Литература

Иллюстрация: РИА Новости

О 13-м номере, вожаке «красных псов», говорили отдельно, как о страшных морозах зимы 41-го года, о его баснословной способности выгорать до прозрачности в каждой своей эволюции. Неожиданно всем захотелось узнать его имя, назвать человека, а вернее, явление, с которым столкнулись. Ослепительный солнечный мрак, поглощающий личность? Ну почти. Не совсем. Убивая Шумахера и Лозигкейта, он пел. «Когда простым и нежным взором...» — вот что было гвоздем его репертуара. Даже сквозь завывания электромагнитного ветра было слышно, что слуха у него нет совсем. Руди был бы убит этим гнусным задыхающимся баритоном, но, похоже, тут действовал принцип возмещения природной обобранности: сколь фальшиво он пел, столь безжалостно чисто исполнял нашу смерть. «Герман, ты знаешь русский. О чем он поет?» — «О том, что он скоро нас всех поимеет». — «Улыбаетесь, Борх? Вы, конечно, у нас исключительный случай». — «Да, именно, я — случай исключительный. Дальтоник. Для меня все “индейцы”¹ одинаково серы. Так что, боюсь, когда мы встретимся, я отнесусь к вот этому горлану без заведомого трепета».

Да, да, мы услышали их голоса — на русских машинах наконец появились убогие рации. Сквозь треск и вой радийного эфира пробились имена и позывные: «Балобан, Титаренко, Зворыгин, Султан, Лапидус...», татарские, еврейские, крестьянские фамилии, невразумительные «Ландыши» и «Маки» — установить, кто именно из них так любит петь, пока не удавалось.

Минки-Пинки дрожит, увязая крылом в снежной плотности туч, и опять затихает на чистом просторе. Четверка Баркхорна идет на Моздок, а я веду свой шварм на Малгобек. Большой хребет Кавказа придвигается лилово-синим фронтом каменного шторма, огромная отара сахарно искрящихся на солнце облаков сползает нам навстречу по невидимому склону, их разлохмаченные грязно-сизые хвосты свисают до самых кремнистых холмов, серовойлочных пастбищ, столетних чинар... Еще чуть — и утонем в непроглядном ледовом дыму.

— Говорит пять-один. Все на Hanni пятьсот², пока мы не ослепли, — командую я, понимая, что так мы теряем способ зрения сокола, бога, высоту для обвальной атаки, когда убиваешь раньше, чем низовая пожива завидит тебя. Делать нечего: если уйдем на Nordpol, вообще никого не увидим.

Глаз скользит по долине меж двух горных гряд, по шоссе, запруженному «блицами» и тентованными «мерседесами» с красным крестом, — мы проходим над ними так низко, что видим лица наших солдат — закопченные, но улыбающиеся. Это нам воевать здесь непросто: над гористым ландшафтом не походишь на бреющем.

— Всем велосипедистам!³ Квадрат двадцать один! Я гауптман Экхардт! Кто рядом — на помощь! На помощь... о боже... они нас прикончат! Куда ты, кретин?! Выводи, выводи!.. Гю-унте-ер! О боже, ублюдки, Святая Мария! Прииде на помощь! Все немцы, на помощь, прошу вас, сюда-а-а! У меня жена Эльза и дочери Сигилд и Ханна...

Там молят о божественном вмешательстве — это как раз по моей части.

— Направо, ребята, — кривясь от призванных попасть в дыхательное горло «Сигилд, Ханна», я поворачиваю Минки-Пинки на агонию. Ни разу не слышал, чтоб кто-то из расы воздушных господ взмолился с такой скотской мукой, с таким детским страхом потерянности.

В открывшейся чаше кремнистой долины голодные «Яки» по кругу гоняют пятерку ревущих, дымящих, свистящих дырявыми крыльями «штук». Четверка русских зверствует на нижнем пределе высоты, а еще одна пара спиралями ходит на тысяче, прикрывая своих от нежданного обрушения высотных гостей: невидимками мы не обвалимся.

— Говорит пять-один. Направление — десять часов, сорок градусов выше. Все на Северный полюс! — отчеканиваю и вонзаюсь в округлую полынью в облаках.

А чего вы хотели? Чтобы мы сами рухнули в эту воронку, в которой и без нас слишком много машин? Мы пришли убивать, но не собственной тушей.

Озираюсь: Гризманн, Курц и Кениг у меня за хвостом и левее. Я даю полный круг над сияющими снеговыми валами.

— Эй, ребята, какого эти русские цвета?

— Красного, красного! — так, как будто кричали все время, а я их не слышал.

— Дырка справа! Прикрой меня, Фриц! — издаю атакующий клич, разглядев в голубой полынье крестик красного «Яка».

Солнце лупит в прореху, превращая меня в невидимку, в часть своей светосилы, бьющей русскому прямо в затылок и темя. Красный «Як» вырастает со скоростью моего вихревого падения — и, прожженный моим немигающим взглядом, кидается в переворот, но, увы, слишком поздно: мои трассы проходят сквозь его фюзеляж, и, выметывая грязный дым из пробоин, он срывается в штопор — не птица, а бесформенный и неуклюжий предмет.

Вывожу Минки-Пинки в бесхитростный горизонтальный полет, обернувшись туда, где не может не возникнуть второй — так и есть: в ста пятидесяти метрах у меня за хвостом и левее. Я тяну рукоять на себя, зная, что без натуги уйду от него. Он за мной не взмывает: на него уже рушится Фриц.

В верхней точке подъема скольжу на крыло и, спикировав метров на триста обратно, выхожу в горизонт, собирая кишащие жизнью горбатые голубые осколки своих полусфер в замечательно чистый бесшовный витраж. Три наши «штуки» с дымовыми шлейфами форсажа удирают на северо-запад. «Яки» бросили их, устремившись на нас. Наши пары рассыпались, каждый сам за себя. Солнце бьет мне в глаза, и засвеченный солнцем «индеец» идет на меня в лобовую — чуть скольжу на крыло, услыхав умоляющий жалобный визг Минки-Пинки: «Спаси!» — и ныряю под бешеный просвист огромного плуга, раскатавшего воздух так близко от моей головы, что на миг я оглох. Он уходит на горку. Тут же делаю полупетлю у него за хвостом, опрокинувшись вниз головою и видя впереди над собой этот «Як», что уже замирает на незримом воздушном хребте и покорно ложится на брюхо. Я несусь ему в хвост, зная, что этот «красный» способен на правый боевой разворот. Он уходит нырком у меня из-под носа, начинает пикировать к близкой земле, поманив за собою меня, мимикрируя под недоумка, как будто не видя, что оставшихся метров ему для отрыва не хватит, и с угаданной мною переламывающей резкостью вынимает себя из падения на вертикаль.

Где-то я уже все это видел, мой друг: едва не вонзившись в кремнистую плоскость бурана, корчевальным движением тяну на себя накаленную ручку и уже ничего, кроме мерклого света вокруг... Но живущий не в теле, а выше, заполняющий все и вмещающий все соучастник моего бытия чует, как красный «Як» впереди начинается вращаться на горке, выходя на атаку разученной бочкой; видит, как траектория восходящего лета его провисает, словно отягощенная бельевая веревка, — в то мгновение как я продолжаю движение ввысь по прямой, уподобясь Шумахеру... как же все-таки жалки вторые и третьи концертные исполнения смерти.

Выйдя в горизонтальный полет, я со смехом всезнающей твари швыряю себя в спасительный косой переворот, чуя близкий, как кожа, оглушительный просвист его пулеметной струи. И, зажив у него за хвостом, уходя от него, затопив пустотой его нежный и ласковый взор, в сей же миг разрезаю густой сдобный воздух боевым разворотом — на запах! «Як» прошибла расстрельная дрожь, отлетели большие куски, из дыры в фюзеляже забил желтый факел, распустился на встречном потоке, пожирая машину до киля, и тотчас, еще в миг огневого плевка, захлестнула мне горло досада: и все? Это все твои песни? Весь ты? Да, ты дался мне трудно, но так скотски быстро. Что мне делать теперь? Кто мне даст эту радость предельности, пусть хотя бы на два оборота секундника, кто заставит меня переламываться и кататься в таких полупереворотах от хохота?

И как будто в ответ — со свежующей силой — что-то мне обдувает затылок, что-то по восходящей раскраивает не успевший зажить толком воздух у меня за спиной, возникая в моей мертвой зоне, так, что я не увидел, а всей позвоночной электропроводкой почуял эту новую смерть у себя под хвостом. Приступ смеха бросает меня в полубочку, ухожу на ноже из-под трассы... Ого! Эта тварь чуть не вскрыла мне брюхо продольным разрезом. Новый «Як», сократившись на взмыве до размеров стрижа, обращается вниз и назад, начиная пикировать в точку, где я, заложив боевой разворот, не могу уже не очутиться. Как же все-таки все они зорки, сколько могут осиной сетчаткой схватить, а ведь я считал это фасеточное всеохватное зрение своей исключительной собственностью.

Он опять у меня за хвостом, виражит еще круче, чем я, и выхлестывает свои трассы в точку перед моим красным носом. Воздух перед глазами перекрыт негасимыми нитями огневого забора — вот теперь уж и вправду спасительным стапятидесятиградусным полупереворотом ухожу из-под трассы, опрокинувшись вниз головой, почему-то не лопнувшей от чугунного натиска крови. Три минуты я занят продлением собственной жизни и только. Будто впрямь не один человек то и дело бросает меня в эволюции, огневыми хлыстами хлеща пустоту у меня за хвостом, перед носом, а накинулись четверо, шестеро... На втором развороте понимаю, что он — это он, старый друг и убийца Шумахера, а убитый мной только что русский — всего-навсего преданный подражатель его, обезьяньи копирующий «переломы» и бочки своего вожака.

Ухожу из-под мысленной трассы, становящейся режущей явью, но не вылетел, нет, из магнитного глазоохвата ивана, продолжая его ощущать как заливший пространство немигающий свет — непрерывность усилия поселиться в мой череп. Мысль этого ваньки обгоняет его самолет, даже сердце, обросшее мясом, дюралем, крылом, весь телесный его аппарат и бесплотным стрижом режет воздух, то и дело сшибаясь с моей беспокойною мыслью, неугомонно ищущей того же, что и он.

Как и я — бог ты мой! — мыслит он не фигурами: виражи, развороты, обратные петли — для него только буквы в письме. У него замечательный, родственный мне рваный стиль — ни кратчайшего дления горизонтального и прямого полета, колебаний, сомнений, слепоты, слабоумия между превращениями красного «Яка».

То, что он исполняет, похоже на черную Schräge Musik⁴. Он как будто все время сам же душит свое самолетное соло и не может его задушить, сам не знающий, что же он выкинет через мгновение. Я как будто отчетливо вижу рули его красной машины, шевелящиеся, как стопы балерин у станка.

Я верчусь, кувыркаюсь от смеха в прожигаемом трассами, рассекаемом крыльями незаживающем воздухе. Неприступные горы и небо начинают вращение вокруг Минки-Пинки — ухожу правой бочкой от огненных меток, боевым разворотом захожу ему в хвост, но быстрее, чем сквозь мои пальцы проскочила расстрельная искра, он с такой переламывающей пыточной резкостью подымает свой «Як» на дыбы, что меж ребер впивается и продавливает понимание, что я сам никогда Минки-Пинки наверх по такой крутизне не втащу, а вернее, такого давления не вытерплю — голова в верхней точке подъема разломится. Вот чем еще он убивает — пневматическим прессом таких перегрузок. Отжимает тебя до бессочной избоины, раз за разом вминая в сиденье лишь одним представлением, как больно ему и насколько ты хрупче его: ты из мяса, а он — из железа.

Я себя берегу, не вгоняю себя вслед за ним по отвесному склону в свинцовую плотность — есть еще голова, есть холодные числа, эта область господства германского гения; ни к чему так мочалить себя — нужно просто его обогнать, как секундная стрелка минутную, представлением о том, что захочет он вытворить. Затянув Минки-Пинки в боевой разворот, опрокидываюсь вниз головой, и, скользя на крыло, опускаюсь внутри виража бесподобного ваньки, исхитрившись вписаться меж «Яком» и центром незримой пластинки, выношу за его острый нос перекрестье прицела и втискиваю кнопки спуска в штурвальную ручку, так что русский не может уже не пройти сквозь мои закипевшие трассы. Голова будто лопается от напора прихлынувшей крови. Моя мысль о его неминуемой судороге не становится материальной, хотя огненный бисер и нижется на незримую ось — ученически грязной, бесподобно уродливой бочкой, волчьей квинтою на вираже красный «Як» зарывается носом в густой, взбитый в масло его оборотами воздух и, застряв в пустоте, обрывается вниз: я выметываю раскаленные метки в пустое.

Только тут понимаю, что он, вероятней всего, уже пуст — не исчерпан, не выструил на лету все идеи и тем более не обессилел телесно, а свинца и железа в его барабанах и лентах — лишь на десять секунд непрерывного пламени.

Ничего уже не понимаю, а верней, просто не поспеваю называть все фигуры по имени — такова и его, и моя самолетная скоропись: вертикаль — слепота под чугунным нажимом среды — ледяное наитие переворота, сразу переходящего в боевой разворот... Через миг мы свиваем такой прихотливый клубок, что на выходе из виража я мертвею от стужи, не от ужаса — от изумления, видя, что мое серое с желтым крыло как бы перетекает в его закругленное красное, — точно два постоянно обращенных друг к другу одинаковыми полюсами магнита наконец-то сошлись.

Точно одноплеменные птицы, мы летим с ним в одном направлении и беспомощны, словно спеленатые. Шевельни кто-то ручкой, надави на педаль, заскользи на вираж — и второй тотчас вскроет его, как консервную банку, простейшим и привычнейшим телодвижением. Оба зажили в новом, смешном, уязвимом для боли и смерти обличье, беззащитные перед ударом откуда угодно. Объявись сейчас рядом его кумачовый собрат или кто-то из моих Rottenhunde — расстреляют кого-то из нас, словно плот на реке. Или русский таран, а вернее, короткое мерзкое трение крыльями и фюзеляжами в первобытном усилии высечь машиной двадцатого века из такой же машины огонь. Невыносимое железное стаккато, кинематограф молний и темнот — и целлулоидная пленка жизни лопнет, вздумай он бросить «Як» на меня, а не от... Ну а если его пулеметы пусты? Может быть, я вообще повредил ему тяги рулей. Нет, внедриться в чужую башку, существо невозможно. В чью угодно, но только не в эту. Смех не выплескивается из меня, словно вода из перевернутой бутылки — только в силу того, что она переполнена. И еще через миг, позабыв о своей и его совершенной беспомощности, про любые ходы королей на соседние клетки, я как будто не собственной силою делаю то, что действительно сделать хочу, одновременно самое дикое и наиболее близкое к человеческой сути. А верней, только тут сознаю, что давно повернул близорукую голову влево и смотрю сквозь стекло на него — так же пристально и неотрывно, так же недоуменно и всепонимающе, как и он на меня.

Лобовое его остекление густо зашлепано грязью. Эти «Яки» страдают хроническим недержанием масла, и оно расплескалось и по обращенной ко мне боковине его фонаря. Но я вижу сквозь эти косые потеки лицо — обманчиво спокойное, блестящее от пота, как майолика, молодое лицо измочаленного человека. Стариков в небе нет. Обожженное в горне лицо с примечательным выпуклым лбом, крупным носом и плитами скул, хоть могло быть любым: детски круглым и жалко податливым, несуразным, со стесанной челюстью и обиженно сжатой куриною задницей вместо твердогубого рта — не имеет значения. Помесь ужаса с гневом в зрачке — так глядят угодившие в путы, плененные хищные птицы, так глядят, когда больше не могут ударить.

Как понять смысл взгляда сквозь двойное стекло фонарей и потеки машинного масла? Но я чую буравящий натиск, непрерывное, долгое стержневое усилие вынуть мой мозг, целиком заместить своей волей, и мне кажется, он не сейчас посмотрел на меня, а искал меня мысленным взглядом все время. С первой той нашей встречи под Красным Лиманом. Я не вижу в глазах его ненависти — справедливой беспримесной ненависти к представителю вида, народа, который убивает всех русских, — он глядит на меня с застарелым омерзением к себе и стыдом за свою нищету. И, наверное, все же с огромным, безотчетным влечением сильного к сильному.

Никогда мы не скажем друг другу ни слова. Я хочу показать большой палец, этим универсальным жестом глухонемых не сказав и толики того, что хочу передать: ты один мог меня так измучить нашей сверхскоростной безысходной Протеевой каторгой, ты один мог так долго оставаться живым у меня перед носом и даже заставлять меня жить там, где я не хочу. Я хочу показать большой палец, но руки остаются приваренными к рычагам.

Мы магнитим друг друга, но стрекочет в башке вечный секундомер, кто-то из пассажиров, сидящих во мне, молотком лупит в стенку: «Эй ты там, мы хотим быть живыми!» — и, вздрогнув от набата внутри, подчиненно бросаю взгляд на красную лампочку: ну, конечно, бензина — только на возвращение домой. А если он решил меня не отпускать? Но мне кажется, что он не вывернет руль на взаимный разнос — не из страха, а лишь из инстинкта красоты боевого полета. Убивать меня так он не станет, веря в то, что способен убить красотой. Есть еще беспредельное кровно-дрожащее «жить!» — в каждом, в каждом... а в нем? Невозможно вселиться в чужую башку. В чью угодно, но только не в эту.

Нежнейшим пианиссимо, легчайшим трепетным нажимом отклоняюсь от пыточной близости на волосок. Ничтожная полоска пустоты меж законцовками растет, точно дверная щель от воровских или родительских прикосновений: «спит?» Фонарь его забрызган темным маслом, но на такой дистанции ему хоть выколи глаза: если он заложился убить, все едино ударит — лишь на чувстве пространства, шевельнувшись кутенком в мешке, всем своим напружиненным телом подавшись на гудение крови, на запах. И тут его губы поводит какое-то чувство, и, дрогнув, они расползаются в бессильно-торжествующей улыбке людоеда, открыв все тридцать два белейших зуба, и он отгоняюще машет рукой: «Исчезни же ты наконец!» Никогда я не видел такого свободного, властного жеста, и этого я ему никогда не прощу: никто и никогда не может давать мне дозволение на жизнь.

В тот же миг за спиною у нас проявляется троица «Яков» — может быть, он сначала увидел собратьев, а потом уже рыцарски мне замахал, не желая смотреть смерть беспомощного, отпуская меня, раз не может убить меня сам. Никогда не узнаю. Вмиг валюсь на крыло и пикирую, разодрав нашу спайку по незримому шву. Выхожу из пике на пологую горку над грядой невысоких холмов, оборачиваюсь на уменьшенный до размеров стрижа абрис русского, что уже отвернул от меня на восток, и с торжествующей тоской освобождения, с какой-то радостною мукой обворованного выпускаю из себя все, чем был переполнен до набатного звона, из чего от макушки до пят, от винта до рулей состоял.

Русский тонет в холодной, смиренной, обессмысленной голубизне. Сколько мы с ним летели крыло о крыло? Вряд ли больше минуты. И за это ничтожное время, каждой связкой и жилкой готовый откликнуться на любое движение его, я успел его так хорошо рассмотреть, стольким с ним обменяться, точно мы одолели расстояние Минводы — Берлин. Время точно не двигалось. Время — это такая вода: то сжимается, то расширяется, замерзает, кипит... Он дал мне странное мгновение высшей жизни, этот русский. Что же значил последний его отгоняющий жест? Никогда не узнаю. Не имеет значения. Непрерывно-живая красота боевых эволюций пресеклась, когда мы встали вровень, приварившись друг к другу законцовками крыльев. Дальше мы уже не убивали, а жрали друг друга глазами. Завтра мы повстречаемся снова. Ареал обитания — Кавказ. Я не высчитываю степень вероятности, не делаю поправок на сопутствующий мусор, на рои бомбовозов с его и моей стороны — все, что может лишить нас возможности пообщаться один на один. Мы не можем не встретиться. Это не мистицизм. Это, если угодно, законы природы. Как не разрубишь пополам магнит.

1 «Индеец» — кодовое обозначение вражеского истребителя.

2 Hanni (нем.) — кодовое слово пилотов люфтваффе, обозначающее высоту.

3 «Велосипедист» — кодовое обозначение немецкого истребителя.

4 Schräge Musik (нем.) — досл.: «неправильная музыка»; запрещенный в нацистской Германии джаз — «дегенеративная музыка негров и евреев».

Новости

В такую сумму суд оценил ущерб производителя электроники, который пострадал из-за того, что «Евросеть» оплачивала поставки смартфонов не вовремя. При этом с октября 2012 года по сентябрь 2015-го Samsung отправил «Евросети» товар на 52 миллиарда рублей.

Президент «Евросети» Александр Малис назвал решение «вопиюще незаконным» и намерен обжаловать его в арбитраже. «Они даже сумму задолженности по иску не проверяли», — заявил Малис.

Отношения «Евросети» и Samsung ухудшились в середине 2015 года, когда торговая сеть отказалась покупать технику у корейского производителя. В качестве официальной причины тогда называли большое количество бракованных гаджетов. «Евросеть» до сих пор пытается отсудить у корейских партнеров 150 миллионов рублей, которые она потратила на компенсации покупателям. Но, по информации источников «Коммерсанта», конфликт возник из-за того, что Samsung активно поставлял смартфоны компании МТС, которая продавала их по ценам ниже рыночных.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

На новых рабочих местах задействованы юристы, бухгалтеры, логисты, подрядчики, ботаники и представители других профессий. Общий оборот розничных продаж марихуаны в Колорадо достиг одного миллиарда долларов. Также на рост экономики штата оказал косвенное воздействие возросший спрос на местные товары и услуги: специальные лампы для оранжерей, оросительное оборудование и аренду складов.

Таким образом, легализация марихуаны оказала позитивное воздействие на экономику Колорадо, говорится в исследовании Marijuana Policy Group. «Если организовать индустрию в правильном ключе, она может принести реальную экономическую выгоду любому штату», — заявили в компании.

Марихуана — легкий наркотик, получаемый из индийской конопли. В некоторых странах она легализована частично и только в Уругвае — полностью (и для медицинских целей, и для отдыха). В 2013 году уругвайский сенат одобрил закон, декриминализовавший производство, продажу и использование наркотика.

В январе 2014 года марихуану полностью легализовали по результатам референдума в штате Колорадо. Ее продают по тем же нормам и облагают таким же налогом, что и алкоголь.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

Новый центр построят в Одинцовском районе на базе спортивной школы номер 29 «Хамовники», где занималась Катерина Тихонова, которую агентство Reuters называет дочерью президента России Владимира Путина. Согласно тендеру, центр рок-н-ролла обойдется городу в два миллиарда рублей. Его построят к 2019 году.

Комплекс площадью 1,2 гектара с залом акробатического рок-н-ролла с трибунами на две тысячи мест, бассейном и тренажерными залами рассчитан на 318 учеников. Также подрядчик должен будет благоустроить 9,1 гектара прилегающей территории: создать вертолетную площадку, «малые архитектурные формы» и сеть тропинок для прогулок и бега.

Катерина Тихонова — вице-президент федерации акробатического рок-н-ролла. В 2014 году она в паре с Иваном Климовым заняла второе место на чемпионате России по этой дисциплине. На ежегодной пресс-конференции Путин не опроверг, но и не подтвердил сообщения о том, что Тихонова — его дочь.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

Клавиши клавиатуры F1-F11 заменили узким экраном Touch Bar с поддержкой технологии множественного касания. На нем отображаются функциональные клавиши в зависимости от используемого приложения. Также Touch Bar подсказывает слова при наборе текста, предлагает эмодзи, делает скриншоты, отвечает на звонки и позволяет переключаться между вкладками в браузере Safari. Расположение и набор кнопок можно настроить самостоятельно.

Here is the new and revolutionary Touch Bar. #AppleEvent pic.twitter.com/o8qzoAFp6p

— Apple Event (@AppIeEvent) 27 октября 2016 г.

Корпус Macbook Pro выпустили в новом дизайне и двух цветах: серебристом и сером. Новый ноутбук представлен в двух моделях: с диагоналями экрана 13 и 15 дюймов.

Толщина 13-дюймовой версии — 14,9 миллиметра, что на 17 процентов меньше, чем у предыдущей модели. Объем гаджета на 23 процента меньше, а вес составляет 1,3 килограмма. 15-дюймовый Macbook Pro толщиной 15,5 миллиметра на 14 процентов тоньше своего предшественника и на 20 процентов меньше по объему при весе 1,8 килограмма.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

Исследователей удивило большое количество камня под плитой из мрамора. «Еще предстоит много научных исследований, но, в конечном счете, мы сможем увидеть и узнать, какой была оригинальная поверхность камня, на котором три дня покоилось тело Христа», — сказал археолог Национального Географического Общества США Фредрик Гиберт.

Гроб Господень — типичная высеченная в скале еврейская гробница периода Второго Храма (с 516 года до нашей эры по 70 год нашей эры). В начале IV века над гробницей возвели Кувуклию, небольшую купольную часовню из желто-розового мрамора, которая в свою очередь располагается в центре ротонды храма Воскресения Христова.

До наших дней от погребального ложа Христа сохранилось только само ложе, часть стен пещеры и часть входа. Гробницу сильно повредили паломники, которые любой ценой стремились отколоть кусок от реликвии и унести его с собой. Чтобы помешать этому, ложе закрыли плитой из мрамора.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

Лидеры ОПЕК готовы уменьшить объемы добычи сырья примерно на 4 процента от пиковых значений. Предварительно это обсудили 23 октября на встрече глав нефтяных ведомств России и Саудовской Аравии в Эр-Рияде. Официально план могут рассмотреть на совещании в Вене 28-29 октября.

Власти Ирака попросили сделать для них исключение и предоставить право не снижать нефтедобычу, поскольку они воюют с «Исламским государством». Однако в ОПЕК негативно отнеслись к этой идее.

Другие источники агентства сказали, что исключение могут сделать для Ливии, Нигерии и Ирана, нефтяная промышленность которых пострадала от войн и санкций.

В середине октября глава Минэнерго России Александр Новак заявил, что Россия не будет сокращать объем добычи нефти. В конце сентября страны ОПЕК договорились снизить добычу до 32,5-33 миллионов баррелей в сутки. В сентябре суточная добыча составляла 33,64 миллиона баррелей. Окончательно детали соглашения планируют выработать к встрече в Вене 30 октября. Министр нефти Венесуэлы Эулохио дель Пино говорил, что его страна предложила странам, которые не входят в ОПЕК, также сократить добычу на 400-500 тысяч баррелей в сутки. 

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

Портал опубликовал один кадр из записи. На нем мужчина в маске сидит на фоне флага ИГ. SITE поясняет, что на записи он угрожает врагам и присягает на верность лидеру организации Абу Бакру аль-Багдади.

23 октября полицейские решили проверить автомобиль Daewoo Nexia, однако трое находящихся в ней мужчин открыли по ним стрельбу. Двоих из них убили полицейские, еще одного задержали. ИГ взяло на себя ответственность за произошедшее.

В августе в Подмосковье двое мужчин напали с топорами на пост ГИБДД. Нападающих застрелили. Ответственность за этот случай также взяло на себя ИГ.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.

Новости

Сразу несколько республиканских газет подтвердили «Коммерсанту», что получили распоряжение Токболатовой и собрали данные, которые она просила. Между тем, по закону журналисты не относятся к госслужащим и не обязаны отчитываться о своей деятельности в интернете.

«Кавказ.Реалии» также связался с журналистами из госСМИ, и те также подтвердили наличие распоряжения. О нем рассказали в газетах «Молодежь Дагестана», «Истина» и «Замана».

Журналисты подчеркивают, что это не нововведение и что «практике лет пять», сообщила «Снобу» шеф-редактор портала «Даптар» Светлана Анохина. Тот же срок назвала «Снобу» Зарема Гасанова, бывший журналист «РГВК Дагестан», которая в 2010 году получила политубежище в Великобритании. Она пояснила, что до этого в соцсетях не было такой активности, и в мониторинге не было нужды. «У меня есть группа [в соцсети], называется "Журналисты Дагестана". Сейчас она уже в спячке, но пару лет назад была очень активна. Так вот, все представители госСМИ были обязаны из нее удалиться. Власти не только мониторят, но и увольняют журналистов за написанное в соцсетях», — сказала журналистка.

Независимый журналист газеты «Черновик» Магомед Магомедов рассказал порталу «Кавказ.Реалии», что в России и за ее пределами постоянно следят за тем, что пишут сотрудники каких-либо организаций в соцсетях. Он добавил, что в Дагестане эта практика также негласно существует уже несколько лет и началась еще во времена, когда «Живой Журнал» был на пике популярности.

Контролем за поведением работников СМИ в соцсетях занимается, по мнению журналиста Умара Бутаева, «определенная группа блогеров, подконтрольная министерству по делам молодежи». Анохина рассказала о сообщениях, в которых говорилось, что мониторингом занималась племянница Токболатовой.

По словам Магомедова, некоторые работающие в госСМИ журналисты боятся писать что-либо резкое в соцсетях, поскольку знают, что записи скопируют в пресс-службе главы Дагестана, что может отразиться на их карьере. «Работы нет. Жить надо. Нет претензий к этим людям», — заметила Гасанова. 

В дагестанских СМИ остались журналисты, которые недовольны происходящим, но они стараются возмущаться как можно мягче, рассказал «Снобу» руководитель мобильной группы в общественном движении «За права мусульман» Гасан Гаджиев. «Но и эта критика касается таких проблем как ЖКХ и не более того», — добавил он. 

Анохина вспоминает конкретный случай увольнения дагестанского журналиста за написанное в соцсетях — увольнение из «Молодежи Дагестана» Наили Далгатовой в 2011 году. «Девушка была "соблюдающей мусульманкой", то есть вела свой блог в ЖЖ и страничку в фейсбуке и как любой неофит очень жарко и страстно писала о религии и о необходимости строить шариатское государство. При этом она имела неосторожность задеть пару раз тогдашнего министра печати Наримана Гаджиева, который тоже вел блог. Видимо, очень задела, потому что ее вынудили уволиться. Беременную», — рассказала журналистка. Об увольнении Далгатовой вспомнило и издание «Черновик». Оно назвало и другие имена: Закир Магомедов, Шамиль Абашилов и Гуризада Камалова.

«Коммерсант» напомнил, что в 2012 году по сигналу из управления информационной политики и пресс-службы президента Дагестана (тогда Магомедсалама Магомедова) были уволены журналист «ГТРК Дагестан» Нурлан Алиев и корреспондент «РИА Новости» в республике Наталья Шкандыба за критику в соцсетях работы местных властей после наводнения в Дербенте. В 2014 году под угрозой увольнения был начальник отдела мониторинга и анализа информационно-аналитического управления Минпечати Руслан Акаев. Тогда Акаев раскритиковал в фейсбуке политику России по отношению к Украине. Постом остался недоволен глава Минпечати Азнаур Аджиев. Тем не менее, сейчас Акаев работает советником Токболатовой. 

В 2015 году на «РГВК Дагестан» закрыли передачу Алексея Казака, напомнил Гаджиев. Журналист критиковал работу МВД и в эфире канала, и в своем фейсбуке. «После чего на него был сильный накат со стороны силовиков, вплоть до обысков на телеканале. В итоге передача, которую вел Казак, была закрыта, закрыл ее сам Казак, но причины закрытия, я думаю, именно в том, что он, будучи ведущим на государственном канале, позволил себе критиковать власть, а данный пример не мог остаться безнаказанным, так как он мог бы стать примером для подражания остальным журналистам», — считает Гаджиев. 

Журналисты расходятся в версиях, почему власти Дагестана в открытую попросили присылать данные из соцсетей только сейчас. Токболатова, от имени которой разослали распоряжение, заняла должность министра в апреле 2016 года. До этого она была главредом «Дагестанской правды». Сообщалось, что предыдущего министра Азнаура Аджиева уволили, помимо прочего, из-за жалобы дагестанского журналиста Алика Абдулгамидова Владимиру Путину на то, что республиканские власти мешают строительству новых школ. Абдулгамидов после рассказывал, что его жалобой Путину остался недоволен глава Дагестана Рамазан Абдулатипов. Он обвинил его в том, что он испортил имидж региона и ввел в заблуждение руководство страны. Абдулатипов также заявил, что журналисту следовало согласовать с ним вопросы Путину.

Токболатова не хочет повторения истории Аджиева и пытается так обезопасить себя, считает Гасанова. «В Дагестане не может быть других мотивов у чиновников. Все для того, чтобы сохранить свое место», — уверена она. «Бурлият сложный человек и склонный к деспотии», — добавляет Анохина.

Градус недовольства властью растет, и журналисты не могут оставаться в стороне, сказал «Снобу» Бутаев. «Думаю, что эти действия — ни что иное, как укорачивание поводка. Ведь даже самые верные работники могут из-за недовольства начать высказываться против. Наверняка хотят при первых же сигналах начать отсев, пока дело не перешло в более прогрессивные формы», — объяснил он.

Минпечать хочет не только контролировать, что пишут журналисты госизданий в свободное время, но еще и проверить, сливает ли кто-нибудь из них информацию независимым изданиям, сообщил главред «Нового дела» Хаджимурат Сагитов.

Гаджиев рассказал, что часто видел на мероприятиях, посвященных пыткам, похищениям и внесудебным казням, журналистов государственных СМИ, однако после мероприятий они не выпускали материалы. «И мне понятно, что госСМИ отправляют своих журналистов на данные мероприятия для галочки, но журналисты ведь не роботы, они люди и они тоже могут сочувствовать, и я уверен, что они сочувствуют, потому и потребовался данный рычаг давления», — рассуждает он. 

«Возникает вопрос: какой журналист, работающий в государственных СМИ (хоть и федеральных), захочет передавать объективную информацию из региона, если будет знать, что в случае чего на него (из-за личных неприязненных отношений) поступит жалоба с последующим увольнением?» — возмущается «Черновик».

Глава Совета при президенте России по правам человека, секретарь Союза журналистов России Михаил Федотов в разговоре с «Коммерсантом» напомнил, что российские законы не обязывают журналистов предоставлять личную информацию чиновникам. Председатель Союза журналистов Всеволод Богданов пообещал, что выяснит, что это за инициатива и от кого она исходит.

После публикации заметки «Коммерсантом» и перепечаткой ее другими СМИ в Минпечати Дагестана опровергли порталу «Это Кавказ» информацию о том, что журналистов госСМИ обяжут отчитываться о деятельности в соцсетях. В министерстве заверили, что отчеты потребовали только по страницам и каналам самих изданий в соцсетях. 

При этом в ведомстве произнесли неоднозначную фразу: «Формулировка "в целях организации мониторинга подведомственных министерству учреждений в социальных сетях просим вас предоставить информацию об аккаунтах руководителей и сотрудников" исключает возможность запроса личных аккаунтов так как речь идет об организации мониторинга деятельности подведомственных СМИ».

Там отметили, что в письме Токболатовой было не требование, а просьба к журналистам. Публикацию статьи о слежке «Коммерсантом» и другими СМИ в министерстве назвали «недостойным поведением». По мнению ведомства, «серьезные издания» пошли на поводу у тех, кто «саботирует проводимые преобразования системы государственных СМИ, направленные на соответствие работы СМИ передовым информационным трендам».

На сайте министерства также появилось сообщение по поводу скандала с журналистами. В заявлении говорится, что многие СМИ стали печатать не только имя авторов публикаций, но и их аккаунты в соцсетях, и что такая практика положительно сказывается на росте рейтингов СМИ. В Минпечати объяснили, что хотели узнать наиболее популярных в соцсетях журналистов, чтобы поручить им вести официальные страницы изданий. Там подчеркнули, что ответственности за непредоставление данных не предполагалось.

Читайте также наш канал в Телеграме и подписывайтесь на аккаунт новостного отдела в Твиттере.