#03 (87) июнь-август 2016

– Здесь можно орать и визжать? – спросила Галина Глебовна, оглядев номер.

– Конечно! – сказал Олег Сергеевич. – Что за вопрос!

– Дверей нет. То есть между прихожей и комнатой. А в «Москве» была дверь. В «Москве» вообще было лучше. Такой винтаж, потолки три сорок.

– Сломали мы с тобой «Москву», – сказал Олег Сергеевич.

– А вдруг «Россию» тоже сломаем?

– Нет, не может быть, – Олег Сергеевич поцеловал Галину Глебовну и подумал, как бы пошутить на тему «Россию не сломаешь». Но так и не придумал.

Она села на кровать и стала снимать свитер.

– Есть-пить хочешь? – спросил он.

– Хочу. Но потом.

Они разделись, она сбегала в душ. Обнялись, легли.

Галина Глебовна была сверху. Она шептала: «Я же предупреждала, я же спрашивала, а ты разрешил!» – и визжала, и орала, а потом нагибалась к Олегу Сергеевичу: «Я тебя не перепугала, нет?»

Потом она выпрямилась, раскинула руки, потянулась, поглядела в окно и засмеялась:

– Я никогда так прекрасно не трахалась! Господи, как красиво!

Был конец ноября, ранний вечер. Номер был на седьмом этаже, смотрел на Варварку. С низкого неба летели крупные белые хлопья, садились на синие купола церкви. В Гостином дворе зажигались широкие желтые окна.

– Это ты прекрасна, – сказал Олег Сергеевич.

– Ты тоже ничего, – сказала Галина Глебовна, отмыкаясь от него, вставая, спрыгивая с постели, ступая босыми ногами по ковру. – Перерыв, перерыв! Где мои сливы, мой виноград, мой яблочный сок?

Олег Сергеевич перевалился на другой бок, приподнялся, потянулся к пластиковому пакету, который стоял на тумбочке.

В двери вдруг щелкнул замок.

– Нельзя! – крикнул Олег Сергеевич.

Но на всякий случай, замотавшись полотенцем, подошел к двери, а Галина Глебовна закрылась в ванной.

– Кто там? – он поглядел в дверной глазок.

– Извиняюсь! – раздалось из коридора.

– Нет, а что вам надо?

– Электрик. Извиняюсь… – и шаги.

– Электрик, – сказал Олег Сергеевич. – Это я виноват. Надо было табличку вывесить. Битте нихт штёрен. Плиз ду нот дистёрб.

– Точно электрик? – Галина Глебовна вышла из ванной.

Олег Сергеевич достал из пакета сливы, кисточку винограда, две булочки, конфеты «Красная Шапочка» и бутылку сока. Он подумал, что все это выглядит очень по-детски. А тайком по гостиницам трахаться – по-взрослому? Хотя, конечно, дети в гостиницах не трахаются. У детей денег нет, и паспортов тоже. Но все равно тут было какое-то лакомство без позволения.

– Точно, точно, – сказал Олег Сергеевич. – В синем комбинезоне с надписью Hotel Russia. С чемоданчиком. В бейсболке c такой же надписью. А почему ты спросила?

– Мне иногда кажется, что Станислав Витольдович за мной следит… Мне кажется, что он все знает. Но пока молчит. А потом мне отомстит. И тебе тоже.

Олегу Сергеевичу стало чуточку обидно: они еще, извините, не закончили, она голая перед ним сидит – и говорит о своем муже. Поэтому он сказал:

– Ты будешь смеяться, но мне тоже показалось, что он похож на Стасика.

У них так было принято. Галина Глебовна называла мужа по имени-отчеству и с прохладными интонациями, а Олег Сергеевич звал его вполне панибратски и ласково. Зато свою жену, если вдруг о ней заходила речь, он именовал Мариной Матвеевной, и тоже весьма чопорно, а Галина Глебовна – как бы в ответ на Стасика – называла ее Масиком, Масей и Масечкой. Говорила о ней с ласковым смешком, как о миленькой младшей подружке. Хотя вообще-то Марина Михайловна была старше ее на восемь лет.

– Откуда ты взял, что он на него похож? – спросила Галина Глебовна.

– Ты мне фото показывала, – сказал Олег Сергеевич.

Галина Глебовна вздохнула.

– Прости, – сказала она. – Мне с тобой слишком хорошо. Я тебе слишком доверяю. Вот и говорю тебе лишнее, наверное…

– Что ты, – растрогался Олег Сергеевич, обнял Галину Глебовну, положил рядом с собой и поцеловал. Она языком втолкнула ему в рот половинку сливы. Он прикусил этот сладкий мокрый кусочек, пососал и впихнул ей обратно.

– Ну, не мучай меня, – сказала она и проглотила сливу.

Потом сидели, болтали, доедали фрукты и сладости и тайком друг от друга поглядывали на часы.

В «Москве», конечно, было интереснее. Тяжелая, гобеленом обитая мебель, тяжелые занавески, наркомовская лампа и граненый графин на столе, тусклые кроватные спинки, фанерованные под красное дерево. Казалось, что на дворе семидесятые самое позднее, а то и вовсе сороковые. Олег Сергеевич весь молодел от такой обстановки, и однажды посадил голую Галину Глебовну в кресло, и катал по номеру, потому что кресло оказалось на колесиках, и они всячески ласкались, глядя на окна Госдумы. Но главное – в «Москве» в холле был магазинчик, где продавались мытые фрукты. Четыре толстые сливы в картонном лоточке, затянутые пленкой, – и как приятно было пальцем эту пленку рвать с веселым чпоком. С тех пор они полюбили сливы в перерыве.

Еще в «Москве» не спрашивали пропуск. Олег Сергеевич оплачивал сутки, дожидался Галину Глебовну, и они шли к лифту под ленивым взглядом охранника.

Потом «Москву» сломали.

А еще раньше сломали «Интурист» в начале Тверской, высокую дурацкую стекляшку, правильно сломали в смысле красоты (сейчас там тоже дурацкий, но все-таки архитектурно более пригожий «Карлтон») – сломали правильно, но очень жалко, потому что это была их первая гостиница в Москве.

Они познакомились в Берлине, случайно, честное слово. Олег Сергеевич был на конференции по психологии бизнеса, он был, как нынче говорят, коуч, то есть советник-без-специальности, про все вообще и ни про что конкретно – он это с большой самоиронией рассказал Галине Глебовне в их первую встречу. Они вдруг столкнулись в кафе под навесом, у Французской церкви – именно столкнулись, она резко повернулась от стойки и налетела на него, уронила стакан с соком и сказала «блин!», а он спросил: Entschuldigung, sprechen Sie Russisch? Она приехала на семинар молодых поэтов. Молодых в смысле начинающих – с такой же самоиронией объяснила она. О, эти бескорыстные старатели, которые издают за свой счет тоненькие книжки в топырящихся обложках, зато с изысканными названиями. «Тело воздуха» или «Синагога тишины». Смешно. Еще смешнее, что Олег Сергеевич сам был писатель. Прозаик. Коучинг-терапия-консультации – это для денег и отчасти для познания людей. Но главное – проза. Уже четыре книги. Два романа и два сборника повестей. Он назвал свою фамилию. Она не слышала. Про ее стихи он тоже ничего не слышал. Удивился, что она остановилась в Four Seasons на Шарлоттенштрассе.

– Хотите узнать, как живут нищие поэтессы? – и посмотрела ему в глаза.

– Хочу, – тихо и решительно сказал он.

Потом она ему объяснила, в чем дело. Муж богатый. Зовут Станислав Витольдович, как фамилия – неважно. Раньше она была замужем совсем по-другому: вышла за одноклассника. Родители – не пойми кто, и сам бестолочь. Поэт, студент, двоечник, денег нет, холодильник пустой, зато всю ночь стихи, Мандельштам, Введенский, и все такое прочее, сигареты и крепкий чай, заваривали прямо в чашку, любила его изо всех сил, всё прощала! Самое страшное прощала: что денег нет. А Станислав Витольдович красиво ухаживал. Розы у порога. Машина у подъезда. Подарки.

– Значит, не простила мужу, что денег нет, – жестоко сказал Олег Сергеевич.

– Ну, значит, – согласилась она. – Зато у меня сын родился, и у сына все было.

Станислав Витольдович лет через двадцать вдруг резко изменился. Ушел из бизнеса, все продал, купил дачу под Троицком и стал проживать нажитое, как он выражался. Ходил по дому в халате, много курил, редко брился и все смотрел с балкона во двор. Кричал: «Галюся, как этот цветок называется?» Забывал и переспрашивал. Совсем мозгами поехал. Но тихий. Посмотрит так пристально, вдруг усмехнется, сверкнет глазом, и снова скорбно губы сложит и прижмурится. Даже страшно: а вдруг он все понимает?

Потому что именно тогда они встретились на площади у Французской церкви и бегом побежали в Four Seasons. Галине Глебовне было сорок два, а Олегу Сергеевичу – ровнехонько пятьдесят.

Поэтому Галина Глебовна после встреч с Олегом Сергеевичем всегда созванивалась со своим сыном – он только что окончил Плешку и устроился в «Эрнст энд Янг» – и сын вез ее на машине на дачу, то есть домой. Там мама-папа-сын ужинали, выпивали бутылку вина, Станислав Витольдович скоро шел спать, а она до ночи болтала с сыном, и потом он оставался ночевать. Ей было страшно вдвоем с полоумным мужем в огромном загородном доме.

У Олега Сергеевича обе дочки жили за границей, а жена Марина Матвеевна была доктором химических наук. Выставлялась в членкоры, но неудачно, очень переживала и страдала, поэтому он не мог именно в эти дни уйти от нее к Галине Глебовне навсегда, хотя та очень хотела и даже плакала и посылала ему горькие эсэмэски. Но через два года Марина Матвеевна прошла в членкоры и стала заведовать Лабораторией Номер Семнадцать, сам бог велел уходить от столь успешной дамы – но Галина Глебовна вдруг заявила, что Станислав Витольдович без нее погибнет, а сын не простит, и тут уж очередь Олега Сергеевича была тосковать, писать эсэмэски, мейлы и даже два письма от руки.

Да, «Интурист» на Тверской.

Номер 911, это они оба запомнили. Как вызов спасателей, как дата теракта в Нью-Йорке. Там были нелепые бра, совсем низкие, с пышными стеклянными лепестками, и Олег Сергеевич боялся в полутьме на такой лепесток налететь плечом и порезаться. Из окна была видна Тверская, дом четыре. На крыше торчала реклама Ricoh. Красные буквы на темно-сизом фоне неба. Почти так же красиво, как белый снег на голубых куполах.

Потом эту гостиницу сломали. В «Москве» из окон почти ничего не было видно, сплошные глухие стены. Только один раз номер был с окном на Манежную. И еще разок был виден кусочек крыши Большого театра. «Москву» тоже сломали, и Олег Сергеевич с Галиной Глебовной все время шутили по этому поводу, и сделали своим пристанищем «Россию» именно полагая, что ее-то, такую громадную и только что после ремонта, никто не тронет.

В «России» на Галину Глебовну приходилось выписывать пропуск. Канитель с паспортом. Но ничего. Зато из окон прекрасный вид. Варварка или Васильевский спуск. А лучше всего – внутренний двор, там росла рябина, желто-красная в сентябре.

Галина Глебовна как будто услышала его мысли.

Лежа на спине, она вдруг произнесла:

– Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все – равно, и все – едино.

Но если по дороге – куст

Встает, особенно – рябина...

– Какая на самом деле вредная ерунда! – ответил Олег Сергеевич.

– Ты что?

– А то! Ну, вот Цветаева вернулась в Россию. Зачем? Чтобы повеситься?

– Ты почему вдруг такой злой?

– Сказать?

– Скажи! – она приподнялась на локте.

– Хочу взять тебя под мышку и уехать. Куда-нибудь. Неважно куда. Главное – отсюда. У меня нехорошие чувства. Светлый промежуток кончается.

– Что-что?

– Я тебе как психолог говорю. Психоз – ремиссия – снова психоз. Ремиссия скоро кончится. Надо, в общем, пока не поздно.

– Странно, – сказала Галина Глебовна. – Ты же прежде всего писатель, ты ведь так говоришь, да? Да или нет? – он кивнул. – Как может писатель без родины?

– Бунин эмигрировал, Ахматова осталась, – сказал Олег Сергеевич. – Но вот вопрос: кому стало лучше от того, что Ахматова «была со своим народом»? В Париже у нее не арестовали бы сына, не травили бы. Представь себе: французский министр кричит с трибуны, что стихи Ахматовой вредны молодежи. Смешно ведь! – он перевел дух.

– Читателям лучше, что она осталась в России, – сказала Галина Глебовна.

– Про перчатку и потемневшее трюмо она могла писать где угодно, что в Париже, что в Лондоне. Хоть в Америке!

– А «Реквием»? – возразила Галина Глебовна.

– Да что за римское злодейство! – чуть не закричал Олег Сергеевич. – Требовать от поэта мучений, чтобы читателю было слаще? А если бы Бунин не уехал? Его бы расстреляли. И не было бы «Темных аллей», «Жизни Арсеньева», «Митиной любви»…

– Ты серьезно хочешь уезжать? – спросила она.

– А ты серьезно хочешь здесь оставаться? У писателей-эмигрантов есть хоть могилы. Кладбище Sainte-Geneviève-des-Bois. А где могилы Цветаевой и Мандельштама? Где могила Гумилева? Бориса Корнилова и Павла Васильева? Клюева? Введенского, Хармса, Нарбута, Гастева, Бабеля, Артема Веселого, Пильняка, Павла Флоренского...

– Погоди, – сказала она. – Погоди. Может быть, у тебя повесть не взяли в журнал?

– Если бы я тебя так не любил, я бы сказал: ты… в общем… Но ты просто поэт. Знаешь, чем отличается поэт от прозаика?

– Знаю, – сказала Галина Глебовна. – Поэт пишет коротко и в рифму. А прозаик длинно и нескладно. У поэта главное – эмоции. «Поэзия должна быть глуповата». Прозаик – человек разумный. Рациональный. Умнее поэта.

– Вот как? – покрутил головой Олег Сергеевич. – Занятно.

– Это ты мне сам говорил! – засмеялась Галина Глебовна. – В прошлый раз. Когда окно было во двор, где рябина.

Олег Сергеевич встал, достал мобильник из кармана брюк, поглядел на экран, хмыкнул.

– Мася звонила? – спросила Галина Глебовна.

– Нет. Клиент.

– Перезвонишь?

– Вечером он сам позвонит еще раз. Видишь ли, клиенты бывают разные. Одни дико обижаются, если я не сижу на трубке, как пожарный. Могут разорвать контракт. А есть такие, которые должны хорошенько подозваниваться. Должны добиваться, иначе не ценят. Вот это как раз такой.

– Точно не Масик?

– Фу! – сказал Олег Сергеевич и протянул ей телефон. – Как тебе не стыдно! На, убедись!

– Прости, – сказала Галина Глебовна. – Давай одеваться.

Вышли.

Навстречу по коридору шел электрик.

– До свиданья, – сказал ему Олег Сергеевич, подтолкнул локтем Галину Глебовну и прошептал: – По-моему, вылитый Стасик.

Галина Глебовна пожала плечами, но когда за поворотом они наткнулись на горничную с тележкой, полной шампуней и простынок, ткнула Олега Сергеевича в бок и сказала вполголоса:

– Вылитый Масик!

Потом гостиницу «Россия» тоже сломали.

Галина Глебовна и Олег Сергеевич огорчились, конечно. Но ничего. Гостиниц много. Вся Россия – наша гостиница, а мы – ее постояльцы.С

#03 (87) июнь-август 2016

Московский завод Renault освоил новую модель и дал ей имя Kaptur. Интересно, что в Европе компания продает очень похожий с виду автомобиль Captur. Более того, названия одинаково читаются с французским прононсом: «Каптюр». Нельзя недооценивать значение одной буквы в стране, где любую латиницу норовят низвести до кириллицы. Во что у нас рисковало превратиться слово Captur с несколькими его легко узнаваемыми прописями, даже неловко произнести.

Именно потому, что в чуждом языковом поле возникает опасность неблагозвучия или дурацкого подтекста, шекспировскому вопросу «Что в имени тебе моем?» придается огромное значение. Для надежности Mitsubishi Pajero на американском рынке перекрещивают в Montero, а «Жигули» в Европе – в Lada. Ляпнешь не то – и прощай, продажи! Воображаю, каково компании Peugeot в Латвии. По-латышски «пежа» – непристойное название женских гениталий.

И кто-то все это придумывает! Процессу выбора названия для любого товара (автомобиля тоже) в емком английском языке дали определение «нейминг». Знаменитый неймер Манфред Готта (это он придумал марку стирального порошка Persil) обогатил лексикон автомобилистов такими словами, как Actros, Agila, Omega, Panamera, Smart, Sintra, Twingo, Vaneo, Vectra… Многие решили, что эти имена синтезирует компьютер (такой технологией воспользовалась Renault для модели Megane). С мерседесовским Vaneo, правда, вышла незадача: кто-то вспомнил, что так вроде бы называлась линия косметики для гомосексуалистов.

Лингвистические проколы – любимая журналистская тема. Особенно в России. Только попади к нам на язычок, великий и могучий, с его щедрой фонетической палитрой, замешанной на многочисленных говорах и наречиях. Тут и единственная буква способна решить все. Думали ли в компании Nissan, что российские владельцы малолитражки Note начнут аккуратно переклеивать хромированные буковки на тыльной дверце автомобиля, чтобы сложить из них трогательно-наивное ENOT? Ну это, положим, куда ни шло. Но когда переклеивают название кроссовера Nissan Qashqai, чтобы сложилось «Какаш»!..

Марка и торговое наименование – как имя и фамилия. И то и другое легко оборачивается прозвищем. Логику не проследит даже самый тертый неймер. Название вездехода Mercedes-Benz G-класс происходит от слова Geländewagen («внедорожный автомобиль»). За тридцать семь лет производства легендарный автомобиль оброс целым шлейфом прозвищ. «Геленд», «гелик», «кубик», «киоск», «кирпич», «холодильник» и даже высокоинтеллектуальное «черный квадрат». Подмечено, что владельцы, говоря о своей машине, предпочитают именно наименование модели, а не марку. И этот психологический нюанс тоже учитывают при подборе названия.

Некоторые компании любят прятаться за отдельно стоящие буквы и за частокол цифр. Генри Форд нещадно эксплуатировал латинский алфавит – каждой своей новинке присваивал очередную букву. На Т сбился и снова начал с А. Peugeot отстаивает ноль в середине своих трехзначных индексов с остервенением собаки, защищающей конуру. Это именно благодаря Peugeot мы теперь имеем Porsche-911 (изначально он был 901-м).

Расширение автомобилестроительной географии все только усложнило. Как произносить китайские, индийские или малайские названия? Это не японцы с корейцами, сдавшиеся латинице. Тут – гордость. По праву крупнейшей промышленной державы Китай заявляет остальным: учите язык! Вот и приходится бегать по букинистам в поисках словарика Палладия, чтобы хотя бы прочесть правильно: не «Донгфенг» и не «Дунфен», а «Дунфын»! То есть «Ветер с Востока».

Что касается «Каптюра», уверен – его у нас вскоре переиначат в «Каптёра». Не самый худший вариант.

Кафе со смыслом

Фото предоставлено пресс-службой

Московская Hyundai Motorstudio – нечто среднее между автосалоном, лекторием и кафе.

Уличная жизнь оказалась для нас сложной наукой. Когда вместо кафе «Лира» в Москве возник первый «Макдоналдс», никто не верил, что у нас тоже будет как в Париже, а за столиком можно сидеть хоть до закрытия. И когда, наконец, открылись заведения на любой вкус и любую мошну, оказалось, что самое сложное – не просто поесть, а вот это ощущение праздника. Кофе как повод.

Между прочим, первыми до этого додумались автомобилестроители. В 1962 году компания Renault открыла на Елисейских Полях, на месте своей старейшей шоу-рум, «паб Рено». Здесь к посетителю не бросались навязчивые приказчики, глаза не мозолили неприличные ценники, и пахло не бензином, а свежемолотым кофе. Идею подхватили многие, и сегодня по пятикило­метровой туристической оси Елисейские Поля – авеню Гранд-Арме гуляешь, как по дилерской деревне.

Фото предоставлено пресс-службой

Красный Solaris демонстрирует чудеса эквилибристики.

А что в этом плане Москва? О том, чтобы втереться в подсознание потенциальных покупателей с алкалоидами колумбийской арабики, задумываются немногие. И вот компания Hyundai открыла на Новом Арбате дискуссионный клуб, где безусловный хит десятилетия, Solaris, выступает лишь элементом декора. Он, словно межпланетная станция из одноименного фильма, устремлен к звездам. В московской Hyundai Motorstudio можно и на автомобильные новинки поглазеть, а можно забраться на второй этаж и там, развалившись на диванах, блаженно зрить свысока на арбатскую праздность, попивая кофе и полистывая красочные фолианты о Корее. В Hyundai Motor-studio с завидной регулярностью проходят лекции, творческие встречи и семинары. Прямо аллюзия на первую оттепель, в духе «физиков и лириков»: «В Политехнический! / В Политехнический! / По снегу фары шипят яичницей. / Милиционеры свистят панически. / Кому там хнычется?! /  В Политехнический!» К слову,  московско-арбатская резиденция Hyundai раза в четыре больше парижско-елисейской.

Не худшая четверть века

Фото предоставлено пресс-службой

Škoda Felicia была разработана при участии инженеров Volkswagen в 1995 году. Ее дизайн создавала студия Italdesign Giugiaro.

Бежит время: чешская марка Škoda вот уже двадцать пять лет принадлежит германскому концерну Volkswagen. Соглашение вступило в силу 16 апреля 1991 года, хотя единоличным владельцем акционерного общества Škoda концерн стал только в 2000 году. Как ни парадоксально прозвучит, а Škoda Auto – самый успешный проект Volkswagen Group в новейшей истории. Благодаря Volkswagen Škoda вернула себе репутацию марки мирового уровня. С ее автомобилей слетел налет местечковости, как навсегда исчезли рабочие-зеки из цехов ее завода в городе Млада-Болеслав.

Сделка такого масштаба неизбежно носит политическую окраску. Ветер дул с набережной д’Орсе – приобрести автозаводы Škoda также нацелилась компания Renault. Однако галльская заносчивость натолкнулась на германофильство чешской технической интеллигенции. Непосредственный участник событий, тогдашний генеральный директор Volkswagen Карл Хорст Хан в своих мемуарах упоминает о неких намеках «на вещи, которые касались заглаживания наших исторических ошибок». Хотелось бы, конечно, заглянуть в закулисье переговоров, но приходится довольствоваться типовой мемуарной формулировкой: «…при помощи нашего тщательно обоснованного предложения удалось убедить правительство Чешской Республики в преимуществах сделки с VW». Остальное, вероятно, доктор Хан унесет с собой в могилу.

Фото: Bloomberg/Getty Images

Компания Škoda Auto является сегодня крупнейшим работодателем в Чехии иСловакии.

Что в итоге потеряли и что приобрели чехи и словаки? За четверть века компания Škoda инвестировала около одиннадцати миллиардов евро в исследования и разработку новых моделей, в расширение производства. Škoda единственная не только выпускает автомобили в Чехии, но и разрабатывает их на территории страны, причем зачастую в интересах всей Volkswagen Group. В сфере высоких технологий, разработок и дизайна на заводе в Млада-Болеславе работает около двух тысяч специалистов. Ни при императоре австрийском, ни в независимой Чехословакии, ни тем более при коммунистах Škoda не щеголяла таким разнообразием автомобилей – от сверхкомпактного Citigo до флагманского Škoda Superb. Все это – в более чем сорока версиях. За год компания выпускает миллион с лишним автомобилей (вдвое больше АвтоВАЗа) и предлагает их на рынках ста стран.

Самым неожиданным образом сделка четвертьвековой давности отразилась на Словакии. Сегодня она самая «автомобилестроительная» страна в мире: на тысячу граждан ежегодно приходится сто девятнадцать произведенных в стране автомобилей. Братиславский завод трудится сразу на пять марок концерна: там выпускают автомобили Audi, Škoda, Seat, Volkswagen и кузова для Porsche Cayenne.

Фото: Alamy/ТАСС

Завод Škoda вБратиславе стал настоящей туристической достопримечательностью: с конвейера на обкаточный участок автомобили доставляет… канатная дорога!

Следует сказать и о том, что компания Škoda является крупнейшим работодателем региона – на ее предприятиях трудятся двадцать восемь тысяч человек. Двадцать пять лет назад ни в Чехии, ни в России еще толком не знали, что такое остаться без работы. Кстати, грядет еще один четвертьвековой юбилей: 3 июля 1991 года в России принят закон «О приватизации», одной из целей которого было ограничить допуск в страну иностранного капитала. Чешский автопром прошел другим путем и вроде бы не проиграл.С

Как жить

В предпоследнем фильме Бондианы, в котором снялся актер Дениэл Крейг, «Координаты скайфолл», немолодой британский шпион Джеймс Бонд впервые встречается с новым Q, квартирмейстером разведки — молодым хипстером в узком галстуке и модных очках. Встреча проходит в картинной галерее перед полотном Уияльма Тернера «Последний рейс корабля “Отважный”», и Джеймс Бонд недоволен, что его новый ассистент, отвечающий за техническое обеспечение его работы, юн:

— Молодость не гарантия свежих решений, — говорит агент.

— Всего за один вечер я могу доставить больше неприятностей, сидя в пижаме перед ноутбуком, чем вы за год оперативной работы, — отвечает Q.

— Тогда зачем нужен я?

— Все-таки иногда надо и пострелять, — издевательски говорит молодой человек.

— Ну или побегать. Ведь в пижаме далеко не убежишь.

В конце мая Дениэл Крейг отказался играть шпиона в следующих сериях, хотя ему и предложили гонорар в 100 миллионов долларов, что в два раза больше, чем он заработал за все четыре съемки в Бондиане. Теперь продюсер проекта Барбара Броколли должна выбрать нового актера, и эта вакансия, как и 10 лет назад, когда выбор Крейга вызвал скандал, служит отличным индикатором настроений в обществе. И если выбор Крейга на роль Бонда в свое время вызвал нарекание фанатов из-за того, что актер блондин, а книжный Бонд был брюнет, то теперь среди главных претендентов на роль — чернокожий актер Идрис Эльба и известная по роли агента Скалли Джилиан Андерсон.

Но кандидатура нового Бонда — вопрос нетривиальный, потому что даже сам киношный Бонд чувствовал, что развитие современных технологий его «поджимает» и может лишить работы.

В действительности работа шпиона-разведчика не имеет ничего общего с кино.

«Черт, я не ждал, что все будет как в фильме про Джеймса Бонда. Я не ждал, что буду летать на вертолетах, но рассчитывал, что хотя бы буду работать под другим именем», — жаловался Виктор Подобный, один из россиян, обвиняемых в шпионаже против США.

«Ты себе не представляешь, что это за страна и как она может быть опасна»

Обвинить в шпионаже против своей страны могут человека, который совершенно этого делать не собирался —так, например, было в деле бывшего военного аналитика Института США и Канады Игоря Сутягина, которого в 2004 году осудили на 15 лет за передачу секретной информации британцам. В 2010 году Сутягина обменяли на десять российских шпионов, задержанных в США, которые, в отличие от военного аналитика, действительно работали на другое государство.

Анна Чапман, Михаил Васенков, Михаил Семенко и другие разведчики-нелегалы действовали в лучших традициях шпионских фильмов: для связи с российскими коллегами они использовали закодированные в изображения сообщения, записки с невидимыми чернилами и обмен одинаковыми чемоданами в общественных местах. Вернувшихся на родину разведчиков Владимир Путин назвал людьми, которые «положили свою жизнь на алтарь Отечества».

Но это был редкий случай: власти государств не часто признаются в том, что задержанные в других странах по подозрению в шпионаже — их разведчики. Подробности таких дел могут долго оставаться тайной для широкой общественности. Как, например, было в деле американки китайского происхождения Сэнди Фан-Гиллис.

Фан-Гиллис была в Китае дюжину раз — по работе, которая заключалась в сопровождении предпринимателей из США во время различных коммерческих сделок с китайскими компаниями. В марте 2015 года она отправилась в южный Китай в составе очередной делегации бизнесменов и чиновников из Хьюстона. За ужином накануне отъезда американка предупредила коллег, что ей надо уйти на встречу с другом. Когда на следующий день делегация уже покидала Китай, Фан-Гиллис так и не появилась. Позже вечером она связалась со своим мужем Джефом Фан-Гиллисом и сказала, что ей нужно задержаться в Китае на пару дней. Через два дня Фан-Гиллис снова позвонила супругу и сообщила, что все еще не закончила некоторые дела. На этот раз, заметил Джеф, ее голос звучал встревоженно. Потом она пропала еще на неделю.

Тогда Джеф обратился в американское консульство в Китае с заявлением о пропаже жены. Буквально через 20 минут пришел ответ: Сэнди Фан-Гиллис находится под стражей китайской службы безопасности. И лишь еще через 6 месяцев стало известно, почему: американку заподозрили в деятельности, наносящей вред национальной безопасности Китая.

Семья Фан-Гиллис боится давать интервью и поднимать вокруг дела шумиху: вдруг власти Китая решат, что активная борьба за свободу женщины связана с тем, что она — действительно ценный сотрудник спецслужб США. Муж Сэнди даже закрыл сайт в ее поддержку спустя два дня после открытия — решил, что это может создать дополнительные проблемы. В сентябре через американского консула, навестившего Фан-Гиллис в тюрьме, ей удалось передать мужу записку: «Ты себе не представляешь, что это за страна и как она может быть опасна для тебя. Пожалуйста, надави на Конгресс и президента, чтобы они занялись переговорами о моем освобождении».

Директор американо-китайского института Киссинджера Роберт Дэли убежден, что «шпионская война» между странами была неизбежна: три года назад в США арестовали шесть граждан Китая, укравших семена риса особого сорта, на разработку которого было потрачено более 30 миллионов долларов; в 2014-м за кибершпионаж в области энергетики Штаты арестовали пятерых китайских военных; в 2015-м еще шесть граждан Китая осудили за экономический шпионаж в пользу китайских госкомпаний. Арест гражданки США, считает Дэли, может быть ответом Китая на преследования китайских граждан в Штатах.

Но спустя год после ареста Фан-Гиллис китайские спецслужбы так и не предоставили доказательств ее причастности к шпионажу, а окончательное обвинение все еще не предъявлено; власти США в свою очередь не подтвердили, что американка была их разведчиком. Все это время Фан-Гиллис находится в тюрьме китайского городского округа Наньнин.

«Я не ждал, что будет, как фильмах про Бонда, но рассчитывал на другое»

Российские власти тоже не всегда сознаются в том, что их граждане ведут разведывательную деятельность на территории других государств, даже когда все доказательства говорят об обратном. Меньше месяца назад к 2,5 годам тюрьмы за участие в шпионской сети был приговорен зампред ВЭБа в США Евгений Буряков. Его сообщниками, по данным ФБР, были два россиянина: Игорь Спорышев и Виктор Подобный — вместе они пытались добыть информацию о новых санкциях в отношении российских банков и об альтернативных источниках энергии, разрабатываемых в США. Прокуратура пришла к выводу, что россияне работают на Службу внешней разведки РФ, в пользу этой версии на суде были предоставлены материалы прослушки.

Подобный жаловался Спорышеву в одном из разговоров, что работа оказалась совсем не бондовской. В другом разговоре Спорышев делился своими мыслями об успешной вербовке информаторов: «С одной я начал с того, что мне понадобились ответы на некоторые вопросы, в которых мне не помогли открытые источники. Поэтому я был заинтересован в поисках информации из платных изданий и от независимых экспертов, которые обсуждают эти вопросы между собой как бы за закрытыми дверями. Я получил положительную реакцию на такую просьбу, никакого неприятия. Со второй была проблема. Я догадываюсь, как стоит вести себя с такими женщинами, но у меня не получается попробовать: она не подпускает к себе достаточно близко. Чтобы с такой сблизиться, надо либо с ней переспать, либо найти другие способы влияния, чтобы она соглашалась выполнять мои просьбы».

В отличие от Подобного и Спорышева, которые обсуждали свою службу в СВР, не сильно беспокоясь о безопасности, Евгений Буряков действовал аккуратнее и о своих прямых связях с разведкой не говорил. О том, что Буряков причастен к сети, ФБР узнало из одной из прослушек Спорышева. Но в заключительном обвинении ФБР предоставило прослушку телефонного разговора Бурякова и Спорышева, которому понадобилась помощь в составлении вопросов для одного из российских «новостных агентств»:

— Привет, Евгений.

— Привет.

— Можешь говорить? Помощь нужна.

— Ага.

— «Новостное агентство» очень просит составить три вопроса про Нью-Йоркскую фондовую биржу — наверное, кто-то сверху попросил. Что-то, что было бы нам интересно. Можешь помочь?

— Сложный вопрос… Надо сообразить.

— Сообразишь за 15 минут?

— Попробую. Мне перезвонить?

— Да, набери.

Через 20 минут Спорышев сам перезвонил Бирюкову:

— Ну, я подумал. Не знаю, сработает ли, но можно спросить про фонды ETF:  E — Exchange…

— Да, знаю.

— Как их используют, по какой схеме с их помощью дестабилизируют рынок.

— … Механизм стабилизации рынка... в современных условиях.

— Дестабилизации.

— Ага.

— Потом можно спросить, что думают об ограничении использования торговых роботов. Еще можно про потенциальный интерес участников рынка к продуктам, связанным с Россией.

Раскрыть шпионов удалось с помощью агента ФБР, который выдал себя за аналитика американской энергетической компании. Агент устанавливал подслушивающие устройства на папки с документами, которые передавал Спорышеву.

Слежка за россиянами длилась два года. За это время из США успели уехать и Подобный, и Спорышев. При задержании Буряков сначала отрицал вину, но в итоге пошел на сделку со следствием. В МИД России заявили, что уголовное дело против российской шпионской сети — лишь очередная провокация: «Российско-американские отношения из-за враждебной линии Вашингтона уже давно переживают весьма непростой период. Видимо, действуя по принципу "чем хуже, тем лучше", в США решили запустить очередной виток антироссийской кампании».

«У сегодняшних шпионов общий враг»

В своем выводе, что шпионаж не сильно похож на то, что показывают в фильмах о Джеймсе Бонде, Виктор Подобный был абсолютно прав, уверяет бывший офицер международного управления израильской полиции Сергей Мигдал. Он рассказал «Снобу», как изменилась работа шпионов за последние 15 лет и почему разведывательные службы продолжают рисковать своими людьми, несмотря на появление новых технологий.

«В реальности Джеймс Бонд — это не менее 10 человек»

В мире разведки Джэймса Бонда не существует. Его работу делает команда из десятка человек: один умеет соблазнять женщин, другой вызывать доверие у совершенно незнакомых людей, третий стрелять с одной руки с 500 метров без промаха, четвертый — влезать за 30 секунд в любой компьютер. Еще 20 человек должны вести наружное наблюдение и обеспечивать безопасность первых агентов. Ян Флеминг знал, что Бонд — лишь собирательный образ, просто он очень удачен для использования в книгах и кино. Зато другой британский писатель и экс-сотрудник Ми-6, Джон ле Карре, был большим противником «бондианы», его шпионы — полная противоположность Джеймса Бонда. Они более настоящие — в их работе много рутины.

Разведывательная деятельность делится на несколько направлений. Оперативники относятся к HUMINT — Human intelligence, или «агентура разведки», — это самый древний вид шпионской работы. SIGINT — signals intelligence, радиоэлектронная разведка, сегодня по большей части состоит из прослушки и взлома компьютеров и смартфонов. За последние 25 лет именно в этих направлениях сильнее всего изменилась работа спецслужб и контрразведки. Кроме них есть IMINT — Imagery intelligence, видовая разведка, которая в основном включает в себя аэросъемку и космическую съемку, — и MASINT — Measurement and signature intelligence, измерение и оценка сигнатур.

Агентуру разведки можно разделить на три вида: официальная, полуофициальная и неофициальная — последних в Союзе называли разведчиками-нелегалами. Официальная агентура — разведчики, которые находятся под дипломатическим прикрытием в посольстве родной страны. Это защищенные люди, их нельзя арестовать, можно только выдворить из страны с пожизненным запретом на обратный въезд в худшем случае. К слову, все приличные страны неукоснительно соблюдают это правило.

Полуофициальные разведчики — это люди, которые работают под прикрытием сотрудников официальных организаций или, например, журналистов. У них нет неприкосновенности, но в силу своих прикрытий они вхожи во многие места, куда просто так нельзя попасть. Такая разведка была очень популярна в Израиле и Союзе — чаще всего ею занимались представитель ТАСС и АПН СССР. Популярность полуофициальной разведки в Израиле была связана с тем, что поначалу со многими государствами, которые были к нему враждебны, у него не было дипломатических отношений. А значит, нельзя было отправить агентуру под прикрытием дипломатов.

По этим же причинам и в Израиле, и в Советском Союзе была сильно развита сеть нелегалов — людей, которые полностью мимикрировали под граждан других государств. К этой сети также можно отнести завербованных агентами местных жителей. У нас принято говорить: настоящий разведчик должен уметь завербовать телеграфный столб. Оперативнику часто приходится быть для своего объекта близким другом, заменяющим ему родителей, братьев и сестер. При этом в жизни разведчики неприметны: это не двухметровые красавцы, от которых мальчики и девочки падают штабелями на улице. Джеймс Бонд с излишним вниманием к себе не боролся, наоборот, всем рассказывал, как его зовут — агенты так не поступают.

Совсем недавно, в 2010 году, американцы раскрыли целую сеть российских нелегалов. Еще один известный пример — Вольфганд Лотц, разведчик-нелегал Моссада, сын немца и еврейки. В 1950-х годах под видом офицера СС он отправился в Египет, который приютил у себя множество нацистских ученых и инженеров, помогавших Египту разрабатывать химическое оружие и ракеты. Лотц, блондин с голубыми глазами, идеально говорящий по-немецки, владел собственным гольф-клубом недалеко от Каира, куда ходили все советские, египетские и немецкие генералы и офицеры-экспаты. Он собрал большое количество полезной информации, которая в 1967 году принесла Израилю победу в Шестидневной войне. Но контрразведка Египта все же раскрыла Лотца, его приговорили к смертной казни, хотя ему повезло — в 1973 году его обменяли на египетских генералов и офицеров. Лотц потом еще книгу об этом написал.

Нам известно мало историй про шпионов, потому что мы узнаем об этом, только когда операции раскрыли или провалили. Даже внутри израильской разведки никто ничего не знает о подразделении разведчиков-нелегалов: они сидят в отдельном здании, а их директор известен только директору Моссада и его заместителю.

«Шпионске камеры и жучки — прошлый век»

Сегодня разведчики-нелегалы — большая редкость, потому что этот вид шпионажа — самый опасный. Но он себя не изжил: это важнейшая работа, которую не заменят никакие технологии. В криминальной разведке полиции я работал с самыми разными гаджетами и устройствами наблюдения. Проблема всех этих приборов — в аккумуляторах. Несложно сделать крохотную камеру или маленький передатчик, но батарейка для них понадобится заметных размеров. Кроме того, ее надо менять. Мы по-разному решали эту задачу: например, устанавливали технику, подключая ее к сети. Но тогда ее легко обнаружить, просто проверив нагрузку на сеть. Если использовали аккумуляторы, раз в несколько дней их приходилось менять: это целая спецоперация с отвлечением охраны, прислуги и посторонних людей.

Сейчас в разведке камеры и жучки — это прошлый век. Есть интернет, к которому мы все подключены через смартфоны и компьютеры. Зачем проводить спецоперации, если следить можно, не выходя из большой подземной комнаты в Москве или Тель-Авиве. Не надо подключаться ни к каким спутникам — это стрельба из пушки по воробьям, — есть дроны, которые могут через окно подсматривать и подслушивать с помощью высокочувствительных микрофона и камеры. Ими можно управлять за десятки километров. Есть дроны размером с кухонную тарелку, которые могут нести специальное оборудование на расстояния в два десятка километров, аккуратно присесть на подоконник, закрепить прослушку на оконной раме и незаметно улететь.

Но чтобы знать, кого прослушивать, за кем наблюдать, чтобы анализировать собранную информацию, нужен человек. В разведывательных органах оперативников — один процент, остальные занимаются их обеспечением и изучением информации. Главнокомандующего Организации освобождения Палестины Абу Джихада, заместителя Ясира Арафата, убил израильский спецназ, высадившийся с подводной лодки в Тунисе. Они проникли к нему в дом и там убили его. Сегодня то же самое может сделать стратегический беспилотник, который целыми днями способен крутиться в воздухе в ожидании нужного момента. Так, например, командующего военной организации «Хезболла» Имада Мугнию, который несколько лет скрывался от спецслужб, убили с помощью беспилотника. Но, чтобы это было возможно, агенты израильской разведки должны были вычислить его местонахождение. Мугния был крайне осторожным, даже не пользовался телефонами. Найти его удалось благодаря любовнице в Дамаске, к которой он приезжал в определенное время на определенной машине — это информацию добыли агенты.

Технологии позволяют разведывательным органам не рисковать своими Джеймсами Бондами — никто не хочет терять своих офицеров. Поэтому, с одной стороны, работа стала проще. А с другой — сложнее, потому что за последние 15 лет главные задачи шпионов сильно изменились, теперь у нас общий враг. И в Америке, и в Англии, и во Франции 90 процентов усилий органов разведки переброшено на борьбу с международным джихадистским террором, у которого нет штаба.

К слову, после присоединения Крыма и конфликта России с Украиной, в США и Британии жаловались, что у них нет ресурсов и сил следить за деятельностью российской разведки в Париже, Лондоне, Вашингтоне и других местах. В российском посольстве в Лондоне сейчас занимается шпионажем не меньше людей, чем во времена холодной войны, в 1970-х. Но у британской контрразведки от тех времен осталось лишь 5 процентов ресурсов, остальные — занимаются поимкой исламских террористов и предотвращением различных заговоров.

На прошлой неделе было ровно десять лет, как скончался сэр Питер Смитерс — дипломат, юрист, садовод, шпион британской разведки и один из прототипов главного героя романов Яна Флеминга о Джеймсе Бонде. Смитерса чаще называют прототипом-антиподом — ничего общего с Бондом он не имел. Не пил, не убивал, не работал один, его не забрасывали на вражескую территорию, диверсии не совершал, но умел держать себя на светских раутах и добывать полезную информацию — тихо и незаметно. Ничто в некрологе, посвященному Смитерсу, не рассказывает о его удивительной жизни и секретных заданиях: “Капитан третьего ранга в отставке сэр Питер Смитерс умер у себя дома в Вико Моркоте, Швейцария, в своем роскошном саду, который он сделал одним из самых красивых в Швейцарии и Европе". Настоящий разведчик.