Новости

Микроавтобус, ехавший в Каппадокию, попал в ДТП недалеко от города Аксеки в 15 часов по московскому времени. Водитель автобуса не справился с управлением на скользкой дороге, съехал в кювет и перевернулся.

Tur minibüsü devrildi: 3 Rus yaralı https://t.co/bZR8zip2W0 pic.twitter.com/ZaHBh9QJ22

— Doğan Haber Ajansı (@dhainternet) 28 мая 2017 г.

В автобусе ехали девять взрослых, один ребенок, гид и водитель. Пострадали три женщины, которых госпитализировали в больницу. Остальные туристы продолжили поездку на другом автобусе.

В турецкой полиции подтвердили, что в аварии в Турции пострадали трое граждан России, пишет МИА «Россия сегодня». Жизни пострадавших ничего не угрожает.

Новости

Во время телешоу Евгения Медведева, поклонница аниме, танцевала, повторяя движения за мультяшным персонажем на экране. Судя по комментариям ведущего, фигуристка сделала несколько комбо.

Еще одна порция зажигательных танцев @JannyMedvedeva на японском ТВ-шоуpic.twitter.com/nnmBosq8F9

— Olympic Russia (@Olympic_Russia) 28 мая 2017 г.

Евгения Медведева — российская фигуристка, выступающая в женском одиночном катании. Ей 17 лет. Она дважды выигрывала чемпионаты мира, чемпионаты Европы и финал Гран-при. В 2017 году Медведева установила три новых мировых рекорда — в произвольной и короткой программах, а также по сумме баллов на мировом чемпионате. Так, к примеру, выглядит ее произвольная программа:

Евгения Медведева в 2016 году уже выступала в Японии в образе Сейлор Мун под песню Moonlight Densetsu, которая звучала в качестве открывающей темы сериала.

Новости

«Массового беспорядка на фестивале допущено не было, однако отдельные факты нарушения общественного порядка на празднике — да, были, и по ним проводится проверка», — рассказал представитель МВД по Челябинской области.

#подростки атаковали полицейские автомобили на ... https://t.co/tgDUD31S6X#беспорядки #подростки #полиция #фестивалькрасок #Челябинск pic.twitter.com/U4fY8QgzkI

— Миасский рабочий (@miasskiyru) 28 мая 2017 г.

На «Всероссийском фестивале красок» в субботу, 27 мая, несколько десятков подростков с криком «Мусора прессуют!» атаковали автомобиль полиции и закидали его красками, сообщает Ura.ru. Издание утверждает, что одни подростки пинали машину по колесам, другие — нецензурно оскорбляли полицейских. На кадрах очевидцев видно, что подростки кидают краску в полицейский УАЗ-469 и легковой ВАЗ, а также пытаются удержать машины руками. В МВД подтвердили «факты попадания красок на ведомственный автомобиль», однако отметили, что это соответствовало «характеру праздника».

Организаторы фестиваля красок сообщили на странице «ВКонтакте», что праздник, запланированный на 27 и 28 мая, отменили из-за решения владельцев площадки, на которой его собирались провести. «Из-за недальновидных действий владельцев ТРК "Горки" толпы людей, рассчитывающих принять участие в мероприятии, бесцельно слонялись по площадке, а у организаторов отсутствовали любые возможности как-либо повлиять на ситуацию», — рассказали организаторы.

Перед фестивалем красок Челябинская епархия просила прокуратуру проверить, насколько законно его проводят. В епархии посчитали, что хотя мероприятие официально называют «Всероссийским фестивалем красок», речь идет о празднике Холи, «памяти индийской демоницы Холики, сожженной на костре». Представители РПЦ отметили, что проведение праздника Холи в России — это попытка «змеиного проникновения демонических практик в душу нашего народа с целью его деформации, разложения».

Новости

В отношении женщины составили протокол по статье 19.3 КоАП РФ (неповиновение законному распоряжению сотрудника полиции). В полиции не уточнили, вынес ли суд решение по этому делу. Максимальное наказание, предусмотренное статьей, — 15 суток ареста.

В отношении отца мальчика составили административный протокол по статье 5.35 КоАП РФ (неисполнение родителями обязанностей по содержанию и воспитанию несовершеннолетних). За это ему грозит штраф в размере от 100 до 500 рублей.

В МВД опровергли информацию СМИ о том, что протокол в отношении отца ребенка аннулирован и что ему принесли извинения. «Необходимо уточнить, что извинения были принесены ребенку за предоставленные неудобства», — отметили в полиции.

Вечером 26 мая полицейские задержали в центре Москвы 10-летнего мальчика, который читал «Гамлета». Первоначально полицейские посчитали, что он попрошайничает, поскольку возле него стояла открытая сумка, он подходил к разным людям, а рядом не было его родителей. Мачеха мальчика пыталась помешать его задержанию, однако она представлялась как соседка. Отец ребенка объяснил, что сын увлекается театром, а на улице выступал, чтобы побороть комплексы.

Культура

«Ветреная река»

Реж. Тейлор Шеридан, США

«Ветреная река» начинается, как «Фарго»: по снегу, оставляя кровавый след, бежит босая девушка. Она настоящий боец, но воздух в ее легких замерзнет еще до восхода солнца. А на восходе угрюмый охотник пристрелит волка, подкравшегося к стаду овец. К вечеру он найдет тело девушки — и согласится помочь с расследованием неопытной сотруднице ФБР. А затем будет страшная метель, много разговоров в духе первого сезона «Настоящего детектива» и еще больше крови на снегу.

Вместе с Джереми Реннером, Элизабет Олсен и вездесущим продюсером Харви Вайнштейном фильм в Каннах представил его режиссер Тейлор Шеридан — и по низкому голосу, коротким фразам и заметному смущению было видно, что этот человек по складу ума ближе к своим героям (охотникам, полицейским, индейцам и просто бойцам — независимо от рода деятельности и цвета кожи), чем к фестивальной богеме. Истории вроде той, что рассказывает в фильме он, вполне могли бы придумать писатель Кормак Маккарти или постановщик Клинт Иствуд. У того в «Американском снайпере» есть великий диалог отца и сына: «В мире есть три типа людей: волки, овцы и овчарки. Овцой ты не будешь. А если станешь волком, я лично тебя придушу».

Кадр из фильма «Ветреная река»

Кадр из фильма «Ветреная река»

Герои «Ветреной реки» делятся на те же категории. Персонаж Джереми Реннера — овчарка, и никаким образом не меняется, иначе вокруг него начался бы хаос. Но зритель узнает его предысторию, и благодаря ей герой встает в один ряд с сыщиками из «Бессоницы», «Семи», «Настоящего детектива» — словом, любого из наших любимых фильмов об охоте на волков. У персонажа Элизабет Олсен динамика развития характера куда сложнее: будь этот проект коммерческим, вокруг храброй неудачницы из ФБР можно было бы свить целую франшизу.

Всем остальным — тревожной музыкой, лаконичными, но глубокими диалогами и умением оператора получить все от суровой природы — американская «Ветреная река» удивительным образом напоминает якутский фильм «Костер на ветру», снятый сельским учителем Дмитрием Давыдовым. Это столь же мужественный, но выразительный рассказ об этике людей, привыкших жить в тяжелых условиях. Республика Саха, самый большой субъект Российской Федерации, оторвана от остальной страны точно так же, как индейские резервации, где разворачивается действие «Ветреной реки», оторваны от остальной Америки. В Якутии лишь 16% жителей живут на территории, где круглый год есть транспортное сообщение с остальной страной. В Америке с дорогами все хорошо, но люди просто стараются не соваться на земли племен.

Тейлор Шеридан и его смелая команда сунулись — и сделали народный триллер, которому без устали аплодировали каннские снобы и который очень долго будет оставаться на первом месте всякий раз, когда кто-то захочет спросить у Google: что посмотреть про современных индейцев?

«Сияние»

Реж. Наоми Кавасе, Япония

Кадр из фильма«Сияние»

Каннское «Сияние», в отличие от кубриковского, оказалось нарочито неярким: это фильм тонких нюансов и приглушенного света, устроенный так, чтобы его могли увидеть и почувствовать зрители, зрение которых ослабло — а насмотренность превысила все нормы. Главная героиня работает со слепыми: вместе с ними смотрит кино, комментируя действия персонажей и устраивая обсуждения после показов. Группа состоит из очень радушных и деликатных людей, но несколько зрителей не стесняются спорить с героиней. Почему она позволяет себе не просто описание сцен, но и субъективные оценки? Зачем говорит, что «герой посмотрел в небо взглядом, полным любви к жизни?» — ведь ей это неизвестно? Старательная и скромная девушка начинает переписывать свои тексты о фильме вновь и вновь и даже знакомится с его режиссером. Но один мужчина из группы все равно недоволен. В прошлом известный фотограф, он начал терять зрение лишь недавно. Между тихой девушкой и храбрым мужчиной возникают чувства — но вовсе не такие, каких можно было бы ожидать от американского или европейского фильма.

Сюжет «Сияния» невольно превращается в высказывание о природе киноведческого текста и о сакральности, но в то же время и бессмысленности права зрителя на собственную трактовку увиденного, если у него нет обратной связи с творцом. Есть соблазн предположить, что именно поэтому критики фильм и обругали: ведь он в каком-то смысле покушается на наш хлеб и ставит под сомнение ценность журналистской работы. На самом деле каннская неудача «Сияния» совсем в другом — этот фильм попросту слишком красив и традиционен, чтобы по-настоящему волновать главный киносмотр планеты. Как и «Молодой Годар», и «Роден», он играет исключительно по правилам — и потому не интригует. Но побывавшим во Франции гурманам вообще не угодить, а зрителям без натруженных глаз и сбитой оптики «Сияние» хочется рекомендовать от всего сердца. Это бесконечно красивый фильм, он полон любви, а что еще нужно — мы и не знаем.

«Хорошее время»

Реж. Бен и Джошуа Сэфди, США

Кадр из фильма «Хорошее время»

А вот и совершенно, казалось бы, не фестивальный фильм, ведь с визита в Канны «Бешеных псов» прошла уже четверть века. Но нет, продолжается бой: «Хорошее время» — снятая двумя братьями история двух братьев, изящно ограбивших банк, да наломавших дров по дороге с места преступления. Одного из героев, изворотливого и жесткого, но заботливого и храброго, играет Роберт Паттинсон, дважды за месяц доказавший, что он прекрасный актер: перед этим был «Затерянный город Z» Джеймса Грея. Второго брата, душевно нездорового, неуклюжего, трогательного и большого, изображает сам режиссер — Бен Сафди.

Приключение сквозь ночь, которое ждет героев, с трудом укладывается в голове: так энергично, искусно и чутко криминальные боевики не снимают очень давно. Если «Хорошее время» и можно с чем-то сравнить, то на ум приходят «Соучастник» Майкла Манна и «Беги без оглядки» Уэйна Крамера. У Манна братья-режиссеры (впрочем, подмастерьями их не назовешь — за плечами у 33-летнего Джошуа уже 9 фильмов) учатся чувствовать ночной город — через электронную музыку, огненное сияние фонарей, неоновый холод вывесок, густую темноту, камеры наблюдения в магазинах, запах кофе в дайнере, стук каблуков по асфальту. У Крамера «Хорошее время» заимствует фантасмагорические интонации: весь фильм — одна головокружительная погоня, и, несмотря на брутальный реализм, эта погоня кажется аллегорией какой-то детской сказки. В «Беги без оглядки» обыгрывался сюжет «Алисы в стране чудес». В «Хорошем времени» речь идет о двух братьях, которые далеко-далеко забрались в лес. Динамика и харизма фильма таковы, что зрителю хочется бежать за этими братьями с фонарем.

Литература

Фото: Fausto Serafini/GettyImages

Перевод Максима Немцова

Отчасти экспериментально, Энн спустила волосы из окна второго этажа. Черное и довольно невыразительное на фоне бревен, ее прекрасное, овальное, лисье лицо тем не менее светилось в стеклянном пространстве за нею.

Она отступила внутрь и принялась убираться в комнате. Транспортиры, объективы, полевые справочники, топографические карты Геодезической службы США, огрызки недоеденных яблок, все когда-либо воспроизведенные фотографии Дороти Лэнг, теннисные шорты, трусики, банка-морилка, монтажная доска, дурацкие романы, книга по теософии, бюст Успенского, пачка дешевых оттисков Пиранези, ее дипломы и бюстгальтеры, ее антикварные мышеловки, ее таблетки дексамила и либриума, ее танги, шутихи, ее шары для бочче и графины, ее финская деревянная зубная щетка, ее «Витаванна», ее спортивный пистолет, парасолька, мокасины, шарфики от Пуччи, оттиски с надгробий, буйволиные рога, эластичные бинты, определители грибов, гигиенические салфетки, краситель для монограмм на канцелярскую бумагу, маска Элмера Фадда, взрывающиеся сигары, книги «Скиры»  по искусству, чучело кроличьей совы, чучело мохноногого канюка, чучело танагры, чучело пингвина, чучело курицы, пластмассовый гранат, гипсовая пепельница-гремучка, снимки Болэна под парусом, за стрельбой, за выпивкой, смеющегося, читающего комиксы, снимки Джорджа, который мягко улыбается на сиденье у барьера валенсианской Пласы-де-Торос, аннотированная «История О.», серия фотографий телевиком — ее мать и отец выясняют на кулаках отношения у старого грузового канала в Вашингтоне, О. К., мaстерка Болэна из команды его подготовительной школы, английское седло, крышка от «панамской зеленой», безуспешная автобиография Чарли Чаплина, куклы, афиша фильма «На ярком солнце», меню из ресторана «Галлатуар», то же из «Коламбии» в Тампе, то же из «Каменного краба Джо»и еще одно из «Джо Мьюэра» в Детройте, а также одна скрученная кожа сетчатого питона, навернутая на основание шведской орбитальной лампы из нержавейки — короче говоря, уйма барахла, валяющаяся от стены до стены неопрятной массой, на которую Энн накинулась с энергией, порожденной ее разлукою с Николасом Болэном.

Все размышленья ее касательно его, иные — в ее фантастическом стиле, иные — в рациональном, проникнуты были настроеньем невозможности. Умом она понимала, что ее воспитание запрещает любовный роман in extenso с человеком, способным называть себя хамьем, тем, в ком довольно мало почтения к структуре ее происхождения, говоря антропологически, а оттого он способен назвать ее отца «мудаком». Но на задворках того же ума тихий голосок ей сообщал, что Болэн — тот, чьи невозможности можно приспособить к расширению ее духовных ресурсов. Не произошло ничего такого, чего она бы не могла перерасти; но тревожило ее немного — иногда, — что у Николаса, из-за некой всеобщей романтической хрупкости, не было вполне той же стойкости. Его эмоциональные утраты как-то умели превращаться в подлинные. Как в книжках, и оттого она завидовала.

Тут, как ни забавно, в Энн виделась некая нравственная точность; и то было свойство, преломлявшееся из совсем другой ее части, нежели той, что заставляла ее свешивать из окна голову, волосами по бревнам. А еще страннее, что именно эта часть, а не Рапунцель, некогда вынуждала ее так млеть от любви к Болэну, хамью, Пекосу Биллу; это она околдовывала Энн так, что для той лишь один взгляд на него — и все, срывает швартовы навсегда, хотя так рисковать никто не советует.

Где-то она читала, что любовь — преувеличение, какое ведет лишь к другим преувеличениям; и она присвоила это представление. Ей хотелось шкалы эмоций поутонченней, нежели предложенная любовью. Ее изматывало до синяков грубо чередовать экстаз и отчаянье. Для того, кто верит, что она, возможно, беззаветная интеллектуалка, это унизительно. Той первой зимой они с Николасом гуляли по берегу озера Эри, тщательно стараясь, чтобы опустошающие волны с накатом человечьих отходов не касались их стоп; увлеченные либо всеобъемлющим духовным слияньем, либо мучительной дисгармонией; вспоминая теперь это, думать она могла лишь о ярых, металлических закатах, дугах сухогрузного дыма и бурой унылой черте Канады за ними.

А кроме того, в подобных чередованьях имелось определенное космическое щегольство, окончательность Хитклиффа и Кэти, от которой они сами казались ей важными. Да и скрытность была хороша.

Никто не знал, что они в этой лодчонке совокупляютсяна веревочной койке, из ночи в ночь. Никто не знал, что они запустили и своих граждан в город презервативов, триангулированный между Кливлендом, Баффало и Детройтом. Никто не знал, что они скинулись и отправили матери-настоятельнице из начальной школы Болэна соблазнительную ночнушку из «Фредерика в Холливуде» с запиской: «Настоящей ятой тельницу!» Никто не знал, несмотря на неприятие Болэном Леденса, что на чувствовала, будто трансцендентно пришпилена всю зиму к каждому проходящему дню.

Ныне же, с удобно расположенного дерева в центральной Монтане, Бренн Камбл наблюдал, как Энн рухнула на кровать в замусоренной комнате, дабы несчастно, судорожно порыдать. Ну и зрелище! Он отнял от глаз и опустил бинокль, отвергнув довольно ничтожный позыв к самоистязанью. Ну его к черту. Они — работа, какую нужно выполнять. Он чуял, как в глазах его лепится имперская синева Запада. Он чуял возмужалую выпуклость ковбоя в мифографической экосистеме Америки. Подобно лоснящейся мускулистой гиене, знал он о бросовости болванов и плакс, знал, что хищники, орлы человечества, еще воспарят. Он проелозил вниз, готовый к ранчерству. Уж он-то не плачет с самого детства.

Для барыни Фицджералд на стене готовы были возникнуть написанные от руки буквы, как шаткая механическая истерия, что приняла — в данном воплощенье — форму «хадсона-шершня».

Для Болэна ехать и слушать животноводческие сводки — «Эти жирные волы прут в цене как на дрожжах» — было не так-то просто, как оно казалось; похоже, в Долине Щитов его поджидает обширный гриб-нетопырь реальности; а точнее — поблизости от «Двойноговигвама», сиречь ранчо «Титьки скво». Однако следует сказать в его пользу, что прежней суеты с подходцами, старой околичности в нем уже не было. Нет, как бы ни боялся, подъедет он прямо в лоб.

Из дремотной дневной жары утешенья извлекалось мало. Для начала, лето было жарким и засиженным мухами; но сия трупномухая экстраваганца мерцающих окрестностей вообще не напоминала того, что можно было б звать Монтаной. Зверье носилось ополоумев, а по всей трассе валялась битая дичь. Ручьи текли струйками. Их форель пряталась в ключах и под ярами. Сбоку от дороги оканчивался долгий горный утес, всего-навсего кончик языка у зевающей вселенной.

Пока ехал, он наслаждался видом собственного ужаса с высоты птичьего полета. Свысока, из вышины над горным Западом, Болэн видел автомобилькулу, микроскопическую, зеленую, ползущую по распадку в волос толщиной меж горами с жировик. За рулем кто-то крохотный, не разглядеть. Горизонт изгибался бумерангом. Болэн «добродушно хмыкнул» крохотуле за рулем, какого даже не разглядишь, кто полагал, будто его страх пропитывает все вплоть до самой докембрийской коры. Ай-я-яй!

Бог-Отец где-то там; что же касается Святого Духа, тот просто вихрился тихонько в кювете, не видимый никем.

Болэн раздраженно крутнул шкалу приемника, а в ответ — лишь британская рок-музыка. Это его взбесило. Ну и опаскудилась же мелкая Англия, экспортирует этих своих кроманьонских песенных додо, всех этих изнуренных плюшевых артистов. Болэну подавай Ричи Вэленса или Карла Пёркинза — и немедленно.

Барыня Фицджералд, стараясь хоть как-то загладить резковатые слова и недавнюю атаку с применениемшариковых ручек, собственными красными руками приготовила густой горшочек утятины, свинины, ягнятины и фасоли. Своим замечательным парижским венчиком-шариком в огромном луженом медном чане она взбила пудинг; и поставила его — подрагивающий — на сушилку для посуды.

Болэн приподнял передние ворота и качнул их вбок, осторожно переступив через скотозащиту. Руки у него подрагивали. Провел машину внутрь, вышел и закрыл ворота за собой.

Вдоль дороги к постройкам ранчо тек неширокий быстрый ручеек, сильно обмелевший, и там, где он сворачивал, после весеннего половодья намывало широкие отмели гальки. Тут рос ивовый кустарник, а в откосах были ласточкины дыры. За ними начинался смешанный лес, который — знать этого Болэн не мог — представлял собой последний отрезок географии между ним самим и домом. То, что лес состоял из лиственницы, диких трав и желтой сосны, не представляло для него никакого интереса. Ему требовалось многовато ходить по нужде. Относительно небольшая ленточка чистого американского пространства, казалось, накинула ему на глотку удавку.

Болэн не предпринял ни малейшей попытки облегчить свою поступь по веранде и, еще до мысли, хорошенько громыхнул в дверь кулаком. Господин и барыня Фицджералд отворили дверь вместе и раскрыли ему свои объятья, отцовски и матерински. В длинном, тепло освещенном коридоре стояла и робко бормотала «дорогой мой» Энн. Его ввели внутрь, согревая своими телами; всем, казалось, хочется подержать его за руку.

«Можно, мы будем звать тебя сыном?» Энн заплакала от счастья. Они подскочили друг к дружке, поцеловались с юношескою страстью, чуть отпрянули друг от друга. «Наконец-то!» Вперед выдвинулся сияющий крепкий проповедник, словно бы на тележке, одной дланью поддерживая Библию, а другую возложив на нее сверху.

Болэн не предпринял ни малейшей попытки облегчить свою поступь по веранде и, еще до мысли, хорошенько громыхнул в дверь кулаком. Услышал, как внутри кто-то движется, и убоялся. Безмолвие тревожили частые нервные попукивания. Он думал: «Уиндекс», бизоны, Сарагоса. Постучал еще раз, и дверь за небольшой решеткой отворилась на уровне глаз.

Не послышалось ни звука. Он постучал еще, тихонько постоял и постучал снова. Из решетки донесся усталый голос — мистера Фицджералда:

— Слышу, слышу. Я просто пытаюсь придумать, что с вами сделать.

— Впустите меня.

Дверь внезапно распахнулась.

— Это точно, — сказал Фицджералд. — Господи помоги нам. — Он захлопнул дверь. — За мной. — Фицджералд втащил его в вестибюль. Болэн последовал за ним в хозяйственный чуланчик. — Сидеть. — Фицджералд вышел.

Болэн простоял почти без движения минут десять или пятнадцать. Ничего. Стиральная машинка остановилась, а несколько минут спустя с жужжаньем замерла и сушилка, которая тоже работала. Болэн праздно открыл стиральную машинку и увидел, что еще мокрая одежда центробежно прижата к стенкам барабана. За ним открылась дверь.

Из-за его спины раздался голос барыни Фицджералд.

— Вы кто?

Болэн обернулся, выпрямился, улыбнулся. Лицо ее было нежнее запеканки.

— ВОН.

Когда утонченные либо состоятельные женщины злятся, они пытаются превратить свои лица в черепа

на вид. Барыня Фицджералд это и сделала и при этом стала ужасно похожа на фонарь из тыквы. Так толста она была.

Болэн предложил объясниться.

— ВОН! — Она только что это сказала. — ОН У НАС В ДОМЕ! — добавила она, присвоив открытие, которое ей не принадлежало.

— Я могу…

— НЕТ!

— Я могу…

— НЕТ!

— Нет — что?

— НЕ МОЖЕТЕ… СТУПАЙТЕ ВОН ОТСЮДА!

Где-то тут посреди она принялась по-тяжелой набирать очки с «другом сантехника», которым лупцевала Болэна. Тот прикрывался и искал защиты за корзинами.

— У вас преступность на лбу написана, — пыхтела она. Болэн перехватил «друга сантехника», подавил в себе зуд прописать им ей по первое число. Явился Фицджералд, позволивши сцене в свое удовольствие

созреть.

— Придурок, — сказал Фицджералд, — вы не поняли, когда вам оказали услугу. — Он мрачно сам себе хмыкнул. — Вы отдаете себе отчет, — спросил он, — что, когда полыхала Вторая мировая война и Гитлер был на коне, я стал чемпионом по сквошу в Детройтском атлетическом клубе? — Это все и решило.

— А это какое здесь отношение имеет! — взвыла Эдна, его супруга. Фицджералд пустился в долгие песни и танцы о том, что он вообще за парень. И хотя в его последней глупости звучала значительная мука, она подействовала — первобытное лицедейство визга и обвинений барыни Фицджералд оказалось разбито вдребезги.

— Энн! — взревел Болэн, несколько поразмыслив, стараясь все как-то оживить. Он поймал нужную ноту; поскольку Фицджералд кинулся его заткнуть. Но Болэн не мог ошибиться в легком ее беге вниз по лестнице — одна рука на перилах, — который длился, казалось, целую вечность.

Когда она возникла, он принялся жаться пред ее родителями. Они под яростным взглядом ее растаяли.

Болэн увидел ее, дух его скрутился и туго натянулся.

Пред ним, одна истинная. Они улыбнулись посреди всеобщей бесполезности этой жучиной свары. Украдкой Энн записывала все своей камерой, включая и последний удар вантузом.

— По нейтральным углам, — крикнул Фицджералд.

— Неужто никогда не будем мы в безопасности? — вопросила его супруга. Болэн тишком снова включил стиральную машинку.

— Я могу все объяснить, — произнес он со внезапною слепой радостью.

— Не желаем слушать!

— А стоило бы, — сказала Энн, голос ее — шафранный бизон, рысящий в Иерусалим с почтовым мешком пони-экспресса, набитым любовными приветиками. — Может, вам бы и стоило.

Московская презентация романа и лекция Максима Немцова «Томас Макгуэйн и его шандарахнутая свобода» состоится 30 мая в 20:00 в книжном магазине «Додо/ЗИЛ».

Колонки

Фабула рустианской истории более-менее известна, и я воспроизведу ее лишь бегло. Покинув воздушным путем свою страну, «забежав» по дороге в Норвегию, Исландию и Финляндию (т.е. дав изрядного крюка), г-н Руст беспрепятственно пересек советскую границу в Эстонской ССР, в районе г. Кохтла-Ярве, так же невозбранно миновал Псковскую, Тверскую и некоторые прочие области и добрался прямо до Кремля.  И мог даже посадить свой самолетик в главной цитадели советской власти, но побоялся подавить тусовавшихся там туристов и избрал заменою Васильевский спуск. Там он еще около часа раздавал автографы, тешил собою зевак, болтал с милиционерами и т.п., пока опомнившиеся от столетий летаргии сотрудники КГБ СССР не задержали его. Юный летчик мечтал встретиться с генеральным секретарем ЦК КПСС, источником и стержнем «нового мышления» Михаилом Горбачевым, но тот его не принял. А приняла с уютом — кагэбэшная тюрьма «Лефортово», где Руст отсидел чуть больше года в соседстве подсадного преподавателя английского языка, попавшегося на незаконных валютных операциях, и в августе 1988-го был помилован добрым дедушкой Андреем Громыкой, возглавлявшим тогда Верховный Совет СССР. Дальше — отбыл обратно в ФРГ.

Но лефортовская судьба пилота куда как меркнет по сравнению с последствиями, которые принес его полет Вооруженным силам СССР.

Выяснилось, что наши сверхдержавные ПВО оказались слабы и безуверенны перед нагловатой волей недавнего выпускника гамбургской летной школы. А если бы у него в кармане лежала, скажем, портативная термоядерная бомба, что тогда?

В общем, уже 30 мая 1987 были безжалостно уволены министр обороны СССР маршал Соколов и командующий войсками ПВО маршал же Колдунов. Вскоре еще 34 маршала и генерала отправились вослед тем мощным боевым боссам. Началась чистка высшего командного состава, невиданная с 1937 года. Потом — сокращение Вооруженных сил. Дальше — финальное наступление нового мышления и, наконец, крах Советского Союза.

Вот до чего довел нас авантюрный немецкий пацан. Лично и непосредственно он.

У нас есть мегапроект. Мы дадим ему новую «Цессну». С нашим логотипом. И он снова прилетит в Москву

Собственная же судьба Матиаса после исполнения его главного жизненного задания — в полном соответствии с  принципом Белковского — сложилась скучновато и банально. Он зарабатывал на жизнь игрой в покер, жил временами то в Индии, то на острове Тринидад, чуть не зарезал медсестру, отказавшую ему в интимной близости, и даже попался на краже свитера из супермаркета.

Такая вот постподвижническая жизнь. При том, что Русту 1 июня 2017 исполняется всего-то 49 лет. Он почти на 22 года моложе сверхнового президента Америки Дональда Трампа. 

История наша, впрочем, немного в другом.

Помня про 30-летний юбилей великого полета, движимый условным безденежьем с элементами алкоголизма, я в 2016 году решил написать о г-не Русте книжку. Ну, чтобы слегка навариться на издании к многорадостной годовщине. И даже обратился к своему литературному агенту в Германии с такой идеей. Чтобы организовали мне контакт с героем и т.п.

А про идею узнал человек вполне солидный — начальник по маркетингу одной большой телекоммуникационной компании. Нашей, российской.

Он вызвал (пригласил?) меня и сказал:

— Ты, говорят, будешь встречаться с Рустом?

— Ну, если получится… — квело отвечал я.

— Получится. Должно получиться. У нас есть мегапроект. Мы дадим ему новую «Цессну». С нашим логотипом. И он снова прилетит в Москву. Но теперь уже сядет не на Васильевском спуске, а прямо перед гостиницей «Москва». Она сейчас Four Seasons. Там снимать удобнее. Мы все СМИ созовем, на любовь свое сердце настроим. Реклама дикая, понимаешь? 

Я ужаснулся масштабу замысла.

— А… — открылся самопроизвольно мой рот.

— Гонорар Руста — три миллиона евро. И тебе — еще десять процентов.

— Не 15? — попытался прощупать я зыбкую почву.

— Десять. Тебе и так до хрена.

Не то, чтобы до хрена, но сильно спорить не стал я. Где я еще до конца дней надыбаю 300 000 евро?

Но тут ужас начал вдруг нарастать.

— А его же собьют? Уничтожат? В наши дни уж точно собьют. Нынче же не горбачевский бардак. А маршал Шойгу — настоящий супербизон.

— Шойгу не маршал, а генерал. Генерал армии, — снисходительно уточнил мой собеседник. — Но ты не бойся. Мы все уже решили и с ПВО, и с ФСО. Там столько обещано, что и представить такую цифру себе не можешь. А если представишь — инсульт схватишь. Инсульт часто бывает как раз у пьющих людей с богатым воображением. Представишь что-нибудь лишнее — и сразу хлобысь.

И вправду, инсульт мне не нужен. И хлобысь незачем. А триста тысяч — как раз именно что очень нужны и зачем.

Не стану вдаваться в лишние детали, но — я согласился. И перед вылазкой  к Русту в Берлин — он, по счастью, живет сейчас там, столица в Германии город недорогой — отправился к человеку, который уже вызвался быть моим консультантом. Дала его  мне мой немецкий литературный агент. Заверив, что консультант — крупнейший рустовед в РФ. Формально он назывался генерал-полковником Владимиром Иосифовичем Филиным. Жил (да и живет теперь, должно быть, дай ему бог крепкого кубинского здоровья) генерал в хорошем кирпичном доме на Сивцевом Вражке. Добротной, трехкомнатной, квадратной, хотя и немало замызганной квартире.

Именно ему и поручили организовать полет Руста. Цель: подставить высшее военное начальство и дать Горбачеву повод группу суперстарых маршалов уволить

Предварительное условие Владимира Иосифовича было: принести бутылку водки «Царская золотая». Ноль семь.

— Опять подорожала, — сказал мягкий старик, поглаживая трофей. — Дешевле, чем за двести рублей, уж ничего приличного и не купишь. 

А по существу дела генерал-полковник рассказал вот что.

Оказывается, в 1987-м он был молодой (44 года) генерал-майор, специальный порученец при начальнике внешней разведки (Первого главного управления) КГБ СССР Крючкове. Специализировался на Германии. Именно ему и поручили организовать полет Руста. Цель: круто подставить высшее военное начальство и дать Горбачеву повод группу суперстарых маршалов уволить. Что Владимир Иосифович и обеспечил. Не один, конечно, сделал, а во главе специальной оперативно-аналитической группы. И ездил он тогда в Гамбург не раз. И полет как раз назначили на день, когда маршал Соколов уехал в командировку, а маршал Колдунов — в запой. И много еще чего.

— Я дам уникальный материал для книжки твоей. Но у меня серьезные условия: 500 тысяч рублей. А прямо сейчас, авансом — оплатить мне городской телефон. А то там межгород отрубили за долги.

Я не стал уточнять, зачем генерал-ветерану межгород. Филин не был жаден, того и достаточно.

На прощание Владимир Иосифович добавил:

— Вообще-то моя настоящая фамилия не Филин, а Флавий. Владимир Иосифович Флавий. Отец мой был Иосиф Флавий, вот ведь как бывает. Но в главке мне новую фамилию дали, чтобы я лишнего внимания не привлекал. Ладно, ступай, Белковский. Утомил ты меня.

Вот ведь как в жизни бывает. 

С Рустом мы встретились в кафе «Йости», что на Потсдамер платц. Там наливают розовое «Просекко» и подают свежую (не заклеванную орлами всякими) телячью печень. Заведение не самое демократичное. Но аванс от телекоммуникаторов у меня-то уже в кармане лежал. Живыми наличными. Так что розовое просекко, что сделаешь, черт побери.

Он высокий, худощавый, в очках. 

— Мне вот генерал Филин, он же Флавий… — попытался начать я.

— Флавий не генерал. Он бывший квартирный делец. Жил раньше здесь, в Берлине, на Шлютерштрассе. Многих кинул и убрался обратно в Москву. Мне задолжал три тысячи. Евро. Почти весь мой запас. На тогда.

Хорошая история! Вот чего пришлось-то свитер воровать! А реакция у Матиаса — быстрая, все хватает на лету. Простите за очень плохой каламбур.

— Нет, не поэтому. Мне нужна была плащаница.

— Как?

— Плащаница. Слышали про туринскую плащаницу, конечно? Так пророчица одна дружила с женой моей Гитой. Индианкой. И пророчица индуска была, из брахманов. И сказала: если завернуть тебя, Руст, в кашемировый свитер от Woolbridge, останется отпечаток. Получится плащаница. И ее можно сдать в Музей науки и техники. Наш, берлинский. Нет, не их индийский. У них там науки и техники нет вообще. Я-то знаю. Ни науки, ни техники, одни священные воды Ганга. Тысяч за десять. Двенадцать. Не воды, а плащаница.

— Эээ… А свитер нельзя было просто купить?

Матиас посмотрел на меня взглядом человека, с рождения допущенного к странным тайнам.

— Есть вещи, которые нельзя покупать за деньги. Нельзя, потому что нельзя никогда.  

Да уж.

— И плащаница теперь в музее?

— Ее не удалось изготовить. Свитер у меня отобрала охрана магазинная. Я четыре месяца отбыл на исправительных работах. Всякое сакральное усилие требует большого риска. Иначе оно не сакрально. В риске не нуждается лишь профанное. 

Красиво. Нет, он не так прост. Это уж задним числом я понял, на кого он мне явился в те дни похож. На известного ныне Макрона. Ну, Эмманюэля Макрона, вы слышали. Правда, не было у Матиаса Руста престарелой жены-блондинки. А истинная жена его Гита не престарелая и не блондинка. Вот ведь как бывает, когда не президент Франции, пусть и будущий, женится на своей школьной учительнице, а немец — на индуске.

Я впервые в жизни стал членом партии. Партии Руста

Мы говорили еще долго о мелочах и главном, пока я не задал ему основной вопрос философии. 

— Так зачем вы это сделали, Руст?

— Я уделил вам полтора часа, Белковский, а вы так и не сумели понять. Я хотел спасти мир.

— И?

— Я спас мир.

— Правда?

— Если бы не мой полет, кем существовали бы вы, мой бородатый посетитель? Лаборантом в военном НИИ? Мечтающем о первом в жизни выезде за границу. Нет, вы бы даже им не стали. Вас убили бы в 1990-м на афганской войне. Ибо она продолжалась бы до вашей несчастной смерти и даже позже. И родная мать не оплакала бы вас. Вы стали хоть каким-то человеком, даже мелким, жадным и спившимся, благодаря мне. Нет, не мне. Это неточно. Пророк имеет право на все, но только не быть неточным. Благодаря миру, который я спас. Вы понимаете?

— Нет.

— Советские вожди могли шантажировать человечество еще полвека, если б не мой полет. Если бы не моя «Цессна» с лишними баками керосина — вместо второго ряда никому не нужных сидений. Горбачев не встретился со мной только потому, что ему было стыдно: я реально сверг его гораздо раньше, чем случился ваш дурацкий путч. Творцом путча был я. Я — вместо старого дурака Соколова, не понимавшего, где лежит история — поставил маршала Язова. Точнее, он в день моего полета был еще генералом Язовым. Маршалом он стал, когда побил людей в Тбилиси, продолжив назначенный мною путь к спасению мира. И Язов поддержал путч, и к финалу путча вы стали свободными. Вот зачем был полет.

— И вы не хотите лететь в Москву второй раз? С полными гарантиями безопасности?

— Чтобы получить ваши жалкие три миллиона?

— Они не мои, э…

— Тем более. Втройне жалок человек, предлагающий не свои, а чужие три миллиона. Запомните, Белковский, три истины. Только три, как число неваших миллионов. Первое: человек, спасший мир, не нуждается в деньгах. Второе: мир не спасают за деньги. Как не покупают за них свитер для плащаницы. Третье: мир нельзя спасти дважды. Точнее, можно, но в этом нет необходимости.

— А зачем вы хотели зарезать медсестру?

— У меня нет похоти. Мне это чуждо. Медсестру хотел зарезать нож, который она собиралась насильственно затупить. 

Вскоре мы расстались. Я впервые увидал живого пророка. Настоящего пророка, а не какого-то там политолога.

Я почти понял, что тогда, в 1987-м, был полет на Броккен. В радужном ореоле. Только Руст смог стать действительно невидимым и свободным. Таким невидимым и свободным, as is.

Я впервые в жизни стал членом партии. Партии Руста. 

И еще я постиг, покидая пятый бокал розового «Просекко», что ни нового полета, ни моей жалкой книги не будет.

И что я чувствовал тогда?

То, что должен чувствовать алкоголизированный русский обыватель, на ровном месте утративший казавшиеся столь близкими  триста тысяч евро.

Увы.