Жизнь незамеченных людей // "Леонид Леонов: игра его была огромна" Захара Прилепина
2010-04-27 03:29 noreply@blogger.com (BusinesStyle)
В серии "Жизнь замечательных людей" вышла биография маститого писателя советского времени Леонида Леонова, которую написал один из самых раскрученных писателей времени нынешнего Захар Прилепин. С этим многостраничным трудом ознакомилась АННА НАРИНСКАЯ.
Взяв в руки толстый том жизнеописания Леонида Леонова, уже набираешь в легкие воздуха, чтобы сказать что-нибудь существенное и веское. Что вот Захар Прилепин осуществил попытку изменить существующий литературный иконостас, введя в него великого, как он утверждает, но "замолченного" автора. Что этот очевидно "антиинтеллигентский" акт (ведь именно интеллигенция навесила на Леонова ярлык совписа, не заслуживающего серьезного внимания) можно рассматривать в одном пакете с более изощренными действиями Дмитрия Быкова (ему, кстати, Прилепин выражает в начале своего труда благодарность "за то, что летним днем 2005 года надоумил меня написать жизнеописание Леонида Леонова"). Сам-то Быков занимается, скорее, не созданием новых идолов, а присвоением чужих: например, Пастернак в быковском изложении — это не ваш интеллигентский заслоняющийся от времени поэт, а, наоборот, стихотворец, чье открывшееся его биографу предназначение в том, чтобы принимать свое время именно в таком разнообразии, в каковом это время себя предлагает.
Просмотрев "Леонова" повнимательнее, хочется уже не говорить о важном, а возмутиться по поводу отдельных мест, которые нарушают, как кажется, последние приличия. Вот, например, такое соображение: "Несмотря на произошедшую после смерти Сталина реабилитацию большинства репрессированных, никто до сих пор всерьез не озаботился достоверно разобраться не только в том, насколько процессы были сфальсифицированы, но и в том, что послужило реальной подоплекой для их начала. Слишком просто объяснять все "паранойей" Сталина". Или утверждение, что в связи с раскритикованной и снятой со сцены пьесой "Метель" Леонов пережил "постановление ЦК и травлю, никак не меньшую, чем пришлась на долю Зощенко и Ахматовой". Если на обсуждение первого пассажа жаль даже тратить слова, то насчет второго вполне можно было бы сказать, что дело не в силе собственно "травли", а в ее последствиях и достаточно сравнить постпостановленческую судьбу Леонова и, скажем, Зощенко, чтобы убедиться... Но прочитав "Леонова" до конца, уже не хочется высказываться ни по одному из этих поводов.
Потому что тратить на него концептуальные мысли или душевные силы как-то бессмысленно — настолько это произведение наивное и неумелое. И дело даже не в устройстве и стиле текста, хоть он и выглядит пособием для студентов профучилищ, написанным не в меру эмоциональным автором: кондовые фразы вроде "все номера альманаха "Шиповник" состояли из безусловных шедевров или очень качественных вещей" и "Леонид наклеил в учебной тетради карикатуру на царя — что наглядно характеризует его взгляды той поры" соседствуют с авторскими восклицаниями типа "О люди!" и вопрошаниями "Слышите?". Дело в том, что автор биографии совсем не знает, что ему со своим героем делать и с кем о нем говорить.
Ведь, казалось бы, такому независимому человеку новой формации, как Захар Прилепин, должно было бы наплевать на мнение той самой интеллигенции, которая не смогла оценить Леонова, но зато высоко ставила "витий, позволявших себе лишь легкие фехтовальные выпады". Но он посвящает практически полкниги обелению своего героя в глазах той самой интеллигенции — борьбе с мнением, гласящим, что Леонов был матерым совписом, дышавшим в унисон с властью, что в сталинский, что в послесталинский период. Страницы и страницы посвящены перечислению тех, кто, как и Леонов, подписывал письма против "врагов народа" и ездил на Беломорканал. Вывод следующий: Леонов "если и замарался, то, конечно, меньше Толстого, Фадеева и Всеволода Иванова и не больше, чем Олеша, Новиков-Прибой или тот же Тынянов. Тем более что, как мы видели, к проворотам маховика приложили руку и Заболоцкий, и Платонов, и Зощенко, и даже Пастернак, и многие другие, внесенные ныне в литературные святцы". Поражает какая-то абсолютная напрасность этих сравнений и вообще этих усилий: никому сегодня и в голову не приходит осуждать тех, кто "подписывал",— то, что мрачный ужас того времени накрывал всех без исключения, давно воспринимается как аксиома. При этом автору "Леонова" и в голову не приходит озадачиться единственно интересным вопросом: в чем же — даже если принять литературное величие Леонова как данность — принципиальное, культурное отличие Леонова от Олеши и Тынянова. Почему их "внесли", а его — нет. Он лишь растерянно твердит, что Леонова "не поняли", и продолжает свои подробнейшие выкладки насчет того, что, вот, вел он себя совсем не хуже других.
Эти объяснения доходят до смешного: да, Леонов, получил участок в Переделкино, но самый захудалый, "едва ли не на болоте" (а Бабель-то вселился на опустевшую дачу Каменева), а что про Леонова говорили, будто он "вещист" и даже купил красного дерева шифоньерку, так "Боже мой, что ж плохого в шифоньерке — тем более, если она нужна в доме?". Все, заметим, написано абсолютно серьезно.
Отчитываясь перед интеллигенцией в том, что во времена "культа личности" Леонов вел себя не хуже других, Захар Прилепин находит время, чтобы с чувством полемизировать с советскими критиками, "песочившими" его героя в тридцатые годы. Скажем, Г. Мунблита, обвинившего героя леоновского романа "Скутаревский" в том, что в нем "воплощены две основные тенденции, под влиянием которых происходит в наши дни расслоение интеллигенции, тенденции эти противоположны, несовместимы", Захар Прилепин окорачивает в таком духе: "Неизвестно, догадывался ли Мунблит о том, что человеческая душа, характер человеческий вообще не являются некоей цельной и одномерной субстанцией". Эта неспособность сделать очевидный выбор — либо утверждать, что Леонов ставил советской действительности "мрачные диагнозы", либо опровергать партийных литературоведов, упрекающих писателя в недостаточной классовой сознательности,— симптом главного провала этой биографии. Автор не видит, что и подписи писателей под ура-расстрельными письмами, и громящие этих же писателей статьи в газете "Правда" — это история, с которой не надо спорить, но которую можно было бы постараться осознать.
То есть постараться установить — что такое в этой истории и этой литературе творчество Леонова и почему оно оказалось невостребованным вне официального дискурса: ни ранний и действительно яркий "Вор", ни соответствующий вроде бы нынешним экологическим тенденциям "Русский лес", ни имеющая потенциал культовости "Пирамида". Если бы автор не ахал и охал, что Леонова "не понимали и невнимательно читали" в советское время и потому считали советским, точно так же не понимали в перестройку и, уж конечно, не понимали в "злополучных, суетливых, постыдных 90-х", а постарался увидеть, почему его не понимали, не могли понять — тогда в этой биографии был бы смысл. Хотя бы какой-то.
Оригинальная статья

Цвет американского искусства // Марк Ротко в "Гараже"
2010-04-27 03:56 noreply@blogger.com (BusinesStyle)
В центре современной культуры "Гараж" открылась выставка Марка Ротко "В неведомый мир". Нью-йоркская Pace Gallery привезла 13 полотен классического периода — говорят, что это самая большая частная коллекция работ Марка Ротко в мире. На первой в Москве выставке великого американского живописца побывала АННА ТОЛСТОВА.
Критикам не угодишь. Когда шесть лет назад в Эрмитаже показывали ретроспективу из Вашингтонской национальной галереи, все были недовольны, что так мало позднего, "настоящего" Ротко — живописи "цветового поля", как назвал Клемент Гринберг фракцию абстрактных экспрессионистов, работавших большими плоскостями цвета. Теперь, когда в "Гараже" показывают только позднего и настоящего, последних двадцати лет (1949-1969 годов), все сожалеют, что художник не представлен в эволюции. Впрочем, в Петербурге выставили собрание музея, которому надлежит представлять историю искусства, в Москву же привезли частную коллекцию, а у коллекционеров перед историей искусства обязательств меньше.
Что это за собрание и кому оно принадлежит — тайна, покрытая мраком: "Гараж" и Pace Gallery хранят молчание. До недавнего времени 12 картинами из 13 выставленных в Москве владел нью-йоркский финансист Эзра Меркин, разорившийся в связи с делом Бернарда Мэдоффа. В прошлом году он продал кому-то свою коллекцию при посредничестве Pace Gallery, представляющей наследие художника с 1978 года. Впрочем, кто бы ни был владелец собрания, а демонстрировать его все же следовало бы в соответствии с музейными стандартами: в более мягком и приглушенном свете и в более дружественном интерьере — без массивных черных дверей, вступающих с живописью в совершенно ненужный здесь диалог. Ведь таинственная коллекция действительно достойна музея.
Сам Марк Ротко (1903-1970) был весьма придирчив относительно того, где и как показывать свои работы. Отказался участвовать в кассельской Documenta, потому что, пережив холокост как личную драму, считал невозможным выставляться на родине нацизма. Расплевался с галереей, взявшейся работать с поп-артистами, потому что считал поп-арт профанацией высокого искусства, которое должно говорить о "трагическом и вневременном". Разорвал выгодный контракт с рестораном Four Seasons в Seagram Building: поначалу ему нравилось пространство, спроектированное Филипом Джонсоном в знаменитом манхэттенском небоскребе Людвига Миса ван дер Роэ, но затем он вдруг осознал, что его полотнам не место в этом фешенебельном заведении. Часть панно для Seagram Ротко подарил галерее Тейт, предварительно оговорив, как их следует экспонировать. Часть разошлась по другим музеям и частным коллекциям — в "Гараже" тоже есть один огромный каштаново-черный эскиз к триптиху из сиграмовского цикла. Он висит напротив похожего по колориту и в то же время совершенно иного по настроению триптиха из эскизов к "Капелле Ротко" при университете Сент-Томас в Хьюстоне. Здесь тоже не обошлось без скандала — заказчикам капеллы Жану и Доминик де Менил пришлось дать отставку Филипу Джонсону, чей проект художнику не подошел: в итоге восьмигранное святилище чистой живописи достраивали другие архитекторы. Но его полутьма и молитвенная атмосфера теперь считаются образцом того, как следует выставлять Марка Ротко.
В "Гараже" имеется еще одна работа, связанная с монументальными ансамблями, к созданию которых Ротко стремился в последний период: эскиз к панно для офиса общества исследователей-стипендиатов Гарвардского университета. Есть в привезенной коллекции и очень известные вещи: "N 12" 1954 года с пламенеющим желтым и оранжевым, "Без названия" 1968 года с двумя облаками ультрамарина, разделенными полосой лазури. Есть и не столь известные, но несомненные шедевры: "Без названия" 1966-го, где черный, зажатый между темной зеленью на пронзительном кобальтовом фоне, отливает пурпуром. Вообще же собрание дает очень полное представление о классическом периоде — о Ротко, отпустившем цвет на свободу, о Ротко тающих по краям и словно бы отделяющихся от фона цветовых прямоугольников, затягивающих зрителя в себя. Здесь можно увидеть и переходный "N 15" 1949 года — с рудиментами более ранних дробных "мультиформ", и предсмертную "Без названия" 1969-1970 годов, ровные черное и серое которой отчего-то напоминают "Монаха у моря" Каспара Давида Фридриха. Ротковские композиции нередко сравнивают с пейзажами, и это поверхностное на первый взгляд сравнение не лишено смысла: из всех жанров пейзаж охотнее всего идет на эмоциональный контакт с созерцателем, заставляет его проецировать свое душевное состояние на картину, буквально уходить в нее. И, кажется, начинаешь догадываться, почему Марк Ротко так злился, когда его называли абстракционистом, и что имел в виду под словами "хорошей живописи ни о чем не бывает". Оставшись с его картинами один на один, вдруг понимаешь, что "трагическое и вневременное" их содержание находится внутри тебя. А если не понимаешь — то это проблема не только художника.
Оригинальная статья

Старый друг и противник // Умер Алан Силлитоу
2010-04-27 04:23 noreply@blogger.com (BusinesStyle)
Некролог
25 апреля в лондонской больнице Charing Cross в возрасте 82 лет умер писатель Алан Силлитоу, автор романа "Суббота вечер, воскресенье утро" и сборника рассказов "Одиночество бегуна на длинные дистанции" — важнейших произведений, созданных "поколением рассерженных".
Перед тем как дебютный роман Силлитоу "Суббота вечер, воскресенье утро" нашел своего публикатора, он был отвергнут пятью издательствами с почти одинаковым вердиктом: мол, представления писателя о жизни рабочего класса строятся на странных и даже утопических идеях. Ирония здесь состоит в том, что сложно представить себе человека, ближе знакомого с жизнью британских трудящихся, чем автор этой книги.
Алан Силлитоу родился в 1928 году в Ноттингеме. Он был вторым ребенком из четырех, его отец был неграмотным, любил выпить и редко мог продержаться на очередном месте работы больше месяца. Семье приходилось постоянно переезжать из одного грязного рабочего общежития в другое, денег не хватало на еду, не то что на квартплату. Когда дети оказывались на грани голода, мать подрабатывала проституцией.
Будущий писатель в 14 лет бросил школу и нанялся рабочим на ноттингемскую велосипедную фабрику (потом на этой же фабрике будет работать герой его первого романа). В конце войны Силлитоу подал документы в авиацию (дату рождения пришлось подделать), в итоге его отправили радистом на Малайские острова, где он быстро заработал туберкулез и комиссовался с пенсией в 45 шиллингов в неделю. Именно тогда он и начал писать.
Роман "Суббота вечер, воскресенье утро" напечатали в 1958-м, но по-настоящему его автор прославился два года спустя, когда на экраны вышла экранизация, снятая по авторскому сценарию. Главного героя сыграл Альберт Фини, режиссером был Карел Рейш, важный деятель британской новой волны, основавший вместе с Линдсдеем Андерсоном и Тони Ричардсоном независимое объединение "Свободное кино" и занимавшийся в основном документалистикой. Книга Силлитоу привлекла его именно своей реальностью.
Фильм Рейша сегодня был воспринят чуть ли не как откровение — он менял представления британцев о самих себе. Сомнительными оказывались не только буржуазные устои, но и тот поверхностный бунт против них, который заканчивается, как только бунтарь получает свою долю буржуазного счастья. Когда же два года спустя Тони Ричардсон снял фильм по книге Силлитоу "Одиночество бегуна на длинные дистанции", за писателем окончательно укрепилась репутация противника капитализма, соратника автора "Оглянись во гневе" Джона Осборна,— в общем, одного из "молодых рассерженных".
Этот лейбл Силлитоу всю жизнь ненавидел, но так и не смог от него отделаться. Именно в качестве "молодого рассерженного", а значит, по определению "попутчика" его в шестидесятые стали приглашать в Советский Союз. Впечатления от первого своего визита он описал в книге "Дорога в Волгоград" (1964), которая приглашающей стороне показалась вполне лояльной. Конец этой дружбе пришел в 1968-м: Силлитоу пригласили выступить на торжественном открытии съезда Союза писателей в присутствии Брежнева. Неожиданно для всех британец разразился речью бичующей нарушения прав человека в стране победившего социализма.
Силлитоу вообще не был "леваком" в общепринятом смысле слова — он никогда не разделял принятых в среде левой интеллигенции "усредненно марксистских взглядов", неоднократно заявлял, что присущие этой среде пропалестинские настроения нужны лишь для того, чтобы прикрыть вульгарный антисемитизм, а одним из главных достижений русского социализма называл дешевую водку. Склонность к этому напитку он сохранил до конца жизни, как, впрочем, и к стране его происхождения — последняя книга Силлитоу "Овод в России" (Gadfly in Russia, 2007) посвящена поездкам в эту страну и запутанным отношениям с ней.
Анна Наринская
Оригинальная статья

Последние новости по теме "Кино":

На русских торгах победила Украина // Коллекция Якова Перемена вернется в Киев
2010-04-27 04:50 noreply@blogger.com (BusinesStyle)
Аукционные дома Sotheby`s и Christie`s провели в Нью-Йорке свои традиционные русские торги, получив соответственно $13,6 млн и $4,9 млн. Самой громкой стала продажа коллекции украинско-еврейского модернизма Якова Перемена. С подробностями — ТАТЬЯНА МАРКИНА и МАРИЯ ХАЛИЗЕВА.
На 86 картин одесских художников, членов местного общества "независимых", Sotheby`s сделал ставку сразу — коллекцию, собранную в начале века одесским энтузиастом и сионистом Яковом Переменом, показали в Киеве и оценили в $1,5-2 млн. Последние 90 лет коллекция была в Израиле, даже выставлялась, однако на родине мецената Перемена и его подопечных художников о ней (как и о большинстве этих художников) и не слыхивали. Вновь обретенный свой собственный авангард, пусть и с оттенком французистости (что совсем не обидно), оказался востребован — весь его приобрел за $1,989 млн Фонд украинского авангардного искусства.
По информации "Ъ", основателем фонда является киевский бизнесмен Андрей Адамовский, контролирующий группу компаний OLEDO, один из крупнейших частных коллекционеров Украины, интересующихся русским и украинским искусством конца XIX—начала XX века. Часть его обширного собрания выставлялась летом прошлого года в Киевском музее русского искусства (в том числе и "Прибытие флотилии Колумба" Ивана Айвазовского, купленное в 2008 году на Sotheby`s за $1,67 млн). Предполагается, что коллекция Андрея Адамовского будет выставлена в частном музее изобразительного искусства, который меценат собирается открыть в Киеве на Подоле.
Второй лидер торгов Sotheby`s — Павел Челищев, живопись и графика из коллекции поэта-сюрреалиста Чарльза Генри Форда и его сестры, киноактрисы Рут Форд, друживших с художником. Тут эстимейты оказались решительно и, как часто бывает, нелогично превышены — отличный, "суперчелищевский" "Человек с татуировкой" продан за $482 тыс. (при эстимейте в $250-350 тыс.). А салонный портрет Рут Форд, окруженный сложенными из чьих-то пальцев фигами и "козами" (составляющих на английском сурдоязыке имя модели),— за гигантские $989 тыс. (эстимейт был $150-200 тыс.).
Раздел прикладного искусства, в том числе скромные на вид безделушки из поделочных камней фирмы Фаберже, продан стабильно, часто с превышением предварительных оценок. Из неудач Sotheby`s можно отметить неуходы "Натюрморта с рыбами и цветами" Натальи Гончаровой (был оценен в $300-400 тыс.) и обоих натюрмортов Бориса Григорьева — что с репчатым луком, что с луком пореем (эстимейты — $300-400 тыс. и $200-300 тыс.).
Русский Christie`s в Нью-Йорке прошел гораздо скромнее (впрочем, и каталог был заметно тоньше). Успешнее всего были распроданы произведения прикладного искусства, особенно фирмы Фаберже,— некоторые предметы во время торгов дорожали чуть не вдвое (например, нефритовый портсигар при $40-60 тыс. эстимейта продан за $104 тыс.). Однако самые дорогие вещи — подносное серебряное блюдо московской фирмы Сазикова, оцененное в $400-600 тыс., и дворцовая фарфоровая ваза с портретами прусских императоров, оцененная в $700-900 тыс.,— покупателей не нашли. Та же участь постигла и главный живописный лот — изображение цветущей барышни Константина Маковского, оцененное в $400-600 тыс. Зато покупатели охотно разобрали работы Давида Бурлюка разных периодов. Самыми дорогими у Christie`s оказались псевдоантичная картина академиста Александра Сведомского и картина "Приезд ламы" Александра Яковлева, написанная после путешествия в Монголию,— обе проданы по $170 тыс.
Оригинальная статья

Последние новости по теме "OLED":

Последние новости по теме "Кино":

Оперная звезда Кири Те Канава приедет с прощальным концертом в Москву
2010-04-27 05:44 noreply@blogger.com (BusinesStyle)
МОСКВА, 27 апр - РИА Новости. Одна из самых ярких певиц-сопрано столетия, уроженка Новой Зеландии Кири Те Канава выступит в Москве в рамках тура, посвященного ее прощанию с оперной сценой, в Светлановском зале Дома музыки во вторник, сообщили РИА Новости организаторы.
"К этому туру и московскому концерту в частности она относится с большим пиететом. Даже когда началась история с вулканом, и не понятно было, когда проблемы в воздушным передвижением решатся, она была настроена ехать в Москву любыми способами. Для нее это, действительно, важные выступления", - сказал представитель организаторов.
По его словам, сама Кири Те Канава объясняет свой уход со сцены усталостью и желанием достойно завершить карьеру, поэтому и программа выступлений этого тура содержит самые яркие произведения репертуара певицы.
В последнем московском концерте Кири Те Канава исполнит как арии из классических опер Моцарта, Верди, Мусоргского, сделавшие ее знаменитой, так и музыку Леонарда Бернстайна - за партию Марии из его "Вестсайдской истории" певица получила премию "Грэмми".
"Все сольные концерты она всегда заканчивает песнями своего народа Маори, не будет исключением и ее прощание с российской публикой", - сказал собеседник агентства.
В столичном концерте вместе с певицей выступит симфонический оркестр Москвы "Русская филармония", за пульт которого встанет британский дирижер Джулиан Рейнольдс. Его имя уже известно в России - с 1991 по 1995 годы он был приглашенным дирижером Мариинского театра.
Кири Те Канава также посетит Россию не впервые - ее дебют состоялся в Москве на той же сцене Дома музыки в 2004 году.
Еще в юности Кири Те Канава, приемные родители которой поощряли ее занятия музыкой, стала обладательницей двух престижных вокальных премий у себя на родине и была без прослушивания принята в Лондонский оперный центр. После этого был контракт с Ковент Гарденом и напряженный гастрольный график.
Международную известность Кири Те Канава принесли партии Ксении в "Борисе Годунове" Мусоргского и Графини в "Свадьбе Фигаро" Моцарта, а ее Дездемона на сцене "Метрополитен Опера" до сих пор считается эталонной.
В 1981 году леди Диана пригласила свою подругу и компаньонку по охоте Кири Те Канава спеть на своей свадьбе с принцем Чарльзом в Соборе Святого Павла. В прямом эфире эти гимны услышали более 600 миллионов человек, что для певицы стало рекордной аудиторией. В 2000 году в Новой Зеландии она спела в феерическом шоу, посвященном встрече нового тысячелетия. Концерт состоялся на побережье в ее родном Гисборне и транслировался в 55-и странах.
Дама-Командор Ордена Британской империи, Компаньон Ордена Австралии, член Ордена Новой Зеландии, двукратная обладательница премии "Грэмми", почетный профессор Оксфордского, Кембриджского, Чикагского и многих других университетов - это лишь некоторые из многочисленных наград и регалий певицы. А в бесконечный список ее неофициальных титулов, данных диве восторженной публикой и критикой, входят словосочетания "золотое сопрано", "лучший голос мира", "голос столетия" и многие другие.
Оригинальная статья

Последние новости по теме "Концерты":

Последние новости по теме "Новая Зеландия":