Очень разношерстно современное философское творчество, глаза разбегаются. Но и современная математика тоже весьма разнообразная, разветвленная. Как же не заблудиться в кажущемся хаосе философско-научных и тем более философско-публицистических текстов? Как найти более-менее адекватные ответы на «вечные» философские - человеческие - вопрошания?

Философствующую публицистику оставим в стороне – это преимущественно вредные дилетантизмы и графоманства, которые очень сильно сбивают с толку зеленую молодежь и вообще многим засоряют мозги. Рассмотрим профессиональную философию, ведь она стремится выработать смыслы и даже системы смыслов.

Здесь волей-неволей обращаемся к религиозным откровениям, сопряженным с ответами на высшие или экзистенциальные вопрошания. Сами человеческие языки порождаются энергетикой глубин вопрошаний-откровений. Философия не может выпрыгнуть из круга исходно-первозданных откровений. «Первокод» или аксиомы нашего мышления – там, и наши научные открытия лишь приближаются к этому первоустою Первопрограммы (archi-écriture согласно Жаку Деррида). «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него нáчало быть, и без Него ничто не нáчало быть, что нáчало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Евангелие от Иоанна 1:1-5).

Исходное откровение во всех мировых религиях, сопрягающее земное человеческое с высшим божественным (взаимопринадлежность человеческого Dasein и надсущного Sein согласно Мартину Хайдеггеру), - жертвоприношение. Оно предполагает устремленность к смерти, чтобы попрать её. Если не учитывать этот исходный смысл жертвоприношения – то получается неполнота философской аксиоматики. Например, один из современных ведущих отечественных философов Сергей Сергеевич Хоружий полагает в своей системе «синергийной антропологии», что исходным импульсом человека является неприятие смерти, отталкивание от неё, но это полправды, потому что в жертвоприношении сильнее проявляется тяга человека к смерти – а как без этого понять смысл Голгофы, шахидство или Sein zum Tode Мартина Хайдеггера?

В системе философии невозможно обойти открытую Мартином Хайдеггером структуру человеческого бытия – Dasein, сопряженную с Sein и смыслом бытия. Как Георг Кантор открыл актуально-бесконечные числа, и без этого открытия немыслима современная математика, так и Хайдеггер открыл Dasein как краеугольный камень современной философии. Именно экзистирующее Dasein как «заместитель Ничто» и «пастух Бытия» - источник субъектности человека, «искры Божьей» в нем. Субъектность или способность человека критическо-отстраненно относиться к миру и быть свободным к сущему и к самому себе и воображать новые миры - уравнивает человека с Богом. «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло» (Бытие 3:22).

Воля к субъектности превосходит сущее (Seiende) и даже является его перводвигателем. Она запрограммирована в первоисходном Слове и обеспечивает бытийный «метаболизм» - «в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков». Немецкая классическая философия отчеканена в формуле – «субстанция есть субъект». Первый из «Тезисов о Фейербахе» Карла Маркса начинается с утверждения – «Главный недостаток всего предшествующего материализма - включая и фейербаховский - заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъектно».

Подойдем к философии с точки зрения философии науки и прежде всего выделим в ней мейнстрим, чтобы иерархизировать многообразие философских изысканий. Всякая наука – это прежде всего её мейнстрим, разделяемый философским сообществом. Маргиналы и еретики – пусть остаются за скобками, не говоря уже о дилетантах и графоманах. Хватает непризнанных гениев, но нам бы с классиками разобраться, тут работы невпроворот. А мейнстрим – это основоположники субъектного мышления великие древние греки (досократики, Сократ, Платон, Аристотель), мыслители эпохи взрыва сверхновой звезды низовой субъектности в Европе, породившей субъектное Новое Время (Фичино, Декарт, Спиноза, Лейбниц), затем классическая немецкая философия (Кант, Фихте, Гегель, Шеллинг) и далее Маркс, Ницше, Кьеркегор, Брентано, Гуссерль, Хайдеггер, Ясперс) и созвездие только что ушедших великих французов (Барт, Фуко, Деррида, Бодрийяр и др.). Мудрецы Востока тоже мыслили субъектно, и их системы во многом схожи с западными.

Философский мейнстрим раскрыл не только взаимосопряженность бытия и сущего, но и их принципиальное различие. Это внутреннее единство-зазор выражается не единством-борьбой сущных противоположностей типа инь-янь китайцев, а скорее двуединством sat-asat индийской философии или ориентированным на бытийное термином differаnce Деррида. Иногда удобно оперировать терминами субъектность как ориентированностью на бытие и объектность как ориентированностью на сущее, соответственно имея в виду политическое и экономическое. Соотношение между ними сформулировал Ленин – «Политика есть концентрированное выражение экономики... Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма». Вообще философский мейнстрим считает очевидным, что «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» (Ленин). Поскольку же именно жертвоприношение сопрягает бытие с сущим, то через многообразные культы жертвоприношения функционирует культура, включая не только обряд и различные формы модификации и мук сущего, но и искусство.

Богословско-политический ракурс субъектности постигался философами мейнстрима со времен первых философствующих субъектников – от Пифагора до Аристотеля (человек – «животное политическое»), от «Богословско-политического трактата» Спинозы до Канта (трактат «К вечному миру») и Ясперса («Атомная бомба и будущее человечества») и т.д. Базисный подход, в отличие от сугубо надстроечного, связывает субъектность с сущим как алтарем-катапультой бытия. Чтобы возвыситься до бытийного в повседневном быту, а не только в самопожертвовании, и соответственно субъектно относиться к самому себе и к окружающему миру и осознавать свой жизненно-насущный интерес, необходимо в жертву принести избыток своего сущего. Чтобы политически быть, надо экономически иметь – иметь экономическую самодостаточность и тем самым избыток сущего, то есть богатство. Господь Бог – богат господством над сущим, и равнобожий (субъектный) человек тоже должен стремиться стать богатым, то есть экономически-самодостаточным.

Ясно, что несамодостаточный человек – несовершеннолетний, недееспособный, нищий и т.п. - погрязает в сущем и каждодневно занят нуждой физиологического (биологического, зоологического) выживания, ему не до бытия, хотя и он спорадически вопрошает о нём. Таких людей назовем несубъектными или недосубъектными или просто досубъектными. По мере развития производительных сил и роста общественного богатства появляется все больше возможностей обретения экономической самодостаточности все более широким кругом членов общества, в том числе из низовых и наиболее массовых социальных слоев. Так базисно создаются предпосылки для возвышения субъектности как в человеческих обществах, так и во всем человечестве. Приход Железного века привел к обогащению не только верхушки ряда обществ Востока и Запада, но и низовых горожан (ремесленников, строителей, торговцев) и крестьян. В результате произошел рывок субъектизации и крах прежних закосневших систем ценностей и появление мировых религий и зачатков наук и первых философских систем («Осевое Время» /Axenzeit/ Ясперса). Но только к XV веку низовая субъектность набрала «критическую массу», которая и взорвалась сверхновой звездой в Европе и породила нынешнее наше субъектное Новое Время (модерн) и научно-техническую всемирную цивилизацию, и в вихре-порыве этого сверхвзрыва ныне живем и вынесены им в эсхатологическое преддверие Программы-Слова, в т.н. «информационное общество», в глобализацию - то, что Элвин Тоффлер называет «третьей волной».

В Новое Время благодаря прорыву самодостаточных европейских горожан (буржуа) стали в мире доминировать различные формы самоорганизации низовой субъектности – нации, компании, партии, профсоюзы и т.п. И по всему миру распространились четыре главных «изма» модерна – либерализм (субъектность для достойных), национализм (субъектность для «своих»), анархизм (субъектность для каждого), коммунизм (субъектность для всех – «свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех»). Традиционные досубъектные формы организации жизни сопротивлялись и в ходе контрреформаций сами реформировались, вписываясь в субъектное Новое Время. В периферийных странах типа России тоже индуцировалась субъектность, но поскольку она не имела устойчивого социально-экономического базиса, т.е. самодостаточного «третьего сословия» («среднего класса» и т.п.), то обычно сводилась к надстроечным имитациям и легко извращалась в авторитаризм. Соответственно традиционное священноначалие относится к субъектности опасливо – например, в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» (IV.7) говорится, что «в системе современного светского гуманистического понимания гражданских прав человек трактуется не как образ Божий, но как самодостаточный и самодовлеющий субъект, однако вне Бога существует лишь человек падший». Но разве экономическая самодостаточность отлучает человека от Бога? Наоборот, жертвователь должен быть не только самодостаточным (но не самодовлеющим, конечно!), но и иметь из-быток, чтобы быть по-настоящему бытийным – «чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе» (Матфей 25:9). Богу угоден субъект, а не быдло, а если человек зарывает свою субъектность в землю, то он проклят и изгнан из Царства Божьего. «Сказываю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимется и то, что имеет» (Лука 19:26).

Не все люди способны выдержать тяжесть свободы, не будем строить иллюзий. Иисус Христос постоянно напоминает об этом, сопрягая несубъектность с грехом и погибелью. Но долг богоугодного – всеми силами способствовать взращиванию субъектности. Так, родители должны приложить все усилия для социализации и в конце концов для субъектизации своих детей, ибо способность стать субъектным свойственна каждому человеку, но не каждый человек становится таковым. И ответственный перед народом правитель тоже должен упорно взращивать субъектность в своих подопечных. Как гласит русская пословица, «без денег и разума нет». Чтобы базисно взрастить массовую низовую субъектность – необходимо помочь людям стать экономически-самодостаточными. Наш великий реформатор Пётр Столыпин раз за разом напоминал, что «деньги – это чеканная свобода». Мудрый и ответственный перед своим народом правитель должен, как Иисус Христос две тысячи лет назад и китайский Дэн Сяопин в наши годы, обратиться к людям с призывом – «Обогащайтесь!». Снять с производителей налоги, дать им экономическую субъектность – вот завет Евангелий и рецепт взращивания низовой субъектности. И если взрастится «критическая масса» самодостаточников, то надстроечно может возникнуть нация как форма самоорганизации низовой субъектности и укорениться народовластие (демократия). Другими словами, нация и демократия – не для нищих, а для богатых.

О патологиях демократического централизма в СССР, демократического цезаризма в Венесуэле при Гомесе (1908-1935), суверенной демократии в РФ при Путине – не будем говорить, с ними всё ясно. Но для примера рассмотрим такое парасубъектное явление, как «русский этнозоологизм», прячущийся под вроде бы субъектный лейбл «русский национализм». Беда в том, что немало русских интелей под прикрытием этого лейбла оправдывают мутацию русских третьеримников в русских третьемирников, в гнусную румыноподобную русскоговорящую тьмузасрань. Методологическая ошибка - вумники выдают русский этнос за русскую нацию. Но нация – это форма самоорганизации низовой субъектности, это социально-политическое и обычно государственное образование, а этнос – это природно-культурная общность, досубъектная. Папуасы – не нация. Чтобы папуасы стали нацией, надо, чтобы у них взраслась «критическая масса» экономически-самодостаточных и потому политически-субъектных низовых хозяев-предпринимателей, их «третье сословие», «средний класс». Пока такого нет – нет нации и нет национализма, а есть обычно этнозоологизм, охота одного клана за головами представителей других кланов, ритуальное принесение в жертву и коллективное поедание инородцев. Так и в РФ пока нет нации, а есть рассыпавшиеся русские и ряд этнических кланов, ибо пока не сложилась критическая масса национального капитала, а наоборот, правящая опричнина подавляет его ростки, предпочитая вершить свое мародерство на пару с компрадорским капиталом. Нет и быть не может феодальных, социалистических или неофеодальных наций, ибо нации всегда создаются-крепятся низовой мелкобуржуазной субъектностью.

Вроде бы «русский национализм» тщится походить на лучшие дома Европы и даже косит под нациков, вскидывает руки в известном приветствии и т.п. А на самом деле их потуги, как и усилия бесчисленных «традиционалистов» и ревнителей древних обрядов – изжить на Руси ростки субъектности, «корни травы» будущей русской нации. Блуд похож на любовь своими внешними проявлениями, а кривда – на правду, но по сути – наоборот. Чтобы спасти русский народ, надо не «бить жида» и не «гонять чурку», а оттеснить от власти правящих шкурников и мародеров пусть даже самых русских-перерусских кровей (как во время Великой Отечественной Войны избавлялись от русских полицаев, служащих иностранным оккупантам) и всячески способствовать обогащению и в конечном счете субъектизации низовых предприимчивых русских хозяев. Иссекать же наружный и ярко бросающийся в глаза шанкр – лишь загонять сифилис внутрь, усугублять болезнь.

Впрочем, стремление обрести субъектность и стать бытийным Dasein - сильнее побуждений сущего Seiеnde. Субъектное преодолевает и в конце концов побеждает любую разновидность тяги к сущему. Субъектные формы самоорганизации типа нации, партии, компании сильнее традиционных природно-культурных общностей. Лозунги субъектности (свободы) глубже и экзистенциальнее традиционалистских идеалов и зоологизма (инстинктов и страстей животной натуры человека), и соответственно демократическое движение побеждает охранительство. Когда субъектность выходит на улицу – как ветром сдувает различных «черносотенников» и этнозоологистов. Они могут устраивать погромы в годы реакции, когда их негласно опекает оккупационный режим, но когда начинается прорыв низовой субъектности – он сметает досубъектность за день-два.

Поэтому я советую ряду своих знакомых, увлекающихся «русским национализмом», а на самом деле встающих на сторону «русского этнозоологизма», не плевать против ветра субъектности, а искать пути национального самоопределения и освобождения русского народа в русле демократического движения. Борьба за нацию и борьба за демократию – сопряжены и усиливают друг друга, как видим на примере национально-освободительных революций субъектного Нового Времени. Напротив, попытка опереться на этнозоологизм и расизм исторически обречена, ибо противоречит стремлению народов (включая и свой народ) к освобождению от «своих» или «чужих» десубъектизаторов. Неужели не учит наша история и плачевная судьба русского антисемитизма или горький опыт братских сербов, которые в ответ на сербофобию сами скатились к этническим чисткам и ныне парятся в международных судах по обвинениям в преступлениях против человечества. И Гитлеру его жидоедство и расизм вышли боком. Досубъектный этнозоологизм обречен.

С субъектной точки зрения рассмотрим несколько типичных современных веяний в философии, открыв последний выпуск НГ Exlibris (18 октября 2007 года, № 38 /435/ http://exlibris.ng.ru/). Вот рецензия Петра Сафронова «Переход качества в количество: Шизоанализ как социальная теория» (стр. 8) на перевод книги выдающихся западных философов мейнстрима Жиля Делёза и Феликса Гваттари «Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения/ Перевод с французского и Послесловие Дмитрий Юрьевич Кралечкин; научный редактор Василий Юрьевич Кузнецов. – Екатеринбург: У-Фактория, 2007. – 672 с. (Philosophy)»:

«Если вы все время заняты производством, то у вас просто не должно быть времени на мысли. Капитализм дает возможность «по-настоящему» заняться производством. Он представляет собой ситуацию тотального устранения мешающих делу сомнения, рефлексии, вопрошания. Здесь все является тем, чем оно является, и ничем больше. Поскольку ничего потаенного в принципе нет, люди легко сходятся и образуют самые различные союзы. Излишни приличия и чувство дистанции. Это выдумано детьми, боящимися папу, который может больно наказать за совершенные проступки. Следует пропагандировать постыдное, приближать удаленное, чтобы они могли как следует (за)работать. Для капитализма нет ничего чужого, кроме него самого.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: В таком расширительном толковании капитализма - не узость взгляда рецензента, а методологическая гиперболизация авторов. Капитализм – почва субъектности, а субъектность – двигатель капитализма, но субъектность выше и объемнее капитализма. Сводить Новое Время к капитализму – односторонность/

Нет ничего «специфически» капиталистического, поскольку все может быть включено в состав капиталистической организации труда. Капитализм настолько широк и объемен, что не нуждается в границах, которые можно было бы нарушить. Он просто срывает все покровы, устраняет все тайны и оставляет вещи, только вещи и ничего, кроме вещей. Следовательно, капитализму ведомы только различия в количестве вещей и совершенно неизвестны, да и не нужны, качественные различия между ними. Капитализм пронизан логикой движения чистых количеств. К нему приложимы только те характеристики, которые имеют числовое, количественное выражение: скорость, высота, объем. Капитализм тем самым заранее выводит из игры такую философию, которая продолжает апеллировать к своему качественному своеобразию. Впервые в истории философия оказывается полностью выведена из списка претендентов на роль рефлексивной «приставки» к человечеству.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Выводя за скобки субъектность, являющуюся источником и двигателем капитализма, и подменяя цветок почвой, из которой произрос цветок, можно придти к самым экстравагантным выводам/

Роль толкователя современной ситуации берет на себя особым образом модифицированный психоанализ, который борется с самим собой. Этот психоанализ сориентирован на описание того типа человека, который представляет собой универсального производителя. Прежде всего этот производитель напрочь лишен психики как ненужного добавления к процессу работы. Капиталистический работник озабочен лишь постоянной оптимизацией и рационализацией своей деятельности. Более того, он растворен в ней. Однако поскольку скорость, плотность и объем информационных потоков постоянно возрастает, производитель уже не успевает учитывать все происходящие изменения. Описанная еще Вебером протестантская деловитость постепенно превращается в мелочную суетливость. Производитель хочет успеть все и не успевает ничего, оставаясь один на один с чистым желанием.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Утрируя, можно раз за разом воспроизводить мысли Герберта Маркузе из «Одномерного человека» или Хосе Ортеги-и Гассета из «Восстания масс»/

Чистота желания в данном случае надежно обеспечена тем, что оно исходит не от пресыщенного товарным изобилием потребителя. Желание заменяет производителю реальность товара, желание, наконец, само становится единственной реальностью. Производитель же окончательно превращается в машину по производству реальных желаний и желанной реальности. Желание становится предельной и окончательной целью. Все сводится к тому, чтобы желать как можно интенсивнее. Те, кто достиг этой невероятной интенсивности желания, – шизофреники. Для шизофреника все является только желанием, его желанием. Капиталистическая система (вос)производит желание и (вос)производится им. Капитализм структурно неотделим от шизофрении, замыкающейся в бесконечно длящейся цепочке желаний.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Желания есть не только потребительские, но и творческие-производительские, а самое высшее желание, выражающее суть субъектности – свершить жертвоприношение и через него сопрячь бытие с сущим/

Можно ли дать всему этому какую-то этическую оценку? Да, если представить себе каждое желание не по отдельности, а в связи с другими желаниями. Даже в шизофренической капиталистической системе желания взаимно сопряжены, сцеплены, сбалансированы. Основой этики в таких условиях становится нахождение баланса желаний. Регулирование баланса желаний, безусловно, является проблемой, превосходящей возможности отдельного индивида. Шизофреник не существует сам по себе, он всегда существует вместе со своим желанием, и это желание заставляет его вводить в свою реальность других людей. Если нельзя управлять желанием, то само желание все-таки может управлять, и человеку приходится держать перед ним ответ. Желание действительно именно потому, что требует ответственности перед собой. Таково основоположение этической феноменологии современного капитализма, динамический портрет которой представлен нам в книге Делёза и Гваттари.

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Тематика замшелая, есть же иерархия желаний, надо только отличать сущее от бытийного, как это сделал Мартин Хайдеггер в трактате «Бытие и Время». К сожалению, саму книгу Делёза и Гваттари не читал, а если судить по рецензии, то что в ней нового по сравнению, например, с книгой Эрика Фромма «Иметь или быть»?

Философична также рецензия Михаила Бойко ««V» больше не значит Вендетта: Опубликован русский перевод «Монологов вагины»» (стр. 1):

««V» больше не значит Вендетта. «V» означает Вагина. К такому выводу может прийти читатель, ознакомившись с переводом на русский язык «Монологов вагины» американки Ив Энцлер (издательство «Гаятри»), выполненным Анной Леденевой.

Скандальная пьеса была представлена публике в 1996 году в Нью-Йорке и сегодня переведена на 30 языков. Спектакль породил целое движение – «День V» (www.vday.org), работающее в настоящий момент в 76 странах мира (материалы об этой благотворительной организации занимают около половины русского издания). Уже два года спектакль идет на российской сцене, в Центре имени Всеволода Мейерхольда. И вот теперь – издание пьесы на русском языке. Самое время подвести некоторые итоги.

«Монологи вагины» – это незатейливый «вербатим» (от латинского слова «дословно»), то есть нарезка из интервью, взятых у женщины разных возрастов и национальностей. Каждой из них задавался набор стереотипных вопросов: «Если бы ваша вагина могла говорить, что бы она сказала?», «Если бы ваша вагина носила одежду, что бы она выбрала?», «Чем пахнет вагина?» и так далее.

Какой вздор! – скажете вы. Разве? Повремените с оценками! Не ровен час, Ив Энцлер получит Нобелевскую премию по литературе. Вас смущает, что с момента презентации спектакля прошло более 20 лет? Лауреат этого года Дорис Лессинг дожидалась награды 45 лет, считая со дня выхода «Золотого дневника» (1962) – шедевра феминистской литературы (об остальных ее произведениях едва ли можно говорить серьезно).

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Кроме «Золотого дневника», другие произведения Дорис Лессинг тоже заслуживают внимания, особенно серия романов «Канопус в Аргосе», и всё творчество Нобелевского лауреата не только фениминистично, но и футурологично и даже эсхатологично - и готовило нынешний информационно-постиндустриальный прорыв субъектности. Основная тема Дорис Лессинг – необходимость жертвоприношения сущего ради сопряжения бытия с сущим как в личной жизни и взаимоотношениях полов, так и в жизни социальной и космической. Сводить Дорис Лессинг к феминизму – поверхностно/

Так в чем секрет успеха «Монологов вагины»? Дело не в алгебраическом расчете, тщательной компоновке и максимально точном попадании в зрительские ожидания, как может показаться. Длительная популярность спектакля свидетельствует, что успех его неконъюнктурен. Как раз все конъюнктурное и эпатажное в пьесе абсолютно устарело. Разве современную женщину собьешь с толку вопросом: ты знаешь, где находится твой клитор? Или уязвишь утверждением, что у христианок нет вагины?

Секрет успеха заключается в амбициозности Ив Энцлер, претендовавшей ни много ни мало на создание феминистского евангелия. Рефреном пьесы стала благая весть: «Ты – это твоя вагина!». Причем слово «вагина» означало в ее устах отнюдь не метафору женских ценностей и так называемого «женского мира» (womankind), а самую что ни на есть конкретную часть женского тела. Американская драматургесса поставила себе цель создать «субкультуру V», или движение воительниц вагины – «вагиноговорящих» женщин, осознавших свою «вагинозависимость» (эта несколько диковатая калька с английского хорошо передает суть дела).

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Тема вечно-актуальная, поскольку, как завещал Господь Бог после Грехопадения Прародителей – «Жене сказал: умножаю умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (Бытие 3:16). Фокус и квинтэссенция женского сущего – именно клитор, который, как и мужской фаллос, в древности подвергался обычно жертвоприношению в виде ампутирования или обрезания - ради бытийного/

Примечательный факт – по множеству отзывов, женщины сидят на спектакле, как зачарованные, в то время как мужчины елозят и поглядывают на часы. Почему? Разве женские гениталии не пользовались всегда повышенным интересом со стороны мужской аудитории, превосходя в этом отношении даже млекопитающие отростки, похожие на восхитительные полусферы, увенчанные капелькой киновари? Удивительный орган, дающий практически неисчерпаемые возможности для получения удовольствия, всегда служил предметом зависти со стороны сильной половины человечества – в особенности та его часть, богатая нервными окончаниями, которую Генри Миллер окрестил «улиткой с крылышками». Почему же «Монологи вагины» оставляют мужчин равнодушными?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Вагина и клитор часто совершенно порабощают женщину сущим, редко кто из женщин способен вырваться из этого ига. Будучи в среднем одареннее мальчиков и способнее, девочки опережают их в развитии и в школьных успехах, но по достижении половой зрелости обычно все женские мысли фокусируются-концентрируются на вагине-клиторе, и зов бытия уходит в подкорку и за горизонт, и лишь у немногих не убывает субъектность, но после климакса некоторые женщины наращивают субъектность и, пожертвовав своим сущим, снова возвышаются к бытию/

Дело в том, что тезис «Ты – это твоя вагина!» отражает сугубо мужской взгляд на женское тело, который контрабандой проник в феминистский катехизис. В том и заключалась патриархальная точка зрения, что женщина – это физиология, а мужчина плюс к тому еще и духовность. Неудивительно, что все попытки написать что-то вроде «Монологов фаллоса» оканчивались провалом.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Не совсем верно – достаточно вспомнить Альберто Моравиа с его «Я и Он», да и маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад немало страниц посвятил апологии своего самого сущего. Я уж не говорю о культе фаллоса в шиваизме. Половой акт вообще представляется отблеском жертвоприношения, хотя легко вульгаризуется до животной случки и просто физиологического сброса сущной энергии. Однако в Библии между Адамом и Евой – не случка, а акт «познания», что предполагает жертвование себя друг другу и через взаимоэкстаз-оргазм сущных «низов» достижение бытийных «верхов». Недаром мужчина в вагине находит рай, да и женщина испытывает райские блаженства/

Скандальные попытки свести женскую сущность к женской физиологии предприняли в свое время женоненавистники Артур Шопенгауэр и Отто Вейнингер. Книга последнего «Пол и характер» (1903) вызвала в начале XX века настоящую эпидемию самоубийств среди читательниц. Сегодня аналогичный взгляд, только выраженный американской феминисткой, встречается женской аудиторией с ликованием. В кульминационной сцене спектакля экзальтированные зрительницы хором выкрикивают слово из пяти букв.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Упрощенно поданы Шопенгауэр и Вейнингер, но не буду отвлекаться, тема раскрывается обоими глубоко и стимулирующе/

Сегодня можно констатировать, что «мужской мир» (mankind) одержал абсолютную победу. Абсолютная победа – это когда побежденные смотрят на себя глазами победителей. «Субкультура V» завершила начатое сексуальной революцией освобождение полового акта от всевозможных ритуальных и культурных посредников. На заключительном этапе этой драмы произошло символическое отождествление женщины с наиболее пикантной частью собственного тела.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Феминизм – современная форма низовой женской субъектности - не сводится к вагиноцентризму, а стремится освободиться от порабощения сущим ценой немалых жертв. Почти исчерпывающе раскрыла особенности женской субъектности почти 60 лет назад жена Жан-Поля Сартра – Симона де Бувуар в двухтомнике «Второй пол». Отмечу, что верховая женская субъектность ярко заявила себя уже в Древнем Египте (подготовил подборку археологических материалов, скоро опубликую), а также в Средневековом Китае (под рукой – сборник лирических и бытийных стихотворений Ли Цинчжао «Строфы из граненой яшмы» - Сунская империя, около 1120 года)/

Оборотной стороной мнимого успеха стала горькая констатация, что женщина, не могущая предложить мужчине ничего другого, кроме своей вагины, с неизбежностью будет предлагать ее тому, кто больше за нее предложит. Духовный союз при таких отношениях не возникает. Не говоря уже о том, что такие понятия, как верность, терпение, жизнестойкость, подразумевают ту или иную степень отрешенности, отчужденности, безразличности к собственному телу (особенно в России). Такая вот метафизика пола. Такая вот диалектика».

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Концовка хорошая. Без саможертвоприношения нет любви, и высшая форма сопряжения бытия с сущим – Голгофа. И не все современные женщины порабощены своим клитором - некоторые даже в разгар хотения-желания ухитряются сохранить субъектность. Диалектика такова, что острота сущего оттеняет свет бытия.

Наконец, в этом же выпуске НГ Exlibris опубликована рецензия Василия Шевцова «God Pride: На пути к миру, в котором людям на все наплевать» на перевод книги Джанни Ваттимо «После христианства» (Перевод с итальянского и Послесловие Дмитрий Вениаминович Новиков. – Москва: Три квадрата, 2007. – 176 стр.):

«Кому бы еще пришло в голову заявлять, что современная Европа является воплощением «царства Духа», как не махровому постмодернисту? Каковым и является бывший член Европарламента (1999–2004), профессор Туринского университета, коммунист и завсегдатай маршей Gay Pride Джанни Ваттимо.

Российским интеллектуалам-нумизматам, собирателям чеканящейся на Западе философской монеты с клеймом «пост» на аверсе, Ваттимо знаком по вышедшей у нас в 2003 году брошюре «Прозрачное общество», в которой пелась аллилуйя децентрированному массмедийному сознанию. И вот теперь можно сложить на полочку новый итальянский «шик и блеск» – апологию толерантного христианства с погрешимым Папой и, кажется, вовсе без Церкви. Пап римских Джанни Ваттимо недолюбливает, в частности, за нерасторопность в признании прав сексуальных меньшинств, церковь как институцию – за то, что в ее истории «преобладает засилье античного метафизического объективизма».

Объективизм плох, как несложно догадаться, тем, что подразумевает насилие со стороны претендентов на обладание истиной. Впрочем, тоталитарный потенциал Ваттимо усматривает и в секулярной теологии Мартина Бубера или Карла Барта, и в философии Эммануэля Левинаса, представлявших веру как иррациональный порыв к Абсолютному Другому. Насколько я понял суть претензий (свои максимы автор разъясняет зачастую философически-туманно, и читателю приходится о многом догадываться самостоятельно), трансцендентность Бога – это козырь в руки жадных до власти христианских пифий; в лучшем случае питательный материал для разрастания собственного «суперэго» христианина-невротика.

Где же тогда искать Бога, если не в букве церковных догматов и не на седьмом небе религиозных экстазов? За ответом дело не стало: собственно, свои размышления Ваттимо начинает с повторения ницшевского «Бог умер». В наложении на тезис Хайдеггера о «конце метафизики» эта констатация и задает простор для возведения шатра новой религиозности, в которой фирменное ваттимовское «ослабления мышления» преобразуется в своеобразное «ослабление Бога», а спасение оказывается «скорее избавлением от бремени, чем обретением искомой справедливости».

Священная и профанная истории перестают быть различимы, после чего становится возможным трактовать современный европейский мультикультурализм как спиритуалистическое воплощение слов Писания. Каких именно? Тех самых, в которых Бог становится любовью, caritas – не к трансцендентному Другому, а конкретным другим, врагам и соперникам. Среди которых, с радостью признает Джанни Ваттимо, плотно сомкнутыми рядами шествуют адепты других религиозных традиций – ну, например, мусульмане. Сама возможность «спора о вере» с ними не имеет смысла, их нужно встречать по-дерридеански «гостеприимно» в надежде на рождение новых интерпретаций общего человеческого опыта. Вроде бы в этом и заключается заповедь Христа. Ее уже не нужно искать в текстах Нового Завета, она стала самим воздухом западного мышления.

Таким образом, выходит, что Бог, умерев, оставил секуляризованному обществу наследство, к которому по самому факту рождения причастны все родившиеся в традиционно христианских землях. «Вы спрашиваете о вере: «как же нам уверовать?», но, спрашивая так, вы уже уверовали», – вслед за Хайдеггером повторяет Ваттимо слова св. Павла из Послания к Фессалоникийцам.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Философское вопрошание есть проявление субъектности и уже предполагает вознесение в окрестности одной и единой для всех людей Истины/

Почему бы не назвать вышеизложенную позицию атеизмом? Потому что атеизм апеллирует к истинности своих утверждений, научно-позитивистской или историко-антропологической. В постмодернистском мире это уже не бонтон. Распятие, с незапамятных времен висящее в школьном классе рядом с доской, как пишет сам Джанни Ваттимо, стало предметом в ряду других, указывающим европейцам на общее прошлое. Чем срывать его, проявляя дурновкусный экстремизм, не лучше ли сделать авантажный вид, что мы его по-прежнему почитаем? В конце концов в одном из своих интервью Ваттимо заявляет, что его общественный идеал – это «мир, в котором людям на все наплевать». Но пока приходится созывать сограждан по Евросоюзу на виртуальные марши во славу умершего Бога".

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Надо эту книгу прочитать. Судя по рецензии, она выражает поиск обновленной единой веры, в которой так нуждается постиндустриальное человечество «третьей волны» (по Элвину Тоффлеру). И эта вера – не ссущенное обрядоверие и не экуменическая эклектика, а форма самоопределения человеческой субъектности, понимание взаимосопряженности Dasein и Sein через жертвоприношение. Таков на сегодня мейнстим философского постижения. И я полностью согласен со словами уважаемого директора Института философии Российской академии наук академика Абдусалама Абдулкеримовича Гусейнова о том, что современная российская философия и её главный орган журнал «Вопросы философии» выражает философский мейнстрим лучше и разностороннее, чем любое другое философское сообщество в мире.