Новости

Врачу избрали меру пресечения— подписку оневыезде. Министр здравоохранения Вероника Скворцова поручила Росздравнадзору проверить факт избиения досмерти пациента. Директор департамента общественного здоровья икоммуникаций Минздрава Олег Салагай назвал поведение врача категорически недопустимым сэтической точки зрения.

Поверсии следствия, 29декабря 2015 года вбольницу поступил пациент, который вовремя одной изпроцедур ударил ногой медсестру. Врач вступился занее иударил его полицу. От этого пациент упал искончался из-за черепно-мозговой травмы отудара затылком опол.

Винтернете появилось видео, накотором записан конфликт врача ипациента. Нанем видно, как врач несколько раз ударил иповалил напол еще одного мужчину, вошедшего вкабинет. После медработники исам врач пытались помочь пострадавшему пациенту, нонесмогли его спасти.

Следственный комитет возбудил уголовное дело постатье «причинение смерти понеосторожности». Ведомство пока незнает, насколько сильно пострадала медсестра, которую ударил пациент.

Новости

Сообщение опожаре вчастном одноэтажном жилом доме поступило вМЧС 9января в00:40. Вдоме жила семья извосьми человек:двое взрослых ишестеродетей. Первые пожарные машины прибыли кместу пожара через восемь минут.

«Изокон дома вырывалось открытое пламя. Внутрь дома зайти было невозможно, натушение пожара были поданы четырествола. Открытое горение было ликвидировано в01:17 помосковскому времени»,— говорится насайте МЧС.

Впожаре также пострадал 47-летний глава семьи. Онполучил ожог70-75процентов тела. Шестой ребенок вовремя пожара находился у бабушки. Дом находился вдали отдругих домов, иопожаре поздно сообщили, отмечают вМЧС. Причина пожара пока неизвестна. Дом отапливали дровами исамодельными электронагревателями.

Татарстанские следователи возбудили уголовное дело по факту пожара по части 3 статьи 109 Уголовного кодекса (причинение смерти по неосторожности двум и более лицам). По предварительным данным, причиной пожара стала неисправность электропроводки или неосторожное обращение с огнем. Помимо этого, следствие намерено разобраться в бездействии должностных лиц, которое могло привести к гибели людей, по статье 293 УК (халатность).

Пожар прокомментировал винстаграме уполномоченный поправам детей при президенте Павел Астахов: «Страшный пожар вТатарстане унес жизнь пятерых малышей иихматери. Иснова: алкоголь, беспечность, халатность... Неоправданно, жестоко, чудовищно.... Представитель уполномоченного вреспублике наместе выясняет обстоятельства трагедии ипринимает участие воказании помощи оставшемуся вживых ребенку».

Новости

Регистрация доменных имен может быть связана свнедрением системы CarPlay, позволяющей владельцам смартфонов iPhone совершать звонки ипрослушивать голосовые сообщения, неотрывая рук отруля.

Досих пор Apple неговорила опланах выпустить собственный автомобиль, нокомпания ранее активно нанимала специалистов автомобильной отрасли, вчастности, изконцернов Ford иMercedes-Benz.

Глава Apple Тим Кук уже комментировал слухи овозможном выпуске Apple собственного автомобиля. «Яполагаю, что отрасль находится вточке перехода когромным изменениям, непросто эволюционным изменениям»,— сказал Кук. Он не стал отвечать на прямой вопрос о разработке компанией собственной машины, но дал понять, что технологические сдвиги в отрасли позволяют сторонним компаниями также заняться автомобильным бизнесом.

Вконце сентября газета The Wall Street Journal соссылкой наисточники вApple писала, что компания собирается к2019 году выпустить собственный электромобиль. Проект поего созданию носит кодовое имя «Титан».

10 курьезов автомобильного года

Автомобильный обозреватель «Сноба» предлагает вспомнить десять самых любопытных сенсаций, потрясших мир автопрома в прошедшем году

#08 (85) декабрь 2015 - февраль 2016

Урожайный год для писателя – в 2015-м вышли сборник его рассказов «Как же ее звали?» и роман «Вера», за который Снегирев получил литературную премию «Русский Букер». И вот – дебют в журнальной версии «Сноба», рассказ «Ипотека». Очень чувственный, несмотря на название.

Фото: National Trust Photographic Library/Mark Fiennes/Bridgeman Images

Москву банкир заполучил. Обхаживал, штурмовал и своего добился. Но что толку. Он знал, она ему не принадлежит. Будь его воля, он бы сровнял с тротуарной плиткой все местные особнячки и башни. А потом бы и плитку выковырял. Бронзовые памятники пустил бы на цветмет, а гранитные – на щебень. А парки бы вырубил. В общем, непростые отношения были у него с городом.

Родился банкир в Сибири, куда во время германского наступления эвакуировали мальчишку-отца. Мать была из местных. Постоянно лепила пельмени. Отец выучился, получил должность, но стремился обратно. Правда, не в родное местечко, а в какой-нибудь из миллионных городов европейской части державы. Строго говоря, в столицу.

Отца, однако, обездвижило какое-никакое благополучие. Женился, родил сына, дали квартиру, оброс уютом. А банкир, который тогда еще банкиром не был, едва совершеннолетия достиг, решил папашину мечту осуществить. Подтолкнуло его к этому одно заурядное в тех краях событие. Провожал девушку, а на обратном пути повстречал незнакомых пацанов.

– Ты откуда? – спросили пацаны.

– С Редукторной, – ответил будущий банкир.

– Это тебе минус, – сказали пацаны и давай его колотить велосипедными цепями по шапочкепетушку.

Оклемавшись, наш герой стал посещать качалку и прекратил прогуливать лекции. Женился. На той самой, проводы которой привели к личностному росту. Ее неуклюжие ласки не слишком его будоражили, но сексуальные потребности имелись, а за юбками бегать – ни на какую учебу времени не хватит. Лучше, чтоб всегда под рукой. Не фотомодель, зато своя.

Наступившая эпоха перемен давала о себе знать: магазины опустели, студенты и аспиранты целыми курсами отбывали за океан. Только не он. Его целью была Москва. Ясно осознав, что на ближайшие лет десять ученые степени утратят актуальность, а возможности откроются безграничные, молодой человек бросил недописанную кандидатскую и купил два билета до столицы, годовалая дочь имела право на бесплатный проезд.

Осторожные люди назовут такие действия опрометчивыми, но судьба, как мы вынуждены заметить, благоволит отчаянным. Правда, не сразу. Путь покорения столицы незащитившийся аспирант начал с распространения бесплатных рекламных газет. Катил за собой тележку, раскладывал по ящикам. Быстро сообразив, как устроено дело, он нанял десяток исполнительных горемык и вскоре охватил сетью подконтрольных доставщиков целый район. Не успела бурная река барышей потечь в его карманы, как владельцы самой газеты обнаружили оборотистость своего непримечательного, казалось бы, вассала и выперли его, отжав наработки.

Вместо того чтобы сетовать на судьбу, приезжий стал присматриваться к зарождающемуся рынку ценных бумаг и даже написал несколько статей экономического характера. Статьи заметили в уважаемом печатном издании и предложили сотрудничество. Еженедельный анализ роста и падения акций, валют и сырья кормил банкира, супругу и растущий организм дочери вполне сносно, но неопределенность судьбы газетного обозревателя тяготила. Супруга выражала недовольство бытом съемных квартир, сколиоз дочери требовал консультаций дорогостоящих врачей. Колеблющийся аналитик отчаянно озирался.

Упорство было вознаграждено. Вследствие постепенного упорядочивания местного хаоса один крупный европейский банк вышел на здешний рынок. Несколько лет присматривались, окопавшись в офисе-представительстве, и вдруг поняли: пора. Во всех крупных городах пресловутой европейской части государства началась подготовка к открытию отделений для частных клиентов. Потребовались новые специалисты, вот тут-то наш герой и стал собственно банкиром – женатый мужчина, отец дочери-первоклассницы, автор толковой аналитики получил должность в отделе ипотечного кредитования.

Новоиспеченный банкир обзавелся тремя подобающими костюмными парами, двумя темными для осени, зимы и весны и одной светлой для лета. Купил ботинки для холодного времени года и туфли для теплого. Портфель для деловых бумаг у него уже имелся – супруга подарила заранее в качестве намека на необходимость перемен, а возможно, предчувствуя их. На своем новом поприще он скоро преуспел, и регулярное жалованье позволило арендовать двухкомнатную квартиру в одном из центральных кварталов, чрезвычайно востребованных у ценителей жилья с так называемой атмосферой. Все шесть переулков в том квартале возле пруда пользовались высоким спросом, но каждый имел еще и собственную армию почитателей. Банкир знал точно, какой именно дом нужен ему. Восьмиэтажный в два подъезда. Дом был крепок и красив своим толковым без излишеств устройством, окнами смотрел на прямоугольную чашу пруда, но не это определило выбор банкира. Весь первый этаж дома занимал магазин мебели и различных предметов уюта. Банкир заходил в этот магазин и разглядывал пузатые, с замысловатыми латунными накладками французские комоды, фламандские стулья из серого дуба с точеными ножками, расписные туалетные столики из Италии, мраморные камины из южных американских штатов, но не эти безусловно замечательные объекты пленили его сердце. Они служили лишь прелюдией, поводом для томительного ожидания встречи с главным. Прогулявшись по магазину, банкир ступал за дверь, на тротуар, и, сдерживаясь, чтобы не броситься скорее вперед в такт разгоняющемуся сердцу, подходил к витрине.

За обширным цельным стеклом была обустроена самая настоящая комната. Убрана она была со сдержанной, элегантной и благородной роскошью, с той самой, к которой не подкопаешься, которая с одинаковой легкостью покоряет и неотесанных варваров, и заносчивых аристократов, и чопорных, непреклонных пуритан. Здесь было все: легкие занавески, кокетливо отодвинутые ровно настолько, чтобы распалить мечты, ковер, узором и пушистостью ворса сулящий усладу и глазу, и пяткам, кресло с дутыми подлокотниками, обещающее отдых телу. Сдержанный свет проникал сквозь замысловатые хрустальные загогулины, в кущах которых тлели три двадцатипятиваттные свечи. Центром этой вселенной была кровать с высокой спинкой и четырьмя витыми колонками по углам. Просторы кровати укрывало одеяло из шиншильих шкурок, по которому были игриво разбросаны плюшевые подушки. Весь этот ансамбль из ткани, меха, дерева и хрусталя волновал и обещал такое счастье, которое если однажды испытаешь, то оно уже навсегда с тобой.

Когда семейство переехало, банкир ничего супруге о кровати не говорил. Ходили с ней мимо витрины, невзначай задерживаясь, но супруга оставалась слепа. Это лишь подтверждало уже устойчиво разместившуюся в нем мысль, что они с ней совсем не родственные души.

Охваченный тайными грезами, он однажды набрался смелости и весьма даже развязно поинтересовался стоимостью своей ненаглядной. Цифра, вычитанная любезной продавщицей из каталога, включала в себя доставку и сборку, но сама по себе оказалась непосильной. Изрядно и даже избыточно улыбаясь, чтобы скрыть отчаяние, он стал как бы прикидывать в уме резонность сделки, сказал, что посоветуется с домашними, и некоторое время проходил мимо витрины, не поворачивая головы.

Вопреки этим разочарованиям дела шли в гору. Теперь банкир мог баловать супругу и дочь каникулами в Европе и не смотреть на цены в меню, когда выбирал в ресторане блюдо. Последнее было его мечтой с детства, ступенью, которую давно хотел оставить позади. Одобряя или, напротив, блокируя выдачу кредита, банкир наслаждался собственными полномочиями. Просители и подчиненные за редким исключением напоминали чуткий сенсорный экран, отзывающийся на любые, даже на едва заметные его мановения. Бывало, к нему приходили знаменитости. С одним артистом, известным ролями положительных героев, банкир и вовсе стал приятельствовать.

Случилось это так. Артист, не снимавший во время первого разговора с банкиром темных очков, что объяснялось не столько нежеланием быть узнанным, сколько заплывшими глазами – результатом ночных злоупотреблений, так вот, артист этот, пребывающий в начале встречи в дурном настроении, неожиданно к банкиру проникся. То ли стакан прохладного морса, предложенный банкиром и оказавшийся весьма кстати, то ли крепкая фигура самого банкира и его простая, не подобострастная манера общаться, а может быть, умение уместно и неглупо пошутить, одним словом, было в банкире что-то, вызвавшее у артиста симпатию. Он снял очки и, принеся извинения за внешний вид, спросил, где бы сам банкир выбрал квартиру, будь у него такая необходимость.

– В моем доме, – не моргнув глазом, ответил банкир. – Соседняя четырехкомнатная как раз продается.

Это было сущей правдой. Хозяйка упомянутой квартиры, много лет проживающая в Евросоюзе, до недавних пор сдавала свою недвижимость молодой паре, она – переводчица из местных, он – высокооплачиваемый иностранный консультант, теперь же заоблачные цены на квадратный метр подсказали хозяйке, что пора продавать, потому что долго такое продолжаться не может. Переводчице и консультанту велели съезжать, а квартиру выставили на рынок. Банкир даже ходил ее смотреть. Уютные спальни, просторная гостиная с видом на верхушки деревьев, за которыми прямоугольник пруда, удобная кухня, ванная с окном.

Позволить себе все это банкир, однако, не мог, как не мог позволить кровать с витрины. Зато он так увлеченно рассказывал, так ярко описывал плюсы модного, набирающего обороты района, что актер в тот же день связался с агентом, а на следующий внес аванс и оформил кредит на пять лет под двадцать процентов.

Следующие полгода банкирское семейство страдало от зуда дрелей и воя болгарок. Пол на этаже то и дело был усыпан цементной пылью, которая липла к подметкам и проникала в их тесный коридорчик. Лифт ломался от перегрузок, а похожий на половинку старомодного танка огромный контейнер для осколков кирпича и обломков перегородок ставили так близко к парадной двери, что протиснуться не перепачкавшись не удавалось.

В один прекрасный день страдания семейства были вознаграждены. Грохот и вой ремонта сменился шумом новоселья, и банкир с семейством оказались в числе приглашенных. В назначенный час банкир, одетый в розовое, подобающее, как ему казалось, поло и джинсы, с бутылкой итальянского вина в руке, сопровождаемый супругой в блестящем синтетическом платье и дочерью в балахоне, скрывающем сколиоз, вышел из своей двери, чтобы позвонить в соседнюю. Звонить ему не пришлось – новая дверь благородного цвета тропического дерева была приоткрыта. Не успел банкир со своими дамами пройти внутрь, как из подошедшего лифта вывалился мужчина в шортах и шлепанцах на босу ногу, а следом за ним две девицы, обе достойные самой горячей похвалы. Стуча каблуками и шаркая шлепанцами, один из которых слетел, был нащупан пальцами ноги и надет обратно, троица эта пролезла в распахнутую банкиром дверь. Причем одна из девиц, брюнетка, в которой супруга банкира опознала ведущую утреннего телешоу, так вот, эта девица сказала банкиру «спасибо» и самым прелюбезным образом улыбнулась ему своими отрихтованными губами.

Внутри царили гвалт и веселье. И ароматы слышались волнующие и, кажется, незаконные. На перепланированных просторах выровненного пола, среди зашпаклеванных и выкрашенных стен, перед распахнутыми настежь на кроны деревьев и гладь пруда двойными стеклопакетами в деревянных переплетах – повсюду пританцовывали, переступали, заплетались и выделывали совершенно немыслимые выкрутасы многочисленные ноги в новых туфлях и стоптанных ботинках, на двадцатисантиметровых шпильках и на подошвах совершенно плоских, а хозяин и вовсе встречал гостей босиком.

Обняв банкира как родного, приложившись к ручке супруги, чмокнув в щеку дочь, артист принял итальянскую бутылочку несколько небрежно, тотчас ее куда-то сунул и проводил новоприбывших к верстаку, заваленному яствами, уставленному винами и посудой. По другую сторону верстака орудовал бойкий молодец в переднике. Он мигом навалил всем троим горы закусок, снабдил банкира порцией односолодового, супругу – бокалом белого, а дочери всучил стаканчик чего-то с пузырьками.

Происходящая круговерть была для вновь прибывших непривычной: банкир тотчас выпил свое и смутился, когда наблюдательный молодец в переднике предложил долить, супруга забилась в угол, а дочь, приглашенная своей раскрепощенной ровесницей, наследницей артиста, пошла смотреть кукольный домик, но оглядывалась на родителей как-то испуганно, будто их разлучали навеки.

Артист представил свою жену, привлекательную особу с маленьким телом и большими чертами лица, среди которых выделялись глаза и губы. Она повела супругу банкира на балкон, курить и сплетничать. Банкир тем временем разговорился с компанией, в которой блистала та самая, поблагодарившая за открытую дверь. Дочь получила в подарок модную и дорогую куколку-вампиршу и немного благодаря этому освоилась.

На следующий день, лежа в постелях, все члены банкирского семейства думали, какой же хороший был вечер и какие же чудесные эти творческие люди. Такие обходительные, непосредственные и забавные. Артист – просто прелесть. И жена. И дочурка. Ремонт, правда, они бы сделали иначе, креативнее. Как-то все у этих несимметрично. И балкон не облагорожен. Да и волосы она уж очень выбеливает. А дочь так торт наворачивала, просто неприлично. Она же в дверь не пролезет, если и дальше так будет продолжать. Зато нашей куколку подарила. За границей такая полтинник стоит, а у нас раза в два дороже. Перебирая все это в уме, а кое-что и произнося вслух, супруга нежилась на плече банкира, дочь разговаривала с вампиршей, а сам банкир припоминал, под каким псевдонимом он записал телефон брюнетки из утреннего телешоу.

Весна сменилась летом, с брюнеткой завязалась необременительная связь, на службе выписали премию, вывез семью на море. Одно лишь обстоятельство перечеркнуло для банкира все достоинства теплого времени года. Вернувшись из отпуска и заглянув по обыкновению в витрину, он обмер – кровать пропала. Необъятная плоскость, высокая спинка, четыре витые колонки. Шиншильего покрывала и плюшевых подушек тоже след простыл. За широким цельным стеклом на священном для банкира месте, на алтаре его мечтаний и надежд было совершенно пусто – вместе с кроватью исчезли и пухлое кресло, и люстра, и ковер, и даже занавески.

Спустя несколько дней артист позвал на чаепитие для своих. Если в прошлый раз обстановка заключалась в брошенных на пол матрасах, вешалке, паре табуреток и верстаке с яствами, то теперь интерьер предстал обставленным. Широкий диван так и звал развалиться на своих подушках, дубовый стол, окруженный крепкими, под стать, стульями, был накрыт фарфором и серебром, детскую, как водится, обустроили на манер замка принцессы, кухню оснастили по самым взыскательным стандартам, а спальня… В хозяйских покоях банкир увидел ее, а также и других изменников: пробившийся сквозь занавески закатный солнечный блик сверкнул в хрустале люстры, скользнул по меху покрывала, подмигнул с витой колонки. Отдавшаяся богатею предательница насмехалась над ним.

– За ваш дом! – провозгласил банкир, когда дошло до тостов.

– Спасибо тебе за совет – нигде и никогда мы не были так счастливы, – артист пожал руку жене и поцеловал макушку дочери.

Минуло несколько лет, портреты артиста стали чаще появляться на обложках, банкир получил прибавку. Хозяин их двушки тоже надумал продавать, и банкир, посоветовавшись с супругой и дочерью-подростком, одолжился в собственной конторе под льготный процент и стал полноправным обладателем уже привычных комнат. Пришел их черед обживаться всерьез, на собственном месте. Съехав летом на съемную, перештукатурили стены, сменили кафельную плитку и сантехнику, по эскизам супруги соорудили две декоративные ширмы, назначение которых осталось неясным.

Осенью устроили прием. Артист был в списке первым, но присутствовать не смог – главная роль, круглосуточная занятость. Жена его заскочила ненадолго, преподнесла перевязанную лентой бутылку ликера со слегка потертой этикеткой. Бутылку явно уже не раз передаривали. После ее ухода банкир не без самодовольства принялся рассказывать нескольким оставшимся гостям про соседа-артиста. Про то, как он, банкир, его в этот дом сосватал, как они запросто выпивают в свободную минуту, а встретившись ненароком на каком-нибудь культурном мероприятии или на средиземноморской гальке, сердечно обнимаются. Те из гостей, что были гордецами, принялись перебивать, не дослушав, мол, и они знакомы с тем-то и тем-то, а этот, если приглядеться, и актер-то не очень, всего пара красок. Те из гостей, кто был поскромнее, таких, правда, нашлось всего двое плюс одна колеблющаяся из отдела кредитования малого бизнеса, расспрашивали подробности, каково это соседствовать с известным человеком, можно сказать, со звездой.

Тут вмешалась супруга, по щекам которой прыгали красные, произошедшие от дареного ликера пятна. Супруга сообщила, что ничего особенного в соседском семействе нет, обычные люди, он вполне ничего, а жену, губастую эту, заносит, интонации у нее снисходительные, тоже мне королева, а по ночам визжит – спать невозможно. Тут все гости, и гордецы, и скромняги, навострили уши, а банкир даже смутился немного.

А что тут такого? Их спальни расположены через стенку, и какую бы они там звукоизоляцию немецкую себе ни делали, все слышно, тем более глотка у губастой будь здоров. Слушая эти впервые рассказываемые на людях интимные подробности из жизни артиста, банкир испытал то же, что испытывал с просителями, – пальцы на сенсоре чужой судьбы. Не заметив, как перебил супругу, он рассказал про скандал с битьем тарелок, произошедший у соседей в прошлом месяце. Супруга, захлебываясь, возмутилась глупостью их дочери, которая как уткнулась в айпэд в первом классе, так от него и не отрывается. Ко всеобщему восторгу банкир поведал о каких-то там невероятных интимных слабостях артиста, что бросало заметную тень на мужественный образ кинозвезды. Гости аплодировали.

– Все они извращенцы, – подытожил банкир и прибавил, не сдержавшись, что когда он ее, она голосит, а когда она его, он рычит, как Полкан на цепи, и ругается страшно.

Дела у банкира обстояли все лучше: кредит удалось погасить досрочно, стали обзаводиться вещами. Супруга захотела шубу, дочь – месячные курсы актерского мастерства в Лос-Анджелесе. Обзавелись автомобилем и вторым ребенком. Банкир хотел мальчика, но вышло иначе. У артиста складывалось наоборот: два подряд фильма с его участием провалились, производство третьего заморозили в связи с неблагоприятной экономической ситуацией. Оставшись без работы, артист принялся зарабатывать ведущим корпоративов, а свободное время посвящал покеру, надеясь в одночасье поправить свое финансовое состояние. Умение считать в уме и думать наперед не были ему присущи, и очень скоро артист промотал существенную часть сбережений. Звуки интимных наслаждений за стенкой сменились не менее интимными звуками семейных ссор. Вдобавок губастая потеряла беременность и как-то поблекла.

Однажды артист обратился к банкиру за советом – в какие бумаги лучше всего вложиться, где выше доходность? И, опережая ответ, назвал один фонд, бойкая реклама которого его привлекла. Банкир хорошо знал репутацию этого фонда и никогда не порекомендовал бы его артисту. Но тот сам упомянул, сам принялся горячо расписывать высокий процент дохода. И банкир решил не вмешиваться. Сенсор так и жег пальцы, и вообще, в последнее время он увлекся философствованием и все чаще думал, что каждому предназначен свой путь и препятствовать этому не следует. «Если кто-то хочет облажаться, дайте ему шанс», – рассуждал банкир перед коллегами, когда какой-нибудь юнец рвался в бой. Решив не изменять своему правилу, банкир не стал отговаривать артиста от рискованного вложения. Не прошло и двух месяцев, как фонд разорился, погребя под обломками вклады.

Просрочив несколько ежемесячных ипотечных выплат, артист с семейством вынужден был съехать. Банк изъял видавшую виды четырехкомнатную и на приоритетных основаниях продал ее банкиру. Арендовав обширное жилье неподалеку, банкир запустил в свои новые владения бригаду армянских штукатуров и плотников. К новому году две квартиры были объединены и превращены в огромные апартаменты с двумя санузлами, гостиной, кухней, кабинетом, родительской спальней и спальнями дочерей, а также гардеробно-кладовым помещением, под которое ушла добрая половина бывшей двушки. Декораторские поползновения супруги на этот раз были предусмотрительно пресечены, поэтому никаких ширм и других подобных предметов в квартире не появилось. Устроено все было очень креативно и симметрично, балкон облагородили, пол в публичных зонах выложили черными и белыми ромбами, а стены украсили картинами одинакового размера, принадлежащими кистям четырех актуальных живописцев.

Старшая дочь к тому времени была отправлена в заграничную школу для девочек из хороших семей. Полностью победить сколиоз не удалось, бедняжка не вылезает из корсета, это свойство, помноженное на финансовое благополучие, делает ее высокомерной. Младшая уже неплохо управляется с айпэдом. Гости, собирающиеся за круглым антикварным столом, любят послушать истории банкира про юность, про переезд в этот город, про бессердечных хозяев, у которых поначалу снимали, про первые ипотечные взносы. Затем банкир переходит к артисту. Он расхаживает взад и вперед, показывая, где раньше стояли стены, где жили они, а где соседская чета.

– Здесь, прямо на том месте, где мы с вами сейчас находимся, – говорит банкир словами экскурсовода, – располагалась спальня. Тут такое творилось.

И банкир, наперебой с супругой, перемежая усмешки с благородным негодованием, в который раз рассказывают обросшую совершенно невероятными подробностями историю порочных причуд артиста. Выговорившись, банкир устает, будто сам только что принял участие в оргии, вытирает со лба пот, снимает с полки Библию, к которой в последнее время пристрастился, и зачитывает кусок о неминуемой расплате, которая ждет каждого.

Гости почтительно слушают, переваривают угощения и думают о том, как поучительно устроена жизнь. А еще о том, что в последнее время про артиста ничего не слышно.

Когда все расходятся, банкир с супругой убирают фарфор, стекло и вилки в посудомоечную машину, укладывают спать младшую и выкуривают по сигарете, прицельно дымя в зарешеченное жерло гудящей вентиляционной вытяжки. Затем они чистят зубы и отправляются в спальню.

Сняв с себя одежду, они приглушают запрятанные в хрустале свечи, откидывают шиншилл и залезают на огромную кровать с высокой спинкой и четырьмя витыми колонками. Это та самая. Когда артист съезжал, банкир выкупил всю обстановку. Лучше деньги в руки, чем тратиться на склад. Еще и попортят при перевозке. А много мебели в тесную квартирку не поместится. Артист ведь теперь в тесную перебирается, не так ли?

От всего приобретенного тогда банкир потом не без выгоды избавился, а те самые занавески, ковер, кресло, люстру, покрывало и, главное, кровать оставил. Супруга капризничала, противилась, мол, брезгливо ей, но он настоял. На высокой спинке тут и там жирные следы ладоней – артист со своей явно прибегали к увеселительным маслам. Побывавшая в лапах другого, а теперь принадлежащая ему кровать банкира будоражит. Он урчит, как цепной пес, и сквернословит, то мотая вспотевшую супругу по необъятному матрасу, то упрашивая ее проделывать с ним штуки совершенно неподобающие. В такие минуты он любит опереть руки о два любимых чужих отпечатка на высокой спинке и такое в эти мгновения испытывает, что и супруга, и кровать, и кроны деревьев за окнами, и пруд исчезают, а вместе с ними исчезает весь этот город с его кольцами и радиусами, и вообще все.С

Литература

Фото: DeAgostini/Getty Images

В коммуналке было сорок комнат. И не счесть было в этих комнатах жильцов. За два года, что я там прожил, познакомиться со всеми так и не удалось.

Однажды в редакции я высиживал заметку о премьере нового фильма режиссера Х., но отвлекся и попробовал описать пространство, в котором обитал:

Квартиру, комнату и, конечно, постель…

***

Попробуйте представить себе этот бесконечный темный коридор. Без окон, но со множеством дверей. Он изгибался змеей, сужаясь и расширяясь. Там, где коридор был особенно широк, образовалась небольшая площадь (я называл ее «Чрево») — как ни странно, это было самое узкое место: жильцы превратили его в свалку ненужных вещей. Как если бы эта змея проглотила и переваривала добычу: бесколесные велосипеды, неработающие холодильники, трюмо и трельяжи, диваны, на которых иногда тяжело храпели непрописанные в квартире тела.

В двух местах коридор становился лестницей, у кухни она шла вверх, а у туалетов — вниз. Разновысоким был и потолок — где-то хотелось интуитивно вжать голову в плечи, а где-то лампочке, прикрепленной на уровне моей головы, не хватало сил, чтобы рассеять мрак. Вдали, возле туалетов покачивалась и шелестела хрустальными листочками гигантская люстра, которую маленькие вандалы выбрали мишенью для своих варварских забав. Увы, она давно лишилась большей части своей сверкающей кроны… Наконец, наши туалеты — два «чулана для буратино» — полтора на полтора, тусклая лампочка, аромат холодной сырости и испражнений, вечная тьма над головой.

***

Даже удивительно, как быстро я нашел комнату. Оказалось, что родственница подружки сдает «нечто на Галерной». И почти даром. Передавая мне ключи, тетя Марина сказала: «Ну, там и нет ничего — кровать одна. Но мужчине много ли надо? Пришел, поспал, ушел — хотя бы и на работу». Собрал я свой чемоданчик, сказал «прощай» первому неудачному опыту совместной жизни и поехал к себе.

Это был старинный дом, каких еще много в Петербурге, снаружи почти дворец — с кариатидами, причудливой лепниной и пилястрами. Свежевыкрашенный к недавней дате. А внутри? Когда я приехал туда впервые, было уже темно. На ступеньках ночевал грузный зловонный бомж, чья задница служила запором для входной двери в нашу «Непарадную».

Квартира занимала весь второй этаж. Справа и слева от входа гроздьями висели бесчисленные звонки и подписи к ним: Незнамовы, Кукуруза, Лядушкины, Бек, Штейны, Кио… А также приметы нового времени: Дипломы, Рефераты, Ремонт обуви, Личный Астролог. Бизнес в квартире процветал. А с ним и социальное неравенство. Кое-где старые рассохшиеся двери были заменены на металлические, а мусор, демонстративно выставленный в коридор, показывал, что едят и пьют за этими дверями не одно и то же.

Моя-то дверь была старая, а комната шла девятой справа, сразу за первым поворотом коридора. Помню, вошел я, зажег свет и ахнул: там ведь и правда ничего кроме постели не было. Да и едва ли что-то еще могло в этой комнате поместиться. Представьте себе восемь квадратных метров жилой площади, которые почти полностью заняты старинным ложем с причудливо изогнутыми ножками и царским изголовьем, украшенным сфинксами со следами позолоты. Свободное пространство — два шага от двери до постели. Узкий проход вдоль стены к окну вообще не в счет.

Постель была так велика, что мне пришлось выбирать, какой ее кусочек застелить: у меня был всего один комплект белья — односпальный в желтых тюльпанах. Я разделся и, не выходя в общие пространства, лег. Ужасно грустно было вспоминать свое несостоявшееся счастье, было очень жалко себя, вложенные в отношения усилия и выброшенные на ветер деньги, особенно сделанный за свой счет ремонт… Ремонт-то в чемодане не унесешь! Я свернулся калачиком, обхватив руками колени, и крепко заснул.

***

Проснулся я от стука в дверь. За ночь я скатился в центр кровати, где, как выяснилось, имелась глубокая вмятина. Как будто кто-то из предыдущих жильцов не ложился, а падал в одно и то же место постели много лет подряд.

И как метеорит — упал, оставил воронку и растаял без следа.

Стук не прекращался. Нехотя я натянул джинсы и открыл дверь…

Там стояла одноглазая старушка в прокуренном линялом халате. Она дружелюбно кричала высоким сиплым голосом:

— Ишь, какой вьюноша к нам заехал! Марина раньше шалавам с кавалерами на ночь сдавала. Меня зовут Инна Сергеевна. Двадцать восьмого года. Живу между вами и кухней. Чаю хотите? Если что, не стучитесь, заходите так — я ни черта не слышу. Кстати, как вам спалось на моей кровати?

Не дожидаясь встречного вопроса, Инна Сергеевна развернулась и удалилась на кухню. Что бы это значило? Столбовая дворянка с наследственной мебелью? Я занял бывшую комнату горничной? Уж очень какая-то барская кровать для горничной.

Натянул футболку и направился на кухню, где посреди одного из множества одинаково неприглядных столов меня ждала кружка крепкого чая, белый хлеб с маслом и вареньем. Инна Сергеевна пила чай и курила — с огромным удовольствием.

— Приятного аппетита, — сказала она и отвернулась.

— И вам. Я Дима. — Она и бровью не повела. Продолжала в своем ритме затягиваться вонючей сигаретой и прихлебывать чай. Но она на меня и не смотрела — зрячий глаз был с другой стороны. Тем не менее, когда я закончил завтракать, она вдруг сказала:

— Дима, — то есть расслышала все-таки, — меня Инна Сергеевна зовут, я тридцать второго года. Живите у нас долго, нам хорошие ребята нужны.

Инна Сергеевна помолодела за четверть часа на четыре года. И, кстати, действительно, выглядела в рассеянном свете кухни посвежее. А может, это чай с сигаретой ее тонизировал?

— Комнату вы сняли у моей сумасшедшей племянницы Марины. Она ее по часам раньше сдавала. Приезжали, безобразничали… Я недавно не могла из комнаты выйти, думала петли сломались. Ну, потом чуть открыла ее, выглядываю, а там голый мужик храпит. Не совсем голый, конечно — в носках. Так пока он проспался до трех часов дня, мне пришлось в комнате сидеть. Чаю не попила! Я тогда Марине сказала: ты этот бизнес кончай. На этой кровати мама моя, твоя бабушка, умерла. И вот вы здесь. Чаю еще хотите?

— Инна Сергевна, а как такая огромная кровать оказалась в такой маленькой комнате?

— Я сама тридцатого года. А родители наши всем этим как раз владели.

— Квартирой?

— Домом, Дима, домом. Третий этаж жильцам сдавали, во втором сами жили, первый был под магазины, четвертого тогда и вовсе не было… Ну, все отняли. Папу убили. — Инна Сергеевна помолчала, «пожевала» чай. — Мы с сестрой и мамой были в ссылке, вернулись после войны, и нам дали две маленькие комнаты. Приходим с ордером — мама плачет: батюшки, это же наш дом! Только в нем как будто кишки все вынули и местами переставили. Я же знаю, как все тут было. По рассказам… Было-то десять комнат всего, а они их превратили в сорок и коридор этот построили.

— Инна Сергевна, а кровать-то?

— А что кровать? Где стояла, там и стоит, только это была раньше спальня с будуаром, а теперь ее со всех сторон стенами обстроили… Мы с сестрой дружно жили. Ругались редко. Но как мамы не стало, кое-что пришлось делить. После войны новые комнаты-клетушки долго стояли пустые, мама кое-что пособирала из прежнего своего быта. Все, что сестре досталось, пропало — сестра умерла, а муж ее — алкоголик — все продавал за бутылку. Книжки, дощечки — ничего не оставил паршивец, но кровать эту я ему наказала никуда не девать. Ну, вот он как-то напился с дружками, пришел на бровях, лег на постель нашу и отошел. На ней, говорят, умирать хорошо…

— Инна Сергевна!

— Но вы живите, живите…

***

И я зажил. Засучил рукава, отдраил пол, вытряс матрас, выбросил найденные под кроватью окаменевшие останки презервативов, почистил крылья сфинксов. Купил цветы в горшках, поставил на подоконнике и первое время поливал. Украсил стены вырезанными из журналов видами Парижа, где так мечтал побывать. Съездил в мебельный за крохотным столиком, миниатюрной тумбочкой и вешалкой, в Гостинку — за постельным бельем, самым большим, но и оно казалось на моем ложе всего лишь заплаткой. Просыпался и уходил на работу я поздно — около полудня, приходил за полночь и соседей почти не встречал.

Кстати, о соседях. Там был один грозный мужик — диктор криминальной хроники на радио. Он был не вполне сосед, а как сказала Инна Сергеевна, «хахаль соседки Леночки». Они, как правило, были в ссоре, но иногда мирились и тогда пару недель жили вместе. Это была для всей коммуналки настоящая катастрофа. Он брал на себя полномочия полиции нравов, вышвыривал из «Чрева» непрописанных, устраивал выволочки всем, кто приходил поздно, слишком громко разговаривал или, не дай бог, стонал у себя в комнате… Мог засветить в глаз, невзирая на пол и возраст. Инна Сергеевна утверждала, что этот дядя хотел всех выжить из квартиры, а комнаты по дешевке скупить. Хотя как можно скупить сорок комнат?

Вот как мы с этим дядей познакомились. Под старый новый год у меня случился роман. Не буду вдаваться в детали, но, само собой, после пары свиданий мы решили, что есть вещи поинтереснее кино и кофе, и отправились ко мне. Был первый час, квартира, кажется, спала. Мы были немного навеселе, и еще бутылка имелась в запасе. Стараясь не шуметь (но все же, наверное, у нас это не очень получалось), мы завалились ко мне. Смеялись, в какой-то момент занялись любовью, потом еще и еще. В паузах мы продолжали выпивать, слушать музыку и, разумеется, бегать в далекую ванную принимать душ. Ванная как раз располагалась рядом с комнатой той самой Леночки. Окончательно мы — счастливые и уставшие — затихли, кажется, только в четвертом часу. Проснувшись, я решил спуститься в кондитерскую за кофе и кексами. Выпорхнул из комнаты. И тут неведомая сила схватила меня за воротник, а кулак прилетел мне прямо под ребра:

— Сученок, ты кто такое ваще? Из-за тебя, гнида, приличные люди, спать не могут! Чтобы после десяти вел себя тихо, ясно? — И зашвырнул меня в комнату — я упал на спящее там обнаженное тело. Кекса уже не хотелось.

К счастью, назавтра этот криминалитет с радиостанции вдрызг поссорился со своей Леночкой, и больше мы не виделись.

***

Однажды в квартире появились люди в серых пальто. Помню, как впервые столкнулся с ними в «Чреве». Два совершенно одинаковых парня лет тридцати тащили к выходу тяжелое зеркало с резной рамой. Это мутное зеркало в человеческий рост числилось собственностью одной из старух-соседок. Старухе было лет сто, а зеркалу, наверное, даже больше. От Инны Сергеевны я знал, что это был свадебный подарок какого-то посла ее троюродной бабушке.

— Вы куда зеркало несете?

— Мы покупаем. Купили. Мы все-все покупаем. Выгодно. Старые вещи. Вот телефон. Звоните. — Один из серых протянул мне визитку. — Звоните, если что.

— Если что есть продать. — Добавил второй.

И они удалились, а я вернулся к себе и лег. Посмотрел на визитку, где под напечатанным золотом двуглавым орлом значилось: «Фонд “Наследие” выгодно купит старую мебель, иконы и пр.».

Я взглянул тогда на изголовье и, засыпая, подумал: «Интересно, сколько бы мне дали за мою постель? Хоть она и не моя. Ну, просто любопытно. Ну, почему бы не узнать? Вдруг на миллионах сплю?»

Продавать, конечно, нельзя, но позвонить-то можно.

***

Снилось мне в ту ночь, что я проснулся в большой лодке. Она поскрипывала на привязи у длинного пирса. Было лето. Над лазурной бухтой на зеленом холме торчал рыжий собор. Лодка легко покачивалась на волнах и укачивала меня, как мамы укачивают любимых детей. Был миг ясного сознания посреди полного забытья. Одна только мысль крутилась в голове: ну почему, почему я не родился на юге Франции? Я хотел это даже произнести, но тут мне снова невыносимо захотелось спать. Я еще подумал, засыпая, что очень место для сна достойное, надо будет еще как-нибудь там поспать — в одном из снов. Два позолоченных сфинкса на корме мяукнули друг другу, и я проснулся в своей комнате, на своей постели. Совершенно выспавшийся. Ну, встал, погладил рубашку, сделал зарядку, собрался на работу, сварил яйца, скипятил чайник, сел завтракать. И уже в коридоре, забравшись в пуховик, посмотрел на часы — времени было только четыре утра. Тогда я снова разделся и лег. Сон долго не шел, и еще возникло вдруг удивительное ощущение, что кровать моя — она живая. «Схожу с ума, в общем» — подумал я, но сфинксов на изголовье, засыпая, на всякий случай погладил.

***

Звонить никому не пришлось. Люди в сером зачастили в наш коридор. Они стучались в двери, шуршали купюрами и выносили из квартиры столы и стулья, этажерки и бюро, картины без рам и рамы без картин, иконы и самовары, сервизы и собрания сочинений. Никогда не думал, что в недрах нашей коммунальной нищеты скрывалось столько сокровищ. Инна Сергеевна, знавшая всех жильцов и историческую обстановку их комнат, сокрушалась во время утренних чаепитий:

— Стол-то с амурами! Стол-то! Четыре амура почти целые, шесть ножек… В тридцатых гниды распилили его напополам и в разные комнаты растащили. Да в блокаду его не сожгли, когда все жгли! А теперь эти новые гниды его продали. Я сама видела, как выносили.

Как-то вечером человек в сером постучался в мою дверь. Я встал, натянул футболку, набросил покрывало на постель и открыл…

— А у вас что есть интересного? — без всяких здрасти начал парень в пальто. — Ох ты, какое тут у вас… Разрешите? — И он вошел в мою комнату.

Бесцеремонно откинув покрывало, пощупав моих сфинксов, заглянув под кровать, он сказал:

— Штука. Годится?

— Штука?

— Баксов. Долларов.

Я аж присел на постель от изумления. Как журналист вечерней газеты я зарабатывал примерно сто пятьдесят долларов в месяц. Тысяча долларов — это было для меня… Это была свобода. Послать к черту работу, отдать долги, заплатить вперед за комнату, взять автобусный тур в Париж, сесть за роман… Но тут я вспомнил о препятствии: кровать была не моя. Я никак не мог продать то, что мне не принадлежало. Хотя ужасно хотелось.

— Извините, — промямлил я, вставая, — не продается.

— Полторы.

Я снова сел. Парень заученно проговорил:

— Выгодно покупаем ненужные вам старые вещи. Громоздкие, неудобные. Помогаем вам.

— Нет-нет, извините. До свидания, — прощался я с парнем и с мечтами.

— Две. Это последнее слово. Возьмите визитку. Подумайте.

— У меня уже есть ваша визитка.

Парень ушел. Я стал готовиться ко сну. Пытался думать о делах, но в голове гремели эти цифры: ДВЕ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ. За какую-то кучу старых досок! Я бы отлично поспал на надувном матрасе, который на рынке можно было купить совсем по дешевке. ДВЕ ШТУКИ БАКСОВ…

Я посмотрел на свою не свою постель. Она сама была как небольшая квартира или даже целая страна — островное государство под солнцем настольной лампы, светившей с подоконника. Слева у окна было место для сна и секса. Справа в углу был мой рабочий «кабинет» — доска, на которой я писал, книги, журналы, выпуски «Вечерки». Ближе к двери располагалась моя столовая — там лежала пачка печенья… Чуть правее — холм из чистых трусов и носков. В центре моего острова, в воронке, разместился магнитофон. Все, что я делал в своей комнате, я делал на этой постели. Собственно говоря, находясь дома, я только и делал, что вставал, ложился и лежал. И все же, и все же… ДВЕ ТЫСЯЧИ АМЕРИКАНСКИХ ДОЛЛАРОВ. А что если…

Меня же могли ограбить? Уж конечно… Пожалуй, постель была единственным, что бы не унесли. Пожар? Плохая идея. Предложить Инне Сергеевне и Марине разделить прибыль? Им можно сказать, что продал за пятьсот… Нет, не согласятся.

Так, промучившись всю ночь и толком не поспав, я пошел в редакцию.

***

В то утро стало известно, что знаменитый режиссер Х. приступил, наконец, к съемкам новой картины. Думать об этом, а тем более, писать заметку совершенно не хотелось. Тем не менее, я позвонил на «Ленфильм», чтобы спросить знакомого, что они там снимают. Знакомый был не в духе.

— Да хрень очередную историческую. Жрать нечего, бандитов в городе полно, а они все по царской России тоскуют. Знаешь, как фильм будет называться? «Утраченная родина». Мы так и пишем в документах: У-точка-родина. Кстати, напиши в заметке, что мы реквизит ищем: мебель всякую старинную, там, шкафы, кровати… И да, Дим, а когда ты мне долг вернешь?

— Что? Ах, да… Прости, замотался. На днях занесу!

Боже мой, я и этому должен… какой кошмар… Но что он там говорил про реквизит?

У меня созрел план: сказать тете Марине и Инне Сергеевне, что постель берут на съемки… А на съемках же всякое может случиться, да?

Я задержался на работе и как следует подготовился к звонку тете Марине (я решил начать с нее). Нашел все материалы по фильму, выписал ФИО продюсеров, а главное, напечатал на фирменном бланке нашей газеты письмо с просьбой одолжить студии реквизит. Подумал еще и приписал: «За вознаграждение — сто долларов США». Не подлец же я, в самом деле! Домой я вернулся поздно, чуть перебрав в любимом баре на Гороховой, и в прекрасном расположении духа. Спал сладко, как после первого свидания.

***

Проснувшись, я позвонил хозяйке комнаты, бодро и в деталях изложив ей «киношную» историю. В финале я прочитал ей «официальное письмо», подчеркнув, что полагается вознаграждение. И что же мне ответила тетя Марина?

— Дим, ты знаешь, я бы с радостью… И режиссер Х. — мой любимый… Только вот… продала я постель эту вчера одним людям, собирателям антиквариата. Я как раз хотела тебе сказать. Ты знаешь что — сходи в мебельный, выбери что-нибудь, а я оплачу, ладно? Тебе, наверное, было на этой старой кровати не очень удобно, да и места она много занимает…

***

Я прожил в коммуналке почти два года и к концу этого срока квартира заметно опустела. В «Чреве» стало так пусто, что можно было кататься на роликах, исчезла и люстра с хрустальными листочками.

Второго мая 2001 года умерла Инна Сергеевна. Налила себе чаю, закурила, выдохнула сигаретный дым и упала лицом на стол.

Но она успела увидеть, как вежливые люди в серых пальто разбирают и уносят постель ее мамы. Я молча слушал ее филиппики в адрес племянницы.

Она кричала:

— Аферистка, подлюка! Мамина постель!

Слушал и думал, что чуть не стал подлюкой сам. Хотя, что там — чтобы увидеть Париж, люди и не такое делали.

***

Комната без постели — без моего острова, моего корабля — стала совсем другой… Прежде она не казалась мне маленькой и жалкой. В ней было даже немного аристократизма и довольно много уюта. Это была единственная в своем роде комната — именно потому, что в ней стояла ни на что не похожая постель — огромная, красного дерева, с позолоченными сфинксами…

Взамен мы купили небольшой синий диван, но на нем я спал всего месяц. А вскоре переехал на другую квартиру.

Отдавая тете Марине ключи, я сказал:

— Интересно, а что стало с нашей постелью?

Она пожала плечами:

— Ну, что с ней могло стать? Спит на ней кто-то. Для чего она еще нужна?

Политика

Первая неделя нового года уже успела сильно расстроить депутатов Госдумы — в молодежном чемпионате мира по хоккею победила Финляндия. И за это она объявлена врагом недели.

В своем заявлениидепутаты из фракции ЛДПР так обрисовали ее сомнительный исторический облик: «Финны участвовали в свержении царской монархии 100 лет назад — именно финский спецназ помог большевикам захватить власть в октябре 17-го года».

То есть, видимо, это финский спецназ перелезал через ворота Зимнего дворца. А от Финляндии разговор переходит и к более глобальным угрозам. «Сегодня Европа вновь объединилась против России», — пишут депутаты в своем заявлении и объясняют нашим хоккеистам, что спортивные победы сейчас имеют военно-политическое значение.

Риторика очень напоминает советские времена, когда на карикатурах в «Крокодиле» советские бойцы вырубали как сорняк засохшее дерево финской государственности:

Президентом Финляндии был тогда Пер Эдвин Свинхувуд, в переводе «свиная голова», и все газеты в Москве писали: «Пусть только свиное рыло сунется в наш огород». Финны очень обижались и присылали ноты протеста.

Символику противостояния сейчас можно увидеть повсюду, например, на детских новогодних представлениях, которые устраивают «Ночные волки». «Современный и политически актуальный сюжет, который смотрят с замиранием сердца», — с одобрением рассказывают об этом государственные телеканалы.

Сюжет заключается в том, что злые силы, приехавшие из-за границы, потушили волшебный огонь — но иностранных врагов побеждают сказочные богатыри и байкеры. На других елках дети могли увидеть и приехавшего из-за границы Санта-Клауса — с американским акцентом он говорил детям: «Америка установила свой миропорядок, и все должны этому подчиняться». Прямо как политобозреватель из ТАССа.

Герои народных сказок западных пришельцев с позором прогоняют — теперь и с помощью «Ночных волков»:

Противостояние Западной Европы и России началось очень давно. Взаимную вражду описывала еще знаменитая «Песнь о Роланде» — как арабский эмир собрал против франков многонациональное войско:

Тогда же руссов в третий полк он свел,
Боруссов и славян — в четвертый полк.

В разные века власти европейских стран пугали своих граждан русской и советской угрозой, а наши цари и генсеки рассказывали, что вокруг — сплошные враги. Политологи называют это одним из важных приемов сохранения статус-кво в государстве: населением легче управлять, если сообщить, что на него собираются напасть и показать ему врага.

И детей научились погружать в атмосферу холодной войны задолго до новогодних елок с «Ночными волками». Лазарь Лагин в 50-х написал продолжениесвоего «Старика Хоттабыча»: Волька и Хоттабыч едут в Рим и сражаются с американскими империалистами, которые после окончания второй мировой войны хотят захватить Италию.

Сейчас холодная война ожила в новых формах. И вот в теленовостях, когда диктор рассказывает о планах Черногории вступить в НАТО, на заставке в глубине экрана шевелится какое-то фантастическое чудовище с красными глазами, и все это сопровождается инфернальной надписью: «Тьма близко».

Противостояние с Западом все ближе подталкивает Россию к Китаю, в последнее время стала популярной ностальгия по великой дружбе советской эпохи. В частности, власти двух стран активно продвигают «красный туризм»: китайцы осматривают мемориалы на родине Ленина в Ульяновске, а россиян возят по памятным местам, связанным с Мао Цзэдуном.

И маршрут сейчас расширен: в провинции Хэнань у деревни Тунсюй возвели 36-метровую статую Мао. Монумент сделали из бетона и покрыли золотой краской. Правда, в соцсетях многие уже издеваются, что фигура не похожана Мао: «Должно быть, это кто-то из деревенских».

Но, может быть, как раз на случай критики в кустах лежит еще одна голова:запасной вариант, более похожий?

Статую Мао поставили для привлечения туристов — а в России китайцы могут посмотреть новые памятники Сталину, которые появились в нескольких городах. И экскурсоводы опять смогут рассказывать истории о дружбе двух вождей: как во время визита в Москву Мао жил на кунцевской даче, и Сталин лично постелил ему постель. А утром Сталин отобрал поднос у официантки и сам отнес кофе китайскому вождю.

Мао, впрочем, получал в виде подарков не только кофе в постель. Советские лидеры предоставили Пекину огромную военную помощь и даже обещали китайцам базы для их подлодок в Баренцевом море.

Теперь Пекину тоже многое обещают, а на минувшей неделе появились и сообщения, что в Забайкалье для китайских предпринимателей уже установлены льготные ставки за пользование лесами. В итоге отечественные предприниматели будут платить в три раза больше, чем китайцы.

В рамках новой холодной войны с Западом возникают и более необычные идеи, чем дружба с Китаем. На неделе блогеров потряс Александр Дугин: лидер евразийского движения призвал решительно поддержать шиитов и Иран в нынешнем конфликте с Саудовской Аравией и суннитскими государствами Персидского Залива. И Дугин уже придумал красивую формулу — российско-шиитский альянс: «Это не просто геополитика, это глубинное родство религиозного типа».

Формулировка выглядит особенно странно на фоне того, что в России подавляющее большинство мусульман — сунниты. Похоже, Дугин об этом забыл — но ему уже напомнили. Некоторые пишут в соцсетях, что имамам в России теперь будут задавать разные вопросы: «Скриншот заявления Дугина уже гуляет по форумам Чечни, Дагестана, Ингушетии и других республик, и молодежь уже спрашивает — что это?»

Впрочем, новое увлечение Дугина — российско-шиитский союз — это, может быть, ненадолго. У него много раз менялись приоритеты. И если завтра в сфере внимания российской политики окажется какое-нибудь африканское государство, мы вполне можем узнать от Дугина о нашем глубинном историческом родстве с культом Олодумаре.