Автостопом по Чечне

Очень содержательные путевые заметки пишет известный автостопщик и типичный субъектник Артем Анатольевич Русакович (Записки русского путешественника http://hitch-hiker.livejournal.com/). Он родился в городе Урае (Ханты-Мансийский автономный округ), вырос в Уфе (Республика Башкортостан), сейчас живёт в Москве. Закончил факультет журналистики МГУ. Основная работа - журналистика, основное хобби - путешествия. Прославился книгой о своих странствиях в США и о принципах сезонного трудоустройства в этой стране Camp America (Москва: КДУ, 2006. – 240 стр.). Он умен, эрудирован и литературно-одарен. Его впечатления о Чечне полезно осмыслить тем русским интелям, которые до сих пор не поняли соборно-всечеловеческую суть Руси и предлагают отгородиться от Кавказа некой стеной, как описано в замечательном гротеске Владимира Сорокина «День опричника» (2006). Итак, вот как сегодняшняя Чечня выглядит на самом деле (впечатляющие фотки - в ЖЖ Артема):







Дорога в Чечню

Разрушать быстро, а вот чтобы строить, необходимы годы, поколения. Сомневаюсь, что народ, который мы пытались уничтожить и научили воевать, народ, вкусивший разбойной жизни и имеющий реального врага - нас, сможет или захочет что-нибудь здесь возрождать.

В. Миронов «Я был на этой войне»

Чечня – название, известное всему миру. Символ побед и поражений, героизма и жестокости. Место кровавой междоусобицы, которая сильно прошлась и по русскому, и по чеченскому народу. Один из самых кровавых военных конфликтов, случившихся на территории бывшего Советского Союза, он, наравне с Абхазией, Приднестровьем и Карабахом, сильно изменил привычный уклад жизни десятков и сотен тысяч людей.

Истоки у войны все те же – Кавказская война 19 века. Чеченцы приняли в ней самое активное участие. Шамиль последние двадцать лет своего правления руководил горцами именно из Чечни – его столицами были вначале аул Дарго, а затем Ведено. По окончании войны территория Чечни находилась в составе Терской области. После революции здесь была создана Чеченская автономная область, объединенная вскоре с Ингушетией в единый регион – Чечено-Ингушетию.

Во время войны советское руководство обвинило чеченцев и ингушей в пособничестве немецким оккупантам. Споры о масштабах этого пособничества не прекращаются до сих пор, но так или иначе 23 февраля 1944 года в ходе операции под кодовым названием «Чечевица» полмиллиона чеченцев и ингушей были депортированы в Казахстан и Киргизию, а территорию республики поделили между соседними регионами. В 1957 году, при Хрущеве, Чечено-Ингушетия была восстановлена, а депортированному населению позволили вернуться в родные места.

В начале 90-х годов Ингушетия отделилась от Чечни и взяла курс на лояльность России, в то время как Чеченская Республика, которую в 1991 году возглавил генерал Джохар Дудаев, провозгласила себя независимой Чеченской Республикой Ичкерия (ЧРИ).

С 1991 г. по 1994 г. Чечня официально оставалась частью России. Однако здесь не действовали федеральные органы власти и не соблюдались российские законы, что давало большие возможности для финансовых злоупотреблений и криминальных махинаций. Грозненский аэропорт стал крупным центром контрабанды (в том числе оружия и наркотиков), а республика де-факто превратилась в оффшорную зону и убежище для многих российских преступников. Кроме того, чеченское руководство контролировало участок важного российского нефтепровода и не могло договориться с Россией об отчислениях за перекачку каспийской нефти на Запад.

Вся эта совокупность фактов привела к тому, что 11 декабря 1994 на основании указа президента Бориса Ельцина подразделения Минобороны и МВД России вошли на территорию Чечни. Первая чеченская война, как ее теперь называют, закончилась в 1996 году фактическим поражением России – правительство вывело из республики войска. Но в 1999 году началась вторая война, и российские солдаты вновь пришли в Чечню, чтобы больше уже отсюда не уходить…

…Путь из Дагестана в Чечню лежит все по той же трассе Ростов-Баку – главной дороге Северного Кавказа. Последние пятнадцать лет дальнобойщики, которые везли грузы от черноморского побережья к каспийскому, старались обходить этот участок стороной, делая солидный крюк по Ставропольскому краю. Однако в последнее время все больше и больше людей предпочитает ехать прямо через Чечню. По крайней мере, я видел на этой трассе машины с ростовскими и краснодарскими номерами.

Из Махачкалы я выехал утром, и уже через час был в Хасавюрте – последнем дагестанском городе перед границей с Чечней. До Хасавюрта ведет хорошая асфальтовая дорога. После скитания по серпантинам южного Дагестана ехать по ней было приятно и удобно. Один парень их Махачкалы довез меня почти до самого города, а пожилой дагестанец добросил до автобусной остановки, с которой можно было попасть в центр.

Хасавюрт был возведен как военное укрепление в 1846 году для защиты русских торговых поселенцев от набегов со стороны жителей горной Чечни, а городом стал в 1931 году. Сейчас здесь живет около 125 тысяч человек. Как и Махачкала, Хасавюрт считается интернациональным городом, в котором живут представители более чем 30 народностей.

Более всего Хасавюрт известен тем, что в нем закончилась первая чеченская война. В конце августа 1996 года Аслан Масхадов, будущий президент Ичкерии, и секретарь Совета безопасности РФ Александр Лебедь подписали здесь договоренности о прекращении боевых действий в Чечне и выводе из нее российских войск. Соглашение не решило проблемы, а скорее отложило ее в долгий ящик. После вторжения боевиков в Дагестан в 1999 году российское правительство в одностороннем порядке его расторгло.

Самое запоминающееся в Хасавюрте - большой православный собор из красного кирпича, с внушительными куполами и крестами. Находится он в центре города, рядом с главным рынком. Внутри было совершенно пусто, только одна женщина сидела за прилавком, где продавались свечи и религиозная литература. Она рассказала, что народу в церкви бывает немного, но все равно – кто-то сюда постоянно приходит. Удивительным для меня оказалось то, что здесь бывают и мусульмане – ставят за кого-то свечу и молятся. По словам женщины, делают они это на всякий случай: вдруг, помимо Аллаха, им поможет еще и православный Бог. Впрочем, как известно, Бог един и для христиан, и для мусульман.

Из других достопримечательностей стоит упомянуть танк, который стоит на дороге, ведущей в Чечню. Несколько лет назад его поставили в честь одного всеми уважаемого жителя города, ветерана Великой Отечественной войны. С тех пор танк стоит на большом постаменте с большой белой надписью на боку «Джумагулову З.Б. от города!». Вроде бы никакого отношения к военному конфликту в Чечне он не имеет, но жители Хасавюрта не преминут заметить, что дуло этого танка направлено на запад – в сторону соседней республики.

В остальном же Хасавюрт - одна большая барахолка. Это город торговли, где можно увидеть десятки вывесок о продажи сотен различных товаров, а на улице расположились сотни торговцев одеждой, продуктами, техникой. Затовариться сюда приезжает все Чечня, поэтому весь центр заставлен машинами с чеченскими номерами "95".

Как раз одна из таких машин и остановилась, когда я голосовал на выезде из города. Водитель Саид, работающий в строительной фирме, согласился подбросить меня до самого Грозного.

Уже через двадцать минут после мы пересекали административную границу Дагестана и Чечни. На въезде был только один пост, где солдаты и милиционеры проверяли машины. Один из них остановил нашу машину, спросил у водителя документы и заглянул в багажник. На огромный рюкзак, лежавший у меня на коленях, он не обратил внимания. Закончив проверку через пару минут, он позволил нам ехать дальше.

Мы оказались на территории Чеченской республики. Отмечу, что площадь республики составляет 15 тысяч километров – это в три раза меньше Московской области. По трассе Ростов-Баку Чечню можно проехать максимум часа за два. Вот такая маленькая республика унесла жизни многих тысяч российских солдат.

Мне бы, конечно, хотелось сказать, что в Чечню я въезжал тем же путем, что и российская армия. Однако этим немного погрешу против истины. В первую войну на восточном направлении основные силы наступали со стороны дагестанского города Кизляр – он находится в 70 километрах к северу от Хасавюрта. А во вторую войну на востоке Чечни наступление шло сразу с трех направлений – из Кизляра, Хасавюрта и Ботлиха.

Тем не менее, та дорога, по которой я ехала, приблизительно повторяла путь одной из группировок российской армии. Не знаю, что видели наши солдаты при въезде в Чечню. В первую кампанию – наверно, ничего особенного, во вторую – то, что было разрушено в первую. В 1996-99 году, в перерыве между войнами, мирную жизнь так и не удалось наладить, и масштабное восстановление республики началось совсем недавно.

Но сегодня Чечня производит удивительное мирное впечатление. Выглядит республика как обычный российский регион. Я бы даже сказал, что выглядит она лучше, чем многие другие российские регионы. Ровная дорога ведет мимо свежепостроенных кирпичных домов, многочисленных дорожных магазинов и кафе. Поселки, по которым всего семь-восемь лет назад прошлась война, выглядели вполне ухоженно и цивилизованно. Когда я сказал об этом водителю, он ответил:

- Да, конечно. А представляешь, как бы это все выглядело, если бы здесь не было войны. Ведь чеченцы всегда отличались трудолюбием. Вот у русских, например, отдых – это святое. А чеченец будет вкалывать 24 часа в сутки, жить впроголодь, но дом построит отличный. А у вас, конечно, будут говорить, что он жулик и много денег наворовал. Да не жулик он – просто много работает.

Что же касается причин войны, то Саид во всем винил Россию. И не столько в том, что она вторглась в независимую республику, сколько в том, что в свое время гласно и негласно поддержала Дудаева, Басаева и «остальных бандитов». Хотя, конечно, досталось и российской армии:

- Они занимались самым настоящим мародерством, поэтому война-то и стала такой масштабной, - рассказал Саид. – Если бы они просто ввели войска, никто бы, конечно, не стал воевать. Но когда у тебя убивают родственника или твой дом разрушают, тогда, конечно, хочется взяться за оружие.

- А вы лично с этим столкнулись?

- Я не столкнулся – во время войны уехал в родное село. Там у нас стояли солдаты из Бурятии и из Сергиева Посада. Очень хорошие ребята, ничего не крали и не разрушали, наоборот, даже помогали. Но многим другим чеченцам так не повезло.

За окном время от времени мелькали дорожные указатели с названиями, знакомыми по военным хроникам – Гудермес, поворот на Курчалой, поворот на Шали, Аргун, поворот на Ханкалу. И все тот же удивительный для меня пейзаж: вместо развалин и руин – магазины, новые дома и возвышающиеся вдалеке строительные краны. Фасад республики – обращенная к дороге местность – выглядела лучше, чем это можно было представить.

Ну а мы тем временем въехали в город Грозный – столицу Чеченской республики.

Грозный: возрожденный город

В парках слышен листьев тихий шорох,
В быстрой Сунже катится вода.
Ты расцвел и вырос, милый город.
Город счастья, дружбы и труда!

Иосиф Кобзон «Песня о Грозном», 1970 г.

Крепость Грозная была основана в 1818 году по приказу генерала Ермолова. Главной ее задачей было блокирование чеченским горцам выход на равнину через Ханкальское ущелье. Здесь проходили военную службу Михаил Лермонтов и Лев Толстой. С окончанием Кавказской войны крепость утратила военное значение и в 1870 году была преобразована в город Грозный Терской области.

В 1893 в окрестностях города была начата добыча нефти. В советские годы Грозный превратился в один из крупнейших промышленных центров Кавказа и столицу Чечено-Ингушской республики. А после 1991 года он стал столицей самопровозглашенной республики Ичкерии и главным полем битвы Чеченской войны.

Федеральные войска брали Грозный дважды. Первый штурм, произошедший в конце 94 – начале 95 года, считается одной из самых провальных операций российской армии. 5 тысяч российских солдат были брошены против 10 тысяч боевиков. Федеральные войска не получили достаточно времени на подготовку, карты и техника были устаревшими, действия войск плохо координировались во время штурма, что привело в итоге к ужасающим потерям – более полутора тысяч военнослужащих. Тем не менее, к концу января 1995 года город удалось взять под контроль.

В августе 1996 года в ходе операции «Джихад» город взяли штурмом отряды боевиков под командованием Аслана Масхадова. Одновременно они атаковали Аргун и Гудермес. После этого российское руководство пошло на уступки сепаратистам и заключило упомянутые выше Хасавюртовские соглашения.

Ну а во время второй войны, в декабре 1999 года федеральные силы, наученные горьким опытом, сосредоточили в районе Грозного значительные силы и сумели полностью блокировать город. К концу декабря войска продвинулись к центру столицы, а 30 января 2000 года оставшиеся в городе боевики осуществили свой знаменитый прорыв – однако попали на специально приготовленное для них минное поле. Несколько сотен боевиков остались лежать на земле. Шамиль Басаев тогда потерял ногу, но, как и его знаменитый тезка имам Шамиль, успел скрыться в последний момент.

Таким образом, за последние пятнадцать лет Грозный трижды брали штурмом. Большая его часть была разрушена, и несколько лет мало кто мог предположить, что он когда-то будет восстановлен. Но так же, как и другие известные всему миру города, например, Сталинград или Варшава, Грозный возродился из руин. По крайней мере, все к этому идет.

Что видел человек, приезжавший в Чечню всего несколько лет назад, и что до сих пор ожидают увидеть многие люди, ни разу здесь не бывавшие. Трущобы, развалины, разбитые дороги, остатки бронетехники на улицах, палаточные лагеря, голодные дети, бегающие по улицам и выпрашивающие милостыню у каждого прилично одетого прохожего.

Так вот – ничего этого в чеченской столице нет. Грандиозная реконструкция, которую местные власти ведут столько лет, дала результаты: центр Грозного выглядит ярко и нарядно, и, следуя по главным улицам, невозможно предположить, что ты находишься в городе, пережившем войну.

Центральная улица – Проспект Победы, плавно переходящий в Проспект Ахмада Кадырова. Это лицо и визитная карточка города, он уже давно восстановлен и производит впечатление даже лучшее, чем центральные улицы многих российских городов. По центру улицы протянулся бульвар со скамейками и деревьями – правда, деревья посадили совсем недавно, они не успели вырасти, поэтому днем там бессмысленно укрываться от жары. Тротуар уложен узорной плиткой, у проезжей части стоят фонари и провода с иллюминацией.

Жилые здания с разноцветными балконами, торговые центры из стекла и бетона, маленькие кафе и ресторанчики, административные здания – и большинство из этого было построено всего несколько лет назад, поэтому выглядит просто отлично. Как сказал один из персонажей «Горе от ума», «пожар способствовал ей много к украшенью» – война смела все серые советские здания, а на их месте появились вполне современные, радующие глаз дома.

Встретил меня в городе Тимур - журналист и редактор газеты «Чеченское общество». Он и его друг Султан собирались ехать сдавать налоговую отчетность и взяли меня с собой. По пути мы свернули с сияющего всеми красками проспекта и заехали в частный сектор – вернее, то место, где раньше находился частный сектор. Тут уже можно было увидеть, что до полного восстановления чеченской столице еще далеко.

Во время войны почти все дома здесь разрушили, потом развалины разгребли тракторами и ныне большая часть этого района представляет собой пустырь, поросший травой и деревьями. Только редкие дома остались стоять как напоминание о войне – с выбитыми стеклами, разрушенными крышами, следами от пуль или снарядов на стенах. От некоторых домов остались лишь груды кирпичей, другие начинают потихоньку восстанавливаться.

Мы доехали до дома Султана. Вход во двор был закрыт массивной железной дверью – по словам Султана, иначе бы его жилище снесли окончательно. Ему повезло – у дома хотя бы сохранились стены и крыша. Пока он ждет, не выделят ли власти каких-нибудь денег на его восстановление. У других ситуация еще сложнее - так, в доме Тимура ныне располагается комендатура, и въехать туда нет никакой возможности.

Вообще война сильно изменила облик города. Буквально каждый квартал раньше выглядел как-то иначе. Султан и Тимур время от времени делали замечания, что было до войны на месте новенькой многоэтажки или заросшего пустыря. Например, «раньше я отсюда не видел вон той площади, потому что здесь стоял двенадцатиэтажный дом» - комментарии подобного рода можно часто услышать от жителей Грозного. И хотя город постепенно приходит в себя, а новые дома появляются уже не только на центральной улице, полного восстановления Грозному ждать еще не один год.

Наглядный пример – квартира Тимура. В ней не было ни пола, ни обоев, ни потолка. Все стройматериалы хозяин сложил в одной комнате в ожидании будущего ремонта. Причина достаточно простая – его квартира находится на последнем этаже, а крышу, в которой зияли трещины от снарядов, власти до сих пор не удосужились отремонтировать. «Крыша протекает, поэтому я не могу ни пол положить, ни обои наклеить», - объяснил Тимур.

Его жизнь на протяжении последних пятнадцати лет была такой же насыщенной и сложной, как и у всех чеченцев. Если большинству жителей, скажем, Дагестана или Осетии нечего сообщить о своей жизни, кроме стандартного набора «школа–армия–работа–семья», то рассказ многих чеченцев займет больше часа. И хотя рассказ этот очень увлекательный, мало кому можно пожелать такие приключения.

Вначале был бардак и анархия при дудаевском режиме, потом – война, в возможность которой никто не верил до последнего момента, бомбардировки города в декабре 94 года, бегство к родственникам в Белоруссию, перевод в московский вуз, возвращение в родной город, когда федеральные войска впервые начали «восстановление мирной жизни», очередной приход боевиков и взятие города, август 96-го, атмосфера эйфории в обществе («отстояли независимость»), три года независимой Ичкерии, новый разгул криминала, появление ваххабизма и события в Дагестане, новая война и новое бегство – на сей раз в Ингушетию. Некоторые эпизоды - что-то уже из серии черного юмора:

- И тут начался миноментный обстрел, - рассказал Тимур. – Вначале свист, потом взрыв, причем ты даже не знаешь, где этот взрыв произойдет. Вдруг один взрыв произошел в нашем дворе. Мама тут же начала паниковать, сказала, что нужно срочно уходить из дома. Я говорю: «Успокойся, ты же знаешь, что в одно и то же место бомба не попадает». Вдруг новый взрыв во дворе. «Ну все, - говорю. - Уж после второго взрыва здесь точно ничего не будет». И тут третий взрыв. Мама побежала в соседнюю комнату, а четвертый взрыв рядом с ней как раз произошел. Стекло выбило, осколок в шкаф попал. Мы тут же к соседям побежали, укрылись у них.

Или история про то, как его самого чуть не расстреляли боевики. В августе 96-го года, когда бойцы Аслана Масхадова взяли город под контроль, они с другом шли по улице по каким-то своим делам. На перекрестке их остановили вооруженные чеченцы. Двое парней, гуляющих по городу в такое неспокойное время, естественно, вызвали подозрение. А друг Тимура еще незадолго до этого коротко постригся и стал похож на российского солдата-срочника. Главарь отряда боевиков уже приказал их расстрелять. В последний момент Тимур показал ему свой пропуск на работу, и только тогда «масхадовец» передумал и отпустил их.

Многие представляют жизнь чеченцев, как непрерывное участие в партизанской войне. Однако, судя по рассказам моих знакомых, большинству жителей Грозного совсем не хотелось браться за оружие. Как правило, люди думали только об одном – как бы спасти себя и сохранить жизнь своих близких. Всенародный характер эта война так и не приобрела. По крайней мере, рассказы всех чеченцев, с которыми я разговаривал, сводились к одному – поиск укрытия и бегство от бомбежек. Ни один из чеченцев не говорил, что участвовал в ополчении или как-то воевал против России. Впрочем, конечно, сейчас этим не принято хвастаться.

А вечером я сидел в летнем кафе на площади у моста через Сунжу, где раньше было здание Совета министров Чечено-Ингушетии. В нем после провозглашения независимости располагалась резиденция Джохара Дудаева – знаменитый «президентский дворец». Здесь был последний рубеж обороны боевиков, однако российские войска все же взяли его с большими потерями. От президентского дворца остались лишь руины, и недолго правивший президент Доку Завгаев приказал уничтожить остатки дворца в феврале 1996 года.

Штурм этой площади подробно описан в самой известной книге про чеченскую войну – «Я был на этой войне» Вячеслава Миронова. Прорыв через сунженский мост под огнем «духов», окапывание на площади, проход через нее, зачистка находящегося рядом здания Нацбанка. Автор, капитан российской армии, показал всю жестокость войны, безалаберность военного руководства и одновременно героизм российских солдат.

Ныне здесь разбит сквер с красивыми уличными фонарями и цветочными клумбами. В центре площади стоит памятник Ахмаду Кадырову – первому пророссийскому президенту Чеченской республики. Памятник почему-то охраняют несколько вооруженных милиционеров. А напротив, на том месте, где стоял президентский дворец, турецкие строители возводят огромную мечеть. Планируется, что она будет крупнейшей в Европе.

Компанию нам с Тимуром составлял Идрис - еще один местный журналист, от которого я услышал весьма интересный взгляд на прошлое и будущее чеченского народа. Как я уже говорил, дагестанцы терпеть не могут чеченцев, однако тут я выяснил, что чувство это взаимное. По крайней мере, Идрис высказался весьма нелицеприятно о жителях Дагестана и других кавказских республик:

- Нас ненавидели и ненавидят все народы Кавказа - и аварцы, и ингуши, и осетины, потому что все они привыкли жить под хозяином - ханом, баем. И только чеченцы всегда были свободны и жили сами по себе. Например, Шамиль именно в Чечне получил настоящую поддержку. В Дагестане его все предали и только Чечня стояла с ним до последнего.

Он так же прошелся по всем остальным народам Кавказа, поэтому я спросил, какое его мнение о русских:

– Я считаю, что чеченцы должны быть главными союзниками русских на Кавказе, – неожиданно заявил Идрис. – Если американцы начнут войну с Россией, дагестанцы и ингуши первыми перейдут на их сторону, а чеченцы будут стоять до последнего. А к русским у чеченцев нет никакой ненависти. Вот ты здесь спокойно можешь сидеть, и никто тебе здесь пальцем не тронет. Как писал Толстой, «у чеченцев не было ненависти к русским, было только недоумение перед их нелепой жестокостью».

- Странно такое слышать. Ведь при Дудаеве, насколько я знаю, здесь был настоящий геноцид русского населения…

- Да не было ничего такого! Рассказы о геноциде русских в Чечне - это миф. Никаких погромов русских здесь не было. Даже генерал Куликов признавался, что когда русские уезжали из Чечни, их не выпускали, пока они не рассказали о том, как над ними издевались. А в чеченских селах происходили целые аукционы, когда русские продавали свои дома – один предложит столько-то, другой поднимет цену. А потом они уезжали, говорили, что у них отняли дома и еще получали компенсацию от российских властей. Например, в Краснодарском крае есть места, где живут уехавшие из Чечни - там почти у каждого дом двухэтажный.

Как известно, одной из причин первой чеченской войны было ущемление прав русских в Чечне. Во многих статьях употребляется даже весьма сильное слово «геноцид». Действительно, в 1989 году в Чечно-Ингушетии проживало почти 300 тысяч русских, а население города Грозного было наполовину русским. Однако, по данным переписи 2002 года, в Чечне осталось лишь 40 тысяч русских – причем значительную их часть составляют российские военнослужащие, которые проходят перепись по месту дислокации частей. То есть сотни тысяч русских, по всей видимости, стали беженцами или были убиты до начала и во время войны.

Однако все чеченцы, с которыми мне довелось общаться, начисто отрицают геноцид и даже сам факт дискриминации русскоязычного населения. Правда, не все рисуют столь благостную картину исхода русских из Чечни. Большинство все-таки признает, что во время разгула криминала при Дудаеве русские, как и все остальные национальности, сильно пострадали. И если чеченцы были хоть как-то защищены клановыми связями – стоило наехать на одного чеченца, как за него вступалась вся родня – то русские были полностью беззащитными. А когда началась война и бомбардировки Грозного, ехать им было практически некуда – в отличие от чеченцев, у которых были родственники в сельской местности.

- В нашем селе жила русская женщина, - рассказала мне журналистка Рита из «Голоса Чеченской республики». – Она захотела продать свой дом и уехать. К ней повадился ходить один парень, предложил ей цену, но она посчитала ее низкой. Тогда он стал подсылать своих дружков – они то окно разобьют, то подожгут что-то. Женщина пошла к старику, который имел в деревне авторитет, и пожаловалась. Тот вызвал этого парня и сказал ему: «Слушай, всем известно, что это ты делаешь. Если еще что-то подобное повториться – пеняй на себя». Парень сразу успокоился и купил в итоге дом за ту цену, которую хотела женщина. Но в других местах, конечно, у русских не всегда были такие хорошие соседи.

Однако факт остается фактом. Русских в Чечне сегодня очень мало, большинство из них живет на военных базах и передвигается исключительно на военных грузовиках и бронетехнике. Правда, с несколькими русскими я все же познакомился на следующий день, когда отправился гулять по городу…

Если пройти по мосту через Сунжу, то Проспект Победы переходит в Проспект Ахмада Кадырова. Здесь, за молодыми зелеными деревьями притаился православный храм – с бело-голубыми стенами и синими куполами, совсем скромный по сравнению со строящейся неподалеку мечетью.

Храм Михаила Архангела в 1892 году построили терские казаки. В первую чеченскую войну он был разрушен, а настоятеля боевики похитили и убили. Но во вторую войну, по окончании активных боевых действий в Грозном, храм начал восстанавливаться, как и все прочие объекты в городе. Весной 2006 года к Пасхе храм открыли для служб.

Вход в храм был закрыт, но женщина, занимавшаяся уборкой во дворе церкви, открыла мне двери и дала посмотреть на внутреннее убранство. Внутри все было освещено солнечным светом, пробивавшимся из окон. Правда, перед иконами не стояло ни одной зажженной свечи – прихожане сюда заходят, конечно, нечасто.

Женщину звали Тамарой Васильевной, она приехала в Грозный из Челябинска еще в 75-м году. Все 90-е годы провела в городе и только во время второй войны на время уезжала. Сейчас она одна из немногих оставшихся здесь русских.

- Русских здесь совсем мало, - сказала она. – Поэтому, конечно, приходят они нечасто. Иногда здесь проводит службы отец Артемий… А, вот и он! Пришли батюшка с матушкой, - заметила она, когда в храм вошел молодой русский парень в рясе и с ним девушка.

Мы поздоровались. Парень очень обрадовался моему визиту, особенно узнав, что мы тезки.

- Откуда прибыл?

- Из Москвы.

- Наверное, автостопом?

- Ага. Хочу еще по Чечне покататься, куда-нибудь в горы съездить.

- Понятно. Мои друзья тоже недавно поехали автостопом, только в Японию. Познакомились там с кем-то по Интернету и поехали. Япония - это, конечно, не Чечня, но тоже интересно, - рассказал Артемий.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что русские в Грозном все еще продолжают опасаться местного населения и чувствуют себя словно во враждебном окружении.

- Здесь продолжаются столкновения, - сказал молодой батюшка. – Тут недавно был случай – ехали наши спецназовцы, их остановили чеченские гаишники. Что-то им там не понравилось, перестрелка началась, в результате – несколько убитых. А в горные районы не стоит ехать. Можешь не вернуться оттуда. Останешься там овец пасти где-то в горах.

Интересно, что храм расположен на проспекте Ахмада Кадырова, о чем недвусмысленно сообщает привинченная к нему табличка. Чудны перипетии истории – во время первой войны Кадыров объявил «священный джихад» против России, а спустя десять лет правительство, возглавляемое его сыном, восстановило православный храм.

И все же лично я никакого враждебного отношения к себе, как к представителю русского народа, я не ощутил. Многие незнакомые люди здоровались первыми, и, узнав, что я из Москвы, предлагали помощь и желали удачи.

Один бизнесмен с нечеченским именем Адам, которого я встретил неподалеку от мечети, только недавно вернулся в родной город. Он уехал отсюда еще в советское время, работал в Новом Уренгое на буровой установке и, накопив кое-какие деньги, решил вернуться в родной город.

- Открыл здесь магазин «секонд-хенд», - поделился он. – Очень рад тому, что вернулся. Хочу здесь и остаться. Многие сейчас возвращаются, и что меня особенно радует – даже русские, - отметил он и тоже добавил несколько фраз по поводу терпимости чеченцев. - Хотя здесь, на этих улицах и детей вешали, и стариков сжигали, у чеченцев нет никакой ненависти к русским.

Пожалуй, единственным исключением стал один чеченский парень, который долго выспрашивал, есть ли у меня мобильник, можно ли по нему позвонить, и не одолжу ли я ему немного денег. Увидев, что я на это никак не реагирую, стал искать более легкую жертву - какого-нибудь местного подростка. Было видно, что никакого предубеждения ко мне, как к русскому, у него не было - бизнес есть бизнес.

Что же касается чеченского народа, то все в Грозном говорит о его постепенном возрождении. Вряд ли в других национальных республиках России можно увидеть такое количество книг, брошюр, энциклопедий о местной истории и культуре. «География Чеченской республики», «История Чечни», «Русско-чеченский словарь», журналы и газеты на русском и чеченском языках лежат на лотках, в газетных киосках и книжных магазинах. Еще для чеченских историков и литераторов очень важно опровергнуть устоявшееся негативное мнение о своем народе. Отсюда и книги вроде «Вклад чеченского народа в победу над фашизмом…», литература о чеченцах-героях Великой Отечественной и так далее.

Духовная жизнь пока не развивается такими бурными темпами. Чеченцы, по крайней мере, в Грозном, вообще показались мне не слишком религиозными. Может быть, война сыграла свою роль, но даже ингуши и дагестанцы чаще ходят в мечеть и предпочитают традиционную одежду. Например, девушки в Грозном надевают на голову платки не так часто, как в соседних республиках. Молодые чеченки вообще достаточно эмансипированные – «мини» они, конечно, пока не носят, но многие ходят во вполне современных платьях и деловых костюмах.

Грозный уже нельзя назвать мертвым городом. Это крупный республиканский центр, который быстро восстанавливается и активно развивается. Как мне говорили, за время войны многие отвыкли от цивилизованной жизни, и потом уже заново учились тому, что дорогу следует переходить на красный свет, а продукты можно найти в любом магазине. Ныне с городом все в порядке – много магазинов и рынков, огромное количество машин, иногда бывают даже пробки. Когда-нибудь, наверно, здесь будут «Макдоналдсы», очереди в только что открытые торговые центры, протесты против точечной застройки. Одним словом, проблемы военного времени постепенно меняются на проблемы мирной жизни.

Но пока в Грозном царит какая-то особенно приподнятая атмосфера. Война закончилась, и уже можно обживаться в домах, торговать на рынке, работать на стройке, растить детей. Главное, что я слышал от всех грозненцев – усталость от войны и всего того бардака, который творился в республике последние пятнадцать лет. Большинству уже нет дела до политики и проблем национального самоопределения. Людям просто хочется, чтобы их оставили в покое и дали пожить в нормальной обстановке.

Руководство же Чечни официально провозгласило о возвращении чеченского народа к мирной жизни только в составе Российской Федерации. И вроде бы никто, кроме оставшихся в горах боевиков, не пытается это оспорить. Над знаменитым грозненским тоннелем, по которому проходит проспект Ахмада Кадырова, висит транспарант, который всем деятелям независимой Ичкерии мог присниться только в страшном сне – «Россия – наш общий дом!». А под ним большими буквами «Грозный» и герб России.

Милиции и военных на улицах Грозного очень мало. Разве что иногда пройдет мимо чеченец из внутренних войск, в камуфляже и с автоматом через плечо. Только один раз я видел проехавший мимо БТР да парочку грузовиков с военными номерами. В остальном же Грозный совершенно не оправдывает своего названия и выглядит мирно и спокойно.

Гудермес: сдавшийся без боя

Чечня моя,
Ущелье голубое;
Слились в тебе
И высь, и глубина.
Все самое святое, дорогое –
В тебе, моя высокая страна!

Зелимхан Яндарбиев («Люблю я Кавказ» - Москва, 1988)

Свой путь в Гудермес я начинал на площади Минутка – той самой, на которой происходили ожесточенные бои во время обоих чеченских войн. Раньше здесь стояли многоэтажные дома, но все было разрушено в ходе войны и окончательно уничтожено после ее окончания. Теперь на этом месте лишь пустынный перекресток, окруженный невысокими заборами.

Интересно происхождение названия площади. Когда-то здесь проходила железная дорога, и на площади электричка делала остановку продолжительностью в одну минуту. Постепенно название прижилось, и употребляется даже теперь, когда никакой железной дороги на этом месте нет.

При выезде из города я миновал с десяток портретов президента и его отца. Тут надо отвлечься и рассказать немного про такое специфическое для Чечни явление, как культ личности президента. Как известно, во вторую войну республику возглавил Ахмад Кадыров – бывший муфтий Ичкерии, перешедший на сторону России. Он погиб в 2004 году в результате теракта, после чего республикой руководил бывший глава МВД Алу Алханов, а вслед за ним сын погибшего президента Рамзан Кадыров. Кадыров-младший фактически руководил Чечней еще на посту премьер-министра, но официально стал президентом только в начале 2007 года.

Так вот – ни в одном российском регионе вы не встретите такого количества портретов его лидера. Изображения Кадырова в разных вариациях – Кадыров с отцом, Кадыров с Путиным, Кадыров с детьми, Кадыров в спортивной куртке, Кадыров в костюме со звездой Героя России на груди – встречается в любом уголке Чечни. Его можно увидеть на жилых и административных зданиях, на уличных плакатах и перед дорожными указателями. Так же часто встречается Ахмад Кадыров – правда, у него вид более солидный и авторитетный.

Портреты Кадыровых часто снабжены цитатами из их речей. Особенно почему-то популярна фраза Кадырова-отца «Я всегда гордился своим народом». А все города и села Чечни увешаны растяжками «100 дней президента – 1000 добрых дел», «Р. Кадыров, вы возродили наш любимый город», «Рамзан, аргунцы с вами» и так далее и тому подобное. Апофеоз культа личности – плакат у заброшенного пустыря по пути в Гудермес, где скоро будет сквер. Его название заставляет содрогнуться – «Сквер, посвященный 100 дням правления Рамзана Ахмадовича Кадырова на посту Президента Чеченской Республики».

А на площади Минутка находится странный монумент – колонна, на которую с трех сторон повесили портреты Ахмада Кадырова, Рамзана Кадырова и Владимира Путина. От местных жителей я услышал забавную, хотя и богохульную шутку про этот монумент – будто бы это изображение «Отца, и Сына, и Святого духа».

Шутки шутками, но население в основном и правда испытывает к Кадырову теплые чувства. То, какими ударными темпами идет восстановление республики, заставляет проникнуться к нему уважением даже самого недоверчивого чеченца. Действия новой власти, пусть и руководящей достаточно авторитарными методами, воспринимаются «на ура». Большая часть средств, приходящих из федерального бюджета, все-таки не разворовывается, а используется по прямому назначению. В результате почти каждый житель Чечни расскажет о том, что в его городе или селе наконец-то начали восстанавливать жилье, провели газ, открыли парк для вечерних прогулок, стали выплачивать пенсии.

Все это я слышал от подвозивших меня водителей. Кстати, путешествовать автостопом в Чечне можно так же, как и в любом другом российском регионе. Машина, конечно, остановится не первая. Но, выйдя на трассу и подняв руку, вы уже минут через пятнадцать, скорее всего, будете ехать в нужном вам направлении. Вот и меня двое жителей Аргуна довезли до своего родного города. По дороге я услышал очередную порцию похвал в адрес нынешнего президента Чечни.

- Да, наш город совсем преобразился. В центре появился парк имени Ахмада Кадырова, там вечером постоянно полно народу. Есть дворец культуры, спорткомплекс, улицы новые. Все дома разрушенные восстанавливаются, - заметил водитель.

Я пошел пешком по Аргуну, мимо новых кирпичных домов, время от времени поднимая руку и пытаясь поймать попутную машину, пока не дошел до двух милиционеров. Стражи правопорядка, вооруженные радарами, останавливали проезжавшие мимо машины и смотрели документы. Один из них обратил на меня внимание, подозвал и спросил, кто я и откуда. Я во всем чистосердечно признался. Милиционер посочувствовал и, остановив попутную машину, попросил водителей довести меня до Гудермеса. При этом он даже не проверил мои документы.

Двое бывших жителей Чечни, подбросившие меня до Гудермеса, ныне жили в североосетинском городе Моздоке. Они тоже радовались нынешнему положению дел в родной республике, но возвращаться пока не планировали – в Моздоке уже обросли связями, работой и все это бросать не хотелось. Через пятнадцать минут они высадили меня в Гудермесе.

Город Гудермес находится в 40 километрах к востоку от Грозного. Селение на реке Гумс возникло еще несколько веков назад. По одной из версий, название города образовано от тюркского «кхудермес» - «несгораемое (селение)». В 1941 году Гудермес приобрел статус города. Через него проходит железная дорога, автомагистраль Ростов-Баку, поэтому он во время войны играл важную роль.

Сравнение двух штурмов города – во время первой и второй войны – очень показательно. В первую войну российские войска взяли город с большими потерями и с трудом удержали его. В конце 1995 года боевики даже предприняли вооруженную вылазку и сумели занять Гудермес, однако после 10 дней тяжелых боев федералы снова взяли город под свой контроль.

Во вторую же войну город был сдан федеральной армии фактически без боя. В ноябре 1999 года, когда военные блокировали Гудермес, местные полевые командиры братья Ямадаевы, сотрудничавший с ними Ахмад Кадыров и старейшины города объявили, что сыты войной и готовы сотрудничать с российскими властями. В Гудермесе даже первоначально было размещено правительство республики. А выходцы из города братья Ямадаевы сделали успешную карьеру: Руслан стал депутатом Госдумы, Сулим возглавил батальон особого назначения «Восток» - одно из первых пророссийских военных формированный, укомплектованное чеченцами. Так что чеченских военнослужащих иногда называют как «кадыровцами», так и «ямадаевцами».

Массированные обстрелы, бомбардировки и перестрелки в ходе первой войны мало что оставили от старого города, поэтому так же, как и в Грозном, здесь все пришлось восстанавливать заново. И так же, как и в Грозном, восстановление идет ударными темпами.

Несколько центральных улиц Гудермеса не уступают центральным улицам многих российских городов. Главная улица города названа, естественно, в честь первого "промосковского" президента Чечни - проспект Ахмада Кадырова. Здесь и располагаются все немногочисленные достопримечательности города.

В восточной части проспекта находится центральная мечеть - красивое новое здание, построенное всего пару лет назад. Было время дневного намаза, у входа стояла куча обуви и несколько велосипедов. Никто их не охранял – мусульманская публика все-таки не склонна к воровству, по крайней мере, у своих. У входа висело предупреждение: посетителей просили выключать мобильники и закрывать дверь – "кондиционер работает". Мечеть с кондиционером – быстро же Чечня движется к цивилизации.

Впрочем, использование кондиционера было вполне оправданно. На улице стояла страшная жара, которая загнала всех жителей домой. Центральная улица была практически пустой. Только редкие милиционеры-"кадыровцы" с автоматами прохаживались туда-сюда.

Пройдя несколько кварталов от центральной мечети, я вышел к зданию администрации и некоему подобию зоны отдыха, которая, видимо, создана для привлечения туристов. На небольшой площадке во всю стену разместилось изображение какого-то горного аула, а рядом стояли мини-копии знаменитых чеченских башен. Эти небольшие башни считаются главной архитектурной особенностью Чечни – правда, похожие сооружения можно встретить по всему Кавказу. К сожалению, ни одной настоящей башни в Чечне мне увидеть не удалось – большая их часть находится на юге, в старинных горных аулах. В районе Итум-Кале есть даже целый заповедник средневековой чеченской архитектуры, но попасть туда пока невозможно – военные не пускают посторонних без специального разрешения.

В ближайшем к «башенному комплексу» парке, рядом с памятником Ахмаду Кадырову расположилась компания молодежи. Я поболтал немного с ними, и через пару минут мы уже сидели в ближайшем кафе.

- Ты первый человек, который ходит здесь один. Тут приезжали разные люди, но они обычно группами - человек сорок, - сообщил один из ребят по имени Хусейн.

Его друг добавил:

- Многие боятся чеченцев – даже на расстоянии. Бывает по Интернету в «аське» заведешь разговор с какой-то девушкой. Скажешь, что ты из Чечни, как она тут же напишет: «Ой, извини, у меня дело срочное возникло, я побегу. Пока».

Хусейн сказал, что в случае чего может пригласить меня в гости, ну а пока решил показать город. Мы пошли гулять по Гудмермесу, и он, показывая окрестности, начал рассказывать:

- Три года назад здесь все было в развалинах.

- Но ведь войны здесь в 99-м году не было, - удивился я.

- А это все с первой войны было в руинах, - объяснил Хусейн.

- То есть десять лет город совсем не строился?

- Нет, ничего не строили.

Хусейн рассказал, что президент часто бывает в их городе. Особенно любит Кадыров наведываться в спортивный клуб «Рамзан». На мое слегка критическое замечание в адрес президента он обиделся:

- Тебе наш президент не нравится? Смотри - если бы не наш президент, ты бы приехать и фотографировать здесь ничего бы не смог. Здесь три года назад просто нечего было снимать. Только тебя бы наверно сфотографировали... в цинковом гробу. Была бы твоя последняя фотография.

Хусейн оказался человеком веселым и помешанным на девушках. Буквально каждой женщине, проходившей мимо, он говорил что-то на чеченском языке. Правда, большинство на это никак не реагировало. Но он не унывал и выискивал следующий объект для приставания.

Еще, кстати, когда я его фотографировал, он позировал следующим образом – наполовину поднимал руку с вытянутым вверх указательным пальцем. Позже я узнал интересную вещь – это жест означает принадлежность к ваххабизму. Конечно, скорее всего, мой новый знакомый просто валял дурака. Однако когда на следующий день сотрудники милиции обыскали меня и просмотрели снимки на моем фотоаппарате (см. следующую главу), один из них объяснил мне смысл этого жеста и выразил острое желание пообщаться с «этим пареньком». И Хусейну крупно повезло, что я не записал его телефонный номер и адрес в мобильник – потому что его милиционеры тоже досконально изучили.

Но вернемся к поездке в Гудермес. Я попросил показать мне аквапарк, о строительстве которого несколько раз громогласно объявили все государственные СМИ. Первый камень в здание заложили Рамзан Кадыров и специально приехавшая из Москвы Ксения Собчак. Но Хусейн сказал, что никакого строительства не ведется – на месте будущего развлекательного комплекса, равной по территории «десяти футбольным полям», пока стоит огромный котлован, заполненный водой. Никаких признаков строительства не наблюдается.

В конце концов, мы дошли до парка аттракционов с большим колесом обозрения. В небольшом кафе несколько мамаш с детьми ели мороженное, а редкие экстремалы, переносящие жару, катались на карусели под палящим солнцем. У входа сидела компания молодых чеченцев, на одном из которых была уже поднадоевшая мне в Дагестане футболка олимпийской сборной России с надписью Russia. Вряд ли, направляясь в Чечню, я мог предположить, что встречу здесь чеченца с такой футболкой. Все меняется в этом мире.

По пути обратно я почти сразу же остановил попутную машину. Житель Грозного, ехавший за рулем, сам в молодости путешествовал автостопом по Союзу, поэтому и решил помочь. Он был доволен налаживанием мирной жизни в республике, однако до полного порядка, по его мнению, не хватало одной вещи:

- Когда всех этих «кадыровцев» заставят вести себя по правилам, тогда бардак закончится. Должно быть так - утром приходишь, берешь автомат, идешь на работу, вечером сдаешь, идешь домой, - сказал он.

- А у них разве не так?

- Нет, они же с собой постоянно оружие носят. У меня брат в милиции работает, он пистолет с собой даже в отпуск взял. Зачем ему, спрашивается, пистолет в отпуске? Так что их надо заставить соблюдать порядок, построить и загнать в казармы. Потому что нам, простым людям, весь этот беспорядок уже давно надоел. А эти менты сами же и являются причиной многих нынешних конфликтов.

Как раз с парочкой таких «кадыровцев» я столкнулся через пять минут, когда стоял на автобусной остановке на окраине Грозного. Впрочем, никаких серьезных последствий общение с ними не имело. Они просто проверили документы, а потом подсказали, на какой автобус лучше сесть, чтобы доехать до центра.

Ведено: вечно мятежный

Некогда далекая, настороженно затаившаяся в дремучих лесах и хребтах Ичкерия широко раскрывает свои объятия тем, кто хочет ближе познакомиться с нею.

"По Чечено-Ингушетии. Путеводитель", Грозный, 1980

Многие в Грозном отговаривали меня от поездки в горную Чечню. Русские убеждали, что меня похитят чеченцы, чеченцы уверяли, что меня похитит ФСБ. При этом мало кто из жителей равнинной Чечни бывал в горах. Хотя все они уверяли, что война уже закончилась, ехать на юг все-таки побаиваются.

В горной Чечне остаются немногочисленные отряды боевиков, которые продолжают вести партизанскую войну – обстреливают блокпосты, подрывают милицейские машины. Однако их вылазки с каждым годом приобретают все менее масштабный характер. Ситуацию в Чечне уже начинают сравнивать с послевоенной Западной Украиной или Прибалтикой – мол, там остались отдельные «лесные братья», но их со временем всех перестреляют.

Тем не менее, успокоенный прогулками по Грозному и Гудермесу, я на следующий день утром отправился на юго-восток республики – в легендарный аул Ведено.

До города Шали меня добросил Ахмет, парень лет 25, который служит во внутренних войсках, в чеченском батальоне «Север». Жизнью своей он был доволен: работа не слишком тяжелая, стрелять приходится нечасто, а каждую неделю дают выходной. Им он и воспользовался в этот день – ехал домой к семье.

- Зарплата у нас хорошая – 19 тысяч рублей. Расписываемся за 22 тысячи, получаем 19 тысяч, - добавил он.

- Не понял. А куда остальное?

- Начальству же тоже надо кормиться, - философски ответил чеченец.

Шали, до которого мы доехали через полчаса, – бывший аул в 40 километрах к юго-востоку от Грозного, ставший городом в 1990 году. Во время Кавказской войны селение было сборным пунктом для войск Шамиля, отправляющихся в набеги на русские крепости. Русские войска несколько раз уничтожали селение, но оно каждый раз возрождалось заново. Так же оно возродилось и после двух чеченских войн новейшей истории.

Ныне при въезде в Шали вас встречает огромный портрет улыбающегося Рамзана Кадырова и надпись «Добро пожаловать». Весь город увешан вывесками «Аптека», «Салон красоты», «Стоматология», «Кафе-бар», а за кирпичными заборами и металлическими воротами скрываются новые частные дома.

От Шали до села Сержень-Юрт я ехал вместе с сорокалетним чеченцем и его сыном-подростком и в очередной раз услышал поток похвал в адрес президента республики:

- У нас в селе так хорошо, как сейчас, никогда не было, – сказал водитель. – Наконец-то дорогу сделали, газ провели. По плану его должны были подключить в 70-е годы, но сделали только сейчас.

Вышел я в центре села Сержень-Юрт, известного во время войны как оплот ваххабизма и сепаратизма и мощный центр сопротивления боевиков. Недалеко от селения, на территории бывших пионерских лагерей в свое время даже располагалась основная база Хаттаба – известного боевика-араба, командовавшего в Чечне иностранными наемниками.

Сейчас село выглядит мирно и спокойно. Ряд новых домов, несколько киосков, небольшой рынок у дороги. Группа старушек прошла по улице, а у дороги рядом с домом и кучей кирпичей сидели и отдыхали несколько чеченцев. Они вежливо поздоровались и спросили, кто я и откуда. Мы поболтали немного, а когда я спросил, можно ли их сфотографировать на память, один из них ответил:

- Сейчас, подожди, - и достал топор из кузова грузовика, стоящего рядом.

Я мысленно перекрестился.

Но мужик взвалил топор себе на плечо, широко улыбнулся и сказал:

- Фотографируй. Так я более грозно выгляжу.

Сфотографировав грозного чеченца, я прошел по селу дальше и остановил КАМАЗ. Водитель из Грозного вез цемент на строительство школы в Ведено. Он был хмурым и немногословным, за все время остановился только раз – нарвал целую кучу диких яблок и дал мне несколько штук.

Равнина тем временем закончилась, и мы поехали по горам. Они, правда, здесь были значительно ниже, чем я ожидал. Пологие склоны, поросшие лесом, совсем не походили на те высокие скалистые горы, которые я видел в соседнем Дагестане. Впрочем, как мне сказали, самые крутые чеченские горы расположены южнее Ведено – ближе к дагестанской границе. Горная дорога то становилась совершенно гладкой и ровной, то снова превращалась в полосу препятствий – в зависимости от того, где дорожные службы успели сделать ремонт. Ну и окрестные села уже выглядели не так нарядно, как в окрестностях Грозного – хотя почти в каждом была недавно построенная мечеть с высоченным минаретом.

На въезде в Веденский район стоял блокпост. Милиционер спросил у дальнобойщика, что он везет, и даже не проверив документы, позволил проехать.

Передо мною была Ичкерия. Не все знают, что Ичкерия – это лишь одна из областей Чечни, расположенная на юго-востоке республики, с центром в ауле Ведено. Но в начале 90-х годов к власти в республике пришли в основном выходцы из этой области, поэтому самопровозглашенную республику назвали в честь нее.

Ичкерия с ее горами и лесами всегда считалась главным оплотом чеченского сепаратизма. Все чеченские войны последних двух столетий проходили здесь с самым ожесточенным размахом. Говорят, что даже после депортации 1944 года в здешних лесах скрывались отряды боевиков, нападавших на солдат и отделения милиции.

Здесь Шамиль правил из аула Дарго, находящегося совсем рядом с дагестанской границей, а потом – из аула Ведено, в который я собственно и направлялся. Чуть восточнее тех мест, мимо которых я проезжал, бесславно закончился один из самых неудачных походов царской армии. Летом 1845 года новый главнокомандующий граф Воронцов организовал поход на резиденцию имама Шамиля – аул Дарго. Войска понесли огромные потери из-за голода и атак чеченцев. Тогда погибло почти три с половиной тысячи солдат – приблизительно столько же, сколько Россия по официальным данным потеряла во вторую чеченскую войну. Шамиль, можно сказать, применил тактику Кутузова во время войны 1812 года – и оставил противнику сожженную и покинутую жителями столицу, от которой ему уже не было никакой пользы. После чего перенес столицу в Ведено. Русские взяли этот аул в 1859 году, а после этого еще дважды – в 1995 г. и 2000 г. Я его «взял» 23 июля 2007 года.

Цивилизация добирается сюда медленнее, чем в другие города и села республики. Наверно, сказывается непрекращающаяся поблизости война. Не каждый захочет строить новый дом, если его могут захватить боевики, а после этого разбомбить «федералы». Здесь новых домов было не очень много, а многие улицы походили на запущенные сельские пейзажи среднерусской глубинки. Но и тут виден ветер перемен – несколько новых зданий (в том числе районной администрации), а также небольшой парк в центре села.

Я решил зайти в районную администрацию и предупредить о своем приезде – чтобы меня не считали шпионом, как это случилось в Ботлихе. У входа в здание никакой охраны не было, так что я поднялся на второй этаж и начал искать кого-нибудь живого. В комнате за дверью с надписью «Отдел имущественных отношений» сидели две женщины.

Я поздоровался, рассказал немного о себе, и спросил, что у них можно посмотреть и не опасно ли это. Женщины удивились, расспросили меня, а затем одна из них сказала с печальной улыбкой:

- Эх, молодой человек. Одно я вам могу сказать – делать вам больше нечего.

По ее словам, смотреть в их районе особо нечего, да к тому же здесь до сих пор опасно. Впрочем, добавила она, подумав, если я просто прогуляюсь по селению, со мной ничего страшного не произойдет. Женщины рассказали, как дойти до парка и до старой царской крепости. Туда я и направился.

Парк был небольшим, но красивым и уютным. Несколько местных жителей сидели на скамейках в тени деревьев. В центре стоял памятник Ахмаду Кадырову, а неподалеку – обелиск с неоднозначной надписью «Вечная слава героям, павшим за свободу и независимость нашей Родины». Однако написанные чуть ниже цифры «1941-1945» все расставили по своим местам.

Наконец, я дошел до крепости. Построена она была в царские времена, но с тех времен, видимо, сохранились только стены. Внутри, насколько можно было заметить, находились вполне современные постройки. У крепости стоял блокпост, на котором скучали несколько милиционеров.

Поболтав с ними, я выяснил, что милиционеры приехали из Самарской области и служили здесь уже несколько месяцев.

- Вон из того леса нас часто обстреливают, - милиционер показал на лесок с другой стороны оврага. - Вот сюда, посмотри, - и указал на стену, где было несколько следов от пуль.

Еще, по их словам, чуть дальше находился так называемый "зиндан Басаева" – непонятное сооружение у подножия холма, на котором находится крепость. Это нечто вроде трубы, в которой Басаев мог то ли спрятаться, то ли уйти из крепости в случае штурма. Кстати, рядом с Ведено находится село Дышне-Ведено – родина Шамиля Басаева. Милиционеры рассказали, что раньше там находился его дом, который во время войны был полностью разрушен – остался только забор.

Когда я, осмотрев «зиндан», вернулся к блокпосту, на меня обратил внимание офицер, находившийся поблизости, и попросил пройти с ним. Мы зашли в крепость, меня отвели к начальнику криминальной милиции, и тут, как и в Ботлихе, начался обычный долгий утомительный допрос – кто я, что здесь делаю, в каком городе живу, кем работаю, где родился, на кого учился и так далее. На допрос, как на спектакль, набилась целая комната милиционеров. Начальник криминальной милиции хотел, что называется, взять меня на понт, и несколько раз вслух спрашивал сам себя – стоит ли меня застрелить или все-таки оставить в живых.

- Я думал, что здесь вполне безопасно, - оправдывался я. – Вот приехал посмотреть, как здесь идет восстановление мирной жизни.

- Здесь до сих пор война продолжается, - мрачно сказал милиционер. - Там, за райцентром утром бой начался, до сих пор идет. Уже двоих наших завалили, и до сих пор еще ничего не закончилось.

Нагнав страху и сняв вдобавок мои отпечатки пальцев, милиционеры повели меня к представителю ФСБ, работавшему тут же, в крепости. Тот тоже оказался крайне въедливым – даже больше, чем его дагестанский коллега. Он даже попросил меня подробно расписать маршрут, который я проделал за последние два месяца. При этом фсбшник оказался человеком интеллигентным и начитанным и даже попросил мне оставить адрес своего ЖЖ. В итоге он решил, что я не шпион, и меня можно оставить в живых.

На дворе было шесть часов вечера, и я хотел поехать обратно в Грозный. Фсбшник посмотрел на меня, как на сумасшедшего, покачал головой и произнес:

- Слушай, я удивляюсь, как ты вообще живым сюда добрался! Давай лучше ты переночуешь у милиционеров, а завтра поедешь с ними в Грозный – они тебя до Ханкалы добросят.

Работник ФСБ подозвал своего коллегу, и тот повел меня обратно в отделение милиции. По дороге он показал на тот же лесок:

- Вон там засели бандиты, которые постоянно нас обстреливают. Как раз тот блокпост, где ты так беспечно стоял.

- Так что же, - говорю, - нельзя там все напалмом выжечь? Как в фильмах про Вьетнам.

- Ну, американцы во Вьетнаме были оккупантами, вторгшимися в чужую страну, - подумав, сказал чекист. – Мы же находимся на территории своей страны и применять такие методы не можем.

По интонации было понятно, что будь его воля, он бы вообще сжег весь район.

Когда я вернулся, отношение милиционеров ко мне сменилось на более доброжелательное. Леонид, замначальника криминальной милиции, позвал к себе в кабинет, налил супу и предложил выпить вина. И за ужином рассказал про то, какие здесь творятся дела:

- Война здесь не закончилась. Все до сих пор продолжается, особенно здесь. Веденский район – единственный район, где до сих пор остался временный отдел внутренних дел.

- Что же они не успокоятся? Им же Рамзан уже все заново отстроил.

- Это такой народ, они всегда такими были. Я вот перед поездкой перечитал Лермонтова, и могу тебе сказать - здесь все то же самое. Что двести лет назад, что сейчас.

- Ну а как же "кадыровцы", чеченская милиция – они же вроде тоже против боевиков воюют.

- Да им лишь бы воевать с кем-то! Больше они ничего не умеют. Тут у всех одна мечта - черный «девяносто девятый» и «стечкин». «Стечкин» считается самым хорошим оружием. Анекдот даже такой есть. Бегут двое боевиков от «ямадаевцев», один старый, другой молодой. Старый отстреливается редко - бах, бах, бах, а молодой часто - тра-та-та-та-та. Старый говорит молодому: «Ты зачем так стреляешь? Еще подумают, что у тебя "стечкин", так совсем не отстанут»...

- А мне некоторые говорили, что сейчас в Чечне – как на западной Украине после войны. Вроде как всех «бандеровцев» скоро перестреляют.

- Знаешь, когда здесь после войны завалили последнего басмача? В 62-м году. До этого они тут скрывались по горам. Потом на тридцать лет затихли и в начале девяностых снова начали выступать.

- То есть когда здесь завалят последнего ваххабита?

- Ну, году в 22-м, наверно. Потом они снова тридцать лет отдохнут, наберутся сил и начнут все заново. Пока они могут грабить и убивать здесь, будут делать это здесь, а здесь не получится – пойдут в другие регионы.

Тем временем появился начальник криминальной милиции – тот самый, который рассуждал, стоит ли меня расстрелять или нет.

- Ты, Артем, на меня не обижайся, - сказал он. – Я на самом деле очень интеллигентный человек. Но работа вынуждает ко всем относиться с подозрением.

Он к местному народу тоже не питал особой любви. На местное население здесь в основном смотрят через прорезь прицела автомата, поэтому многие солдаты удивлялись, что я не столкнулся с враждебным отношением со стороны чеченцев.

- Я помню, был в Грозном, - рассказал начальник. – Прошел в военной форме шесть кварталов. Так за мной увязалась целая толпа местных, что-то кричали вслед на чеченском. Да и между собой у них плохие отношения – могут даже соседа убить и ограбить. Тут недавно в райцентре случай произошел: ваххабиты похитили участкового, держали его в горах целую неделю, говорили «переходи на нашу сторону, если ты настоящий чеченец», тот отказался, и его, в конце концов, застрелили. А убил его сосед – чеченец, живший в доме рядом с ним. Или другая история: один паренек местный пошел к «кадыровцам», хотел устроиться на работу. Его не взяли. Тогда он пошел в ваххабиты, дослужился до звания эмира, потом пришел к начальнику местных «кадыровцев», который тогда его не взял, и застрелил в отместку.

- Но не все же они бандиты – есть же здесь все-таки и мирные жители.

- Есть, наверно. Но даже если человек мирный, когда к нему приходят шесть вооруженных человек и просят дать еды, он, конечно, им не откажет. Так невольно и сотрудничает с ними.

- Так какой же выход. Что, перестрелять всех до единого?

- Если серьезно, - сказал Леонид. – я бы так и сделал. Плюнул бы на Америку и всех перестрелял. Лет через сорок об этом все равно забудут, а мы навсегда от этой проблемы избавимся.

База у милиционеров устроена странно – интересное сочетание средневековья и двадцать первого века. Почти в каждой комнате есть телевизор с DVD-проигрывателем, в нескольких комнатах стоят мощные и современные компьютеры. Но одновременно с этим – деревенский туалет типа «дыра в полу» и душ только с холодной водой.

Двадцать лет назад окрестности Ведено входили в один из популярнейших туристических маршрутов. Советские туристы с рюкзаками и гитарами без всякой опаски ходили по тем местам, которые я проезжал утром, настороженно оглядываясь по сторонам. И заходили даже дальше – туда, где сейчас шла перестрелка, и к чечено-дагестанской границе, которая, по словам милиционеров, вообще находится под контролем боевиков.

То, что природа здесь действительно красивая, я убедился, но не воочию, а с помощью компьютера. Леонид показал мне фотографии, которые он и его коллеги сделали у озера Кезенойам – самого крупного озера Чечни, которое находится на высоте двух тысяч метров над уровнем моря. Там, у границы с Дагестаном, где Басаев и Хаттаб вели свои отряды на Ботлих, потрясающие пейзажи: скалы с уходящими вверх тропинками, расположившиеся в долине аулы, озеро с прозрачной голубой водой.

Я увидел небольшую яму почти правильной круглой формы, заполненную дождевой водой, и спросил, что это такое. «Воронка от разрыва снаряда», - сказал Леонид. А когда на одном кадре мелькнуло огромное разрушенное здание, он прокомментировал: «В советское время это была база байдарочников – сборной СССР. А во время войны – тренировочный лагерь боевиков».

Утром меня посадили в военный микроавтобус, где сидели еще несколько работников милиции и один солдат с загипсованной рукой. Колонной из нескольких автобусов мы выдвинулись в сторону Грозного. Пожалуй, вчера, в машинах местных жителей, я чувствовал себя в большей безопасности. Именно такие грузовики сейчас стали главной целью окопавшихся в горах партизан. Но, тем не менее, мы благополучно добрались до поворота на Ханкалу – пригорода Грозного, в котором находится штаб российских войск. Здесь я сошел и отправился в Грозный.

До чеченской столицы оставалось всего несколько километров. Но автобуса мне ждать не хотелось, поэтому я поднял руку и через пару минут поймал попутную машину.

Чеченец средних лет спокойно отнесся к тому, что я приехал в их республику и, как и многие другие, попытался развеять стереотипы о своих соплеменниках:

- На самом деле чеченцы очень гостеприимные люди. Конечно, есть среди нас бандиты, а среди кого их нет.

Когда мы уже заехали в город, и притормозили у автобусной остановки, водитель спросил:

- Ты хоть завтракал сегодня?

- Да как сказать… В общем, нет…

- Вот, возьми, - он протянул мне сторублевую купюру. – Хоть поешь как следует…

Что можно сказать о Чечне напоследок… Я проехал эту республику автостопом и остался живым, здоровым и свободным. Возможно, это служит лишь подтверждением моей редкостной везучести. Но хочется верить, что это еще и реальное доказательство мира и спокойствия, наступившего наконец-то в регионе.

Правда, нельзя сказать, что мое путешествие прошло без вреда для здоровья. Общение с сотрудниками МВД и ФСБ в Ведено стоило организму немало нервных клеток. Однако мне, человеку кристально чистому перед законом, опасаться было нечего, и все в итоге закончилось хорошо. Впрочем, пока всё в Чечне не успокоится, другим путешественникам лучше не пробовать повторить мой опыт – можно ограничиться равнинной частью республики, благо там обстановка вполне безопасная.

Рамзан Кадыров недавно заявил, что намерен развивать туризм и создать настоящую «чеченскую Швейцарию». Возможно, когда-нибудь байдарочники вернутся на озеро Кезенойам, а альпинисты снова будут штурмовать скалы Аргунского ущелья. Пока же любоваться красотами горной Чечни могут только местные жители и две категории приезжих: «туристы» с Ближнего Востока, которые прячутся по горам вместе со своими братьями-единоверцами, и противостоящие им «туристы» со всех уголков России-матушки.