Новости

«Русфонд» собрал на лечение Жанны Фриске свыше 25 миллионов рублей. Певица заключила с благотворительной организацией договор, по которому обязалась тратить деньги только на лечение, подтверждая расходы документами.

Согласно отчетам, представленным в «Русфонд», на лечение артистки в итоге потратили лишь 4,12 миллиона рублей. После смерти Фриске фонд попросил у ее родственников или показать документы, подтверждающие, что оставшиеся 21,6 миллиона рублей пожертвований тоже пошли на лечение, или вернуть деньги. Но близкие певицы отказались, утверждая, что Фриске сама обосновала расходы еще при жизни.

В январе благотворительная организация обратилась в суд и выиграла дело. Деньги должны выплатить родители певицы Ольга и Владимир Фриске, а также ее сын Платон Шепелев в лице законного представителя Дмитрия Шепелева. Адвокат родителей Фриске пообещал обжаловать это решение.

Новости

В первой партии, которая пришла в Россию, было 10 тысяч телефонов. Продажи начались 16 мая. Телефон стоит 3990 рублей.

В «М.Видео» первую партию Nokia 3310 раскупили за несколько часов, рассказала представитель торговой сети Валерия Андреева. Магазин намерен купить еще одну партию этих телефонов.

В «Связном» спрос на Nokia 3310 больше, чем на все другие телефоны, сообщил представитель «Связного» Сергей Тихонов.

Новую кнопочную Nokia 3310 представили 26 февраля в Барселоне. Телефон работает на операционной системе Nokia’s Series 30+, у него есть 2,4-дюймовый цветной дисплей, 2-мегапиксельная камера и слот для карт памяти microSD. В телефоне установлены браузер Opera Mini и игра «Змейка». После подзарядки телефон может проработать 22 часа в режиме разговора и месяц в режиме ожидания. Телефон доступе в красном, желтом, темно-синем и сером цветах.

В феврале 2016 года в России продали чуть меньше 10,9 миллиона кнопочных телефонов, в 2015 году — чуть больше 13 миллионов. В прошлом году доля Microsoft/Nokia в продажах кнопочных телефонов составила 14,4 процента, а в 2015 году — 26,7 процента. Первое место по продажам телефонов с кнопками в прошлом году занимала компания Alcatel (16,9 процента продаж) и Fly (15,6 процента). В общих продажах телефонов и смартфонов в 2016 году на кнопочные аппараты пришлось 29 процентов, в 2015 году — 33,2 процента.

По словам Тихонова, четверть покупателей телефонов все еще предпочитают модели с кнопками. Такие телефоны выбирают те, кому нужны только базовые функции, а также пожилые люди и в качестве резервного телефона.

События проекта

«Сноб» любит Монако, а Монако любит «Сноб»: представители княжества снова приглашают участников проекта на дружескую встречу. На наших прошлых вечеринках мы благодаря шефу-сомелье Доминику Миларди научились разбираться в игристых винах и узнали историю «Русского балета Монте-Карло», у истоков которого стоял знаменитый Дягилев.

www.visitmonaco.com

www.visitmonaco.com

Третья встреча «Сноба» и Управления по туризму и конгрессам Монако будет посвящена «Формуле-1» и пройдет одновременно с Гран-при в Монте-Карло. Мы соберемся на солнечной террасе в самом центре Москвы, будем смотреть прямую трансляцию гонки, а спортивный журналист Мария Командная будет ее комментировать, параллельно рассказывая о нюансах заезда и истории Королевских гонок в Монако. Одним словом, смотреть на состязания пилотов будет не скучно!

28 мая

Отель «СтандАрт», Страстной бульвар, д. 2

Сбор гостей в 14.00

Начало трансляции в 14.50

Дресс-код — cocktail

Хочу пойти

Новости

Чаще всего о неполадках 19 мая сообщают абоненты «Мегафона» и Yota. Проблемы также наблюдаются у «Билайна», МТС и Tele2, на них жалуются по всей европейской части России. Клиенты «Ростелекома» жалуются, что у них не работает интернет с 15 мая.

В «Мегафоне» сказали РБК, что сбои у них связаны с аварией одного из элементов сетевого оборудования. О каком именно элементе идет речь, в компании не уточнили. Из-за сбоя успешность дозвона у абонентов оператора упала на 30 процентов. «Мегафон» посоветовал им пользоваться мессенджерами.

Культура

Первая поездка в Канны — одна из главных вех в биографии кинокритика. И нелегкое испытание тоже. Такой огромный организм, как Каннский фестиваль, требует адаптации и времени, чтобы хоть в первом приближении понять, что же главного там происходит на фоне безумства кинофанатов, ритуальных восхождений звезд по культовой лестнице и ночных гулянок, длящихся до утра. Новички, попав на Круазетт, испытывают настоящий шок. И даже у матерого фестивального волка обязательно выдается день (обычно в середине фестиваля), когда накапливается усталость и — пробив, казалось бы, надежную броню защиты — настигает стресс. Не попал на просмотр, опоздал на важную встречу, повздорил с охраной или, не дай Бог, потерял бедж аккредитации: ветераны пугали молодых, что восстановить его можно только по распоряжению чуть ли не президента Франции.

В Каннах интересно все, однако особое значение имеет конкурс, собранные в нем фильмы и приоритеты жюри, в котором ключевую роль играет президент. Это не просто игра, где назначается победитель, и не только увлекательная интрига, за ней стоит некий глобальный сюжет развития кино как искусства и как медиа.

Поднялся занавес: на сцене стояли все потомки Чарли Чаплина — от знаменитой дочери Джеральдины до пятилетних правнуков. Вперед вышли три мальчика, жившие в разных странах, и приветствовали фестиваль — один по-французски, другой по-английски, третий по-испански

Приехав как журналист впервые в 1990-м, я был уже немного подготовлен к тому, что меня ждет, поскольку за год до этого был аккредитован здесь для отбора фильмов на Московский фестиваль. Тогда же мне удалось попасть в Каннах на открытие — и лучшего я не видел потом никогда и нигде, ни на одном фестивале. Оно было предельно кратким. Поднялся занавес: на сцене стояли все потомки Чарли Чаплина — от знаменитой дочери Джеральдины до пятилетних правнуков. Вперед вышли три мальчика, жившие в разных странах, и приветствовали фестиваль — один по-французски, другой по-английски, третий по-испански. Занавес закрылся, ничего не надо было добавлять. Все гениальное просто.

Кадр из фильма «Синий бархат»

Кадр из фильма«Дикие сердцем»

Кадр из фильма«Твин Пикс: огонь, иди со мной»

Кадр из фильма«Криминального чтива»

1990-й стал важнейшим годом в истории Каннского фестиваля и вошел в нее как «год Линча». В журналистских кругах говорили о том, что четыре года назад каннская комиссия опрометчиво отвергла «Синий бархат», теперь Каннский фестиваль «исправляется»: в конкурсе — «Дикие сердцем» Дэвида Линча. Он и оказывается победителем: до сих пор перед моими глазами Линч, триумфально стоящий на сцене с Изабеллой Росселлини — своей музой, с которой они помолвлены, но скоро расстанутся. Два года спустя Линч вернется в Канны без Изабеллы, но с Дэвидом Боуи и карликом из фильма «Твин Пикс: огонь, иди со мной». В Каннах наступает эпоха триумфов американского независимого кино: пиком этой эпохи станет победа в 1994-м «Криминального чтива» Квентина Тарантино.

Жюри во главе с Бернардо Бертолуччи отдает дань и тому, и другому лагерю, но главным победителем оказывается Линч

А началось все в 1989-м, когда Золотой пальмовой ветвью был награжден фильм американского дебютанта Стивена Содерберга «Секс, ложь и видео». Тогда простейшим объяснением казалось то, что президент жюри Вим Вендерс нашел в Содерберге близкого по духу автора, исследующего вуайеристскую природу кинематографа, получившую актуальное подтверждение благодаря появлению доступного и вездесущего видео. Победу «Диких сердцем» в 1990-м так просто не объяснишь.

Кадр из фильма«Секс, ложь и видео»

Этот фильм — самый яркий образец нового тренда «неоварварства», который сформировался за предыдущее десятилетие постмодернизма. Самый яркий, но не единственный: к этому тренду относится и «Такси-блюз» Павла Лунгина. Противоположный «неоварварам» эстетический лагерь представляют «неоакадемисты». К этой категории фильмов мы, российские критики, отнесли фильмы «Цзюй Доу» Чжана Имоу, «Смертельное жало» Кохэя Огури, «Ностальгия по папочке» Бертрана Тавернье, «Сирано де Бержерак» Жан-Поля Раппно.

Кадр из фильма«Новая волна»

Кадр из фильма«Тайный план»

Кадр из фильма«Посмотри на рай»

Кадр из фильма«Белый охотник черное сердце»

Жюри во главе с Бернардо Бертолуччи отдает дань и тому, и другому лагерю, но главным победителем оказывается Линч. «Дикие сердцем» своей сумасшедшей энергией отодвинули на второй план и перечисленные выше академически спокойные фильмы, и усталую «Новую волну» Жан-Люка Годара, и опыты политического кино: «Тайный план» Кена Лоуча, «Посмотри на рай» Алана Паркера и авторефлексирующий «Белый охотник черное сердце» Клинта Иствуда.

Поздно вечером, почти ночью, я стоял у каннской лестницы и был свидетелем пятнадцатиминутной овации, которую устроила публика Глебу Панфилову и его актрисе Инне Чуриковой

Что касается политики, ее нерв проходит через Восточную Европу. 1990-й – особенный год в отношениях Каннского фестиваля с российским кинематографом. Мир находится под огромным впечатлением от горбачевской перестройки и падения Берлинской стены, он открывает «полочное» кино и ждет появления новых шедевров в советской киноиндустрии, освобожденной от партийной цензуры. Как раз в это время я возглавлял в Союзе кинематографистов конфликтную комиссию, задачей которой было освобождение запрещенных фильмов. Перестройка дала возможность свободно работать лучшим советским режиссерам, таким как Алексей Герман и Глеб Панфилов, открыла дорогу в кино молодым талантам. Она резко изменила и баланс сил в странах — бывших советских сателлитах. В конкурсе 1990 года участвуют чешский «полочный» фильм «Ухо» Карела Кахини и польский  «Допрос» Рышарда Бугайского, и это тоже сигнал времени. Играющая в «Допросе» Кристина Янда награждена за лучшую женскую роль. Всего же в каннских программах 1990 года представлены 10 фильмов из Восточной Европы и 8 — из республик СССР (в 2017-м такую ситуацию трудно даже представить).

Кадр из фильма«Ухо»

Кадр из фильма«Допрос»

Самый большой успех в Каннах советское кино снискало в 1958 году, когда победил фильм Михаила Калатозова «Летят журавли». Этот успех до сих пор не повторился: даже Андрей Тарковский, трижды участвовавший в каннском конкурсе, не завоевал Золотой пальмовой ветви. Не удалось это ни Никите Михалкову, ни Александру Сокурову, ни Андрею Звягинцеву. Однако 1990-й принес россиянам небывалое количество тоже очень почетных наград.

Кадр из фильма«Летят журавли»

Кадр из фильма«Мать»

Поздно вечером, почти ночью, я стоял у каннской лестницы и был свидетелем пятнадцатиминутной овации, которую устроила публика Глебу Панфилову и его актрисе Инне Чуриковой после премьеры эпического фильма «Мать» по роману Максима Горького. А ведь фильм длился 200 минут и кончился за полночь, но зрители не хотели расходиться. «Мать» явно тяготела к «неоакадемизму», а «неоварваров» from Russia with love представлял Павел Лунгин. Ему, дебютанту, впервые выехавшему за границу, достался приз за режиссуру, о котором безуспешно мечтают тысячи кинематографистов мира. А Панфилов был награжден призом «за художественный вклад». Таково было решение жюри, в состав которого входил выдающийся советский российский режиссер Алексей Герман.

Другая русская авантюра того периода: продюсер-пиарщик по имени Измаил Таги-Заде вывез в Канны киноделегацию из России в составе 600 человек. И все — для рекламы своего фильма об Иване Грозном

Кадр из фильма«Лебединое озеро. Зона»

За пределами конкурса, в «Двухнедельнике режиссеров», показывали картину «Лебединое озеро. Зона» украинского режиссера Юрия Ильенко по сценарию Сергея Параджанова. Армянин по национальности и космополит по убеждениям, Параджанов стоял у истоков украинской школы «поэтического кино», а Ильенко, начинавший как оператор, был ее лучшим учеником. Параджанов несколько лет отсидел в советской тюрьме по обвинению в гомосексуализме и умер как раз в 1990 году. Фильм «Лебединое озеро. Зона» отражает его драматический опыт столкновения с тоталитарной системой. И эта картина не осталась без наград: ей присудило свой приз жюри международной критики ФИПРЕССИ (FIPRESCI), в составе которого мне довелось работать. Это было за год до распада СССР, российская и украинская кинематографии считались тогда частью единой советской. Параджанов своей могучей личностью объединял этот культурный многоязычный Вавилон — русское, украинское, армянское, грузинское кино. Уже во время первых этнических стычек на Кавказе он, армянин, выражал свое восхищение мусульманской культурой. В то время и ему, и кому бы то ни было другому трудно, даже невозможно было представить, насколько разойдутся пути России и Украины через четверть века.

Кадр из фильма«Замри, умри, воскресни»

В этом же 1990 году в Канны приехал еще один советский режиссер — тогда никому не известный Виталий Каневский с фильмом «Замри, умри, воскресни». Отсидевший в свое время срок к тюрьме, Каневский выглядел в кепочке немного по-блатному, к тому же не владел иностранными языками. Он оказался в Каннах до начала фестиваля и поселился в порту, подрался, а потом подружился с матросами. В конце концов он попал на советский корабль, который был отправлен в Канны из Одессы одной частной кинофирмой (такие в период перестройки рождались, как грибы). Там Каневского нашли представители фестиваля, и он стал героем дня. Понравился и его фильм, и он сам — своей колоритностью. В Каннах даже закрыли глаза на то, что фильм не первый, а второй в биографии режиссера, и наградили его «Золотой камерой» за лучший дебют. Журнал «Кайе дю синема» включил Каневского в список двадцати «режиссеров ХХI века». После этого он навсегда остался во Франции, но, увы, надежд журнала пока не оправдал. Зато игравшая в фильме главную роль Динара Друкарова стала успешной французской актрисой.

Это было время, в котором смешались советская бедность и новорусское купеческое богатство. Будущие телемагнаты могли тогда, приехав в Канны, жить в съемной комнате на восемь человек с «двухэтажными» кроватями

На одесском корабле шли круглосуточные гулянки. Другая русская авантюра того периода: продюсер-пиарщик по имени Измаил Таги-Заде вывез в Канны киноделегацию из России в составе 600 человек. И все — для рекламы своего фильма об Иване Грозном. Либо шальные деньги решают все, либо произошло чудо: каннская мэрия разрешила в дни фестиваля провести русское конное шествие по Круазетт (после него набережная была сильно загажена) с актером в костюме Грозного и в сопровождении многих известных режиссеров, телеведущих и прочих знаменитостей местного российского масштаба.

Кадр из фильма«Музыка для декабря»

Это было время, в котором смешались советская бедность и новорусское купеческое богатство. Будущие телемагнаты могли тогда, приехав в Канны, жить в съемной комнате на восемь человек с «двухэтажными» кроватями. Но уже в 1995 году премьеру фильма Ивана Дыховичного «Музыка для декабря» в течение всего фестиваля праздновали на специально снятой яхте с невероятным русским разгулом.

После 1990 года интерес к российскому кино на фестивале, как и во всем киномире, значительно упал. Россия не оправдала надежд на новый художественный взрыв

Русские — и старые, и новые — любят Лазурный берег и Канны, в частности. Однако уже давно российское кино не хватает звезд с каннского неба: после 1990 года интерес к нему на фестивале, как и во всем киномире, значительно упал. Россия не оправдала надежд на новый художественный взрыв, как было во времена Эйзенштейна и Тарковского. Остается надеяться на новую перестройку.

Новости

Решение о закрытии уголовного дела об изнасиловании было принято после допроса Ассанжа в ноябре 2016 года в посольстве Эквадора в Лондоне.

Если шведская прокуратура не начнет новое расследование против Ассанжа, ему больше не будет грозить экстрадиция в Швецию. Однако теперь власти Великобритании могут получить прямой запрос об экстрадиции Ассанжа от США.

Прокурор Мариан Ню отметила, что прокуратура может возобновить расследование, если Ассанж вернется в Швецию до августа 2020 года, то есть до истечения срока давности по делу об изнасиловании. Сейчас у прокуратуры «нет никаких причин продолжать предварительное расследование, поскольку нет возможности обеспечить личное присутствие» Ассанжа в Швеции.

В 2010 году сотрудница одной из шведских благотворительных организаций обвинила Ассанжа в принуждении к действиям сексуального характера и домогательстве. В 2015 году прокуратура прекратила расследование против него по этому эпизоду из-за истечения пятилетнего срока давности. Расследование по подозрению в изнасиловании Ассанжа другой шведки продолжалось до этого дня.

В 2012 году австралиец Ассанж попросил убежища в эквадорском посольстве в Лондоне, чтобы избежать экстрадиции в Швецию. Он отвергает обвинения и называет их политически мотивированными. Больше всего он боялся, что Швеция депортирует его в США, где ему грозит до 35 лет тюрьмы или смертная казнь за публикацию секретных документов Госдепартамента. 

Колонки

Важнейшим из искусств для нас является… Нет, не кино. Вот, например, Владимир Мединский, человек, предположительно, в кино понимающий и лично причастный к созданию многих патриотических киношедевров, сказал в четверг депутатам Государственной думы: «Представьте себе, что американские автомобили будут продаваться в автосалонах наряду с отечественными, будут стоять рядом и стоить одинаковую сумму. Сейчас билет на голливудский и отечественный фильмы стоят одну и ту же сумму — 230 рублей». Как яснее выразить мысль, что кино наше — неконкурентоспособная дрянь, даже и не придумать (и прошу друзей, имеющих отношение к кинопроизводству, заметить: мысль это не моя, а министра, у которого иные даже деньги берут на свои творения). В общем, с кино какая-то беда, цирк давно переехал в парламент, и я даже не знаю, что теперь для нас является важнейшим из искусств. Но зато знаю, что́ для нас, а вернее, для тех, кто нами правит, является важнейшей из ценностей.

Важнейшей из ценностей современной России является суверенитет. Суверенитет едва ли не в каждой длинной речи, по какому бы поводу она ни произносилась, поминает сам президент. Все его приближенные, от сиятельных силовиков до слюноточивых депутатов, тоже о суверенитете говорить не устают. Необходимостью защитить суверенитет оправдываются почти все умопомрачительные запреты (помимо разве что тех, которые оправдываются необходимостью защитить детей). Неспособность сохранить собственный суверенитет — едва ли не главный грех, который ставят в вину соседям, возможно, он даже страшнее фашизма.

Если за речами радетелей о суверенитете следить внимательно, то можно заметить, что представления их об этой главной ценности, в общем, близки к словарному определению. «Полная независимость государства в его внутренних делах и в ведении внешней политики», — говорит учебник. «Право творить все, что в голову взбредет, как внутри страны, так и вне», — намекают хозяева. И не только намекают, но и творят, особенно, конечно, внутри.

Самым влиятельным журналом на территории РФ остается малотиражный французский журнал с картинками — «Шарли Эбдо»

Но вот ведь какой парадокс: трудно вообразить себе людей, более зависимых при этом от чужого мнения, от внешней оценки, более трепетных и ранимых. Более, страшно, сказать, несуверенных.

Самым влиятельным журналом на территории РФ остается малотиражный французский журнал с картинками — «Шарли Эбдо». Стоит его редакторам, раз этак примерно в полгода, вспомнить о России, как депутаты, министры, представители силовых ведомств и региональных властей выстраиваются в очередь к микрофонам, чтобы разоблачить, заклеймить и опровергнуть клеветников. То же, впрочем, касается и любого европейского или американского таблоида — таблоиды много пишут о России теперь, едва ли не каждый день находится повод для разоблачений и опровержений. Выборы чужого президента за океаном занимали наше ТВ, наших политиков и даже тех, кто участвовал в выборах в наш парламент, куда сильнее, чем эти самые выборы в наш парламент. Насколько важнее дел российских для всех, кто вовлечен в работу государственной пропагандистской машины, дела украинские, тоже объяснять не приходится. Среднестатистический россиянин, чья картина мира формируется телевизором, о происходящем в Киеве осведомлен намного лучше, чем о происходящем в Москве. Львов ему если и не роднее, то понятнее Архангельска.

В общем, возникают с главной ценностью какие-то неприятные, можно даже сказать, мучительные вопросы. Где же она у этих зависимых, затравленных людей, которые составляют государство, — обещанная словарем «полная независимость»?

Ответ, как и положено жителям страны фетишизированного суверенитета, придется искать вовне, например, в истории с блокировкой российских интернет-ресурсов по указу президента Украины Петра Порошенко. Что мы видим? Мы снова видим очередь из людей, клеймящих, разоблачающих и так далее. Рыдающих над оскверненной свободой слова и вопиющих о попранных правах. Кто стоит в этой очереди? Ба, знакомые все. Те самые деятели, благодаря которым в России словосочетание «свобода слова» стало неприличным, напоминание о правах граждан — уголовно наказуемым, а процесс блокировок сайтов — поточным производством. Речь, кстати, не о том, насколько мудро поступил президент Украины, — на мой взгляд, не особенно мудро, но пусть с его поступками разбираются жители его страны. Речь исключительно о делах наших, внутренних. Могли бы ведь не ломать комедии, а просто скостить налоги видному видеоблогеру Алишеру Усманову, который для запрещенных Киевом Mail.Ru и «ВКонтакте» — не чужой человек. Но нет, рыдают, бьются, клеймят.

Вот она — тайна российского суверенитета. От кого они независимы? От нас

Потому что они полностью независимы от собственных слов. Они — независимы, а мы нет. Они — государственные люди, а мы — их. Их слова для них не имеют веса, а для нас — весомее любой гири. Их слова превращаются в законы, по этим законам они нас карают. Первый канал может показать подробную видеоинструкцию о том, как правильно обходить блокировку любого сайта. А ваш сайт заблокируют, если вы такую инструкцию разместите у себя. И это только один из поводов для блокировки, Роскомнадзор этих поводов знает больше, чем Остап Бендер и Минфин — способов сравнительно честного отъема денег у населения. Вы на собственной страничке в не запрещенной на территории РФ социальной сети «ВКонтакте» можете вместе с депутатами поскорбеть о попранной Порошенко свободе слова, но если вдруг станете скорбеть как-то неаккуратно, вас запросто могут посадить. Ну и, чтобы от проблем, связанных с правами и свободами в интернете, чуть отойти, давайте просто вспомним, насколько независимо, насколько суверенно, например, выстраивает свои отношения с собственностью жителей столицы московская мэрия в рамках так называемой программы реновации.

Вот она — тайна российского суверенитета. От кого они независимы? От нас. В главе третьей Конституции Российской Федерации зачем-то сказано: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». Но одно дело — источник, и совсем другое — ответ на вопрос, кто из этого источника пьет. Ну, а кто и кого в этом источнике имеет право топить — дело совсем уж третье. Впрочем, о неудобствах, связанных с Конституцией, и печальной судьбе, которая, видимо, ждет здесь этот по-своему даже любопытный образец научно-фантастической литературы, говорить уже доводилось.

Новости

Проблемы с работой «Мегафона» возникли и у сотрудников «Сноба». С части смартфонов с SIM-картой «Мегафона» не удается ни зайти в интернет, ни позвонить, на части не работают звонки, но работает интернет. 

В соцсетях «Мегафон» отвечает на жалобы пользователей: «Уже исправляем. На текущий момент наблюдаются массовые сложности со связью. Приносим извинения за доставленные неудобства».

О неполадках сообщают в Москве, Самаре, Нижнем Новгороде, Уфе, Казани, Тольятти, Санкт-Петербурге, Рязани, Саратове и Краснодаре. Со сбоями работает и оператор Yota, который пользуется сетью «Мегафона».

События проекта

Eataly — это известный гастрономический кластер, включающий в себя рестораны с кухнями разных регионов Италии, пивоварню, камеры вызревания сыров и маркет высококачественных продуктов из всех уголков полуострова. Основная цель проекта — увеличить количество тех, кто осознанно подходит к своему питанию, выбирая высококачественные итальянские продукты и внимательно относясь к тому, откуда берутся и как обрабатываются ингредиенты. Сеть Eataly стала гастрономической Меккой для гурманов в Турине, Мюнхене, Нью-Йорке и других городах мира: по выходным там собираются местные фудис, проходят выставки и гастрономические мастер-классы. И вот наконец сеть открывается в России.

Eataly в Москве займет целый этаж нового гостиничного комплекса «Киевский». В день открытия гостей ждут дегустации в 5 ресторанах, 2 кафе и 11 барах, итальянская музыка и встреча с основателем проекта Оскаром Фаринетти.

25 мая

Гостиничный комплекс «Киевский». Ул. Киевская, д. 2 (рядом с ТЦ «Европейский»)

Начало в 19:00

Хочу пойти

Новости

Право на бесплатное пользование общественным транспортом в кантоне дает билет Ticino Ticket. Туристы, которые останавливаются в отелях, молодежных хостелах и кемпингах кантона, получают Ticino Ticket при заселении, и он действует до конца дня их отъезда из региона.

Для держателей билета также действуют скидки на оплату 31 активности для туристов в кантоне. В предложение входят билеты на фуникулеры на самые популярные вершины и посещение основных достопримечательностей, таких как замки Беллинцоны и острова Бриссаго. Судоходная компания озера Лугано также участвует в проекте и предоставляет скидку в 25 процентов. Обо всех бонусах Tichino Ticket можно узнать здесь.

Новости

Хилько обвинили в нарушении правил сбережения вверенного для служебного использования оружия. Он попросил судью ограничиться для него минимальным наказанием. Гособвинение попросило оштрафовать солдата на 50 тысяч рублей.

Суд учел, что Хилько впервые привлекли к уголовной ответственности, что командование его части характеризует его положительно и что он был участником боевых действий. В итоге судья не стал взыскивать с него запрошенные 50 тысяч рублей и оштрафовал на «минимальную сумму». Сумма штрафа не уточняется. Хилько разрешили вернуться к военной службе.

В качестве максимального наказания по статье 348 Уголовного кодекса, по которой судили Хилько, предусмотрено заключение на два года, минимального — штраф до 80 тысяч рублей.

Хилько в составе своей дивизии участвовал в обеспечении боев в Сирии. Он принимал грузы, которые поступали на базу ВМФ в Тартусе, и под своей охраной доставлял их адресатам. Во время очередной погрузки Хилько забыл снять автомат, который повесил на борт грузового «Урала». В дороге оружие потеряли.

Новости

Здание подожгли в ночь на 19 мая. Во время пожара сгорели кабинеты второго этажа следственного отдела, в которых находились уголовные дела. Следователи считают, что здание подожгли, именно чтобы сжечь дела и избежать ответственности.

Пожар распространился на 150 квадратных метров. Его потушили за два с половиной часа. После поджога возбудили уголовное дело об умышленном уничтожении имущества путем поджога. 

Культура

Литература

Фото: Arterra/GettyImages

По стеклу косо ползли прозрачные полоски, точно живые, а вода за стеклом была светлее неба.

За соседним столиком пили минералку уставшие друг от друга немолодые люди; он в клетчатой фланелевой рубашке и пухлом жилете, она в свитере под горло и пухлом жилете, оба высокие, сухощавые, с белыми ровными наверняка искусственными зубами. У нее зубы торчали чуть вперед. У него были очки в металлической оправе.

Тихое самодовольство, смирение, печаль, у него повышенная кислотность, у нее давление, будущее схлопнулось до слепящей точки, еще одна поездка или даже две, но не на юг, не на юг, там слишком жарко.

Путешествия — последнее утешение, потому что мир щедр и равнодушен; Фьорду все равно, сколько у тебя морщин.

Дальние горы словно поросли темно-зеленой шерсткой.

Скалы, домики с красными крышами, лодки в заливе; на фоне слежавшихся плотных туч фонари на мачтах светились как новогодние мандаринки.

Кто-то живет здесь, ходит на этих лодках в море, просто так, потому что дедушка был рыбак и папа был рыбак, бросает мокрый канат, швартуется у причала, спрыгивает на мокрые доски, возвращается в этот белый домик… резиновые высокие сапоги, плащ-дождевик. Смеется, вешает плащ на крючок в прихожей. В доме тепло и пахнет выпечкой.

Садится в кресло, берет пульт, включает телевизор и думает — скучно-скучно-скучно…

Наверняка, наверняка думает.

Она допила кофе и встала. Пожилая пара встала тоже, теперь было видно, что женщина опирается на палки-ходунки.

*

Жаль, она не видела китов. Она читала, что иногда здесь можно увидеть китов.

Теперь небо было фиолетовым, с яично-желтой полосой у горизонта. В белых домиках меж темными стволами появились маленькие квадратики света. Бортик, за который она цеплялась короткими сильными пальцами, сделался сырым и холодным.

— Китов высматриваете?

Она обратила на него внимание еще за обедом, потому что их группу кормили в один заход. Потому что он был без пары. Это как с музеями. Сплошь одни только женщины. Разве что какая-нибудь мужа вытащит, и он таскается за ней, весь такой томный.

— Их не будет, — сказала она, не поворачивая головы.

— Откуда вы знаете?

— Я невезучая, — надстройка заслоняла от ветра, но слова все равно уносило прочь, они прыгали по волнам, точно пущенные ловкой рукой плоские камешки, — при мне никогда ничего не происходит.

— Бросьте, — сказал он, — вы все выдумываете. Просто киты ходят своими путями.

— Ни китов, — она покачала, — ни северного сияния. Ни, я там, не знаю… зеленый луч, да? Что еще бывает?

Она как бы увидела себя со стороны, тяжелая линия подбородка, редкие волосы, неровно, неумело подведенные глаза. Выпрямись, уродина, уродина, сказала она себе. Разверни плечи. И подбородок выше. Какая разница, что он подумает, он сейчас уйдет и ты больше его никогда не увидишь.

— Вы страшная разрушительная сила, — на переносице у него был след от очков. А кольца на пальце не было. Вдовец? Не женат? Если до сих пор не женат, то наверняка со странностями. — вас никуда нельзя пускать. Что вы вообще здесь делаете?

— Спасаю мир, — сказала она.

*

В первом классе она с удовольствием подписывала свои тетрадки. «Сумарокова», выводила она, и буква «у» получалась с красивым хвостиком, и был в этом слове и сумрак и рок, и что-то такое лиловатое, как бы такое быстро темнеющее небо с закатной полосой внизу, и когда ее вызывали к доске, она шла как настоящая Сумарокова, высоко задирая подбородок и потряхивая туго заплетенными косами.

Была долгая теплая осень, и они ходили с бабушкой в парк над большой рекой, собирали букет из золотистых и красных кленовых листьев и кормили белок. Белки прибегали, если постучать орехом об орех.

Улицы сбегали с холмов к огромной неторопливой реке с белыми песчаными островами, густо поросшими ивняком; вечером по выгнутому, точно кошачья спинка, мосту протаскивали светящиеся бусины железнодорожного ожерелья, огоньки бакенов висели над темной водой и в темной воде плясали их рубиновые двойники. Река была всегда и это было словно обещание бессмертия.

Потом деловитые люди в черных куртках куда-то понесли большой шкаф и диван, и в квартире стало неожиданно пусто, но желтые листья все еще светились на черном асфальте, хотя на них отпечатались чужие рубчатые подошвы и ей вдруг показалось, что это не она идет, аккуратно ставя ноги в новых, но уже тесноватых ботиночках так, чтобы не наступить на желтое и красное, а улица уносится у нее из-под ног, словно ее выдернули одним резким движением, как ковровую дорожку. Если она ухватится за серо-зеленый гладкий ствол рябины, которая стремительно, точно в окне поезда проносилась мимо, она сможет удержать все на месте, подумала она, но бабушка сказала — ты идешь или нет, и она поплелась за ней и от отчаяния и злобы наступила на беспомощно распластанный на асфальте желтый лист…

В поезде чай в стакане подернулся мелкой рябью, за окном понеслась назад река со всеми ее островами (рубиновые огоньки речных бакенов почему-то расплывались и двоились), потом сосновый лес, потом чужие освещенные изнутри домики, палисадники с побуревшими астрами, и еще какие-то кирпичные, длинные, с заколоченными окнами, и все это уходило, уходило, уходило назад, и даже когда поезд остановился на станции, по которой гулко катился чужой механический голос, асфальт перрона продолжал куда-то двигаться, двигаться, двигаться, и она закрыла глаза, а когда открыла, увидела за полузадернутой розовой шторкой косо пролетающий мелкий снег, и снежные языки, ползущие меж голыми деревьями…

И она отвернулась к обитой линкрустом стенке купе и закрыла глаза.

Перрон, серое небо, серые дома, какая-то машина, в которой ее укачивает, чужая пустая квартира, пупырчатые обои с повторяющимся рисунком, бабушка что-то говорит, мама что-то говорит, чужой мужчина, которого надо теперь называть «папой» тоже что-то говорит, но в ушах вдруг начинает гудеть-гудеть, и она садится на чемодан в прихожей и мама прикладывает к ее лбу ладонь и говорит «ох ты», и она закрывает глаза, а когда их открывает, через долгое-долгое время, она лежит в сбитой, неудобной постели и в окно льется серый холодный свет.

За окном занесенная снегом песочница и серые стены других домов, и черные окна, и снег, а больше ничего. И она отталкивается от холодного подоконника и бредет босиком по шершавому полу обратно в кровать и ложится лицом к стене в мерзких букетиках и плачет.

*

Вместо пирожковой на угловом доме светилась нелепая вывеска «Цветы». Сколько можно этих «Цветов», вон напротив тоже «Цветы». Цветы и аптеки, цветы и аптеки. Три зеленых креста на квартал. Зачем?

А по дороге с работы так было хорошо посидеть в пирожковой, глядя, как под одиноким фонарем снег из розового делается синим, выпить чашку горячего бульона и съесть горячий пирожок с картошкой. Тем более, дома она больше не пекла, потому что дрожжевое тесто, которое так хорошо поднималось, перестали выпускать, а сама она ставить тесто ленилась. Может, и к лучшему — этой осенью она не смогла втиснуться в свои любимые брюки.

Она всегда оставляла свет в коридоре, чтобы не возвращаться в темный дом, но оказалось, пока ее не было, лампочка перегорела. Оставляя мокрые следы она в темноте прошла в комнату. Конечно же запасной лампочки не нашлось, и нужно либо выходить обратно в темноту, либо плюнуть на все, и купить лампочку завтра по дороге с работы. Но это значило, что она опять вернется в темный дом.

Ей казалось, что зима теперь будет всегда. Она ненавидела зиму.

Хозяйственный был буквально рядом, на самом деле не хозяйственный, а что-то вроде маленького супермаркета. Бывают маленькие супермаркеты? Тут как раз она покупала то дрожжевое тесто, которое потом перестали выпускать и черничный йогурт, который тоже пропал, едва она успела его распробовать.

Она спешила и потому поскользнулась на оледенелой кафельной плитке крыльца, и растерянно остановилась, увидев пустые стойки, покосившиеся башни коричневых картонных коробок и кассиршу Фатиму, которая, нахмурив густые черные брови, стояла посреди вызывающе голого помещения, и что-то нервно пересчитывала на калькуляторе.

— Аптека, — Фатима блеснула золотым зубом, — теперь тут будет аптека. Слышала, да?

— А… — растерянно спросила она, — как же лампочки? Я хотела купить лампочки.

— Все, — сказала Фатима, — нет никаких лампочек. Слушай, ты иди, иди. Мы закрыты.

И покачивая тяжелыми восточными бедрами, двинулась к двери, чтобы повесить табличку «закрыто», которую забыла перевернуть от расстройства.

Дома она разделась в темной прихожей, торопливо проглотила вчерашние слипшиеся пельмени и включила компьютер, чтобы найти то, что ей надо.

*

Она проболела все первое полугодие, и учительница-пенсионерка с выкрашенными в ярко-рыжий цвет волосами (и почему это старухи всегда красятся в рыжий?) ходила к ним на дом, чтобы дать ей программу второго класса. Песочницу в окне заметало серым снегом, вдалеке слышался постоянный, неумолчный шум большого шоссе; когда она забывала про шоссе, ей казалось, что там, за черными лысыми деревьями шумит море. Она думала о том, как вырастет и уедет отсюда, потому что ну невозможно же прожить здесь всю жизнь, и опять будет город над рекой и крутящиеся огни в воде и перламутровое, переливчатое небо, и обещание чуда, от которого у нее все замирало в животе.

После каникул, которые были каникулами только для тех, кто ходит в школу, а для нее еще одним длинным тоскливым серым слипшимся зимним днем, она натянула шерстяное, на вырост купленное платье, колготки с жесткими швами и колючие тесноватые рейтузы, которые ей запретили снимать, потому что на улице мороз, а она только-только выздоровела. Но когда она присев к подоконнику, залитому пустым серым светом, начала аккуратно выводить на обложке тетрадки свое «Сумарокова», оказалось, что она теперь вовсе не Сумарокова, а какая-то Голомозова, и с этим ничего нельзя было поделать. Ради того, чтобы жить в столице, сказала бабушка сухим жестяным голосом, можно побыть и Голомозовой, тем более, фамилии не остаются с девочками надолго, потому что девочки выходят замуж.

А когда я выйду замуж, спросила она, и бабушка сказала, что скоро, потому что вообще время бежит так, что просто ужас какой-то.

*

— Мы все спасаем мир, — сказал он, — ну то есть, пока каждый из нас живет, мир существует, верно? Хотя это, конечно, солипсизм.

Он был из тех, кто лысеет со лба, то есть, везучий. Ну, хотя бы в этом.

— Тогда бы он был гораздо лучше, — она покачала головой, — для каждого из нас, я имею в виду. Мы бы видели только то, что нам нравится, верно? Нет-нет. Я думаю, это матрица. Сидит кто-то и программирует. Может, не один. Может, команда. И они честно говоря, так себе программисты. Потому что, ну, бывают глюки. Например, одно и то же событие повторяется два раза. Или наоборот, как бы дырка. Ну нет события, не случилось, а последствия есть… как будто было. Приходится латать, накладывать патчи. Иногда даже, ну, видно, где патч.

— Вы много фантастики читаете, — сказал он миролюбиво.

— Когда-то читала, — сказала она, — потом разлюбила. Она вся какая-то одинаковая.

Мимо проплыла еще одна поросшая лесом гора с горсткой белых, подсвеченных изнутри домиков. Интересно, они на самом деле есть? Не может быть, чтобы в мире было так много всего. Тем более, их можно и не прописывать подробно.

— А по специальности вы кто, если не секрет?

— Технический переводчик. Немецкий, английский.

— Нравится работа?

— Нет.

Она, видимо, сказала это резче, чем хотела, потому что он растерянно моргнул.

— Зато, — сказал он, — у меня определенное предчувствие, что вам понравится глинтвейн. Тут, холодно становится, честно говоря.

Спину, сказала она себе, спину прямее. И улыбайся, улыбайся. Все равно все скоро кончится.

— В принципе, — сказала она, — можно попробовать.

*

Когда она слышала — Голомозова, к доске! — она не сразу понимала, что это ее. Тогда ей говорили — Голомозова, ты что, уснула? — и она неуклюже топала по проходу, слыша, как хихикают за спиной чужие дети, с которыми она никак не могла подружиться. Она приучилась втягивать голову в плечи, и словно от этого вдруг отяжелела, раздалась в боках и талии, и разучилась становиться на мостик и срывалась с перекладины, и мужеподобная, коротко стриженная тетка в адидасовском трико орала на нее, уперев мускулистые руки в бока, и от этого она еще больше втягивала голову в плечи и нервно теребила кончик тяжелой косы. У нее была прекрасная тяжелая коса и бабушка, бывшая, как уверяла, балерина, оставившая сцену ради семейного счастья, заплетая ей эту косу каждое утро — как она любила, туго-натуго, — жестяным голосом говорила, что у женщины всегда остаются глаза и волосы.

Она любила свои волосы, тяжелые и блестящие, с редким золотисто-красным отливом, и вечерами, расплетая косу, пропускала сквозь пальцы гладкие шелковистые прядки, радуясь их тяжести и гладкости и шелковистости. Сидя над тетрадкой, надписанной ненавистной фамилией, она воображала, как он — неважно, кто он, просто он, скользя равнодушным взглядом по толпе, вливающейся в черную глотку метро, вдруг заметит роскошную, каскадом льющуюся каштановую гриву, и ускорит шаг, и окликнет, и… дальше этого «и» она заходить не отваживалась, но в животе замирало

— Погоди-ка, — сказала бабушка, — что это такое? Аня, глянь-ка сюда.

Она еще не поняла в чем дело и почему бабушка и мама разглядывают ей макушку, разбирая пряди. Даже не успела встревожиться, а так и сидела, машинально гладя котенка, которого ей подарили на день рождения; она вообще-то хотела собаку, но собаку, хором твердили мама и бабушка, некому выгуливать. Полосатый котенок, с четким темно-серым «м» на светло-сером лбу, как-то сразу понял, что она и есть его хозяйка, и вспрыгивал ей на колени всякий раз, стоило лишь ей усесться.

Она была уже одета для школы, форма вдруг стала жать подмышками и сделалась слишком короткая, шли слухи, что с будущего года ее вообще отменят, вот хорошо бы, песочницу во дворе сплошь засыпало длинными зелеными сережками, но бабушка, крепко держа ее за руку, повела не в школу, а в белую приземистую поликлинику, где в коридорах сидели и переговаривались, поджав губы, страшные старухи, но в тот кабинет, куда повели ее, очереди не было.

Голова вдруг стала очень легкой, затылок неприятно холодило, тяжелые пряди, когда она рискнула открыть глаза, лежали на полу кучкой, как будто пустая лисья шкурка. В голову ей втерли какую-то липкую мазь и она так и шла обратно — с непристойно голой головой, в облаке мерзкого липкого запаха, изо всех сил втягивая шею в плечи.

Дома остро пахло чем-то химическим и котенок не вышел ее встречать. Он выскочил, когда она выносила мусор, сказала мама, глядя ей в глаза, просто взял и выскочил, это все-таки не домашний кот, полосатые никогда не становятся по-настоящему домашними.

Она неделю еще каждый день после школы, и вечером, перед сном, заглядывала во все подвалы в их доме и в соседнем доме и в еще двух поблизости, но котенка так и не нашла, и бабушка в конце концов убрала лоточек в туалете и мисочку в кухне. В школу она пошла в косынке, и ей казалось, что все на нее смотрят и смеются, хотя на самом деле всем давно уже было на нее наплевать. Волосы в конце концов отросли, но сделались какими-то другими, тонкими и словно бы липкими, их приходилось мыть каждые два дня, бабушка приходила в ванную с раствором уксуса в баночке и лила ей на голову уксус, потому что от этого волосы делаются лучше, и она жмурилась, потому что едкий раствор щипал глаза.

*

Две не первой молодости девушки — лосины, норвежские свитера — делали селфи, растягивая в улыбке надутые губы. Пожилая пара вновь была тут, точно не наши, наши в таком возрасте так не выглядят, наверное, немцы или скандинавы. Между ними стояла гладкая как артиллерийский снаряд, чуть запотевшая бутылка белого вина, красное вино наверное врач не рекомендует. Состоятельные люди, наверное, вино тут в баре дорогущее.

Глинтвейн тоже был не дешевый, впрочем. Она сразу и решительно заплатила за себя и теперь, точно в кино, отпивала понемногу и смотрела, как между черным небом и черным морем на черной горе проплывает мимо одинокий огонек.

Вот так сидеть за столиком и пол чуть подрагивает, и волны за бортом и глинтвейн, а рядом сидит симпатичный спутник…Ладони у нее стали влажные и она украдкой вытерла их о джинсы.

— Первый раз на этом маршруте?

Может, ну, искатель мимолетных приключений, ни к чему не обязывающих, чтобы расстаться и не помнить, не рвать сердце? В таких круизах полно одиноких несчастных теток, которые изо всех сил стараются казаться счастливыми, и постят, постят, постят фотки в инстаграмм…

— Да, — сказала она, — первый.

— Ну и как вам?

— Красиво, — сказала она осторожно.

— А я, знаете, каждый отпуск сюда выбираюсь, — он придвинулся к ней. От него резковато пахло туалетной водой, очень мужской запах и скорее неприятный. Зачем он так сильно душится? — Идеальный отдых. Идеальный ландшафт. Ничего чрезмерного, все такое… ну, я не знаю, человеческое, что ли. И тянет сюда и тянет, знаете, как бывает?

— Да, — сказала она слишком резко, сделала слишком большой глоток, закашлялась и отвернулась.

— Вы тоже захотите сюда вернуться, вот увидите.

— На свете много красивых мест, — она, наконец, перевела дыхание, — и в каждое хочется вернуться.

— И вы возвращаетесь?

— Нет.

— Любите разнообразие? Мне, знаете, так не показалось. Мне показалось, что вы очень, как бы это сказать… очень устойчивый в своих привязанностях человек. От этого, знаете, все беды. Оттого, что человек не может отпустить себя. Дать себе волю.

Точно. Искатель приключений. Легких, ни к чему не обязывающих связей. Сошлись, разошлись… Это же хорошо, сказала она себе, это можно. Ты его больше никогда не увидишь, это можно.

— Вы сказали, что спасаете мир…

— Это я пошутила.

Старики за соседним столиком теперь тянулись друг к другу через столик, их руки сцеплены на белой скатерти, словно бы на спиритическом сеансе. Почти пустая бутылка вина тихонько подрагивала в такт работе машины. Девчонки, что делали селфи, поднялись и ушли на палубу, в панорамное окно она видела их темные фигуры на фоне проплывающих огоньков. Огоньков сделалось больше, чем раньше, они, наверное, уже подплывали к городу.

Появилась и встала у барной стойки еще одна женщина, прядки волос не по возрасту подкрашены синим, зыркнула в их сторону завистливым глазом…

Он чуть наклонился к ней; его окружало мягкое облако тепла, и теперь она как бы была заключена в это облако. Как это он скажет, гадала она — тут становится холодно, пойдем ко мне? Или пойдемте к вам? Или ей надо подать какой-то знак, ну, намекнуть как-то…

Из носа у него торчал волос. Хотя вообще-то было видно, что он следит за собой. Просто, наверное, не заметил.

— Вы очень напряжены, — сказал он.

Заметил, что она опять украдкой вытерла ладони о джинсы?

— И не любите себя. Я же вижу. А это неправильно. Не любить себя.

Не любить себя, подумала она, единственный способ уцелеть.

— Все беды оттого, что люди не любят себя. Замыкаются, каждый в своей скорлупе. Это все жизнь в большом городе. Когда людей слишком много, возникает естественное желание выгородить себе какое-то личное пространство, но вы понимаете, это неправильно. Неправильная установка. Нужно не защищать свое личное пространство, а конструировать межличностное.

Слишком скучно, слишком гладко, но какая разница? Вот сейчас скажет, что они оба одиноки, а человеческие связи… или что-то в этом роде.

— Это так просто не дается. Нужно работать над собой, конечно. Я же вижу, у вас застарелые проблемы. Вот, скажем, вы сказали, что не любите свою работу. Почему не подыскали себе другую? Вам же, наверное, хотелось чем-то заниматься? Какая-то мечта?

— Хотела быть синхронистом, — сказала она, — переводчиком-синхронистом.

Она в строгом черном костюме, в белой блузке, деловито идет на свое место, пока другие серьезные люди, тоже в темных костюмах, в дорогой обуви, рассаживаются за круглым столом, место каждого обозначено флажком.

— И что?

Она пожала плечами.

— Наш факультет слили с другим факультетом. Какая-то… оптимизация. Они перестали готовить синхронистов.

— Вы просто сдались, вот что я вам скажу. Отказались от дальнейшей борьбы и плывете по течению. Вам, наверное, кажется, что мир настроен против вас?

Звук мотора вдруг сделался очень громким. Она едва могла расслышать, что он говорит.

— Знаете, я давно за вами наблюдаю. Я не первый раз сталкиваюсь с таким… таким неправильным, в корне неправильным отношением к себе. Но это поправимо. Даю вам слово. Все можно изменить. Жизнь можно изменить. Просто нужен кто-то, кто поможет. Вовремя протянутая рука. Нужен коучер. Специалист.

Белые пальцы порылись в нагрудном кармане, достали бумажник.

— Вот моя визитка. Как вернемся, сразу свяжитесь. Сразу. Договорились? Знаете, меня всегда удивляло, почему женщины готовы тратить столько денег на косметолога… на парикмахера… и жалеют на психолога. Хотя это, ну как зубы каждый день чистить… совершенно, совершенно необходимая вещь.

Она машинально взяла визитку. Визитка была белая и твердая.

— Договорились? — повторил он, улыбнулся, встал, отодвинул стул, — я понимаю, спасать мир это архиважно, но почему бы заодно и не помочь самой себе, да?

Она молчала.

На дне кружки из-под глинтвейна остались размокшие розовые кусочки непонятно чего.

Она тоже поднялась, все еще стараясь держать спину как можно прямее, и оттого споткнулась, выходя из салона.

*

Ветер, дующий с моря был неожиданно теплым. Море чуть светилось, и от всего этого замирало вот тут.

Мало ли что нет китов, это ничего, сказала она себе. Это ничего.

Они миновали маяк, чистый рубиновый свет на миг вспыхнул на ее пальцах, цепко сжимающих поручень, на обгрызенных ногтях с облупившимся яблочно-зеленым лаком. Рано или поздно придется разжать руки и отпустить. Как всегда. А наутро — мощеные узкие улочки, и дома, крытые черепицей, и рыбный рынок, а там, дальше, фонарики на мачтах, и сверкающий залив, и синие горы в солнечных заплатах… Еще одно прекрасное, прекрасное место. Странно, что люди, живущие среди такой красоты, могут быть несчастливы, но, наверное, могут. Она читала, тут высокий процент самоубийств.

За стеклом, в салоне двигались цветные тени и точечные светильники путались в слабой паутинке расходящихся золотистых лучей. Этот стоял у стойки, крутил в длинных пальцах чашечку кофе, рядом с ним глупая, доверчивая тетка с синими волосами улыбалась так, словно заполучила целый мир.

Ну конечно, столько одиноких женщин. Столько потенциальной клиентуры. Отпуск тоже можно обратить на пользу, правда же?

А ей на миг показалось, что-то может быть. Пусть ненадолго. Она ведь готова была, чтобы ненадолго. Но то, что с таким злобным усердием примеривалось ко всему, что она любит, отбирая, вычеркивая, уродуя, выгрызая черные дыры в пестрой ткани жизни, оно, это бесформенное, но злобное нечто, похоже, обзавелось еще и паскудным чувством юмора.

Я просто напоминаю о себе, шептало оно, я тут, ты помнишь меня? Не забыла меня? Я тут.

Да-да, отозвалась она, и слова ее легли на теплый поток воздуха с моря, я помню. Не надо больше, я всегда помню…

Он сказал, она не одна. Такие есть еще. Ну правильно. Должны быть. Мы, те, на ком держится мир. Кариатиды.

Потому что не может быть, чтобы эта штука, чем бы там она ни была, просто развлекалась вот таким вот образом. Это было бы слишком… слишком жестоко. Слишком расточительно. Значит должен быть какой-то смысл. Цель.

Патч. Маленькая юркая заплатка, наложенная на системный баг. Иголка, снующая туда-сюда, сшивающая расползающуюся ткань бытия.

На самом деле, сказала она себе, достаточно лишь перевернуть картинку. Потому что, если у тебя отбирают все, что тебе дорого, нужно научиться отдавать это самой. Научиться разворачиваться и уходить. Быстро и навсегда.

И тогда все остается на своих местах. Остается как было. Во всем своем нежном блеске, во всем своем прощальном великолепии. Оно остается. Уходишь ты.

И да, существуют места, где фамилия Голомозова — просто бессмысленное сочетание звуков. Пускай и не очень приятное сочетание звуков, скрежещущее, царапающее ухо.

Белые камни Нима, кружево собора Сен-Дени, драконьи хребты Запретного города, висячие сады Сингапура, пустое синее небо Мадрида, дорожная сумка терпеливо, точно собака, жмется к ноге, смуглые веселые люди окликают друг друга за белыми столиками, под полосатыми полотняными навесами, и хочется остаться и тут, и тут, жить вот так, изо дня в день, из года в год ходить по этой набережной, вон в ту в кофейню, что стоит тут уже двести лет, и в пекарню, откуда так приятно пахнет дрожжами и корицей, и в мясную лавку, и на рыбный рынок, где на ледяной крошке переливаются ртутью и медью и зеленью страшные создания моря… и все это навсегда уносится из-под ног вместе с поездом, самолетом, дешевым двухпалубным автобусом, и нужно разжать руки и отпустить и оплакать. Столько радужных водопадов, скал, сахарных белых домиков с алыми черепичными крышами, столько хрупких соборов, каналов и мостов, столько лазурных и золотых фресок, и тритонов, и ангелов, и кариатид уносится от тебя, чтобы уже никогда, никогда не вернуться.

Самолет все ниже, ниже, толчок, посадочная полоса, холод, чахлый лесок, свалки, промзоны в окне аэроэкспресса, серые дома, сырые провалы метро, сугробы, тусклый свет, снеговая каша под ногами. Только так и можно спасти все, что ты любишь, подумала она, только оттолкнув со всей безжалостной силой ради рутины и одиночества, и тоски… И тогда ты сворачиваешься калачиком в пустой холодной кровати, и погружаешься в тихий одинокий сон и засыпая, видишь, как белые домики светятся в скалах, и в чешуйчатой воде бьют хвостами тяжелые темные киты, и одинокий зеленый луч вспыхивает на мокрых спинах.

Новости

Ролик записали, когда Усманов был на своей яхте Dilbar. Его снимали на смартфон iPhone 7 Plus, закрепленный на штативе. Идею снять видео не согласовывали с властями. При этом Усманов согласовал с властями иск к Навальному о клевете, поданный в апреле.

Обращение Усманова было опубликовано 18 мая на YouTube. В нем он ответил на обвинения, которые звучали в фильме-расследовании «Он вам не Димон», который снял Фонд борьбы с коррупцией Навального о председателе российского правительства Дмитрии Медведеве. В ролике говорилось, что у Усманова есть судимость в Узбекистане за изнасилование и вымогательство. Его также обвинили в неуплате налогов и в передаче земли и дома Фонду поддержки социально значимых госпроектов в качестве взятки. По информации ФБК, фонд связан с Медведевым.

Усманов опроверг обвинения и потребовал извинений. Он напомнил, что в 2000 году его реабилитировали в Узбекистане. Представители предпринимателя предоставили РБК документы, доказывающие, что в 2016 году он заплатил 2,7 миллиарда рублей налогов, а за последние 10 лет — около 500 миллионов долларов налогов. Журналистам также показали справку из Федеральной налоговой службы, в которой говорится, что к Усманову нет претензий. Передачу земли фонду Усманов в ролике назвал частью сложной сделки, в результате которой он расширил свои владения на Рублевском шоссе.

Навальный выпустил видеоответ Усманову в тот же день. Он отказался извиняться и сказал, что ролик предпринимателя был записан по заказу Кремля, потому что там хотят, чтобы расследования Навального превратились в его противостояние против Усманова, а не против федеральных чиновников.

Мнения

Урбанизация океана

Казалось бы, шумовое загрязнение — это удел мегаполисов с их бесконечными стройками, огромными магистралями, миллионами машин и бурной ночной жизнью. А под водой, вдали от цивилизации, должны царить мир, покой и тишина. Однако это не так. В подводном мире есть свои звуки: естественный шумовой фон создают ветер, обрушение волн, дождь, удары молний, раскаты грома, землетрясения и другие природные явления. Кроме того, в тропических широтах очень высок уровень биологического шума — это крики и сигналы эхолокации морских млекопитающих, хоры рыб и щелкающих креветок.

Долгие века этот шум оставался практически неизменным, но с началом промышленной революции начал быстро нарастать. Появился непрерывный шум от двигателей и гребных винтов пароходов, поскольку объем морских грузоперевозок удваивался каждые 20 лет. С 1950 года по 2000 год уровень подводного окружающего шума на низких частотах (ниже 500 Гц) из-за судоходства увеличился на 15 дБ, возрастая в среднем на 3 дБ каждое десятилетие.

Шум двигателей находится в том же диапазоне, в котором разговаривает между собой и большинство китов. Что происходит, когда животное слышит знакомые звуки? Оно либо устремляется навстречу и погибает, столкнувшись с огромным судном (по статистике, кстати, это одна из основных причин гибели китов), либо просто следует за кораблем, воспринимая его как сородича, и сбивается с курса, теряет ориентацию в пространстве и оказывается выброшенным на берег.

Ударная волна от сейсмопушек убивает все живое на расстоянии до 10 метров

Дезориентирует морских обитателей и проводимая человеком разведка месторождений газа и нефти. Сегодня сейсмические исследования — основной инструмент поиска залежей нефти и газа на морском шельфе. Эти исследования выполняются путем зондирования дна интенсивными звуковыми волнами для получения двух- или трехмерных профилей отражающих границ в толще дна. По положению этих границ и интенсивности отражающихся от них волн можно судить о наличии нефти или газа. Для сейсмической съемки используются специальные суда, которые буксируют источник сейсмических сигналов — батарею из пневмопушек, излучающих короткие интенсивные звуковые импульсы. За судном следуют системы для приема отраженных сигналов — сейсмические косы, представляющие собой акустические антенны. Пневмопушки «выстреливают» сжатый воздух через каждые 20–30 метров по пути судна — примерно раз в 10 секунд. Уровень максимального давления импульса пневмоисточника может превышать 260 децибел на 1 микропаскаль на расстоянии 1 метр. Ударная волна от сейсмопушек убивает все живое на расстоянии до 10 метров, остается опасной для слуха рыб и морских млекопитающих на расстоянии до полутора километров, а далее, затухая по амплитуде и «распадаясь» на мелкие волны, распространяется на тысячи километров.

Для сейсмопрофилирования верхнего слоя дна используются более высокочастотные (до 10 кГц) электроискровые источники и многолучевые эхолоты с уровнями звука до 230 дБ. Для поиска и разработки месторождений нефти и газа на шельфе нефтяные компании выполняют колоссальный объем работ по сейсмической съемке — свыше миллиона погонных километров ежегодно. Таким образом, рост промышленного шума в океане связан с нарастающими шумами судоходства, сейсморазведки, забивки свай при строительстве в море, использованием среднечастотных военных гидролокаторов и подводных взрывов при военных учениях.

Акустическое загрязнение морской среды промышленным шумом можно сравнить со смогом в мегаполисах. Для китообразных в районах интенсивного судоходства или сейсморазведки из-за промышленного шума повышается риск повреждения слуха и значительно снижаются дальности коммуникаций и возможности ориентации по звуковым сигналам. Постоянное ухудшение условий обитания морских жителей тревожит ученых. В 2016 году стартовал широкомасштабный международный проект IQOE по исследованию тренда антропогенного шума в Мировом океане, призванный предотвратить катастрофические последствия технического прогресса для жителей моря.

Чем опасны звуки в океане?

В районах сейсморазведки, подводного строительства или интенсивного судоходства вся эта какофония звуков для китов, дельфинов и всех представителей морской фауны не просто окружающий шум. Если переводить в понятные человеку плоскости — это, пожалуй, постоянно взлетающая над ухом лунная ракета или скрежет, лязг и грохот отбойного молотка, умноженный вдвое. Сбежать или спастись от такой массированной акустической атаки практически невозможно, поскольку из-за плотности воды звуковые волны распространяются в ней гораздо быстрее и на куда большие расстояния.

Между тем слух для китов и дельфинов — это главное, на что они полагаются в охоте, общении, миграции, навигации, воспитании потомства, поиске пищи и партнера. Если постоянный грохот перекрывает звуки, которые издают сородичи или детеныши, — животное их просто не услышит, отстанет, потеряется, не сможет охотиться или подать сигнал бедствия, станет жертвой акулы, собьется с пути и окажется на берегу. Уже сейчас данные, которые представил Международный фонд защиты животных в докладе «Шум в океане: приглушите звук», внушают серьезные опасения: пространство для общения синих китов за последние годы сократились на 90 процентов.

Более того, помимо очевидного эффекта (повреждение слуха и дезориентация в пространстве) шумовое загрязнение оказывает и косвенное негативное влияние на животных. Очень часто дельфины и киты просто-напросто пугаются страшных, громких звуков и, спасаясь, слишком быстро всплывают на поверхность и погибают из-за кессонной болезни. Так произошло, например, с клюворылыми китами в 2000 году в районе Багамских островов, а также в 2002 и 2004 годах у Канарских островов: здесь животные выбрасывались на берег во время учений ВМФ, где использовались среднечастотные гидролокаторы (225-235 дБ, 3–8 кГц). При патологическом анализе в тканях китов были отмечены следы газовой и жировой эмболии.

К дополнительным факторам риска относится и увеличение у напуганного животного уровня глюкокортикоида — гормона, который выделяется в случае опасности. В больших количествах он заметно ослабляет иммунную систему и в итоге приводит к гибели животного. Возникновение стресса от подводного шума уже доказано. После терактов 11 сентября 2001 года США, когда количество морских перевозок сократилось в несколько раз по соображениям безопасности, уменьшился и уровень шума судоходства — на 6 дБ в диапазоне ниже 150 Гц. Этого хватило, чтобы снизился и уровень глюкокортикоида в фекалиях гренландских китов в канадском заливе Фанди.

Возможно, стресс и является причиной непредсказуемого поведения китообразных, когда они выбрасываются на берег. Кроме того, избегая районов с высокими уровнями шума, подводные жители меняют и ареал, а вместе с ним — и пищевое поведение, из-за чего нередко гибнут от неподходящей пищи или же голода.

Можно ли сделать потише?

Теоретически нет ничего сложного: чтобы остановить вредное воздействие промышленного шума на китов и дельфинов, нужно просто перестать шуметь в океане. На практике же это означает отказ от морской разведки газа и нефти, судоходства и использования военных сонаров. Естественно, к такому шагу человечество пока не готово. Наиболее эффективным из всех возможных путей решения этой проблемы стало бы законодательное ограничение характеристик шума при строительстве новых судов, внедрение новых технологий для снижения уровня шума судна, разработка новых методов поиска нефти и газа, улучшение характеристик сейсмоисточников и отказ от устаревших методик сейсморазведки и забивки свай в море.

К путям решения проблемы можно отнести еще и создание специальных интерактивных карт шума Мирового океана и распределения китообразных, которые вдобавок отображали бы оптимальные маршруты для судоходства. Однако все эти разработки требуют не только времени и солидных инвестиций, но и, в первую очередь, намерения и желания быть тише.

«Сноб» благодарит телеканал Discovery за помощь в создании материала. Программу «Оглушающий океан», посвященную проблеме шумового загрязнения океанов, можно увидеть 20 мая в 17:00 на Animal Planet.

Совсем недавно я перешла на новую работу. Сам по себе факт большого внимания не заслуживает, но процесс оказался достаточно поучительным, чтобы об этом рассказать.

Вообще-то мне думается, что менять работу врачам особенно сложно. Кроме обычных стрессов, связанных со сменой работы, есть ещё специфические, докторские.

Многие врачи ведут своих больных долго, и между ними образуется некая неформальная связь. В моей области, где большинство состояний хронические, это особенно выражено. Дети растут и ходят ко мне годами. Они с гордостью приносят мне свои хорошие отметки и рисунки, тинейджеры делятся планами на колледж или работу, родители пишут прочувственные открытки или звонят в панике, когда что-то вдруг случается.

Врачебная  репутация зарабатывается годами. Профессиональные связи строятся путём проб и ошибок. Я вот точно знаю, к  какому гастроэнтерологу я своего больного пошлю, а к какому нет.

Я не люблю менять работу.

В Москве я проработала на одном месте одиннадцать лет от окончания ординатуры и до самого отъезда. У нас уже были билеты на самолёт, а меня просили провести ещё один приём. Да и на своей предыдущей работе я провела четырнадцать лет.

Но, увы, в этот раз так не вышло. Причины были разные, но больше всего меня достала дорога.  Три с лишним года я ежедневно  проводила в машине по два часа и проезжала в день почти сто миль. Я старалась найти в этом некоторые преимущества — например, аудио книги можно было слушать, байки по дороге сочинять. Но организм стал возражать, и я  нехотя начала оглядываться вокруг в поисках работы.

Надо сказать что нас,  американских детских неврологов с дипломом высшей категории (Board Certified) очень мало. Учиться на детского невролога и дольше и труднее, чем на взрослого, а платят меньше. Такой странный парадокс. Наше профессиональное общество насчитывает примерно две тысячи членов. Для сравнения Американская академия Неврологии, где традиционно состоят членами взрослые неврологи — гораздо более мощная и престижная организация, включающая двенадцать-тринадцать тысяч активных участников. Так что у нас, детских, круг узкий и прослойка тонкая.

Интервью я получила  быстро.

Неподалеку от нашего дома располагалась организация, занимающаяся  адаптацией людей с ограниченными возможностями — интеллектуальными, психо-неврологическими, с разнообразными задержками развития.

У них есть школы, реабилитационные центры, программы помощи с проживанием и трудоустройством. Сравнительно недавно они стали развивать и соответствующие медицинские практики, в основном по психиатрии. С одним доктором, ныне медицинским директором этой организации, у меня были в прошлом общие больные. Правда, тогда он ещё не был директором.

Ему я и позвонила. Он заинтересовался, и через три дня меня вызвали на интервью. Я думала, что это будет лёгкий треп, предварительное знакомство, но это оказалось не так.

Меня интервьюировали только двое  — тот самый директор программы и COO (Chief Organization Officer — глава администрации) всей системы.

— Что вы можете нам предложить?— спросил СОО.

Я ответила. Ответ занял минут пятнадцать — двадцать, и здесь я его приводить не буду.

Мне это нравится — сказал босс. У нас вообще-то нет такой ставки  но я вижу здесь потенциал. Ваша репутация нам известна... В общем, мы все обсудим с СЕО (главой организации).

Чтобы не стоять на месте, я продолжила поиски. Вскоре я получила интервью в престижном детском госпитале. Здесь все было очень, очень серьёзно. Мне заранее прислали расписание интервью — с восьми утра до пяти вечера. Оно таки и заняло все это время.

Меня интервьюировали по очереди десять человек — начальник департамента детской неврологии, заместитель начальника, старший врач, два рядовых врача. Последние водили меня на ланч, заодно смотрели, умею ли я держать нож и вилку. В команду интервьюирующих также входили администратор департамента, практикующая медсестра (nurse practitioner) и два психолога. Один из психологов беседовал со мной утром, а второй — в самом конце. Один болтал со мной как бы просто так, а другой давал какие-то тесты и задавал какие-то, на мой взгляд, чудные вопросы. Можно было подумать, что меня нанимают на руководящую позицию высокого ранга, а не рядовым врачом. В результате, когда я вывалилась с последнего интервью, у меня было такое ощущение, что по мне прокатился асфальтовый каток.

Место, конечно, было очень, очень престижное, но я больше хотела другую работу. По счастью, колебаться мне не пришлось. В тот  же день, по дороге с интервью домой, я получила телефонный звонок от первой компании с предложением, от которого нельзя было отказаться.

Через несколько недель мне прислали letter of intent, a потом и контракт. Все получилось быстро и вполне безболезненно.

Зато потом началась какая-то вакханалия.

Меня отдали в руки специалистов, которые занимаются оформлением новых сотрудников. Их было четверо, у всех были разные функции, и каждый требовал свои документы.

Дней десять я провела на полу среди разложенных на всём пространстве бумаг, собирая и сортируя пачки, стопки, конверты, копии и оригиналы. Юра сканировал и отправлял документы куда следует. Часть надо было сдать в электронном, а часть в бумажном формате.

Наша микроскопическая собака Белка недовольно бродила среди дипломов и сертификатов, а потом забиралась в гнездо, откуда созерцала  эту удивительную картину.

В пачках в разных вариантах и комбинациях лежали следующие документы:

Лицензия на практику в штате Нью Джерси.

Лицензия на практику в штата Пенсильвания.

Лицензия на практику в штате Нью Йорк.

Диплом об окончании резидентуры по педиатрии.

Диплом об окончании резидентуры по детской неврологии.

Сертификат о сдаче экзамена на высшую категорию (Board Certification) по педиатрии.

Сертификат о сдаче экзамена по поддержанию оной категории в активном статусе.

Сертификат о сдаче экзамена на высшую категорию по детской неврологии.

Опять же сертификат о сдаче экзамена по поддержанию оной в активном статусе.

Сертификат о сдаче экзамена на высшую категорию по специализации "головная боль".

Сертификат о сдаче американского экзамена за курс медицинского института — я его сдавала в глубокой древности, в начале девяностых.

Диплом об окончании мединститута с нотариально заверенной копией перевода.

Подтверждение того, что я занимаюсь поддержанием профессионального уровня  (50 часов в год) — за последние три года.

Десятки страниц заполненных анкет, в принципе задающих одни и те же вопросы, но под разными углами.

Одна анкета дотошно выясняла, не была ли я когда-нибудь замечена  в жестоком обращении со своими собственными детьми, при этом требовала не только год рождения, но и настоящий адрес детей. Я с удовольствием указала в анкете адреса в Израиле и Калифорнии, пусть у них спрашивают.

Мне надлежало пройти в специальном агентстве процедуру отпечатков пальцев. Это пришлось сделать дважды, в первый раз кто-то поставил лишнюю галочку в неправильном квадратике или забыл поставить в нужном.

У меня, как и у любого практикующего американского врача, есть следующие индивидуальные номера (и соответствующие документы на них):

• Номер в DEA  — Drug Enforcement Administration. Это правительственная организация, подчиняющаяся министерству Юстиции, и работающая вместе с ФБР, Бюро  национальной безопастности и другими серьёзными организациями. Их задача — борьба с наркотрафиком.
• Номер в CDS - Controlled Dangerous Substances. Это штатная организация (то есть индивидуальная в каждом штате), находящаяся в ведомстве DEA. Она занимается всеми организациями и лицами по долгу службы имеющими дело с "опасными субстанциями." Для врачей это наркотики, стимуляторы, некоторые успокаивающие средства, медицинская марихуана. CDS  следит, чтобы у доктора была правильная лицензия, чтобы рецепты были правильно выписаны, отслеживает злоупотребления.
• Номер NPI - National Provider Identifier. Это уникальный десятизначный номер, который присваивается каждому, кто лечит больных. Этот номер исходит из недр управления государственными медицинскими программами — Медикер и Медикейд. К слову, эта организация уже снимала с меня отпечатки пальцев лет десять назад.
• Номер в CAQH - Counsel for Аffordable Quality Healthcare - ещё одна организация на нашу голову, которая занимается непонятно чем, но тоже следит за доктором. Этот номер тоже пришлось откопать. Даже оказалось, что я там на хорошем счету!

Стоит ли говорить, что все эти номера, лицензии и сертификаты надо поддерживать в рабочем состоянии и за большинство надо платить немалые деньги.

Так что такие мелочи, как паспорт, водительские права, свидетельство о браке, разумеется с нотариально заверенным переводом, результаты медицинского осмотра с обязательным скринингом на наркотики, результаты теста на туберкулёз, резюме, — можно даже не считать. Делай себе копии и докладывай в соответствующие стопки.  Да не забыть предоставить имена и координаты трёх коллег, которые подтвердят твой положительный моральный и профессиональный облик.

Так что переходный этап дался мне нелегко. То ли я старею, то ли документы размножаются.

В последние месяцы работы мне нужно было сообщать больным, что я покидаю практику. Реакции порой были совершенно неожиданные. Хорошо одетый, всегда невозмутимый папа вдруг задрожал голосом и с горечью сказал:

— В кои-то веки мы нашли кого-то, кто готов с нами работать (у девочки-подростка тяжёлый аутизм) и снова теряем...

Другая мамаша — полная, громкоголосая — возмущённо вопросила:

— Я что же, должна всю эту историю кому-то с начала рассказывать?! Это же просто невозможно!

Или: 

— Вы не можете с нами так поступить!

Я старалась смягчить ситуацию как могла, уверяла, что практика остается на месте, здесь есть ещё один врач и практикующая сестра. Иногда я пыталась свести все к шутке.

— Да, эти врачи, они прыгают с места на место, как блохи, с ними совершенно нельзя иметь дело.

Но родителей моих хроников с толку было не сбить.

— Скажите, куда вы уходите? Мы хотим с вами!

Я терпеливо объясняла, что мой нынешний контракт не разрешает мне сообщать куда я ухожу. При этом намекала, что меня можно будет найти на интернете. Да и если после моего ухода они позвонят сюда и скажут, что хотят продолжить лечение у своего врача, им обязаны будут сказать куда я ушла.

За последний месяц меня обнимали несчётное количество раз и я услышала о себе много красивых слов. Мне даже понравилось. Интересно, кто из моих пациентов все-таки уйдёт за мной. Вот это будет настоящее признание. Ведь ехать им придётся целый час в одну сторону.

Зато мне теперь пять минут  до работы!

Токио, 2015 год. Знойный вечер сентябрьского воскресного дня. В городе ещё можно отыскать ловко спрятанные кафе европейского типа с террасами и почти как дома выбраться на бранч на открытом воздухе. Места в стране катастрофически мало, поэтому кафе с террасами – поистине роскошь.  

 Разморённые и слегка утомлённые шоппингом (не надо ухмылок, это практически кардио тренировка для всех европейцев в Японии), решаем с подругами попытать удачу, вспомнив про одно чудесное кафе в районе Omote-sando. Приходим туда, я быстро сканирую террасу своими незрячими двумя (очки-то мы только у компьютера надеваем!) и вдруг – о чудо! – вижу свободный стол. С грацией степного сайгака, не слушая своих японских подруг что-то крикнувших мне вслед, я подлетаю к столику и гордо плюхаюсь самым красивым, что есть во мне по мнению японских мужчин, местом на стул. Всё! Как говорится, «#столнаш»! Только потом, оглядевшись, я заметила, что на столе лежат два мобильных телефона. Дорогих и, увы, не моих. Ещё через полминуты подоспевшие подруги, оттаскивая меня за руки из-за оккупированного мной стола, попутно сыпали «гомменасай-ами» и «сумимасен-ами» каким-то ребятам и администратору кафе; остаётся только надеяться, что в их длинной торопливой речи ничего не было о том, откуда я – не хотелось бы создавать плохое впечатление.

 «Маргарита-сан, ты не видела, что ли, что стол занят?»Вот интересные! И как мне понять, что он занят, если за ним никто не сидит?

 И тут до меня дошло: бог с ним, с этим столиком! Но неужели люди и вправду оставили свои мобильные телефоны, чтобы «забить» место, пока они отлучились в уборную руки помыть?? Оказывается, да. И более того, оказывается в Японии это нормально!

 По дороге к метро я устроила допрос с пристрастием:

-       То есть, многие так делают?

-       Ну да, а что в этом такого?

 Вспоминаю Барселону, где сидя на открытой террасе на третьей линии от основной улицы, я выложила телефон на стол, а официант строго порекомендовал мне телефон спрятать, вследствие чего ужинала я чуть ли не с сумочкой в зубах и кошельком в бюстгальтере.

-       И что, не украдут телефон? – вопрошаю я японских подруг

-       Кто? Зачем? – удивлённо смотрят они и хлопают глазами

 Я теряюсь. То ли лыжи не едут, то ли…

-       Ну как – кто? Воры! Чтобы перепродать с чёрного рынка…

-       Телефон??!! – подруги совершенно искренне изумлены

-       Ну да!!! Чтобы кто-то купил его не за тысячу долларов, а за триста

-       ПОДЕРЖАННЫЙ ТЕЛЕФОН?!?? – подруги уже просто в шоке – НЕ НОВЫЙ??? КЕМ-ТО УЖЕ ИСПОЛЬЗОВАННЫЙ??? Фуууууу, - и состроили такую гримасу брезгливости, что даже я со своей подвижной мимикой не смогу её передать

 Подержанный телефон им не нравится, видите ли! Хотелось съязвить, конечно: мол, «ви слишьком много кюшать», но получилось только восхититься и где-то внутренне глубоко задуматься.

 В самом деле, Япония считается одной из самых безопасных стран мира. В 2005 году по результатам Международного исследования ООН, среди членов стран ОЭСР, по уровню пострадавших от преступлений в соотношении к населению страны, Япония заняла второе место. С конца списка. По прошествии более чем 10 лет с момента того опроса статистика по отношению к мировым странам только улучшалась. Разумеется, я не смогла не задаться своим любимым вопросом «почему?». Почему в стране, где численность населения практически такая же, как в России, коэффициент преступности в 9 раз меньше, например, по статье «разбой» и в 22 (!!!) раза – по статье «убийство». Конечно, культуры у нас совсем разные, но внутренний скепсис не позволял мне просто поверить в то, что японцы такие уж святые, что не подвергаются соблазну и искушению что-то стырить, а то и на жизнь чью-то посягнуть. В конце концов, якудза – явление исключительно местное и отнюдь не мифическое!

 Узнавая японцев получше, я понимала: для пресечения преступности внутри страны должен быть мощный сдерживающий фактор. Страх. Но не тот страх, что сродни адреналину («Авось прокатит!» или «Как-нибудь выкручусь!»), а такой, чтобы народ трепетал об одной мысли о последствиях. Как в СССР в 1937ом, ну или близко к этому.

…Совершая первую велопрогулку по Токио, я битый час кружила вокруг одного из парков, пытаясь отыскать парковку для своего серого двухколёсного друга – тщетно! Наконец, найдя скопление велосипедов, я спешилась и разглядев то, как «защищены» чужие велики, обомлела. Хмыкнув, пристегнула по такому же принципу замок к переднему колесу и следующий час почти бегом осматривала парк, волнуясь, как бы не укатили моего друга. С велосипедом ничего не случилось, но случай этот меня взволновал. И однажды, по дороге в одно из исследовательских агентств, в такси я решила расспросить коллегу – а то вдруг я опять, как та мартышка из басни, что-то сделала не так? 

-       Томоми-сан, скажи-ка мне, а почему у вас в Японии велосипеды не регистрируют? В Англии, например, сотрудники полиции регистрируют твой велосипед, присваивая ему серийный номер

-       Зачем?

-       Чтобы не украли! Точнее, чтобы легче его было найти, если украдут

-       Никогда о таком не слышала, - отвечает Томоми

 Я продолжаю допрос:

-       А вы всегда велики пристёгиваете замком от рамы за переднее колесо?

-       Почти… Иногда есть поручни – за них можно закрепить.

-       А если его украдут?

Томоми бросает на меня странный взгляд из серии: «Какая-то дура эта русская, да и с манией преследования, похоже», но сдержанно отвечает:

-       А как же они его украдут, если он пристёгнут?

-       Просто укатят

-       КАК?

-       На заднем колесе…

Видели бы вы взгляд, которым она на меня посмотрела! Как будто я доказала ей только что теорему Ферма! Ей мысль об угоне пристёгнутого велика на заднем колесе даже в голову не приходила! Она пару секунд соображала, а потом неуверенно сказала:

-       А если тебя полиция остановит?

-       Скажу им, что велик мой, а ключ от замка потеряла. Везу, мол, домой – там запасной лежит!

 Томоми притихла на некоторое время, и тут в разговор вклинился наш общий коллега немецкого происхождения:

-       Вот воистину, непуганые они и наивные! Я понимаю теперь, почему они никуда не уезжают жить из Японии! Где ещё в мире они смогут ходить с расстёгнутыми сумочками, оставлять в качестве залога за место телефон или портмоне и бросать дорогущие велики, которые можно запросто укатить? Но меня другое смущает: допустим, они не воруют. Но ведь к ним приезжают миллионы туристов, тех же китайцев, у которых чёрный рынок сбыта просто огромен – почему они тоже не воруют?

 И тут вдруг Томоми «проснулась» и вымолвила:

-       Не получится

-       Что не получится? - спросила я

-       Уйти с великом от полицейского не получится…

Раскрываем карты.

Первым серьёзным аргументом является наличие смертной казни. В основном за убийство с отягчающими обстоятельствами. В ряд отягчающих обстоятельств вносятся и такие, как «сильно ли переживали родственники убитого», например. Смертная казнь приводится в исполнение не ранее, чем через 6 лет после вынесения приговора, и осуществляется не посредством каких-то там инъекций, у которых срок годности истекает, доставляя этим массу проблем, а через повешение. Как в 19ом веке… Аналоговый, так сказать, надёжный метод. По сей день против моратория на смертную казнь голосует около 90% населения Японии, невзирая на все призывы организаций Human Rights пересмотреть свою точку зрения.

 Вторым существенным аргументом является система японского правосудия, которая выносит 99,8% обвинительных приговоров (тут даже Россию обогнали) и очень гордится тем, что 99% оказываются верными. Проще говоря: уж если попал в руки полиции, и в чём-то тебя обвиняют, шансов вырваться практически нет. То есть, любому человеку с логикой становится понятно, что при таком количестве «верных» и, самое главное, очень скорых обвинительных приговоров качество расследований, вероятно, оставляет желать лучшего. Кстати говоря, распространяется японское правосудие и на иностранцев в том числе, поэтому никакой неприкосновенности у гайдзинов нет: за кражу, нарушение общественного порядка или употребления наркотиков (любых!) последует карательная система японского правосудия.

 Третий фактор: условия содержания в японских тюрьмах. Если вы думаете, что вся из себя прогрессивная Япония тюрьмы свои содержит по норвежскому стандарту чуть ли не комфортабельных санаториев, то сильно ошибаетесь. Кажется, что вся сдерживаемая диктатура, жестокость и агрессия нации в прогрессирующем виде своём сконцентрирована именно в японской тюрьме. Здесь не чураются пыток, осуждённые содержатся в камерах размером 4 кв.м., смертников, например, выводят на прогулку всего три раза в год (!), заключённых мало кормят, и уж точно речи нет о каких-то там развлечениях.

 И, наконец, четвёртый фактор: отлучение от социума. Практически отлучение от церкви во времена инквизиции. Я уже писала о принципах конфуцианства и о том, насколько важно – жизненно необходимо – в Японии быть частью общества, группы. Одиночки не выживают. Так вот, по истечении срока заключения практически непреодолимой трудностью является возвращение в социум, который от человека фактически отрёкся в момент вынесения ему приговора. Этих людей не признаёт общество, не даёт им работы, и отношение к ним хуже, чем к бомжам. По сути, выхода отсюда только два (и я тоже писала об этом): побег или смерть.

 Я думаю, этих факторов вполне достаточно, чтобы выработать безусловный страх как перед системой правосудия, так и против совершения преступлений.

 Но закончить хочется всё же на позитивной ноте. А вернее, на том самом четвёртом факторе в положительном его проявлении. Снова Токио, снова велосипеды… В корзинке припаркованного около одного из супермаркетов велика лежит записочка. В записке сказано: «Я случайно задел ваш велосипед и сломал звонок. Простите меня, пожалуйста», а рядом оставлена 1000 йен (около 10 долларов). Лежат они себе в этой корзиночке, и никто из прохожих даже не думает их забрать. А ведь можно же! Оставившего записку нет, хозяина велосипеда тоже. Так просто: забрать и уйти, будто ничего не случилось. Но не забирают…

Потому что страх страхом, но на одном запугивании далеко не уедешь. Особенно на заднем колесе украденного велосипеда.