Новости

Обнаженная Муаре встала утром 8января перед железнодорожным вокзалом вКельне сплакатом снадписью: «Уважайте нас! Мыневаша законная добыча, даже если мыголые». Вразговоре сжурналистами она добавила, что женщины недолжны прятаться, адолжны быть уверенными всебе ибороться засвои ценности.

«Кроме того, это— крик души: янепозволяю другим решать засебя, что вкачестве женщины ядолжна делать, ачто— нет. Пятидесятилетняя история эмансипации женщин означает, что ямогу жить так, как хочу сама, свободно. Вот почему ястою здесь сегодня. Ятвердо уверена, что сегодня кженщинам нельзя относиться, как ксексуальным объектам. Люди должны одинаково уважать как раздетых, так иодетых женщин»,— цитирует Муаре The Telegraph.

5января Муаре арестовали вПариже после того, как она разделась ипредложила прохожим сделать сней селфи нафоне Эйфелевой башни. Еепродержали вполиции сутки, апосле отпустили.

STATEMENT | #Liberté, #égalité, #fraternité “I make art that takes place in the midst of life, because what is important to me is life itself, the unpredictable, the reflection upon established normative notions, the freedom to reveal one’s opinion within a crowd, the intimate moment of the physical and bodily encounter and —finally — the transformation brought about by an art freed of morals. There are no institutional walls that could validate or protect me or my art. Every time, shortly before each performance, I sense a feeling of fear flare up, however, my optimism and my belief in my freedom, a natural human right, prevail in the moment I expose myself. The inward importance of my own nudity is of far greater force than the importance of the visible nudity in itself. I believe in the moment of physical contact during the encounter between the I and the Thou (You and the Me), and I would like to embody an enlightened worldview in which a discourse without threats and aggression is possible: shapeable, free of dogmas and with the potential for understanding. Intimidation and violence inhibit human development and demonstrate the impotence of their practitioners in their own limitations. The attack of the terrorists in France makes me angry and sad; my weapons are my courage, my creativity and my knowledge. Like life, nudity also has many different aspects. Live out our values of self-determination with self-assurance. Freedom is the greatest good of the civilized world.” In freedom and solidarity, Milo Moiré Photo ©Milo Moiré: “Naked-Selfie” Performance, Trocadero Paris, July 5 2015 #france #freedom #eiffeltower #art #performance #nakedselfie #antiterror #milomoire _________________________________________

Фото опубликовано Milo Moiré (@milomoire) Ноя 15 2015 в 6:13 PST

В новогоднюю ночь в Кельне около тысячи молодых людей совершили нападения на женщин. В полицию поступило более 120 заявлений о домогательствах, изнасилованиях, оскорблениях и грабеже.

Новости

Втрансляции будет рассказываться онарушениях прав человека вКНДР иодостижениях южнокорейского правительства. Кроме того, из11громкоговорителей награнице будут звучать песни вжанре K-pop, популярные уподростков встранах Азии.

Трансляцию будет слышно в10километрах отграницы вдневное время инарасстояние до24километров вночное.

Впрошлый раз громкоговорители сюжнокорейской пропагандой включали летом 2015года, после гибели южнокорейских солдат намине. Тогда громкоговорители включили впервые за11лет.

При этом Южная Корея пока несобирается закрывать промышленную зону Кэсон, где идет совместная работа сКНДР. На124 предприятиях бизнесменов изЮжной Кореи работают около 54тысяч северокорейцев.

КНДР также возобновила вещание громкоговорителей награнице сЮжной Кореей вответ настарт южнокорейской пропаганды.

6января сообщалось, что Северная Корея заявила обуспешных испытаниях водородной бомбы. Помнению южнокорейских аналитиков, взрыв бомбы мог быть приурочен к33-мудню рождения главы КНДР Ким Чен Ына, который страна отмечает 8января. Взрыв бомбы вызвал резко негативную реакцию вовсем мире.

Новости

Исследовательская компания FactSet ведет статистику с1897 года ипризнает, что эти дни стали худшим началом года завсю историю ведения статистики.

Заэтот период индекс Dow Jones потерял 911 пунктов или пять процентов. Ключевые биржевые индексы снизились на10процентов относительно максимумов лета 2015года.

Днем ранее торги наШэньчжэньской иШанхайской фондовых биржах были остановлены доконца дня после резкого падения ключевых индексов, упавших более чем насемь процентов заполчаса торгов.3января на китайских биржахввели механизм автоматического прерывания торгов после падения более чем насемь процентов, истех пор онсработал уже четыре раза.

Индекс CSI300 снизился на7,2 процента до3284,74пункта, аиндекс Shanghai Composite— на7,3 процента до3115,89пункта. Падение связывают срешением Центробанка Китая понизить курс юаня доминимального уровня сапреля 2011года.

Нефть Brent подешевела до 34 долларов

Курс нефти марки Brent на торгах в Лондоне днем в среду, 6 января, опустился ниже отметки в 35 долларов за баррель

Новости

«Считаем, что это политическое решение, основанное надоговоре обэкстрадиции между Финляндией иСША. Оснований для обжалования нет. Носейчас япоеду кнему, если клиент решит, топостараемся обжаловать решение вЕвропейском суде поправам человека. Принято оно было еще пятого числа, однако сообщили нам только сегодня»,— сказал Хитрухин.

Адвокаты удивились, что финские власти несразу сообщили защите орешении обэкстрадиции, принятом 5января. «Юрист получил решение минюста сегодня, после того, как его получили СМИ. Причем мыполучили его непофаксу, письмом или наэлектронную почту юриста, ананашу общую почту. Хотя все наши координаты уних есть, незнаем, почему они поступили именно так»,— рассказала сотрудник юридического бюро NordLex Карина Людина.

Большинство голосовавших вВерховном суде высказались заэкстрадицию Сенаха, ноодин был против, сообщила Людина. «Верховный суд невыносит решение, ондает правовую оценку. Ауминюста есть право вынести свое решение, оннеобязан подчиняться Верховному суду. Это чисто политическое решение, особенно когда человеку после экстрадиции грозит более ста лет тюрьмыикогда были несогласные стакой мерой»,— сказала она. Поеесловам, Сенаха экстрадируют втечение 30дней после того, как вердикт Финляндии доведут доСША.

Максима Сенаха задержали нафинско-российской границе вначала августа попросьбе США. Всентябре Финляндия получила запрос отСША навыдачу Сенаха. Вотношении него вштате Миннесота выдвинуто обвинение всовершении множества компьютерных мошенничеств излоупотреблений. Поданным минюста Финляндии, Сенаха подозревают вполучении значительной выгоды отмошенничества.

Новости

Поего словам, убежище попросили как минимум 18из31подозреваемых поделу. Девять изних оказались выходцами изАлжира, восемь— изМарокко, пять— изИрана, четыре— изСирии, два— гражданами Германии. Еще троих подозреваемых назвали выходцами изИрака, Сербии иСША.

Полиция зарегистрировала 32нападения, связанных скражей ифизическими повреждениями. Еще втрех случаях мужчины совершили сексуальное насилие, нополицейские незнают имен подозреваемых.

Газета Die Welt amSonntag опросила полицейских, дежуривших вновогоднюю ночь. Они рассказали, что проверили документы примерно усотни подозрительных лиц, собравшихся увокзала иплощади перед ним. Многих изних задержали. Один изполицейских сообщил, что некоторые задержанные оказались выходцами изстран Северной Африки, нобольшинство были сирийцами. Онподчеркнул, что большинство недавно попросили убежище вГермании.

Полицейские опровергли сообщения отом, что сексуальные домогательства совершались, чтобы отвлечь внимание откраж. «Вдействительности все было совершенно наоборот. Для преступников, восновном арабского происхождения, намного важнее были ихсексуальные развлечения»,— сказал полицейский.

Между тем министр юстиции изащиты прав потребителей ФРГ Хайко Маас заявил, что нельзя обвинять всех беженцев после нападений вКельне. «Нельзя допустить, чтобы кто-либо использовал эти нападения сцелью дискредитации всех беженцев без разбора. Если просители убежища были среди преступников, это незначит, что подозревать нужно всех беженцев»,— сказал Маас агентству DPA.

Министр внутренних дел ФРГ Томас деМезьер сказал, что всех беженцев, нарушивших закон, надо немедленно депортировать изГермании, даже если ихзаявки наполучение статуса еще находятся нарассмотрении. Понынешнему немецкому закону, засовершение преступления беженец может получить дотрех лет тюрьмы иотбывать срок вГермании. «Нам нужно будет обсудить возможное изменение этого правила»,— цитирует министра Die Welt.

Вновогоднюю ночь около тысячи молодых людей собрались наплощади возле Кельнского собора ицентрального вокзала, разделились намелкие группы иначали совершать нападения наженщин. Вполицию Кельна поступило более 120 заявлений отпострадавших, сообщивших одомогательствах, изнасилованиях, оскорблениях играбеже. Еще 50заявлений находятся вполиции Гамбурга. Заявления также поступили вполицию Берлина иШтутгарта, нонеизвестно, связаныли они друг сдругом.

Нападения на женщин в Кельне. Краткая хроника

«Сноб» составил краткую хронику событий, произошедших в новогоднюю ночь и в первые дни нового года

Культура

Вот каталог всех фильмов, размещенных на «Снобе» в 2015 году. Внизу же вы найдете архивную ссылку на список из 99 фильмов, собранных в нашу коллекцию к началу 2014-го. Все доступны ежедневно, в любую погоду и совершенно бесплатно.

ИГРОВОЕ КИНО

1.«Августовский полдник»

Живописная и ироничная стилизация Вениамина Илясова под немое кино — с кр-р-ровавой развязкой и чудесным вторжением 3D.

2. «Аномальное поведение»

Остросюжетная драма Евгении Тамахиной о русских в дурдоме и за границей с Егором Корешковым, Данилой Воробьевым, Евгением Ткачуком и Полиной Филоненко в главных ролях.

3.«Антивирус»

Отчаянная социальная сатира Светланы Эксфорд, разбирающейся с обществом, где инакомыслие неприемлемо.

4.«Без цвета»

Камерная молодежная драма Данила Шарыпина с Александрой Кротковой и Петром Скворцовым в главных ролях.

5. «Биограф»

Кустарная фантастика Виктора Горбачёва, вдохновленная Филиппом К. Диком и оцененная Александром Н. Сокуровым.

6. «Возвращайся на Марс»

Комическая фантастика Корнея Ратиёва с Александром Башировым и другими представителями инопланетных цивилизацией.

7. «Выключатель»

Мягкая комедия Сергея Дахина о дедах, внуках и любви по пьесе Максима Курочкина.

8. «Геля»

Драма Ксении Зуевой — о том, что «дочки-матери» не игра, а жестокая реальность.

9. «Горелов»

Поэтическая зарисовка Лизы Болычевой с Михаилом Горевым.

10.«Глубже»

Нежная и влажная девичья история, рассказанная Надей Беджановой.

11. «День Пандоры»

Черная семейная комедия Романа Ткача — о том, что нам только кажется, что мы знаем друг друга.

12. «Доставка на дом»

Ироничный триллер Насти Молчановой с тенью Альфреда Хичкока и Анваром Либабовым в главных ролях.

13. «Зависть»

Трагикомедия Владимира Харченко-Куликовского о ворчливых стариках с Львом Дуровым и Юрием Назаровым в главных ролях.

14. «Ивовые ветки»

Влюбленный в Россию британец Александр Дарби экранизирует Ивана Тургенева.

15. «Катарсис»

Трагикомическое посвящение «Кире Муратовой с любовью» от Татьяны Рахмановой.

16. «Манхэттен»

Размашистый мюзикл Урала Сафина по мотивам любовно-адюльтерной комедии Вуди Аллена.

17. «На карандаш»

Школьный триллер с недетскими страстями; режиссер — Лика Алексеева.

18. «На пороге Ильич»

Уморительный боевой гротеск Михаила Солошенко, в котором игровое кино встречается с анимацией, а Пушкин — с Лениным.

19. «Ночные зимние люди»

Террористическая комедия Валерия Полиенко, запершего в холодной и опасной маршрутке героев Павла Деревянко, Анны Шепелевой и Алексея Филимонова.

20. «Ночью ласки нежнее»

Эротическая драма Ладо Кватании, снятая на интимном языке любовников.

21. «Общество анонимных оптимистов»

Жизнеутверждающая черная комедия Ильи Аксенова с Андреем Бурковским в главной роли.

22. «Один на один»

Детско-юношеская зарисовка Исмаила Сафарали — о дружбе и футболе.

23. «Одинокие души микробов»

Лирическая городская мелодрама Михаила Романовского.

24. «Пахан»

Нетрадиционная и душевная новогодняя комедия с Михаилом Хурановым в главной роли.

25. «Последний из сарацинн»

Исполинская комедия Федора Ромма о кино.

26. «Рекорды»

Многоуровневая фантазия Тимура Хабицова о нас и наших трогательных причудах.

27. «Рядом»

Романтическая притча Яны Трояновой с Ксенией Раппопорт и Анастасией Шевелевой — в спецвыпуске проекта.

28. «С любимыми не расставайтесь»

Однокадровый лирический фильм Яны Макаровой по фрагменту бессмертной пьесы Александра Володина.

29. «Сыграть в ящик»

Офисная фантасмагория Сергея Рамза с артистом Лаборатории Дмитрия Крымова Михаилом Уманцем в главной роли.

30. «Тигр, который пришел выпить чаю»

Экспериментальная сказка Екатерины Сташевской.

31. «Трепетание бабочки»

Чувственная драма Романа Каюмова — о сексе и жизни.

32. «Убить Готлиба»

Гробовая мультимедийная комедия Дмитрия Булгакова — умирать не страшно.

33. «Февраль»

Семейно-историческая драма Руслана Магомадова — о голосе крови и депортации чеченцев и ингушей в феврале 1944-го.

34. «Шла Саша по шоссе»

Комедия Александры Дашиной — про девушек с комплексами и без.

35. «Это я»

Задорный и мудрый молодежный мюзикл Юлии Кушнаренко с «брусникинцем» Алексеем Мартыновым в главной роли.

36. A.D.I.D.A.S.

Роуд-муви Федора Константиновича — о сексе в конец света.

37. Ex.Amen

Фантастическая драма Юрия Суходольского, расследующая, куда уходит детство.

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО

38. #КРЫМНАШ

Found footage, смонтированный Василием Сигаревым в очередную главу энциклопедии русской жизни — в спецвыпуске проекта.

39. «Восьмое марта»

Настя Славаста портретирует Галину Чувину, метательницу ножей из города Сасово — мировая спортивная слава не гарантирует почета и уважения на родине.

40. «Маленькая страна»

Документальная сказка Марии Юртаевой — на наш вкус, идеальный киноподарок к Новому году!

41. «Неопределенная форма»

Непридуманная комедия Александры Пустынновой о необыкновенных приключениях мигрантов в России.

42. «Ноль с половиной»

Остроумнейшая кинематографическая рефлексия Байбулата Батуллина о природе творчества.

43. «РоссиЯ, здравствуй! это я»

Эксперимент Антона Схитимского, увидевшего в повседневности волгоградского работяги вечность.

44. «Сладкая жизнь»

Сезон охоты на мужчин, запечатленный Таисией Решетниковой.

45. «Тупик»

Откровенная семейная хроника Мадины Мустафаевой.

МУЛЬТФИЛЬМЫ

46. «Банка»

Ностальгическая рисованная анимация Татьяны Киселевой.

47. «Внутри»

Фантастическая история игрушек в философском мультфильме Алены Куликовой.

48. «Несуразь»

Путешествие черно-белой черепашки в экзистенциальной комедии Анны Романовой.

49. «Почему банан огрызается»

Биография человека с хвостом — участник Берлинского кинофестиваля, смешная и горькая анимация Светланы Разгуляевой.

50-148. ВСЕ ПРЕМЬЕРЫ 2013–2014 ГОДОВ

Электричества на иллюминацию не пожалели. Медленные снежинки падали с неба и сверкали то красным, то синим, то желтым цветом. Бакенбарды и шевелюра вольготно развалившегося на скамейке мраморного Пушкина были пушистыми.

— Это Пушкин или Маркс? — спросил дядя Авто с заднего сидения.

— Как ты думаешь? — Тарико управлял машиной и старался не злиться. — Онегино поселок называется.

За окнами, освещенная прожекторами, и правда сверкала надпись высотой в два человеческих роста: «ОНЕГИНО».

— Какая связь? Если я Автандил называюсь, мне что теперь во дворе памятник Шота Руставели ставить?

— Нет, Маркса поставь!

— Пушкин, между прочим, — дядя Авто просунулся вперед между креслами, — женился в тридцать лет.

Настроение было совсем не новогоднее. Тарико так ждал этого дня. «Двойной» Брамса. Музейная скрипка Гваданини. Тарико столько раз воображал себе, как друзья придут слушать его игру и как потом они все цугом в четыре машины поедут к Наташе и Сереже праздновать Новый год… И как потом…

Но за две недели до Нового года позвонила мама и попросила принять на пару дней дядюшку Автандила.

И Тариэл принял, конечно. Гость — от Бога. Но, во-первых, пара дней обернулись двумя неделями, а во-вторых — видит Бог! — за эти две недели дядя совершенно выел племяннику мозг. Делал замечания каждую минуту. Говорил, что на завтрак не следует кушать мюсли, а зато обязательно надо выпивать натощак стакан боржоми. Говорил, что нельзя ходить в пуховой куртке, а обязательно надо ходить в шерстяном пальто. Говорил, что надо держать ноги в тепле, говорить по-грузински, поливать цветы на рассвете, самому заквашивать мацони, наточить ножи… И главное, тысячу раз говорил, что вот Тариэлу уже тридцать пять лет, а он до сих пор не женился. Когда же дядя Авто узнал, что 31 декабря у Тариэла концерт в Большом зале Консерватории, он со словами «я должен видеть триумф племянника» поменял дату вылета и остался еще на неделю. Пришлось не только выхлопотать дядюшке контрамарку, но и повезти праздновать Новый год к друзьям. Не оставишь же в одиночестве. Единственная непочтительность, которую позволил себе Тарико по отношению к дяде, — посадил на заднее сидение автомобиля. На переднем, пристегнутая ремнем безопасности и обложенная верблюжьим пледом, ехала скрипка Гваданини из коллекции музея имени Глинки, на которой Тарико играл в тот вечер и которую берег пуще зеницы ока.

Они подъехали к шлагбауму. Мрачный охранник вышел им навстречу. Спросил номер участка. Сверил номер машины. Иллюминация мигала у него над головой, как будто он был машиной скорой помощи.

— Мальчик! — крикнул Авто охраннику. — Улыбнись, мы же гости. Такое лицо делаешь, будто живот болит. Альмагель выпей.

Тут Тарико подумал, что, наверное, убьет дядю и проведет эту ночь не за дружеским столом, а в тюрьме.

К огромному, как корабль, Наташиному и Сережиному дому хозяева и гости подъехали почти одновременно. Разгружали снедь, загромоздили прихожую продуктовыми пакетами. Собака заходилась веселым лаем. И Тарико предложил дядюшке прогуляться по саду, пока тут немного разберутся. Тарико то ли стеснялся старика, то ли немного ревновал, что во время концерта друзья его успели с дядей Авто подружиться. Они пошли по заснеженной тропинке среди вековых сосен. Авто запрокидывал голову, осматривал нижнюю террасу, верхнюю террасу, гостевой флигель, детский флигель…

— Сколько же семей живет в этом доме?

— Одна. Четверо человек. Наташа, Сережа и двое детей.

— О! — Авто остановился, обернулся и воздел к небу перст. — А ты еще даже не женился.

И Тарико подумал, что сейчас закопает тут этого дядю Авто в снегу. Единственное, что его удерживало, — это скрипка Гваданини, которую он прятал под пуховиком и нянчил, как младенца.

Тем временем в доме на кухне воцарилось предпраздничное оживление. Они долго ехали от консерватории в загородный поселок, так что до полуночи времени оставалось немного. По всем правилам приготовленное жиго томилось уже в духовке, но следовало приготовить еще и закуски. Этим занялись гостьи Юля и Дина. Сережа, вооружившись специальным ножом и каучуковой перчаткой, принялся вскрывать устрицы. Максим растапливал камин. Хозяйка дома Наташа в приготовлениях не участвовала, а села за будущий праздничный стол и уткнулась в планшет. У Наташи был туристический бизнес. Несколькими часами раньше свои путевки в горы Наташа отдала очень требовательному VIP-клиенту. И была совершенно уверена, что вот прямо сейчас, за сорок минут до полуночи тридцать первого декабря обязательно найдет гостиницу и авиарейс, чтобы не позднее второго января любоваться Монбланом.

Включили музыку. На кухне стало шумно и весело. Впрочем, кухнею это помещение только называлось. На самом деле это была зала площадью метров восемьдесят. По левую руку сверкали нержавеющей сталью ресторанные плита и разделочный стол, по правую руку занимались дрова в мраморном камине, а посередине стоял стол-сороконожка, то есть такой стол, за которым легко умещались двадцать человек.

— Вы что, тут в футбол играете? — воскликнул дядя Авто, отдуваясь после подъема по длинной лестнице.

— Да, дядя Авто, дорогой, — крикнул Сережа, сражаясь с финдеклерами. — Располагайся, пожалуйста.

— Что ты там ковыряешь?

— Устрицы, дядя Авто! Наташа, помоги мне, пожалуйста! Принеси лед!

Но дядя Автандил не считал разговор законченным:

— Это ракушки? — продолжал он презрительно. — Я знал в Батуми одного алкаша, который ковырял и ел ракушки. Знаешь как он кончил? Очень плохо. Сначала попал под пароход, а потом стал депутатом парламента.

Все, кроме Тарико, засмеялись. Геннадий хлопнул пробкою кристалловского шампанского и принялся разливать всем с торжественным видом.

— Э! — сказал дядя Авто, пригубив. — Я тоже в молодости любил такое молодое с пузыриками. Но теперь здоровье не позволяет. Разбавляю боржоми.

— Чувствуй себя как дома, дядя Авто! — перекрикивал Сережа Армстронга, орудуя устричным ножом. — Наташа! Хватит долбиться в планшет! Лед принеси, пожалуйста!

— Ты хочешь в горы или не хочешь? — парировала Наташа, не поднимая взгляда, листая в планшете сайты авиационных компаний и даже не думая идти за льдом.

Дядя Авто извлек бутылку боржоми из громоздившейся в углу горы продуктовых пакетов, разбавил шампанское вполовину, с удовольствием выпил до дна и продолжал светскую беседу.

— А где у вас телевизор? Или вы новогоднее обращение президента по камину смотрите?

— Да, батоно! — веселился Сережа, но на этих словах нож соскользнул у него и полоснул по запястью, кровь побежала по предплечью и закапала на пол. — Черт! В вену!

— В Вену рейсов нет, — невозмутимо отвечала Наташа. — Все овербукт.

— Черт! Черт! Елки, кровища какая!

— Елку, кстати, зажги. Есть! «Люфтганза» через Франкфурт.

Пытавшегося было метаться по комнате Сережу дядя Авто остановил, достал из кармана платок, перебинтовал руку.

— Выпей шампанского, — проявил Геннадий дружеское сочувствие.

— Не надо шампанское, — парировал дядя Авто. — Разжижает кровь. Лучше соленой воды выпей. И руку подними наверх. Помогает от потери крови.

Ровно в полночь Сережа стоял посреди комнаты, подняв забинтованную руку вверх. Дядя Авто, придерживая Сережин затылок, спаивал ему полный бокал соленой воды, Геннадий опять хлопал пробкой, Максим стоял с поленом в одной руке и с бокалом в другой, Юля и Дина хохотали и кричали: «С новым счастьем!» В углу зашипели антикварные часы, подумали, зашипели сильнее, потом заскрипели, на часах раскрылась дверца, вынырнула кукушка и прокуковала двенадцать раз. Наташа отложила планшет, посмотрела на мужа и спросила:

— Что у тебя с рукой?

А дядя Авто сказал:

— Семьдесят шесть лет живу, первый раз Новый год по кукушке встречаю.

После этих слов хозяева и гости принялись дядю Авто обнимать и поздравлять.

А Тарико стоял у огромного окна и смотрел в темный сад. Там за деревьями взлетали в небо фейерверки, такие разнообразные и так много, словно Россия аннексировала не только Крым, но и весь мир, включая Антарктиду. Они взлетали почти бесшумно, эти салюты. Окна в Сережином доме были очень добротными, и про то, какая стоит на улице канонада, можно было судить лишь по тому, что огромный Сережин пес прополз по саду на брюхе и спрятался под кустом.

Веселья, происходившего в комнате за спиной, Тарико тоже как будто не слышал. Праздничный стол, Сережу с огромным блюдом устриц на льду, дядю Автандила, усаженного на почетное место, Наташу, Дину, Юлю, Макса все еще с поленом в руке — всех их Тарико видел отражением в темном стекле. И Тарико видел, как подошло к нему отражение Геннадия с отражением кристалловского магнума под мышкой. Призрачный друг налил бокал призрачного шампанского, сунул Тариэлу в руку, похлопал по плечу и сказал что-то обнадеживающее, чего Тарико не расслышал. А сквозь друга, отражавшегося в стекле, видна была ночь, темные сосны, рассыпающиеся по небу фейерверки и дальше-дальше, сквозь них, за ними — темная пустота с едва заметными и медленно ползущими по небу огонечками авиалайнеров. Такая пустота, что по ней хоть всю жизнь лети на самолете, все равно никуда не долетишь. Потому что тебе и некуда лететь, батоно Тариэл. Потому что нет уже дома, где ты вырос и где во дворе закопал клад из стекляшек и фантиков на черный день. Черный день есть, а дома и клада нету. Потому что единственная женщина — Саша, носившая легкие платья и тяжелые ботинки, Саша, не выговаривавшая букву «л», Саша, в которую ты так влюбился, что решил спрятаться дома и перетерпеть это чувство, — Саша вышла замуж. За какого-то богатого человека, которому приятно иметь жену с консерваторским образованием, чтобы играла после ужина гостям ноктюрны Шопена и песню «Капитан-капитан, улыбнитесь». И ты ее больше не видел никогда. И ни одна из этих полированных женщин, которым ты нравишься и которые уходят наутро тихо, чтобы не разбудить и чтобы никогда не вернуться, — ни одна из этих женщин даже ни разу не напомнила Сашу, ни интонацией, ни жестом. И никого у тебя больше нет, кроме, разве что, скрипки Гваданини. Да и ту через пару дней придется сдать в хранилище, что так же невозможно, как если бы сдавали в хранилище родных людей…

— Эй! Сада хар, бичо? Где странствуют твои мысли? — дядя Авто решительно взял Тариэла под локоть и решительно потащил к столу. — Пойдем к людям, неудобно!

В Тариэла влили подряд несколько бокалов вина. Наташа скормила ему несколько устриц, которые на вкус Тариэла подобны были утоплению в Бискайском заливе. Дина положила ему на тарелку острых и теплых корней кинзы. Сережа рассек на сочные ломти идеально нежное жиго. И постепенно Тариэл приободрился. Друзья смеялись. Сережа рассказывал, как заблудился в горах и как спасатели сразу нашли его, потому что все идиоты в этих горах заблуждаются в одном месте. Макс рассказывал, как каждое утро вешает над своим рабочим столом портрет Эрдогана и как партнер его каждый раз в обеденный перерыв заменяет портрет Эрдогана портретом Путина. Наташа рассказывала, как клиент из нью-йоркского отеля звонит ей среди ночи, чтобы поговорила с батлером и выяснила, где, черт побери, на этом проклятом Манхэттене можно спокойно курить. Юля рассказывала про то, как ее шофер завел роман с ее секретаршей и короткие их случки в переговорной называет стратсессиями. Дина рассказывала, как возле ее дома на атлантическом побережье выкинуло на берег кита, как муниципалитет вызвал подрывников, не зная иного способа убрать с пляжа тушу, как кита нашпиговали тротилом и его разорвало. И размазало по всему городку, который воняет теперь тухлым китовым жиром.

— Знаешь что я понял, — сказал дядя Автандил. — Тебе надо стать дирижером.

— Почему дирижером?

— Потому что дирижер по-английски будет директор. Я понял, что все твои друзья директоры. За этим столом не директор — только ты. Даже я был директором консервного завода. Маленького, в сарае, но все равно директор. И только ты скрипач. Ты такой несчастный, потому что грузин в этом мире может быть только директором. Ни один рабочий в Батуми не станет работать, пока ты ему не скажешь, что он директор станка.

Тарико не успел возразить или обидеться. Заиграла музыка, аккордеон. Сережа был неплохим аккордеонистом. Играл по-любительски, но на очень хорошем уровне. Никто не обратил внимания, как он встал из-за стола, прошел к себе в кабинет, взял инструмент и вот теперь шагал к столу, наигрывая «Сакартвело» и неся в зубах футляр со скрипкою Гваданини.

— Гваданини! — Тарико вскочил и побежал спасать свое сокровище.

— Гы-гы-гы-га! — возразил Сережа, а аккордеон в его руках взревел. — Бери, играй! — повторил он внятно, когда Тариэл спас скрипку из его зубов.

И Тарико заиграл. Сначала они исполнили «Сакартвело», причем дядя Авто пел стариковским, хоть и надтреснутым, но чистым голосом. Потом взялись за Гершвина. Геннадий подливал вина и из своих рук поил обоих, чтобы не прекращали играть. Девушки хохотали счастливо. Для них Сережа с Тариэлом сымпровизировали черт знает что танцевальное на основе Go down, Moses и кобейновской песни My girl. Из детского флигеля прибежали дети с няньками, причем няньки делали вид, будто вот-вот снова уложат детей в постели, а дети бесились и очевидно рассчитывали беситься до утра. Для них сыграли Jingle bells, причем Дина пела девичьим гроулом, достойным самых грязных трэш-метал-гаражей Нэшвилла. Геннадий исправно служил виночерпием и иногда танцевал фрейлехс, ибо Тарико с Сережей пару раз превратили Чайковского и Мусоргского в клезмерский джаз.

Тарико был пьян и счастлив. Отчет себе в своих действиях отдавал урывками. Обнаружил себя играющим адажио Альбинони над Максимом, которого женщины волокли куда-то распростертого на простыне. Потом обнаружил себя в куртке, выходящим из дома и громко играющим в дуэте с Сережей мендельсоновский «Марш пожарных». Потом вдруг сообразил, что лежит где-то в лесу в сугробе. Потом обрадовался, увидав сквозь ветки горящие окна дома. Потом, шатаясь, сообразил, что перед ним постель. Снял и скомкал одежду, утонул в перине. Последнее, что запомнил, прежде чем уснуть, — благоухание розмарина и лаванды. Бог знает сколько спал. И вдруг вскочил как ошпаренный с криком:

— Гваданини!

Было утро. А уникального инструмента работы Джованни Баттисты Гваданини не было. Ни в постели с Тариэлом, ни на полу, где валялась Тариэлова одежда, ни в футляре, разверстом на обеденном стол, — нигде.

Он перебудил всех, всех! Носился по дому с дикими криками, с истошным воем. Гваданини! Перевернул все комнаты, все эти две тысячи квадратных метров огромного Сережиного дома. Скрипки нигде не было. Он потерял ее в лесу! Во время ночной прогулки. В снегу. Гваданини!

Сережа предложил было выпить кофе и только потом отправиться на поиски инструмента. Но, видимо, у Тариэла были такие глаза, что дожидаться кофе друзья не стали, а быстро оделись, и первым оделся дядя Автандил. Он вышел за дверь и сказал оттуда:

— Ты только не расстраивайся. Но ночью выпал снег. Так бывает.

При свете дня невозможно было вспомнить, куда они шли накануне в темноте. Следов не было. Ничего нельзя было узнать. Иногда Тариэлу казалось, будто ему памятна раздвоенная береза или полянка с беседкой. Но перепахивание снега вокруг березы и на полянке не давало никакого результата. Тариэл задыхался и не понимал, слезы ли текут у него по лицу или пот. Солнце поднялось уже высоко над деревьями, когда Геннадий обнял Тариэла и сказал:

— Ну ладно. Ну все. Ну что теперь делать. Все.

Они пошли домой. Молчали. Почти уже возле самого дома им встретился черный терьер, волочивший за собою мальчишку лет семи. Это был охраняемый поселок. Мальчишка выгуливал собаку один. На всякий случай Сережа крикнул пацану, что если, выгуливая собаку, найдет скрипку в лесу, то пусть скажет. И мальчик сказал:

— А мама ночью нашла какую-то скрипку.

И они побежали. Сережа кричал:

— Нашлась! Я же говорил!

Дядя Авто ковылял следом, с каждым шагом отставая, но все еще кричал вслед:

— Этого мальчика мама кто?

— Соседка наша, Сашка!

— Замужем?

— Разведена!

— Слышишь, Тарико! Мальчик! Это судьба! Такие несчастья не бывают без руки Господа! Уникальные скрипки просто так не теряются!

Обежать надо было всего-то вкруг двух участков. Минуту спустя они уже стояли у калитки и звонили в звонок.

Но хозяйка долго не открывала. Даже дядя Авто успел доковылять. Посмотрел на дом и сказал:

— Посмотри, какой дом. Достойная живет женщина. Наверняка директор. Бичо, подумай! Подумай, какие руки держат тебя!

А Тариэл уже и без дяди Автандила знал, что да, это новогоднее чудо. Что вот сейчас откроется калитка, и за калиткой будет стоять та самая Саша, в которую он был влюблен студентом, которая носила легкие платья и тяжелые ботинки, которая не выговаривала букву «л», которая нашла скрипку Гваданини, потому что, Господи, ты есть, ты смотришь на меня несчастного! Любовь моя! Счастье мое! Ура! Наверное, постаревшая немного, но это не имеет значения.

Тариэл слышал, как приближаются к калитке шаги. В щель под калиткой он видел, что женщина, которая шла открывать ему, обута в тяжелые ботинки.

— Сашка, с новым счастьем! — крикнул Сережа сквозь забор.

Калитка распахнулась. Но за калиткою стояла совсем не та женщина. Совсем не та, которую ожидал увидеть Тариэл. Даже ничуть не похожая. Эта женщина выслушала их и сказала, что да, действительно нашла ночью скрипку, но явно не Гваданини, а маленькую, детскую, четвертушку. Наверное, кто-то выкинул. Сломанную. Ни зачем не нужную, но жалко все равно смотреть на сломанную скрипку в снегу.

Эта женщина пригласила их войти и выпить чаю. Они вошли. В ее доме на каминной полке лежала детская скрипка. Без струн, с трещиной через всю деку и с отломанным грифом.

Дорогие друзья, вот вам святочный рассказ; если он вам понравился, помогите, пожалуйста, людям, которые встречают Новый год в раковом корпусе.

СДЕЛАТЬ ПОЖЕРТВОВАНИЕ

Сумма Email

Литература

Иллюстрация: Bridgemanart/Fotodom

Женя пришла на работу пораньше, проверила клетки, подсыпала корм, приклеила ценники. Потом вспомнила, что надо проверить аквариумы, и проверила их.

Она работала в зоомагазине давно — близко к дому, близко к животным, хороший график.

Женя — прямые короткие волосы, крупная, татуированная. Одежда — синие джинсы, черные балахоны: вчера Slipknot, сегодня «Гражданская оборона», завтра опять Slipknot. Раз в неделю Женя ходила к психологу, мяса и молочных продуктов не употребляла, алкоголь не пила.

Краткая биография у нее такая: с трудом окончила школу, поступила на зоотехнический факультет, не доучилась, работала медсестрой в больнице, чистила клетки в зоопарке, вышла в финал Кубка Москвы по муай-тай, а теперь вот уже третий год, как работала в зоомагазине «Бетховен».

Ее коллегой был кассир Николай Валерьевич — приятный округлый человек с седыми усами. Николай Валерьевич больше всего на свете любил заводить непринужденные разговоры и заводил их со всеми, кто попадал в его поле зрения, но с Женей он старался не заговаривать без явного повода и, встречаясь с ней взглядами, почти всегда опускал глаза.

Больше всего в работе Жене нравился утренний ритуал проверки клеток. Он был и тревожным (вдруг за ночь умер кто), и приятным одновременно (ведь ей все радовались). Жене особенно нравились хомяк Миша, похожий на опустившегося до самой нижней черты бомжа, почему-то вечно намокший, как будто ухмыляющийся глупо, и еще какой-то мутант — то ли свинья, то ли грызун, странное существо с пятачком, которое все почему-то называли морской свинкой. Их обоих никто не хотел брать, они жили в клетке годами. Женя очень заботилась о них, кормила и иногда брала домой.

Сегодня Женя была слегка раздражена. Проснувшись и только спустив ноги с кровати, она сразу вступила в кошачью лужицу. В кране не оказалось горячей воды. Овсянка просыпалась, и пришлось подметать пол, а с утра это очень трудно. А еще первым же посетителем оказался какой-то дед с энергичными, почти что бешеными глазами, который стал ей говорить о том, какой козел и волюнтарист был генсек Хрущев. Жене эта информация не понравилась.

Отвернувшись от деда без лишних слов, что выглядело довольно грубо, она стала перекладывать мешки с кормом, а потом и вовсе ушла в отдел с аквариумами. «Если бы не Хрущев, уже бы коммунизм настал», — крикнул из другого отдела дед, но за ней не последовал.

А следом за дедом, с трудом разминувшись с ним в дверях, в магазин протиснулся высокий худой парень. Он был одет в мятые штаны и рубашку, застегнутую на пару пуговиц. В глаза особенно бросился высокий и белый лоб, с налипшими на него рыжими волосами. Волосы уже начинали редеть, хотя посетитель выглядел очень молодо.

Он остановился, взглянул на Женю измученными глазами и что-то пробормотал.

— Что? — переспросила Женя.

Посетитель еще раз пробормотал, уже с усилием, но все равно вышло неразборчиво. Он кашлянул, подсобрался, набрал воздуха в грудь.

— Вы мне поможете? — вдруг громко сказал он, еще и слегка подпрыгнув, как от укола в ногу.

«Наркоман», — сразу решила Женя. Она посмотрела на него бесстрастным, как ей казалось, а на самом деле очень суровым взглядом, и спросила его: «Что вам нужно?». Сочетание этих вопроса и взгляда всегда отбивало охоту поприставать к ней, но вошедший не обратил на взгляд и тон никакого внимания. Он опять стал бормотать.

— Что? — переспросила Женя.

— Моя рыбка болеет, — выдавил он, прокашлявшись.

— Что значит болеет? — спросила Женя. Сразу представив мультяшную рыбу с градусником и завязанным на жабрах шерстяным шарфом, она слегка улыбнулась своей фантазии.

— Она ничего не ест. Просто лежит. В смысле, лежа плавает… Не знаю толком, как объяснить, — посетитель схватил и сразу же положил на место игрушечную кость с пупырышками.

— Может, она умерла?

Он вытаращил глаза и взмахнул руками:

— Нет! Она жива, она… То есть, конечно, он, Сергей, реагирует, когда я щелкаю по аквариуму, переворачивается на бок, но даже не глядит на меня, не обращает внимания…

— Рыбку зовут Сергей?

— Да.

Женя помолчала. Посетитель, сгорбившись, смотрел исподлобья, нетерпеливо постукивая ногой по полу.

— Может быть, у него депрессия? — сказала она. — Сейчас это такая болезнь, которой все болеют. Что-то вроде пролапса митрального клапана. Болезнь XXI века.

Женя улыбалась все шире. Редко или почти никогда она не позволяла себе шутить с посетителями, а тут сам собой был задан какой-то совсем не свойственный ей игривый тон. Хозяин же рыбки становился грустнее. Выглядел он безвредно и трогательно, как одно из животных в клетке.

— Помогите Сергею, а, — сказал он. — Пропишите лекарство какое-нибудь. Вы же прописываете лекарства?

Женя заметила, что посетитель положил игрушечную кость неровно, и поправила ее. Вышло очень неловко, на пол упала другая кость. Женя ее поднимать не стала. Посетитель тоже не стал поднимать.

— Вы с Сергеем… Вы живете где-то поблизости? — спросила Женя хрипловатым от робости голосом. Она хотела поправить волосы, но, подняв руку, решила не трогать их.

— Да, вот в этом доме, — он махнул в сторону стенда с ошейниками, вероятно, демонстрируя направление.

— У меня как раз обеденный перерыв. Давайте посмотрим на эту рыбу.

Сказав это, она поймала свой слегка ошарашенный взгляд в маленьком овальном зеркальце, висевшем на противоположной стене. Раньше она не навязывалась никогда, а тут навязалась, да еще и без всяких усилий. Посетитель же, судя по выражению лица, только и ждал этой фразы. Он забормотал:

— Конечно, да, да.

Проходя мимо кассы, она отпросилась у Николая Валерьевича.

— Иди, иди, Женечка, — торопливо и как обычно слегка испуганно сказал Николай Валерьевич, выглянув из-под стола. Судя по крошкам в его усах, все это время он под прилавком ел бутерброды, которые ему упаковала жена. Николаю Валерьевичу всякий раз удавалось распаковать и съесть их совершенно беззвучно.

— У меня за последний год девять рыбок умерло, — сказал он, когда они вышли на улицу. Женя переоделась из красной корпоративной футболки в балахон с Летовым. По дороге она успела заметить неприятный рыже-оранжевый пух в его ушных раковинах и что носки на нем были разные — один синий, другой голубой, в клеточку. Не то чтобы Женю смутили эти детали, но просто запомнились. Такой уж она была человек — не могла ничего с этим поделать, всегда замечала мелочи.

— Если с Сергеем что-то случится, я этого не переживу, — сказал он.

— А тебя как зовут?

— Миша.

«Как нашего хомяка», — подумала Женя, ласково глядя на его раннюю небольшую плешь. Не то чтобы этот Миша был в ее вкусе, но все-таки в нем была какая-то детская угловатая притягательность — редко когда увидишь человека, менее приспособленного к миру, чем ты. К тому же Жене в самом деле хотелось помочь рыбке. Она любила рыб.

— Не понимаю, чего они… умирают. И кормлю их, и воду меняю, а они умирают, как… Ну как заведенные. Утром вроде жива, а вечером запах гнили по всей квартире. Это какое-то наказание. Это какой-то злой рок.

Они поднялись к нему. В самом деле, еще на лестничной клетке стал слышен трупный запах, и Женя немного поколебалась, стоит ли заходить. Она подумала, что нужно было хотя бы кого-то предупредить — на Николая Валерьевича надежды мало. Он даже и не заметил бы, если бы Женя перестала ходить на работу. Сомнения упрочились, когда она увидела старую дверь с крупными вмятинами, как от ударов бревном, но, вместо того чтобы идти обратно, первой вошла в нее.

Войти, впрочем, оказалось непросто — раскрытые и набитые доверху мусорные пакеты скопились у входа. Переступив через них, Женя оказалась на небольшом островке относительной чистоты вокруг вешалок: во всяком случае, здесь можно было разглядеть пол, а дальше пола не было видно из-за ровного слоя перепутанных между собой мужских и женских вещей, остатков еды и разного бытового мусора, покрывавшего путь от коридора в спальню. Окна были зашторены, но в комнату все равно пробивался свет. Солнце жгло занавески. Женя сразу увидела аквариум, стоявший в спальне возле балконной двери.

Миша шатался по коридору, в его движениях была и нетерпеливая решительность — казалось, он едва сдерживался, чтобы буквально не затолкать Женю в спальню, к аквариуму, — и в то же время растерянность. Возможно, он уже давно не оказывался наедине с женщиной, и пытался вспомнить, как вести себя в такой ситуации. А может, и вовсе не оказывался никогда — в жизни и не такое бывает.

Наконец он взял себя в руки и сказал, что поставит чай.

— Чай. Я поставлю чай, — сказал он с нажимом, как будто убеждая себя в правильности этого намерения. Женя услышала, как он уронил что-то тяжелое по пути в кухню.

Было не похоже, чтобы в аквариуме была какая-то жизнь, хотя аквариум по виду был самой ухоженной частью квартиры. В нем были декоративные кораллы, камни и водоросли. Они были подсвечены лампочками. Это было красиво. На поверхности плавал корм. Рыбка плавала на боку среди него. Женя щелкнула по стеклу.

— Он мертв, — сказала она.

— Что? — крикнул Миша из кухни. Чайник шумел, и из-за этого он не слышал.

— Сережа мертв! — крикнула Женя, еще раз побарабанив пальцами по стеклу, сильнее.

Чайник щелкнул, и наступила тишина. Непонятно, что Миша делал с собой эти тянувшиеся беззвучные секунды, но потом он вбежал: открытый беспомощный рот, глаза — дикие, вытаращенные, как шарики скачут туда-сюда. Он упал на колени перед аквариумом и стал бормотать. Женя не могла разобрать ни слова. Она сначала хотела подойти к нему, положить на плечо руку, но в его реакции было что-то слишком вызывающее, неадекватное — ведь это рыбка, в конце концов, — поэтому Женя остановилась и решила, что все-таки лучше скорее уйти отсюда.

Но Миша, как будто почувствовав, схватил ее за ногу и весь затрясся. Рыбка все так же лежала в воде. Смотреть на нее было трудно, на другие детали комнаты — еще трудней, а на Мишу — так вовсе невыносимо. Женя послушно стояла, вздохнув и закрыв глаза.

Ей всякий раз не везло с парнями, вот и теперь она не была удивлена. Один из первых был тоже помешан на живности — сжигал мух и жуков в домашних условиях и называл это «аутодафе». Женя встречалась с ним почти два года. Другой иногда ходил голым по улицам. Последний был относительно ничего — вроде простой русский парень, но ей с ним было невыносимо. Хотя и с ним бы она послушно жила хоть всю жизнь, если бы он не изменял ей так открыто. Женя никогда не уходила первой, даже когда отношения превращались в сплошную пытку. Что-то мешало ей всякий раз оборвать самой последнюю ниточку. Она не знала точно — страх или доброта.

Женя подумала, что если бы Миша повел себя вдруг нормально, ее это скорее бы испугало, чем обрадовало. Так что все было на своих местах. Женя чуть наклонилась и, вздохнув, погладила по голове Мишу. Ей показалось, как будто она делает это уже в сотый раз, совсем никакой новизны в ощущениях.

Женя только сейчас заметила, что Миша снял рубашку и вместо нее надел майку. Он был очень худой, нездорово худой — руки его были совсем как тростиночки, а кадык выпирал из тонкой и серой шеи болезненно странно, напоминая большой фурункул. Миша вспотел и был горяч. Жене на мгновение захотелось, чтоб он стал очень маленьким, чтобы она могла покачать его на руках.

— Опять, опять… — шептал он, обхватив Женю и прижавшись к ее боку влажным лицом. — Почему они умирают?

— Не знаю, — сказала Женя. — Все умирают… Всегда.

— У вас такое бывало? — он снизу вверх глядел ей в глаза, все время моргая.

— Такое — нет. В смысле, чтобы в таких масштабах… А так — умирали и собаки, и кошки, и морская свинка, и даже черепаха. И попугай. А вот рыбок у меня никогда не было.

— А сейчас есть какое-нибудь домашнее животное?

— Кошка. Еще был пес, но умер совсем недавно. Ему было двадцать лет.

— Жалко.

— Да.

Женя взяла со стола газету, показавшуюся относительно чистой, и, подложив под себя, уселась в кресло. Миша продолжал сидеть на коленях и расчесывал голову. Было видно, что он в самом деле сильно огорчен, на нем лица не было — хотя получается, что это была его уже десятая рыбка за год. Эти смерти уже должны становиться рутинными.

Было слышно, как на кухне льется вода. Миша явно не собирался ничего предпринимать, кроме как продолжать чесаться. Женя пошла на кухню, отключила кран, сделала зеленый чай, мимоходом протерев хлебные крошки с разделочной доски, и вернулась в комнату.

— Меня жена бросила, — сказал Миша. Миша произнес эту фразу с обиженно-растерянной интонацией, как будто кто-то сломал его игрушку.

— Такое бывает. Обычно неприятности идут одна за другой, — сказала Женя. Она протянула ему чашку с чаем. Он беззвучно хлебнул горячий чай. Женя взяла газету, на которой сидела, и, оторвав кусок, завернула в него мертвую рыбку.

— Ничего, если я его… — Женя сунула Мише под нос рыбку, а потом жестом показала на туалет. Миша кивнул. Но стоило ей войти в туалет с рыбкой, как он закричал: «Стой, нет! Надо в мусорный бак! В бак! А иначе он не утонет».

Сережа был успешно утилизирован. Они вернулись в комнату.

— Как звали… то есть я хочу сказать, как зовут твою бывшую жену?

— Юля. Ее зовут Юля. Да. Вот только... — Миша замолчал, задумавшись. Женя ждала продолжения, но его не последовало.

Миша сел перед Женей прямо на пол, но почти сразу же встал, начал ходить туда и обратно.

— Чем ты занимаешься? — спросила Женя.

— Хожу в магазин «Дикси», — сказал Миша. — Езжу в магазин «Икеа».

Он говорил тихо. Казалось, как будто он сидит на дне, под толщей воды, и вопросы доходят до него сквозь эту толщу, а отвечает он на них на всякий случай, без малейшей надежды быть услышанным.

— Ты не работаешь?

— Мне нельзя много работать по состоянию здоровья. Синдром усталости, когда-нибудь слышали о таком?

— Нет.

— Это не очень распространенная болезнь. Обычно ей болеют в цивилизованных странах. Но я, хотя живу в России, заболел. Вообще-то мне хотелось стать татуировщиком. У меня есть эскизы. Хотите… Ты хочешь посмотреть?

Миша испытующе поглядел на Женю — она-то сразу перешла с ним на «ты», но значит ли это, что и ему можно? Он обрадовался, что Женя на это не возразила. Она только кивнула. «Хочу. Конечно, хочу».

Миша протянул ей пачку помятых листов с эскизами. Женя сначала быстро пролистнула их все, а потом стала смотреть каждый эскиз в отдельности.

На рисунках были сплошные рыбы — в основном древние рыбы, пузатые, с крупными хищными челюстями. А еще неприятное существо, похожее на жука — кажется, оно называется трилобит. Да, Миша нарисовал и трилобита. Были и скелеты рыб, и рыбы с целой головой и скелетом, и даже люди с головами рыб, и еще русалки.

— Здесь только рыбы, — сказала Женя. — Ничего, кроме рыб.

— Нужно сосредоточиться на чем-то одном и стать в этом деле мастером. Мне нравятся рыбы, и я хочу уметь хорошо их писать. Я был бы рад, если бы кому-то из твоих знакомых понадобилась татуировка.

— С рыбой? Ну... я спрошу.

В это время дверь, которая, оказалось, была не заперта, открылась. На пороге стояла женщина в легком пальто не по погоде и высокий сутуловатый парень с бритым черепом. Женщина выглядела свежей, румяной, ярко накрашенной. Вроде бы в ней не было ничего пугающего, то есть даже наоборот, она приветливо улыбнулась, но от одного ее вида у Жени все внутри сжалось.

Лысый парень, не поздоровавшись, сразу прошел на кухню. Опять зашумела вода.

— Здравствуйте. Мы знакомы? Что тут у вас? — женщина вошла в спальню, деловито оглядываясь, как врач Скорой помощи.

— Ничего. Сергей умер, — сказал Миша.

— Что? Сергей Николаевич умер? — спросила женщина.

— Нет. Мой Сергей.

— А… твой Сергей. Какая жалость, — женщина сморщила носик и, чуть-чуть улыбнувшись, обернулась к Жене. Наступила неловкая пауза. Миша покашлял в кулак. Женя угрюмо склонила голову.

— Меня зовут Юля. А вас?

Женя бросила взгляд на Мишу, потом посмотрела опять на женщину.

— Юля? — переспросила она.

— А что удивительного? — женщина довольно ловко стащила первый сапог и бросила его в открытые дверцы шкафа. Раздался глухой удар.

— Наверное, ничего, — сказала Женя и тоже представилась.

— Кого попало приводит, а меня и спросить не надо, — вдруг пробормотала Юля, совсем не громко, но так, что Женя услышала, и бросила следом второй сапог. На кухне громыхнула посуда.

— Петя, поставишь чай?! — Юля крикнула так, что на улице залаял пес. С кухни не отозвались.

В квартире стало ужасно некомфортно. Женя не понимала, куда себя деть. В носу зачесалось — наверное, аллергия на пыль. Но чихнуть она не решилась — у нее это всегда выходило смешно и громко.

— Это Петя, — сказала Юля. — Мой жених. А вы давно здесь… — Юля некоторое время раздумывала, пытаясь подобрать нужное слово и, подобрав, произнесла его с манерной вкрадчивой интонацией, — …встречаетесь?

— Мы не встречаемся, и мы вообще не... — Женя нахмурилась и почесала костяшки пальцев. Ей было неприятно, что приходится вот так, как школьнице, оправдываться перед женщиной, которая чуть ли не младше нее, да и в чем — она ведь только хотела помочь рыбке.

— Вы вообще… Ну ясно. Вы рыбку пришли смотреть, да, это я понимаю. Рыбы... Его послушать, так можно подумать, что он женат на этих рыбах, — Юля прошлась по комнате, поглядывая то на Женю, то на Мишу. Вещи запутывались в ее ногах, но она не обращала внимания. От нее как будто бы шел жар, в комнате сделалось невыносимо душно. — А вы хорошо знакомы с Мишей?

Женя пожала плечами.

— Думаю, что не очень хорошо, — сказала Юля, оглядев Женю с ног до головы так, как будто ее джинсы, толстовка, носки могли что-то сказать о степени их знакомства. — Но вы должны кое-что знать. На случай, если... Если вам опять захочется посмотреть рыбок, — сказав это с напускной скромностью, Юля вдруг широко и резко улыбнулась, отчего Женя невольно вздрогнула. Она вспомнила поэтическую строку про рот, который располосовало улыбкой. Это были тот самый рот и та самая улыбка.

Улыбка все не сходила с лица. По-видимому, Юле очень нравился придуманный ей эвфемизм про рыбок.

Женя стояла, потупившись, и думала о том, что легко побьет эту бабу за две секунды, а за пять секунд она забьет ее коленями и локтями до смерти. Совершенно ясно, что эта Юля была не старше ее, но Женя не могла избавиться от этого детского чувства беспомощности, ощущения двоечницы у доски.

— Миша — особенный человек. Вы знаете, что у него есть справка из психдиспансера? Нет? — Юля, чувствуя свою власть, приближалась, давила, нависала над Женей. Жене стало казаться, что она уменьшается в росте. — А знаете, что написано в этой справке?

Юля стала копаться в сумке, очевидно, рассчитывая найти справку.

— Чего она все время молчит? — сказала она Мише, заметно раздражаясь. Справки нигде не было.

Миша тоже молчал и мял листы с эскизами.

Вздохнув, она уселась в кресле, продолжая копаться. В сумке было слишком много вещей, чтобы найти хоть что-нибудь.

— Я хочу сказать… Я хочу вам дать дружеский совет, как женщина женщине. Вот только… — Юля, наконец, отложила сумку. Взмахнув рукой, она показала Мише на дверь — небрежным и не лишенным изящества жестом. Пальцы у нее были длинные, с разноцветными ногтями.

Что-то пробормотав, Миша вышел из комнаты и встал сразу за ней, не зная, куда себя деть. На аквариуме остались лежать эскизы с рыбами.

Жене больше всего хотелось тоже уйти из этой душной комнаты, и она с трудом удержалась, чтобы не сделать этого.

— У вас должна быть о нем полная информация. А у нас — полная информация о вас. Так обычно бывает в приличных семьях. Согласны?

— Не знаю! — сказала Женя чуть громче, чем нужно, почти выкрикнула. Ей было неудобно стоять перед Юлей, и она все-таки села напротив нее, снова подстелив под себя ту же газету.

Женя хотела сказать, что в приличных семьях не принято оставлять мусор гнить посреди комнаты, и вообще, кто она такая, чтобы перед ней отчитываться, и что за странная ситуация сложилась в этой квартире? Миша, он что, живет с бывшей женой и ее женихом? И все это в однушке? Ведь так не бывает. Так нельзя.

— По-вашему, у нас грязно? — спросила Юля, поймав ее взгляд. — Это еще не беспорядок. Да и вообще, когда животные в доме…

— У вас не так уж и много животных в доме, мне кажется, — набравшись сил, Женя посмотрела в глаза Юле. У нее были круглые, чуть вытаращенные глаза. Женя вспомнила, что ее обеденный перерыв, каким бы долгим он ни был, давно закончен.

— Как минимум два рогатых скота, — сказала Юля, возвысив голос. Миша и Петя о чем-то тихо переговаривались.

Дальше Юля говорила, не меняя мягкого улыбчивого выражения.

— Ну, так вот. Я понимаю, чем Миша привлекает женщин. Это материнский инстинкт. Женщины хотят его защитить, накормить, и вообще, отряхнуть как-то. Но все это ненормальные отношения. Все-таки Миша есть Миша.

Она потянулась, взяла эскизы с аквариума, стала их перебирать, не всматриваясь.

— Миша есть Миша, — повторила она со значением. — Мишеньке лучше всего одному… Хотя и совсем без присмотра он тоже не сможет. Я надеюсь, у вас серьезные намерения.

Женя и не собиралась ничего говорить, но Юля решительно взмахнула рукой, желая пресечь любые возможные возражения.

— Нет-нет, конечно, я знаю, вы пришли посмотреть рыбку, — Женя заметила, что Юля крутит в руках листок с трилобитом, пытаясь с разных сторон его рассмотреть. — Это благородно. Это очень благородно с вашей стороны. Вы добрая девушка.

— Она в самом деле мне помогла, — сказал Миша из коридора. — Это не ее вина, что Сережа умер.

Юля улыбнулась так, как будто ей стало неловко за Мишу.

— Знаете, а я привязалась к этому дурачку. Он добрый и трогательный. Но все это несерьезно. Конечно, несерьезно. Надо это четко понимать. А вы были замужем? Нет? Я так сразу и подумала. Миша вот уже побывал в этой петле. Хе-хе, больше ему этого даром не надо.

— Наверное, мне пора, — Женя медленно поднялась и стала отряхиваться.

Видя, что она собралась уходить, Юля заговорила быстро, серьезно.

— Ему нельзя давать влюбляться. Если он влюбится — это конец. Не будет давать жить ни себе, ни людям. Видите, как он на меня смотрит? Как больной щенок. Думаете, если он ходит за тобой по пятам, это такое уж удовольствие? Вы должны знать, что у Миши родовая травма. Не так важно, какая именно, но она есть. Миша очень легковозбудимый, нервный, он часто впадает в ярость, бывает просто неуправляем, честно говоря. Я уж молчу про некоторые анатомические дефекты…

— Ясно. Я очень опаздываю, так что… — Женя с трудом двинулась с места и пошла из комнаты.

— Если хотите, можете остаться на обед, — поднимаясь, сказала Юля. — У нас красная рыба с рисом. Сейчас рыба стала такой дорогой — что делать, санкции. Подорожала в два раза. Или в три.

Не поглядев на Мишу и ничего не ответив Юле, Женя принялась энергично обуваться. Юля отозвала Мишу чуть в сторону и стала разговаривать с ним громким шепотом. Женя, совсем не пытаясь прислушаться, расслышала почти все.

«Она мне не нравится. Твоя девушка мне не нравится. Я хочу, чтобы ты знал… Почему у нее такие короткие волосы? Ты не выяснял, может, она больная?».

Миша бормотал в ответ что-то беспомощное. Петя из кухни сказал: «Чай готов».

Уже в дверях Женя услышала: «Я вчера покупала рулон туалетной бумаги. Не знаешь, кто его спер?».

Женя не стала ждать лифта и спустилась по лестнице. На улице было по-прежнему жарко и солнечно. Она поняла, что на работу сейчас не вернется. Было необходимо как можно быстрее лечь и лежать, глухо зашторив окна. Женя уже представляла, как валяется без движения и слушает Love will tear us apart по кругу.

Сойдя с тротуара, она услышала, как кто-то догоняет ее. Миша.

Женя продолжала идти, и Миша пошел с ней рядом, не пытаясь остановить или обогнать. Было слышно его сбившееся дыхание. Она начала считать: «Раз… два… три…» На пятый счет она, резко затормозив, спросила:

— Это что, твоя жена?

— Да, это моя жена. Это моя бывшая жена, — с готовностью сказал Миша. Он не сразу сообразил, что она перестала идти, и еще какое-то время продолжал движение.

Миша выглядел очень смущенным и грустным, то ли из-за рыбки, то ли из-за этой ситуации — тут не узнаешь наверняка. К тому же его одышка усугублялась. Наверное, он никого не пытался догнать уже очень давно. Женя остановилась, ожидая, пока он придет в себя. Что-то подсказывало ей — наверное, это были зачатки гордости — что ей нужно идти, идти не оглядываясь, как можно быстрей, но она не могла сделать этого.

— Вернее, это все-таки не совсем бывшая жена, — Миша почесал за ухом. — То есть по сути да, бывшая, но, говоря формально, это моя действующая жена. Мы не разведены.

— Я так и подумала, — сказала Женя, хотя с тех пор, как она увидела Юлю, ни одна внятная мысль не пришла ей в голову. Повинуясь предчувствию, она посмотрела на окна дома. Ей показалось, что Юля сейчас смотрит на них, хотя окна квартиры вроде бы выходили на другую сторону.

— Ты любишь ее? — спросила Женя.

Возникла пауза, которой Женя никак не ожидала. Казалось, Миша молчал бесконечно.

— Если мы разведемся, ей будет негде жить, — наконец, сказал Миша. — И она не хочет разводиться до тех пор, пока не будет уверена, что сразу же выйдет за Петю. — Миша опять почесался и сказал с серьезным лицом. — Она права: ведь разведенной женщине живется трудно.

Женя некоторое время стояла молча, в недоумении смотря на Мишу, а потом покачала головой.

— Да уж, — сказала Женя.

— Что? — переспросил Миша.

— Мне надо домой.

Миша смотрел на нее все тем же беспомощным и влажным взглядом. Женя вспомнила слова Юли насчет этого щенячьего взгляда, перед которым сложно устоять. В самом деле, от него делалось не по себе. Он смотрел и смотрел на нее. Он что-то хотел сказать. Он еще не начал говорить, а Женя уже знала, что согласится с любыми его словами.

Миша сказал: «Можно мне тоже пойти с тобой?». Рубашка на нем была расстегнута, и голая грудь выглядела беззащитной, как перед скальпелем.

Вообще-то Женя была неразговорчивой, но, пока они шли до парка, рассказала ему всю жизнь: и как подралась с одноклассником в третьем классе, и как получила неуд за экзамен по кормопроизводству, хотя учила все. И о своем деде — ветеране войны, и о своей маме, о том, кем мама работает, и о том, что они в последнее время стали реже общаться. О том, что любит тофу с паприкой, и что когда готовишь нут с овощами, то лучше добавлять в него не кабачки, а баклажан. И даже показала ему хорошее разминочное упражнение для тайского бокса — когда прыгаешь с корточек и хлопаешь ладонями над головой. Миша слушал ее, как казалось, внимательно. В какой-то момент он неуклюже навис над ней, напрягшись всем телом. Женя поняла, что он хочет ее поцеловать. Но это было преждевременным. Она улыбнулась и взяла его за руку. Вот еще вещь, сегодня случившаяся с ней в первый раз: чтобы она кого-то взяла за руку по собственной инициативе.

Солнце уже закатывалось. Очень уныло цвела зелень вокруг пруда.

Они долго гуляли — среди гаражей и по аллеям — и все не размыкали рук. Жене было все равно, уволят ее или нет, к тому же она понимала, что этого не произойдет, они вряд ли найдут кого-то на ее место.

Ей неудобно было задавать Мише прямые вопросы, и она обдумывала их про себя. Неужели у Миши нет родственников? Ведь кто-то должен ему помогать. Помощь ему необходима. Лучше всего, если бы нашлась какая-то сильная женщина, которая бы выбросила эту Юлю на улицу вместе со всем хламом. Женщина, которая бы не дала умереть его рыбкам, которая устроила бы его жизнь. Женя, конечно, такой быть не могла. Она могла бы забить Юлю и заодно Петю локтями и коленями до смерти, но вот жестко поговорить с ними у нее бы не получилось. Да и Жене был нужен другой человек. Кто-нибудь посильней, с устойчивой психикой, спокойный, простой. А они с Мишей будут, как два сломанных колеса в телеге.

Вернувшись к пруду, они стали смотреть на уток. Их был тут целый выводок. Крючковатые руки Миши оплели ее, и они долго сидели так. Жене все это нравилось.

— Ты не голодный? — спросила она.

И Миша кивнул.

Дома Женя приготовила гречневую лапшу с кунжутом и овощами. Овощи долго готовились в пароварке, и Миша нетерпеливо грыз ногти, а, когда ел лапшу, помогал себе пальцами. Он съел две порции, но щеки его оставались впалыми, болезненного оттенка, хотя в уголках губ блестел жир.

Из комнаты вышел дедушка. Он долго стоял и смотрел на них мутно-молочными глазами и потом направился в туалет, так и не произнеся ни слова. Женя хотела представить друг другу Мишу и дедушку, но дедушка очень плохо слышал, а у Жени совсем не было сил кричать.

— Если хочешь, ты можешь остаться, — сказала она тихо, как будто надеясь, что ее не услышат.

— Остаться? В смысле, на ночь?

— Нет, насовсем. Можешь остаться здесь насовсем. Дедушка не будет против.

Миша смотрел на Женю не отрываясь. Это не был испытующий или размышляющий взгляд. Это был просто взгляд. Так смотрит муж на жену, когда немного угасла страсть, но еще нет отвращения.

Женя постелила ему на полу. Он лег, не говоря ни слова.

— Твоя жена не будет тебя искать?

— Нет, я думаю, она за меня не очень волнуется. И ты ей понравилась, точно тебе говорю, это она так… Ну, можно сказать, она тебя проверяла.

Женя лежала на кровати над ним, и почему-то все не решалась взглянуть на пол. Ей вдруг стало казаться, что Миша давно ушел, и звук исходит из переговорного устройства, которое он оставил.

— Почему рыбы, можешь сказать? — Женя перевернулась со спины на бок, и все же скосила осторожный взгляд на пол. Там было темно, ничего не видно.

— Почему я люблю рыб?

— Да, почему ты так любишь рыб.

— Не знаю. Просто в детстве у меня была ненастоящая рыба. Кажется, она была даже тряпичной или вроде того. И она все время плавала на поверхности, если ее опустить в воду. А я долго не мог понять, почему. А когда понял, мне стало очень обидно. Знаешь, такое чувство, когда тебя подло обманули. Очень подло. Вот. И с тех пор я всегда хотел живую рыбу.

— Просто хотел живую рыбу? И все?

— И все.

Женя повернулась на другой бок, к стенке. Ей было спокойно, и не было чувства, что что-нибудь особенное произошло. Как будто совсем ничего не произошло. Ей захотелось спать. Она почувствовала, что ее укачивает, как на морских волнах.

#08 (85) декабрь 2015 - февраль 2016

Анна Бабяшкина — журналист, главный редактор сайта о книгах и чтении ReadRate.com и автор книг «Пусто : пусто», «Разница во времени», «Коктейльные истории», «Мне тебя надо», «Прежде чем сдохнуть» (премия «Дебют»). Рассказ «Здесь не спят» – одна из самых драматичных историй в этом номере.

Кадр из фильма «И Бог создал женщину»

Когда случился весь этот экономический кризис, в первую очередь начала схлопываться медийка. СМИ закрывались одно за другим, и наш журнальчик с голыми девушками на обложке сдулся одним из первых. Так я оказалась без работы. Объявление на хедхантере и даже личное письмо Алене Владимирской не принесли мне новой обожаемой работки. И тогда я придумала себе «собственное дельце». Зарегистрировала домен moiknigi.ru, состряпала лендинг-пейдж и дала объявление в «Большой город»: «Напишу книгу по вашему заказу про вас или ваших близких. Автор – лауреат литературных премий». Как ни странно, объявление сработало, и заказчики начали звонить. Попадались и сумасшедшие, но реальных клиентов тоже хватало. Кто-то хотел поэму в стихах ко дню рождения мужа, кто-то – запечатлеть в словах свою историю любви. Особенно отличился (с точки зрения выручки) один казахский банк, который заказал панегирик на каждого серьезного партнера к Новому году (их оказалось больше ста). Я быстро научилась отличать безумцев от настоящих платежеспособных заказчиков. Хотя, конечно, можно поспорить, кто был более безумен.

Однажды раздался очередной звонок.

– Я хочу, чтобы вы написали книгу про мою маму, – произнес мужчина с довольно приятным тембром голоса и уверенными интонациями.

– Два рубля за знак, включая пробелы, – проявила душевность я. – Первая встреча – знакомство, вы оплачиваете только мой кофе. Если мы друг другу нравимся, начинаем работу.

Расценки его не испугали, мы встретились. В итальянском ресторане пустовало больше половины столов. Мерцающие свечи на пустых столиках напоминали про кризис и настраивали на покладистость. Мы немножко поговорили об экономической ситуации и новостях из телевизора, а потом наконец перешли к главному – к книге, которую мне предстояло написать.

Стоило задать один вопрос – и он начал рассказывать, не останавливаясь. Скользил от одного воспоминания к другому, постукивая зубочисткой по столу, словно метроном.

Мама растила его одна, работала, крутилась изо всех сил. Все для сына: игрушечная железная дорога, развивающие кружки, спорт, импортные джинсы, жвачка «Турбо», иностранные языки, игра «Ну, погоди!», хорошее образование и поездки по Золотому кольцу. Замуж так и не вышла, и даже мужчин у нее (если верить сыну) не было.

– Конечно, к ней клеились всякие. Но я ей сразу сказал: чтобы никаких «дядей» в нашем доме, – хвастался он.

– Неужели она согласилась?

– Разумеется, она же мировая мама.

Вскользь обронил, что она умерла около года назад. А он теперь хочет сохранить память о ней.

Много воспоминаний-открыток.

Ездили на море. Песок в оладьях с яблоками, которые она всегда брала на пляж.

Елку на Новый год ставила живую. Огромную. Сама тащила – меня берегла. У нее руки все потом в красных точках от уколов иголок.

Лучше всех жарила картошку. «Обязательно надо добавлять кусочек сливочного масла в конце!»

Абонемент в Консерваторию – каждую зиму. Я тут же засыпал, а она приподнимала плечо и подставляла мне под голову. Так и сидела весь концерт, неудобно, и улыбалась.

Когда меня мальчишки в школе били, ей не рассказывал. Берег. Говорил – сам упал. Она делала вид, что верила.

Счастье – это проснуться в воскресенье и слышать перезвон посуды за стеной. Она возится на кухне. Готовит что-то – для меня.

В кино, где целуются, глаза мне не закрывала. Я тогда сам брал ее руку и закрывал себе, чтобы она знала: я не смотрю. Я у нее хороший.

Делала со мной уроки по английскому, а сама его не знала, в школе учила немецкий. Так и запомнил: «мотхер», «колоур», «фловер».

Как же она плохо пела! Но очень любила петь. Я тогда ненавидел, запрещал ей. Сейчас бы разрешил.

Теплые, тающие островки счастья. Никаких обид, крупных ссор и затаенных претензий. Но вся нежность – из детства.

– Слушайте, вы что-то недоговариваете, – в конце концов не выдержала я. – Вам уже сильно за тридцать, мама умерла больше года назад. Но в воспоминаниях ее нет рядом с вами в последние годы. Она что… уехала куда-то? Вы поссорились?

Мы сидели все в том же итальянском ресторане, который за несколько прошедших встреч уже успел стать «нашим». Пятница, вечер. Хохот за соседним столиком. Палка для селфи – у компании напротив. Хнычущий малыш где-то за спиной. Колокольчики «вайбера» мелодично звенят, добавляя рождества в настроение. А он все постукивает зубочисткой по столу и смотрит куда-то мне за правое плечо. Как будто там стоит мама и он с ней советуется – рассказывать? Или не стоит?

– Ну? – не выдерживаю я.

– Поедемте, – наконец решается он. – Прямо сейчас.

Едем в его машине. Фонари и рекламы отмелькали. Загородные сугробы в ночном свете сизые. Поселок не выглядит элитным – фонари светят через два на третий. Дорожки выметены плохо. Свет фар упирается в железные кованые ворота. За ними – темный двухэтажный коттедж красного кирпича. Видимо, один из самых крутых в этой деревне. Свет загорается повсюду сам собою, когда мы входим в дом.

– Вот, – обводит он рукой вокруг себя. – Это ее последние годы. Мы строили этот дом.

Ходим по этажам, заглядываем в комнаты. Не все помещения обставлены. Пустые комнаты гулко отзываются на каждый шаг. Спален обустроено две. И в первой, и во второй – своя кровать. И каждая такая… настоящий плот. Пристанище. Хочется прижаться щекой к отутюженному белью и уплыть.

Спускаемся в кухню. Я привычно ставлю между нами диктофон и позволяю налить себе вина – в доме две спальни, так что ничего страшного, если я немного выпью и переночую в одной из них.

Теперь рассказ дается ему гораздо труднее.

– Строили дом. Растянулось надолго, больше пяти лет. Все в него вкладывали. Мамину квартиру продали. Все деньги, силы, время – все сюда.

– Вдвоем?

– Была еще девушка. Но она не вкладывалась. Просто ждала, когда мы все достроим и поженимся. Но не выдержала ожидания, ушла. Мама заболела – астма. Стала задыхаться. Кашель. Ингаляторы, баллончики, пилюли, анализы. Говорила: «Надо скорее достраивать, это все из-за строительных запахов и пыли». Переехали. Ремонт закончен, никаких запахов-аллергенов. А маме все хуже. Спать не может – целыми ночами сидит за столом, опершись руками на лицо. Задыхается. Однажды утром встаю – она синяя вся. Срочно на скорой в больницу. Увозят на каталке, капельницы, уколы. Врач выходит, молодая: «Что же вы мне говорите про астму? Это же рак неоперабельный. Все легкие в метастазах». «Как же так, мама? Как ты это пропустила?» Плачет. Через две недели она умерла.

Время идет, я в ее комнату даже зайти не могу. Вещи разбирать, что-то с ними делать. Просто закрыл дверь и хожу мимо, как будто ее нет. Месяц, наверное, прошел, прежде чем зашел. Принес большие целлофановые мешки и начал раскладывать – одежду, обувь, книги, – его начало слегка поколачивать. – И вдруг – сумка с документами. Флюорография: снимки годовалой давности, полугодовалой. И вот же он – тот самый диагноз «рак легких». Никакой «астмы». Понимаете? – он поджал губы и оперся обеими руками о столешницу, с трудом стоял на ногах. – Она уже очень! Давно! Все! Знала! Выясняла цены на лечение в Германии, Израиле. Но решила, что важнее достроить дом, чем отправить ее на лечение. Вот вы объясните мне, как она могла так со мной поступить? – неожиданно обратился он непосредственно ко мне, удерживая слезы. – Она подумала, как я буду жить здесь, зная, чем она расплатилась за эти стены?

Я заплакала. Мне хотелось рассказать ему в ответ про мою маму, которой тоже уже не было на свете. Про то, как она не доела торт во французской кондитерской, где она прежде никогда не была. Не доела, потому что я спешила – спешила рассчитаться – опаздывала на работу, с которой меня вскоре уволили. Я тогда не знала, что другого случая съесть французское пирожное в ее жизни уже не будет. А она знала…

– В конце концов, вы ни о чем не знали и ничего не могли поделать, – кому я это говорила – себе или ему? Я выключила диктофон. – Но вы не виноваты, что мама сделала такой выбор… Человек живой ничего не знает про смерть. Не имеет ее в виду. Это нормально. Это не делает его плохим. Вы хороший человек.

– Я хороший? Я?! – он схватил меня за руку и потащил в сторону спальни.

Тут я испугалась. Неужели все-таки сумасшедший?

– Вот, смотри! – он втолкнул меня в гостевую спальню, захлопнул дверь и подтолкнул к кровати. Я качнулась, но устояла на ногах.

– Видишь эту кровать?

Ложе уже не казалось безмятежным. Плот уплыл, а на его месте покачивалась холодная погребальная ладья.

– Это ее кровать, – догадалась я.

Он кивнул.

– Значит, вот здесь она и умерла?

– В том-то и дело, что нет! – он рухнул на колени, уткнулся носом в покрывало и наконец зарыдал. – Она хотела умереть на ней. Она ее для этого выбрала. Еле ноги передвигала уже, но кровать поехала покупать сама. Привередничала: мол, мне нужна идеальная постель. Тут присядет, там прикорнет. Я все время от нее убегал. Дожидался, возвращался. Наконец она села на эту постель: берем – эта для меня. Будет моя последняя кровать, – он гладил покрывало руками. – Я сделал вид, что не расслышал последних слов. Оплатил – и все. И вот когда врач сказала «рак», «неоперабельный», мама тут же засобиралась домой. Она рвалась из больницы сюда, хотела провести последние дни в этой постели.

– А вы?

– А я не хотел, чтобы кто-то умирал в моем новом доме. Здесь нельзя умирать, – он с силой врезал кулаком по матрасу. – Даже моей матери. Тогда я думал, что не смогу тут жить, если она умрет в этой постели. Что будет… слишком много воспоминаний. Оставил ее в больнице. В палате на шестерых. Я приходил, она плакала, а я отвечал: «Тебе здесь будет лучше, тебе тут помогут».

– Сам-то в это верил?

– Теперь я не могу здесь жить, потому что не позволил ей умереть в этой самой постели.

Он сжал руками голову и выжидательно уставился на меня. Как будто я должна была ему что-то такое сейчас сказать, отчего ему сразу сделается легче и начнется беззаботная, веселая жизнь. Но я подряжалась быть всего лишь документалистом, а не психотерапевтом. Я не знаю, что говорить человеку, которого жизнь убедила, что никто, даже смерть, не имеет права разрушать его комфорт. И которого смерть разубедила в этом.

Мы молчали.

– Я добавлю это все к рассказу о вашей маме, – ответила я, доставая телефон, чтобы вызвать такси.

– Как мне теперь жить?

– Сходите к психотерапевту, в церковь, женитесь, родите детей, – начала предлагать я и вдруг перехотела говорить утешительные глупости. – Не знаю, – пожала плечами я, которой все эти рецепты не помогли. – Честно, не знаю.

Он вышел проводить меня к такси.

– Ну хоть что делать с кроватью, черт побери, вы мне скажете? – спросил он, придерживая дверцу машины. – На ней никто не спит. Я не могу, чтобы там кто-то спал. Но и выбросить ее я тоже не могу.

– Я не могу. Давайте лучше в нашу следующую встречу вы мне просто расскажете, что написать в финале. Хорошо? – попросила я и потянула дверь машины на себя.

На середине пути вспомнила, что диктофон остался на барной стойке в кухне. Возвращение пугало, как семейный фотоальбом, но встреча с другим заказчиком была назначена на следующий день. Пришлось разворачиваться.

Огромный костер во дворе его дома стал заметен еще издалека. Он взвивался к низко навалившемуся ватному небу, разгоняя холодные утренние сумерки.

– Что он делает? – брови таксиста поползли вверх.

– Просит прощения за неумение любить, – ответила я. – Но он еще не понимает, сколько всего придется сжечь.С