В четверг 26 октября 2006 года Константин Вадимович Ремчуков в принадлежащей ему с 2005 года «Независимой газете» опубликовал огромную статью об идеологии нынешней РФ. Этот автор мне неизвестен. О нем сообщается (http://www.flb.ru/persprint/691.html):

Родился 21 ноября 1954 в городе Морозовске Ростовской области, в 1978 с отличием окончил факультет экономики и права Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы (УДН), с 1980 по 1983 был там аспирантом, защитил диссертацию и стал кандидатом экономических наук, а с 1983 по 1996 работал ассистентом, доцентом и с 1996 заведующим кафедрой макроэкономического регулирования и планирования в Российском университете дружбы народов. Возможно, в УДН мы с ним пересекались, не помню.

В 1986 - 1987 стажировался в Пенсильванском университете, с 1996 по 1998 - член инвестиционного комитета инвестиционного фонда SE Банка (Швеция), с 1997 по 1999 - старший вице-президент информационно-аналитического центра "НОВОКОМ", с октября 1999 по март 2000 - член политсовета избирательного блока "Союз правых сил". Советник президента финансово-промышленной группы "Саянский алюминий" Олега Дерипаски. 19 декабря 1999 был избран депутатом Государственной Думы РФ третьего созыва, с июня 2004 года - помощник министра экономического развития и торговли России Германа Грефа.

Итак, статья «Этика власти и метафизика демократии» (Независимая газета, Москва, 26 октября 2006 года http://www.ng.ru/ideas/2006-10-26/9_etika.html). Привожу выборочные места:

«В условиях достаточно быстрого деклассирования нашего общества в последние два десятилетия классовая этика трансформируется в этику групповую. Хорошо то, что позволяет нашей группе контролировать ресурсы. Здесь проходит разрыв с этикой других групп (или возникают точки соприкосновения). Групповая этика не трансформировалась не только в преобладающую этику всего общества, но даже не прошла стадии преобразования в этику прослойки, страты, класса. Здесь содержатся системные риски непредсказуемости. Именно этот этический разрыв не позволяет легитимизировать в глазах всего общества результаты приватизации…

Люди науки и искусства поддержали перестройку как процесс прежде всего этического, морального очищения от ханжества официальной доктрины «общенародного государства». Преимущественно бескровный характер распада Советского Союза подтверждает, что антиперестроечные силы не обладали сколько-нибудь достаточным моральным самооправданием противостояния переменам, да и не чувствовали моральной поддержки в народе…

Главным институтом новой жизни была объявлена частная собственность, имелось в виду, что чем быстрее и полнее будет заведен новый порядок разграничения прав собственности, тем быстрее наступит порядок в нашей жизни. Классической иллюстрацией данной логики для меня являлся наблюдаемый всеми разрыв между относительным порядком в наших квартирах и полным запустением подъездов и лестничных клеток. Потому что права собственности на подъезды не определены. Это же касалось и природных ресурсов…

Потребитель роптал, но глухо, еще не оправившись от шока тысячепроцентной инфляции первых постсоветских лет, и к любому реальному улучшению относился скорее доброжелательно – жизнь налаживается. Однако уже стали слышны раскаты грома массового недовольства, которое подогревалось не столько коммунистами и анпиловцами, на что у общества был выработан иммунитет, а более умными наездами на власть «семьи» СМИ демократической направленности, умело направляемыми недополучившими при раздаче олигархами… Кстати, и относительно устроенные, выигравшие от реформ, легко подпевали массовому брюзжанию из чувства самосохранения или врожденной соборности, практически не вступая в полемику с большинством, не объясняя ему логику и трудности перехода…

Потом наступил кризис 1998 года, в котором был практически полностью финансово уничтожен только что народившийся средний класс. А поскольку десятилетием раньше был нанесен сокрушительный удар по материальной основе существования советского среднего класса в лице учителей, врачей, инженеров и военнослужащих, власть оказалась один на один с народом без посредника в виде социальной прослойки, способной вырабатывать этику должного исходя из стратегических соображений.

Особенностью первоначального накопления капитала в России стало масштабное перераспределение существующих активов с баланса государства на баланс частных компаний. Наступила эпоха публичной апологии неравенства как источника развития. Неравенство возможностей, которое де-факто существовало всегда, оформилось де-юре с начала либеральных реформ. И это, судя по всему, сначала не очень, а потом и совсем не понравилось народу. И, в свою очередь, стало восприниматься как тормоз развития. Демонтаж власти, виновной в бедах, соответствовал нравственным ожиданиям народа.

Но вот пришел Путин. Предыдущей элите было сказано, что эпоха И(власть)… И(деньги) окончилась, и для них наступила эпоха Или… Или. Большинство оказалось понятливым. А два широко известных случая отказа от принятия этой модели показательны, во-первых, жесткой, по понятиям, реакцией власти и, во-вторых, почти единодушным осуждением элитой «нарушителей конвенции».

Для общества власть Путина отличается и тем, что динамическая модель функционирования – от социализма к капитализму, от застоя к развитию, от контроля к свободе – сменилась на модель функциональную. Люди поняли, что «этот бардак» надолго, и начали обустраивать быт… Сотни миллиардов, которые тратят люди ежегодно на жилье, мебель, бытовую технику, обустройство дач, выглядят как воплощение бухаринского лозунга «Обогащайтесь!». Фаза потребительского подъема политически всегда консервативна. От добра добра не ищут…

Ельцин был борцом с системой, Путин – борец за систему. Произошла переориентация добра и зла, сторонников и противников. Именно на этом в том числе споткнулись правые три года назад, не сумев осмыслить свое новое качество в новом историческом контексте.

Наше евразийство заиграло архетипическими гранями. Эпоха Ельцина – ориентация на Запад, нашла воплощение и в любимом виде спорта – большом теннисе. Эпоха Путина – с симпатией к Востоку – это дзюдо и татами. В общественном питании сдвиг тоже характерный: от джанкфуда гамбургеров с кетчупом и майонезом к суши и сошими с соевым соусом и морскими водорослями. Здоровый образ жизни новой власти проявляется не только в демонстрационной трезвости, но и в образцовой физической форме, которая, вероятно, нужна не только для того, чтобы выдержать непосильный рабочий график, но и для идентификации команды: свой – чужой.

Президент, говорят, плавает чуть ли не по два километра в день, и, судя по времени перекрытия Кутузовского проспекта, старается не появляться на работе раньше полудня. Это дает министрам гарантированные утренние часы для тренировок. И вот мы имеем Гордеева, шесть кубиков пресса которого дают ему право на обложку журнала Men’s Health, регулярно бегающего Медведева и министров со стертыми в кровь ладонями от турников и грифов штанг. И даже Соловьев – главный пропагандист в жанре поп-политики (эпоха Путина – вообще засилье попсы на экране и сцене, оттеснение социально восприимчивого рока на малые площадки клубов) стал хвастаться не столько тем, что он – каббалист, сколько тем, что он – каратист.

Эстетический материальный идеал сверхновой элиты визуально не отличается от идеала предшественников. Дорогие часы, костюмы, машины, дома, бассейны, участки лесов первой категории на Рублевке, огороженные пятиметровыми заборами, отдых на Лазурном берегу, на Сардинии и в Куршевеле, самолеты, яхты…

Все-таки, что бы там ни говорили, Роман Абрамович перепахал нашу элиту и задал стандарты потребления, став ролевой моделью для целого поколения успешных предпринимателей и чиновников. Но какими бы ни были мотивы этого решения, очевидно, что компания может брать деньги только из тарифа. Постоянно растущего. Не только для украинцев. Для нас с вами тоже. И никуда не деться от ощущения, что вопросы эстетики очень тесно переплетены с этикой…

Этично ли власти выдвигать на общественно важные позиции людей, профессиональная пригодность которых именно на этих позициях неочевидна. Понятно, конечно, что, назначая Фрадкова, Путин хотел иметь человека, не связанного с группами элит в Москве на случай временного исполнения премьером обязанностей президента, если бы первый тур президентских выборов был признан несостоявшимся. Однако сигнал, посланный обществу, был однозначен: не профессиональные и деловые качества стоят на первом месте в кадровой политике, но личная лояльность. Еще непонятнее с точки зрения этики удержание на жизненно важном для «страны регионов» министерском посту хулителя Собчака, бывшего путинского начальника и единомышленника. И насколько этично принимать такие приглашения?

Этика отказа или согласия имеет еще один нюанс. Коснусь деликатной, но принципиальной темы. Как я понимаю, в свое время протеже Ельцина на премьерский пост был Зурабов. А Путин хотел Касьянова. Получилось по-путински. И с первого дня премьерства Касьянов де-факто и де-юре был человеком группы президента. Во всем мире, а в России особенно, власть устроена так, что принадлежность к команде политического лидера (генсека ли, президента ли) – это, по существу, пожизненное качество. Оставаясь в команде, ты перемещаешься по маршруту, проложенному главой команды. Это должное. А сущее бывает разным, но в рамках принятой этики: из премьеров – в послы или полпреды, из министров – в советники, из членов политбюро – в директора электростанций и т.п. И вот в нарушение традиции Касьянов отказывается от постов, предложенных Путиным. По слухам – секретаря Совбеза, руководителя консорциума по поднятию денег на строительство трубопроводов, возможного кандидата в главы крупного мегаполиса. Однако то ли предложения были формальными, то ли заволокитилось их бюрократическое исполнение, то ли еще что, но Касьянов внезапно превратился в яростного противника и критика режима. Можно допустить и еще одну причину: у бывшего премьера вдруг раскрылись глаза на антидемократическую сущность внутренней политики президента, которой он сам потворствовал, четыре года находясь в премьерском кресле. Как бы там ни было, перемена участи оказалась за рамками рационального объяснения, неожиданной для многих людей, относившихся к Касьянову с симпатией, а после дачного скандала еще и репутационно ущербной. Внятного и мотивированного разъяснения о моменте прозрения не последовало и позже.

Я желаю М.М. успехов в его политических начинаниях, но выскажу свое мнение – именно этические моменты (а не недостаток обаяния, эрудиции или денег) могут стать реальными препятствиями к объединению вокруг себя содержательной демократической оппозиции…

Мне кажется, что нынешняя власть, прошедшая во втором эшелоне победителей во время реформ 1990-х, смогла воспользоваться достоверным знанием того, как делались дела и выплачивалось вознаграждение в тот период. Наличными и без уплаты налогов. Поскольку все нынешние руководители учились в хороших вузах, они получили стандартное знание того, что в США победить Аль Капоне не могли до тех пор, пока Рузвельт не применил к нему статью об уклонении от уплаты налогов и об отмывании денег. Эта мысль очень быстро трансформировалась в систему практической политики, поселившей страх в сердцах новой элиты. И вот в глазах ее представителей замерцали вопросы: «Знают?», «Простят?», «Забудут?». Страх поразил нравственные рецепторы элиты.

Посадят далеко не всех. И вышлют тоже. Но самых заметных и, как говорят у меня во дворе, – борзых. Так что духовное подполье – максимальное наказание за грехи первоначального накопления капитала.

Историческая форма компенсации страха – жертвоприношение. Как сказал поэт: «Но тут упали головы, и это была вполне надежная примета, что новые настали времена». Последние события, связанные с Грузией – коллективным Ходорковским, – полностью подтверждают логику избирательного подхода в демонстрации властью пределов этической терпимости.

Помимо непосредственных целей атаки на провинившихся, власть достигает дисциплинирующей выправки тех, кто с облегчением выдыхает: «Ух, пронесло» – и корректирует свое дальнейшее поведение на основе самоограничений…

В этих условиях и с учетом этого знания мог ли пойти Путин по пути свободы критики действий своей команды в режиме второй половины 1990-х, периода атаки на «семью»? И что осталось бы от его рейтинга через полгода ежедневного употребления терминов типа «олигархи в погонах», «хунта у власти», «черные полковники» и т.п., а также рассказов об отдыхе и образе жизни нынешней новейшей элиты, места тусовки которой – все те же? При этом мы исходим из того, что моральным оправданием атаки на олигархов явилось глубинное понимание – при распределении ресурсов, включая информационные, произошла несправедливость в масштабах национальной катастрофы. Более того, у новой власти, а я беседовал с большинством из ее состава, не было ни малейших сомнений в том, что олигархические СМИ не являлись ни свободными, ни объективными. Залоговые аукционы воспринимаются как акт фактической кражи, поскольку считается, что даже те небольшие деньги, что платились за самые ценные лоты, брались с расчетных счетов бюджетных организаций, размещенных в уполномоченных банках. Кражи с особым цинизмом – за бюджетные деньги обогатились и бюджетникам же еще и не платили месяцами зарплату.

Изъятие этих ресурсов из-под контроля указанных лиц рассматривалось группой Путина как акт социальной справедливости. Таким образом, этика этой группы в вопросах раскулачивания совпала с представлением большинства населения о том, что такое хорошо, а что такое – плохо.

При этом общество как бы и не замечает, что рост тарифов государственных монополий неизмеримо выше индекса потребительских цен, в том числе и на продукцию и услуги частных компаний. Но, видимо, в общественном сознании презумпция невиновности у госсектора настолько несомненнее презумпции виновности частника, что впору говорить об исторической отсталости этого самого общественного сознания. За этим скрывается неприятие, а скорее – непонимание демократии потребителя как ценности, на которой базируется и ценность демократии избирателя…

В обществе отсутствует этика солидарности. На Рублевском шоссе, например, люди часами стоят без движения из-за беспрецедентного произвола гаишников, перекрывающих или затрудняющих движение. Но разве это вызывает сочувствие у кого-либо? Это же притеснение ненавистных буржуев! Но и не только. Там живет много и так называемых простых людей, которые стоят в этих же пробках, только в менее комфортных условиях более дешевого транспорта. Или – решение закрыть казино, разрушив бизнес, инвестиции и рабочие места, вызвало ликование. Но ведь когда придут за твоим рабочим местом по какой-нибудь на данный момент неизвестной причине, никто не будет солидарен и с тобой.

У новой власти свой взгляд на модель экономики России. Гайдар и его последователи были сторонниками так называемой англосаксонской модели, в основе которой лежит понятие «акционер» – shareholder. В интересах этого акционера, или, иными словами, инвестора, строятся все процедуры прозрачности на финансовых и фондовых рынках. Фондовый рынок в англосаксонской модели – это не только место для размещения свободных ресурсов и поднятия денег для развития, но и, что очень важно, – место, где меняется собственник и вместе с ним управляющий активом.

Однако в мире достаточно успешно на соответствующих исторических этапах работает и другая модель, где ключевым понятием является stakeholder, или держатель значительного интереса в бизнесе – крупный акционер, поставщик, потребитель, кредитор и т.п. Для этой модели характерным является кроссхолдинг (перекрестное удержание), когда стейкхолдеры владеют пакетами акций друг друга. В этом случае смена собственника и менеджмента редко случается в результате операций на фондовом рынке. Обычно кроссхолдеры встречаются за закрытыми дверями и принимают стратегические решения, не сильно заботясь об информационной открытости. С учетом специфической подготовки и практического наблюдения за тем, как работает немецкая экономика, вполне естественно, что Путину эта модель оказалась намного ближе. Более того, в условиях недоразвитых институтов и повсеместных провалов рынка эта модель воспринимается новой властью как более адекватная целям управления экономикой. И действительно, где можно увидеть такое – президент встречается с руководителем одной нефтяной компании, а во всей стране замораживаются цены на горючее почти на треть года?! Потребители в восторге, производители чувствуют свою социальную ответственность и близость к народу, а власть с гордостью думает о своей эффективности…

Интересы всего общества могут не совпадать с интересами национальных гигантов и их акционеров – стейкхолдеров. И соответственно будет нарастать этическое напряжение по линии власть – общество, до поры не осознанное, а до поры компенсируемое щедрыми бюджетными раздачами.

Также очевидно, что власть не будет спешить с демократизацией, не без оснований усматривая в этом свое ослабление…

Отсутствие широкой публичной дискуссии в рамках стандартных демократических процедур по основным вопросам экономической политики делает эту политику примитивно-неуклюжей и, что самое плохое, конъюнктурной, то есть краткосрочной…

Если что и надо создавать в условиях циклического сырьевого счастья и финансового изобилия, так это долгосрочные факторы развития микроэкономического характера: конкурентную среду, в том числе на местных рынках, источники доступного финансирования, способствовать повсеместному стимулированию нововведений, всячески и всемерно поддерживать частное предпринимательство, создавать условия для подготовки и переподготовки персонала.

При этом ранг министра по делам монополий должен быть на ранг выше, чем у отраслевых министров, на уровне вице-премьера. Дело в том, что проводимые в 1990-е годы в рамках идеологии «Вашингтонского консенсуса» российские реформы сфокусировались на трех направлениях: приватизация, стабилизация, либерализация. Считалось, что главное зло – неэффективная госсобственность и с ее приватизацией дела почти автоматически наладятся. Это оказалось не так. Главным тормозом развития экономики в стране является монополизм, в том числе и региональный, и местный. Особенно это касается высоких барьеров на входе нового предложения на рынок. Здесь – самое узкое место экономики, почти полный провал рынка и источник масштабной коррупции. А у нас ФАС – всего лишь служба, руководитель которой даже не министр. Для страны с такой генетикой уважения к чинам, особенно в провинции, это почти шифрограмма из Центра: не дергайтесь, тигр – бумажный.

Мне кажется, упор на национальные проекты вместо этого не будет иметь долгосрочных последствий из-за временной и критериальной неопределенности, недофинансирования. К тому же очень многие цинично относятся к ним как к специфической форме избирательной стратегии вероятного преемника. Эстетика Большого стиля по типу коллективизации и индустриализации опасна. Намного важнее осознать содержательную суть понятия «национальный проект». Сейчас, мне кажется, все дело крутится вокруг развития новых инструментов экономики на соответствующих рынках – ипотеки и обязательного страхования. Однако в условиях официально признаваемой значительной бедности эти инструменты будут недоступны для трети населения страны. И в чем же тогда «национальность», в смысле масштаба, проектов?

Как власть, взмыленная темпом освоения миллиардов нефтедолларов, узнает о сомнениях и скорректирует свою политику, если отсутствуют стандартные демократические площадки для публичной критики проводимого курса? Критики не друзей, не коллег, не партнеров, а оппозиции? Дружба находится в конфликте с истиной и справедливостью, не говоря уже о правосудии.

Рано или поздно страх уменьшится. Потребность в свободе слова возрастет, поскольку это будет соответствовать потребности большинства услышать о власти правду без купюр, а это произойдет, как только уменьшится денежный навес для нивелирования недовольства, да и поднадоест вертикаль…

Если исполнительная власть не получает адекватной оценки со стороны гражданского общества в форме общественного мнения, компенсирующего несовершенство законодательства, то она может корректировать себя только сама. В соответствии чаще всего с собственными интересами.

Я не удивлюсь, если узнаю, что президент, когда к нему в кабинет входит даже соратник, инстинктивно, подобно Жеглову, переворачивает документ слепой стороной вверх. Привычка. Модель закрытости, присущая профессии, становится моделью взаимоотношения с внешним миром уже на политическом уровне. Процедура принятия ключевых решений скрыта от глаз посторонних и потому дает основание многим критикам говорить о несоответствии России современным стандартам открытости.

Насаждение стандартов, до которых общество не доросло, нуждается в насилии, как в Ираке или даже у нас в 1991-м и 1993-м. Здесь кроется нарастающий источник противоречия, пока еще стилистического, между нами и ими. Отсюда – производство «суверенной демократии», апология которой идет неталантливо, если не сказать примитивно, в стиле «у советских – собственная гордость».

Меня настораживает не то, что формы демократии у нас могут быть менее продвинутыми, чем у них, а то, что при ближайшем рассмотрении они оказываются вообще формами не демократии, а формами авторитаризма. А здесь кроется источник уже «орфографического» противоречия внутри страны, пока еще с небольшой группой лиц, преимущественно умственного и творческого труда, раньше других формирующих оценки, критические по отношению к власти.

Запад может простить многие несовершенства переходного общества, главное – об этих несовершенствах должны все знать при помощи критики свободных СМИ, а не «очистительной самокритики». И именно поэтому США могут разбомбить еще пару Ираков и одну Корею, их никто не только не выведет из «большой восьмерки», но даже и не поставит такой вопрос.

Асимметричная информированность общества дает рейтинг, симметричная его отбирает. Именно поэтому на Западе нет политиков с рейтингом в 70%. Да, строго говоря, этого и не нужно. Для выполнения своих функций в интересах общества и под его контролем достаточно, чтобы тебя одобряло больше, чем отказывало в доверии.

Свобода СМИ – важный фактор принуждения к этическому поведению. Многие решения не были бы приняты, если бы было точно известно, что о них станет известно обществу.

Есть ли у нас шанс противостоять западным стандартам демократии стандартами доморощенными? Думаю, что нет. Страсти-мордасти их жизни, от сексуальных домогательств президентов до коррупции премьеров, от незаконного финансирования избирательных кампаний до фальсификации финансовой отчетности, не могут отменить того факта, что эти страны имеют разделение властей по горизонтали, гражданское общество, независимый суд и прессу. Именно набор указанных институтов делает их системы приемлемыми для жизни и борьбы со всеми мерзостями жизни, включая наркотики и детскую порнографию.

Стандартом для многих российских либералов и демократов стали идеи хайековских «Дороги к рабству» и «Пагубной самонадеянности» (и идеи Джона Роулза) с полным уничижением роли государства в экономике и социальной жизни. Другой тип либерализма (И.Берлин, М.Оакшот) отталкивается от простого бытового наблюдения – у каждого человека есть право на собственный образ жизни – modus vivendi... При несовместимых ценностях различным образам жизни нужно лишь одно – сосуществование. Обществу нужны общие институты, регулирующие сосуществование ценностей!

Под этим углом зрения недавнее обострение ситуации с доминированием иностранцев на московских продуктовых рынках есть результат не конфликта различных ценностей россиян и кавказцев, а кризиса институтов государственной власти. Мой диагноз того, что произошло: «монопольный захват рынков нелегалами путем подкупа властей». Причина – плохо работающие институты: миграционная, антимонопольная и антикоррупционная службы. Работай они как надо – для начала никто не проник бы в страну без достоверных документов, а как только кто-то из них попытался бы не допустить подмосковного крестьянина к прилавку, его по первому заявлению немедленно арестовал бы любой из несметного количества милиционеров, праздно болтающихся на всех московских рынках…

Независимый суд институционально обеспечивает терпимость, гражданское общество этой терпимости учит. Этнические, религиозные, сексуальные и прочие меньшинства чувствуют себя комфортно и защищенно чаще всего в странах с развитой демократией. Демократия здесь выступает в качестве наиболее эффективного инструмента построения институтов, обеспечивающих сосуществование различных modus vivendi…

Самостоятельные размышления о судьбах страны превращают человека в ответственного гражданина – единственный надежный залог будущего России. Для всего этого нужен регулярный доступ к метровым каналам политиков разных взглядов не столько в избирательную кампанию, сколько между выборами, равномерно в течение четырех лет.

Все явственнее проскальзывает горечь оттого, что выстроенная для «хороших целей ускоренной модернизации» система разделения властей по вертикали (а не по горизонтали, как у всех в мире) используется не совсем по назначению».

Статья обсуждается на форуме «Независимой газеты»:

Контрагент:
"Элита" как раз демонстрирует преемственность, а также "доблесть, честь и корни". Если почитать Салтыкова-Щедрина, Чехова, Гоголя, то понимаешь, что в структуре и организации российского общества ничего не изменилось.

Рене:
SOS ничего не значит. Он просто легко запоминается и опознается – три длинных, три коротких, три длинных... Но в современной российской реальности это слово встречается очень часто. Ведь самый употребительный глагол нашего времени – sosать, а самый модный герой – вампир. И это очень плохой признак. Это SOS.

О новом романе Виктора Пелевина уже отписались все, кто хотел того. Окончательный (бумажный) текст романа «Empire V», само собой, будет достоин отдельного разговора. Пока же зададимся вопросом: почему именно вампир стал главным героем дня? Сама констатация, вынесенная в заголовок, – насчет строительства новой вампирской империи – вообще идеально описывает текущий момент. Ведь вампир (называемый в романе также комаром и живо напоминающий комариков из «Жизни насекомых») ничего произвести не способен. Он только сосет – черную жидкость или красную. Никто же, в общем, ничего больше и не делает. Все сосут. Просто одни сосут баблос, а другие сосут просто…

Вот этот пассаж особенно (Д. Быков): Когда-то я спрашивал у Андрея Синявского – отличного специалиста по фольклору, помимо всего прочего: «Почему вампир вызывает такой ужас у всех персонажей той же «Гузлы» Мериме или «Песен западных славян», созданных по ее мотивам? Почему во всех сказках оживший мертвец так страшен – радоваться же надо, что воскрес близкий знакомый?» На что Синявский пояснил: «Но ведь этот близкий знакомый может существовать только за счет выпивания живой крови. Он и не рад бы это делать, что показано, в частности, у Мамлеева; он и не хочет никого убивать, но просто у него нет иного способа существования. Он законченный, абсолютный паразит – ибо только эта живая кровь и дает ему силы встать из могилы. Вампир ведь не кусает – это он так целует. Но от этого его поцелуя живой теряет жизнь».

Так что пустое место обязано сосать, а Россия сейчас – именно пустое место. Вот почему, кстати, свято место никогда не бывает пусто – а пустое никогда не станет свято. У нас сейчас пустота на месте политиков, принципов, дум и их властителей, на месте военной и государственной концепции – потому что любая концепция приводит в России только к тому, что ее противники массово и беззаконно истребляются, а созидание оставляется на потом.

В результате мы живем в стране-вампире, этот вампир беспрерывно сосет свои недра и этим живет, и слышится над страной то самое причмокивание, которое еще Алексей К. Толстой в «Упыре» назвал главным признаком вампиризма. Все разговаривают, вальсируют, едят мороженое – но при этом как бы слегка присасывают.

Мне могут возразить, что слово «сосать» потому в России в такой моде, что явилось сюда в качестве кальки известного американизма – оппозиции rule и suck. Отсюда и мода на вампиров. Но обратите внимание: профессия шофера, несмотря на всю модность понятия «рулить», культовой отнюдь не стала. А профессия вампира – стала. Потому что в России сегодня сосет даже тот, кто рулит. Он сосет свой руль.

Aleleo aleley:
Рене, Россия сейчас не пустое место. Это объект высасывания соков: людей, денег, ресурсов на Запад. Это пустота вакуумной трубы.

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Образ вампира для эпохи Путина самый подходящий. Прав Виктор Пелевин. Прав и Константин Ремчуков, который, акцентируя надстройку, все же не сказал главного – Путин базисно является идеальным десубъектизатором. Демократия же, а вместе с ней формирование нации и прорыв в постиндустриализм, - это прежде взращивание-поддержание «критической массы» экономически-самодостаточных и потому политически-субъектных низовых хозяев-собственников. Эта «критическая масса» и есть лоно национального капитала – органического противовеса вампирству и компрадорству. Путин же, подавляя низовой бизнес, тем самым блокирует прорыв России в постиндустриализм и подрубает «корни травы» демократии и гражданского общества.