Лев Регельсон о Постановлении № 362 и судьбе Русского Православия (конец)

Постановление № 362 Поместного Собора 1917-1918 гг. предписывало самоуправление епархий в случае отсутствия общецерковного центра или прерывания связи с ним. Епископам было рекомендовано по возможности объединяться в самостоятельные группы для взаимопомощи и совместного решения вопросов церковной жизни. Указ № 362 сохраняет свою правомочность и сейчас. Но надо отдавать себе ясный отчёт в том, что этот Указ не внёс чего-либо нового в церковное право: он только авторитетно подтвердил самоочевидные вещи, вытекающие из самой природы Церкви. Что же ещё остаётся делать епископам в подобных условиях? Если бы и не было этого замечательного Указа, они все равно были бы обязаны делать то, что он предписывал, просто исходя из своего архипастырского долга. Отсутствие харизматической власти само по себе не означает произвола и безначалия. Так, любой епископ или священник, ведущий себя недостойно или не разделяющий принципиальную позицию своего церковного объединения, может быть запрещён к служению в общинах этого объединения. Тем самым он лишается права проповедовать или делать какие-либо заявления от имени этого объединения. Более того, если возникнут сомнения в правильности рукоположений или других тайнодействий, руководитель церковного объединении или собрание епископов могут высказать по этому поводу свое авторитетное мнение. Этих мер вполне достаточно для поддержания необходимой церковной дисциплины.

Руководством ИПЦ-ММ подробно обоснованы аргументы, почему отвергается власть митрополита Сергия со стороны ИПЦ и «непоминающих», и причины, почему, в силу этого, современная Московская Патриархия не может рассматриваться как канонически восстановленная Высшая Церковная Власть. Аргументы и причины остаются в силе по сей день.

Длительные преследования, физическое уничтожение иерархии, осуществляемое в отношении ИПЦ в годы коммунистической власти, привело к тому, что в 1960-1970-е годы различные направления ИПЦ лишились последних правильно рукоположенных епископов. Поэтому, когда в 1990-е годы различные группы «катакомбников» стали легализовываться, им пришлось искать возможность восстановить себе Апостольское преемство. Тонкие вопросы преемства и единства освещены в газете «Поместный Собор» ИПЦ (митрополит Рафаил) № 27 (апрель 2008). В ней опубликован Доклад О канонических основаниях Катакомбной Церкви, который 28 января 2008 года на Конференции ИПЦ, посвященной 80-летию основания Катакомбной Церкви в России, сделал Лев Львович Регельсон:

«Исторически Катакомбной Церковью стала называться совокупность возглавляемых епископами евхаристических общин, не признавших властных полномочий митрополита Сергия (Страгородского) и созданной им «Московской Патриархии». Однако при наличии чуткой церковной совести, у катакомбников часто не хватало ясного осознания своей собственной позиции, что приводило их к ошибочному обоснованию правильных по существу решений. Замена четкой канонической аргументации моральным или религиозным ожесточением компрометировало катакомбное движение и придавало его противникам некую видимость правоты.

Я предлагаю для соборного рассмотрения следующий тезис. Каноническое основание непризнания Московской Патриархии (в качестве единственного центра управления Русской Церковью) – отсутствие у митрополита Сергия и его преемников харизмы Первосвятительской власти. Именно это убеждение, хотя не всегда чётко сформулированное, стало основой канонического устроения катакомбной Церкви.

В церковном сознании прочно утвердилось представление лишь о двух видах Божественной харизмы: тайносовершительной, присущей сану епископа или иерея, и харизмы личной, не связанной с какими-либо определёнными условиями («Дух дышит, где хочет»). Однако трагический послереволюционный опыт Русской Церкви выдвинул на первый план вопрос о третьем типе харизмы – о специфической харизме церковного управления. Этот вопрос нельзя назвать простым или очевидным. Нередко выражается сомнение: существует ли вообще такая харизма, институционально присущая Первосвятительскому служению? Может быть, это служение является чисто административным, человеческим, вообще не предполагающим участия благодати? Или божественная благодать участвует в церковном управлении, но только в двух указанных выше формах – тайносовершительной и личной? Именно такое понимание вопроса стало для митрополита Сергия (Страгородского) основой ложного экклезиологического учения. Цель этого учения была сугубо прагматичной: оно должно было придать вид канонической законности его притязаниям на Первосвятительскую власть.

Совершенно иных взглядов придерживались основатели Катакомбной Церкви. Глубоко реалистическое, паламитское по духу переживание харизмы Первосвятительской власти было замечательно выражено в словах святителя Кирилла (Казанского), обращенных к митрополиту Сергию:

«Ваши права в ней [в Церкви] – только отражение прав митр. Петра и самостоятельного светолучения не имеют». [Cм. Л. Регельсон. Трагедия Русской Церкви, http://www.apocalyptism.ru/TRC_3_3.htm ].

Такое восприятие было близким и понятным большинству православного народа, который имел многовековой опыт переживания харизмы царского служения; это казалось тем более очевидным в отношении власти церковной. Однако, в связи с тем, что это переживание до сих пор не выражено в виде чёткого и общепринятого учения, возникают два решающих вопроса: во-первых, в чём проявляется харизма церковной власти и, во-вторых, каковы условия обретения этой харизмы?

Коренное различие между административной и харизматической властью наиболее ярко проявляется в таких крайних мерах защиты церковного организма от инородных вторжений, как «извержение из сана» и «отлучение от Церкви». Может ли безблагодатная по своей природе власть отменять архиерейскую или иерейскую харизму, полученную по праву апостольского преемства? В силах ли она сделать недействительной божественную благодать крещения, простым административным решением отсекая один из членов мистического тела Церкви? Такие предположения звучат почти кощунственно. Для церковного сознания очевидно, что божественную харизму может отменять только божественная по своей природе власть. Нет никакой «симметрии» между правом передачи харизмы и правом ее отнятия. Любой епископ (в присутствии второго как свидетеля) может рукоположить третьего, но он не в силах «отменить» переданную через него апостольскую тайносовершительную благодать. Ни архиерейская харизма, ни харизма личная (если даже она есть) не дают простому главе церковной администрации силы для «отнятия благодати» у правильно рукоположенного епископа. Не властен он и отлучать кого-либо от Церкви. Все, что он в силах сделать, это запретить епископу или священнику совершать богослужения в подчиненных этой администрации общинах и храмах.

Он может также высказать своё (или совместное с другими епископами) убеждение в том, что тот или иной христианин своим поведением или учением сам отделил себя от Церкви.

Но последователям митр. Сергия такой объём власти представляется недостаточным. В то же время они не хотят признать харизматическую природу высшей церковной власти, так как это поставило бы под сомнение их права на такую власть. В результате их концепция содержит вопиющее противоречие. С одной стороны, они учат о чисто административной природе управленческой власти, с другой – настаивают на том, что её носитель имеет силу и право на «извержения» и «отлучения». Именно в этом заключается главная самозванная претензия митр. Сергия, в этом было и остаётся самое «жало сергианства».

Спекулируя на острой чувствительности церковного народа к вопросу о «благодатности» или «безблагодатности» духовенства, митр. Сергий, буквально «терроризируя» народную совесть, беспощадно и бесцеремонно расправлялся со своими церковными оппонентами. Вот как звучали его так называемые «административные» указы: «Таинства, совершённые … епископами, находящимися в состоянии запрещения, недействительны. Обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Миропомазания;… умерших в обновленчестве и указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по ним и заупокойную литургию». Т.е. всех несогласных с его церковной позицией – перекрещивать, перевенчивать, не отпевать.

Лишь немногие находили в себе достаточную духовную твёрдость и глубину веры, чтобы вслед за святителем Иосифом (Петровых) сказать: «Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух, но не живые души верных чад Христовых».

Особенно коварный приём митр. Сергия заключался в отождествлении канонического статуса обновленчества и катакомбной церкви. Действительно, безблагодатность обновленчества, осужденного Патриархом Тихоном, была признана большинством церковного народа, что и предопределило крах всего этого начинания. В молодости я слышал характерный рассказ Натальи Михайловны Асафовой, современницы тех событий: «В храме Христа Спасителя, принадлежавшего обновленцам, я увидела мальчика, который лузгал семечки и плевал шелуху прямо на пол. Когда я пристыдила его, он ответил, – да все равно после них святить!» Этот мальчик знал, о чём говорил: когда приходская община возвращала храм под управление «тихоновской» иерархии, храм освящался заново!

Почему же анафема Патриарха Тихона имела действенную силу, а такие же по форме акты митр. Сергия могли принимать только «всетерпящая бумага и всевмещающий воздух»? С позиций «административной теории» различия здесь не было. Однако, на самом деле кардинальное различие есть, и оно состоит в том, что патриарх Тихон имел харизму первосвятительской власти, а митр. Сергий её не имел.

Согласно смыслу Постановлений Великого Собора 1917-1918 гг., обязательным условием дарования первосвятительской харизмы является соборное волеизъявление Автокефальной Поместной Церкви, само существование которой есть дело всего мирового Православия. Извержение епископа из сана или отлучение от Церкви рядового мирянина – есть отнятие части апостольской благодати или отсечение члена от всей Вселенской Церкви. Поэтому столь строги и обязательны те условия, при которых Господь наделяет Первосвятителя этой поистине грозной властью.

Своими решениями Собор 1917-1918 гг. внёс важнейший вклад в раскрытие учения о Церкви. По степени влияния на грядущие судьбы христианства его можно сравнить с Никейским собором. Можно сказать, что мы сейчас живем в «посленикейскую эпоху», когда подавляющее большинство иерархов отреклись от Никейского исповедания веры, приняв ересь в компромиссной форме «полуарианства». И своего Ария мы имеем – в лице митр. Сергия… Что же можно сказать о сегодняшних «полуарианах» («полусергианах»)?

В 1977 году в заключительных строках книги «Трагедия Русской Церкви» было написано: «Мы думаем, … что в отношении Собора 1945 года милость Божия покрыла все его вопиющие канонические дефекты, и Патриарх Алексий был действительным первоиерархом, т.е. получил харизму первосвятительской власти». И вот сейчас я впервые исповедую перед Церковью: это моё утверждение было ошибочным. Мне понадобилось 30 лет, чтобы придти к такому выводу, он дался мне с большим трудом, но теперь с этой позиции меня уже не сдвинуть. Теперь я бы сказал так: «Милость Божия сохранила Русскую Церковь, несмотря на отсутствие в Ней Первосвятительской власти».

Психологическим оправданием моей ошибки было обоснованное предположение, что основные недуги МП вызваны главным образом силовым давлением со стороны советского государства. Была надежда, что после прекращения этого давления сразу начнется глубинное исцеление застарелых церковных болезней. Освобождение от государственного вмешательства стало своего рода «моментом истины» для МП. И теперь можно утверждать, что истина прояснилась. Прошло уже 20 лет со времени обретения свободы, а в коренных вопросах ничего не изменилось, если не стало ещё хуже. Отсутствие соборности и в связи с этим отсутствие благодатного церковного центра стало печальным и очевидным фактом.

Каноническое состояние нашей Церкви сегодня таково, что она состоит из ряда независимых объединений или групп, каждая из которых управляется по своей церковной совести, своему пониманию традиции и канонов. Одним из таких добровольных объединений является также и Московская Патриархия вместе с признающими её власть церковными общинами. Члены каждой группы избирают себе руководителя или управляющую коллегию, которым подчиняются по взаимному согласию, ради поддержания дисциплины, удобства управления и согласования своих действий. Существование нескольких таких церковных объединений (оставляя пока в стороне вопрос об их «качестве») является фактом сегодняшней жизни – и нет гарантий, что их число не будет возрастать.

Возможно, не все из этих объединений окажутся жизнеспособными, хуже того, не все из них смогут сохранить верность основам Православия. Все это может уже сейчас быть предметом братского суждения, но подлежит окончательной оценке лишь на каноническом Поместном Соборе. Не следует строить иллюзий и недооценивать сложность ситуации: процесс восстановления разрушенного сергианами единства будет очень нелегким. И сейчас, определяя свою позицию, каждая церковная группа должна сделать все возможное, чтобы не закрывать двери себе и другим перед этим грядущим воссоединением.

Но если какое-нибудь из этих добровольных объединений дерзнет претендовать на полноту своих властных полномочий надо всей Русской Церковью, то это не может быть расценено иначе как самозванство и попытка узурпации церковной власти. Это и есть «первородный грех» сергианства, который грозит перерасти в экклезиологическую ересь в виде целой системы догматических обоснований и оправданий. Болезненным церковным разделениям, неизбежным в тогдашней исторической ситуации, митр. Сергий пытался противопоставить механическое дисциплинарное единство. И что самое страшное – с кощунственной претензией на подчинение Божественной благодати административным распоряжения и указам: его вхождение во власть было ознаменовано вакханалией «извержений» и «отлучений». Такой образ действий способствует не преодолению разделений, но напротив, их умножению и углублению.

Предвидя такие разрушительные последствия церковной политики митр. Сергия, святитель Кирилл (Казанский) с горечью констатировал: «Вызванный Вашей деятельностью, не для всех ещё ясный спор церковный Вы закрепляете как непримиримую церковную вражду». И эти методы сохранения церковного «единства» без колебаний применяют духовные наследники митр. Сергия. Причём они сами, похоже, не верят в действенность своих «отлучений». Уже столько раз Московская Патриархия подвергала всевозможным «прещениям» иерархов РПЦЗ, что, по ее логике, там и следов церковной благодати не должно было остаться. А теперь, как ни в чем не бывало, «воссоединяются» с ними и принимают «в сущем сане» без всяких условий!

Несомненно, что обсуждение и осуждение не только ложной практики, но и лжеучения сергианства будет одной из главных задач грядущего полноправного Поместного Собора. Подлинное воссоединение Православной Российской Церкви и наведение в ней канонического порядка вряд ли будет возможным без необходимого прояснения догмата о Церкви.

Вы можете спросить: а как же «Поместные Соборы», которые, хоть изредка, но все же организует Московская Патриархия? Не споря о названии, надо отдавать себе ясный отчет в том, что они по существу таковыми не являются. И прежде всего потому, что на них представлены не все объединения общин Русской Церкви, а только одно из них.

Однако на сегодняшний день ситуация настолько усложнилась, что возникает вопрос: а какие именно из возникших автономных объединений входят в состав Русской Церкви? Я предлагаю для обсуждения еще один тезис: поскольку мистическим Телом Церкви является церковный народ, то в состав Поместной Церкви входят все те общины и их объединения, которые добровольно и сознательно признают ее как свою Церковь.

Понятие «Поместная» давно потеряло свой буквальный смысл: никого уже не удивляет существование общин Русской Церкви в Африке, состоящих из местных аборигенов. Так что сейчас правильнее будет говорить об Автокефальной Русской Церкви, исторически преемственной с Православной Церковью Российской Империи, вышедшей за рамки территориального, государственного или национального принципа.

Все соборы Московской Патриархии были соборами лишь одной из равноправных и автономных частей Русской Церкви, объединением, исторически сложившимся вокруг митр. Сергия и его Синода. Сегодняшнее подавляющее превосходство Московской Патриархии в численности епископата и прихожан, не говоря уже о числе храмов, – обстоятельство исторически временное и случайное, никак не дающее ей права претендовать на то, что только она и есть Русская Церковь. Так, перед началом войны (до присоединения западных областей) катакомбная церковь имела значительно больше епископов и окормляла большее число верующих, чем тогдашняя сергианская патриархия.

Что же касается последующего бурного роста МП, то по таким же, «экклезиологически ничтожным» причинам, еще большее могущество в свое время приобрел обновленческий раскол. Большая часть российских храмов (около 20 тысяч, не считая Украины и Белоруссии) была отдана в распоряжение обновленцев. Было у них более 100 епархий, были у них помпезные «Поместные Соборы», было признание со стороны Восточных Церквей. И где теперь обновленцы? На них исполнилось слово Писания: «Не надейтеся на князие, на сынове человеческия, в них же несть спасения» (Псалтирь 145:3).

Обновленцев давно нет, но от них остался ядовитый плод: глубокое недоверие церковного народа к любым попыткам подлинного обновления. Они извратили творческие задания Великого Собора, которые были порождены внутренними требованиями церковной жизни, пророческим призывом Св. Духа. В своем безответственном реформаторстве обновленцы были движимы совсем другим: страстной увлеченностью революционными мирскими стихиями или просто циничным стремлением угодить новым «хозяевам жизни». Единичные исключения в лице отдельных искренних реформаторов не могли изменить общую картину. Сам термин «обновление» был глубоко и надолго скомпрометирован, и сегодня употребляется разве что как ругательство. А ведь это новозаветное слово имеет глубокий и священный смысл: «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12:2).

Давно созревшие, жизненно необходимые церковные реформы, начало которым было положено Великим Собором, сергианами были загублены на корню – под предлогом «реакции на обновленчество». В результате Русская Церковь вновь оказалась обречена на ту гибельную духовную стагнацию, из-за которой уже дважды в истории рухнула великая православная цивилизация – сначала в Византии, а затем и в России.

Однако, несмотря на неуклонное и горячее стремление Московской Патриархии слиться с мирской властью, было бы неправильным по этой причине считать ее «отпавшей от Церкви», как заявляют некоторые «горячие головы» из РПЦЗ или катакомбников. Само по себе стремление использовать государственные ресурсы для расширения возможностей Церкви – дело обычное в истории Православия. Конечно, за союз с государством приходилось порой платить непомерную цену; к тому же церковь, которая решилась на такой «брачный» союз, рискует однажды оказаться «вдовой». Попытки сближения с государством церковным преступлением не являются: такие попытки, хотя и вынужденные, предпринимали в свое время Патриарх Тихон и митрополит Петр.

Преступление совершается тогда, когда церковная группа, получившая «эксклюзивную» поддержку государства, на этом основании объявляет, что именно в ней воплощена вся полнота Поместной Церкви и начинает навязывать всем свою волю с помощью канонического насилия. Московская Патриархия, прибегая к такому насилию, нарушает одно из ключевых постановлений Великого Собора. Это определение от 2/15 августа 1918 года гласит: Церковь не может иметь никакой политической позиции, обязательной для всех ее членов; с другой стороны, никакие личные политические взгляды не препятствуют верующему быть полноправным членом Церкви.

Теперь я возвращаюсь к теме каноничности соборов Московской Патриархии. Мой вывод состоит в том, что они не могли бы считаться полноправными Поместными Соборами, даже если бы никаких других объединений в Русской Церкви не было. Решающее слово по этому вопросу было сказано архиепископом Ермогеном (Голубевым) в его письме 1967 года к Патриарху Алексию I в связи с 50-летием восстановления патриаршества. К сожалению, тогда глубина церковной мысли владыки Ермогена никем не была оценена по достоинству, хотя мы все относились к нему с глубочайшим уважением. Но теперь именно его идеи дали мне толчок к исправлению моей застарелой экклезиологической ошибки, о которой говорилось выше. Владыка Ермоген, рукоположенный в иеромонахи самим Патриархом Тихоном, своим одиноким и мужественным противостоянием «хрущевскому гонению» показал достойный пример исполнения архипастырского долга. В те годы, когда общее число церквей сократилось вдвое, он в двух епархиях не позволил закрыть ни одного храма, за что и был в угоду властям отстранен Патриархом Алексием I от служения.

Рассматривая вопрос об участии священников и мирян в Поместном Соборе, вл. Ермоген писал:

«С принципиальной, церковно-канонической, точки зрения вопрос о составе Собора прежде всего должен решаться в зависимости от того, каким образом сформирован епископат. Если епископы избирались епархиями в установленном церковными канонами порядке и вследствие этого являются действительными представителями своих епархий, то, разумеется, Собор, как представительный орган Церкви, может состоять и из одних епископов. Если же епископы не избирались, как того требуют церковные каноны, а в нарушение их назначались, то ясно, что сформированный таким порядком епископат не может иметь ни канонического, ни морального права представлять те епархии, которые его не избирали. В этом случае Поместный Собор обязательно должен иметь в своем составе в качестве полноправных членов не только епископов, но и клириков и мирян, надлежащим образом избранных». [Полный текст послания владыки Ермогена см. http://www.apocalyptism.ru/Hermogen.htm]

Здесь владыка Ермоген обозначает главную болезнь Русской Церкви: глубокий внутренний раскол между епископатом и церковным народом. Раскол этот проявил себя уже во времена Патриарха Никона; в лице старообрядцев Русская Церковь потеряла свою лучшую часть, и никогда уже не смогла вполне оправиться после этого удара. В результате петровских реформ этот губительный раскол еще углубился, приведя Церковь в то состояние затяжного «паралича», о котором с горечью свидетельствовал православный мирянин Федор Достоевский. Не будет преувеличением сказать, что прямым следствием этого духовного паралича стало крушение Православной Монархии в России. И лишь Великий Собор 1917-1918 гг. стал поистине пророческим усилием к исцелению этой кровоточащей раны в самом Теле Церкви. Сергианство же свело на нет результаты этого спасительного усилия и в новых условиях вернулось к привычной, губительной для Церкви «традиции».

Суть соборного представительства, конечно, не в процедуре «избрания» епископов (это была лишь установленная Собором промежуточная ступень к восстановлению утерянной церковности), а в органической, неразрывной связи епископа со своей церковной общиной. В Катакомбной Церкви нередко бывает так, что епископ сам создает вокруг себя общину – и, конечно, без всяких выборов становится ее «действительным представителем», по слову вл. Ермогена. О том же, каково положение в Московской Патриархии, вы все знаете не понаслышке. Епископат здесь существует практически отдельно от церковного народа – сам себя назначает, сам собой управляет, сам себя судит. Реальную пастырскую деятельность осуществляют только приходские священники, абсолютно бесправные перед епископом, не имеющие узаконенных форм соборного общения.[См : Прот. Павел Адельгейм. Догмат о Церкви, http://dogmat.icona.ru/].

Однако, как только правящий епископ замечает, что связь священника с общиной становится слишком глубокой, – он тут же «перебрасывает» его на другой приход, или вообще увольняет за штат. Совершаемые под предлогом борьбы с «церковными нестроениями», подобные акции являются жестоким ударом в самое сердце возрождаемой церковной общинности. Мотив этих акций отнюдь не в стремлении епископа помочь общине в преодолении действительно существующих приходских болезней – вождизма и лже-старчества. Суть дела в том, что ростки истинной церковности, возникающие на приходах, угрожают самому принципу существования иерархии как замкнутой касты, с бюрократических высот господствующей над Церковью, в свою пользу высасывая из нее все ресурсы.

Будучи фактически в расколе со своей Церковью, епископат при этом осознает и декларирует в качестве «Церкви» именно себя. Я вспоминаю, как в 1975 году мы с отцом Глебом Якуниным написали письмо на Ассамблею ВСЦ с призывом оказать поддержку исповедникам веры в России. Отец Иоанн Мейендорф, как член Оргкомитета, перевел это письмо на английский и раздал всем делегатам (а их было около 2000!). В результате оно бурно обсуждалось, хотя и не на трибунах, а в кулуарах. Глава делегации МП митрополит Никодим (Ротов) (пытавшийся поставить под контроль КГБ все экуменическое движение) просто сбежал под предлогом болезни, оставив митр. Ювеналия «отбиваться» от вопросов и обвинений. И вот что он изрек в интервью местной газете: «Священник Глеб Якунин находится под запрещением, а второй автор письма, Лев Регельсон, вообще не имеет никакого отношения к Православной Церкви».

Что он этим хотел сказать? Да именно то, что и думал: Церковь – это епископы с подчиненным клиром, а миряне (т.е. церковный народ) «никакого отношения к Церкви» вообще не имеют! Народ для МП – это просто «потребители культовых услуг», а «Церковь» – это своего рода «комбинат по удовлетворению религиозных потребностей населения». И такой взгляд Московского Патриархата полностью совпадал с позицией, выраженной в советском законодательстве о культах. Пока эта ситуация не изменится в корне и пропасть между епископатом и церковным народом не будет ликвидирована, ни о каких канонических Поместных Соборах Русской Церкви не может быть и речи. Показное присутствие на Соборе 1945 г. мирян, подобранных церковных начальством (к тому же не имевших права голоса), ничего по сути не меняло. Ведь владыка Ермоген подчеркивает, что при отсутствии представительного епископата необходимо участие в Соборе клириков и мирян «в качестве полноправных членов», к тому же не назначенных сверху, но «избранных надлежащим образом».

Собор 1945 г. допустил и другие грубые нарушения церковных канонов. Так, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) настаивал на правиле избрания Патриарха по жребию из трех кандидатов, набравших в тайном голосовании наибольшее число голосов (Определение от 13 августа 1918г.). Но перед самым началом Собора он необъяснимо и внезапно заболел. Голосование было открытым и безальтернативным. Такая вот была «соборность»…

Но сейчас Московская Патриархия вообще провозгласила отказ от этих дорогостоящих – да при наличии свободы слова и рискованных – спектаклей в виде регулярных «Поместных Соборов». Более удобной формой для решения любых вопросов МП сочла «Архиерейские Соборы», ставшие своего рода внутриведомственными совещаниями епископата. Это отражает действительное положение вещей: вся остальная Церковь не принимает никакого участия в управлении собственной жизнью – и никаких намерений допустить ее к такому участию МП не выражает.

Поскольку при отсутствии канонических Поместных Соборов харизматической церковной власти быть не может, то в течение всей синодальной эпохи такой власти в Русской Церкви не было. Поэтому, в частности, все синодальные «анафемы» (вне зависимости от того – заслуженные или незаслуженные) следует считать недействительными. Первым носителем Первосвятительской власти после многовекового перерыва стал Святейший Патриарх Тихон. Кроме того, в силу исключительных обстоятельств, Собором было принято беспрецедентное решение: Патриарху Тихону было поручено по своему усмотрению выбрать трех достойных преемников на роль главы Церкви, сохранив в тайне их имена. Фактически все они получили соборную санкцию на первосвятительскую власть, став своего рода «Сопатриархами». Их имена были оглашены на похоронах Патриарха Тихона: митрополиты Кирилл, Агафангел, Петр; присутствующие епископы соборно подтвердили их полномочия. Ни о какой практике «наследования власти по завещанию» здесь не было и речи. Хотя при этом не была соблюдена буква канонов, но их суть была сохранена и реализована в новых условиях. Смысл же канонов заключается в том, что первосвятительская власть прямо и непосредственно коренится в церковной соборности. Это не есть «церковная демократия»: благодатная власть дается от Бога, но дается она только при условии соборного волеизъявления. Нет соборности – нет и харизматической власти.

Из этого понимания канонической ситуации в Русской Церкви вытекают важные практические выводы. Чтобы не признавать над собой власть МП, для оправдания своей позиции не нужно, как это нередко делается, впадать в ожесточение и обвинять иерархов МП во всех смертных грехах (ибо личных грехов, к сожалению, хватает и у епископов Катакомбной Церкви). Нет также необходимости преувеличивать значение отдельных аспектов деятельности МП (таких, например, как участие в экуменизме или слишком тесное сотрудничество с органами власти): даже отказ МП от этих практик не изменит ее канонического статуса. Оборонительная или агрессивная позиция по отношению к МП ничем не оправдана и совершенно не продуктивна. Для спокойной и плодотворной церковной работы вполне достаточно осознания того факта, что любая из катакомбных церквей, при наличии правильно рукоположенного епископата, имеет точно такие же канонические основания своего бытия, как и сама Московская Патриархия.

Понятие же «раскола», которым так любят оперировать руководители МП, в сегодняшней ситуации просто не имеет экклезиологического смысла. Упрекая митр. Сергия в том, что тот, «в нарушение братской любви», применяет ко всем несогласным с ним кличку «отщепенцев и раскольников», митр. Кирилл свидетельствовал: «Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митр. Сергием и ему единомышленными архипастырями».

Катакомбное движение в своих лучших проявлениях – не есть протестное («нео-протестантское») движение против МП, оно также не есть «альтернативное православие», как его окрестили бойкие журналисты. Это – начало того возрождения Православия, о котором веками мечтали лучшие люди России. Это – попытка создать живые, органичные формы церковности для реализации того громадного духовного потенциала, который таится в недрах русского народа, жаждущего незамутненной Христовой Истины.

Номенклатуру МП, вопреки всем ее декларативным заявлениям, подлинное возрождение Православия заботит менее всего. Самоотверженные усилия отдельных клириков и тем более иерархов внутри самой МП неизменно встречают глухое, упорное сопротивление со стороны этой замкнутой бюрократической организации, движимой могучим инстинктом самосохранения. Единственное, в чем она проявляет неукротимую энергию, – овладение церковной недвижимостью, этим историческим достоянием всего российского народа, на которое МП, вводя в заблуждение государственную власть, предъявляет свои эксклюзивные права. И это никого не должно удивлять: распоряжение храмовыми зданиями есть главный источник «могущества» Московской Патриархии, как в свое время оно было источником могущества обновленцев.

В заключение я считаю необходимым еще раз подчеркнуть: одна из самых опасных ошибок, которую могут совершить руководители катакомбного движения – начать запугивать верующий народ заявлениями о «безблагодатности таинств» в других частях Российской Церкви. Не стоит здесь подражать недостойному поведению Московской Патриархии, которую не останавливает опасение совершить смертный грех: хулу на благодать. Ведь даже по отношению к такому явному узурпатору и разрушителю Церкви, каким был митр. Сергий, святитель Кирилл не позволял себе подобных обвинений. Вот что он пишет об этом: «С моей стороны ничуть не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств (да сохранит нас Господь от такого помышления)». И он не раз повторяет это в еще более сильных выражениях. В письме к митр. Сергию в конце 1929 года он говорит «о том ужасе, с каким отталкивал от себя эту мысль», и далее продолжает: «Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду».

И, наконец, самое трудное (но, может быть, и самое важное) – всеми силами избегать сектантского духа, который выражается, прежде всего, в нетерпимости катакомбных церквей друг к другу. Ибо, как сказал Господь: «По тому узнают все, что Вы Мои ученики, если вы будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35). Речь, конечно, не идет о том, чтобы потакать злоупотреблениям недобросовестных деятелей, которые возникают как пена на волне церковного возрождения. Так было всегда в переломные, критические периоды церковной истории, и Церковь накопила огромный опыт в отделении истинного от ложного в своей собственной жизни. Этот опыт учит, что нельзя изменять своим убеждениям и насиловать свою религиозную совесть «ради мира церковного» (излюбленное «обоснование» репрессий МП против своих критиков). Таким путем мир никогда не достигается. «Они говорят: Мир! Мир! А мира нет» (Иеремия 6:14).

В наших обстоятельствах именно среди самых искренних и ревностных «работников на ниве церковной» неизбежны разномыслия, порой глубокие и болезненные. Их не следует обходить или затушевывать, – но они не должны становиться поводом ко взаимному отрицанию и отчуждению. Конечно, братская любовь при отсутствии единомыслия есть тяжкий крест, но без этого никакое соборное единство родиться не может".

Телеканал Россия по субботам показывает в 12.20 замечательный сериал «Планета Православия». Это – удача, почти шедевр. Надо закачать в свой комп, держать под рукой. Эквивалентно освоению курса лекций по истории Православия. Что касается единения православных конфессий, и прежде всего русских, то межконфессиональная конкуренция неизбежна, как и межфирменная и межличностная, когда идёт борьба за души людей, и на поглощение одной корпорацией другой заведомо согласны не все, кто-то предпочтет сохранить свою субъектность. А Правая Вера со Сплотом Правоверных – это вообще организация надконфессиональная и особая, она претендует не на духовную монополию среди частников, а на духовное единение среди цельников, и к традиционным церквям относится как садовник к цветам и потому призвана действовать на канонической территории любой религии, а к каждому традиционному приходу сущего имеет свой ход бытия.