Колонки

Недавно я зашел в свою любимую чебуречную на Сухаревской — теперь она почему-то называется «Дружба», а раньше ее называли по названию магазина, чья вывеска была выставлена прямо на фронтоне этого старого дома: «Рыбачьте с нами».

В этой самой «Рыбачьте с нами» я не раз и не два ел самые вкусные чебуреки в мире. Это старое московское заведение, чебуреки тут когда-то стоили 22 копейки, теперь стоят 50 рублей, но многое изменилось и в лучшую сторону: например, продают дешевый коньяк, водку, пластиковые стаканчики по два рубля, пластиковые вилки и тарелки с белыми салфетками, качество же самих чебуреков год от года не меняется. Еще на рассвете путинских тучных лет об этой чебуречной как о московской достопримечательности писал журнал «Столица», а до этого — другие популярные московские издания, здесь действительно сохраняется древний рецепт не нового, а старого советского чебурека, скромного и питательного, чудовищно вкусного. Люди раньше приезжали сюда на машинах, купить целую кастрюлю на дачу.

Так вот, я зашел сюда и ахнул. Время было вечернее, и чебуречная была забита под завязку. Под потолком клубился подозрительный дым. С трудом я уместился рядом с одним чуваком, который медленно пил одну бутылку пива, удовлетворенно глядя перед собой.

Я съел чебурек и, почему-то украдкой, оглянулся. И вот… какое-то странное чувство поразило мое сердце. Я увидел огромную толпу очень разных, в основном пьяных людей, иногда с женщинами, которые о чем-то увлеченно говорили. Иногда они выглядели странно, чаще вид у них был не очень опрятный, с давно немытыми волосами, землистого цвета лицами. Они говорили горячо и о чем-то важном, выделялись среди них, конечно, представители субкультур, но и они выглядели ничуть не лучше прочих, и вот я задался таким вопросом: а почему я их всех так люблю? Откуда это во мне? Ведь вряд ли я смог бы поговорить с каждым из них или уж тем более найти общий язык? О Путине и об Украине, о Пастернаке и братьях Коэн, нет, нет и нет, ну разве что о Собянине, да и то…

И тем не менее мне среди них было очень хорошо — одиноко, но хорошо. И опять я спросил себя: почему?

Возможно, это что-то из детства?

Помню я, например, пьяный магазин на площади Пресненской Заставы. Стоял этот пьяный магазин напротив Краснопресненского универмага, там, где теперь «Макдональдс».

Когда-то в магазине этом продавали, я помню, даже живую рыбу. Ну, не совсем живую, конечно, скажем так, свежую. Ее специальным сачком вылавливали из мраморной ванны с мутной водой. И плюхали прямо на железные весы. Продавец с отвращением держал эту рыбу старыми перчатками.

Я этого видеть не мог и отворачивался.

Кроме того, здесь же рубили мясо. Этого я тоже видеть не мог и тоже отворачивался. Помню, что на специальном разделочном месте (типа плахи, на которой рубят головы) всегда валялись красные мясные крошки. И был воткнут топор невероятной величины.

Но самым лучшим в пьяном магазине считался не мясной, не рыбный, не бакалейный и не молочный, а вино-водочный отдел.

От этого магазин, видимо, и получил в народе свое название.

Честно говоря, мне этот отдел тоже очень нравился. Всю здешнюю продукцию я всегда рассматривал с огромным интересом.

В этой очереди всегда были очень сильные запахи. Иногда — очень сильные выражения, от которых я мучительно краснел

А вот что там продавалось.

Темно-зеленые пол-литровые бутылки с минеральной водой — «Ессентуки» и «Боржоми». Простые водочные бутылки с яркими веселыми этикетками. Скромные и дорогие коньячные бутылки — коричневые, с золотистыми звездочками. Больше всего мне нравились бутылки с красным вином. Темно-зеленые. Особенно «Саперави» — низкие и пузатые емкости по 0,8. Все вино было разного цвета — розовое, алое, темно-коричневое, кровавое.

Пластиковых бутылок тогда еще не было совсем.

Люди подолгу стояли с авоськами, наполненными пустой стеклянной тарой. Очередь довольно громко позвякивала и тихо переговаривалась. Было душно.

Моя мама терпеть не могла эту вино-водочную очередь. Она стояла в ней только по крайней необходимости с напряженным выражением лица.

И я ее понимал.

В этой очереди всегда были очень сильные запахи. Иногда — очень сильные выражения, от которых я мучительно краснел. Тогда мама принималась отчитывать кого-то чуть дрожащим от гнева голосом. А меня отсылала постоять на улице или возле кондитерского отдела.

Происходило это так:

— Ну как вам не стыдно? — говорила мама. — Тут же дети!

Пьяницы, как правило, несколько тушевались, но самые напористые сразу начинали давать отпор:

— А что дети! Что дети! — кричали они, распихивая всех скромно тушующихся локтями. — Что ж теперь, и слова сказать нельзя? Уже и тут слова сказать нельзя? Думаете, ваши дети таких слов не знают? Тогда нечего их сюда приводить! Будет она здесь свои порядки устанавливать!

Мама бледнела, но держалась твердо.

— Вы на меня не кричите! — твердо говорила мама. — Хотите, чтоб я милицию вызвала?

Очередь нехорошо затихала и начинала глядеть на маму очень враждебно. Начинался сильный ропот, гневные выкрики, и какой-нибудь самый нервный пьяница уже пробирался поближе, чтобы высказать свое самое наболевшее, — как вдруг продавщица из-за прилавка перекрывала этот ропот и этот нервный шум своим страшным зычным голосом:

— А ну, тишина! Работать не дают! Вам чего, гражданка? Давайте я вам без очереди отпущу!

Мама получала свою бутылку вина и, не чуя ног, летела из этого нехорошего места куда глаза глядят.

Впрочем, такое случалось крайне редко.

Порядок в самой очереди все-таки соблюдался. Гораздо хуже было с порядком где-то в плохо освещенных местах — возле прилавка, или на углу, у выхода из магазина, или со стороны заднего двора, с улицы Заморенова.

Там вечно стояли какие-то мелкие группы из возбужденных людей, которые нервно пересчитывали деньги, о чем-то спорили, сильно махали руками и вообще беспрестанно колебались.

Теперь, когда таких магазинов практически уже не стало, я вдруг понял, что имели в виду его постоянные посетители, когда кричали моей маме: «Вы нам здесь на указывайте!»

Мама очень боялась ходить мимо этих мелких групп, особенно в темноте.

— Как дадут по голове, и помолиться не успеешь! — в сердцах говорила она, когда темными весенними вечерами мы с ней шли домой, купив в пьяном магазине что-то по крайней необходимости.

Но миновать этот проклятый магазин нам обычно никак не удавалось. Ведь он был дежурный и работал до десяти вечера, а все остальные магазины — только до семи!

— Ну вот именно в дежурном надо водку продавать, — сердилась мама. 

А мне, как я уже говорил, почему-то нравилось ходить с мамой именно в этот отдел и в этот магазин. Почему-то я этих пьяниц почти нисколечко не боялся. Разве что совсем чуть-чуть. Зато и таких людей, как там, я нигде и никогда больше не видел.

Описать их в нескольких строчках, конечно же, совершенно невозможно. Ведь некоторые писатели тратят на это целую жизнь. А у меня такой возможности нет. Да и такого желания тоже.

Как-то раз мы с мамой отстояли длинную очередь в вино-водочном отделе, и мама попросила «Алазанскую долину». Это тогда была большая редкость. Даже некоторые пьяницы, побогаче, брали это грузинское вино — отнести домой. Для какого-нибудь праздника.

Бутылка стоила три рубля шестьдесят семь копеек.

Когда мама, наконец, подошла к прилавку, то выяснила, что ей не хватает двадцать пять копеек.

Очередь сильно заволновалась.

— Ну, сбегай домой, мать! — кричали одни. — Мы тебя потом без очереди пропустим!

— Да уж, пропустите вы! — жаловалась мама, каким-то растерянным голосом. — Это вы сейчас такие добрые. Знаю я вас.

— Мадамочка, раньше надо было думать! — злорадно закричал кто-то высоким голосом. — Освободите жизненное пространство!

— Да я вам принесу! — пыталась уговорить мама продавщицу. — Я тут рядом живу!

Но продавщица была почему-то непреклонна:

— А почем я знаю! Почему я из своего кармана должна выкладывать? Вас много, а я одна!

Видимо, для нее это было принципиально — не давать в долг чужим.

— Господи, ну что же делать? — говорила мама почти в слезах.

— Нечего вам сюда ходить! — крикнул кто-то из глубины эту загадочную фразу, которую я не мог понять всю жизнь. «Куда сюда?» — подумал я.

И вдруг чья-то рука протянула маме двадцать копеек и еще пятак. Мама со слезами благодарности приняла эту добрую руку.

— Я вам отдам! Отдам обязательно! Скажите ваш адрес или телефон! — причитала она.

— Да не надо, чего там! — сказал кто-то и стыдливо отвернулся.

Все посмотрели на него с неодобрением.

А кто-то крикнул:

— Кость, а мне добавь!

И вся очередь страшно захохотала.

Продавщица шепнула:

— Давайте я вам в бумагу заверну. А то у вас банки стеклянные, я вижу. Разобьете еще.

Дома мама дрожащими руками развернула толстую, рваную по краю коричневую оберточную бумагу и вытащила на свет красивую бутылку «Алазанской долины» с непонятной грузинской вязью на синей этикетке. Этикетка, правда, слегка покосилась, но вино все-таки таинственно блеснуло где-то там, в глубине посудины.

— Эх! — сказала мама отцу. — Слушай, давай откроем?

— Ты что? — удивился папа. — Ты же на день рождения кому-то купила?

— Хочу выпить! — упрямо сказала мама и начала искать штопор.

Были похожие магазины, но я старался туда просто не заходить. А проходя мимо нашего — убыстрял шаг

Теперь, когда таких магазинов практически уже не стало, я вдруг понял, что имели в виду его постоянные посетители, когда кричали моей маме: «Вы нам здесь на указывайте!»

Это место — в грязных опилках зимой, в пыли летом, в лужах и слякоти осенью и весной — было их домом, их планетой.

Они приходили сюда всегда.

Здесь на их лицах горел огонь веселья, тоски и радости. Здесь они дрались. Здесь порой засыпали навсегда.

Здесь был их рай. 

Больше никогда я не видел так близко этих людей — и в таком количестве. Со всеми их ужасными лицами, ужасными словами и ужасными отношениями. Были похожие магазины, но я старался туда просто не заходить. А проходя мимо нашего — убыстрял шаг. Практически не поднимал пьяных. И всегда точно знал, сколько у меня осталось денег.

Но до сих пор я вспоминаю пьяный магазин с чувством щемящей грусти. Как будто мне хочется еще хоть раз постоять рядом с ними. Зайти и посмотреть.

Но его больше нет.

Может быть, и слава богу.

Я захожу в «Макдональдс» и беру мороженое с клубничным наполнителем. Стакан кока-колы, кусочки куриного филе с соусом карри и пакет картошки по-деревенски.

Потом ем все это и давлюсь.

Давлюсь и думаю: зачем я сюда пришел? Мне же даже не по пути. 

Когда-то я очень бурно радовался европеизации города Москвы. Я радовался каждой вновь открытой «Шоколаднице». Каждому кинотеатру с долби-сарраунд и жареными кукурузными хлопьями. И даже бутикам я радовался, и ресторану «Пушкин». Пусть будет, в конце-то концов, думал я. Должно же и у нас быть что-то такое!

Но вот сегодня наступил такой момент, что чебуречной я радуюсь больше. Потому что она осталась одна. Одна! — на весь этот двадцатимиллионный город. Нет, есть, конечно, еще потайные шалманы где-нибудь в Бутово и Бирюлево, но пойди до них доскачи.

И я понимаю, почему эта толпа за стоячими столиками в «Рыбачьте с нами» настолько мне дорога, что я чуть не плачу, давясь чебуреками, хотя придет момент, и эта толпа меня, возможно, не пожалеет. Потому что они, как и я, горожане. Они тут выросли. Они тут живут. Они ходят пешком, как и я.

И это важно. Лишая город таких мест, начальство его убивает, медленно, но верно. Когда снесли ларьки, таких мест в Москве стало, наверное, раз в сто меньше. Да, жутковатых, но своих, обжитых, намоленных. Когда снесут пятиэтажки, исчезнет сам этот вид человека, который знаком мне с детства. И вместо него появятся другие люди — они не умеют есть в чебуречных и давать взаймы незнакомому человеку.

И мне не близок этот вид человека.

Нет, не близок. Я его опасаюсь.

Новости

На странице в соцсети, где следователи нашли фотографию, написано, что девушка живет в Кемерове. «В рамках проверки будет установлено, действительно ли женщина является жительницей Кемеровской области, принадлежит ли ей фотография», — говорится на сайте.

Жительница города Кемерово прикурила сигарету от свечи в храме (5 фото) pic.twitter.com/XBtcAixYG4

— Дима SpakeR (@ajlazell) 3 мая 2017 г.

После проверки следователи примут решение. Ход проверки контролирует руководство управления. Ранее в этом году следователи Белгорода возбудили уголовное дело из-за похожего случая: 21-летняя девушка прикурила сигарету от свечи в церкви и опубликовала фотографию процесса. 

Новости

«В результате недобросовестных действий АФК "Система" компания "Башнефть" была лишена косвенного владения акциями нескольких предприятий, в частности, ОАО "БЭСК" и ОАО "Уфаоргсинтез"», — объяснил собеседник агентства.

Он добавил, что «Башнефть» также лишилась права требовать возврата долга «Системы» перед ней, а также части акций, которые погасила «Система». Общая сумма иска составила 106,6 миллиарда рублей.

«Система» управляла «Башнефтью» и другими предприятиями башкирского ТЭКа до их национализации в 2014 году. В 2016 году 50 процентов «Башнефти» купила «Роснефть».

Следователи оценивали дивиденды, которые «Система» получила от «Башнефти» за все время владения ею, в 190 миллиардов рублей. Они хотели потребовать от «Системы» эти деньги, но потом передумали из-за сложной экономической ситуации в стране и для предотвращения негативных последствий для рынка.  

Новости

Интерпол объявил Януковича в розыск по запросу украинской прокуратуры в январе 2015 года. На Украине его обвиняют в государственной измене и посягательстве на территориальную целостность страны.

В апреле президент Украины Петр Порошенко заявил, что у Януковича и его окружения конфисковали 1,4 миллиарда долларов в пользу госказначейства. Порошенко попросил Верховную раду одобрить использование денег для военных нужд. Адвокат Януковича опроверг конфискацию и существование на счетах Януковича таких денег. Он сказал, что на счетах экс-президента арестовали 28 миллионов гривен (1,1 миллиона долларов) и что их не конфискуют. 

Новости

Собянин сказал, что 90 процентов домов, попавших в списки на голосование о сносе, — пятиэтажки. Пока в перечень не вошли около 3,5 тысяч пятиэтажек, но жители этих домов могут попросить управу включить их в программу.

Мэр снова пообещал, что жителям сносимых домов не нужно будет доплачивать за новые квартиры, им будут предоставлять квартиры, равнозначные по числу комнат и равнозначные или большие по площади. Увеличить число комнат можно за доплату.

Собянин опроверг слухи о том, что жителей пятиэтажек будут переселять в удаленные районы, и назвал их провокацией. «Наверно, кто-то хочет "погреться" на этой теме, чтобы жители вышли на улицу и потребовали мэра к ответу, что переселяют непонятно куда. Еще раз говорю: переселять будут в те же районы», — заявил он.