Высказывание, приписываемое Конфуцию, гласит: «Не дай тебе Бог жить в эпоху перемен». Нашему государству довелось просуществовать в такую эпоху целый век (в буквальном смысле этого слова). С начала ХХ века сначала Российская империя, а потом и СССР, и Российская Федерация пережили поочередно несколько революций, две войны, перестройку и «лихие» в 90-е.

Однако сегодняшние события, потрясающие не только нашу страну, но и весь мир, – особенная «эпоха перемен», в результате которой мир уже никогда не станет прежним. Человечество ждут критичные изменения во всех областях его жизни: экономической, социальной, культурной, духовной и пр.

Язык на эти перемены отвечает появлением новых слов и сочетаний («ковидофобия», «коронакризис»), изменением значения привычных («самоизоляция»), усилением значения непривычных («гиперглобализация» «мультилатерализм»), пугающе частым употреблением других («пандемия» «социальное дистанцирование», «виртуальный совместный досуг»). Среди прочих все активнее в выступлениях и статьях экспертов встречается политологический термин «прекариат».

В нашем журнале этот термин можно встретить во многих материалах («”Социальный лифт” как фундаментальная задача развития России», Вячеслав Петров; «Идеология постмодерна: утопии и антиутопии традиционализации и модернизации», Мариям Арпентьева; «Власть идеологии и идеология власти», Евгений Дугин).

В последний раз его употребил в своей статье «Вынужденная дистанция: каким будет общество после пандемии» Александр Чепуренко, который пишет: «… новый креативный класс ждут большие проблемы, пусть даже его представители будут более адаптивны к экономическим стрессам. Совершенно очевидно, что от многих потребуется огромное напряжение сил, а многие вынуждены будут смириться с переходом в ряды прекариата».

Напомним нашим читателям, что же такое прекариат, к которому скоро смогут принадлежать многие представители «нового креативного класса».

Давайте определимся с дефиницией. Итак, слово «прекариат» придумал в 1998 году французский социолог, философ, публицист Пьер Бурдье (1930-2002), соединив английское precarious («неустойчивый, ненадежный, угрожающий») и суффикс –ат (по аналогии с «пролетариатом») и обозначил им класс, представители которого не имеют «нормальной» работы, которая характеризовалась бы постоянной занятостью, стабильным заработком и социальными гарантиями, обеспеченными работодателем и государством. Автор 35 книг и нескольких сотен статей, Бурдье исследовал социальное воспроизводство, систему образования, государство, власть и политику, литературу, масс-медиа, социальные науки. Статья из «Социологической энциклопедии» гласит: «Бурдье занимает критическую социологическую и политически ангажированную позицию, выступая на стороне социально обделенных, находящихся под угрозой или исключенных из общества групп: алжирских эмигрантов, безработных, молодежи “проблемных парижских окраин”, крестьян, выступающих против неолиберального репрессивного законодательства». Очевидно, изучение этих «социально обделенных, находящихся под угрозой или исключенных из общества групп» и привело талантливого француза к выводу о нарождении нового социального класса.

Хотя «классом» прекариат называть пока рано, считают последователи Бурдье. В частности, Гай Стендинг (род. 1948) – профессор Лондонского университета, автор работ в области экономики труда и «гибкости» рынка труда в своей книге «Прекариат: новый опасный класс» (вышла в 2011 году), объясняет, что если оценивать прекариат в русле классической марксистской традиции, то пока он лишь класс «в себе», то есть находится на той ступени развития, когда его представители еще не осознали общности своих интересов. Противоречия внутри прекариата, провоцируемые множеством различий, не позволяют ему стать классом «для себя» – то есть общностью, активно отстаивающей свои групповые интересы перед другими классами.

Тем не менее в чем суть этого еще не класса? Думается, что лучше, чем автор книги о нем не сможет это суть растолковать. Поэтому предлагаем уважаемым читателям выдержку из беседы автора интернет-издания «Русской планеты» Артема Асташенкова с Гаем Стэндингом (весь текст можно найти на http://left.by/archives/4396).

На вопрос корреспондента: «Не могли бы вы рассказать нашим читателям о вашей теории? Что вообще такое ”прекариат”?» английский экономист ответил: ««Прекариат нужно понимать в контексте глобализации и развивающейся фрагментации классов. В 1980-х годах началась глобализация. Идея была в том, чтобы создать глобальную капиталистическую рыночную систему – то есть открыть рынки труда по всему миру для миграции, капитала и так далее. И по ходу дела правительства, при поддержке МВФ и Всемирного банка, стали переходить к коммерциализации всех институтов и механизмов.

Возникло давление на зарплаты и соцпакеты в богатых индустриальных странах типа Швеции, Франции, Британии, Германии и США, поскольку мировое предложение рабочей силы утроилось буквально «за ночь», с приходом на рынок Китая, Индии, а чуть позже – России и всех остальных стран бывшего Советского блока. С тех пор власть сместилась в сторону финансового сектора, и повсеместно разрастается неравенство – что в Китае, что в России, что в Великобритании.

Одним следствием этого стало появление многоуровневой классовой структуры, которая накладывается на всю глобальную экономику. На самом верху у нас плутократия: олигархи и прочая элита; это так не только в России – везде есть несколько крайне богатых «суперграждан», которые и дергают за ниточки в политике и других аспектах общественной жизни. Сразу под плутократами и элитами находится «салариат» (от англ. salary – зарплата) – люди с долгосрочными гарантиями занятости, премиями, пенсиями, медицинской страховкой и всем остальным; но их число сокращается.

Еще ниже – старый пролетариат. В те времена, когда я работал в России, этот слой был низведен до люмпен-пролетариата, особенно это касалось мужчин. Не будем забывать, что и советская система, и социально-ориентированные государства Западной Европы строились как раз под нужды пролетариата. Но проблема в том, что в ходе глобального производства капитала слой пролетариата все время сокращается.

Под пролетариатом возникает и растет прекариат. Ниже прекариата – только беднота, люмпенизированные люди, живущие и умирающие на улицах без связи с обществом.

У прекариата есть три характерных особенности. Во-первых, это их производственные отношения – у них нет гарантий занятости, гарантий рабочего места… вообще каких-либо из семи видов гарантий, о которых я говорю в книге. А еще у них нет профессиональной идентичности – это очень важный момент. Сегодня у них одна работа, завтра – другая. Но у прекариата нет такого… чувства сюжета, истории о том, куда они идут по жизни. Другой аспект этих же производственных отношений состоит в том, что значительную часть своего времени прекариат тратит на работу, которая не учитывается и не оплачивается. Это не труд, это именно работа – забота о самих себе, переобучение, взаимодействие с бюрократией – огромные объемы работы, которые нигде не записаны.

Прекариату свойственны специфические отношения распределения. Им в основном приходится полагаться только на прямое денежное вознаграждение за труд, если они его вообще могут заполучить. Прекариат не может рассчитывать на государство, на пенсии, пособия по безработице, оплату медицинских счетов. Так что он в очень большой мере страдает от экономической неопределенности.

И, в-третьих, у прекариата особые отношения с государством. Я постоянно отмечаю, что все больше людей в прекариате не имеют тех же прав (гражданских, социальных, политических, культурных и экономических), что есть у остальных граждан.

Таким образом, прекарии переживают потерю прав, гарантий и профессиональной идентичности – это их три ключевые характеристики. Вследствие этого они страдают от того, что я называю в книге «Четырьмя «A»»: от тревоги (anxiety) – из-за неопределенности; от отчужденности (alienation) – в том смысле, что они занимаются не тем, чем хочется, и делают много такого, чего не хотели бы; от аномии (anomie) в дюркгеймовском смысле, то есть от отчаяния, вызванного отсутствием выхода из сложившейся ситуации; и от злости (anger) как результата предыдущих трех пунктов.

Эта злость выплескивается в растущие демонстрации, движения Occupy – все эти протесты, которые мы видим, – потому что сейчас прекариат состоит из трех групп, и этим он и опасен.

Первая группа – это старый пролетариат; люди, которые злы, потому что не имеют того, что было у их родителей. Они слушают неофашистов, крайних правых, политических демагогов, популистов, националистов. И эти политики играют на их страхах и натравливают их на мигрантов, меньшинства, женщин и так далее – тех, кто, собственно, и составляет вторую группу прекариата, – вообще бесправных и крайне уязвимых. А третья группа – это образованная молодежь. Те, кто шел в университет или колледж и думал, что у них будет карьера, билет в достойную жизнь. А выпустившись, они обнаружили, что купили лотерейный билет, который почти ничего не дает, но приобрести его стоит все дороже и дороже. Так что мы имеем чувство озлобленности против всей старой политики – социализма, неолиберализма, христианской демократии. Все эти старые системы прекариат не привлекают.

И последнее, что я хотел бы отметить. Прекариат – не только жертва. У них появляется ощущение гордости и того, что они могут определить контуры лучшего общества и бороться за него. Так что они не аполитичны, как раз наоборот. Только они не видят в старых политических партиях и программах того, что отражало бы их интересы».

Хотя интервью состоялось в 2013 году, сегодня оно не только не перестало быть актуальным, но его злободневность свете происходящих событий нарастает. Политологи отмечают, что коронакризис сделал положение и без того не защищённых слоев населения еще более катастрофическим. Но это тема отдельной статьи (О том, как пандемия отразилась на отрасли кинотеатрального бизнеса как в России, так и за рубежом можно узнать из статьи «Коронавирус и жизненные циклы российского прекариата (на примере кинотеатральной отрасли)» на http://rabkor.ru/columns/editorial-columns/2020/04/04/coronavirus_and_li...)

Даже без угрозы увеличения количества прекриев в связи с распространением коронавируса, в России уже несколько десятилетий формируется пресловутый класс «в себе». Кто же является ресурсной базой для него?

Во-первых, большое количество россиян, сегодня считающееся салариатом, так как они оформлены официально, что дает им право на льготы гарантии, однако на руки они получают 20-30% зарплаты, остальную же часть в «конверте». Вследствие этого они обречены выходить на нищенскую пенсию и пополнять ряды прекариата. Ведь в соответствии с действующей в стране пенсионной системой размер пенсии зависит от размера зарплаты, хотя ранее величину пенсии определяли и продолжительность работы на одном месте, и общая продолжительность трудовой деятельности.

Во-вторых, все работающие по срочным контрактам (которые в любой момент могут быть прекращены односторонне, т.е. их уволят без компенсации в соответствии с договором о возмездном оказании услуг), не имеющие социальных гарантий и не выходящие на больничный, не ждущие ни отпусков, ни пенсий.

В-третьих, все работающие без оформления каких-либо юридических отношений со работодателем (без контракта, без трудового договора), получающие «черную» зарплату и не имеющие абсолютно никаких социальных гарантий ни от работодателя, ни от государства.

На заметку. В прошлом году вице-премьер РФ Ольга Голодец заявила, что 38 миллионов россиян «непонятно где и чем заняты», другими словами, именно столько россиян не фигурирует в официальном секторе экономики.

Таким образом, можно сделать тревожный вывод о том, что прекариат близко, он становится опасным и для России, и для всего мира не только тем, что его ряды будут пополнятся с большой скоростью по причине коронапандемии (и большинство из нас абсолютно не застраховано от этого), но и тем, что в какой-то момент количество неизбежно перерастет в качество (ведь законы диалектики никто не отменял), и прекариат станет классом в марксистском понимании этого слова и заявит свои права на место под солнцем. И тогда передела собственности миру не избежать.

Ведь предупреждает же Гай Стэндинг: «Я знаю многих прекариев, они не дураки, они прекрасно понимают, что государство работает на интересы микроскопического меньшинства, а прекариат остается за бортом».

Марина Юрьевна Петрова, кандидат психологических наук