<<Сюрприз для Рамзана>>: как живут русские в Чечне
Русских в Чечне, по последним данным, около 1,5%: за последние полвека в
процентном соотношении это абсолютный минимум -- тридцать лет назад русское
население
составляло четверть от всех жителей республики. Корова Апрелька на заднем
дворе и высотки <<Грозный-сити>>, кресты из арматуры на православном
кладбище и старая
казачья станица -- Русская служба Би-би-си отправилась в Чечню и узнала, как
живут русские, которые там остались, и что мотивирует людей из других
регионов
приезжать сюда жить.
Из своей длинной, 80-летней жизни уроженка Грозного Клавдия Леонидовна*
особенно хорошо помнит, как однажды кормила белого медведя. Дело было на
Новой
земле: <<Я там работала в ателье, шила брюки с кантами морских летчиков.
Один раз ребята говорят: ``Видишь, вооон''. Копна стоит, не отличишь от
снега. Белая-белая.
И смотрю: медвежонок к нам бежит. Так ребята что сделали: меня вытолкали,
дверь закрыли и ведро с рыбой оставили. Смеются: ``Корми'' -- ``Да вы что, а
если
мать набросится на меня!'' Он подошел, я давай его кормить, а у самой
мурашки по телу. Потом уж ничего нет в ведре, кричу: ``Открывайте или
давайте рыбу
еще!'' И он когда поел последнюю, пошел к матери. И она уже на таком
расстоянии поклонилась, спасибо мне сказала>>.
Аккуратная старушка в платке и черной телогрейке встречает нас на лавочке у
подъезда своего дома в одном из микрорайонов Грозного. И сразу же
извиняется,
что на чай сейчас позвать никак не может: только что спустилась пешком с
восьмого этажа и обратно идти не готова. Лифт не работает четвертый месяц.
<<Деталь
какую-то украли, а заменить не могут: она дорогая, стоит восемнадцать
тысяч>>.
Клавдия Леонидовна -- одна из 19 тысяч русских, живущих в Чечне (по данным
Министерства по нацполитике, внешним связям, печати и информации). Это
меньше
1,5% от общего числа жителей, ниже цифра только в Ингушетии.
Статистика еще эффектнее в динамике: в 1970-е русских в Чечне была треть,
перед перестройкой - почти 25%. Даже по переписи 2010 года в абсолютных
цифрах
их насчитали на пять тысяч человек больше, чем сейчас.
Об исчезновении русских из Чечни говорит не только статистика, но и сами
чеченцы: местный житель, узнав, зачем мы приехали, охотно вспоминает, что в
детстве
во дворе были и русские, и евреи, и армяне, но на вопрос, много ли у него
сейчас русских знакомых, не может назвать ни одного.
Клавдия Леонидовна родилась в Грозном в 1937-м. После школы работала в
городском ателье мод, шила пальто. Помнит, как возвращались из депортации
чеченцы:
<<Злые были на советскую власть>>. Дважды выходила замуж за одного и того же
мужчину. Ездила в гости к подружке в Архангельскую область, где и произошла
памятная встреча с медведем, а в 1962-м отправилась во Владивосток работать
поваром на рыболовецких судах. В загранплавание ходила в Японию и доплыла аж
до Индонезии --
эти годы она вспоминает охотнее всего.
В 1977 году приехала домой в отпуск и так и осталась: устроилась на завод
<<Красный молот>> табельщицей, в 1988 въехала в кооперативный дом неподалеку
от ипподрома.
Начало первой чеченской, как рассказывает Клавдия Леонидовна, совпало с днем
ее выхода на пенсию:
>
Как раз я иду с работы, уже заявление написала, и смотрю: восемь рядов
танков, солдаты по нашей улице едут с аэропорта. Думаю: что такое, я не
поняла?
Никто не объявлял ничего.
<
В 1996 году ударом по голове убили ее старушку-маму. Мужу на растяжке в том
же 1996-м частично оторвало ногу -- он прожил до 2002-го, но ходить уже не
мог,
и Клавдия Леонидовна во время второй кампании бегала в соседний район ему за
сигаретами: <<Стреляют, а мы белый материал завяжем или флаг сделаем и идем.
Пропускали>>.
Окрестности ипподрома сейчас почти центр, квартал <<элитный что ли, как-то
так его называют>>, -- поясняет старушка. Когда она заселялась, из соседей
<<5%
было чеченцев, 5% армяне, а остальные все русские>>. Сейчас во всем дворе
она русская одна: <<Поуехали>>.
Снимок Грозного в коллекции Элтона Джона
<<Самое жуткое -- когда ты видишь, что твои соседи собираются. Выходишь на
улицу, и там стоит машина, в которую грузят вещи, через два дома тоже грузят
--
массово люди уезжают>>, -- вспоминает детство 32-летняя Елена Фиткулина.
Лена родилась и выросла в Грозном и провела здесь обе войны: родственников в
России
не было, мужчин в семье тоже, а пожилая бабушка наотрез отказалась покидать
город. Самым сильным воспоминанием стали не сгоревшие дома, не танки и даже
не трупы, а безмолвие вокруг: <<Ты выходишь, и как будто в Хиросиме или
Чернобыле -- ворота все открыты, ни души нет, собак нет, кошек нет -- их
съели>>.
Фиткулина -- штатный фотокорреспондент ТАСС, ее снимки публиковались в
Guardian и New York Times, и один кадр даже хранится в коллекции Элтона
Джона. Прежде
чем присоединиться к ТАССу, Лена несколько лет сотрудничала с мировыми
агентствами и снимала всё: от визита Жерара Депардье в Чечню до пожара в
высотке
<<Грозный-сити>>.
Самой памятной съемкой стал пожар в Доме печати 24 декабря 2014 года, когда
на город напали боевики. Пожар Лена наблюдала из окошка своей квартиры, а на
рассвете
решила снять захваченное здание с балкона: <<Вылезаю с телевиком и думаю, ну
сейчас какой-нибудь снайпер блик объектива примет за прицел винтовки и
снимет
меня с этого балкона>>, -- с хохотом рассказывает она. Днем, когда из Дома
печати уже <<трупики по частям выносили>> (хрупкая блондинка так и говорит:
<<трупики>>),
она пошла снимать пострадавший от атаки центральный рынок и сделала самую
известную свою фотографию: сгоревшее черное здание, дым и пар вперемешку, и
силуэт
человека.
Снимок увидел в New York Times и заказал для своей коллекции Элтон Джон.
Гонорар - тысячу долларов - Лена потратила на кухонный гарнитур для мамы.
Из того, что Лена рассказывает о своей жизни, складывается впечатление, что
с чеченским миром она почти не пересекается. У нее русский муж и русские
друзья,
оставшиеся с детства. Они встречаются дома и заказывают доставку из
ресторанов, а не ходят в кафе, где <<чересчур цивильно>>. Она никогда не
ходила в гости
на Курбан-Байрам и обычно уезжает из города в главный мусульманский праздник
-- не потому что не нравится, а потому что грех не воспользоваться длинными
выходными. В конце концов, Лена -- единственная местная жительница в
джинсах, которую мы встретили в Чечне (в республике женщины брюки не носят).
Надеть
их она решилась благодаря двум обстоятельствам: мы встречаемся в самой
туристической точке города, и добиралась она туда на машине. Обычно в брюках
по городу
она не ходит -- слишком много нежелательного внимания:
>
Парни будут знакомиться, думать, что, может быть, что-то обломится. Подойти
к чеченке с вольностями чеченцы себе не позволят, потому что знают, что им
по шее настучат ее родственники, а подойти к русской - это вариант.
<
. Даже с будущим мужем в 2000-х Лена знакомилась не так, как это принято в
Чечне -- когда свидания проходят публично, и молодые люди держатся на
почтительном
расстоянии друг от друга -- а по-русски: он приходил в гости, и они играли в
<<Денди>>.
Но частная жизнь заканчивается там, где начинается работа. Приход Фиткулиной
в журналистику случился вскоре после подъема религиозности в Чечне на рубеже
2010-х годов. В то время Лена еще ходила в джинсах и даже не думала надевать
платок:
>
Я очень протестовала против этого: почему я должна? Я русская, не
мусульманка.
<
Сказать журналистке особенно никто ничего не мог, так что поступили иначе --
ее просто перестали включать в списки и аккредитовывать на мероприятия с
присутствием
главы. Так что, чтобы иметь возможность работать, <<я просто приняла их
правила>>, -- будничным тоном объясняет девушка.
Теперь она одевается на работу <<больше по-чеченски, чем некоторые
чеченки>>: длинная юбка, длинные рукава, платок. Самой ей это причиняет
дискомфорт: <<Ладно бы
я пришла в офис на компьютере печатать красивая на каблучках и в платье, а
когда ты фотожурналист, бегаешь туда-сюда, работаешь среди мужчин, которых
нужно
буквально расталкивать локтями. Путаться в длинной юбке и поправлять платок
-- это нервирует>>.
При этом в Москве -- Лена трогательно оговаривается <<в России>> -- она все
равно чувствует себя непривычно: <<У меня настолько уже заточено все под
местные
тонкости, что мне неудобно там. У нас принято, что в двери первым проходит
мужчина. Вот я сейчас была в ТАССе с коллегами-журналистами, и у меня
срабатывает
вот этот винтик: те меня пропускают, а я останавливаюсь их пропускаю. Они
понять не могут, что происходит. У нас девушка не должна касаться парня. В
маршрутке
передаешь деньги, если мелочь он тебе сдачу отдает -- ладонь подставляешь,
он ссыпает. Бумажные деньги держишь так, чтобы он не дотронулся до оголенной
кожи>>.
Мусульманин из совхоза Родина
<<Обычно мусульмане смотрят на лицо и на руки девушки -- все остальное ведь
закрыто, -- добродушно объясняет Абдулла Сухункулов, -- Если у девушки очень
нежная
кожа на руках, значит и на всем теле у нее кожа очень нежная>>.
У Абдуллы голубые глаза и русая борода. Ему 27, и до 20 лет Абдулла был
Антоном -- имя он сменил вместе с паспортом. Его мать -- русская, отец --
обрусевший
крымский татарин, бросивший семью в 90-е и сбежавший в Москву.
К исламу он пришел в девятилетнем возрасте: когда началась вторая военная
кампания, мальчика с бабушкой из родного микрорайона, совхоза Родина,
отправили
прятаться от войны в деревню. Новые друзья совершали намазы и в тяжелое
время молились богу, и мальчик не захотел оставаться в стороне, тем более
что бабушка,
сама православная, к обращению внука в ислам отнеслась спокойно: <<Лишь бы
не пил и не курил>>.
В следующие восемнадцать лет Абдулла ассимилировался настолько, что не
только поменял имя и успел поработать пресс-секретарем муфтия Чечни, но и
женился
на чеченке - случай в республике почти уникальный: чеченцы практически
никогда не отдают дочерей за людей другой национальности.
Чтобы это произошло, должно совпасть несколько условий, объясняет Абдулла:
мужчина должен быть рожден в Чечне, быть мусульманином, знать язык и обычаи.
<<И последнее, очень важное, -- ты должен быть почитаем в своём селе>>. Так
что пришлось за Антона-Абдуллу просить старейшинам совхоза Родина.
Невесту нашли старшие родственники: подруга мамы рассказала, что у нее есть
17-летняя соседка, очень хорошая девочка, и предложила Абдулле приехать
посмотреть.
Первая встреча продлилась пять минут: <<В основном говорил я, сразу озвучил
свои серьезные намерения. Моим обязательным условием было, что если она
выйдет
за меня, в день свадьбы она закрывается (то есть начинает носить хиджаб --
Би-би-си). Я даже сказал, что вижу себя многоженом и в будущем, наверное,
возьму
вторую жену. Если ты выйдешь за меня, ты готова на это? Сразу её
предупредил>>.
Через неделю последовала вторая встреча, а еще через две сыграли свадьбу. О
такой по современным меркам стремительности Абдулла не жалеет:
>
Браки сильными бывают, когда ты женишься именно вот так. А любовь и все
такое - она потом приходит. Лишь бы девчонка была из хорошей семьи, была
хозяйкой,
у нее были добротные братья и отец.
<
За два года, что он отработал пресс-секретарём муфтия Чеченской республики,
Абдулла неоднократно сталкивался с обращением русских в ислам -- только за
один
год и только в муфтияте это сделали 69 молодых девушек, а общее число
обращенных перевалило тогда за сотню. Но на деле новообращенных может быть в
разы
больше: для того чтобы перейти в ислам, необязательно ехать в мечеть или
муфтият, достаточно прочитать шахаду в присутствии свидетеля-мусульманина.
Сейчас Абдулла работает копирайтером и гидом -- возит туристов по Грозному и
Чечне. Играл в футбол, пока не повредил коленку. Болеет за <<Реал-Мадрид>>.
Живет
вся семья -- и молодая жена, и двое сыновей -- строго по исламу: молитвы,
благочестие, одобряемые религией занятия. И, возможно, даже более строго,
чем сами
чеченцы.
<<У нас же очень развиты ранние браки в Чечне, и последнее время участились
разводы, -- объясняет Абдулла, -- Потому что молодые -- они горячие, после
первой
ссоры отправляют жену домой, потом начинаются распри>>. Вина за разводы, по
мнению Абдуллы, чаще лежит на мужчине:
>
Обычно по исламу, когда жена что-то нарушает, ей говорят словесно. Если
второй раз она нарушила какой-то закон, с ней не разделяют ложе. В третий
раз её
можно легонько побить плеткой, не руками, не кулаками, а плеткой по мягкому
месту. И в четвертый раз ее отправят домой для профилактической беседы. Вот
так в исламе заведено. Многие наши парни горячие к этому не прибегают, сразу
домой отправляют. Я более хладнокровен в этих вопросах.
<
Впрочем, излагает все это молодой человек теоретически -- сам он, по его
словам, жену не бил и бить не собирается: <<Моего одного недовольного
взгляда хватает>>.
Новые знакомые удивляются, когда мужчина признается, что он не чеченец и
когда-то его звали Антоном. Два года назад мать Абдуллы, замдиректора по
безопасности
в одном из грозненских лицеев, тоже приняла ислам. <<Всё-таки сын
мусульманин, внуки будут расти в исламе, -- объясняет Абдулла. -- Она
хорошая женщина, добропорядочная,
ей ничего не оставалось, кроме как совершать пять раз молитвы в день>>.
<<Хорошо, не побили в первый день>>
Православный храм в центре станицы Наурской стоит впритык к территории
местного РОВД. Глухая церковная стена даже повыше участковой. Настоятель
отец Амвросий
жалуется на глазомер: <<У меня всегда были проблемы: я не могу, когда
говорят там комната 5*X7, оценить и представить. Когда обсуждали забор, я
прикинул --
ну я ростом два метра, еще чуть выше -- это метра три, значит, надо четыре
метра. Говорю рабочим, а они: <<Батюшка, это ж Великая китайская стена
будет>>.
В итоге договорились примерно на двух с половиной метрах. <<Я, конечно,
поворчал для порядка, мол, кирпича вам жалко что ли, но в итоге вышел
нормальный
забор>>.
Кирпича в самом деле не жалели: спонсора для строительства храма нашел
Рамзан Кадыров -- им стал Игорь Алтушкин из <<Русской медной компании>>.
Семь видов
гранита, мрамор, кирпич и даже иконостас ехали в чеченскую станицу Наурская
из Екатеринбурга. К делу подошли с размахом: полы сделали с подогревом, и
люстру
по каталогу выбрали самую крупную.
>
Привезли люстру, которая для храмов высотой 55 метров, а тут всего около 30.
Я захожу в церковь, а она как елка на полу стоит.
<
Пришлось рабочим исхитряться и под размеры храма крепление подгонять. На
открытие церкви в 2016 году приезжал глава Чечни.
Церковь Рождества Христова -- один из двух православных храмов в республике
(первый в Грозном). Наурский район исторически считается казачьим -- в
состав
Чечни он попал только в 1957 году. Согласно переписи 1959 года, русских
здесь было больше 80%. В 2010 года их насчитали около четырех тысяч, то есть
8%,
что в пять раза больше, чем в среднем по республике. В самой станице русских
всего пятьсот человек, прихожан из них до сотни. Пожилых нет -- по рассказам
священника, их во время военных кампаний увозили в первую очередь: <<У
пенсионера есть пенсия, то есть приехали на новое место жительства, еще
ничего нет,
а пенсионер уже деньги получает>>. Паства почти вся трудоустроена: работают
учителями, врачами, бухгалтерами, а <<молодежь вся в полиции>>.
До приехавшего из Ставрополя восемь лет назад монаха отца Амвросия
священники в Науре не задерживались: срок службы составлял от трех месяцев
до года.
Объясняет отец Амвросий это спецификой региона:
>
С моим предшественником я общался, он очень свободолюбивый был. У них был
случай: они с матушкой пошли на рынок, он в шортах, матушка в кофточке с
большим
вырезом сзади. Естественно, это было воспринято как бомба какая-то. Здесь в
шортах не ходит никто, это табу строжайшее. Им замечания стали делать, очень
ему это не понравилось.
<
В 1990-х была пара лет, когда настоятеля в Науре и вовсе не было. Это вообще
было для православных священников в Чечне непростое время -- батюшек
похищали
и убивали. Амвросий вспоминает об отце Анатолии Чистоусове, похищенном и
расстрелянном, и других случаях. На вопрос, не бывает ли сейчас каких-то
трений
с чеченским населением, батюшка невозмутимо отвечает: <<Ну я же пешком сюда
пришел>>.
Но традиция при этом не прерывалась: певчие, зная устав, совершали службу
без священника -- просто исполняли свою часть реплик. Сейчас в церкви
Амвросий
служит один -- живого звонаря, который мог бы управляться с колоколами, у
него нет. Зато есть <<автономный звонарь>> -- механизм, который приводит
колокола
в действие без помощи человека.
>
У меня в телефоне записан контакт "Колокольня". Я во время службы на неё
звоню, перевожу в тональный режим и выбираю мелодию, их больше пятидесяти. А
потом,
когда надо закончить, нажимаю решётку.
<
Наурский район -- территория Терско-Сунженского казачества, что накладывает
отпечаток на паству, которая от ставропольской, по словам отца Амвросия,
отличается
разительно: гордая и без лже-смирения. <<Помню, первую службу служили в
старом храме. А я ж только переезжал, вещи свои из машины брал, преклонился,
и мантия
у меня запачкалась о край машины немножко. После службы ко мне подходит одна
казачка, говорит: ``Батюшка, вы наше лицо, -- показывает мне на мою мантию,
--
если не можете сами постирать, отдайте нам, и мы постираем''. Я думаю:
ничего себе, хорошо хоть не побили меня в первый день>>.
Живет священник в бывшем одноэтажном административном здании -- от длинного
коридора, где раньше сидели очереди, по обе стороны отходят
комнаты-кабинеты.
Правда, начинка совсем не административная: кругом портреты церковных
иерархов, на стуле растянулась серая вислоухая кошечка по имени Мышка, а в
саду цветет
розовый сад: заваривая чай, отец Амвросий срезает бутон чайной розы и
нарезает лепестки в чайник.
Единственный диссонанс с идиллией обнаруживается в уборной - на стиральной
машине лежит книга "Противодействие информационному экстремизму в
межнациональной
среде. Гендерный аспект". "Я обычно такие книги дома не держу, но так как
надо готовиться к конференции, приходится. А где их еще читать?" - объясняет
священник.
Амвросий -- член общественной палаты и двух профильных комитетов при
чеченских министерствах. Он входит и в этнический консультативный совет при
Рамзане
Кадырове. О своей общественной работе отец Амвросий за чаем рассказывает
сдержанно: мол, национальные ансамбли опекает да возлагает к памятникам
цветы.
Но на деле он участвует и в куда более зрелищных мероприятиях -- например,
вместе с председателем парламента Чечни Магомедом Даудовым и Хирургом из
<<Ночных
волков>> выступал на митинге в поддержку Кадырова в январе 2016 года, где
чеченская полиция насчитала миллион человек (население всей республики всего
около миллиона
четыреста тысяч). Монах зачитывал послание Махачкалинского епископа.
Начиналось оно со слов: "Ваше превосходительство Глава Чеченской Республики
Рамзан Ахматович Кадыров".
На вопрос, нравится ли ему общественные обязанности, священник уклончиво
отвечает: <<Периодами. Иногда да, иногда нет>> -- и переходит к рассуждению
о том,
что человеку верующему категориями <<хочется -- не хочется>> вовсе не
подобает мыслить.
<<Вся надежда только на скотину>>
Ольга Владимировна* и Александр Викторович* в наурскую церковь не ездят.
<<Но нас и не звал туда никто. Нас как будто забыли здесь, они даже тут не
рекламируют>>.
Супруги живут на окраине одной из станиц Наурского района у самого Терека в
деревенском доме из двух комнат: спальне, стены которой увешаны коврами, и
кухни,
прямо на полу которой стоит небольшая буржуйка. Другого отопления в доме
нет. На полу сложены огромные мешки с рисом и мукой -- соседи-чеченцы
приносят подарки, когда у них кто-то умирает. Туалет на улице, ходить туда
надо с фонариком.
Ольга Владимировна родилась в Ленинграде, но уже в молодости приехала в
Чечню на практику -- работала дежурной на железнодорожной станции. Здесь же
она
познакомилась с будущим мужем. У пары двое сыновей, оба они уехали из Чечни
-- один в Краснодар, другой в Ставропольский край. Дети родились во время
войны,
которую супруги встретили здесь же: <<В подвале с детьми сидели>>. Поверх
двора шла перестрелка: войска стояли за станицей и стреляли через Терек в
сторону
Грозного.
До войны в станице жили в основном русские. <<Но когда начался бардак, все
стали уезжать. Ко второй уже все уехали>>, -- вспоминает Ольга. Одна из
причин,
которая держала и держит семью в Чечне -- это обширное хозяйство.
Жизнь супругов полностью зависит от двора: нам с гордостью представляют
корову Апрельку, телка Зорьку, барана Боню, кролика-производителя Василия с
сонмом
крольчих, кур, уток, индюков и даже пять рыжих кошек, которые берегут дом от
мышей.
<<У нас вся надежда только на этот скот, если честно сказать>>, --
признается Александр.
Дом Александра и Ольги -- один из немногих в станице, где есть маленькая
цепная собака, которых мусульмане не любят.
>
Раньше шкодили чеченцы, лазили воровали, когда беспредел был. И кроликов у
русских таскали. И собак травили. Без собаки никак, она нам как дверной
звонок.
<
В этот момент пес на улице заливается лаем: сосед-чеченец зашел узнать, как
лучше разводить кроликов. Александра Викторовича нет несколько минут, после
он возвращается в легком раздражении: <<Я ему объясняю: ты самку к нам
принеси. Где это видано, чтобы с самцом к самке идти?>>.
Кролик Василий -- одно из немногих животных, которому, по крайнее время в
ближайшее время, ничего не грозит. Остальных рано или поздно отправят под
нож --
даром хлеб в семье не ест никто. <<Выхожу во двор, посмотрю на него,
выбираю, кого зарезать не жалко. Вообще жалко, конечно, но что делать, не
будешь их всю
жизнь кормить>>. В семье, говорит Александр, есть проблема <<с валютой>>.
Фактически супруги живут за счет натурального хозяйства и бартера: например,
Зорьку
скоро обменяют на зерно и сено для его матери Апрельки.
Александр всю жизнь он проработал комбайнером в соседнем колхозе, однако
почти десять лет назад потерял работу и теперь занимается только хозяйством.
>
Колхоз всю войну проработал, а при Медведеве взяли и разогнали. Приехали из
Грозного, сказали, что колхоза вашего больше нет. Трудовые книжки выдали,
комбайны
на металлолом увезли, деньги в карманы попрятали.
<
Ольга Владимировна работала в детском саду, но после войны его закрыли.
Женщина десять лет стояла на трудовой бирже, пока не получила работу на
местной
почте с зарплатой 2,5 тысячи рублей в месяц. Так что теперь она думает
написать новому главе почте России: <<Попрошу, чтобы почтальонам зарплату
прибавили.
Слышали, предыдущий себе 95 миллионов выписал? А то никто же не спросит, а
люди здесь, блин, за чашку супа работают>>.
С соседями-чеченцами супруги общаются, вместе отмечают праздники, а
Александр Викторович даже иногда выпивает:
>
Все пьют, на самом деле. И в карты играем, зовут, чтобы никто не видел.
<
По воспоминаниям супругов, жители станицы не были религиозными до войны:
<<Мечеть в селе построили уже при младшем Кадырове>>. Ольга Владимировна
платок
надевать не стала: <<Да и кто меня заставит?>>.
Ольга и ее муж заметно скучают по временам СССР, на выборах голосуют за КПРФ
и уверяют, что эти чувства разделяют и соседи. <<Раньше работа была, раньше
был клуб, который уже тридцать лет закрыт. Скучная жизнь. В мои годы
молодежь была! Встречались -- и драка стенку на стенку. И цепи были, а
арматура. Мы за территории
дрались. Ну сейчас это смешно. А теперь -- куда [хочешь] ходи, никто и не
спросит, куда. Мы и двери не закрываем>>.
Неожиданно Александр грустнеет и говорит: <<Если вам интересно, какая у нас
проблема -- у нас проблема одна. Не дай бог кто умрет. Хоронить некому. Нас
двое
здесь из мужиков, третий умер. Теперь проблема, если кто умрет -- из
соседних станиц звать придется>>.
<<Сюрприз для Рамзана>>
Но и есть русские, которые в Чечню приезжают. Последние годы глава
республики неоднократно в своем инстаграме заявлял, что там всегда рады
русским специалистам.
Владимир Хлебников, главный дирижер симфонического оркестра Чечни, переехал
в Грозный шесть лет назад.
Дирижер уважаемый человек в республике, но проблемы у него такие же, как у
старушки Клавдии Леонидовны. В здании Государственного русского драмтеатра
имени
Лермонтова тоже несколько месяцев не работает лифт. <<Там с деталью
что-то>>, -- объясняет Хлебников. 66-летний дирижер легко поднимается на
пятый этаж и смеется над тем, что нам приходится перевести дух на лестничной
площадке. На стенах его кабинета два портрета -- Рамзана Кадырова и его отца
Ахмата-Хаджи.
Выпускник Ленинградской консерватории по классу гобоя в 90-е занялся
дирижированием и уже в 2002 году возглавил Национальный симфонический
оркестр Алании.
Шесть лет назад дирижера пригласили в Чечню -- восстанавливать традиции.
<<Целое поколение выросло, не имея никакого отношения к классической музыке.
Мы,
конечно, столкнулись с некоторыми сложностями, для преодоления которых меня
и пригласили>>, -- рассказывает Хлебников.
Сложности были вот какие: в 2011 году <<здесь не было ни одного человека,
который бы играл на инструменте, который находится в составе симфонического
оркестра.
Вообще ни одного>>.
Сейчас в оркестре есть русские, украинцы, армяне, однако ни одного
чеченского музыканта, и по оценке самого дирижера, появятся они не скоро: на
воспитание
нового поколения потребуется не меньше десяти лет. Его приходится буквально
выращивать: специально для этого дирижер создал детский симфонический
оркестр.
Утрачены были не только кадры, но и сама привычка слушать классическую
музыку. Хлебников признается, что в начале работы в Чечне его главной
задачей было
убедить людей, что им вообще нужно ходить на концерты симфонического
оркестра. Поэтому начали с аранжировок чеченской народной музыки и
популярной классики,
<<то, что, грубо говоря, есть у каждого в телефоне>>: <<Маленькая ночная
серенада>> Моцарта, <<Шутка>> Баха, отрывки из балетов Чайковского и другие
классические
шлягеры. Сейчас в репертуаре -- Григ, Равель и Вивальди. На оснащение
оркестра руководство Чечни не скупилось:
>
Купили два автобуса, купили костюмы, миллионы потратили на инструменты,
какими не может похвастаться, наверное, ни один оркестр в России кроме
Валеры Гергиева.
Купили концертный рояль, пюпитры, ноты, все аксессуары, канифоли, трости -
все.
<
Рамзан Кадыров концерты оркестра посещает регулярно, с гордостью
рассказывает Хлебников: <<Сидит, аплодирует. Иногда, говорят, у него даже
слезки появляются
на глазах -- мне так говорили, сам я не знаю>>. Специально для главы Чечни
Хлебников сочинил пьесу: <<Я однажды заметил, что он когда-то давал интервью
под
мелодию из кинофильма ``Ромео и Джульетта'' Нино Рота знаменитую. Потом он
безумно любит ``Грозу'' Вивальди. И чеченская музыка. И я соединил эти три
мелодии,
мы сделали одно большое произведение -- он был в совершенном восторге>>.
Названия для пьесы дирижер пока не выбрал, но рабочий вариант звучит как
<<Сюрприз
для Рамзана>>.
Кадыров тоже любит сюрпризы. Не так давно он подарил Хлебникову квартиру,
причем эффектно - вышел прямо на сцену и вручил ключи.
Теперь Хлебников живет в центре Грозного и пользуется большим уважением
местных жителей: <<Идешь по улице, останавливается автомобиль, маэстро,
давайте
подвезу вас!>> На рынке бесплатно предлагают продукты. На вопрос, были ли
трудности в культурном и бытовом плане, дирижер ответить затрудняется: <<Мне
сложно
говорить, потому что я как бы штучный товар, ко мне особое отношение. Может
быть, некоторые моменты, которые касаются других -- меня не касаются>>.
Общается дирижер и с другими чиновниками, например, с замминистра МВД Алты
Алаудиновым -- мужчины ходят по ресторанам и много говорят о религии и
классической
музыке. <<В Ростове я с трудом представляю, что начальник полиции попросит
что-нибудь рассказать о Моцарте. А он просит>>. (Имя Алаудинова чаще в СМИ
всплывает
не в связи с Моцартом, а в несколько иных контекстах.).
<<Живое доказательство, что в Чечне жить можно>>
Замминистра Чеченской республики по национальной политике Екатерина Курашева
тоже русская. Несмотря на профильную должность, она утверждает, что ей
<<странно,
когда люди спрашивают друг друга о национальности>>.
Курашева приехала в Чечню, по ее собственной шуточной формулировке, <<из
инстаграма>>. В марте 2013 года, когда глава республики только завел
аккаунт, она
оставила ему комментарий с вопросом, мол, как там у вас все на самом деле, в
ответ Кадыров пригласил Курашеву в гости. В первый же вечер он устроил
сюрприз --
сам на машине повез кататься и показывать город. Всего девушка провела в
республике четыре дня -- она красноречиво оговаривает, что <<не была
ограничена
в своих передвижениях, меня никто не сопровождал>>.
В конце поездки глава Чечни неожиданно для Курышевой пригласил ее
присоединиться к команде и переехать в Грозный работать в правительстве. К
этому моменту
Курашева находилась <<между работодателями>> -- она успела поработать на
руководящих должностях в швейцарской управляющей компании Herculis Partners,
<<Уралсибе>>
и ВТБ24. Близкие решение поддержали, так что единственное, что держало
девушку без мужа и детей в Москве, -- две маленькие собачки, которых она
перепоручила
родителям: <<Я могла бы их взять с собой, но это противоречит местным
традициям -- здесь собак в квартире не держат>>.
Курышева - светло-русая, но теперь узнать это можно только по старым
фотографиям: весной этого года девушка приняла ислам, поэтому волосы
скрывает под
тюрбаном.
Впрочем, даже в платке 38-летняя чиновница выглядит по-столичному: у нее
идеальный маникюр и очки с логотипом DG. Разговор идет в суши-баре с видом
на мечеть
и главную площадь.
В министерстве Курашева уже почти пять лет. Прежде чем заняться
нацполитикой, она курировала разбором обращений к Кадырову (например, в том
же <<Инстаграме>>)
и курировала средства массовой информации:
>
Давайте без иллюзий - любое СМИ - это рупор, средство пропаганды в той или
иной степени. У нас государственные СМИ, и они занимаются поддержкой
политики,
проводимой главой региона, занимают активную позицию в медийных конфликтах,
связанных с попытками оклеветать Чечню и чеченцев.
<
В молодом поколении нужно воспитывать правильное отношение к истории, к
прошлому, к президенту, прививать любовь к стране, объясняет она: <<Говорят
о жестком
управлении? А вы знаете мягких успешных руководителей?>> Портреты и цитаты
из обоих Кадыровых, по словам Курашевой, появляются на стенах домов
благодаря
активной поддержке самих чеченцев, без принуждения и насилия.
<<Хотите, я сейчас подсяду за любой соседний столик и спрошу, что ты думаешь
об Ахмате-Хаджи? -- вдруг предлагает замминистра печати Чеченской
республики.
-- Люди будут полтора часа рассказывать, какой это великий человек!>>.
Курашева живет в служебной квартире в высотке <<Грозный-сити>> и ездит на
машине с номерами КРА -- по инициалам главы республики. По словам
замминистра, никакой
привилегии это не дает. Сам Кадыров, впрочем,
говорил
https://www.youtube.com/watch?v=NQLb-Y34ekM&feature=youtu.be
иное:
>
Если у человека есть номер КРА, значит ему за что-то дали эти номера, за
какие-то поступки, подвиги. Чтобы смог поехать, приехать быстро, когда его
позовут,
чтобы не останавливали.
<
(на чеченском, на отметке 9.23)
О лидере республики Курашева говорит с легким придыханием: <<У него
невероятная энергетика, наполненная верой во Всевышнего и любовью к своей
родине. Общение
с ним заряжает настолько, что порой невозможно уснуть, если встреча
состоялась вечером>>.
Единственное, чего не хватает в Чечне, по ее словам, так это снега: когда
впервые попала в местные горы, от радости прыгала с капота в сугроб. Кроме
снега
в республике все необходимое есть. Разговор Курашева закругляет фразой: <<Я
могу быть живым доказательством, что в Чечне жить можно>>.
<<Годы летят, фамилии не спрашивают>>
Сгорбленная старушка ходит, не снимая верхней одежды, по комнате в пункте
временного пребывания. Замка в двери нет -- на его месте дыра. Комната очень
маленькая
и очень бедная. На кровати вместо покрывала старое одеяло. Каждое утро Аглая
Дмитриевна* застилает кровать, складывает подушки горкой, прислоняет к ним
фотографии родных и плачет.
Аглае Дмитриевне 88 лет. <<Годы летят, фамилии не спрашивают>>, -- бормочет
старушка. Как давно она живет в общежитии, ответить не может. Рассказывает,
что родилась
и всю жизнь провела в Грозном, работала на заводе. У нее вроде бы есть сын и
дочь, но где они, неизвестно. Сын когда-то уехал во Владивосток, а дочка как
будто в Москве: <<Генерал забрал на всю жизнь, начальником милиции будет у
него, не скоро приедет>>. Но на черно-белой фотографии дочери на обороте
надпись
<<21 год, 1971>> -- это значит, что сейчас женщине должно быть уже 67 лет.
Старушка перебирает снимки. Родители. Брат в военной форме.
Сестра-<<хохотушка>>. Дочь. Дочь с внучкой. Сын. Подруга <<самая дорогая
моя>>. Домашние дни рождения,
свадьбы, прогулки. В какой-то момент рассказ становится совсем сбивчивым и
путаным: <<Это дочка, это зять, это зятя жена>>. Групповой снимок, на руках
у мужчины
смешной рыжий кот. <<Не надоела я вам?>> Женщины на фоне полностью
разрушенного здания, на обороте надпись <<2001>>.
Для того чтобы перебрать всю пачку, хватает двадцати минут. "А так у меня
больше нет ничего и никого".
Как объясняет Юлия Орлова, соосновательница благотворительной инициативы
<<Свои чужие>>, одна из главных проблем русских стариков в Чечне --
тотальное одиночество
и разобщенность: <<В 90-е дети уезжали, а старички оставались охранять
квартиры, потому что иначе их просто занимали другие люди. Они пережили все
это насилие,
видели взрывы, оторванные руки и ноги, боевиков. Для чеченцев это тоже была
трагедия, но они живут семьями, в сообществе, в своей культуре. А русские
старички
остались в основном одни, родственники где-то далеко или умерли, и никакой
отдушины>>.
Похожим образом выглядит и квартира Клавдии Леонидовны: бетонные стены без
следа обоев, разваливающийся полированный шкаф и аккуратная бедность. И
словно
для контраста -- тот самый <<элитный>>, завораживающий вид на город: с
восьмого этажа столица Чечни видна как на ладони, включая высотки
<<Грозный-Сити>> на горизонте.
Клавдия Леонидовна заваривает кипятком дешевый растворимый кофе из
одноразового пакетика и дает нам ржавый консервный нож с просьбой открыть
вареную сгущенку.
Мы несколько минут неуклюже тыркаемся с ножом, после чего 80-летняя старушка
забирает банку обратно и справляется сама в два счета. Светская беседа -- о
том,
что Каспий и Черное не чета холодным северным морям -- быстро сворачивает на
рассказы о том, как убили маму в 1996-м.
Клавдия Леонидовна уверена, что это сделал сосед-чеченец, чья семья сразу же
после этого захватила и въехала в мамин дом -- женщина жила в Грозном в
частном
секторе. Документы на дом пропали тогда же, так что доказать теперь ничего
невозможно.
>
Я куда только не писала с просьбой расследовать, и Кадырову, и Путину -
последний раз в 2014 году.
<
Уже после второй войны Клавдия Леонидовна добивалась, чтобы открыли
уголовное дело, приходил следователь, сказал, что нужно эксгумировать тело,
но все
уперлось в невозможность отыскать могилу: <<Дорогу хорошо помню: по аллее
прямо и на пятой дорожке направо, а отыскать все равно не могу>>. Клавдия
Леонидовна
верит, что это потому, что мамина душа до сих пор ходит вокруг своего
бывшего дома и не дает чеченцам там ничего строить.
На огромном и стоящем на отшибе Центральном православном кладбище Грозного
могилу и безо всякой мистики отыскать крайне сложно -- оно в крайнем
запустении.
Первый ряд -- разбитые, ржавые, упавшие надгробия и примитивные, сваренные
из арматуры кресты. Дальше начинается чаща: симбиозом деревьев, крестов и
оградок
кладбище напоминает Ангкор-Ват. Все собеседники нас от попыток прогуляться
по аллеям вглубь кладбища отговаривали: во-первых, змеи, во-вторых, <<мало
ли
что>>.
Последнее, вероятно, относится к потенциальным вандалам, на которых местные
жители несколько лет назад жаловались в правозащитный центр "Мемориал".
В Грозном есть службы, которые с помощью GPS ищут могилы на православном
кладбище на коммерческой основе: цены начинаются от трех тысяч, для тех, кто
не желает
приезжать, могут выслать отчет об обустройстве надгробия дистанционно.
У въезда на одну из аллей в машине дежурит молодой мужчина из организации
<<Наш дом -- город Грозный>>, тоже помогающей искать могилы. Создатель
организации,
чиновник Сайпуддин Гучигов
рассказывал
https://kavtoday.ru/28061
в интервью о русских:
>
Очень мало людей возвращается. Можно сказать, что это единицы, к сожалению.
<
В какой-то момент после смерти мамы, рассказывает Клавдия Леонидовна, ей
приснился сон. Как будто встает она ночью и выходит в коридор, под ногами
крутится
ее собачка, а на стене красным проступают буквы: <<Доченька, уезжай отсюда.
Ничего хорошего тут не будет>>.
Она осталась.
*Имена людей, отмеченные звездочкой, изменены.
Нина Назарова, Елизавета Фохт
Русская служба Би-би-си
Источник:
https://news.mail.ru/society/31666951/?frommail=10
С уважением, Эдуард Фурников
