Фото: David Gray/REUTERS

Говорят, судить о качестве и уровне ресторана можно по состоянию его туалетов. Эта народная мудрость кажется мне справедливой: неразумно было бы наслаждаться стейком в заведении, в уборной которого из засорившегося унитаза через край льется дерьмо.

А справедливо ли судить о целых городах или даже нациях по этому же принципу? Я не имею в виду, что кругом на улицах должны быть выгребные ямы… Но можно ли делать выводы исходя из того, насколько посещение уборных доступно большинству людей? Другими словами, почему в современном развитом мире человек должен бегать туда-сюда в поисках места, где бы облегчиться? Это, мягко говоря, негуманно. Во-первых, потому что это своего рода плевок в вас как «человека разумного», это что-то, вынуждающее вас страдать; во-вторых, в результате вы просто начинаете мыслить как животное. И в конце концов и ведете себя соответствующим образом (но, вероятно, это не так уж страшно и нам следует пересмотреть наши представления об «этикете»?).

Возможно, я избалован. В Америке много проблем, но поиск туалета — не одна из них. Да, в банках и почтовых отделениях вам вряд ли предложат такую помощь, но в любом месте, куда вы приходите поесть или выпить, есть туалет. Не удивлюсь, если того требует закон. И вот еще невероятное: это бесплатные туалеты!

Впервые с тем, что за туалет надо платить, я столкнулся много лет назад в римском Колизее. Был адски жаркий день, вечером накануне я выпил бочку-другую вина. Я не мог не пойти смотреть большой древний цирк, так что на следующий день бродил по нему, потея и страдая от духоты в узеньких коридорах, ведущих к клеткам, где тигры и гладиаторы ждали своей судьбы. И внезапно я ощутил острую необходимость справить нужду. Но где?

Забавно, но я потом осознал, что в Древнем Риме было больше общественных туалетов, чем в современной Москве

Чудом я нашел предназначенное для этого место, которое охраняла дряхлая беззубая старуха. Услуга стоила несколько лир (в то время в евро там еще не расплачивались), я передал ей деньги. Но, зайдя внутрь этого пристанища, я обнаружил, что у туалета нет сиденья — передо мной просто стоял заляпанный унитаз. С недоумением я пытался объяснить старухе — итальянского я не знал, пришлось изъясняться пантомимой, — что мне нужно сиденье на туалет. И у нее оно было, только эта проницательная старушка, вероятно, решила, что я — просто избалованный американский мальчишка, брезгующий приземлить задницу на ободок унитаза, покрытый засохшими фекалиями. Так что она сначала просто ткнула в меня сиденьем, а потом еще и потребовала дополнительной платы. Которую она, конечно, получила. Забавно, но я потом осознал, что в Древнем Риме было больше общественных туалетов, чем в современной Москве. Если не верите мне, загуглите сами.

Европа не особо изменилась с тех пор — я бывал там еще несколько раз не очень давно. Даже в Германии — жемчужине Евросоюза — до сих пор существует масса кафе без уборных. И что-то мне подсказывает, что и в России так было всегда. Сложно представить что кто-то в российском правительстве — нынешнем или предыдущих — когда-либо всерьез задумывался, где граждане могут справить нужду, когда они выходят из дома. Такая же история с предпринимателями и бизнесменами: в смысле, если ты можешь возвести жилой комплекс таких размеров, что на расстоянии он будет похож на целую галактику с мерцающими звездами, не позаботившись о достаточном количестве парковочных мест и другой инфраструктуре, с чего тебе придет в голову позаботиться о том, где и как люди должны избавиться от переваренного завтрака?

Из чего складывается менталитет? Из того, что люди должны ходить по большой нужде только у себя дома? Из того, что наличие туалета (а также туалетной бумаги и мыла!) в заведении стоит владельцу денег? Почти ни в одном российском общепите нет туалета, и временами это меня просто бесит. Это же какой-то ультиматум: «Отвали и не надоедай».

Ну что, Россия, посмотрим, как это сработает, когда следующим летом на чемпионат мира приедут миллионы людей, которые будут искать, где поесть, выпить и посрать.

Конечно, некоторые российские предприниматели все-таки об этом задумались, и мы все помним, как кругом появились синие кабинки на улицах. Командовали всем специальные бабушки: взимали плату, прибирались за посетителями. Но ведь это же было слишком просто — платить деньги человеку за то, чтобы тот драил полы от мочи, не так ли?

В каждом из нас животного не меньше, чем в белке, койоте, еноте или бездомном коте. Мы все какаем

Так появились автоматические туалеты. Тупо суешь 50 рублей — примерно как стоимость одной поездки в метро — в щель на панели одной из этих кабинок, которая, к слову, (возможно, специально) выкрашена в цвет дерьма. Тут же автомат выдает карточку — вы можете зайти в интернет, активировать ее и накапливать скидку за каждое следующее посещение кабинки, пока цена услуги не будет обходиться вам в 30 рублей. Более того, каждая кабинка оснащена автоматическими чистящими устройствами, из-за чего в туалетах всегда странно пахнет. Также каждые 10 минут двери сами открываются, чтобы бездомным не пришла в голову идея остаться там переночевать.

Хорошая идея, да? Особенно здорово ее реализовали на «Войковской»: внимательный блогер обнаружил не меньше 22 таких кабинок, стоящих бок о бок недалеко от метро.

По мне, так это какое-то фекальное излишество, но, видимо, власти посчитали, что так нужно. И хотя туалетному клубу на «Войковской» нет равных, в других частях города кабинки не стали популярными. Если коротко, идея просто не сработала. То ли бомжи не справились с мудреным компьютером клозета, то ли у них не было выхода в интернет для активации карты, а может, и нарочно, но почему-то ссать на стенку кабинки, а не внутри нее оказалось более удобно. Это мои догадки. В любом случае, автоматические туалеты сейчас отовсюду убирают. Вроде той истории, когда на улицах появились урны для мусора, но потом власти их все убрали, решив, что урны — хорошее место, чтобы спрятать бомбу.

Так что нас возвращают к тому, чтобы бросать мусор на улице и ссать в кустах.

Мне все это пришло в голову, когда однажды я выбрался из дома и в какой-то момент мне приспичило в туалет. Моя душа запела и сердце застучало от волнения, когда я увидел Burger King — рай для тех, кто ищет, где справить нужду. Я поспешил на второй этаж, ломанулся через коридор и уже почти почувствовал облегчение, когда обнаружил, что для входа в Волшебное королевство мне нужен был чек, подтверждающий, что я уже что-то купил. Но во мне уже не было места для бургера, я и так был занят тем, чтобы избавиться от съеденного до этого. Затруднительное положение.

Я поплелся прочь. Мне пришлось облегчиться в кустах и подтереться старым списком посещаемости моих студентов. Простите, Ольга, Дима, Сергей и Юлия. Не хотел вас втягивать в этот абсурд, но я живу в шестнадцатимиллионном городе, где человек не может найти сортир, когда он нужен.

Помню, как-то в Болгарии взбирался с друзьями по горному склону, когда заметил у обочины дороги цыгана, присевшего по нужде. В этот момент я прозрел — я не шучу, это было как откровение, мой собственный Путь в Дамаск: раз и навсегда я понял, что мы все — животные. В каждом из нас животного не меньше, чем в белке, койоте, еноте или бездомном коте. Мы все какаем. Болгарскому цыгану, бедному, но гордому человеку, было просто плевать, видели ли мы его. Эта хрупкая тонкая фигура вблизи горной дороги, вынужденная подчиниться законам природы, рассказала мне о том, кто я есть, больше, чем Библия. Я понял, что мы не должны стыдиться своих экскреций. Мы же гордимся деторождением — все это является естественной частью жизни.

Обидно, что в городе, где у всех есть смартфоны, никто еще не создал приложение, которое могло бы заставить наши экскременты просто исчезнуть. Мы все еще нуждаемся в специальных условиях: квадратный метр, где можно не только сходить в туалет, но и избавиться после этого от всех улик.

Ну, может, Apple сможет решить проблему, с которой не справляется Москва.

Литература

Фото: Ilya Naymushin/REUTERS

Почти все аборигены Сибири были язычниками; даже в исламе татар и в ламаизме бурят звучали отголоски тенгрианства — древней веры Центральной Азии в бога Тенгри, Великое Синее Небо. Православные священники, не различая культов, скопом называли язычество сибиряков «идолобесием».

Сакральные представления жителей Сибири не дозрели до стройных систем. У разных народов были разные божества, сонмы этих богов казались бесконечными, их иерархия оставалась зыбкой, а почитание не устоялось в неизменных формах обрядов. Земным телом бога считался идол. Кочевники тундры возили идолов с собой в особых нартах, а жители тайги устраивали святилища на тайных полянах. Идолы (и боги) и не были неприкасаемыми. Если бог не исполнял просьб и не помогал, человек мог отхлестать идола плетью, порубить и сжечь. Миссионер Григорий Новицкий писал: «Ежели с идола желаемых благ не получают, то снимают с него одежду и низвергают в бесчестное место со всяким ругательством». Многообразие представлений о богах могло бы рассыпать Сибирь на кусочки, но всех сибиряков объединял шаманизм — удивительная прарелигия, в которой жрец порой был важнее небожителей. Аборигены преклонялись перед жуткой фигурой шамана.

Удивительный идол был открыт археологами в 1976 году в Нижнем Приангарье на реке Тасей. Две с половиной тысячи лет назад древние жители Сибири высекли на каменном останце личину божества. Изначально личина имела черты европеоидного человека, но потом ее обтесали под черты монголоида. Видимо, это произошло, когда Южную Сибирь захватили полчища Чингисхана.

Шаман — не колдун. Он знахарь, гадатель, сказитель, но он не обладает магией, он не способен управлять погодой или судьбой человека. Он просто посредник, который умеет подниматься к богам и просить их о чем-нибудь, однако над богами он тоже не властен. Он всего лишь «средство связи».

Шаманы делились на «черных» и «белых». «Белые» общались только с добрыми богами, а «черные» — со всеми. И те и другие «камлали» — то есть вводили себя в транс посредством неких заклинаний, танцев и психопрактик. Это опасное состояние начиналось с того, что в шамана, пляшущего у костра, входил «дух дурения», а потом шаман ощущал, что его словно возносит вверх, что он «большой стал» и «в середине сидит». Шаман уже ничего не чувствовал, не понимал, что делает, а его устами говорили боги и демоны. Вырваться из реальности шаману помогали его волшебные атрибуты, и в каждой культуре они были свои. Удары в бубен «перенастраивали» шамана на жизненный ритм иного мира и призывали духов. Берестяная маска скрывала лицо, устраняя индивидуальность. Трость превращалась в коня, на котором неслась бестелесная душа шамана, а волосяная веревка обращалась в подвесной мост, по которому душа преодолевала бездны. Шапка с рогами делала шамана своим в страшном мире потусторонних сил и сущностей.

Чтобы расположить богов и духов, язычники ублажали их на капищах жертвами. Жертвоприношение мог совершать любой человек. Язычники верили, что у каждого живого существа и у каждой вещи есть свои души — они и уходят с капищ на небо. Боги надевали душу рубахи, ели душу мяса и радовались, добавляя новую душу барана в свои стада бараньих душ. Сытый, довольный и разбогатевший бог соглашался помочь людям там, внизу. Он встречал в своих чертогах прилетевшую душу шамана и передавал на землю совет. Или сам спускался вниз, вселялся в шамана и говорил с людьми.

Самым «шаманским» местом в Сибири считается остров Ольхон на Байкале. Это священная земля бурят. Скала Шаманка на берегу острова — она же Бурхар-мыс — юрта Эжина, хозяина острова. А еще на острове живут белоголовый орел — царь шаманов — и бессмертный медведь. Буряты верят, что на Ольхоне похоронен Чингисхан, который якобы тоже был шаманом. На Ольхоне для своих камланий собираются и современные шаманы

Истязать себя такими путешествиями и таким общением было опасно для психики и физического здоровья. Невротики-шаманы жили недолго и трудно. Их хозяйства приходили в упадок, семьи разваливались, рассудок не выдерживал и помрачался. Шаман был не злым мошенником, угнетающим темных инородцев, а жертвой, которую народ приносил ради понимания жизни. Только патологические типы соглашались стать шаманами с охотой и радостью, а в целом шаманство было смертным приговором.

Чтобы стать шаманом, человек должен был иметь в себе «шаманский корень». Возможно, таковым считали генетическую предрасположенность к эпилепсии или шизофрении. Рано или поздно «избранный богами» слышал «шаманский зов». На него можно было и не отвечать, но тогда на человека сыпались несчастья. А тот, кто смирялся со своей судьбой, шел на выучку к уже действующему шаману. Старый шаман рассказывал о богах, их нравах и пристрастиях: кто где живет, кто над чем властвует, какие жертвы любят боги и на какие призывы откликаются. Пройдя обряд посвящения, молодой шаман занимал свое место в обществе. Если повезет, шаман мог дотянуть до старости и отойти от дел, доживая свой век в покое и почете.

Самые сильные шаманы существовали у народов Севера — у ненцев, якутов, чукчей. А самая развитая традиция шаманства была, пожалуй, у бурят — у «братов», как говорили русские. Предания о главном «гнезде» шаманов на острове Ольхон на Байкале — наследие бурятской культуры. У бурят была целая «школа шаманов». Тайные правила мистических обрядов содержались в книге «Нишан-шаман», написанной на маньчжурском языке. Шаманы бурят проходили семь стадий посвящения, и на каждой стадии сила шамана возрастала. Буряты верили, что первым шаманом был Чингисхан.

Русские поселенцы не сомневались в могуществе сибирских шаманов, и даже крещеные иностранцы не сомневались. В 1675–1678 годах в Якутске старшим воеводой служил Андрей Барнашлёв — англичанин Уильям Бернсли. Он был жестоким самодуром, и якуты написали на него жалобу. Сибирский приказ направил в Якутск нового воеводу, чтобы он расследовал злодеяния Барнашлёва. А коварный англичанин отловил шаманов и заставил их камлать — просить богов, чтобы жалобщики сдохли, а ревизор был милостив. Неизвестно, какая сила подействовала на Барнашлёва, но в 1679 году он внезапно умер. Ему было 59 лет.

Шаманами интересовался и Петр I. В 1704 году он приказал воеводе Берёзова найти трех-четырех кудесников, «которые б совершенно шаманить умели», и привезти в Москву. Петр велел не «стращать» шаманов, а выдать им все, что нужно для «шаманства», и принять на жалованье. Служилые бросились исполнять. Вскоре воеводе Хрущёву доставили двух шаманов. Воевода допросил, «какое за ними есть шаманство»; шаманы били в бубны, плясали и бесновались, но чудес не сотворили. Воевода расстроился и в досаде прогнал язычников, а в Москву сообщил, что не послал шаманов, боясь напрасных дорожных «истрат». Из столицы прикрикнули, чтобы воевода не умничал и снова искал шаманов, а не то на него наложат пеню.

Шаманизм будет процветать в Сибири до начала ХХ века. Советская власть объявит бой предрассудкам и суевериям; ретивые уездные комиссары назовут шаманов врагами народа и почти истребят — заодно с православным священством. Но «шаманские корни» окажутся вросшими в суровую землю Сибири на такую глубину, что никакая тирания не сможет их выкорчевать.