1994 год. Вступил в силу закон «О Конституционном Суде РФ». Закон определил Конституционный Суд как судебный орган конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющий судебную власть посредством конституционного судопроизводства. Общее число судей Конституционного Суда было увеличено до 19, созданы две палаты КС.

2000 год. Открыт новый естественный спутник крупнейшей планеты Солнечной системы – Юпитера. Это самый маленький по размерам спутник из всех известных, его диаметр составляет 4,8 км. Открытие сделано астрономами университета Аризоны и подтверждено обсерваторией Массачусетса.

2002 год. Учёные получили подтверждение одной из самых загадочных легенд – о существовании морских чудовищ. На острове Тасмания на берег выбросило гигантского кальмара. Весил он четверть тонны, а длина его щупальцев превышала 15 м.

2012 год. С помощью телескопа «Кеплер» найдена первая экзопланета (или внесолнечная планета) земного типа, которая находится в зоне обитаемости солнцеподобной звезды – Kepler-452 b.

3.3. Политико-психологическая модель западной полиментальности

Истинная наука рассматривает объект своего исследования на максимально возможных глубинах прошлого и перспективах будущего^[1]. В этом плане политико-психологическое изучение основ менталитета нашего извечного партнера-оппонента — исторического Запада^[2], — как и прежде, остается весьма актуальной задачей. Тем более что некоторые современные авторы предлагают свои рецепты по радикальному изменению «полуазиатского», «всеядного», «агрессивного» и проч. «российского менталитета» по западному эталону, не подозревая, с какой толщей бытия имеют дело^[3].

В чем причина того, что, начиная с XVI столетия, англосаксонский мир^[4], весьма незначительная в планетарном масштабе часть человечества, диктует всем народам свою волю, прививает жизненные стандарты, внедряет свои образы и концепции, правовые и культурные нормы, насаждая духовные постулаты, психологические установки и поведенческие стереотипы?

В научном дискурсе проблема формирования менталитета той или иной этнической или национальной общности, как правило, сводится к обсуждению сложного сочетания природно-генетических, культурно-исторических и религиозных факторов^[5]. При этом в ментальных исследованиях акцент делается на первых двух группах факторов. До сих пор преобладает подход, при котором религиозные установки больших масс людей в системе политологического знания не изучаются и, как следствие, игнорируются.

О фундаментальном значении религии в жизни людей в начале первого тысячелетия н.э. высказался классик античности Плутарх (ок. 45 — ок. 127): «Обойди все страны, ты можешь найти города без стен, без письменности, без правителей, без дворцов, без богатств, без монеты, но никто не видел еще города, лишенного храма и богов, города, в котором не воссылались бы молитвы, где не клялись бы именем божества»^[6].

Говоря о том или ином политическом менталитете, мы рассматриваем в первую очередь его религиозно-догматические основания. Так, в отличие от собственно национального менталитета, монотеистический менталитет содержит всеобщие, универсальные установки. Менталитет включает все устойчивые характеристики доминирующих установок мышления, воли и бессознательного, а также устойчивые поведенческие характеристики, свойственные религиозным и секулярным^[7] группам, которые определяются господствующим в них вероисповеданием.

Все монотеистические религии, являясь системообразующим началом соответствующих политических менталитетов, кардинально различаются структурой всеобщей веры, опираются на разные тексты Откровения, по-разному понимают и трактуют догматические основания своей веры.

3.3.1. Западный менталитет и субменталитеты

Каждый тип менталитета как целостная система включает четыре базовых психологических компонента. Это определяемая догматом вера, догматическое мышление, направляемая догматом воля и связанное с догматом бессознательное^[8]. Менталитет выражает неизменяемые веками и непререкаемые в своих проявлениях догматические установки мышления, воли, бессознательного и веры как феномена сверхсознания. Эти установки исторически формировались на массовом уровне в западном цивилизационном пространстве. Они непосредственно связаны с доминирующим и длительное время преобладающим в западной культуре исповеданием веры — христианством.

Именно христианство стало единым догматическим основанием западного менталитета. Его догматичность для большинства современных людей является практически невидимой и неразличимой, так как она столетиями а priori воспринимается как истина и не составляет для его носителей никакого вопроса. Поэтому человеку чрезвычайно сложно определить, в чем именно заключается догматическая обусловленность его менталитета. Необходимо как минимум обладать аналитической установкой «над», в которой выражаются рефлексивные стремления увидеть и понять в привычном то, что сокрыто от усредненного большинства. Именно установка «над» позволяет субъекту менталитета подняться на ситуцией^[9].

Предельная догматичность современного западно-христианского менталитета проявляется в политике, экономике, культуре, в требованиях либерального обустройства глобального миропорядка. Здесь мы сделаем весьма важное замечание. Отличительными чертами западного менталитета является, во-первых, унифицированность, или тотальность. Эта особенность предполагает принятие носителями менталитета всеобщих для всех постулатов. Это обусловлено тем, что веками исповедание догматов в монотеизме осуществлялось в непререкаемой и общеобязательной форме, а потому подавляющим большинством было усвоено некритично.

Во-вторых, это непреклонность и бескомпромиссность в отстаивании своих позиций. Поскольку Бог исповедуется в монотеизме трансцендентным, а весь земной мир полагается сотворенным Им, постольку монотеистами мир и природа воспринимаются заведомо проницаемыми. Ничто не может быть препятствием отстаиваемой ими абсолютной истине и связанным с нею правовым, этическим, социальным нормам и политическим устремлениям.

Третья характеристика — ориентация носителей догматического менталитета на ценности надприродного порядка, поскольку для них Бог трансцендентен. Следовательно, все, что с ним тесно связано, а это в первую очередь человек как «образ и подобие Божие» и божественные заповеди, имеет уже не ситуативное, а вневременное значение, так как утверждено в вечности. Здесь сам человек и его вера ценны сами по себе. Поэтому люди этой веры могут и должны при необходимости изменять природный порядок согласно базисной ментальной установке^[10].

В Западной Европе XIII–XIV веков получили развитие три богословские системы, впоследствии сформировавшие установки веры, которые пронизывали все практическое и научное знание, этику и бессознательное. В основе своей они сохранились до настоящего времени. Эти богословские системы стали догматическим основанием трех западных субменталитетов.

Первая из этих систем — ортодоксально-католическая. Она во всей полноте представлена в учении философа и теолога, доминиканского монаха Фомы Аквинского (лат. Thomas Aquinas, 1225–1274), основателя томизма — влиятельного в католическом мире философского учения, которое в виде неотомизма признавалось со второй половины XIX до начала XXI века официальной философией католицизма. Фома Аквинат придерживался позиции умеренного христианского реализма^[11], считая, что чем выше духовность, тем выше степень познания. Он утверждал, что во взаимоотношении двух высших способностей человека — мышления и воли — приоритет принадлежит мышлению, поскольку воля с необходимостью следует интеллекту, представляющему для нее то или иное сущее как благое^[12]. Руководствуясь методологией аристотелевской метафизики, Фома первым выдвигает рациональные доводы в пользу бытия Бога, сформулировав пять доказательств его существования^[13]. Спустя три столетия И. Ньютон использует этот подход в изложении своих законов. В прагматической направленности схоластической системы Фомы нашли продолжение и развитие античный юридизм, рационализм и персонализм при опоре на теоцентризм^[14]. Оригинальное учение Фомы Аквинского способствовало бурному развитию идей рационализма Нового времени. Оно было признано «единственно истинной философией католицизма» и оказало значительное влияние на духовную жизнь современного западного общества^[15].

Вторая система — континентально-протестантская, которая впоследствии, во времена Реформации, вступила в непримиримый конфликт с католичеством. Основателем этого направления является немецкий теолог и философ Позднего Средневековья, член доминиканского ордена, один из крупнейших христианских мистиков Иоган Экхарт (Johannes Eckhart, ок. 1260 — ок. 1328), который придерживался позиции крайнего христианского реализма^[16]. По концепции И. Экхарта, божественное бытие есть знание, и мышление есть бытие Бога. Поэтому мышление обладает божественной природой и в нем раскрывается сам Бог. Он сформулировал такое отношение к таинству Церкви, которое допускает его реальность вне церковной иерархии. И. Экхарта отличает догматический антропоцентризм и рационализм. Его учение подготовило почву для протестантского индивидуализма. Он один из первых теологов, отчетливо выразивший тенденцию, которая получила завершение в протестантской доктрине спасения индивидуальной «личной верой». М. Лютер через двести лет сделает идеи И. Экхарта знаменем континентального протестантизма; впоследствии они окажут влияние на И. Канта, Г. Гегеля, Ф. Ницше, К.Г. Юнга^[17].

Третья богословская система — это английский номинализм или терминизм. Наиболее ярко он выражен богословием раннего предшественника Реформации Уильяма (Вильгельма) Оккама (англ. William of Ockham, ок. 1285–1349), философа, францисканского монаха из деревни Оккама в Англии. На Западе он считается одним из отцов современной философии, одним из величайших логиков всех времен. У. Оккам считал, что догматы есть сверхразумные постулаты, относящиеся не к разуму, а к вере и воле. В отличие от идей Фомы Аквината у Оккама воля обладает безусловным приоритетом перед разумом. Этико-социальная доктрина У. Оккама представляла собой индивидуалистическую концепцию общества и морали человека. Он сделал радикальные выводы из тезиса о свободной, ничем не ограниченной воле Творца. И. Экхарт последовательно отстаивал ценность волюнтаризма, которая определялась его представлениями о приоритете Божественной воли над Божественным разумом.

Реформация активно использовала идеи Оккама в борьбе с католической церковью, на его идеи опирался М. Лютер. Труды У. Оккама по логике и философии оказали влияние на великих эмпириков — Ф. Бэкона, Дж. Локка, Д. Юма^[18].

Таким образом, три доминирующие богословские системы Запада в их редуцированном виде формировали как у национальных политических элит, так и у масс людей в различных частях Европы догматический взгляд на внешний мир, на природу человека и на его роль в этом мире. Именно на этих трех догматических основаниях образовались и развивались в последующие века устойчивые субменталитеты внутри общего западнохристианского менталитета. Это обстоятельство со временем повлекло за собой реальный раскол западного менталитета на католичество и две формы протестантизма — континентальную и английскую (островную). Английский протестантизм, генетически связанный с английским номинализмом, тотально определяет ментальный статус англо-американского мира, современный миропорядок и главенствующие в нем догматически утверждаемые ценности либеральных концептов, на критическое и публичное обсуждение которых наложен негласный запрет. Например, такие понятия, как «демократия», «рынок», «частная собственность», «индивидуализм», «толерантность», «права меньшинств», «мультикультурализм» и многие другие, догматически и непререкаемо утверждаются. Эти универсалии a priori всегда полагаются непреложно позитивными и сверхценными, хотя никто не может внятно объяснить, почему они имеют «общечеловеческую» ценность и обязательны для всех людей, живущих на планете.

При всех различиях трех субменталитетов, они составляют единый западный менталитет. В чем проявляется то общее, что при всех догматических различиях составляет его догматическое единство?

Исчерпывающий и точный ответ находим у А.Ф. Лосева: «Я утверждаю, что все мышление после Средних веков есть либерализм и гуманизм, как вся социально-экономическая жизнь этих веков основана на отъединенном индивидуализме, т.е. оказывается капитализмом, и на рационализме, т.е. оказывается машинной культурой, так миф о всемогуществе знания есть всецело буржуазный миф. Это сфера либерального мышления, чисто капиталистический и мещански-буржуазный принцип.

…Захвативши душу вещей в свой субъект, европейский человек стал разрушать и дробить ее, бросаясь от одной крайности в другую. Так одна и та же капиталистическая Европа XVI–XIX веков в разные стадии своего существования породила алогический фидеизм¹ с его бесплодными “настроениями” и рационалистический атеизм с его внутренней пустотой и мещанским духовным убожеством. Обе мифологии суть, конечно, вырожденческие мифологии. Тем не менее обе они уже давно доросли до степени догмата и даже догматического богословия»².

3.3.2. Реализм и номинализм как догматические основания

западных политических менталитетов

Когда-то у философов были две основные теории: теория реалистов, изображавшая природу как бы расточительной, и номиналистов, изображавшая ее как бы скупой. Одна утверждала, что природа не терпит пустоты, другая — что она ничего не делает даром.

Лейбниц

Схоластические учения реализма и номинализма известны со времен Античности³. Эти весьма влиятельные гносеологические школы получили свое развитие в противоборствующих направлениях философии и традициях теологического образования VIII― IX веков⁴. Они появились в Западной Европе в процессе борьбы с многочисленными ересями⁵.

Между тем несколько ранее, чем в Европе, с IV века, в Константинополе и других городах Ромейской империи начинается история развития исихазма — православно-аскетического мистического течения, постепенно оформлявшегося в монашеской среде сначала Византии, а затем России⁶.

1

 От лат. fi des — «вера». Фидеизм — религиозное мировоззрение, основанное на убеждении в превосходстве веры над разумом. 2

 Лосев А.Ф. Диалектика мифа. С. 158–159. 3

 Спекторский Е.В. Номинализм и реализм в общественных науках / Е.В. Спекторский. М.: Книга по Требованию, 2015. 4

 Журавлева Е.В. Средневековые онтологические представления // Рацио.ru. 2012. № 8. С. 220–232. 5

 Пассмор Д. Сто лет философии. М.: Прогресс-Традиция, 2006. 6

 Нагорный С.В. Исихазм в контексте традиции русского любомудрия // Вестник РУДН. Сер. Философия. 2007. № 4. С. 50–59.

Примерно через тысячелетие, к XIV веку, по словам Г.М. Прохорова, «исихазм вышел на людные улицы Фессалоник и Константинополя, вмешался в литературу, искусство, политику и оказался социальной силой, ставшей на пути полного… подчинения Византии латинянам»¹. Исихазм был принципиально противоположен западному гуманизму с его культом индивидуализма². Духовное, культурное и политическое влияние исихазма было столь велико, что он сыграл важнейшую роль в формировании русской национальной идентичности³, в создании государства Российского и формировании русского менталитета⁴.

Но в Западной Европе догматически детерминированные концепции реализма и номинализма стали определять не только альтернативные стратегии понимания мироздания и способы взаимодействия с действительностью, но и весьма существенные ментальные отличия. Официальная римская теология неизменно стояла на позициях реализма и отвергала номинализм, даже налагая на него запрет. Но вместе с тем ни папский престол, ни враги номиналистов никогда не сомневались в их вере в Божественное Откровение. Да и сами они твердо и неуклонно стояли на почве общепринятых церковных догматов.

Спор был в том, принимать ли общие категории и понятия за реальности или только за имена. Для одних общие понятия, вроде «причина», «цель», «homo sapiens» и т.п., были подлинными реальностями, тогда как для других это были не более чем слова, т.е. имена — nomina. Подлинная же реальность, например, принадлежала конкретной цели поступка конкретного человека. Для школы «реалистов» и конкретный день, и конкретное человеческое лицо — все эфемерности, почти не существующие по сравнению с незыблемыми понятиями «причина», «время», «человек вообще». Для школы «номиналистов» действительно существу-

1

 Прохоров Г.М. Этническая интеграция в Восточной Европе в XIV веке (от исихастских споров до Куликовской битвы) // Прохоров Г.М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Статьи. СПб., 2000. С. 42. 2

 Прохоров Г.М. Исихазм и общественная мысль в Восточной Европе в XIV в. // ТОДРЛ. 1968. Т. 23. С. 86–108; Кришталева Л.Г., Хоружий С.С. Библиография мистико-аскетической (исихастской) традиции Православия // Синергия. Проблемы аскетики и мистики Православия. М., 1995. 3

 Волкова Л.Д., Караваева Е.В. Исихазм как составная часть русской православной культуры // Вестник ТГПУ (TSPU Bulletin). 2013. № 5 (133). С. 21–28. 4

 Петрунин В.В. Политический исихазм и его традиции в социальной концепции Московского Патриархата. СПб.: Алетейя, 2009.

ют только конкретные, текущие вещи, события и люди, а отвлеченные понятия — одни слова и эфемериды.

С точки зрения реализма правильно определить вещь — значит почти разгадать ее природу^[19]. Слово понимается ими как мост между земным и небесным. Слово содержит в себе весь мир, и весь мир постигается именно в слове. Сущность вещи понимается как ее имя, а имя — как ключ к сущности^[20]. Зрелый реализм, пишет А.М. Камчатнов, можно выразить формулой: имя есть вещь, но вещь не есть имя^[21].

Оппоненты реализма, номиналисты, по мнению А.Ф. Лосева, выдвинули то новое учение, которое не без трудностей усваивается человеком, изучающим философию и вдруг сталкивающимся с такой предметностью, которая не есть ни утверждение бытия, ни его отрицание^[22]. С точки зрения представителей крайнего номинализма, реально существуют только единичные вещи материального мира. Общие понятия есть не более чем имена (лат. nomina), понимаемые к тому же не как единство плана выражения и плана содержания, но всего лишь как дуновения голоса (лат. fl atus vocis). При таком подходе, когда единственной реальностью признается реальность эмпирическая, разговор об идеальных сущностях теряет смысл.

Номинализм формировал основы материалистического объяснения мира. В номиналистической системе координат слово ничего собой не представляет, кроме условного знака. Реально существуют только единично чувственно воспринимаемые вещи. Номинализм отрывал имена вещей от их онтологической основы, утверждал первичность человеческой воли и сознания. Это, в свою очередь, вело к субъективизму и тотальному конфликту интерпретаций^[23].

Номинализм, выраженный теологической концепцией У. Оккама, отличался крайне светским, мирским характером и как религиозная доктрина разделил теологию и философию, веру и науку. Он стал догматической, идейной и философской основой эмпиризма, позитивизма, прагматизма, индивидуализма, юридизма и либеральной демократии. По словам К. Маркса, номинализм в Средние века выступал «первым выражением материализма»^[24].

По мнению академика А.А. Ухтомского, и реалисты, и номиналисты были односторонни и не правы в своих спорах^[25]. Эти оппонирующие направления средневековой мысли на своем малопонятном схоластическом языке выразили то духовное ниспадение, которое поразило Западную церковь в ее стремлении на языке логики рационально обосновывать догматы христианства. Произошла редукция, профанация сакрального, христианского начала и возвеличивание человеческого разума. Это привело общество к антропоцентризму, возрождению классического язычества, деизму, пантеизму, материализму и атеизму. В итоге Бога постепенно и незаметно подменили Мамоной. В своем противостоянии и реализм, и номинализм оказались крайностями, которые сошлись в отрицании духовного пути познания Бога и человека, данного в опыте и умозрении святых Отцов Церкви первого тысячелетия. Вопреки Евангелию менталитет Запада выражается в фундаментальном принципе его жизни: «Ищи, прежде всего, что есть, что пить, а Царство Божье приложится»^[26].

Реалистическая и номиналистическая богословские системы как порождение схоластического мышления стали догматическими основаниями формирования западноевропейских менталитетов. И хотя все фундаментальные глобальные проблемы современного мира объяснить лишь философской дилеммой реализма-номинализма невозможно, тем не менее из нее следуют некоторые важные для предмета нашего обсуждения выводы.

3.3.3. Психологические различия и единство западных

субменталитетов

Формирование и развитие в западном догматическом мышлении трех главных и относительно автономных друг от друга субменталитетов имеют свои истоки в начале XI века. Тогда в Риме на коронации германского императора Генриха II при папе Бенедикте VIII догмат о fi lioque был в одностороннем порядке присоединен к единому для всех христиан Символу Веры^[27]. Именно с этого момента он безоговорочно вошел в корпус догматов Римской Церкви. Сам раскол церквей состоялся много позже и в значительной мере по причине различных трактовок fi lioque, которые были приняты западным христианством^[28].

В каждом из трех западных субменталитетов в течение веков были сформированы устойчивые антропоцентрические установки, которые в значительной мере определялись индивидуализмом западноевропейского Возрождения. Они обусловлены самой структурой веры, которая выражена в формуле западного догмата. Вместе с тем в реалистических менталитетах — католическом и континентально-протестантском — положения веры тесно связаны с сознанием. И, как следствие, средоточием антропоцентрической установки выступают, соответственно, разум и мышление.

В номинализме же, где мышление и вера принципиально разводятся между собой, средоточием антропоцентрической установки выступает воля как психологический феномен, который, в отличие от других, наиболее тесно связан с положениями веры. Таким образом, акцент был кардинально смещен на поведение, которое жестко регламентируется заповедями и, соответственно, — законом и особой моральной и этической нормативностью^[29].

Это разделение, конечно, не означает, что субъекты реалистического менталитета лишены воли и безнравственны, а субъекты номиналистического менталитета — неразумны. Речь идет о ментальных доминантах и конкретно о том, что считается субстанциальным началом человека: разум или воля, мышление или поведение.

Для английского номинализма разум изначально несубстанциален, т.е. он не является первоосновой бытия. Никакое абстрактное познание или отвлеченная система мысли не обладают в догматической структуре этого менталитета самостоятельной ценностью. Но всякое знание вообще может быть ценным только как адекватная и полезная в обслуживании интересов воли информация. Это принципиально новая в истории человечества ментальная догматическая установка.

Так, для богословов реализма и философов континентальной Европы мышление соотносилось со сферой божественного. Их древние предшественники — языческие мудрецы, восточные гуру, шаманы, колдуны и др. — соотносили мышление в первую очередь с природой: с космосом, солнцем, планетами, наконец, с духами земли, огня, воды и проч. Но в номинализме мышление изначально полагается в качестве чего-то вторичного, что обслуживает только мотивы индивидуальной воли и не более того. Таким образом, воля, обусловленная религиозной догматикой номинализма, приобретает в контексте этого менталитета по-новому значимый и в итоге доминантный религиозный смысл.

В ментальной культуре, например, людей Средневековья и Ренессанса тогда преобладал христианский реализм. Насколько можно об этом судить сегодня, они были терпимы в своих нравственных оценках суровой действительности той эпохи. Но это не мешало им сознавать себя искренне верующими христианами. Нравственной доминантой для этого типа менталитета выступало соблюдение церковных таинств: исповеди, покаяния и причастия, которые примиряли человека с его греховным существованием в мире.

Безусловное утверждение примата специфической религиозной нормативности как конечной значимости христианской веры впервые было сформулировано номинализмом, который претендовал на то, чтобы стать главенствующим направлением в христианстве. Именно этические нормы стали определять у пуритан и других протестантов всю их жизнь, со всей очевидностью соотносясь с иудаизмом, где поведение регламентировано множеством правил, заданных законом и заповедями.

Три концептуальные установки западно-христианского богословия вступили в противоречие между собой именно потому, что каждая из них выражала свою догматическую позицию и претендовала на абсолютность и всеобщность своих положений. В дальнейшем в Европе эпоха религиозных войн сменилась эпохой в значительной мере секуляризованного интеллектуальнодогматического противостояния и борьбой за утверждение своих ценностей как единственно правомерных и непререкаемых.

В конфликтном взаимодействии трех ментальных экспансий, номинализм, опирающийся на примат воли, оказался более агрессивным, сильным и жизнеспособным. Его главные устойчивые проявления — этический релятивизм, догматически детерминированный волюнтаризм как радикальное проявление индивидуализма и воинствующая нетерпимость к другим типам политического мышления и поведения.

Со временем богословские установки христианского реализма по различным причинам утрачивали свои догматические основания на уровне государственной политики стран континентальной Европы. Самые крупные из них прошли болезненные процессы внутренней дезинтеграции, что влекло за собой модификацию и деградацию ментальности и, как следствие, самостоятельной политики, которая изначально предполагала утверждение своих догматически непререкаемых систем ценностей.

Так, первой в конце XVIII века пала Франция. Будучи самой крупной и мощной страной католического мира, она пережила катастрофу в результате атеистической революции, идейными вдохновителями которой были французские просветители, гуманисты, энциклопедисты и атеисты^[30].

Столетие спустя крупнейшее государство континентального протестантизма и католицизма — Германия поддалась соблазну саморазрушения через отказ от христианства. Она приняла неоязычество в лице нацизма и была разгромлена Советским Союзом, руководители которого во время войны в известной мере опирались на ценности православия^[31].

Усвоив уроки прошлого, Германия, одна из немногих стран послевоенного мира, стала позитивно решать проблему реставрации христианских ценностей, что позволило ей стать политическим и экономическим лидером современной Западной Европы. Вместе с тем она до сих пор не в силах противостоять номиналистическому ментально-догматическому доминированию США.

По тем же причинам трагедия не обошла и Российскую империю как безусловный центр православия, в политике представляющий собой догматически иной вариант христианского реализма^[32]. В СССР разрушение православного догматического исповедания на протяжении десятилетий не могло не вызвать и в итоге вызвало деструкцию не только советской государственности, но и всего общества. Атеистическое руководство страны было в принципе не способно сформировать духовный иммунитет у советского народа против «идеологической диверсии» и информационной войны со стороны ментально-догматической экспансии Запада.

К началу «перестройки» большинство населения Советского Союза было заражено мещанско-индивидуалистическими, потребительскими установками. Постсоветская Россия под водительством, говоря словами известного писателя, «маньяков демократии» и идолов либерализма, не получив от них внятных и позитивных трансцендентальных догматических установок, продолжает деградировать в духовном плане под аккомпанемент бесплодных разговоров о поиске «национальной идеи».

В каждом из новообразованных в XIX–XX веках секуляризованных субменталитетов, по словам В. Можаровского, формировались новые установки мышления, в которых развивались уже отличные друг от друга догмы атеизма. Это кафолический^[33] атеизм во Франции, соборный и догматический атеизм в Советской России. В Англии и США начиналось развитие законнорожденного детища номинализма — индивидуалистического атеизма.

К концу XX — началу XXI века cложилась новая конфигурация геополитических ментально-догматических противоречий. В современном мире при всем многообразии государств действует весьма ограниченное количество ментально единых политических субъектов, которые представлены группами и блоками стран. Они отстаивают свои интересы, ориентируются на свои ценности и преследуют свои цели. Политика государств, союзов и блоков опирается на глубинные, догматические основания менталитета, который складывался в течение как минимум двух тысячелетий под воздействием догматических систем.

Единство веры как базисной религиозной установки обусловливает единство геополитической системы. Например, на западно-христианской догматической установке основано единство НАТО, ЕЭС и других геополитических структур. Применительно к рассматриваемым менталитетам геополитическое единство не обязательно должно быть представлено реальным государством или территорией. Об этом можно судить на примере иудаизма, который в течение тысячелетий, не имея независимого государства, сохранял свою устойчивость и самостоятельное политическое существование благодаря неизменной базисной религиозно-ментальной установке.

Таким образом, три богословские школы позднего Средневековья выражают непререкаемые и общеобязательные установки догматически обусловленного мышления, сохранившиеся до нашего времени. Но, несмотря на свои противоречия, они связаны тем не менее одним общим христианским догматом и обусловленным им единым евро-атлантическим менталитетом, который, в свою очередь, определяет их политику и характер ментальнополитической экспансии.

3.3.4. Номинализм как догматическая основа и практика

англо-американской ментально-политической экспансии

In God We Trust^[34]

Феномен веры в системе монотеистической полиментальности всегда выступал как особое измерение власти. Но далеко не всегда в том позитивном значении, о чем повествует П.А. Сапронов^[35]. Все монотеистические религии и каждая по-своему экспансивны по своей ментально-догматической сути^[36]. Христианство не является исключением, в чем мы убеждаемся, читая Евангелие: «И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари» [Мар.16:15].

Проблема в том, как политический субъект с тем или иным христианским менталитетом догматически трактует и практически осуществляет эту заповедь. Номинализм в настоящее время, безусловно, остается самой доминантной и агрессивной религиозно-догматической системой в мире. Она обязана своим происхождением только монотеистическим постулатам и определенному практическому методу их постижения. Номиналистический принцип определил установку догматического мышления значительной части Западного мира — Англии, Канады, Австралии, Новой Зеландии и пр. — при лидирующей и экспансионистской роли США^[37].

Поскольку в догматической системе номинализма вера непосредственно ориентирована на волю, а не на мышление (сознание), постольку основные положения веры формируют здесь ортодоксальный волюнтаризм, центром которого, как и в иудаизме, отчасти так же выступает догмат, апеллирующий прежде всего к практическому разуму^[38]. Это два наиболее догматически волюнтаристических менталитета. Причем под волей здесь понимаются ее сугубо практические и утилитаристские аспекты, которые находят выражение прежде всего в специфической системе права, либерализме, индивидуализме, прагматизме, гражданских свободах, личном успехе и ментально-догматической экспансии, питающейся идеей исключительности^[39].

Так, уже в ХVII веке жители первых колоний предпочитали идентифицировать себя как «людей Бога», отдельный народ, избранный свыше для главной миссии в истории человечества. Их убежденность в этом подпитывали аналогии с ветхозаветными евреями. Так была заложена одна из характерных черт американского политического менталитета, согласно которой США могут от лица всего мира диктовать нормы и правила другим странам, но сами, в силу своей избранности и «особой миссии», могут встать выше этих законов.

Со временем прибытие новых групп переселенцев из Европы снизило градус религиозной пассионарности колонистов. Однако заложенные пуританами ментальные стереотипы о богоизбранности американской нации, ее исключительной исторической роли и особом предназначении сохранились по наше время^[40].

В ХIХ веке христианские страны, по преобладающему в них менталитету, подчинили себе практически всю планету, «просвещали» и «цивилизовывали» буквально все иные народы. Вместе с тем политическая неоднородность и противоречивость существовавшего тогда мирового порядка определялась особенностями самих христианских субменталитетов.

По мере подрыва фундаментальных догматических оснований христианской веры в ходе Реформации, революций, войн и глобального противостояния систем такие лидеры своего времени, как католическая Франция, континентально-протестантская Германия и православная Россия, были ментально-догматически дезинтегрированы. В результате они утратили былой политический статус. В начале ХХ столетия это положило начало процессу безудержной и агрессивной англо-американской не только ментальной, но и военной экспансии. В качестве примера можно привести англо-американскую интервенцию на русском Севере 1918–1920 годов под флагом так называемой дружественной экономической помощи^[41]. Позже эти и многие другие события политкорректно станут называть глобализацией, проводимой во главе с США на основании догматически обусловленных установок, которые ими априорно-догматически исповедуются как абсолютные, непререкаемые и, главное, не требующие никаких доказательств.

Если рассматривать политические ценности американского правящего класса в их связи с принципом номинализма, то мы обнаружим догматическую структуру, не допускающую никаких сомнений или компромиссов. Номинализм как базисная ментально-догматическая установка стал фундаментом, на котором произрастали и развивались такие социальные и политические феномены, как либерально-демократическое общественное устройство, рыночная экономика, протестантская этика, эмпирическая наука, права человека, установка на знание как информацию и т.д.

В отличие от дореволюционной России, где имперской основой были самодержавие, православие и народность, американская ментально-догматическая триада базируется на либеральных ценностях, религиозном протестантском мессианизме и рыночной экономике. Операторы власти однополярного мира и элита «золотого миллиарда» утверждают эти ценности в процессе глобализации в качестве безусловных общеобязательных требований и неотъемлемых условий своего могущества. Действуют они, говоря словами А.С. Панарина, в духе мессианской самоуверенности, догматически-репрессивными и тоталитарными методами². Они не останавливаются перед угрозой применения военной силы и собственно ее применением. Достаточно вспомнить ядерную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года, три миллиона вьетнамцев, погибших в результате американской агрессии в 60–70-е годы ХХ века, многочисленные государственные перевороты, организованные спецслужбами США, наконец, бомбардировки Югославии с последующим ее расчленением и т.д. и т.п.

Важной особенностью современного этапа ментальной экспансии является встраивание американских спецслужб в систему наращивания американской «мягкой силы» (soft power). Об этом пишут многие исследователи, которые обращаются к проблемам имперских проектов США^[42]. Так, в свое время Дж. Най, председатель Национального разведывательного совета в администрации У. Клинтона, предложил емкое определение: «мягкая власть Америки — это способность заставлять других хотеть того, что хочет Америка»^[43].

Очевидно, что способность заставлять не может реализовываться без использования уникальных возможностей спецслужб, «фундамента национальной безопасности» и «наконечника разящего копья»^[44].

При этом актуализируется тема скрытого участия американской разведки в деятельности многочисленных исследовательских, культурно-просветительских, образовательных центров и прочих так называемых неправительственных организаций по всему миру, проведения агентурной работы в информационных проектах, инспирирования публикаций в прессе и материалов телевидения, создания негласных структур в области распространения книг и видеоматериалов и многих других областях. Речь идет не просто об агентурно-оперативной работе ЦРУ и других ведомств разведки, но о продвижении идей, навязывании ценностных ориентиров и создании новой медиареальности, отвечающей стратегическим планам США. В настоящее время спецслужбы США превращаются в ключевой элемент не только внешнеполитической, но и ментально-догматической экспансии.

Спецслужбы, будучи важным элементом силовой сферы, в известной степени, интегрируют процесс обеспечения превосходства над другими государствами в первую очередь в ментальном пространстве^[45].

США в качестве государства существуют немногим более двух столетий, их население составляет весьма небольшую часть в населении земли. Но как реальное религиозно-ментальное образование США опираются на свои унифицированные истины, которые они предписывают всему глобальному миропорядку и всем государствам мира. Вместе с тем Китай, который существует четыре тысячи лет и по населению многократно превосходит Соединенные Штаты, на основании своего недогматического, космоцентрического идолопоклоннического менталитета никакой самостоятельной, а тем более общезначимой истиной а priori обладать не может. Следовательно, вместо «строительства коммунизма» он ускоренными темпами под руководством КПК строит буржуазное общество потребления по заемному образцу, но с китайской спецификой, принимая извне, копируя правовые, этические и теоцентрические нормы и стандарты.

Индия и все дальневосточное язычество также представляют собой густонаселенные и, следовательно, ментально инертные образования. Это позволило им сохраниться, несмотря на разрушение других языческих культур догматической экспансией монотеизма. В результате этой экспансии и на Дальнем Востоке, и в Индии установка языческой ментальности на подражание природным и космическим процессам меняется установкой на подражание догматической цивилизации, прежде всего в ее англосаксонском, номиналистическом варианте.

В многомерном и противоречивом процессе глобализации происходит расслоение человечества еще по одному принципу. Субъекты НИОКР, основные их разработки, ноу-хау и пр. осуществляющиеся в основном в США и в Западной Европе, реализуют технократическую экспансию западнохристианского менталитета. Но основные производственные мощности и обслуживающее технику население сосредоточены в бессубъектных политических образованиях, относящихся главным образом к тем менталитетам, где доминирует навык подражания как атрибут естественной цивилизации. Прежде всего это Дальний Восток, выполняющий объектную функцию в АТР и в глобальном «разделении труда» в целом^[46].

В 60-е годы и позже мир поражался рывку тихоокеанского региона во главе с Японией. Но тихоокеанская эпопея, если не брать во внимание одни только технико-экономические показатели, на самом деле весьма банальна. Речь идет все о том же эпигонстве, заимствовании, языческом подражании англосаксонской догматической модели, императивно насаждаемой во время и после американской военной оккупации Японии в 1945 году. Японию не случайно сегодня числят в системе большой семерки: она действительно является по избранной ею модели не столько тихоокеанской, сколько «евроатлантической», западнической страной².

Догматическое же мышление, опирающееся на исповедание трансцендентного Бога, начиная с иудаизма и включая все направления христианства, принципиально отрицает необходимость языческого, идолопоклоннического подражания природному миру. Более того, целым рядом запретов, наложенных на естественные потребности человека, на питание и на проявление естественных функций, оно даже на обыденном уровне обязано было выделять себя из внешнего мира и противопоставлять себя ему.

Если для адогматического или языческого мышления целью является слияние с природной средой, с космосом в некоторой нерасторжимой гармонии, то для догматического религиозного мышления целью выступает переустройство всего внешнего мира согласно обетованиям трансцендентного Бога. Или как это стало происходить уже в эпоху Просвещения, т.е. в процессе секуляризации — согласно своим непререкаемым догматическим предпосылкам. Это две принципиально разные и несводимые друг к другу ментальные установки — религиозно-догматическая и языческая, со всеми вытекающими отсюда последствиями^[47].

Казалось бы, подавляющая часть человечества — Китай со всем Дальним Востоком, Индия и тропическая Африка — должны были бы представлять собой политически доминантную основу Мирового сообщества. В действительности о них даже не идет и речи, так как основанием глобализации выступают только ментально-догматически структурированные, малочисленные, но чрезвычайно деятельные политические образования^[48].

Религиозно-ментальные основания политики субъектами ментальной экспансии постулируются таким образом, что они не предполагают традиционные ценности других культур в качестве реальной политической основы государственных образований. Полагается, что именно их ментальная экспансия должна пронизывать все иные культуры и сообщества, придавая им единственно необходимые формы и способы развития в соответствии с заданными догматически обусловленными принципами и примерами социальной и политической организации — демократия, либерализм, рыночная экономика и т.д.

Операторами ментально-догматической экспансии осуществляется установка на полную проницаемость и трансформируемость всех существующих культур и политических образований, включая и Россию. Они считают, что подобный процесс унификации человечества приведет его к абсолютному благу поамерикански. При этом специфические предпосылки номиналистического менталитета утверждаются не рациональной аргументацией, а на основании догматически структурированной веры.

Для сформированного в западном христианстве догматического мышления не существует пространственных границ. На всех континентах в мышлении бессубъектных народов отсутствовал тот элемент ментального иммунитета, который хоть как-то мог бы противостоять субъектному догматичному христианскому самоутверждению. Достаточно было представителям самого отсталого народа Западной Европы — португальцам — только доплыть до чужих земель, и они покоряли практически неограниченные территории.

Серьезного противодействия не встретила и российская ментально-политическая экспансия на Дальний Восток, достигнув берегов Тихого океана и даже осваивая Аляску и западное побережье Северной Америки^[49].

Именно догматический тип мышления, в основе которого лежит монотеизм, способен добиваться невиданных практических результатов в сравнении с адогматическим адаптивно-имитационным типом мышления в язычестве¹. Он выступает унифицированным, беспредельно экспансивным и, по своим интенциям, изменяющим природу началом.

Важно заметить, что современная ментальная карта США, как в целом и всего Западного мира, имеет выраженный полиментальный характер². Но если из всех ментальных проявлений нынешней Америки нужно было бы выбрать только одну, то этой особенностью была бы высокая религиозность нации, которая усилена «гражданской религиозностью»³. По процентному соотношению верующих (93%) Соединенные Штаты стоят ближе к исламским и развивающимся государствам (Филиппины, Мексика), чем к Западной Европе.

В 2002 году 59% американских респондентов отвечали, что «религия играет очень важную роль» в их жизни — в сравнении с 27% в Италии и 12% во Франции. Половина американских семей регулярно произносит молитву перед едой, а 69% американцев верят в существование Дьявола. Протестанты в Америке составляют 63% верующих, из них 44% евангелисты; католики составляют 24%. Другие религии — 8%, из них 2% — иудейская, не религиозны — что неравноценно атеизму — 6% населения⁴.

В южных штатах число убежденных верующих стремится к 100%  — эта полоса почти в пол-Америки получила название «Библейский пояс» (the Bible Belt). В такой пропитанной верой атмосфере, пишет В. Крашенинникова, взрастают самые убежденные «рыцари демократии и свободы», каким был, например, конгрессмен Ч. Уилсон. Он практически единолично выстроил механизм поставок оружия афганским моджахедам в начале 1980-х годов в обход всех американских законов и процедур⁵.

1

 Честертон Г. Вечный человек. М.: РИПОЛ классик, 2006. 2

 Семенов В.Е. Российская полиментальность, политическая и духовно-нравственная ситуация в современной России // Психология власти-2008: Материалы Второй международной научной конференции 14–15 января 2008 г. / Под научной редакцией проф. А.И. Юрьева. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2008. С. 106–111. 3

 Основные положения гражданской религии в США ориентированы на трактовку уникальности американского социально-исторического опыта, на фетишизацию политических структур США, на оправдание статуса Америки как «богоизбранной» страны, а на этой основе — ее превосходства над другими (Подробнее см.: Задорожнюк И.Е. Гражданская религия в США: социальнофилософский анализ: Автореф. дисс. … докт. филос. наук. М., 2008). 4

 Крашенинникова В. Россия — Америка: холодная война культур. Как американские ценности преломляют видение России. М.: Европа, 2007. С. 4, 43. 5  Там же. С. 42.

Религиозное усердие вносит в американское общество, известное своей рациональностью и тем часто отличающееся от российского, существенный эмоциональный заряд. Вера — это самое близкое, самое личное из того, что есть у людей, она важнее политических убеждений^[50].

Мы, конечно, можем усомниться в том, что реальная картина западной и, в частности, американской религиозной ментальности такая благостная. Но, во всяком случае, она рассказывает о ведущих ментальных тенденциях.

Здесь нельзя не сказать и о противоположных тенденциях. Плотское человеческое естество людей не может постоянно быть под контролем религиозных догматов. Реальность жизни такова, что ни одно монотеистическое общество не имеет иммунитета против массовых эксцессов антидогматического бунта. У определенных категорий людей он будет прорываться^[51]. Изначально в догматических предпосылках содержалась установка на прогрессивное моральное совершенствование человека. Причем в отличие от языческого понимания совершенствование означало отнюдь не соответствие природному, животному естеству, а преобразование его посредством этики. Этический идеализм религиозных менталитетов состоял в том, что нравственная истина выдвигалась в качестве абсолютной. Человеческая же природа постулировалась сотворенной и, следовательно, полностью проницаемой для этой истины. На основании непререкаемых нормативных установок виделось поступательное и постоянное движение общества к благодатному моральному совершенству. В конечном итоге предполагалось построение такого общества, где каждый человек и все человечество в целом будут следовать определенным заповедям, канонам и императивам, а не своей врожденной, естественной животной сущности.

Но в действительности подобный идеализм вызвал совершенно непредвиденный в рамках непосредственного догматического взгляда реальный хаос массового бессознательного в той же протестантской Америке^[52]. Тотальная акцентуация массовой культуры на культе секса, протестной музыке, наркотиках, контркультуре сексуальных меньшинств, мести, насилия и убийствах совершенно нехарактерна для языческих цивилизаций. Все эти феномены породило наиболее этичное направление в христианстве, связанное именно с английским номинализмом.

Не Китай и не Индия выступают в современном мире производителями и адептами культа бессознательной деструкции, а протестантские Соединенные Штаты, сохраняющие почти пуританский образ жизни. И дело здесь не только в том, что человек, как оказалось, не совсем умещается в предзаданных рамках догматической этики, а сама непререкаемая жесткость этих установок является одной из причин нарастающей иррациональной реакции со стороны человеческого естества.

Сама догматика протестантизма как «гражданская религия» Америки, выраженная в ценностях демократии, рыночной экономики, свободы, либерализма, культа индивидуалистической самореализации, вступила в противоречие с изначальными христианскими ценностями.

 * * *

Мы можем сколько угодно гипнотизировать себя рассуждениями о «секуляризации» Запада. Но, говоря словами американского классика, «слухи об этом сильно преувеличены». Даже по мере развития самого процесса секуляризации, страны Запада будут следовать своим непререкаемым, догматически детерминированным основаниям жизни, которые изначально формировались в эпоху христианства, развивались в русле католицизма и протестантизма и являются их продолжателями.

При всех известных противоречиях правящих элит «золотого миллиарда», при всех проблемах нынешнего экономического кризиса и неизбежных будущих мировых потрясений, Запад консолидирован и преисполнен мессианской решимости осуществлять свою политику на основе традиционных религиозно-догматических оснований при «руководящей и направляющей роли» англо-американского протестантизма, основой которого является догматический принцип номинализма. Проблема лишь в том, как нам все это понимать и что нам со всем этим делать.