лиля слышала дисциплинированное «пфф!». Вкопанным в землю бильярдным шаром торчал посередине розарий. Головная боль засверливала с затылка. Лиля прижалась лбом к окну и посмотрела вниз. Возле дорожки (кровавую лужу уже засыпали) на скамейке сидел старик. Он тоже смотрел, как садовник разворачивает рулонную траву.

В столовой (стеклянная стена с таким же ракурсом в сад, только шестью этажами ниже) Инна рассказывала ей про постояльцев.

– Усатый, высокий, как палочник, – дизайнер. Сушил волосы публично. Наклонился, чтобы почистить ботинки, – на улице. А когда нефтескважина умных идей у него в голове иссякла, ему и выслали голубой конвертик. Видишь рядом с ним двух теток в кофтах с принтом из пятен поверх зайцев и оленей? Его наказание – леопардовый этаж. В номере – все красное с черным, а покрывало – светло-зеленое в розовую розочку.

– А вот тот, что в стену бурчит, – твой антипод. У него внешний источник мыслей: едем лесом – лес поем, едем полем – так орем. Точил карандаши с обратного конца в офисе на шестьдесят второй, представляешь? Два месяца без собеседника! Как бы не тронулся умом.

– Длинная в черном – редактор. Гуру интернета. Чувство слова как музыкальный слух. Привела своего сыночка пятилетнего в зону отдыха для взрослых. Он испугался чего-то, визжал. Ох, я бы крысиного яду таким подсыпала! Люди приходят отдохнуть, побыть в тишине, а им – детские крики, ор, смех. Есть же специальные детто – гуляй там не нагуляйся. Я со своими только туда ходила, и ничего, выжили как-то! Может, помните, в сети была целая волна в ее поддержку? Там еще какие-то обмылки из правозащитников покряхтывали, вошью меня обозвали. Скарлетт О’Хара мой ник. Не слышали? И почему люди такие злые? Короче, ей дали полторы тысячи страниц графомании. Текст нужно отредактировать за три недели. Да, и полный запрет на курение и углеводы.

Говоря, Инна гребла по столу лопаточкой правой руки: короткие пальцы были одинаковой длины. Лиля пила кофе и наблюдала за ней: подбородок – тремя неровными линиями, под ними – сдутым шариком кожа. Возраст – не больше сорока пяти. Рот тонкой скобой прибивал презрительное выражение к лицу: даже когда Инна смеялась, уголки губ смотрели вниз, будто порвались веревочки, которые должны были тянуть их наверх. Пористый нос припудрен. Прическа и маникюр – аккуратны. Пискнул айфон.

– Извините, – перебила Инна сама себя и провела пальцем по экрану: – Але? Привет! Что делаешь? Гуляешь? Ты что, холостая, что ли, гулять? А, вдвоем гуляете. Понятно. Ладно, я не могу сейчас говорить, на работе, да, да. Нет. Потом поговорим. Давай.

Она спрятала телефон в складках юбки:

– Дочка. Старшая. Я же давно палачом артачу, а нам сразу «Д»-категорию дают. Ради этого и пошла. Двадцать лет уже дылде. Как родилась, так с первого дня права и качает. Звонит мне, кричит в трубку: «Я взрослый, самостоятельный человек! Я замужем!» А я ей: «Ага, взрослой ты станешь, когда у меня карточка сбербанковская в телефоне пикать перестанет, что ты оттуда деньги снимаешь!»

День прошел под скрежет болтовни. Заснуть без таблеток сна не получалось. Кровать натирала. Манил холод стекла. Лиля встала и прижалась лбом к окну. Старик сидел на скамейке. Она накинула пальто, спустилась и села рядом.

– Луна, – тихо сказал старик. – Это ее свет.

Глаз у него не было. Слеп. «И красив», – подумала Лиля. Ей захотелось к нему прикоснуться. Старик вытянул руку и потрогал ее лицо. Его пальцы мягко спустились от волос к подбородку, прощупывая рельеф.

– Ты красивая, – констатировал он, – редкая вещь. Из 613-го? Интересный номер. Удачи.

Из-за черных клякс на небе действительно вылезла луна.

Лиля решила опробовать кровать. Выставила режим, нажала старт. Простыня, подушка и одеяло неслышно всосались в пылесос, открывший пасть слева, в стене. Одновременно с этим снизу справа вылезло и натянулось новое белье. Внутри кровати забулькало и закрутилось. Входная дверь незаманчиво распахнулась.

– Обслуживание в номерах! – чуть громче приятного сказала Инна и посмеялась над своей шуткой.

После завтрака они прогуливались по расстеленной траве. Табличка оповещала, что по ней можно ходить до 16.45. Солнце, весеннее и наглое, прибивало к земле. Оно было уже теплым. Ветер – ледяным. «Моя кожа, как старая вафля, скоро потрескается и осыпется с рук», – думала Лиля, представляя себе, как выдавливает белый червячок отнятого увлажняющего крема на тыльную сторону ладони. Инна говорила. Голова болела.

– Второе-то у меня кесарево было. Живот только разрезали, он сразу орет. Захлебывается, но орет. Врач удивился: «Какой прыткий!» Потом показывает мне: «Ну как тебе, нравится?» Я говорю: «Да чего там нравиться-то? Вы его протрите сначала, помойте, что ли, заверните в чистое, я потом посмотрю». Врач: «Первая нормальная мать попалась. Другие-то сразу сюсюкать: ой, какой миленький, какой красивенький!» Вот говорят: вы нос зажмите, чтобы ребенок проснулся. Мне интересно было: я зажимала. Ни фига! Рот откроет и дальше дрыхнет!

– Есть ли тут бассейн? – спросила Лиля.

– А ты думаешь, вон та стеклянная коробка – это что? Хрустальный гроб для Белоснежки-переростка? – Инна переключилась на другую тему мгновенно, как радио в машине. – И бассейн, и спа, и бани! Но сейчас мы идем в ТЦ. Обновлять тебе гардероб.

Лиля ненавидела магазины. Много лет она покупала одежду через интернет: портал интуитивного дизайна шил ей на заказ монохромные вещи. Она решила не выдавать себя. Это и так, скорее всего, было указано в ее файле.

– Отлично. Спасибо, – она тратила все усилия на то, чтобы быть вежливой. – Мне нужны джинсы, и новое платье я бы себе посмотрела.

– И блузки, и брюки, и юбки, – добавила Инна. – Я достаточно тебя изучила перед встречей, мышонок. Серое и черное. Синее, иногда – розовое. Никаких рисунков, узоров, кружев. К тому же совершенно не умеешь скрывать одеждой свои недостатки.

Прищепкой пальцев она схватила Лилю за бок, так, что та отскочила, – рубленно и резко.

В торговом центре отеля «Рангастус» было сухо и душно. Зеркала магазинов чуть-чуть расширяли, немного плющили, придавали коже поросячий цвет. Лампы верхнего белого света подчеркивали синяки под глазами. Лиля стояла в кабинке, пытаясь застегнуть джинсы, выбранные Инной. Специально или случайно, но она взяла не тот размер.

«Гарантированно плоский живот!» – было написано на ярлыке. От натягивания и сдирания одежды болела кожа. Полиэстер, шерсть, хлопок и холофайбер прилепили волосы к щекам. Пальцы вспотели и срывались с ширинки. Молния поднималась медленно, ломая ногти. Распрямившись, Лиля посмотрела на себя. Изгнанный со своего обычного места, живот колыхался над джинсами. Желеобразное, мягкое, бледное. Чужое.

– Ну как там? – ржавым голосом поинтересовалась Инна.

Платье – прямое и серое, с заниженным по­ясом и имитацией балетной пачки – не пролезло в бедрах. Кофты с цветами, кофты без цветов, обтягивающие, свободные, фасона «летучая мышь» делали ее фигуру больше, квадратнее. К обеду купили сумку и упаковку трусов. Инна была довольна экзекуцией, растягивала губы в розовый шнурок улыбки.

На фуд-корте две девушки прижимали к себе вынутых из колясок младенцев, гладили их замшевые затылки. Молодой человек, дизайнер из столовой – в усах и подтяжках, похожий на гусара, что-то им рассказывал, спорил. Лиля улыбнулась, но сразу же подумала, что новорожденные, наверное, чужие, отнятые. А потом их вернут матерям, но всю свою жизнь они не смогут получить ни одной социальной карты, потому что были рождены в нарушение правил. К гусару подошли его персональные палачи – одна в обтягивающем латексном пиджаке в мелкую пироженку, другая в розовой шапке с ушами панды. Обе ели мороженое.

– А эта, – шептала ей Инна, кивая, двигая бровями, тыча, – красила ногти сначала на руках и только потом – на ногах. Сама себя в своем инстаграме и выдала. Ее палач ходит за ней и фотографирует. Жующей, плачущей, спящей. У нее наказание – три недели самых неудачных фотографий, выложенных в Сеть. Она светская дива из этих, которым все бесплатно, лишь бы была какая рекламка в их микроблоге, на который подписано полмиллиона человек. А там теперь бородавки, вторые подбородки и целлюлит. Недаром говорят, что каждому воздастся, каждому, да.

К вечеру головная боль перешла в тошноту. Редко, но у Лили так бывало: горячий обруч спус­кался с висков вниз и сдавливал живот. Рвало. Почти случайно – слишком резко встала, слишком быстро ехал на шестой этаж лифт. Еле дошла – протеиновый батончик. Лиля стояла и думала: «Почему розовый?» Потом поняла: пила вишневый сок. При смешивании получился очень красивый розовый цвет. «А не вырвало бы, не увидела бы его, хотя он на самом деле был. Внутри меня, но был». После этого стало легче. Она упала на кровать, в яркие, цветастые сны, где не было огненных головешек слов, не было цепких клешней-рук с пальцами одинаковой длины. Была только приятная слабость и стекающая по ней, уходящая из затылка боль.

Ночью в дверь тихо постучали. Лиля подскочила, сердце выпало из груди в гортань. В коридоре стоял дизайнер-гусар. Совсем голый: тонкие ноги, длинные руки, волосы на груди – в форме неровного сердца.

– Быстрее, – шепнул он. И, оправдываясь, добавил: – Туда в одежде нельзя. Так что так.

Молодой человек закрыл дверь. Пошарил по стенам, нашел кроватную ручку.

– Он говорил: бережный режим, сорок градусов, полтора часа, – дизайнер повторял заученную речь, чтобы не забыть, и быстро крутил ручку.

Раздался щелчок, и кровать одной стороной отошла от пола. Молодой человек дернул, поднял ее полностью – она открылась как чемодан. Внутри – Лиля успела заглянуть – было прямо­угольное спальное место. Гроб. Он лег:

– Теперь закрывайте! – и улыбнулся. Лиля послушно опустила кровать. Раздался щелчок.

Весь следующий день Лиля слушала Инну более внимательно. К ужину не выдержала сама:

– В столовой сегодня не видно того молодого человека, которого наказывали безвкусицей.

Инна опустила уголки губ:

– Вскрыл вены сегодня ночью. Щербакова, сучка везучая, всегда ей нервно-политические достаются. Опять премию срубила.

– Его нашли?

– Завидую я людям, чьи, скажем так, данные стремятся к нулю. Его труп танцевал чечетку, только на канадской границе поймали! Конечно, нашли, что там искать, в кровати своей лежал.

В столовую вошел новый постоялец. Палач с крысиным лицом рассказывал ему про отель. Мужчина неуклюже разделся, сел на стул, потом встал, стал искать еще один – положить куртку. От него пахло волнением и затхлостью.

– Возьмите наш, – мягко предложила ему Инна, – вам нужно два, вы же толстый. На одном не поместитесь.

– Куда пропал Александр Спасский из 420-го? – ночь была ясная, вокруг стекленела тишина. Лиля снова спустилась к старику. Ее подтрясывало от недосыпа, в ушах поселилось по маленькой Инне: даже ночью казалось, что она слышит низкий бубнящий голос. – Вы что-то знаете. Вы сказали, что у меня интересный номер. Кого нашли в его постели?

– Куклу, – спокойно ответил старик.

– А что там, под моей кроватью?

Старик молчал. Он повернул лицо к лунному свету. Лиля ждала. Слезы – впервые за пребывание в «Рангастусе» – приближались со скоростью монорельса. Лиля попыталась плакать неслышно.

– Выход, – наконец сказал он. – Тебе тоже нужно туда. Тут ты не сможешь родить.

– Выход?

– Вероятно, ты останешься здесь. Но попадешь в другие... так скажем, координаты места и времени. Ясно?

– Нет.

– Это хорошо. Это не может быть ясно. Там нет Совета. Нет Свода. Людям можно все. Ну, почти все. Убивать нельзя вроде бы. Воровать. Понимаешь?

«Жалко, что убивать нельзя, а то бы я запихала в этот гроб Инну вместе с собой. А там – задушила», – подумала Лиля. Вслух сказала:

– Нет.

– Это хорошо.

Помолчали.

– Судя по снам, я немного сдвинулась. Мне снятся абсурдные дома. Машины для изготовления тортов с клубникой в виде змей. Электрический скат с лицом моего персонального палача. Половые органы в виде цветков, из которых течет возбуждающий сок. Люди с наполовину морщинистыми телами.

– Я сделаю и твою куклу, – сказал старик. – Ты же запомнила комбинацию?

Лиля молча кивнула и встала со скамейки.

Ей нравился старик. Его лицо – острый нос, глубокие морщины. Было заметно, что не так давно он сильно похудел. «Идеальный череп», – думала Лиля. Красивые руки. Днем, чтобы защититься от слов, стоматологическими бурами впивающимися в голову, она вспоминала, как бьются жилки у того на виске. Ничего не спрашивала.

Инна заговорила сама.

– Видела дедка на скамейке перед корпусом? Высохший старый кузнечик такой? Наша местная достопримечательность. Единственный экземпляр, отбывающий пожизненное.

Шезлонги около бассейна стояли полукругом. Три девушки в желтых слитных купальниках сидели рядом и курили. Из открытых фрамуг пахло только что скошенной травой. В этом отеле все время что-то с ней делали: раскатывали, закатывали, косили. Лиля вдохнула: трава, и одновременно – зеленый горошек, и сразу же – бабушка, экотеплицы на даче. Накатила волна счастья от переживания этого запаха. Какая-то женщина позади них кричала:

– Извините, пожалуйста! У вас есть часы?

Лиля молчала. Инна не сдержалась и продолжила:

– Лет двадцать уже здесь сидит. Не шучу! Никто ничего точно про него не знает. И персонального палача у него нет. И живет в отдельном домике, звезда «Рангастуса». Говорят, он кукольник. И там такая мутная история была, которая не подпадала ни под административный, ни под уголовный. То ли он сделал куклу, которая вроде как ожила, то ли человека подменил куклой, в общем, говорю же, никто ничего не знает. Ослепили его за это. А может, и не за это.

Лиля смотрела, как желтые девушки по очереди спускаются по лестнице в бассейн, как преломляются, становясь полными и короткими, их тела в воде.

Она нашла куклу через три дня в душе, когда вернулась с ужина. Та сидела на полу, неестественно облокотившись на створку. Лиля хотела было вдавить палец в бедро, чтобы почувствовать, из чего она, понять, как он это делает. Но испугалась: вдруг заподозрят, найдут отпечаток. Сразу же опомнилась: кто заподозрит и что? Ее собственный отпечаток на ее собственном бедре. К тому же Инна получит премию. Подозревать что-то никому не выгодно. Палец ощутил теплую упругую плоть. Лилю затошнило.

Она аккуратно сложила свою одежду на крышку унитаза, торчащего из стены белым клювом вмурованной утки. Бережный режим, сорок градусов, полтора часа. Легла в нишу под кроватью и потянула крышку на себя. Раздался щелчок, и лифт поехал вниз. Потом вправо. Влево. Вверх и снова вниз. Воздуха было мало, Лиля постоянно зевала. Устав нервничать, она задремала. А железный ящик все тянуло то в одну сторону, то в другую.

Раздался щелчок. Лиля припала плечом, открыла крышку, вылезла из-под камней. Ее гроб прятался под булыжниками, на которых были вырезаны лица: они улыбались, показывали языки и зубы. Из одной каменной башки, вытянутой и узкой, торчали, как волосы, палки.

Теплым феном ее обдувал ветер. Красное солнце садилось в огромную воду. Лиля никогда не видела такого: длинная голубая нитка, отделяющая бледное небо от бледной колыхающейся жидкости, непонятно как ровной горой поднимающейся ввысь. Она слышала, что раньше на Земле были моря и океаны, слышала, что и сейчас они есть – но Совет тщательно оберегает их как «охраняемые объекты жизнеобеспечения человечества». Гражданских туда не пускали. Были какие-то проблески, старые фотографии, мелкие ручейки чужих воспоминаний: море.

Крупной щучьей икрой вылезали при каждом шаге меж пальцев ног песчинки. Лиля подошла к воде. Она стояла, чувствуя на себе взгляд солнца и прикосновения волн, нежно вылизывавших ступни, вынимавших из-под них песок и проваливавших ноги в углубления, на дне которых было чуть прохладнее. Оно шумело, и слышать этот звук было приятно.

За грудой камней с лицами росли деревья. Они были зеленые, с жирными мясистыми листьями. Живые. Лиле было непривычно не слышать регулярное «пфф!». Деревья покачали свои ветки в такт ветру, и она улыбнулась.

Когда стемнело, на холме справа накиданными в кучу кубиками детского конструктора стал виден город. Крупными бусинами на черной нитке зажглись фонари на ведущей к нему дороге. Ее дальнозоркие глаза разглядели растяжку над шоссе: «Happy new 2016 year!»С

Елена Чернышова всегда учила сына Степана не врать. А он врет. Говорит: «Мам, меня ребята ждут» — и бросает телефонную трубку. А на самом деле его никто не ждет. Он выходит на улицу и слоняется там один. Тринадцать лет. Переходный возраст.

Елена Чернышова всегда учила сына Степана не иметь тайн от матери. Делиться своими сокровенными мыслями. Елена всегда пыталась внушить сыну, что никто его не будет ругать за сокровенные мысли, что мама всегда поймет его и всегда будет рядом. А он молчит про сокровенные мысли. Держит их в себе. Выходит на улицу, не играет с ребятами в футбол, а бродит один и думает сокровенные мысли, не вмещающиеся в его тринадцатилетней голове. Он обиделся. Он чувствует себя обманутым. Он знает, что мама врет, когда говорит, будто всегда будет рядом.

Когда Степану было восемь лет, Елена работала там у себя в селе Хлевное Липецкой области заведующей магазином. Развелась с мужем и думала, что это от переживаний у нее каждый вечер поднимается небольшая температура. И ничего сыну Степану про это не говорила, потому что зачем же восьмилетнему мальчику знать про взрослые переживания.

А потом Елена пошла к врачу, сдала анализ крови, и в крови обнаружились раковые клетки. Острый миеломонобластный лейкоз. Но Елена ничего не сказала о нем сыну, зачем восьмилетнему мальчишке знать?

Потом она поехала в Липецк и там, в гематологическом отделении областной больницы, Елене сказали, что жить ей осталось месяц и что лучше ей вернуться домой в село Хлевное и провести этот последний месяц с сыном.

Но Елена не вернулась. Ее старший сводный брат поехал в Москву, нашел там Гематологический научный центр, перевез туда сестру, которой с каждым днем становилось все хуже и хуже, ухаживал за ней, переживал, что не может подойти Елене в доноры костного мозга, потому что сводный брат, а не родной… Но восьмилетнему Степану ничего про это не рассказали. Просто объяснили, что мама уехала от него в Москву, и мальчик не мог понять, почему.

И еще Елена не рассказала сыну, что однажды под капельницей ей захотелось умереть. Единственное чувство, которое у нее тогда осталось, это была жалость к близким, к сводному брату и к маме, которые носились с нею, не спали с нею ночей и не имели из-за нее никакой жизни. Ей тогда показалось, что умереть совсем не страшно, а мучить близких страшно и стыдно. А про сына Степана она даже и не подумала. Потому что есть, оказывается, такая доза препаратов химиотерапии, которая уничтожает на время материнскую любовь. Многие женщины, больные раком крови, с ужасом мне об этом рассказывали.

И Степан должен был про это знать, несмотря на восемь лет. И теперь подсознательно как-то он даже и не понимает, а скорее чувствует, что его обманули, от него скрыли самое важное. А он имел право знать.

Когда после трансплантации костного мозга Елена вроде как выздоровела и вернулась домой, Степан стал расспрашивать ее, распутывать для себя историю маминой болезни, дознаваться, что такое рак, насколько это опасно, что чувствуешь на химиотерапии, как делают трансплантацию. И он не формулировал даже, а вел себя так, как если бы обиделся. Как же вы могли скрыть от меня? Почему не объяснили? Я бы… Не известно, что бы он сделал. Но Елена видела, как он взрослел, думая об этом.

И сейчас, когда Степану тринадцать, а у Елены случился рецидив болезни, и она опять поехала лечиться в Москву, мальчик замкнулся. Ему кажется, что от него опять скроют все самое важное. А он бы… Не известно, что бы он мог сделать. У него же нет полмиллиона рублей на новую трансплантацию для мамы. Поэтому он врет маме, будто его ждут ребята играть в футбол, а сам бродит один по улице села Хлевное и думает сокровенные мысли, не укладывающиеся в тринадцатилетней голове.

СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЕ

Сумма Email