Втихую настолько, что письмо об отставке прежнего Высокого представителя было спрятано от членов СБ и, если бы не возмущение России, всё прошло бы в лучших традициях западной демократии.

Босния и Герцеговина (БиГ) появилась как государство на основании Дейтонского соглашения 1995 года. Для контроля за его выполнением был создан т.н. Руководящий совет, куда входят США, Канада, Япония, Франция, Германия, Италия, Британия, ЕС, Россия и Организация исламского сотрудничества (её представляет Турция). Первым Высоким представителем был бывший премьер-министр Швеции Карл Бильдт, затем – представители Австрии и некоторых других стран.

Как международный наместник, обладающий большими полномочиями, чем номинальные руководители Боснии, Высокий представитель должен иметь авторитет. Поэтому на такой пост старались назначать представителей нейтральных стран и только таких, которые получали одобрение всех энтитетов БиГ.

Однако на сей раз закулисно продавили представителя Германии – государства-члена Руководящего контрольного совета, принимавшего прямое участие в вооружённом конфликте в БиГ и сыгравшего решающую роль в развале Югославии. А главное, этот немец не получил единодушного одобрения ни членов Руководящего совета (в частности, со стороны России), ни всех энтитетов Боснии. Такое происходит впервые.

За все годы существования института Высокого представителя в БиГ его кандидатуры одобрялись Советом Безопасности. В этом находило хотя и формальное, но всё же подтверждение его статуса как представителя международного сообщества.

С самого начала заседания Совета Безопасности российский представитель В. Небензя назвал участников провокации «наперсточниками». Сокрытие письма действующего Высокого представителя в БиГ В. Инцко об отставке от членов Совбеза выглядело столь неуклюже, что председатель Совета (представитель Эстонии) попытался объясниться. Однако попытки оправдания жульничества лишь усугубляют позор шулера. Эстонский делегат заявил, что виноват не он, а… Генеральный секретарь ООН, который получил письмо, но оказалось, что для распространения его «потребуется много времени». Делегат заявил, что Россия зря поднимает волну. Мол, письмо всё же распространили среди членов СБ.  Нелепое объяснение –  и потому что генсек ООН не способен распространить письмо на трёх страницах, и потому, что письмо было опубликовано только после того, как Россия подняла шум.

Ознакомление с письмом во многом объясняет, почему всё так произошло:

Как видим, странностей много. Во-первых, письмо от Высокого представителя направлено в СБ ООН не самим В. Инцко, а представителем Германии. Во-вторых, В. Инцко «сообщает», что его преемником стал немец Кристиан Шмидт и передача власти состоится 1 августа. Не зря Высокого представителя называют «наместником» – в письме он сообщает о передаче своей власти келейно обозначенному персонажу.

Дальше шулерство продолжается! Во время заседания Совбеза оказалось, что обмана намного больше, чем казалось... Западные члены СБ притворились идиотами и заняли глухую оборону, делая вид, что ничего не произошло: они зачитывали тягуче-однотипные тексты о том, что Высокий представитель «избран и займёт свою должность 1 августа». Мол, Россия пусть заткнётся.

В непростом положении оказались непостоянные незападные члены Совбеза. Одни выразили поддержку избранию Шмидта. Другие пытались заниматься дипломатической эквилибристикой, заявляя, что они «поддерживают», но надо жить дружно… Жалкая позиция для государств, избранных в Совет Безопасности ООН в качестве представителей всего международного сообщества!

А главная бомба взорвалась под конец заседания, когда выступила министр иностранных дел Боснии и Герцеговины Бисера Туркович. Она полностью поддержала избрание К. Шмидта в качестве Высокого представителя в БиГ и повторила, что [независимо от позиции России] «он вступит в должность 1 августа».

Дождавшись окончания выступления боснийской министерши, представитель РФ В. Небензя задал ей вопрос: согласовано ли данное заявление с Президиумом Боснии и Герцеговины (коллективным главой государства). И предъявил Совету письмо председателя Президиума БиГ М. Додика, в котором сообщается, что министерша не получала полномочий не только на одобрение кандидатуры Шмидта, но и на выступление в Совете Безопасности вообще!

Бомба взорвалась. Ошарашенная мадам Туркович не нашла ничего умнее, чем спросить Небензю, получил ли он от Лаврова полномочия задавать ей такие вопросы? Василий Алексеевич заверил, что полномочия у него имеются. И не от Лаврова, а от президента России.

Ответа на вопрос Небензи боснийская министерша дать не смогла. Впрочем, письмо председателя Президиума Боснии и Герцеговины о том, что мадам прискакала без полномочий и лгала, выдавая свою позицию за позицию государства, было красноречивее всего остального.

Наперсточники и шулеры в Совете Безопасности разоблачены. Однако ситуация далека от разрешения. Дела на Балканах запущены до крайности. Есть основания полагать, что наместника-немца протащили такой ценой для вполне определённых целей и «новая линия» в отношении Республики Сербской не исключает применения силы.

Александр Мезяев

Источник: https://www.fondsk.ru/news/2021/07/08/bosnijskie-shulery-i-evropejskie-n...

Россия избежала соблазна попробовать восстановить Советский Союз, потому что утрата этого государства не означала качественного изменения российских силовых возможностей. Страна уникальна тем, что она – единственная из европейских империй XIX века почти в неизменном виде сохранила основной потенциал (материальные ресурсы и силовые рычаги), в то время как все её «коллеги» давно покинули мир великих держав. Геополитическая катастрофа 1991 г. сократила физические размеры Российского государства, но не лишила его важнейших атрибутов и активов, как это произошло с Британской, Австрийской, Германской или Османской империями в первой половине ХХ века. Как заметил в 1995 году Доминик Ливен, избавление советской империи от внешнего контура, который был бременем не в меньшей степени, чем преимуществом, не затронуло силовую основу – ресурсные кладовые и военные возможности. Эта особенность является определяющей для российской внешней политики. Россия, как и прежде, в наименьшей степени нуждается в международном порядке и в полной мере готова нести ответственность за безопасность только тех территорий, которые находятся в её непосредственном управлении.

Колоссальные природные богатства и географические масштабы Сибири, население, численностью превосходящее любой из европейских народов, внушительная армия и обеспеченная ядерным оружием стратегическая автономия – совокупных силовых возможностей России достаточно для того, чтобы требовать уважения своих интересов и ценностей в рамках любого международного порядка. Эти же возможности позволяют стране обеспечивать собственное развитие и безопасность без опоры на институты международного управления, которые необходимы торговым великим державам – США и Китаю. Последние вынуждены создавать и предлагать другим правила игры ради собственного выживания и развития.  Сочетание имперского масштаба и силовой автономии приводит к политике колебаний и непоследовательности в отношении ближайшей периферии, возникающей по принципу «есть хочется, худеть хочется, всё хочется».

Искреннее стремление создавать вокруг своих границ и на мировой арене постоянные институты сотрудничества, противодействие попыткам других ведущих держав диктовать условия игры органично сочетаются со способностью обеспечить собственное выживание, не прибегая к контролю над другими государствами. Следовательно, не создавая для этого институциональных механизмов, известных нам в рамках либеральной теории под названием «международное управление». В российской внешнеполитической дискуссии присутствует запрос на формирование по своему периметру «кольца друзей» и огорчение по поводу того, что у России «нет союзников». Однако искренность таких сетований всегда будет ограничена тем, что потенциальные друзья и союзники не играют важной роли в выживании и развитии Российского государства.

В каком-то смысле российская внешняя политика до сих пор руководствуется подходом Александра I, который на Венском конгрессе поражал участников тем, как абстрактные рассуждения о необходимости более морального устройства мира сочетались у него с жёсткими требованиями сохранения прямого территориального контроля над Польшей. Первое отражает претензию на то, чтобы мир прислушивался к российским этическим аргументам, второе – реальную способность нести ответственность только за то, что является частью России. Баланс сил, на котором был основан Венский порядок и внутреннее устройство современного Европейского союза, как таковой России не нужен. Хотя в периоды наивысшего могущества – после побед над Наполеоном и Гитлером – Россия обретала силовые возможности влиять на международный порядок непосредственно. Но сама она практически никогда не выступала в качестве революционной силы по отношению к международному порядку. Россия не может видеть в создании нового международного порядка источник своего могущества, – это то, что сейчас делает Китай, а сто лет назад – США. Единственное исключение – доктрина «мировой революции», но Сталин, по сути, отверг её уже в 1930-е гг., обратившись к концепции «осаждённой крепости», гораздо более естественной для отечественной внешнеполитической традиции. Когда же силы страны ограничены, она думает о порядке только в пределах собственных границ и концентрируется на том, что британский историк Доминик Ливен считает важнейшей задачей любой империи: на «управлении многоэтничностью».

2020 г. принёс несколько важных событий, заставляющих рассмотреть внешнюю политику России по отношению к ближайшему окружению, – завершение эпохи в развитии белорусского государства, разрешение военным путём конфликта вокруг Нагорного Карабаха, смена политической системы в Киргизии. Приближается значимая дата: в декабре 2021 г. исполнится тридцать лет с момента крупнейшей, как её определил президент России, «геополитической катастрофы» ХХ века – распада СССР. Однако при всей важности внутренних изменений и внешнеполитических зигзагов, которыми наполнена история новых независимых государств, для международной политики подлинное значение имеет эволюция только российского поведения, поскольку именно Россия – определяющий фактор развития этой части мира.

Важное и не очень

Россия действует в принципиально новом для себя окружении, и это позволяет иначе раскрыть её уникальный внешнеполитичес­кий потенциал. Гибкость международной среды первой половины XXI века способствует участию Москвы в эволюции мирового порядка, даже если она не ставит цели его сломать и заменить. Россия участвует в соглашениях, определяющих цены на природные энергоресурсы, влияет на развитие ситуации в сравнительно удалённых от её границ странах – Сирии, Венесуэле или Центральноафриканской республике. Открытое отрицание Россией правил и норм, которые Запад ради своей выгоды стремится формировать в глобальном масштабе, также отражается на международной политике в целом.

Полностью изменилась ситуация и вокруг России. Одна из причин того, что её влияние на международную безопасность вдоль собственных границ является решающим, – отсутствие прямого соприкосновения с другими мировыми державами. Перед Первой мировой войной Россия граничила на западе с Германской, Австро-Венгерской империями, на юге – с Османской и Британской, на востоке – с Китаем. Сейчас относительно прямое соприкосновение с другим многоэтническим образованием сохранилось только на Востоке, хотя и здесь присутствует суверенная Монголия. Европейский союз – международный порядок, созданный после холодной войны без российского участия и даже вопреки интересам Москвы. Но он не является единым государством, и степень контроля ЕС даже над присягнувшими ему на верность Украиной и Молдавией, ограничена, если посмотреть на поведение властей этих двух стран.

Вместо других имперских порядков Россию окружает сонм малых и средних стран, поведение которых незначительно и ситуативно определяется великими державами – США или Китаем, в ряде случаев – европейцами. Это заставляет Россию постоянно задумываться о мере своей ответственности за происходящее вокруг её границ. И такие размышления неизбежно сталкиваются с противоречием между способностью создать здесь международный порядок и отсутствием реальной необходимости в нём. Наблюдаемая нами эволюция российской политики относительно периферии в полной мере отражает данное противоречие и попытки его преодолеть. Поведение Москвы в отношении ключевых событий 2020 г. даёт богатый материал для анализа того, в какую сторону движется российская политика по периметру собственных границ.

После распада СССР российская политика оставалась достаточно стабильной. В её основе лежало предположение о том, что страны, возникшие на руинах общего государства, представляют собой целостность, сравнительно изолированную от внешнего мира, а бывшие союзные республики объединяет нечто большее, чем географическое пространство. Однако постепенно из базовой гипотезы произрастает более точечное отношение к конкретным проблемам соседей. И влияние фактора российской самодостаточности явно возрастает. Реакция Москвы определяется не тем, насколько ситуация представляет собой вызов порядку под управлением России, а насколько непосредственно она угрожает её национальной безопасности. Заинтересованность Москвы в союзниках для решения этих задач в принципе невелика по причине уникальных военных возможностей. Как ведущая ядерная держава Россия не может видеть в странах, настолько несопоставимых с ней по военной мощи, источник дополнительного усиления в случае конфликта с равными себе. А чтобы иметь дело с более слабыми, то есть со всеми странами мира, кроме членов «ядерной пятёрки», Россия и так располагает достаточным военным потенциалом.

События осени – зимы 2020 г. в Киргизии, крайне важные для внутреннего развития этой страны, имеют второстепенное значение в контексте анализа российской политики на пространстве бывшего СССР – они просто не содержат сколько-нибудь заметной международно-политической составляющей. В свою очередь, Армения и Белоруссия – не только формальные союзники Москвы в рамках Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и участники Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Они находились в центре событий, имеющих ярко выраженное международное измерение. На протяжении всего периода после распада СССР оба государства были военными союзниками России и никогда не доставляли ей серьёзных хлопот. Сейчас их внутренняя стабильность и международное положение под вопросом – меняется статус, возникший ещё в первой половине 1990-х гг. и, в общем, устраивавший Москву.

Поэтому любые изменения возможностей и статуса Армении и Белоруссии неизбежно оцениваются наблюдателями с точки зрения их влияния на позиции России. Да и в целом – на её способности обеспечить контроль над ближайшими к своим границам территориями. Речь идёт о приверженности Москвы классическому имперскому поведению: играть решающую роль в делах соседей ради обеспечения собственной безопасности, которой может угрожать проникновение враждебных держав или просто неконтролируемый хаос.

И если в случае с Белоруссией российские власти достаточно недвусмысленно выразили поддержку легитимному правительству, то на Южном Кавказе подход оказался более нюансированным. Это заставило наблюдателей предположить, что Москва не готова втягиваться в серьёзный конфликт и вообще может уступить напору внешнего игрока.

В обоих случаях в качестве противников, вмешивающихся в дела российской периферии, выступают не мировые державы первого ряда, а второразрядные игроки – Польша и Турция. То, что обе страны далеко уступают России по совокупным возможностям, делает дискуссию ещё более эмоциональной. Международная политика на российской периферии словно возвращается к геополитическим реалиям XVII–XVIII веков, когда Украина была расколота, а ещё недостаточно окрепшая Россия противостояла Польше и Османской империи. Но уже в конце XVIII и первой половине XIX века обе державы были Россией ликвидирована в одном случае и низведена до внешнеполитического ничтожества – в другом. Способность этих двух соседей к хищническому поведению сейчас неизбежно оценивается как проявление российской слабости. Тем более что она контрастирует с уверенностью руководства России в значимой роли Москвы на глобальной арене и решающей – в своём евразийском окружении.

Отличие реакции России на события в Белоруссии и вокруг Нагорного Карабаха показывает в первую очередь ценность каждого из регионов для российской национальной безопасности. В первом случае Москва не может допустить возникновения на западном направлении очередного форпоста НАТО и готова пойти ради этого на решительные действия. Своими заявлениями и действиями президент Александр Лукашенко неоднократно давал поводы для сомнений в его лояльности России. Хотя Белоруссия под его руководством никогда не бросала настоящего вызова российским интересам, заигрывания с Западом («многовекторность») не могли остаться незамеченными.

Это, однако, не стало поводом оставить его наедине с давлением европейских соседей и собственной оппозиции. Причина  в том, что у России нет сомнений относительно наиболее вероятной внешнеполитической ориентация оппонентов Лукашенко. Польша, выступившая вместе с Литвой основным спонсором оппозиции, – это страна НАТО и важный союзник США в регионе. Внешнеполитический активизм Варшавы не является её собственным автономным изобретением, а отражает многолетние усилия Запада по выдавливанию России с пространства бывшего СССР. Выступления белорусской оппозиции – продолжение расширения на Восток двух наиболее важных институтов Запада – НАТО и Европейского союза. Оба института сейчас – главные противники России, они вводят против неё экономические меры давления и проводят у российских границ военные учения. Вооружённый конфликт на территории Белоруссии будет означать для России и Европы практически неизбежное сползание к ситуации, эскалация которой может сделать реальностью всеобщую войну. Предотвращение такого развития событий имеет для Москвы принципиальное значение.

В случае конфликта между Арменией и Азербайджаном ситуация не столь очевидна. Даже если оставить за скобками, что оба враждующих народа являются для России дружественными, на её территории проживают большие диаспоры, а ряд решений руководства Армении за последние два года мог вызвать в Москве недоумение. Качественно иначе выглядит международный контекст. Военное наступление Азербайджана на дипломатическом уровне поддержала Турция. Эта держава хотя и остаётся членом НАТО, по своим размерам, амбициям и тревогам явно не вписывается в круг «нормальных» союзников Соединённых Штатов в Европе. Отношения Анкары с большинством европейских государств скорее неважные, а с главной после США ядерной силой Запада – Францией – откровенно плохие. Военный конфликт с Турцией не угрожает России серьёзной эскалацией – периодические столкновения между сторонами случались в Сирии и всегда приводили к дипломатическим договорённостям.

Во многом поэтому события вокруг Карабаха для России – не вопрос выживания, а предмет для дипломатического взаимодействия. Тем более что результатом может стать завершение работы Минской группы. Этот международный формат возник в 1992 г. в рамках ОБСЕ с участием США, Франции и ещё нескольких стран – все они, кроме России, Белоруссии и непосредственных участников противостояния, являются сейчас членами НАТО или Евросоюза. Вряд ли у Москвы есть причины действительно сожалеть о том, что канет в небытие один из дипломатических артефактов эпохи максимальной слабости России. Даже если это отвечает интересам Турции, которая к тому же является для Москвы удобным партнёром.

Таким образом, действия России в двух этих ситуациях напрямую зависели от того, как развитие событий повлияет на баланс сил в её отношениях с Западом. Сократившиеся совокупные возможности России определяют политику ранжирования внешних вызовов. Это предполагает взгляд на одни из них как на действительно принципиальные для выживания, а на другие – как на возможность дипломатической игры. Посредничество одной из ведущих европейских держав в урегулировании белорусского кризиса Россию совершенно не интересовало, поскольку за ним всё равно стояло бы неблагоприятное для неё изменение общего баланса. Взаимодействие с Турцией было приемлемым, так как не влекло за собой таких изменений, а наоборот – позволило закрыть один из каналов влияния США и Европы на пространства бывшего СССР. Снимая обязательства нести полную ответственность за дела периферии, Российское государство адаптируется к нарастающему вокруг хаосу, но сохраняет имперскую способность так или иначе эту периферию контролировать.

К тому же в современных условиях мы не можем с той же уверенностью, как и раньше утверждать, что имперское могущество обязательно должно подкрепляться прямым контролем над зависимыми государствами. Анархическая и конкурентная природа международной политики остаётся неизменной, но конкретные требования к принимаемым решениям могут меняться. Они всё более связаны с возрастающими техническими возможностями, которые отсутствовали в эпоху, когда дистанция от столицы до границы означала время, необходимое для военной мобилизации. 

Ведущие европейские государства и Соединённые Штаты также стремятся сохранить имперский контроль над определёнными странами и целыми регионами. Однако – за редкими исключениями – делают это через манипулирование экономическими режимами. Глобальное влияние США, конечно, отличается – военное присутствие сохраняется в большинстве регионов мира, но оно далеко не всегда предполагает готовность выступать защитником своих подопечных. Дискуссии о том, какую степень военных рисков Вашингтон может на себя принять даже ради самых ближайших союзников, ведутся постоянно. Среди европейских стран только Франция сохраняет контингенты в нескольких бывших африканских колониях. Как мы видели на примере событий в Мали, эти силы могут успешно применяться для купирования тактических угроз на локальном уровне. И в том, и в другом случае обе державы полностью контролируют только своё окружение – США в Канаде и Мексике, Франция – в рамках европейской интеграции. На более удалённых участках способность оказывать влияние связана либо с передовыми техническими возможностями и военным перенапряжением (США), либо с ограниченностью целей и задач (Франция и Великобритания). Нарастание подвижности международной среды заставляет великие державы проводить более осмотрительную и сдержанную политику в части собственных обязательств, и Россия – не исключение.

Вряд ли стоит ожидать, что в современных условиях она сохранит в первозданном виде черты имперского поведения, присущие весьма удалённым историческим эпохам. Россия, в отличие от Австрии, Великобритании, Турции или Франции, и так сохранила в своём составе главное приобретение периода активной территориальной экспансии – пространство от Урала до Тихого океана. Эти территории – единственное имперское достижение, приносившее Российскому государству прибыли, а не убытки, как это было с другими её владениями от Балтики до Памира. Все остальные могут рассчитывать на действительно заинтересованное российское участие, только если занимают критически важное для безопасности России географическое положение. В случае с пространством бывшего СССР – это Белоруссия и Казахстан.

Союзничество как необязательная роскошь

Отказ великих держав от своих обязательств за минимально необходимыми пределами – новый вызов для самой концепции мирового порядка. Гегемония одной державы в категориях науки о международных отношениях – способ преодолеть последствия анархичности международной системы. Сейчас актуальным становится вопрос, возможен ли вообще порядок в условиях, когда державы, теоретически способные претендовать на гегемонию, не нуждаются в порядке для обеспечения собственной безопасности и развития? Международные институты находятся в состоянии глубокого кризиса. И чем больше великие державы будут экономить силы в соответствии с чётко определёнными приоритетами, как сейчас это делает Россия, тем меньше надежды на то, что нарастающая анархия сменится какой-либо формой «концерта».

Нравится нам это или нет, у великой державы – участницы глобального ядерного клуба – не может быть союзников. Отношения стран «пятёрки» Совета Безопасности ООН со всеми остальными определяются их решающим военным превосходством. Оно создаёт основу для перманентного состояния «холодной войны», по выражению Джорджа Оруэлла, между ними и другими участниками мирового сообщества. Эта «война» может протекать разными способами, но даже если её практическим выражением становится весьма тесное сотрудничество, никто из участников не способен инкорпорировать интересы партнёра в систему своих национальных интересов.

Поэтому мы не должны удивляться, что для Соединённых Штатов неочевидна даже защита своих формальных союзников, если российские интересы безопасности вступят в противоречие с их суверенитетом, или что Россия не считает интересы своих союзников приоритетом собственной внешней политики. Особенно, когда речь идёт не о выживании союзника, а о потенциальном изменении силовых возможностей. В международных отношениях более сильные участники не могут вступать в борьбу за интересы менее сильных. Исключение – прямая зависимость выживания более сильного государства от того, насколько защищены интересы его младшего партнёра. Но эту задачу решает, как мы видим, только география, диктующая расположение стратегических объектов на территории сопредельного государства. Даже если более слабые страны не создают поводов усомниться в собственной лояльности, доказать свою действительную нужность им крайне сложно.

Особенно, когда речь идёт об отношениях с ядерной державой. С учётом того, что среди стран «пятёрки» даже наименее сильные Великобритания и Франция могут решить проблему выживания самостоятельно, сложно убедить ведущие ядерные державы в том, что интересы союзников имеют для них принципиальное значение. Именно в таком положении находится Россия, и не надо забывать об этом, оценивая текущие события на её ближайшей периферии.

В действительности история международной политики знает мало примеров отношений, которые мы могли бы определить как союзнические. Тем более когда речь идёт о разных по силам государствах. Идеальным примером союзнических отношений было взаимодействие Великобритании, СССР и США в годы Второй мировой войны. Сопоставимые силы участников и наличие у них общей цели – уничтожение Германии, проводившей агрессивную революционную политику, – обеспечивало устойчивость альянса на протяжении нескольких лет. Концом этой коалиции стало создание Соединёнными Штатами ядерного оружия, немедленно и необратимо изменившего баланс сил. К тому же общий враг был повержен. Коалиция держав, победивших в 1813 г. революционную Францию, также не просуществовала долго. В ходе Венского конгресса 1815 г. разногласия между Россией, Пруссией, Великобританией и Австрией стали настолько велики, что пришлось вернуть Францию в число великих держав в качестве общего балансира.

Союзнические отношения между США и Великобританией, а также другими партнёрами по НАТО основаны на абсолютном военном превосходстве Вашингтона и именно поэтому центральный вопрос Североатлантического альянса с момента его основания – готовность США принимать на себя риски, связанные с реализацией интересов остальных участников. Великобритания и Франция в 1956 г., Франция в ходе колониальных войн в Индокитае и Алжире, а также Великобритания в ходе конфликта с Аргентиной за Фолклендские острова в полной мере ощутили, что их главный союзник будет оказывать поддержку только там, где затронуты его непосредственные интересы.

Великие державы идут на создание формальных институтов союзничества, если это необходимо для обеспечения их собственных интересов. Например, возможностей развёртывания сил и средств в случае военного конфликта. Но по мере того, как развёртывание становится ненужным (возрастают технические возможности или снижаются угрозы), ценность союзников становится весьма относительной. Так вправе ли младшие партнёры в союзнических отношениях в принципе на что-то рассчитывать? Да, вправе, если международный контекст складывается в их пользу и конкретный регион нужен великой державе в связи с её собственными интересами. Например, перспективы российского военного присутствия в Закавказье по истечении пяти лет, необходимых для полноценной реализации гуманитарной миссии, будут зависеть исключительно от отношений между Россией и Азербайджаном. То, что во всём остальном российское участие в делах обеих стран региона имеет моральную, а не корыстную природу, прекрасно иллюстрируется упоминанием невозможности повторения геноцида армян в ходе встречи президента России с участниками Валдайского клуба в октябре 2020 года.

Было бы академическим упрощением считать, что форматы многостороннего сотрудничества, созданные Россией и несколькими странами на пространстве бывшего СССР, – продукт исключительно российской международно-политической слабости или могущественных внешних ограничителей. Хотя, безусловно, соотношение сил в рамках ЕАЭС или ОДКБ диктует именно такую логику. Однако ЕАЭС, например, был создан в современном виде (в 2015 г.) уже после того, как Москва восстановила необходимые возможности для возвращения к полноценной политике великой державы.

Аргументация представителей институционалистского подхода, ратующих за то, что институты в любом случае снижают транзакционные издержки и поэтому выгодны, здесь имеет убедительные основания. Россия в рамках ЕАЭС имеет те же права в механизме принятия решений, как и государства, силовые возможности которых не могут быть сравнимы с её собственными. Но она существенно экономит за счёт того, что целый ряд важных вопросов решается здесь совместно.

Столь же неправильно абсолютизировать российскую заинтересованность в сохранении присутствия и обязательств за пределами своих границ. Она не выше, чем у других великих держав и повсеместно имеет ярко выраженную тенденцию к сокращению. Мы не можем назвать ни одной третьей страны, союз с которой имел бы действительно жизненное значение для выживания России, Китая или США. Более того, мир всё больше зависит не от сложных институционализированных систем, а от рационального осознания государствами гибельности военных решений. Наличие или отсутствие формальных союзников также меняет в этой ситуации природу и значение.

Способность Америки или Европы мобилизовать союзников в момент принятия решений в международных институтах мало что значит в реальности. Если эти решения направлены против слабейших членов международного сообщества, то они и так находятся в уязвимом положении. А если против сильных – Китая или России, то последствия доставляют неудобства, но не являются критическими. То, что у Москвы и Пекина нет союзников в том смысле, как у США, ничего в соотношении сил в рамках международной политики не меняет.  Но если они создадут формальный союз между собой, международная система окажется на грани революционной ситуации, поскольку такой союз равных по силам будет нуждаться в определении общей конкретной цели и противника.

Когда речь идёт о великих державах, феномен союзнических отношений неравных по силам наталкивается на две сложности концептуального характера. Во-первых, эти отношения не нужны, а, во-вторых, они невозможны. Но если мы, говоря о союзничестве, подразумеваем другое, формально неравноправное состояние отношений, необходимо использовать другой термин. Как заметил ещё в начале октября 2020 г. весьма уважаемый коллега из Армении, иллюзией было то, что Россия должна бороться за армянские интересы, но правда в том, что это Армения должна бороться за интересы России. То есть стране на основе рациональной оценки своих возможностей следует вести себя так, чтобы её место в системе интересов великой державы было не только результатом субъективной самооценки, но хоть как-то стремилось к отражению объективной реальности.

Добродетель воздержания

Великие державы утрачивают интерес к принятию на себя избыточных обязательств. Последним исключением остаются ведущие европейские страны, но их ограниченные возможности сами диктуют необходимость избавляться от обязательств, если не на словах, то на деле. Этот процесс объективен и нет оснований думать, что он может быть обратим.

Последние несколько лет мы много рассуждали (с полным на то основанием), что в современных условиях малые и средние державы могут проводить более многовекторную политику. Большинство государств на территории бывшего СССР, но также и страны, например, Юго-Восточной Азии, вполне официально заявляют, что возможности, предлагаемые им великими державами, делают рациональным отказ от жёсткого выбора в пользу одной из них. Но точно в той же мере возрастает и внешнеполитическая гибкость самих великих держав – они всё меньше нуждаются в союзниках, всё меньше готовы инвестировать в создание международного порядка на глобальном или региональном уровне и всё меньше стремятся рисковать, там, где не затронуты их жизненные интересы. Материальная основа для такого поведения у них всё равно намного более солидная, чем у всех остальных.

Распад сообщества безопасности СССР в 1991 г. и последующее поведение его бывших субъектов, вполне, впрочем, естественное для новых независимых государств, позволили России гораздо лучше, чем Европе или США, подготовиться к миру, где обязанности государства перед создавшими его гражданами имеют первостепенное значение по сравнению с любыми этическими соображениями. В 2020 г. технологические возможности и гибкость в привлечении ситуативных союзников позволяют решать задачи национальной безопасности без опоры на институты. Но это не означает, что Россия начнёт менее внимательно относиться к тому, что происходит у соседей, скорее – внимание будет даже более сконцентрированным. Хочется, чтобы это стало для них стимулом тщательнее соотносить свои действия с интересами России в области безопасности и экономического развития.

Переход к новой политике на постсоветском пространстве не случился в одночасье. Драматические события на Украине в 2014–2015 гг. не стали началом восстановления СССР, хотя к тому моменту у России были для этого военные возможности. Концепция «русского мира», прозвучавшая тогда несколько раз со стороны Москвы, вызывала опасения в том, что у неё есть намерения масштабно переформатировать международную политику в своём окружении. Но возвращение Крыма, как и сочувствие к событиям на востоке Украины стали лишь мерами обеспечения собственной безопасности, а не создания нового безопасного пространства для всех. Если бы Россия думала в 2014 г. о будущем украинского народа, то в течение нескольких недель военным путём решила бы проблему февральского переворота в Киеве. Несмотря на то, что она и сейчас связана с Украиной значительными экономическими и человеческими отношениями, их структурная функция – уже не поддержание общего пространства развития, а реализация практических интересов. Даже если в будущем Москва окажется в ситуации необходимости действовать здесь более решительно, вряд ли её цели будут альтруистическими.

Примерно тогда же Россия осознала, что для неё не является проблемой внимание Китая к Центральной Азии. Те, кто в 2014 г. ожидал там конфликта и конкуренции Москвы и Пекина, исходили из того, что попытки сохранить изолированность региона от окружающего мира остаются главным инструментом российской политики. Хотя уже тогда, наверное, стоило задуматься о том, что доброжелательная реакция на инициативу «Пояс и путь» говорит об изменении алгоритмов российского поведения. Отношение Москвы к действиям Китая было отчасти продиктовано желанием создать здесь «очаг мира» на фоне разгоравшегося конфликта с Западом. Ради достижения этой цели Россия с лёгкостью приветствовала китайские амбиции в Центральной Азии. Сейчас сожаление может вызывать только то, что за семь лет Китай не смог преодолеть собственные ограничители и региональные особенности и создать там достаточно много рабочих мест.

В 2020 г. Турция сыграла значительную роль в изменении баланса сил в Закавказье. Разрешение конфликта вокруг Нагорного Карабаха – самого старого и наиболее масштабного из межнациональных конфликтов эпохи распада СССР – в пользу Азербайджана было невозможно вне контекста новой турецкой внешней политики и привело к значительному укреплению позиций Москвы и упрощению ситуации в целом. Новые международные условия гораздо более комфортны и выгодны для России, разместившей в Карабахе свой миротворческий контингент. Поэтому в современной международной политике нет деятеля, который бы настолько хорошо послужил эгоистическим российским интересам, как Эрдоган. Турция, всё ещё являющаяся членом НАТО, теперь тоже ближнее российское зарубежье, вовлечённое в орбиту силовой политики России.

Такая последовательность решений Москвы подводит к мысли, что для российской внешней политики страны-соседи представляют интерес не как таковые, а применительно к тому, как она оценивает угрозы и возможности более широкого глобального контекста. Соседи её по причине скромных силовых возможностей и зависимости от внешних центров влияния вряд ли могут участвовать в решении даже частных внешнеполитических задач России. Белоруссия остаётся в центре внимания, потому что её подчинение НАТО и ЕС будет угрожать российской безопасности, экономическим интересам и миру в Европе.

Южный Кавказ – зона широкого международного взаимодействия, число участников которого ограничено только их намерениями в отношении российских интересов. Приднестровье может иметь смысл лишь в связи с местом Румынии в стратегическом планировании НАТО, ничего личного. Центральная Азия – регион взаимодействия с Китаем ради того, чтобы там не было стран Запада и радикальных исламистов. Обе задачи, как и поставки рабочей силы из Киргизии, Узбекистана и Таджикистана в Россию, Пекин полностью разделяет. Достаточно неопределённой становится судьба евразийской экономической интеграции. Видимо её важнейшей функцией в ближайшие годы станет не повторение опыта ЕС – создание экономическими средствами регионального сообщества безопасности, а техническое содействие трансграничной торговле.

Конечно, уже упомянутые Белоруссия и Казахстан занимают особое место на карте российских приоритетов. Но только потому, что географически расположены вблизи основных «центров силы» суверенной территории России. Однако задачи обеспечения защиты от внезапного удара со стороны Запада и свободной коммуникации между европейской Россией и Дальним Востоком должны решаться вне зависимости от того, какие у Москвы отношения с политическими образованиями на этих пространствах. Особенно в условиях, когда даже самые решительные тактические действия в военно-политической области являются скорее способом достижения мира, а не приглашением к большой войне.

Значение имеет не природа политического режима или институциональный формат отношений с Россией, а его поведение, прогнозируемое путём простейшего контент-анализа. Об этом, кажется, прекрасно осведомлены участники внутриполитического процесса в Киргизии, где каждый переворот сопровождается подтверждением добрых намерений новой власти в отношении российских приоритетов. При этом в новых условиях мы вряд ли мы можем рассчитывать, что отказ России от попыток оказывать кому-то покровительство или развивать «особые отношения» – гарантия невмешательства в ситуациях, которые могут стать критическими для её интересов.

Тимофей Бордачев

The last Empire and its neighbors

Thirty years after the liquidation of the USSR, it can be stated that Russia has relatively successfully overcome the period critical for any empire after the collapse. Throughout its course, this most powerful of the fragments of the former community has repeatedly faced the temptation to try to restore the destroyed building. The purpose of such actions (regardless of the result) would be to create a new security community in the space of the former single state. But Russia has already had such an experience during several centuries of imperial foreign policy, the results make us at least think deeply about the expediency.

Timofey Bordachev

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/imperiya-i-eyo-sosedi/

Всего восемь километров не дотянула «полуторка» до посёлка Кобона, где в годы блокады заканчивалась Дорога Жизни. Она погибла в неравном бою и ушла под лёд. На дне Ладожского озера она пролежала почти 80 лет, пока 24 октября её не подняли поисковики.

Под обстрелом
Подъём машины из озера — лишь середина работы. Ему предшествовал поиск, подводные обследования грузовика. Впереди — реставрация и изучение архивных документов. В основном это дело энтузиастов.

«У нас очень интересный состав экспедиции, — рассказал первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации по науке, образованию и культуре Дмитрий Василенко. — Здесь и политики, и сотрудники МЧС, военные и обычные работяги, для которых поисковая работа стала смыслом жизни. И у всех глаза горят. Потому что понимают, каким важным делом заняты. Потому что вот она — история, буквально под ногами и у нас с вами».

В Петербурге и Ленинградской области посёлок Кобона знают все. В блокадные годы именно сюда по Дороге Жизни шли машины с эвакуированными из осажденного города. Назад грузовики возвращались с бесценным грузом — продуктами и медикаментами. Караваны «полуторок» ходили по льду Ладоги до середины весны, даже когда лёд едва выдерживал вес машины.

«Знаете, сколько ещё их лежит на дне? Сотни, если не тысячи!» — воскликнул Василенко.

Каждый год поисковики находят и поднимают погибшие грузовики. Тот ГАЗ-АА, легендарная «полуторка», что подняли 24 октября, лежал всего в восьми километрах от Кобоны.

«Машина погибла в неравном бою, — уверен Дмитрий Василенко. — Пока мы не можем сказать точно — артиллерийский снаряд или авиабомба уничтожили грузовик. Да и не важно это сегодня. Важно другое. То, что благодаря огромной работе, проделанной поисковиками, у нынешнего поколения будет ещё одна возможность прикоснуться к истории. Истории скорби, истории подвига нашего народа».

Своим ходом
Нынешний год был объявлен президентом Владимиром Путиным Годом памяти и славы. Совет Федерации поддержал президентскую инициативу, а спикер палаты регионов Валентина Матвиенко поручила организовать экспедиции на Дорогу Жизни и Невский пятачок. Эта работа не ограничится лишь 2020 годом — уже есть огромные планы на будущее.

Фашисты прекрасно знали, какие грузы идут в блокадный Ленинград. Знали, что в Кобону из города везут детей и женщин. Артиллерия фон Лееба и фон Кюхлера целенаправленно обстреливала единственный путь, связывавший осаждённый город с большой землёй. Лётчики Келлера круглосуточно патрулировали небо над Ладогой. Они не брезговали даже одиночными целями. Так, скорее всего, и погибла поднятая со дна «полуторка».

Для сенатора от Ленинградской области Дмитрия Василенко эта экспедиция — не первая. В июне он участвовал в поднятии со дна Невы полковой пушки. Сейчас реставраторы заканчивают восстановление орудия, и скоро оно займёт почётное место в музее «Прорыв блокады Ленинграда».

«Это огромный труд, в котором задействованы не только те, кто непосредственно участвует в подъёмах с глубины или раскопках на местах боёв, — уточнил Василенко. — Многие ведь остаются «за кадром». Те же реставраторы, на плечи которых ложится самая, пожалуй, ответственная часть работы. Они буквально из ничего воссоздают то, что казалось на первый взгляд безвозвратно утерянным».

«Полуторку» решили отправить на реставрацию в Шлиссельбург. Там, на Невском судоремонтном заводе, уже накоплен большой опыт по восстановлению техники времён войны. «И ребята там отличные, — заверил Василенко. — Не удивлюсь, если эта полуторка приедет в музей своим ходом».

Останки погибшего водителя обнаружить не удалось. Но он теперь, скорее всего, перестанет оставаться в числе безымянных героев войны. Его имя намерены установить поисковики — по номеру машины через архивные документы. Так что в Музее Дороги Жизни, куда собираются поместить после реставрации полуторку, возможно, рядом появится и стенд с фотографией героя.

Этот музей выбран не случайно. Он стоит у маяка Осиновец, где и начинался путь на Кобону. Именно отсюда ушёл в свой последний рейс водитель поднятой со дна «полуторки».

Пока же экспедиция, организованная Советом Федерации, продолжает свою работу. Уже определены новые места для поиска техники и останков погибших. Ладожское озеро и Невский пятачок хоть и нехотя, но постепенно возвращают тех, кто так и не вернулся с самой страшной войны в истории.

Самой же дороге, ставшей для ленинградцев не только трассой, но и символом жизни, в сентябре будущего года исполнится 80 лет. И все эти годы она постепенно раскрывает свои страшные тайны. Сколько их ещё у неё в запасе — не знает никто. Поэтому экспедиции закончатся не скоро: 71 километр — это бесконечно много.

Владимир Кузьмин

Источник:  https://www.pnp.ru/social/so-dna-ladogi-podnyali-pogibshuyu-na-doroge-zh...

— Министр экономики Бразилии Пауло Гуэдес заявил на Всемирном экономическом форуме в прошлом году, что к 2040–2050 годам на Земле может остаться пять или шесть мировых валют из ныне существующих ста с лишним. Условно говоря, на каждый континент останется по одной валюте. Разделяете ли вы точку зрения, что скоро в мире будут править региональные валюты, или глобальный денежный рынок будет устроен как-то по-другому?

— Прогноз Гуэдеса базируется на одном-единственном мировом прецеденте — создании зоны евро. Бразильский министр и его единомышленники исходят из тезиса: поскольку на планете существует довольно много экономических союзов и альянсов (в частности в Африке, Латинской Америке, Океании), они рано или поздно реализуют европейский сценарий и на каком-то этапе обзаведутся единой для своего альянса валютой. Исключать такое развитие событий нельзя, но серьезных оснований считать, что все так и будет, пока нет.

Старый Свет шел к валютному единству из глубины веков. Единое европейское пространство — культурное, религиозное, экономическое — существует со времен Римской империи. Ничего подобного в других частях планеты нет. Чтобы на этот путь встали прочие страны и регионы, нужна огромная политическая воля, направленная, в частности, на открытие границ и отказ от национального суверенитета в хозяйственной и финансовой сфере.

Причем для Европы создание единой валюты стало своего рода вишенкой на торте, одной из последних фаз ее экономической интеграции. Альянс сложился, потому что для любой европейской страны наиболее ценными являются связи именно с соседями по континенту. Насколько такое решение важно для латиноамериканских или африканских государств — большой вопрос. На сей счет у меня есть сомнения: похоже, им интереснее интеграция в планетарном, а не в континентальном масштабе. Появление некого подобия всемирной валюты — более вероятный сценарий, чем создание еще одной региональной экономической зоны с местным аналогом евро.

— Какие же преимущества дает единая валюта?

— Она уменьшает транзакционные издержки и риски, связанные с обменом национальных валют. Но есть и обратная сторона медали — национальное правительство теряет возможность маневра в кризисных ситуациях. Например, оно не сможет заниматься денежно-кредитным регулированием по собственной схеме, ему не удастся самостоятельно запустить печатный станок, как сейчас порой это делают разные страны, и ценой девальвации решить какие-то проблемы.

— Как в эту глобальную картину вписывается наш старый добрый рубль? Может ли российская валюта стать региональной — хотя бы в масштабах СНГ?

— К сожалению, в судьбе СНГ и ее финансовой сферы слишком велика роль политических решений. Фактически вы меня спрашиваете не о завтрашнем дне валюты, а о политических перспективах макрорегиона. Но поскольку политика полна «черных лебедей», я затрудняюсь с ответом. Экономические предпосылки для создания на базе СНГ подобного ЕС экономического альянса, безусловно, существуют. А вот политических нет. Соседи и партнеры России по СНГ страшатся мысли, что интеграция с ней чревата потерей части их национального суверенитета.

В Европе страны жертвовали им в пользу общего союза, и вдобавок там не было одной доминирующей державы: локомотивы континента — Германия, Франция, Великобритания — имели в целом сопоставимый политический вес. В СНГ совершенно иная ситуация: Россия доминирует, и именно поэтому я полагаю, что рубль не станет региональной валютой. Впрочем, если Москва не будет относиться к евразийскому пространству как к вечному «младшему брату» и сателлиту, то доверие к ней партнеров по СНГ усилится. И тогда, возможно, лет через 20–30 мы увидим здесь новую общую валюту наподобие евро. На сегодняшний день пространство бывшего СССР остается главным кандидатом на объединение в этом плане.

— Хорошо, а если рассмотреть перспективы рубля как автономной единицы, вне его связи с другими странами? Как он будет эволюционировать?

— Тут мы переходим к теме эволюции денег в целом. Россия чрезвычайно продвинута в области цифровизации, включая цифровизацию финансов. Выделю два аспекта — технологический и экономический. В первом случае речь идет о коммуникационных системах управления деньгами, то есть о средствах связи, компьютеризации, искусственном интеллекте и так далее. Поскольку сегодня у нас главный инструмент — мобильное устройство, смартфон, то в значительной степени мы управляем деньгами с его помощью.

Но я полагаю, что когда-нибудь мы уйдем от носимых гаджетов (они вызывают немало хлопот и расходов, могут потеряться, их легко украсть, разбить) и придем к умной среде. Это значит, что в любой более-менее цивилизованной точке — автобусе, кафе, квартире — мы сможем получить доступ к нужным нам финансовым ресурсам. К банковскому счету, например. Связь будет устанавливаться на основе личных идентификаторов — биометрических, индивидуального магнитно-резонансного кода, радужной оболочки глаза или чего-то еще.

Что касается экономического аспекта, он связан с революционной идеей создания национальных цифровых валют, запускаемых Центральным банком и находящихся на его балансе. Идея цифрового рубля предполагает, что люди будут рассчитываться цифровыми рублями со своих электронных кошельков, не прибегая к услугам коммерческих банков. Необходимость в последних отпадет, они могут выпасть из системы расчетов. И тогда непонятно, кто будет развивать платежные сервисы. Какие-то операции способен проводить ЦБ, но тут встает вопрос комфорта и скорости.

Второй вопрос — кто будет кредитовать бизнес? Думаю, в этом случае будут ускоренно развиваться пиринговые (пиринг — соглашение интернет-операторов об обмене трафиком между своими сетями, а также соединение сетей и обмен информацией о сетевых маршрутах. — «МК») платформы, а также кредитные институты, основанные не на базе текущих счетов, клиентских средств, а на базе инвестиций, акционерного капитала, перепродажи заимствований.

— Термин «цифровой рубль» сейчас звучит довольно часто, но кроме специалистов мало кто понимает, что он собой представляет. Просветите нас…

— По своей экономической природе — это кодированная криптографическим способом информация, имеющая статус наличных денег. Она будет «печататься» виртуальным Гознаком и оседать в электронных кошельках, которые будут установлены на смартфонах и планшетах граждан. Технически идея может воплотиться в жизнь уже через три-четыре года. Она вполне реализуема, это не полет на Марс. Но дело в том, что денежное обращение станет более контролируемым со стороны государства, что абсолютно не нужно бизнесу, который утратит огромную степень гибкости и неподотчетности налогообложению.

Впрочем, едва ли власти пойдут на экономическое убийство бизнеса, скорее они будут снижать налоги и уровень своего контроля. Иначе бизнесу, самозанятым придется изобретать какие-то обходные пути, возможно, рассчитываться между собой иностранными валютами, криптовалютами, разного рода финансовыми суррогатами. Не исключено, что появятся какие-то подпольные биржи, и все это в итоге выльется в очередной «поединок брони и снаряда».

Что касается более отдаленного будущего, у меня есть своя гипотеза, согласно которой на смену деньгам придут некие индивидуальные рейтинги. От величины этих оценок будет зависеть возможность получения заемных средств. Высокий рейтинг будет присваиваться физическим и юридическим лицам с высокой платежеспособностью.

— А с бумажной наличностью что произойдет?

— Чтобы это узнать, надо взглянуть на Скандинавию. Швеция, Норвегия, Финляндия — это будущее мира, реальность, к которой мы все идем. Самые передовые идеи и тенденции реализуются там гораздо быстрее, чем в основной массе стран. Доля наличных платежей там гораздо ниже, чем в среднем по миру. Более того, их власти приняли политическое решение об окончательном отказе от использования кеша. Технически это вполне осуществимо, и у меня есть подозрение, что когда Россия опробует цифровой рубль, наши правительство и Центробанк будут ускоренными шагами двигаться в этом направлении.

— Допустим. Но насколько легко сможет адаптироваться к новой реальности старшее поколение? Все же старики привыкли к физически осязаемым деньгам, и это серьезный ментальный вопрос.

— Понятно, что разные поколения входят в цифровое будущее с разной скоростью. Но ведь пенсионеров как-то приучили пользоваться банковскими карточками для получения пенсий. В любом отделении современного банка мы видим следующую картину: приходят замороченные, с выпученными глазами пожилые люди, а молодые консультанты им долго и дотошно объясняют, как обращаться с мобильным приложением. Эта борьба за умы идет с переменным успехом, но идет.

— Как будет решаться задача обеспечения безопасности цифровых денег? Ведь существует риск потерять накопления. Мошенники могут завладеть цифровым профилем человека, его логином-паролем…

— Безусловно, риск есть, но я нигде не видел подтверждения, что в случае с бумажной наличностью он меньше. По моим каждодневным наблюдениям, виртуальные деньги безопаснее. Я знаю про хакеров, и сам постоянно подвергаюсь атакам телефонных аферистов. Но украсть средства с банковского счета труднее, чем вынуть деньги из кармана, и это происходит реже. Понятно, что там, где есть деньги, есть и мошенники, которые неустанно совершенствуют свои умения и схемы воровства. Но ведь и службы безопасности банков делают все, чтобы предотвратить кражи.

— Какое место на рынке виртуальных финансов займут криптовалюты, в частности, биткоин?

— Если говорить о биткоине, это классический «черный лебедь». Он живет по своим, совершенно непредсказуемым законам. Валюта без серьезного эмитента, не обладающая ни официальным статусом, ни господдержкой, ни внутренней стоимостью, вдруг произвела такой фурор в мировом масштабе. Едва ли криптовалюты будут доминировать в будущем, но и смерть им не грозит. С криптовалютами связаны два важных обстоятельства.

Во-первых, они служат образцом для других финансовых проектов, например, цифровой рубль может базироваться на национальном государственном блокчейне, специально для этого разработанном. Вообще, технология блокчейн (непрерывная последовательная цепочка блоков, содержащих информацию. — «МК») позволяет создать много всяких интересных финтеховских вещей, приложений, которые органически вплетаются в мир финансовых операций.

Вместе с тем, если область официальных фиатных денег будет становиться все более зарегулированной (сегодня это происходит повсеместно), то многие пользователи в криптовалютах увидят некую отдушину, пространство свободы для мировых финансов и черного рынка.

— Как меняется значение, ценность денег в современном мире и отношение к ним людей? Учитывая, что сегодня большинство торговых операций производится по безналичному расчету, человек физически, зрительно не ощущает их движения.

— С одной стороны, деньги приучают к абстрактному мышлению. Это заметил немецкий социолог и философ Георг Зиммель в своем труде «Философия денег», вышедшем в 1900 году. Еще в эпоху безраздельного господства золота и золотых монет он писал, что деньги — это воплощенная абстракция. Мы привыкли придавать значение цифрам. Но сейчас я бы обратил внимание на другой аспект.

Есть известная закономерность, обнаруженная психологами и социологами. Деньги остаются безусловным соблазном, пока мы бедны и пока пытаемся вырваться из этого состояния, перейти от низких доходов к средним. Но по мере роста своего финансового благополучия человек все чаще осознает необходимость отказа от дополнительного заработка ради иных ценностей — комфорта, душевного спокойствия, качественного отдыха. И получается, что теоретически ценность каждого следующего заработанного доллара или рубля падает все больше.

Однако эта закономерность может быть сломана биотехнологиями, предлагающими нам новые пути продления человеческой жизни. За это люди готовы отдать все. А медицина способна съесть любое количество денег и не подавиться. Чем человеку хуже, чем он ближе к смерти, тем больше средств он готов потратить на лечение, включающее дорогостоящие операции и лекарства. Заметьте: если раньше благотворительные организации занимались в основном тем, что собирали деньги на ночлежку и бесплатный суп для бедняков, то сегодня в фокусе их внимания — дети с тяжелыми болезнями и нарушениями. Мы живем во времена бесконечных и не всегда эффективных медицинских расходов.

— Сегодня нас часто тревожит ситуация с курсом рубля к доллару или евро, которая сказывается на сбережениях. Сохранится ли подобная зависимость от курсов валют в будущем?

— Пока на планете будут существовать хотя бы две валюты, сохранятся и проблемы их курсообразования. В глобальной финансовой системе должно произойти что-то невероятное, по-настоящему революционное, чтобы этот порядок вещей оказался сломан. Например, появится единая мировая валюта или система индивидуальных рейтингов, о которой я уже говорил.

Георгий Степанов

Источник: https://www.mk.ru/economics/2021/06/29/futurolog-opisal-scenariy-krakha-...

— Андрей Ильич, Россия и США после ухода Дональда Трампа как будто вошли в крутое пике: взаимные обвинения и взаимные же высылки дипломатов, бряцание оружием по ту и эту сторону океана, блокировка выдачи американских виз российским гражданам и так далее. Складывается впечатление, что поражение Трампа на последних президентских выборах в Штатах — это не только его личная неудача, но и проигрыш значительной части мира, который то и дело балансирует теперь на грани глобального горячего конфликта.

— Поражение Трампа — это, конечно же, не только поражение его команды, но и тех социальных сил, которые за ним стояли как наверху общественной пирамиды, так и на средних и нижних ее «этажах». Это те силы, которые были бенефициарами эпохи 1930–1980-х годов (от Франклина Рузвельта до Рональда Рейгана). Америке именно этих сил Трамп хотел вернуть величие, утраченное ею за последние 30 лет. Задача, прямо скажем, непростая, поскольку против нее работает не только субъектный (не путать с субъективным) интерес нескольких социальных групп и властных группировок, но и определенные системные тенденции социально-экономического порядка — внутриамериканского и мирового.

Суть в следующем. Нынешняя экономика США представляет собой пирамиду того, что замечательный советский экономист (но — увы — не пророк в своем отечестве) Юрий Васильевич Яременко называл «вертикальной экономикой». В ней, согласно Яременко, прошлое, настоящее и будущее сосуществуют, обмениваясь товарами, услугами, информацией; при этом верхние «этажи», естественно, всегда в намного большем выигрыше, чем нижние. Еще раньше, чем Яременко, другой замечательный советский ученый — и тоже не пророк в своем отечестве — Владимир Васильевич Крылов, отталкиваясь от идей Маркса, частично развитых Александром Парвусом и Розой Люксембург, разработал теорию многоукладной капиталистической экономики, где наиболее развитый уклад (промышленный, научно-технический), сконцентрированный в ядре капсистемы, не просто получает больший доход, чем менее развитые (раннеиндустриальный, мелкотоварный, докапиталистические), но делает это, во-первых, эксплуатируя их; во-вторых, консервируя их в этом менее развитом состоянии, регулируя такую слаборазвитость в своих интересах. Через 30–40 лет после написания работ Крылова и Яременко эксплуататорская субординация вертикальной (многоукладной) экономики сохранилась, но ее составные части и их расположение изменились.

Вот как представляет экономику США Елена Сергеевна Ларина, автор очень интересного сайта hrazvedka.ru. Наверху пирамиды — зона так называемого эксизма (от английского access — «доступ»). Эксизм как тип социума — это система неравного доступа к ресурсам, благам и возможностям. Его технологическая основа — постуглеродная энергетика (но не обязательно «зеленая», навязываемая ультраглобалистами и экологическими экстремистами), автоматизированное производство на основе искусственного интеллекта, генная инженерия, синтетическая биология и другие. Locus standi (буквально: «место, где можно стать») и field of employment («сфера занятости») эксизма с точки зрения разделения труда — локальное производство, глобально информационно связанное, то есть система глобализированных локусов, глоболокусов, связанных друг с другом, а не с прилегающими территориями. Речь идёт о «селективной», то есть исключающей, эксклюзивной глобализации, глобализации «для тех, кто почище-с», которую нам пытаются втюхать под видом инклюзивного стейкхолдеровского капитализма (пропагандируемого, в частности, Клаусом Швабом, основателем Давосского экономического форума, — прим. ред.). Ну как тут не вспомнить классику: «Может быть, сеньор купит мой колпачок за четыре золотых» (правильный ответ: «Ищи дурака»). Очень важна следующая мысль Лариной: сам по себе эксизм не несет в себе никакой конкретной социальной, политической или идеологической окраски, он может быть всем — «от жесткого кастового строя до общества социального разнообразия на основе неравенства способностей».

— То есть его формы во многом зависят от текущего содержания и могут претендовать на разнообразие?

— По этому поводу замечу: возможно и так, но с учетом резкой отделенности от других «этажей-укладов» и необходимости контролировать и эксплуатировать их наиболее адекватной формой для эксизма может быть биоэкотехнофашизм (БЭТ-фашизм с зондеркомандами его «бэтменов»). Нечто напоминающее античные полисы, где свободные противостоят рабам и различным неполноправным (метекам, периэкам и так далее). Локусы эксизма концентрируются главным образом в США, Западной Европе, Японии, прибрежном Китае, в ряде англосаксонских стран плюс глоболокусные анклавы, разбросанные по всему миру.

Второй уровень пирамиды — «этаж» финансиализма. Собственно, уже это, не говоря об эксизме, не совсем (а скорее всего, совсем не) капитализм. Прибыль создается здесь не в сфере производства (материально-вещественного, социального, духовного), а исключительно в сфере обращения. В основе не производственные технологии, а финансовые: присвоение денежной эмиссии и спекуляции на инвестиционных рынках. Субъекты финансиализма — банки, страховые компании, фирмы по управлению активами (индексными фондами), платформы – интернет-гиганты. Последние, как и банковский капитал, выступают агентами и одновременно средством подчинения, а если необходимо — разрушения производства. Но если банковский капитал взламывает, но не разрушает капитализм, то платформы — фактор для капитализма разрушительный. Платформы Google, Amazon, Uber, eBay, «Фейсбук» и другие парадоксальным образом представляют собой возрождение на новом витке истории структур типа Ост-Индских компаний, прежде всего британской, а также — права Елена Ларина — итальянских и немецких банков второй половины XVII века, бирж Амстердама и Лондона. Добавлю: капитал (изм) в XXI веке словно возвращается в свою раннюю стадию, чтобы стремительно перестать быть капиталом и превратиться в чистую власть: выход из системы всегда, порой до зеркальности, похож на вход — на раннюю стадию и на генезис. Только вот в XXI веке это генезис совсем другой системы, чем в «длинном XVI веке» (1453–1648 годах).

На сегодняшний день финансиализм — это взбесившийся пес или, если угодно, совокупность взбесившихся раковых клеток. Триллионнодолларовая фиктивная прибыль заливает мир, банкротит его и сам финансиализм, который нужно остановить. Однако остановка чревата для «властелинов финансовых колец».

Третий «этаж» — то, что Збигнев Бжезинский когда-то назвал «технотроникой». Он имел в виду корпорации в ВПК, химической промышленности, энергетике, фармацевтике и других отраслях, тесно связанные с государством. Это корпоративный капитализм, отрицающий рыночную систему и наглядно демонстрирующий тезис французского историка Фернана Броделя «Капитализм — враг рынка». Уязвимое место корпоративного капитализма и корпоратократии — бюрократическая неповоротливость. Именно на корпоративном капитализме и с ним закончилась «великая Америка» 1930–1980-х годов. В 1989–1991 годах колокол зазвонил не только по СССР, но и по великой индустриальной Америке. В 1991 году гэбэшно-горбачевский СССР, подготовив в 1983–1988 годах эвакуацию определенных сегментов режима (глобализм до глобализации), капитулировал перед Западом. Внутри самого Запада эта капитуляция, открывшая весь бывший соцлагерь и прежде всего РФ для разграбления, стала основой триумфа финансиализма, старта эксизма и превращения, а точнее, деградации Запада в Постзапад.

«Великая индустриальная Америка сбрасывается с «корабля Истории», а кого-то вообще сольют в «унитаз»

— Пирамида, о которой вы говорите, выглядит круче, чем египетская. Но каковы отношения между ее этажами — между тем, что вы определили как эксизм и финансиализм?

— Они находятся в сложных отношениях сотрудничества (у них общий враг — «великая Америка», промышленный, главным образом, корпоративно-государственный капитал, а следовательно — государство и ориентированные на него средний слой и часть рабочего класса) и конкуренции (место наверху пирамиды только одно, «Боливару» не снести двоих). Впрочем, рано или поздно будет достигнут компромисс, сфера финансиализма (обращение) соединится со сферой эксистского производства, и, если не произойдет глобальной катастрофы, агенты компромисса сформируют новый господствующий, причем глобальный слой (класс). Монополизировав «верхний этаж», глобальное пространство, они никого сюда не пустят, то есть выступят в качестве ультраглобалистов-деглобализаторов. А дальше пойдет подминание под себя «нижних этажей». У капитализма на подминание иных форм ушло как минимум два столетия, пока из ведущего уклада он не превратился в господствующий. Новые системы практически никогда не побеждают нокаутом, как правило — по очкам, то есть путем позиционной, социально и психологически изнуряющей борьбы, рывков вперед и отступлений, компромиссов. Это и является главным содержанием эпох, получивших название Темных веков. Вот в такие Темные века — четвертые в истории европейского человека — мы и вступаем.

Главная битва за будущий компромисс развертывается внутри североатлантического мира, с одной стороны, и между этим миром и РФ и КНР — с другой. По крайней мере, так сложится в кратко- и, возможно, среднесрочной перспективе. В североатлантическом мире, прежде всего в США, это будет компромисс между «будущим» и «настоящим», то есть эксистами с одной стороны, и финансиалистами и частью корпоративной («технотронной») Америки — с другой. В компромисс не попадает значительная часть корпоративной и практически вся великая индустриальная Америка — ее господствующие и негосподствующие слои сбрасываются с «корабля Истории», а кого-то вообще сольют в ее «унитаз». В посткапиталистическом мире эксизма и его анклавов места нет для «великой Америки», так же как, кстати, и нынешней России — их существование как таковых в этом мире не предусмотрено.

Трамп — это бунт великой Америки прошлого против Америки финансиалистского настоящего и эксистского будущего, это битва тех сил, которые стоят за Трампом, за то, чтобы их не отсекли от будущего и так или иначе включили в компромисс, открывающий в будущее настоящую, а не нарисованную на холсте дверцу. Условный Байден (назовем его «харрисобайден») есть средство подавления этого бунта, но именем не «будущего», а компромисса между «настоящим» и «будущим»; если Трамп тормозил «будущее» в интересах «прошлого», то «харрисобайден» притормаживает уже «будущее» в интересах «настоящего». И если Трамп в этой борьбе в качестве массовки использовал средние, средне-нижние и нижние белые слои, то штурмовыми отрядами, хунвейбинами «харрисобайдена» стали черные и цветные низы, BLM (или, как их еще называют, «негронацисты», «черные фашисты»), причем нередко под левыми или леволиберальными лозунгами. При этом, будучи умеренным глобалистом, Трамп в противостоянии ультраглобалистам вынужден был позиционировать себя как чуть ли не изоляционист.

— Хорошо, в настоящее время Трамп «залег на дно» во Флориде. Но его дело, я надеюсь, живет? Как мы можем определить, что такое трампизм?

— Можно сказать, что трампизм — это ранняя, рыхлая, неразвитая форма сопротивления посткапиталистическому (эксизм, финансиализм) прогрессу тех слоев и сил, которые он должен утопить, обнулить (или сбросить — to reset), если пользоваться швабовским языком. Поскольку сбрасываемые — в основном белое население, то в перспективе трампизм или то, во что он превратится, может стать идейным оформлением («идеологией» и стратегией) значительной массы белого населения, противостоящей спайке эксистско-финансовых верхов и черных и цветных низов, живущих на их подачки и на средства, перераспределяемые им от «белой середины», — расово-этническая форма классовой борьбы. Объективным союзником трампистов становятся правоконсервативные силы в Западной и Центральной Европе, защищающие традиционные ценности. Неслучайно «Че Гевара» Трампа Стив Бэннон (имел статус главного стратега Белого дома с 20 января по 18 августа 2017 года — прим. ред.), сыгравший большую роль в создании успешного психоинженерного ресурса QAnon, совершает туры по Европе, налаживая контакты с правыми и консервативными группами (последователи теории QAnon убеждены в том, что Соединенными Штатами или даже всем миром правит некая тайная и могущественная клика сатанистов-педофилов, включающая в себя лидеров Демократической партии, бизнесменов, голливудских актеров, королевские семьи и других знаменитостей, — прим. ред.)

Кстати, на выходе из капитализма и входе в посткапитализм значение борьбы за традиционные ценности выходит далеко за рамки культурно-религиозной сферы. Платформы эксизма как форма, в которой совпадают производственные и классовые характеристики, — это превращение капитала в чистую власть, то есть отчуждение у человека социальных (контроль над общественным поведением групп и индивидов) и духовных (понятия, образы, представления, ценности, целеполагание) факторов производства. Главным объектом присвоения в посткапиталистическом мире в том виде, в каком его планируют нынешние хозяева Мировой Игры, будут не вещественные (капитал), а духовные факторы производства. В сегодняшнем мире духовная сфера все еще выступает в большей степени как непроизводственный фактор — ценности, культура, мораль (в том числе религиозная), идентичность. Превращение всего этого в отчуждаемый объект присвоения в новом посткапиталистическом обществе требует предварительной трансформации-модификации ценностей — как традиционных, так и Модерна, который за несколько столетий тоже уже стал традицией. По сути, речь идет о трансформации-модификации человека, обнулении старых ценностей и создании таких, которые могут легко стать объектом присвоения, «заточены», «обструганы» под него как тип. Существующие ныне ценности и идентичности не просто не годятся в объекты присвоения, но блокируют сам процесс превращения невещественного в объект производственных отношений. Поэтому нынешняя борьба за ценности, нормы и идентичности Традиции и Модерна есть не что иное как формирующаяся социальная (квази)классовая борьба по поводу таких объектов, которые являются не внешними по отношению к человеку, а самим человеком, персонификатором идентичностей и связей.

«Человека хотят расцивилизовать, превратив его в трансгуманистического голема»

— Каковы могут быть средства для установления нового строя — нового глобального мирового порядка?

— Упор на права различных, прежде всего сексуальных, меньшинств, на изменение половой, расово-этнической, национальной, культурно-религиозной, исторической идентичности, семейных норм (отношения «муж – жена», «родители – дети»), внедрение толерантности (которая в точном значении слова есть не что иное как патологическая неспособность системы противостоять вредоносному или даже смертоносному воздействию) — все это суть средства установления нового строя, нового типа производственных отношений, где отчуждается человек в его целостности, средство подготовки к такому установлению. Иными словами, средство превращения человека в человечину, в социальное мясо, которое хозяева новой системы будут «жарить», то есть подвергать эксплуатации и депривации (лишение возможности удовлетворять основные потребности, психофизиологические либо социальные, — прим. ред.). Одна из важнейших линий формирования нового строя — контроль над информпотоками, что уже реализуется в уничтожении журналистики как профессии, насаждении «постправды», замусоривания информационного пространства и так далее. В связи с этим на роль одного из важнейших средств борьбы с этими процессами выходит самопроизвольное выращивание информации. Новый порядок, планируемый нынешней верхушкой, требует «расчеловечивания» человека, которое подается как стимулирование человеческого разнообразия. Сопротивление в сфере культуры, в духовной сфере созданию этого порядка есть новая форма социальной борьбы.

Одновременно с созданием ситуации отчуждения у человека духовных факторов производства планировщики «постковидного» нового дивного (для них) мира планируют изъятие у основной массы населения материальных активов — от капитала до недвижимости. Так называемые платформы выступают как контролеры социальных сетей, то есть поведения и потребностей людей, то есть духовных, невещественных факторов производства, которые становятся главными. Однако в нижней половине социальной пирамиды Постзапада остается огромный слой бенефициаров акционерного капитала (shareholder capital). В руках каждого из них не так много частной собственности, не так много капитала. Однако суммарно это огромный капитал, и если его не обнулить, превратив посредством «инклюзивного капитализма» в так называемых стейкхолдеров (stakeholders), вторичных агентов коммерческого рынка, то есть несобственников, то эти люди сохранят материальную основу, препятствующую превращению их в объект присвоения новых, посткапиталистических верхов. Значит, надо их экспроприировать.

— Но как может произойти такая экспроприация? На заре нашей революции это называлось просто: «взять всё, да и поделить». А здесь?

— Здесь тоже очень просто. Локдаун разоряет, крушит малый и средний бизнесы. Власти готовы выкупить долги населения по кредитам, то есть де-факто лишить его собственности. Пропаганда убеждает людей: зачем вам собственное жилье? Лучше аренда. Зачем вам личное авто? Есть каршеринг. Зачем вам сбережения? Мы обеспечим вам базовый гарантированный доход, вы будете получать его на карточку — бумажные деньги не нужны. В результате человек лишается материальных основ своей самостоятельной жизни. Более того, уже сейчас ультраглобалисты убеждают его снизить потребление, пересмотреть всю западную культуру потребления, сложившуюся в послевоенный период, и довольствоваться малым.

В мае 2020 года в Великобритании был опубликован подписанный 1 100 экспертами манифест, призывающий к «стратегии нероста» (или антироста — degrowth strategy). В документе говорится о необходимости принять демократически спланированное и в то же время ориентированное на устойчивый рост и равенство снижение качества экономики. Авторы призывают создать «экономику пониженного качества» (downscaling economy). В июле 2020 года Клаус Мартин Шваб в книге «Ковид-19», присоединяясь с восторгом к британскому манифесту, призывал создавать такое будущее, в котором мы станем жить лучше, довольствуясь малым.

В качестве примера для подражания давосский проходимец приводит жизнь аргентинцев в Патагонии — суровом и бедном крае. Кстати, сам Шваб в таком «патагонизированном» мире жить едва ли захочет. При этом он утверждает, что как минимум в краткосрочной перспективе неравенство — социальное, экономическое, медицинское, психологическое — в «постковидном» мире усилится. В книге «Уроки для пандемического мира» ему вторит еще один глобалист — Фарид Закария (один из самых влиятельных и популярных американских политических аналитиков индийского происхождения — прим. ред.): неравенство в «постковидном» мире возрастет; это мир, работающий на богатых, на крупные компании — big is beautiful. Пандемия ясно это продемонстрировала, и такие тенденции сохранятся. Потому — только монополия, никакой конкуренции. Питер Тиль прямо сказал: «Конкуренция — это для лузеров». И таких лузеров, жертв локдаунов стремятся лишить собственности, превратив в «инклюзивных стейкхолдеров», и при этом предлагают снизить потребление.

По сути, это прямая заявка на торможение прогресса в интересах мировой верхушки, переход от экспоненциального роста последних двух-трех столетий к асимптоте. То, что стартовало докладами жуликов от науки Римскому клубу с их «нулевым ростом», получает свое логическое развитие в «экономике пониженного качества» — конец прогресса.

Куда же бедному постзападному человеку податься? Что у него остается? Семья? Государство? Но ультраглобалисты, тот же Шваб, утверждают, что государство в постпандемическом мире не нужно. Что касается семьи — моногамного союза мужчины и женщины, то на Постзападе его в течение нескольких десятилетий сознательно подрывают практически и пропагандистски, прокламируя гомосексуальные браки, трансгендеров, полигамию, полиаморию, изъятие детей из семей (причины различные: детей «давят» родители, дети гениальны, их нужно поместить в специнтернат и так далее). Когда-то Фридрих Энгельс написал работу «Происхождение семьи, частной собственности и государства», связав саму цивилизацию человека с этими перечисленными им явлениями. Сегодня все это хотят уничтожить, то есть расцивилизовать человека, превратив в трансгуманистического голема. Таким образом подрываются все основы существования человека — материальные, социальные, культурно-психологические; ломаются все прежние идентичности. Только в таком виде он может стать адекватным БЭТ-фашизму объектом присвоения. И, конечно же, объектом контролируемой эволюции.

«Процессы, запущенные в ходе «коронабесия», имеют целью переход к социуму управляемой эволюции»

— Сразу вспоминается распространенная среди властных кругов, в том числе и российских, метафора: люди — это новая нефть. Но речь действительно идет о контроле над эволюцией? Как такое возможно? «Оседлать» эволюцию — это все равно что попытаться оседлать Млечный Путь.

— Да, подчеркну: изъятие собственности, экспроприация капиталов малого и среднего бизнеса — это важное, но не стратегически главное направление строительства Нового мирового порядка. Главное связано не с контролем над материальным фактором, а с отчуждением духовных факторов производства, установлением контроля над долгосрочным поведением огромных групп населения. Средства — социальная дрессировка посредством нагнетаемого страха (перед «пандемией», новыми «пандемиями»), обезличивание (QR-коды, поголовное ношение масок и тому подобное), видеоконтроль. Все эти средства уже протестированы во время «коронабесия». Кто-то, как вы, усомнится: а как возможен контроль над эволюцией? Еще как возможен, смотря о какой эволюции идет речь. Как отмечает предприниматель и писатель Сергей Владиславович Кугушев, можно говорить о трех типах эволюции: традиционной генетической, филетической (эволюция социального поведения), эпигенетической. Изменение традиционной генетической эволюции требует контроля (направляющего воздействия) в течение жизни минимум 10–12 поколений (одно поколение — это примерно 25–30 лет). Открытая биологом-генетиком Николаем Тимофеевым-Ресовским и обоснованная профессором Юрием Новоженовым филетическая эволюция для своего поворота требует воздействия в течение жизни 6–8 поколений. Эпигенетическую эволюцию специалисты определяют как включение-выключение уже сформировавшихся генов и их настройку. Тем не менее в ходе этого типа эволюции не гены эволюционируют, а посредством внешнего воздействия, корректирующего поведение, усиливается или ослабляется интенсивность работы тех или иных участников генома. Этот тип эволюции требует контролирующего воздействия в течение жизни всего двух-трех поколений. В результате эпигенетически закрепляются устойчивые модели поведения, которые, будучи сформированы, транслируются старшими поколениями младшим, то есть приобретают чисто социальную форму на уже достигнутом изменении эпигенома (эпигеном — аналог термина «геном», определяет общее эпигенетическое состояние клетки — прим. ред.). Биологически вшиваемое поведение обретает социальную форму. Экспериментально эпигенетическая эволюция доказана опытами советского генетика Дмитрия Беляева и его коллег по одомашниванию лис (искусственный отбор лис был предпринят ученым по одному-единственному признаку лояльности к человеку. За короткое время ученому удалось изменить внешность и повадки дикого животного, которое стало больше напоминать собаку: дружелюбно закрученный хвост, появление пятен (пегость), укороченные лапы, вислоухость, характерная белая отметина («звездочка») на лбу и т. д. — прим. ред.).

Создается впечатление, что те процессы, которые запущены в ходе «коронабесия», имеют целью старт быстротекущей эпигенетической эволюции — переход от общества автоматического перемолота людей к социуму управляемой эволюции. Последняя должна с помощью таких мер, как запугивание, контроль, стандартизация, создать «человека послушного», социальное мясо. Исходным пунктом такой направленной эволюции должен быть мощнейший психоудар — и он тем сильнее, чем к большему комфорту привыкло население, чем более оно избаловано в плане реализации своих потребностей.

Постзапад в этом плане — идеальная площадка для эпигенетически-эволюционных экспериментов. От экспериментов в нацистских концлагерях они отличаются сферой применения и широтой масштаба — глобального. Ковидоистерия и оказалась таким психоударом, который должен был обеспечить перезапуск Истории. Психоударом или, как когда-то определил министр обороны США Дональд Рамсфелд, «трансформирующим событием». «Трансформирующее событие, — поучал он, — необходимо делать так. Будем говорить, что Китай нанесет биологический удар по нам и что мы в связи с этим меняем человечество, потому что нужно спасаться». Был подготовлен соответствующий документ под названием «Красный рассвет». Так оно все и вышло: обвинили Китай, все свалили на уханьскую лабораторию, но при этом почему-то обходят стороной серьезную утечку из лаборатории «Форт Детрикс» в июне 2019 года.

Кстати, «коронабесие» непосредственно работает на БЭТ-фашизм. Одна из задач последнего — создание массового слоя неполноценных, а потому пораженных в правах, то есть «социальных уродов», отверженных. Так, во время «коронабесия» появился термин «бессимптомный больной», то есть тот, кого, несмотря на отсутствие симптомов, объявляют больным и — автоматически — лишенным многих прав. Можно предположить, что пораженными в правах окажутся те, кто отказывается от вакцинации или сомневается в наличии пандемии. Биомедицинская составляющая БЭТ-фашизма со всей очевидностью экспериментально проявила себя в ходе ковид-истерии.

Нужно сказать, многих, хотя, к счастью, далеко не всех целей на Постзападе организаторы «большого обнуления» («Большое обнуление» — Great Reset — так называется программная книга ультраглобалистов, написанная в 2020 году Клаусом Швабом и Тьерри Маллере) добились. А вот Россия, русские в этом плане намного более крепкий орешек. 1990-е годы стали мощнейшим психоударом по населению России, прежде всего по русским. Но, как поется в песне, «выжившие стали крепче стали». «Коронабесие» как психоудар в русских условиях оказалось намного слабее, чем на Западе, хотя, как показал опыт, холуев и подпевал глобалистов и у нас хватает. В чем же дело? Когда-то Бисмарк заметил, что Россия сильна, а потому страшна мизерностью своих потребностей. Разумеется, сегодня потребности жителей РФ намного выше, чем в умиравшей позднесамодержавной России. Тем не менее уровень комфортности жизни у нас в среднем ниже, чем на Постзападе, особенно за пределами Москвы. И это серьезный фактор. Ну а так называемые «либеральные реформы», проводимые 30 лет властью, начиная с ваучерной приватизации и заканчивая пенсионной реформой, вряд ли способствуют воспитанию «человека послушного». Скорее того, который про себя скажет начальничку: «А бумажечку твою я махорочкой набью». Поэтому у американцев на мягкое социальное программирование какого-нибудь Филиппа Тэтлока реакция будет одной, а у русских на прожекты каких-нибудь Павла Лукши (руководителя международной инициативы «Глобальное будущее образования», профессора практики центра развития образования Школы управления «Сколково» — прим. ред.) или Сергея Попова (партнера-учредителя «Сколково» — прим. ред.) — совсем другой.

Возвращаемся к Постзападу и его хозяевам, этим «социальным некрофилам». «Коронабесие» показало: курс на установление в течение двух-трех поколений контроля над человечеством, его поведением и, таким образом, превращение его в объект целостного присвоения в рамках посткапиталистического строя — реальность. Поэтому, как говорил устами одного из героев «Приключений бравого солдата Швейка» Ярослав Гашек, «помните, скоты, что вы люди». И как говорил другой чех, Юлиус Фучек, «люди, будьте бдительны». Бдительность особенно нужна, поскольку создается впечатление, что в лице ультраглобалистов-трансгуманистов мы имеем дело не вполне с людьми, а скорее с сущностями, которых, как нечисть из Бхагавадгиты, привлекает грязная деятельность.

«Отсекать от будущего будут прежде всего белое население»

— Способен ли Дональд Трамп продолжить борьбу с deep state даже после своей отставки? Или ни ему, ни его ближайшему окружению — Джареду Кушнеру, Иванке Трамп, Мелании Трамп — не светят больше никакие публичные перспективы, потому что в международной элите они получили клеймо прокаженных?

— До тех пор, пока Трамп будет оставаться в политике, он par excellence станет продолжать свою борьбу. Но сомневаюсь, что его семейному «окружению» это интересно.

— Хорошо, может ли кто-то, кроме самого Дональда Трампа, возглавить движение сопротивления внутри США? Люди, штурмовавшие Капитолий? Более 70 миллионов американцев, проголосовавших за Трампа? Джим Бэнкс, предложивший сформулировать идеологию трампизма? Или США обречены на дискредитацию белого населения, унижение его на бытовом уровне, поражение в правах? А следующими на очереди, исходя из вашей концепции, будут вообще все, кто не вписывается в новый мировой порядок.

— Совершенно ясно, что 60–80 миллионов американцев не вписываются в тот мир, который собираются строить ультраглобалисты с помощью демпартии, прежде всего кланов Обамы и Клинтонов. Этим миллионам в мире, «где чисто и светло», место не предусмотрено, от будущего их просто отсекут. Причем отсекать станут прежде всего белое население, но вопрос этот не столько расовый, сколько социальный, классовый. Точнее так: расовый (национальный) по форме, классовый (социальный) по содержанию.

Здесь два момента. Во-первых, именно белые были главными бенефициарами индустриальной «великой Америки». Пуская ее под нож, финансиалисты и эксисты пускают под нож именно бенефициаров, то есть белых. Причем делают это, используя негров, цветных, латино. Способов два: 1) прямое натравливание, чтобы загнать белых «мидлов» и работяг в состояние социальной обороны и безнадеги и из мидлов полностью превратить в «быдлов»; 2) перераспределение дохода от одной части населения — средней и средне-нижней белой — в пользу другой, средне-нижней и нижней черной и цветной под видом компенсации неграм и вообще отверженным небелым за века рабства. Средства: специфическое налогообложение, строительство «трущобных высоток» в зоне одноэтажной Америки и так далее.

Во-вторых, учитывая изменения уже не социального, а чисто расово-этнического соотношения групп (к 2050 году белые в США станут меньшинством), Байден специально подчеркнул, что с учетом именно этого факта для его администрации (администрации Байдена – Харрис: если Байден напоминает Дуремара, то Харрис — это нечто вроде Карабаса-Барабаса в юбке) приоритетными являются «афро-американцы, латино, индейцы и азиаты». Иными словами, белая верхушка заранее готовится к сохранению своих позиций в условиях смещения расового баланса, с этой целью верх будет разбавлен обамами-харрисами и им подобными. Ну а массовка белых сравняется с небелыми — путем и за счет понижения статуса и дохода — и массово превратится в то, что в Америке называют white trash («белый мусор»).

— Какая судьба ждет Европу в рамках нового мира, который переформатируется у нас на глазах? С одной стороны, Европа зависима от Вашингтона, с другой — от Турции, контролирующей потоки миграции с Ближнего Востока и Африки и влияющей на политические решения европейских элит. Будет ли Европа, в которой еще сохранился старый христианский фундамент, принесена в жертву глобалистскому будущему? Сбудется ли прогноз немецкого политика Тило Саррацина, изложенный им в книге «Германия. Самоликвидация»?

— Одно из противоречий Евросоюза (ЕС) как формы организации заключается в том, что экономически это гигант, хотя и переживающий трудные времена, а политически — карлик. ЕС проглотил Восточную Европу политически, а экономически переварить ее не смог. На наших глазах развертывается процесс макрорегионализации Европы. Великобритания вообще сбежала оттуда, сделав ставку на расширение своей невидимой финансовой империи на Ближнем Востоке и проникновение в Закавказье, Центральную Азию, а также на Украину и — по возможности — в Беларусь.

Восточноевропейское направление британцы реализуют посредством проекта «Новая Речь Посполита» (Польша, Литва, Беларусь, Украина, по возможности — Молдова и Румыния); закавказско-среднеазиатское — посредством проекта «Новая Османская империя». Здесь интересы британцев отчасти и тактически совпадают с интересами Эрдогана и тех сил, которые стоят за ним. Азербайджано-армянский конфликт, закончившийся поражением Армении, вернул Турции те геополитические позиции, которые она имела до 1828 года; едва ли турки, разыгрывающие тройную карту (империя, национализм/пантюркизм, ислам) на этом остановятся. Правда, в конфликте вокруг Карабаха стоящие за Азербайджаном турки, британцы и израильтяне столкнулись с интересами определенных политико-экономических кланов США, но это уже издержки ситуации.

Что касается новой Речи Посполитой, то этот проект трудноосуществим без Беларуси. Однако с Беларусью у британско-американских планировщиков в августе 2020 года произошел облом, и следует ожидать новой попытки, тем более что режим Лукашенко, похоже, готов второй раз наступить на те же грабли (требует отдельного анализа, можно ли считать «вторым заходом» недавнюю попытку госпереворота или это была инсценировка, — прим. ред.).

Если на востоке Европы британские элиты и связанные с ними американские кланы конструируют антироссийский и антигерманский польскоцентричный блок, то в Центральной Европе, похоже, формируется новое издание Священной Римской империи германского народа во главе с Ватиканом и гвельфскими элитами Северной Италии, Южной Германии и Испании. В «гордом одиночестве» остается Франция — единственное западноевропейское государство, сохранившее вопреки США и Евросоюзу определенные черты суверенитета — благодаря прежде всего наличию ядерного оружия, атомным электростанциям и феномену «Франсафрики» (неформальной сети финансово-экономических, дипломатических и спецслужбистских связей между правящими кругами Франции и их визави в 13 африканских странах — бывших колониях Франции). Для такой Франции кажется естественным союз с РФ — два «фланговых» континентальных государства, однако атлантистские правящие элиты и стремительно утрачивающий европейский облик социум суть два фактора, которые если не блокируют, то максимально затрудняют такой союз. Впрочем, история показывает, что «западники», будь то романо-германцы или тем более англосаксы, — союзник ненадежный, то и дело норовит либо уклониться, либо воткнуть нож в спину. Избави бог от таких союзников. Надо быть сильными, и тогда никакой союзник не понадобится.

Таким образом, на месте де-юре единой Европы формируется как минимум четыре макрозоны плюс криминальная макрозона Восточного Средиземноморья (Южная Италия, Балканы). Для всех макрозон, хотя и в разной степени, характерны одни и те же процессы: сращение ультраглобалистской власти с мировой криминальной системой — последняя превращается в функциональный орган ультраглобализма; подрыв, переформатирование христианства и традиционных ценностей — от этики до эстетики (обратим внимание, как меняются эталоны мужской и женской красоты: уродство, отклонение, женоподобные мужчины, мужеподобные женщины становятся нормой); создание нового — цветного — андеркласса (социального дна — прим. ред.) под видом поощрения миграции (если европейские атлантисты начали экспериментировать с этой технологией в 2015 году, то североамериканские — в 2020-м, активировав движение BLM).

«Прямо приравняв новый договор к Ялтинскому, они окончательно обнуляют результаты Второй мировой войны»

— Стоит ли ожидать сворачивания операции «коронавирус» в 2021 году? Никто не сомневается в реальности вируса, которым болеют миллионы людей и от которого умерли уже свыше 3 миллионов человек в мире. Но манипуляции COVID-19 очевидны. Будет ли достаточно коронавируса для совершения трансформации, о которой мы говорим, или понадобится еще одна, более страшная пандемия, как пророчит Билл Гейтс?

— То, что Гейтс, этот кликуша от ультраглобалистов, пророчит новую, еще более страшную пандемию, свидетельствует: нанеся ущерб экономике, прежде всего, малому и среднему бизнесу (так и было задумано); сократив социальную подвижность (как внутри стран, так и между ними) представителей средних слоев (Шваб называет это мерами по деденсификации/dedensification — то есть разуплотнению — от так называемой социальной дистанции до закрытия границ и сведения к минимуму авиаперелетов); запугав население с помощью наведенной психоинформационной эпидемии (цель — социальная дрессировка населения и интериоризация социального контроля, то есть создание ситуации, когда люди превращаются в надсмотрщиков по отношению к самим себе и друг к другу); так вот, совершив все это, планировщики-ультраглобалисты чувствуют: всех целей они не добились. Несмотря на запугивание, психоинформационный террор (а, как заметил Шерлок Холмс, «страх — самое мощное оружие из всех»), сопротивление нарастает, да и ущерб, по-видимому, превзошел ожидания организаторов «коронабесия». Поэтому для установления Нового мирового порядка, глобального БЭТ-фашизма (разумеется, фашизма не в строго научном и идеологическом смысле слова — таковой в чистом виде был только в муссолиниевской Италии, — а в широком метафорическом смысле) нужны новые «пугалки», новые формы социальной дрессуры.

Эпидемия, без оснований объявленная пандемией, — первый шаг. Ведь заявил лет 10 назад идеолог глобализма Жак Аттали, что для установления Нового мирового порядка и мирового правительства нужна пандемия. И вот, словно по команде — хозяева щелкнули хлыстом, и дрессированные макаки заверещали, — заголосила обслуга глобалистов из высокопоставленных клерков. Не так давно Борис Джонсон, Ангела Меркель, Эммануэль Макрон и несколько руководителей стран из разряда «мелких разменных монет» (Фиджи, Тринидад и Тобаго, Албания и, конечно же, Украина), а также ВОЗ в лице ее нынешнего гендиректора (куда же без этой, одной из самых коррумпированных структур ультраглобалистов; пожалуй, только МОК может составить ей конкуренцию), экстроцкиста-ультраглобалиста Тедроса Аданома Гебреисуса (он, как и первый гендиректор Брок Чисхольм, — фанат мирового правительства) опубликовали совместное заявление, точнее, требование передачи власти мировому правительству. (С текстом совместного заявления можно ознакомиться здесь — прим. ред.)

Аргументация следующая: правительства национальных государств не справились с пандемией, значит, нужна надгосударственная власть. Подписанты объявили пандемию «величайшим вызовом мировому сообществу с 1940-х годов». Таким образом, они де-факто приравняли ее ко Второй мировой войне. Это, конечно же: а) фантастическая ложь; б) проговорка по Фрейду: «антипандемические меры» на Постзападе есть не что иное, как широкомасштабная социальная война верхов против низов. Требование создания мирового правительства «именем пандемии» свидетельствует: блицкриг ультраглобалистам не удался, нужны новые ходы и более сильные структуры, чем, например, ВОЗ. Джонсон и К° предлагают заключить «всемирный договор о противодействии пандемии», а обеспечение его реализации возложить на новый надгосударственный орган. Это, что называется, «два шара в лузу». Во-первых, новый надгосударственный орган должен подменить, обнулить ООН, где есть совет безопасности, каждый член которого (в том числе РФ) имеет право вето. Во-вторых, прямо приравняв новый договор к Ялтинскому, они окончательно обнуляют и этот договор (де-факто он уже давно не действует, но теперь заход на де-юре), и результаты Второй мировой войны.

Предлагаемая концепция высокопоставленной обслуги из ультраглобалистов основана на тройной лжи. Во-первых, казус ВОЗ — надгосударственной (мировой) структуры — продемонстрировал полную неэффективность такого рода структур. Во-вторых, правительства РФ, КНР, Беларуси (при этом Александр Лукашенко, как бы к нему ни относиться, несмотря на денежные посулы и угрозы Постзапада, не поддался «коронабесию» и, в частности, провел парад Победы) и некоторых других стран справились с ситуацией. В-третьих, даже еще один высокопоставленный клерк ультраглобалистов Клаус Шваб в своей книге «Ковид-19» был вынужден признать — в борьбе с пандемией больше всех провалились те государства, которые наиболее преуспели в «оптимизации» медицины (по сути — в «оптимизации» населения), прежде всего англосаксонские: США, Великобритания; за ними следуют Германия и Франция. Добавлю: меры борьбы с «пандемией», принятые на Постзападе, еще более усугубили ситуацию, став очередным шагом в оптимизации населения и наступлении на его конституционные гражданские права. И вот сегодня эти горе-оптимизаторы говорят: мы хотим полномочий, власти в надгосударственном мировом масштабе. Что они могут предложить? Глобальный локдаун и глобальный психоз? Ковид-паспорта, фиксирующие наличие ежегодных бессмысленных (штамм меняется постоянно), а то и просто опасных (вмешательство в РНК, вероятность изменений генома) вакцинаций. Эти ультраглобалистские аусвайсы должны будут заменить национальные государственные документы, став чем-то вроде цифрового номера узника глобального электронного концлагеря.

Все эти ужимки и гримасы марионеток из кукольного театра ультраглобалистов, как и заявления их хозяев, свидетельствуют: первая попытка создания глобального БЭТ-фашизма не достигла всех целей. Именно этим объясняется резкая активизация ультраглобалистов на всех уровнях и во всех формах. Это, в частности, и заявления на Давосском форуме (за которым последовала публикация двух книг, написанных Швабом в соавторстве), и создание совета по инклюзивному капитализму с Ватиканом, и попытки реанимации ставшего своей жалкой тенью и уже никому не интересного Римского клуба — по сути трупа, который забыли похоронить.

«Коронабесие» и последовавшее за ним «флойдобесие» (подразумевается афроамериканец Джордж Флойд, убитый полицейским в Миннеаполисе в мае 2020 года, — прим. ред.) позволило ультраглобалистам свалить Трампа в ключевой для них стране — США — не столько как в государстве, сколько как в кластере транснациональных корпораций. Но это пиррова победа, которая подрывает легитимность системы власти в США в целом (а не только института президентства и двухпартийности), грозит ввергнуть Америку в перманентную смуту, ослабляя ее позиции на мировой арене вообще и в конкуренции с Китаем в частности. «И вкусили они вред своих дел, и последствия их дел оказались убытком» (Коран 65:9).

«На планы ультраглобалистов у нас один ответ: «А не подавишься, Идолище Поганое?!»

— Сохранит ли Китай в меняющемся мире роль «второго центра силы» или режим Байдена постарается покончить с ним точно так же, как и с Россией? Возможна ли война между США и Китаем?

— Покончить с КНР, а тем более с КНР и РФ одновременно — на это у США кишка тонка. И становиться эта кишка будет все тоньше. Китай не Япония, экономически уничтожить его так, как это Штаты сделали с Японией в 1990-е годы, не получится. Кроме того, Китай, в отличие от нынешней Японии, не является протекторатом США и к тому же находится в тесном союзе с РФ, прикрывающей его геополитически с севера и геоэкономически — сырьем. Это не значит, что мы с Китаем друзья, мы реальные партнеры, в отличие от «партнеров», то есть врагов на Постзападе. После 2030 года американцы об одновременном устранении КНР и РФ и подумать не посмеют. Остаются только 2020-е, когда они могут об этом помыслить. С учетом нарастающего чувства угрозы и неадекватности американская верхушка, даже не имея реальных средств, но понимая, что время уходит, может пуститься в авантюру, например спровоцировав конфликт Украины с Россией или как-то иначе.

Не исключаю, что американцы (у британцев другая игра, брекзитом они (точнее, англо-американские кланы — не путать с американо-британскими) развязали себе руки не только от Европы, но и — парадоксальным образом — от США), используя свою прямую агентуру влияния в РФ, постараются перетянуть Российскую Федерацию на свою сторону и либо использовать ее для давления на Китай (программа-минимум), либо спровоцировать российско-китайский конфликт, использовать РФ в театре военных действий, а затем превратить территории взаимно ослабивших друг друга стран отчасти в резервные зоны (на случай геоклиматической катастрофы), отчасти в зоны добычи сырья с резко сократившимся и доведенным до одичания местным населением.

С этой целью будет задействована как агентура влияния («спящие»), так и прямая агентура. Когда-то, возглавив советский отдел ЦРУ, наш агент Эймс поразился тому, что обнаружил в секретных материалах своей «конторы». СССР — партийный, государственный, хозяйственный, научный и даже спортивный аппарат — оказался нашпигован агентурой ЦРУ настолько, что «страна — главный противник» представлялась ему, пишет биограф Эймса, сыром, в котором дыр больше, чем самого сыра. У меня по этому поводу три ремарки.

Первая. По сути, тезис Эймса — это приговор андроповскому КГБ, гонявшему, а точнее, создававшему диссидентов, но оказавшемуся неспособным защитить систему (я имею в виду ту часть КГБ, которая реально работала, а не готовила смену строя, а затем эвакуацию режима).

Вторая. Кроме ЦРУ по советскому направлению активно работали МИ-6, Моссад, немецкая и французская разведки. С учетом этого «дыр» становится еще больше, а «сыра» — еще меньше.

Третья. Эймс говорил о временах СССР. Как мы знаем, после 1991 года РФ стала просто раздольем, гуляй-полем для иностранных спецслужб. О прямом предательстве части верхов, причем самых-самых, я уже не говорю. Таким образом, ситуация в разы хуже, чем в позднем СССР. Вот эту ситуацию и постараются использовать наши «партнеры».

Провоцирование международных конфликтов в своих интересах — давняя традиция англосаксов. В 1930-е годы директор Банка Англии Монтэгю Норман закрыл Британскую империю от «внешнего мира», то есть от США — условным Ротшильдам надо было взять реванш над условными Рокфеллерами по итогам Первой мировой войны. После этого разрушение Британской империи стало приоритетом политики США. План должен был реалиоваться в виде двухходовки: сначала Гитлер крушит Британскую империю, а затем Сталин — Гитлера, после чего измотанный сталинский СССР становится ну очень младшим партнером США как хозяина Западной Европы и бывших колониальных империй Великобритании и Франции. Не получилось. СССР вышел из войны победителем, восстановился за 10 лет и превратился в сверхдержаву.

Зная пристрастие англосаксов к стандартным ходам и действиям, будь то разведка или хоккей, можно предположить повторную вариацию планов почти вековой давности. Вот только ни русским, ни китайцам роль младшего партнера не уготована; все ограничивается ролями ресурсных рабочих и охранников. Едва ли этот план осуществится, не исключено, что в ходе его реализации Штаты треснут пополам как пустой орех, и в таком случае надо будет помочь данному процессу активными мероприятиями — нужно на Постзападе вообще активно поддерживать тех, над кем вот-вот сомкнутся волны ультраглобалистского людоедского «прогресса».

США, англо-американские элиты оказались сегодня в сложном положении — время работает против них, у них его нет: Шваб прямо говорит об узком временнóм горлышке для перехода к Новому мировому порядку. И, вполне возможно, если фронтальная атака на Россию сорвется, они попытаются в той или иной форме повторить трюк конца 1960-х – начала 1970-х годов, предложив РФ детант, разрядку напряженности («перезагрузку») в той или иной усеченной форме. Им нужно выиграть время, усыпив бдительность РФ и КНР, провернуть свой глобальный гешефт. Нам не надо повторять ошибки брежневского руководства. Никакой поддержки мировой верхушке и ее правительствам, все более временным. Никакого детанта — надетантились уже. Держим паузу и играем у врага на нервах.

И еще одно. Что бы там ни писали швабы и швабоподобные о том, что их Новый мировой порядок неотвратим, что бы ни вещали их хозяева, это всего лишь озвучиваемые планы, призванные решить две задачи: проверить реакцию людей и создать впечатление, что все решено. На самом деле ничего не решено. Впереди борьба. А на планы ультраглобалистов у нас один ответ: «А не подавишься, Идолище Поганое?!» Обращать внимание нужно не только на заявляемые планы, но и на действия.

С учетом наличия в РФ потенциальной агентуры «партнеров», которая будет работать на реализацию планов ультраглобалистов, которых засасывает в Мальстрем Истории, при всем нашем миролюбии российский «бронепоезд» (с добавкой мощнейшего ракетного комплекса, способного обнулить супостата, например, волной радиационного цунами, превратив охотника в дичь) должен всегда быть на запасном пути. Как говорится, кто к нам с мечом придет…

Валерий Береснев

Источник: https://www.business-gazeta.ru/article/508139

Одним из главных позитивных результатов российско-американского саммита в Женеве стало решение запустить комплексный диалог по стратегической стабильности – ситуации, характеризующей угрозу ядерной войны. Его цель, как указано в соответствующем совместном заявлении президентов России и США (само принятие которого позволило результатам саммита превзойти ожидания большинства наблюдателей), – «заложить основу будущего контроля над вооружениями и мер по снижению рисков». Ожидается, что в ближайшие недели стороны договорятся о формировании нескольких тематических групп в рамках этого диалога, работа которых покажет, что Москва и Вашингтон способны, а что не способны разрешить в рамках создания будущего режима контроля над вооружениями.

За последние годы ситуация в области стратегической стабильности стала критической: риски непреднамеренного военного столкновения, которое может перерасти в ядерную войну, и новой масштабной гонки вооружений существенно возросли. В основе этого роста – целый комплекс факторов.

Во-первых, конфронтация Соединённых Штатов одновременно с Россией и Китаем, преодолеть которую в обозримой перспективе не удастся.

Во-вторых, снижение качества политических элит стран Запада – неверие в возможность разрушительных для их собственных государств войн порождают склонность к «стратегической фривольности» (готовность идти на рискованные провокации будучи убеждёнными, что войны не будет по определению).

В-третьих, стремительное развитие технологий (кибер, искусственный интеллект, высокоточные вооружения, беспилотники и так далее). Они не только меняют облик войны, но и стирают грани – между состоянием войны и мира (особенно характерно для киберопераций), между ядерными и неядерными вооружениями (последние приобретают способность решать боевые задачи, которые традиционно могли решать только ядерными вооружениями).

В-четвёртых, усложнение военно-стратегического ландшафта: Россия и США в ядерной политике ориентируются уже не только друг на друга, но всё больше и на третьи ядерные государства.

В-пятых, практически полный развал прежней системы контроля над вооружениями. С денонсацией Договора по открытому небу (ДОН) юридически обязывающих соглашений по контролю над обычными вооружениями не осталось вовсе. В области ядерных вооружений единственным юридически обязывающим инструментом, уменьшающим угрозу гонки и повышающим предсказуемость, остаётся Договор СНВ-3, продлённый в начале этого года и истекающий в 2026 году.

Красноречивым подтверждением того, насколько легко и быстро может развернуться военный конфликт между ядерными державами, и яркой демонстрацией «стратегической фривольности» стал произошедший в конце июня инцидент с британским эсминцем Defender. Он умышленно вторгся в территориальные воды России у берегов Крыма, чтобы лишний раз подчеркнуть непризнание его принадлежности к РФ со стороны Лондона. С точки зрения угрозы ядерной войны, это гораздо опаснее, чем керченский инцидент 2016 г.: Великобритания – член НАТО и ядерное государство. Уровень же её стратегической культуры на сегодняшний день, как выяснилось, не сильно выше украинского.

Предпосылки для начала комплексного российско-американского диалога по стратегической стабильности неплохие: саммит в Женеве наглядно показал, что обе стороны (каждая по своим причинам) заинтересованы в стабилизации конфронтации и ни одна не желает ни масштабной гонки вооружений, ни тем более эскалации военных конфликтов. Однако для того, чтобы диалог действительно помог выработать меры, снижающие риски военного конфликта с дальнейшей эскалацией на ядерный уровень и укрепляющие стратегическую стабильность, необходимо ставить задачи, адекватные угрозам сегодняшнего и завтрашнего дня и нынешнему состоянию российско-американских отношений. Неверно сформулированные задачи и повестка дня могут привести к провалу диалога и дальнейшей деградации стратегической стабильности.

Администрация Байдена положительно и серьёзно относится к самой идее контроля над вооружениями. Она сразу приняла решение продлить ДСНВ-3 на пять лет и согласилась подтвердить в совместном заявлении по стратегической стабильности принцип, согласно которому «в ядерной войне не может быть победителей и она никогда не должна быть развязана» (от администрации Трампа этого не удалось добиться за все четыре года). Однако нельзя питать иллюзии насчёт того, что российско-американский диалог по стратегической стабильности и контролю над вооружениями может вернуться обратно к нормальности, старым добрым мерам по их укреплению. Прежде всего – к переговорам по ограничению и сокращению ядерных вооружений на паритетной основе.

Главные причины почти полного развала прежней системы контроля над вооружениями заключаются не только и не столько в особенностях подхода администрации Трампа (кстати, эти особенности характерны для республиканского военно-политического мейнстрима вообще, и при новой республиканской администрации в Вашингтоне этот подход наверняка вернётся). Международный военно-стратегический ландшафт кардинально изменился. Качественно, а не количественно понимаемая ядерная многополярность и особенно стирание грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями по мере развития военных технологий (высокоточные, космические вооружения, кибератаки против стратегических объектов, системы ПРО и так далее) исключают возврат к прежней системе контроля над вооружениями. В её основе лежали паритетные сокращения и ограничения похожих стратегических ядерных средств двух сверхдержав.

Показательно, что в принятом по итогам саммита в Женеве совместном заявлении президентов России и США говорится о стремлении «заложить основу будущего контроля над вооружениями», а не воссоздать прежний. Кстати, стереотип о приверженности администрации Байдена классическому подходу к контролю над вооружениями преувеличен: её позиция по ДОН и ДРСМД мало отличается от подхода администрации Трампа.

Поэтому если Москва и Вашингтон попытаются начать полноценные переговоры по выработке нового «классического» договора о ещё более глубоком по сравнению с ДСНВ-3 сокращении ядерных вооружений или тем более запустить трёхсторонние переговоры с участием Китая с выходом на трехстороннее же соглашение об ограничении и/или сокращении ядерных вооружений, результат будет печальным: потеря имеющегося Договора СНВ-3 и ещё более глубокая деградация российско-американских отношений. В случае же трёхсторонних переговоров под ударом окажутся и отношения Россия – Китай.

Успешная выработка нового двустороннего российско-американского договора о дальнейшем сокращении ядерных вооружений (условно – ДСНВ-4) маловероятна ввиду практически полной противоположности позиций сторон, что и как этот договор должен покрывать.

Соединённые Штаты настаивают на том, чтобы любое следующее соглашение по контролю над ядерными вооружениями касалось нестратегического ядерного оружия, где у России значительный количественный перевес, особенно в Европе. Действительно, без включения ТЯО никакое будущее соглашение по ядерным вооружениям не имеет ни малейшего шанса на ратификацию в Сенате. Цель США – ограничить, а ещё лучше – резко сократить российский арсенал тактического ядерного оружия, который, опасаются в Вашингтоне, может быть использован в реализации приписываемой Москве доктрины «ядерной эскалации ради деэскалации» военного конфликта в Европе. Вероятность того, что Россия пойдёт на ограничение или сокращение своего арсенала ТЯО без существенного сокращения военного неядерного потенциала НАТО и восстановления тем самым неядерного военного баланса в Европе (что само по себе невозможно) близка к нулю. Смысл тактического ядерного оружия – сдерживать и предотвращать неядерное нападение, а общий военный дисбаланс в пользу НАТО в неядерной сфере сегодня колоссален.

Россия, в свою очередь, настаивает на том, чтобы любое следующее соглашение в стратегической сфере «учитывало все факторы, влияющие на стратегическую стабильность». Дальнейшие сокращения стратегических ядерных вооружений возможны только при условии наличия чётких ограничений в таких областях, как противоракетная оборона, высокоточные неядерные и космические вооружения. Вероятность того, что Соединённые Штаты, обладающие в этих областях превосходством, согласятся на подобные ограничения, тоже ровна нулю.

Состояние российско-американских отношений и тотальное недоверие между сторонами резко ограничивают их готовность идти на какие-либо серьёзные компромиссы по важным вопросам. Примечательно, что повестка дня, которую Москва и Вашингтон наметили на саммите в Женеве, предполагает сотрудничество по совпадающим интересам, без существенных компромиссов и изменения внешней политики какой-либо из сторон в целом.

С трёхсторонними переговорами Россия – США – Китай, идею которых продвигают американцы, ещё сложнее. В экспертной среде периодически возникают идеи о том, как считать ядерные арсеналы трёх стран, чтобы получить сопоставимые цифры, несмотря на колоссальную разницу между стратегическими ядерными силами России и Соединённых Штатов, с одной стороны, и Китая, с другой, и обрести таким образом основу для трёхстороннего режима ограничения и сокращения ядерных вооружений. Например, предлагается перестать разделять стратегические и тактические ядерные арсеналы, установить единый потолок для всех ядерных боезарядов и носителей, включая ракеты средней и меньшей дальности. Подобные предложения, одним выстрелом решающие две важные задачи американской (но не российской) политики – присоединить Китай к российско-американскому контролю над вооружениями и ограничить российский и китайский арсеналы нестратегического ядерного оружия, представляются не только искусственными, но и вредными с точки зрения интересов России.

Во-первых, сваливать стратегические и нестратегические ядерные вооружения в одну кучу некорректно: первые нацелены на сдерживание (предотвращение) ядерного, а вторые – прежде всего неядерного нападения. Поэтому ограничение СЯС в отрыве от ограничения неядерных вооружений, особенно стратегического свойства, и устранения здесь превосходства США, было бы в корне неправильным.

Во-вторых, Россия и Китай не рассматривают друг друга в качестве потенциальных противников, их отношения не основываются на взаимном стратегическом сдерживании – в отличие от российско-американских и американо-китайских отношений. Россия, например, осознанно укрепляет стратегический сдерживающий потенциал Китая (помогает ему создавать современную систему предупреждения о ракетном нападении) и считает, что его усиление относительно американского в российских интересах.  Поэтому распространять на отношения России и Китая в ядерной сфере те же логику и практику, что действуют между Москвой и Вашингтоном, нельзя.

Более того, это распространение оказало бы на российско-китайские отношения весьма негативное воздействие и породило бы взаимное недоверие в военной сфере. Ведь цель контроля над вооружениями – управление недоверием в отношениях между противниками. В Москве не без оснований подозревают, что стремление Соединённых Штатов подключить КНР к российско-американским переговорам по стратегической стабильности и выстроить трёхсторонний режим по контролю над ядерными вооружениями, вместо того чтобы создавать отдельный двусторонний режим между США и Китаем, призвано ослабить российско-китайское партнёрство и породить недоверие между Пекином и Москвой.

На что же в таком случае должны быть нацелены консультации России и США по стратегической стабильности и каким может быть фундамент будущего контроля над вооружениями?

Прежде всего, угроза ядерной войны связана сейчас не с неожиданным первым или упреждающим полномасштабным ядерным ударом одной ядерной державы по другой, как было в период холодной войны, а с эскалацией непреднамеренного военного конфликта в неядерной сфере. Например, вследствие провокации по типу той, что произошла у мыса Фиолент (и, судя по официальным заявлениям Лондона, будут происходить в будущем), неверной трактовки военных учений, особенно в условиях тотального недоверия и конфронтации, эскалации военного конфликта, в который в том или ином виде вовлечены обе стороны, или же кибероперации против стратегических целей, которую могут принять за начало военной агрессии. Смысл стратегической стабильности заключается уже не только и не столько в снижении стимулов для первого ядерного удара, сколько в предотвращении любого неядерного военного столкновения, в том числе непреднамеренного и проистекающего из киберсферы. Судя по тому, что упомянутое совместное заявление по вопросам стратегической стабильности упор делает именно на снижении рисков, руководители двух стран это понимают.

Для снижения рисков обычного и ядерного конфликта необходимо, во-первых, разрабатывать и/или усиливать правила поведения в военной сфере, – особенно там, где риск непреднамеренного столкновения наиболее высок. Это кибероперации, военные учения, опасные сближения военно-воздушных и военно-морских судов, разного рода провокации, в том числе нарушения государственных границ. Особенно важным представляется выработка правил военного поведения в киберсфере, отсутствующие сегодня напрочь, притом, что данная сфера уже давно рассматривается как театр военных действий, а киберсредства – как оружие массового поражения.

Во-вторых, для снижения риска ядерной войны необходимы режимы, ограничивающие размещение высокоточных вооружений в неядерном оснащении, стратегических носителей с ядерными боезарядами малой мощности, а также ракет средней и меньшей дальности вблизи границ России и США и особенно в досягаемости от стратегических объектов друг друга. Хотя на состоявшемся в июне – прямо перед российско-американской встречей в Женеве – саммите НАТО альянс снова продемонстрировал скептическое отношение к российскому предложению о моратории на размещение ракет средней и меньшей дальности в Европе, решение проблемы необходимо. В случае размещения соответствующих ракет в Польше или Прибалтике Россия будет вынуждена обратиться к доктрине упреждающих ударов, и угроза ядерной войны поднимется до критического уровня.

В-третьих, нужен эффективный механизм деконфликтинга на всей линии соприкосновения России и НАТО – от Баренцева до Чёрного моря. За образец можно взять тот, что с 2015 г. существует между российскими и американскими военными в Сирии. Он позволил предотвратить военное столкновение друг с другом, несмотря на противоположность политических задач и откровенное стремление нанести друг другу политическое поражение. Также необходим механизм деэскалации конфликта на случай, если он всё же произойдёт, и предотвращения его перехода на ядерный уровень.

В-четвёртых, стоит договориться о мерах, повышающих предсказуемость в ядерной и неядерной областях, – информировании друг друга о состоянии ядерных сил, проведении инспекций, консультаций по ядерным доктринам, о том, как стороны понимают угрозы ядерной войны, и так далее.

Подобные консультации имеют смысл на двустороннем и многостороннем уровнях. Многосторонний формат даже более предпочтителен, оптимальной представляется пятёрка официальных ядерных стран – постоянных членов Совета Безопасности ООН. Запуск многосторонних консультаций по вопросам стратегической стабильности с упором на предотвращение риска непреднамеренного военного столкновения мог бы стать главным результатом предлагаемого Россией саммита стран «Большой пятёрки».

Вопросы ограничения стратегических ядерных вооружений должны оставаться строго в рамках двусторонних переговоров. Многосторонние консультации по укреплению стратегической стабильности ни в коем случае не отменяют и не заменяют двусторонние консультации между США и Россией, США и Китаем, Китаем и Индией и так далее. Они вполне могут сосуществовать. России и Соединённым Штатам можно было бы договориться о продлении ДСНВ-3 или хотя бы содержащихся в нём мер транспарентности и предсказуемости на период после 2026 г., не добавляя ни тактические ядерные вооружения, ни третьи страны, но распространяя его действие на гиперзвуковые ракеты, которые подпадают под определение межконтинентальных баллистических ракет и стратегических ядерных сил в целом. США и Китаю же стоит создать собственный двусторонний режим контроля над вооружениями, не вовлекая в него Россию. Трёхстороннего гибрида, который выгоден только тем, кто стремится ослабить партнёрство России и Китая, стоит избегать.

Дмитрий Суслов

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/vernutsya-nevozmozhno

Они должны замечать мельчайшие изменения, говорящие о смене политической погоды. Ещё лето, светло, тепло, но в воздухе уже рассеяна тончайшая желтизна, золото увядания. Рано темнеет, ночи всё холоднее, исчезают бабочки, спешат доцвести хризантемы в саду, одни птицы покидают наши леса, другие, с севера, занимают их место. Дожди, первый морозец, выпадает снег. Настали Покрова. В истории Государства Российского — пятой империи, наступает новое время года.

Государство Российское зародилось в 90-е годы среди либеральной анархии, когда все были против всех. Государство в целях своего сбережения прибегло к жёсткой централизации. Государство было построено, однако его централизм соседствовал с хаотизированными явлениями, доставшимися в наследство от ельцинских 90-х. Противоречие путинского централизма и ельцинского либерализма обнаружило себя на Болотной площади. Это было первое столкновение, когда под натиском консолидированных либералов дрогнуло государство.

Государство справилось с этой вибрацией. Крым, восстание в Донбассе, жестокие международные санкции, сирийская кампания… Давление на Государство Российское извне поддерживалось давлением изнутри. Появился феномен Навального. Навальный — либеральный вождь нового типа: авторитарный, яркий, целеустремлённый, не похожий на говорунов либеральной гайдаровской школы. Он объединил вокруг себя рассеянную либеральную оппозицию, заручился поддержкой мощных внутрироссийских и зарубежных структур, создал политическую партию, именуемую Фондом борьбы с коррупцией*, организовал уличные протесты, вовлёк в них молодёжь Петербурга, Москвы и других крупных городов. Государство снова столкнулось с угрозой, мимо которой не могло пройти. Навальный был нейтрализован, Фонд борьбы с коррупцией, эта либеральная партия, был разгромлен, множество либеральных ячеек — неправительственных организаций, блогов, интернет-каналов — были ущемлены и подавлены.

Победивший централизм приступил к созданию нового позднепутинского государства: сгрёб в совочек мелкие осколки, оставшиеся от разбитого либерального сосуда, начал формулировать новую государственную идеологию. На эту идеологию намекнул Патрушев, размышляя о проблемах национальной безопасности. Он говорил о доктрине этой безопасности, которая скоро будет предложена обществу: государство возвращается не только в политику, экономику, но и в культуру и общественное сознание.

После открытия в Гатчине памятника Александру III может показаться, что позднепутинское государство будет напоминать империю времён царя, который включил большой имперский холодильник, остудил народовольцев, обеспечив России десяток лет безбедного процветания.

Сегодня тот холодильник, что остудил пылкие сердца либералов, недостаточен для обеспечения безопасности государства. У России — множество угроз, внутренних и внешних. Одна из самых главных — это экономические провалы, экономическая модель, которая погружает сегодняшнюю Россию в стабильное отставание. В экономических и политических кругах, в недрах правительства и Академии наук ведутся дискуссии о пересмотре этой модели, рассматривается модель, позволившая Советскому Союзу в довоенные и послевоенные годы обеспечить небывалый рывок в экономическом развитии.

Сталинская экономическая модель не имеет ничего общего с ГУЛАГом. Это набор гениальных управленческих технологий, с помощью которых в кратчайшие сроки была создана новая советская цивилизация. «Левада-Центр»** сообщает, что для большинства граждан России Сталин является величайшим вождём человечества. Власть, если она желает быть мощной, должна воплощать народные чаяния. О новом социализме, о новом сталинизме, о новой неизбежной модели экономического развития говорят в интеллектуальных кругах.

В эти ковидные годы, когда люди охвачены паникой, происходит много событий, остающихся за пределами общественного внимания. Недавно в Волгограде во время ремонта городского планетария рабочие, сбивая грязный слой штукатурки, обнаружили барельеф Сталина, изуродованный вандалами хрущёвского 1956 года. Не случайно явление этого лика произошло именно сегодня и именно в Сталинграде — городе великой Победы, Победы, которая лежит в основе идеологии сегодняшней России. Городские либералы потребовали, чтобы барельеф был уничтожен или вновь замазан штукатуркой. Но городские власти и общественность решили иначе: барельеф будет восстановлен и в первоначальном виде будет явлен людям.

Линялый русский медведь обрастает мехом.

Когда в Москве построят Сталинградский проспект?

* Фонд борьбы с коррупцией (ФБК) признан иностранным агентом по решению Министерства юстиции РФ от 09.10.2019

** Левада-Центр («Аналитический центр Юрия Левады») — НКО, выполняющая в РФ функции иностранного агента

Источник: https://izborsk-club.ru/21308

Эта книга – взгляд на Россию сквозь призму того, что происходит в мире, и, в то же время – русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» – это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся в России и в мире за последние десятилетия. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока – больше ему взяться неоткуда. Тем более, что исторический пример такого очищающего урагана у нас уже есть: работа выходит в год столетия Великой Октябрьской социалистической революции, которая изменила мир начала ХХ века до неузнаваемости и разделила его на два лагеря, вступивших в непримиримую борьбу. Гражданская война и интервенция западных стран, непрерывные конфликты по границам, нападение гитлеровской Германии, Холодная война сопровождали всю историю СССР... После контрреволюции 1991-1993 гг. Россия, казалось бы, «вернулась в число цивилизованных стран». Но впечатление это было обманчиво: стоило нам заявить о своем суверенитете, как Запад обратился к привычным методам давления на Русский мир, которые уже опробовал в ХХ веке: экономическая блокада, политическая изоляция, шельмование в СМИ, конфликты по границам нашей страны. Мир вновь оказался на грани большой войны. Сталину перед Второй мировой войной удалось переиграть западных «партнеров», пробить международную изоляцию, в которую нас активно загоняли англосаксы в 1938-1939 гг. Удастся ли это нам? Сможем ли мы найти выход из нашего кризиса в «прекрасный новый мир»? Этот мир явно не будет похож ни на мир, изображенный И.А. Ефремовым в «Туманности Андромеды», ни на мир «Полдня XXII века» ранних Стругацких. Кроме того, за него придется побороться, воспитывая в себе вкус борьбы и оседлав холодный восточный ветер.

Источник: https://konzeptual.ru/rossija-mezhdu-revoljuciej-i-kontrrevoljuciej-holo...