Авиатор
Моему другу Антону
- А скажи, Ванюха, летать почётно? В смысле, самому, пилотом. Как
Экзюпери.
Иван оторвался от компьютера, на котором, высунув язык и время от
время дергая себя за тёмно-рыжие вихры, набивал данные с заказов, и
посмотрел снизу вверх на говорившего.
Если бы двадцать лет назад Ивану сказали, что его одноклассник Юрка
Аникеев - хорошист, худой, смешливый, немного стеснительный мальчик -
превратится в грузного, властного мужика с тяжёлым взглядом - не злым,
именно тяжёлым, будто налитым чугуном - и что этот мужик будет его
начальником, Иван бы, пожалуй, удивился. Превращение произошло незаметно.
Сначала это было что-то вроде игры нескольких школьных приятелей в бизнес.
Аникеев был самый умный, идеи были его, и остальные приняли Юркино
лидерство, думали, временно - срубим бабла и разбежимся. Потом как-то вдруг
всё стало очень серьёзно и страшно. И именно Юрка уладил дело в безнадёжных
обстоятельствах, обнаружив как раз ту комбинацию ума, обаяния и мужества,
которая была необходима. Так повторялось снова и снова. У Аникеева возникали
идеи. Он рассказывал о них так, что невозможно было не поверить в успех.
Если успех приходил, Аникеев бывал щедр. В случае неудачи, он не переводил
стрелки. Если кто-то из товарищей вёл себя недостойно, Юрка смущался. Любое
обсуждение происшедшего тут же пресекал. Если решал, что с человеком нужно
расстаться, делал это как можно тише. Мало по малу выстроилась структура с
почти незаметной для посторонних, но абсолютно чёткой иерархией, во главе
которой стоял Юрий Аникеев, давно уже не худой и не смешливый.
Сам Иван большой карьеры в фирме не сделал, решений не принимал и был
при Аникееве чем-то вроде помощника - не самого, может быть,
сообразительного, но зато старательного и абсолютно надёжного. Иван получал
хорошие деньги, на которые безбедно жил с женой и маленькой дочерью. Своей
жизнью Иван был совершенно доволен. До тех пор, пока три года назад Аникеев
не подошел к нему и не спросил, почётно ли, по его мнению, рассекать на
джипе по бездорожью. Как на гонках <кэмэл-трофи>. Иван, который до этого
момента о гонках и вездеходах не думал совсем, пожал плечами и ответил, что
да, конечно, это круто.
А через два дня гордый Аникеев демонстрировал Ивану новый <Лэнд Ровер>.
Иван рассматривал красивую машину, не чуя худого. Вскоре на машину были
установлены мосты с военного грузовика <Вольво-лапландер>,
тридцатитрехдюймовые колеса и мощная лебедка. А ещё через пару недель
Аникеев подозвал Ивана и спросил, не хочет ли тот на ближайших выходных
попробовать себя в роли штурмана. Иван был польщен предложением. И началось.
Среди обязанностей штурмана экипажа собственно навигация занимала
довольно скромное место. Значительно важнее было умение по пояс в грязи
закреплять трос лебедки вокруг деревьев или, метнувшись в ближайший лесок с
топором наперевес, нарубить там жердей, запихать их под колеса застрявшей по
самые уши машины и толкать, толкать, глотая летящую в морду вонючую жижу.
Штурманом Иван оказался хорошим. Друзья начали участвовать в соревнованиях,
подбираясь всё ближе к пьедесталу, и где-то через год заняли второе место в
своей категории на одной из главных гонок в стране.
Получив ценный приз, Аникеев заскучал. Но вскоре, стряхнув не подобающую
чемпиону меланхолию, он предложил Ивану отправиться в Австралию и проехать
этот небольшой континент востока на запад, через пустыни и плоскогорья.
Иван, вздохнув, согласился. Потом были Мексика, Перу, Северная Бразилия. За
ними последовали различные части Африки, при этом каждая последующая часть
оказывалась всё более удаленной и дикой. Через год Аникееву теплые страны
наскучили, и он обратил свой взор на север. Для путешествий к вечным снегам
были куплен ещё один внедорожник - <Тойота Лэндкрузер>, который был тут же
переделан, утеплён, оснащён дополнительными баками, печкой, съёмным
гусеничным комплектом и ещё черт знает чем. Теперь Иван не знал покоя ни
летом, ни зимой. Каждые два-три месяца он отправлялся с Аникеевым в
неизвестность. Жена провожала, его как на войну - со слезами и причитаниями.
В этом плане Аникееву было проще: с женой он давно развёлся, а его нынешняя
подруга Лида казалась Ивану спесивой и холодной стервой. Перед дорогой Иван
шёл в церковь и ставил там свечку за здравие - свое собственное. Божья
помощь была очень даже не лишней - возможностей убедиться в этом у Ивана
было достаточно. О приключениях своих авантюрист поневоле никому не
рассказывал - и потому что не умел, и потому что ему бы всё равно не
поверили.
И вот теперь Аникеев спрашивал про самолёты... В горле Ивана наступила
сушь, как в пустыне Гибсона. Он прокашлялся и сказал:
- Ну, летать, оно, конечно, круто, - и добавил после паузы, - только
это, Юрка, если тебе стрелок-радист какой понадобится, я, пожалуй, пасс.
Аникеев хохотнул и хлопнул товарища по спине:
- Не ссы, Ванюха! Пока с инструктором полетаю. Да ты и не войдешь.
Самолёт-то двухместный.
В следующее несколько недель Аникеев выглядел оживлённее обычного. Иван
вопросов не задавал, дабы не искушать судьбу. Тем более что Аникеев не
пытался увлечь его в неведомые страны. Иван наслаждался семейным покоем и
отсутствием событий - весь октябрь и ноябрь.
В пятницу первой недели декабря Аникеев и Иван возвращались из района,
со встречи с поставщиками. Как всегда, действуя мягко и в то же время
решительно, Аникеев добился выгодной для себя цены. Несмотря на это, вид у
Юрки был не слишком довольный. Пальцы, неожиданно тонкие для его медвежьей
комплекции, выбивали на руле немые трели. Губы кривились, нижняя то и дело
исчезала и появлялась снова с белой отметиной от зубов посередине. Глаза
смотрели прямо вперёд - на дворники, сметавшие с лобового стекла мелкий
снег, который сыпался из тумана, как крупа из мешка. Каждые минут десять
Аникеев доставал телефон, нажимал кнопку, долго и напряженно слушал гудки и,
закрывая крышку мобильника, беззвучно матерился.
Иван тактично молчал, бросая на товарища косые взгляды. Наконец он не
выдержал:
- Слышь, Юрка, чё у тебя там случилось? Ладно, колись, я же вижу.
Аникеев ответил не сразу.
- Да Лидка... Жопой чую, есть кто-то у неё... Трубку не берёт... Пятый
день уже...
- Поругались что ли?
- Да не то чтобы... Она мне всю плешь проела: хочу в Европу. А какие
сейчас европы? У нас выставка через неделю, сам знаешь. Говорю ей, подожди.
А она: не хочу ждать... Мы и так никуда не ездим и не ходим... И в слёзы...
Я ж понимаю, я занят все время. Бегаю по цехам, весь в мыле, потный и
грязный, как черт. А ей скучно. Девка-то видная. Хочется ей, чтобы все было
красиво и гламурно... Кое-как успокоил. В общем, потащила она меня в
какой-то клуб, а меня не пускают. Фейс контроль не прошел. Ну, я и того,
психанул мальца. Стал мошной трясти. Сказал, что куплю их щас всех на хуй, с
голубятней ихней вместе. И чуть в натуре не купил... Мерзкая сценка
получилась... А Лидка вся красная, стыдится меня. А потом прыг в такси - и
нет её. Я ей звоню, звоню - не берет трубку... Слышь, Вань, дай я с твоего
звякну, - а то она мой номер знает.
Иван протянул телефон.
- Привет, Лидуня, - услышал он непривычно сладкий голос шефа. - Это я...
Соскучился...
Потом была длинная пауза, после которой Юркин голос стал еще слаще. -
Да, Лидочка, всё осознал... Больше не буду... Честное слово.... Я сейчас
приеду.... Чем это ты занята?.. Нет, я не могу ждать... Я уже лечу... Как
на чём лечу? На крыльях любви!.... У меня нет крыльев?!...
Чуждые интонации исчезли из голоса Аникеева.
- Короче так, минут через сорок выходи из дома и смотри вверх... Что
буду делать? Качать серебряным крылом.... Тебе, Лида, тебе!
Аникеев закрыл телефон, протянул его Ивану и сказал:
- Вань, ты не очень торопишься? Час-полтора есть у тебя?
- А чё такое-то? - Иван настороженно посмотрел на начальника.
- Да я на аэродром завернуть хочу, тут недалеко. Аэроплан свой выкачу,
смотаюсь до города, вокруг Лидкиного дома облечу и назад.
- Да ты чё? Снег вон идет, туман. Да и какой ты летчик ещё?
- Ты, Ванюха, не ссы. Тут по прямой - минут пятнадцать всего. И
авиатор я опытный: я уже шесть уроков взял.
Они свернули с шоссе на узкую дорогу и, попетляв между отягощенных
снегом елей, уперлись в ржавый шлагбаум с жестяным диском посередине, на
котором, как фрагменты древней фрески, проступали остатки герба ДОСААФ.
Оставив машину у ворот, друзья пошли пешком. Тяжелый Аникеев шёл
впереди, почти не поднимая ног, разваливая снег надвое, как плуг. Позади
него в кильватере семенил Иван. За вторым поворотом перед путниками
открылась большая заснеженная поляна. О том, что поляна когда-то имела
отношение к авиации напоминали циклопический полосатый носок на шесте,
грязный и, несмотря на дыры, туго надутый ветром, и несколько металлических
сараев характерной формы. Кроме Аникеева и Ивана вокруг не было ни души.
Порывшись в карманах, Аникеев достал ключи.
- Жди меня здесь, - сказал он и направился к одному из ангаров.
Вскоре оттуда донёсся звук запускаемого мотора. Это был странный звук.
Обстоятельный бас компрессорного движка мешался в нем с истеричностью
бензопилы. Самолёт, минут через пятнадцать выкатившийся на поляну, тоже был
странен - уродец с большой глазастой головой и высокой вертикальной лопастью
хвоста, между которыми практически отсутствовало туловище. Картину дополняли
повернутый назад пропеллер и полозья вместо колес, широкие и красные, как
гусиные лапы.
<Боинг, блин>, - подумал Иван.
Боковая стенка кабины поднялась, и Аникеев спрыгнул на землю.
- Ну, вот он, мой красавец. Истребитель <Бекас Х-32>, производства
республики Украина, не видимый радарами и неуловимый, как тот Джо.
Крейсерская скорость 120 км в час.
- Чё то немного, - сказал Иван.
- Достаточно для выполнения боевой задачи, - успокоил товарища
Аникеев. - Прокатиться хочешь?
Иван посмотрел на самолёт, потом на его уверенного пилота и махнул
рукой:
- А, была - не была, давай! В конце концов, гонщик я или кто?
- Тогда полезай назад.
Иван забрался в кабину, довольно просторную, учитывая портативные
размеры всего самолета.
- А чё это, у меня тоже тут руль и ручка какая-то? - спросил Иван.
- Так самолет же с двойным управлением, - отозвался Аникеев,
застегивая ремень. Инструктор там сидит.
- А управляет-то из вас кто?
- Я в основном...
По спине Ивана разлилась прохлада, будто ему за шиворот плеснули стакан
воды.
- Как это, в основном?
Самолет тронулся с места и покатился по полю. В окне побежали елки,
всё быстрее, наступая друг другу на пятки, сливаясь в одну сплошную
темно-зеленую полосу.
- Я взлетаю и в воздухе рулю, а он сажает, - крикнул Аникеев через
плечо. - Но ты, Ванюха, не ссы Я знаю, что делать.
Да, подумал Иван, сразу успокоившись, Юрка, он знает, что делать,
всегда. Даже когда на самом деле не знает. Иначе не гоняли бы они на джипе
по экзотическим странам, не летели бы сейчас на его самолете, да и вообще
они давным-давно не были бы живы - ни сам Аникеев, ни он, Иван.
В окне промелькнули и исчезли верхушки деревьев. Иван посмотрел в окно
справа от себя и увидел, как лес и игрушечные кубики деревенских домов,
нанизанные на нитку дороги растворяются в белом, словно утопая в молоке.
Через несколько секунд на поверхности молока не было видно уже ничего.
Картина слева была точно такой же. Как и впереди, за лобовым стеклом,
которое быстро покрывалось слоем снега.
<Ну, вот, и в окошко не посмотришь>, - огорчился Иван. Лица Аникеева он
не видел и отвлекать пилота разговорами не хотел. Некоторое время Иван
разглядывал панель управления. Циферблатов на ней было не на много больше,
чем в автомобиле.
<Наверно, по приборам летим - не видно же ничего... Хотя как приборы
могут знать, где Лидкин дом?>
- Юр, слышь, Юр, - позвал Иван. - Долго ещё?
Аникеев не отвечал.
- Чё молчишь то? Уснул что ли? Куда мы летим-то? Я не вижу ни хрена.
Аникеев процедил сквозь зубы что-то неразборчивое.
Второй стакан опрокинулся за шиворот Ивану. На этот раз вода была
ледяная.
- Юр, может это, ну его на фиг, такие полёты. Давай вернёмся, а?
Аникеев обернулся и, как бревном, прижал Ивана взглядом к креслу.
- Вернемся куда? Выбирай! - он обвел рукой одинаковую бледно-серую муть.
Мысли Ивана закружились, как на карусели - быстро, пёстро и бестолково,
сердце провалилось в середину живота и стреляло оттуда короткими неровными
очередями. В горле застрял пузырь тошноты и жажды, который нельзя было ни
выплюнуть, ни проглотить.
- Ыыы, - простонал Иван, - ыыыы!
Он хотел сказать совсем другое, но получалось именно это бессмысленное
мычание, сердитое и жалобное. Каждой клеткой испуганного мозга он понимал,
что оказался в ситуации почти безнадежной, и что ещё хуже, никак повлиять на
неё он не мог.
- Не ной, - сказал Аникеев. - Я по квадрату хожу, как учили, чтобы
далеко не улететь. Горючего должно хватить часа на три. Авось, пронесёт.
Иван, наконец, справился с приступом ужаса. Дверь в какое-то дальнее
хранилище его сознания сорвало с петель, и оттуда хлынули давно томившееся
там слова.
- Это всё ты! Ты!! Экстремал хуев! Всё мало тебе! Всё приключений на
жопу ищешь. Вот и нашли. Ёбнутый ты, Аникеев, на всю голову ебнутый. Не
даром жена от тебя сбежала, несмотря на все твои миллионы. Сажай машину!
Меня не ебёт как! У меня семья - дочь, жена и больная теща. Сажай, Экзюпери,
бля!
Аникеев молчал, глядя в туман, а Иван продолжал говорить - горячо и
громко, перекрывая шум мотора, брызгая слюнями и время от времени пиная
кресло Аникеева ногами.
- Ты ведь давно уебениться хочешь. Давно! Думаешь, я не знаю? Кто
придумал кататься по Онеге в конце марта, на танке твоём ебучем? И знал
ведь, что только что две машины ушли под воду с концами. Нет, говорит, хочу
увидеть Кижи ранней весной. Эстет, блин! Кижи ему... Чуть Китеж не
увидели... Когда лед под нами затрещал, я едва не обоссался. Не знаю, как и
выскочили тогда. Крен уже был как на <Титанике>....
Иван перевел дух.
- А на Чукотку тебя на кой хуй понесло зимой? Чего там смотреть-то?
Морозы под шестьдесят. Двигатель заглохнет, и амба. И ведь договорились же
по очереди спать, чтобы переключиться на другой бак, когда соляра кончится.
Не ссы, говорит, не просплю. И коньяк свой сосет из фляжки. - Иван несколько
раз громко чавкнул, показывая, как именно Аникеев сосал коньяк. - Просыпаюсь
ночью. Храп его слышу. А двигателя ни хрена не слышу. Ну, вот и все, думаю,
здравствуй, дядя Кондратий. Сначала сожжём сидения, потом покрышки. А уж
потом...
- Так ведь завелись же, - не оборачиваясь отозвался Аникеев.
Иван задохнулся, на этот раз не от страха, а от возмущения.
- Завелись! А почему? Потому, что я ссать захотел во время. На
пятнадцать минут бы позже проснулся и всё, застыл бы движок и мы вместе с
ним, как те ямщики.
Иван помолчал секунд двадцать, выбирая из обширной коллекции картинку
поярче, и вдруг взвизгнул:
- А бабуины!! Помнишь бабуинов в Ботсване?! Предупреждали ведь нас умные
люди: не оставайтесь в кемпинге одни, уезжайте, затемно еще уезжайте, эти
твари на рассвете придут, невъебеннейшим стадом. А он, - фигня все это. И
давай бардов своих гонять, под водку. <Она как скрииипка на моем плече> -
Тьфу! Всю ночь мне спать не давал. Бля, как же они выли!
- Да ладно тебе, нормально пели мужики.
- Да не барды! Хуй с ними, с бардами - обезьяны! Как же они выли! И
лаяли. И рычали. Их ещё не видно было, а гвалт был такой, будто мы живьём в
ад попали, на самый элитный, блядь, этаж. А когда показались - все аж черно.
Сколько их было? Сто? Двести? Ноги делать надо, а аккумулятору-то - каюк,
надорвался, бардов играя... А зубы? Ты зубы их видел? Нет? Конечно, ты ж
возле кабины был. А штурман сзади, толкает. Я их хорошо рассмотрел. В упор
практически. Это не обезьяна, это, бля, крокодил. У самого главного ещё хуй
был красный, стоячий. Я толкаю, а сам думаю: меня сразу есть будут или
сначала выебут?.... Хорошо, там горка была. А если бы не было? Как такую
махину вдвоем сдвинуть?
- Ну, сейчас тоже всё под горку. Так что не ссы, Ванюха, сядем, - сказал
Аникеев.
Голос товарища, как всегда ровный, больше не успокаивал Ивана. Наоборот,
от этого голоса ему стало ещё более жутко.
- Юр, ты молитвы какие-нибудь знаешь? Я вот несколько строк из <Отче
наш> помню. Повторяй за мной. Отче наш, иже еси на небеси...
- На небеси, - усмехнулся Аникеев, - тоже, видать, авиатор.
- Не богохульствуй! - замахал руками Иван. - Вот ведь горе-то какое!
Ладно, молчи уж лучше. Иже еси на небеси. Да святится имя Твоё, да
придет.... Аааа! Там! Там! Светится! Там!!
Иван ожесточенно тыкал пальцем в стекло справа от себя.
Аникеев повернул к товарищу залитое потом лицо.
- Что там светится? Имя?
- Да какое имя! Гандон этот полосатый на палке. Просвет там, кажись!
Не говоря ни слова, Аникеев бросил машину вправо и вниз, от чего желудок
Иван подпрыгнул к горлу.
- Эй, ты полегче там!... Давай, как этот, чёрт, Экзюпери, а не как
Гастелло...
- Разница не большая, - отозвался Аникеев.
Выступившее из тумана мутное пятно леса становилось темнее и,
приближаясь, распадалось на отдельные деревья. Иван увидел ангары и сразу за
ними поляну аэродрома, которая становилась все больше.
- Ну, Ванька, держись! - успел крикнул Аникеев.
В следующую секунду снизу раздался глухой удар, и страшная сила едва
не сложила Ивана пополам, как перочинный нож. Если бы не ремни, его голова
разбилась бы об инструкторский штурвал вдребезги. Тяжесть тут же отпустила,
чтобы через мгновение навалиться снова. Так повторилось еще раза два.
Наконец, грохот и толчки прекратились.
Не веря в чудесное спасение, Иван ощупывал голову и ноги.
- Кажись, сели, - донесся с переднего сидения голос Аникеева. -
Попрыгали, правда, как зайки. Ну, не без этого.
Иван спустился на землю. Его ноги тут же подогнулись, как веревочные, он
упал и встал только с третьей попытки.
- В сугроб, кажись, заехали, - сказал Аникеев. - Давай толкнём мальца,
а? А до ангара уж я своим ходом...
- Хорошо хоть бабуинов нет, - проворчал Иван, упираясь руками в стенку
кабины.
- Недавно рысь тут видели, вроде, - вспомнил Аникеев.
- Юра... иди... пожалуйста... в жопу, - кряхтя в такт толчкам, сказал
Иван.
По дороге до города оба молчали. Аникеев завернул во двор большого дома
и остановил машину. В этом доме у Ивана никаких дел не было, но Аникеев его,
как обычно, не спрашивал.
- Я скоро, - бросил он Ивану и пошёл к подъезду.
Вернувшись минут через тридцать, Аникеев достал кошелек и протянул
несколько бумажек Ивану.
- Возьми. Это тебе, на такси.
Иван покосился на товарища.
- А ты?
Аникеев молчал, кусая губу.
- Чё там у вас случилось-то?
- Не верит, сука! - вдруг почти выкрикнул Аникеев. - Не верит, что мы с
тобой по небу летали. Говорит, вру.
- Ну и дура, что не верит! Поехали домой, Юра. Ну её, Лидку эту.
- Ты, Ваня, поезжай. У меня дела ещё.
- Какие это у тебя дела? - Иван в упор смотрел на Аникеева, - Ты чё, не
на второй ли заход собрался? А? Чего молчишь? Совсем сбрендил? Чудом ведь
каким-то не убились. Туман, не видно ни хрена.
- Да, вроде распогодилось, - сказал Аникеев, показывая на редкие
бледно-голубые прогалины между облаками. - Должен я, Ванька, понимаешь... И
не ради Лидки. Лидка всё, тю-тю. Выхожу, говорит, замуж за Фернандо. Хочу,
говорит, цивилизованной жизни. Дальнобойщик какой-то из Португалии, Фернандо
этот. Культурный человек, аж пиздец.
- Ну и хрен с ней, с Лидкой, другую найдешь. Тольки свистни. Лететь-то
снова зачем?
Аникеев хотел что-то сказать, потом махнул рукой, завёл машину и крикнул
Ивану:
- Вылезай!
Иван сидел, не двигаясь.
- Ты чё, оглох?
- Я с тобой, - произнёс Иван, наконец.
- Да я один справлюсь, - усмехнулся Аникеев. - Зачем ты мне?
- А может, мне понравилось, - буркнул Иван себе поднос. - Может, я
лётчик в душе.
Злость на лице Аникеева сменилась подобием презрительного любопытства.
- Небось боишься, что некому тебе зарплату платить будет, если убьюсь?
- Юра... иди... пожалуйста... в жопу, - тихо сказал Иван.
Трясясь в кабине джипа, Иван думал о дочке, о том, какая она у него
красивая и не в отца смышлёная, и о том, что он больше её никогда не увидит.
Не увидит по вине угрюмого, давно ставшего чужим человека, одержимого
непонятными Ивану страстями. Иван ненавидел этого человека так, как только
можно ненавидеть врага, отнявшего у тебя все, что ты любишь.
Словно в киноповторе появился съезд на проселок, шлагбаум со стёртой
досаафовской фреской, белое пятно аэродрома, грязный носок на шесте, ангары.
Звук мотора, показался Ивану ещё более натужным.
Когда в окне снова замелькали елки, Иван закрыл глаза. Через несколько
секунд, передумав, он их открыл, не ожидая увидеть ничего, кроме тумана,
который для него и Аникеева уже никогда не рассеется. Но справа и слева
продолжала бежать темная зелень леса, на уровне глаз.
- Почему мы не в воз...? - успел сказать Иван. Осколки недоговоренных
слов рассыпались по кабине, подпрыгивая в такт ударам, сотрясавшим кабину -
снизу, слева, справа. А с кресла пилота доносилось однообразное, как
заклинившая пластинка, бормотание Аникеева.
- Иоб... оп... оп.... оп... оп...
Потом был ещё один удар, самый сильный - спереди, от которого из Ивана
едва не выпрыгнула душа. Потом на крышу что-то упало. Потом всё стихло.
- Живой? - спросил голос Аникеева.
- Вроде... Что это было?
- Не знаю. Не взлетели мы почему-то. Может, повредили чего при посадке.
А может, я перепсиховал и закрылки забыл поднять. В общем, вижу - поле
кончается, а мы все никак не разбежимся и заваливаемся в бок, ну, я ручку
вниз - и мы по целине, по кочкам да кустам. Тормознули в ёлку, кажись.
Давай, вылазим, а то вдруг загорится?
Аникеев и Иван выбрались из засыпанной снегом кабины и, отойдя метров на
сорок, некоторое время смотрели на груду железа и битого стекла.
- Я так понимаю, в ангар ставить не будем? - предположил Иван.
- Пожалуй, не стоит,- согласился Аникеев.
Две фигуры двинулись в сторону дороги.
- Машину я поведу, - сказал Иван, когда они подошли к джипу.
Аникеев молча протянул ключи.
В жизнь Ивана постепенно возвращалось ощущение нормальности. По выходным
он спал до десяти, водил дочку в цирк и театр юного зрителя, что-то чинил по
хозяйству, изредка ходил с женой в гости к знакомым. Отпуск они всей семьей
провели в Турции, в гостинице с полным пансионом. Ивану очень понравился
аквапарк и теплое море с белыми пятнами яхт тут и там, на которые он подолгу
смотрел.
На работе всё было хорошо. Аникеев приходил в офис первым, а уходил
последним, впрочем, как и всегда. С коллегами он общался мало и только по
делу. С Иваном тоже. Приближалось время давно запланированного пробега по
Аргентине - с севера к Огненной земле, но Юрка не предпринимал никаких шагов
по подготовке и вообще никак об этом не упоминал.
Как-то в конце июня Иван задержался в офисе, чтобы доделать таможенные
документы и обнаружил, что на одном из них не хватает подписи директора. Он
заглянул в кабинет к Аникееву. Тот сидел, глядя в потухший экран компьютера.
- Не помешал?
- Заходи, - отозвался Аникеев. - Я как раз тебе бумаги хотел отдать. Я
на тебя <Лэнд Ровер> переоформил.
- Как это переоформил? - не понял Иван.
- Обыкновенно. Твой он теперь. Катайся. Жену вози по магазинам. Это тебе
компенсация. За бабуинов, ну и за разное другое.
- А ты? Новый, что ли, покупаешь.
- Неа... Надоело... Все надоело...
Впервые за время разговора чугунные глаза Аникеева остановились на
Иване.
- Ты, Юрка, не заболел ли? Чё-то ты скучный стал.
Аникеев скривил рот в усмешке и отвернулся...
Иван подумал, что судьба его друга, Юрия Аникеева, в том, чтобы вечно
спешить из точки А в точку Б, не замечая усталости и препятствий, не видя
красоты пейзажей, не сохраняя в памяти впечатлений, не получая от дороги
никакого удовольствия. Спешить вперёд и вперёд, в мучительной и прекрасной
лихорадке. А достигнув точки назначения, посмотреть вокруг разочарованным
взглядом и, выбрав ещё более далёкую и опасную цель, снова собираться в
дорогу. И в этой неутолимой жажде - его, Аникеева, убожество и величие.
Иван открыл рот, чтобы ему об этом сказать, и вдруг произнёс:
- Юр, а как по твоему, по морю плавать почётно? Ну, как Магеллан?
- Не, как Магеллан, не почётно, - отрезал Аникеев. - Португальцы все
пидарасы. Особенно, которые Фернанды.
- Ну, тогда как Колумб. Под парусом. На яхте. А?
Кресло Аникеева застонало, разворачивая его громоздкую тушу лицом к
Ивану.
- Хммм.. Мореплавание - наука тонкая... Тут подучиться надо будет. Да
одному и не справиться. Нужен этот, как его, старший помощник. Пойдешь?
Иван вздохнул:
- А чё, пойду. Авиатор я, или кто?
