Действующий президент США республиканец Дональд Трамп призвал остановить проводимый вручную пересчет голосов в штате Джорджия. Об этом он написал в своем Twitter-аккаунте.

Трамп заявил, что необходимо приостановить подсчет голосов до тех пор, пока избирательные комиссии не начнут сверять подписи на отправленных по почте бюллетенях с теми, которые избиратели оставляли при регистрации.

Он заявил, что ручной пересчет голосов, который идет в Джорджии — пустая трата времени. «Они не показывают совпадающие подписи», — пояснил Трамп.

11 ноября Джорджия, один из ключевых американских штатов на президентских выборах, объявил о полном ручном пересчете голосов. Отмечается, что окончательные итоги голосования в регионе будут объявлены только 20 ноября. Заявление властей штата последовало после того, как генеральный прокурор США Уильям Барр постановил расследовать сообщения о фальсификации выборов. Штаты должны уладить все процедуры, в том числе пересчет голосов и судебные споры по поводу результатов, до 8 декабря.

Демократ Джо Байден провозгласил себя избранным президентом США 7 ноября — по разным подсчетам, он набрал от 273 до 290 голосов выборщиков при необходимых 270. Трамп в ответ заметил, что его соперник поторопился назвать себя новым президентом.

Очевидно, что американские бунты давно уже не являются лишь свидетельством запущенной расовой проблемы и следствием типично американской ситуации, в которой, как неоднократно было замечено, классовые границы почти точно совпадают с расовыми. Сколь бы правдоподобной и удобной ни казалась её приверженцам концепция «структурного расизма», понятно, что объективно она является не более чем средством для самоутверждения определённого сорта политических активистов в пределах американской политической системы. Как отмечает Рой Феррейро, «то, что называется “институциональным расизмом”, является адаптацией капиталистических дисциплинарных методов контроля над населением. Это насилие не имеет подлинной “расовой” мотивации»[1]. Хотя объективно никаких специфически «белых» привилегий нет, активисты Black Lives Matter (BLM)[2], апеллируя к дискурсу институционального расизма, пытаются добиться для себя именно привилегий в рамках того же самого «тайного» дискурса, который оправдывает их дискриминацию, – перевернув его с ног на голову.

Тем не менее концепции структурного расизма, «белых» привилегий и так далее, равно как и вытекающие их них требования материальных и моральных компенсаций чёрным за века рабства, являются признаком чего-то большего, чем закоренелое заблуждение или политическая и идеологическая недисциплинированность. Мы полагаем, что всё это – признак выработки новой философии социальной политики в период, когда то, что французский историк Пьер Розанваллон называет философскими основами «социального государства»[3], оказывается не вполне применимым для ослабления накала социальных проблем не только в Америке, но уже и на родине социального государства – в Европе. Нас не должно сбивать с толку то, что сейчас мы сталкиваемся с этой новой философией, замутнённой расовой проблематикой, которая вытекает из американской специфики.

Для того, чтобы пояснить нашу точку зрения, мы должны показать, какова подоплёка, как говорили раньше, «расового вопроса» и в чём заключаются философские основы привычного нам понимания социального государства.

Начнём с расового вопроса. Много ли собственно расового в расовой проблематике, то есть в дискриминации по признаку расы в обыденном смысле слова? Дискриминация во всех случаях ассоциируется у нас с неравноправным (вплоть до рабского) положением одной социальной группы по отношению к другой. Причём признак расы играет в обосновании дискриминации совсем не первую роль, а, напротив, является производным, конструируемым из других. Рабы в Древнем мире, в Средние века и даже в Новое время – рабы по закону. Если же речь идёт о попытках обоснования рабства или, например, подчинённого положения женщин не только по закону, то со времён Аристотеля апеллируют к «природе». Последняя, правда, имеет отношение скорее к индивидуальным качествам людей, чем к расе. Апологеты рабства негров и подчинённого положения иных рас также указывают на их интеллектуальные, эмоциональные и прочие отличия от белой расы, которые делают дискриминируемых относительно ущербными: они глупее, слабее, не обладают такой же крепкой волей и чувством собственного достоинства, нуждаются во внешнем руководстве, как дети, и так далее. Иными словами, одни расы ниже других не из-за цвета их кожи или формы черепа, а потому, что им приписывается ущербность. Как говорил ещё арабский историк и философ XIV века Ибн Хальдун, «негритянские страны как правило покорны в рабстве, поскольку по своим чертам они близки к самым глупым животным»[4], или, по словам французского психолога Гюстава Лебона, «можно легко сделать бакалавра или адвоката из негра или из японца; но этим ему придают чисто внешний лоск, без всякого воздействия на его психическую природу, из которой он не может извлекать никакой пользы. То, чего ему не может дать никакое образование (потому что их создаёт одна только наследственность), – это формы мышления, логика, и, главным образом, характер западных людей. Этот негр или этот японец могут получать сколько угодно дипломов, но никогда им не подняться до уровня обыкновенного европейца»[5]. Аналогичные аргументы шли в ход, когда требовалось обосновать фактическое неравенство уже внутри самой белой расы. Так, в Америке в 1900-е гг. нередко утверждали, что новые иммигранты – евреи, итальянцы, славяне – физически и психически ниже северных европейцев.

Иными словами, если мы исключим из расовой теории связь между внешними признаками расы и интеллектуальными качествами людей как базы для дискриминации, мы получим старое доброе аристотелевское обоснование естественности (объективной предопределённости) «рабства по природе», как и вообще всякого социального неравенства и дискриминации: «Небелые народы недостаточно умны, поэтому им не хватает знаний, чтобы управлять собой и своими землями… поскольку интеллект являлся определяющим фактором, а этим народам, по мнению колонизаторов, не хватало ума, они оказывались и в меньшей степени людьми. Считалось, что у них нет никаких моральных качеств… Та же логика применялась и по отношению к женщинам, якобы слишком непостоянным и сентиментальным для привилегий, доступных “рациональному человеку”… В Великобритании XIX века женщин закон защищал меньше, чем домашний скот. Возможно, тогда и не стоит удивляться, что в течение многих десятилетий официальная проверка интеллекта скорее усугубляла, чем облегчала положение женщин»[6].

Другой стороной обоснования неравенства становится выдвижение ряда критериев для апологии меритократии, аристократии или, в более широком смысле, прав тех социальных слоёв, которые считаются становым хребтом общества (например, «средний класс»). Нетрудно заметить, что ключевым элементом концепции меритократии или аристократии является своего рода социальный утилитаризм. «Лучшие» должны иметь привилегии потому, что их социальный вклад больше вклада прочих.

Показательно, что утилитаризм такого же рода находится и в основании философии социального государства: граждане получают возмещение в первую очередь за свою экономическую и военную полезность и лишь потом примешиваются иные соображения, согласно которым они становятся достойными социальных гарантий.

Переходя к вопросу о философских основаниях социального государства, мы должны начать со следующего. В прототипах современного социального государства прежде всего заботились о тех, кто был для него наиболее полезен, о чём «свидетельствует не только весьма скромный объём услуг, но и тот факт, что изначально социальное страхование существовало для привилегированных слоёв населения – чиновников и военных… Практика выделения этих групп сохранилась и сегодня: пенсии госслужащих значительно выше, чем занятых в частном секторе, а обслуживают их специальные кассы»[7]. При этом забота о прочих категориях нуждающихся сводилась почти исключительно к благотворительной социальной политике вроде «законов о бедных», да и то касающихся не всех бедных, а только честных и трудолюбивых. Поэтому не случайно первые варианты социального государства явно дискриминируют женщин, особенно если они не работают, у них нет детей – потенциальных работников, если они не замужем и так далее[8]. Ранние социальные программы, как правило, исключали «недостойных»: нищих, пьяниц, «ленивых добрых людей».

С течением времени изначальная узконаправленная забота о «бедных», «достойных» и «полезных» трансформировалась в социальную политику, призванную обеспечить достойную жизнь всем членам общества без исключения. Это было связано с формированием концепции «социального гражданства» и демократизацией западных политических режимов. Концепция «социального гражданства» исходила из того, что существует своего рода базовое человеческое равенство, связанное с идеей «полного членства в сообществе». Политика, осуществляемая в свете этой концепции, была призвана сформировать сообщество, в котором классовые различия являются законными с точки зрения социальной справедливости. Смысл всего этого в том, что неравенство, основанное на унаследованных (классовых) преимуществах, уменьшается, но вместо него появляется новый – и уже законный – тип неравенства[9]. Демократизация же способствовала тому, что многие ранее явно дискриминируемые социальные группы стали допускаться к принятию решений относительно оценки степени собственной полезности. Тогда помощь, которая ранее касалась только полезных государству «настоящих граждан», начала распространяться в том числе и на тех, кому она изначально не была предназначена.

Тем не менее описанный выше утилитаризм никуда не исчез, да и не мог исчезнуть в условиях капиталистической рыночной экономики. Его присутствие мы обнаруживаем и в сегодняшних обоснованиях социальной политики. Так, предоставление всеобщего доступа к образованию, здравоохранению, забота о пенсионерах, безработных, матерях, детях и так далее оправдывается в том числе экономически – как забота о воспроизводстве рабочей силы и как политика, предотвращающая социальные конфликты[10]. Если семьи освобождаются от бремени опекунства молодых, старых и больных родственников, то увеличивается активность на рынке труда, мобильность рабочей силы и возрастает её экономическая продуктивность[11]. «Главное богатство страны» – в первую очередь люди. Отсюда популярные рассуждения о «человеческом капитале» и о социальной политике как «инвестициях» в этот капитал.

Показательны слова высокопоставленного шведского политика: «Самое главное, нужно понять, что нет никакого противоречия между экономическим ростом и социальным прогрессом. Они идут рука об руку. На этот счёт у нас очень хороший опыт в Швеции. Когда мы инвестируем в доступный и качественный уход за детьми, у нас улучшается экономический рост, больше женщин появляется на рынке труда. У нас много таких примеров. Подобные процессы должны происходить одновременно. Думаю, что это и есть сердцевина европейской социальной модели»[12].

Описанная выше философия социальной политики работает лишь тогда, когда её бенефициары, равно как и прочие, постоянно убеждаются в своей реальной полезности, когда они видят прямую связь между своими интеллектуальными, деловыми, моральными и иными качествами, общественным благом и уровнем социальной защиты, который они заработали. Иными словами, когда всем или большинству гарантируется «достойная» работа.

Но что, если такая связь ослабевает и всё большему числу граждан указывают на объективное снижение их полезности? Если технологическое замещение делает всё более бессмысленной или всё хуже оплачиваемой их работу, обесценивает их образование? Что если обыденностью оказываются суждения, согласно которым в обозримом будущем станет возрастать лишь ценность меньшинства, движущего научно-технический прогресс?

Всё это приводит к тому, что значительную часть населения (независимо от цвета кожи) начинают описывать примерно в тех же категориях, в каких ранее описывали «низшие расы», женщин, детей, недееспособных.

Гражданам практически открытым текстом говорят: на вашу долю остаются одни только «мусорные работы», потому что вы недостаточно умны, подвержены «цифровому слабоумию»[13], недостаточно динамичны, гибки, креативны, образованны и так далее – иными словами, потому, что вы – люди второго сорта, неспособные ни к чему серьёзному без руководства со стороны людей сорта первого. Теперь белые могут с гораздо большим пониманием, чем прежде, отнестись к борьбе чёрных против дискриминации, поскольку многие из них также получили ярлыки пустоголовых: миллениалов называют «глупейшим поколением в истории»[14]. Ещё более уничижительные характеристики адресуются так называемому поколению Z, у которого обнаруживают кликовое мышление, неспособность сосредоточиться на чем-либо более восьми секунд и так далее.

Полтора века назад один из апологетов рабства полагал, что в идеальном обществе на положение рабов должны быть переведены как свободные негры, так и белые рабочие, ибо большинство людей – и чёрных, и белых – нуждаются не в свободе, а в управлении и покровительстве со стороны надёжных хозяев. Но если тогда такие взгляды казались утопическими в худшем смысле этого слова, то сегодня они прямо вытекают из концепций «креативного класса», который в обозримом будущем, так и быть, возьмёт на себя содержание часть бесполезных сограждан[15].

Ибо, как отмечают провозвестники креативного будущего, скоро лишь «идеи станут реально дефицитным производственным фактором – более дефицитным, чем труд и капитал вместе взятые, а те единицы, которые смогут предложить действительно хорошие идеи, получат самый большой куш. Обеспечение приемлемого уровня жизни для остальных и строительство инклюзивной экономики и общества станут самыми актуальными вызовами в ближайшие годы… Тон задаёт развитие цифровых технологий и связанные с ним экономические изменения. И уж, конечно, не обычный труд или обычный капитал, а люди, которые смогут генерировать передовые идеи и инновации… Цифровые технологии превращают обычный труд и обычный капитал в товар, поэтому всё большую долю прибыли от идей будут получать те, кто их придумывает, внедряет и развивает. Люди с идеями, а не рядовые работники и инвесторы, станут самым дефицитным ресурсом»[16].

Иными словами, утилитаристская философия перестаёт быть применимой ко всё большему количеству граждан. Если вклад значительной части явно работоспособного населения в экономику и общество не может адекватно описываться в старых категориях полезности, то требуются иные обоснования его прав на социальные блага.

И примеры таких обоснований мы видим в риторике движения BLM, которое, исповедуя доведённый до абсурда утилитаризм, обращённый в прошлое, требует репараций за угнетение предков нынешних афроамериканцев. Эта мысль сейчас не кажется слишком абсурдной: «Согласно опросу Гэллапа, проведённому в 2002 г., 81 процент американцев выступили против репараций, тогда как только 14 процентов поддержали эту идею. Но ситуация меняется: в 2019 г. Гэллап обнаружил, что 29 процентов американцев согласились с тем, что правительство должно вознаградить потомков рабов. Выросла и поддержка этой идеи среди белых американцев – с 6 до 16 процентов»[17].

Действительно, трудно оспорить то, что немалая часть нынешнего американского процветания была заложена их трудом. Другое дело, что, как неоднократно замечалось, те, кто никогда не был в рабстве, требуют компенсации от тех, кто никогда не держал рабов. Но эта кафкианская ситуация сложилась потому, что Америка подошла к необходимости формирования аналога европейских моделей социального государства со значительным запозданием. Когда такое было возможно, белое большинство не испытывало в нём необходимости, а проблемы беднейшей части населения (в том числе негров) частично решались за счёт общего высокого уровня жизни и доминирования американской экономике в мире. Но сейчас, когда потенциал старой парадигмы социальной политики ещё не вполне исчерпан, по крайней мере, для белых (о чём свидетельствует недавняя популярность Берни Сандерса), Америка столкнулась с тем, что для другой части населения её уже недостаточно. В то же время многие белые поняли, что им ближе скорее философия BLM, чем старый утилитаризм социального государства, ибо по его меркам они не заслуживают того объёма социальных гарантий, на который претендуют. Поэтому сторонники утилитаризма обречены сталкиваться со сторонниками анти- и постутилитаризма – философии ещё не осознанной в полной мере новой социальной политики.

BLM – далеко не единственный пример такой идеологии. Сегодня всё большее значение обретает идея о критериях полезности граждан, которую продвигают многочисленные современные социальные движения, выступающие в защиту той или иной «идентичности»[18].

Иммигранты, цветные, представители сексуальных меньшинств, прекариат, занимающиеся «непродуктивным» домашним трудом женщины – все они претендуют на признание вовсе не потому, что играют важную роль «в общественном разделении труда» и распределении прав и обязанностей. Любой человек имеет право на весьма популярный в леволиберальных кругах «базовый безусловный доход». Иными словами, современные общества уже породили достаточно массовые движения и достаточно влиятельные политические дискурсы, которые открыто ставят под сомнение утилитарно-экономические и утилитарно-этатистские основания для предоставления социальных гарантий.

Если суммировать позитивные предложения этих политических сил, то выйдет, что единственной причиной для получения социальных гарантий выступает бытие человека. Человек достоин получать их в полном объёме по факту своего существования. Уже сейчас распространено представление, что «экономика» всё меньше отделима от «общества». В конце концов, самые эффективные экономические практики могут существовать в наиболее комфортном для проживания человека сообществе с «хорошими» экономическими и политическими институтами, высоким уровнем доверия, нравственности и так далее[19]. Таким образом, грань между критериями полезности человека и гражданина для экономики и государства и критериями его полезности для общества размывается. Поэтому появляется нужда в выработке критериев полезности гражданина как человека, чей социальный комфорт является условием социальной стабильности. Поскольку «общество», состоящее из таких граждан, всё ещё привязано к конкретному национальному государству или наднациональному образованию, критерии полезности граждан не могут быть ни сугубо «экономическими» или этатистскими, ни исключительно космополитическо-гуманистическими. Они по необходимости должны быть «общественными». Поэтому неудивительны, к примеру, призывы положить в основу социальной политики принцип воздаяния за общественную полезность гражданина – например, в деле сохранения либеральной демократии и культуры[20].

Таким образом, мы видим, что американские события являются симптомами процессов, свидетельствующих о необходимости выработки новой социальной политики. Но эта же необходимость ощущается и в других частях света. Так почему в Америке всё идёт именно так – с BLM, бунтами, сиэтлской «коммуной», низвержением памятников, коленопреклонениями белых и полицейских и прочими инцидентами, которые у отечественной публики нередко вызывают насмешки? Связано ли это только с «запущенностью» социального вопроса и расовой проблематикой? Усугубила ли ситуацию пандемия коронавируса, а, точнее, усталость населения от принятых по ее поводу ограничительных мер? Мы не можем дать исчерпывающего ответа, но хотим обратить внимание на следующий аспект.

Как проницательно заметил в своё время французский социолог и философ Жан Бодрийяр, Америка в определённом смысле страна отсталая. В своём коллективном сознании американцы больше предрасположены к «моделям мышления XVIII века: утопической и прагматической, нежели к тем, которые были навязаны Французской революцией: идеологической и революционной». Здесь до сих пор выжили секты, «сохранив изначальную мистическую восторженность и моральную одержимость. Каким-то образом именно сектантская микромодель разрослась до масштабов всей Америки». Поэтому американцы до сих пор «живут утопией (Церковь её рассматривает в качестве возможной ереси) и стремятся приблизить Царство Божие на земле, в то время как Церковь уповает на спасение и христианские добродетели». На европейцев оказала большое влияние революция 1789 г., отметившая их «печатью Истории, Государства и Идеологии» и их первосценой «остаются политика и история, а не утопия и мораль». А Соединённые Штаты – «это воплощённая утопия», которая время от времени переживает кризисы[21].

Не случайно именно в Америке с её полурелигиозным, полуутопическим общественным сознанием ярче всего проявился феномен так называемой «гражданской религии», которая «с первых лет республики представляет собой совокупность верований, символов и ритуалов, относящихся к области священного»[22]. Хотя в её основе лежат библейские архетипы, «есть в ней и подлинно американские и действительно новые. Она имеет своих пророков и своих мучеников, свои священные события и священные места, свои собственные сакральные ритуалы и символы»[23].

С этой точки зрения BLM можно рассматривать как своего рода ересь, попытку очередной реформации американской «гражданской религии» либерализма, демократии и равных возможностей. Сама же ситуация отчасти напоминает ранние буржуазные революции, когда социальные трансформации осмысливались в религиозных категориях, а «народная республика» Сиэтла вызывает ассоциации скорее не с Парижской, а с Мюнстерской коммуной. Иконоборчество в виде низвержения памятников и прочий квазирелигиозный символизм нынешней борьбы косвенно это подтверждает. Есть весомые основания предполагать, что реальные потребности сегодняшнего дня требуют осмысления на языке, так сказать, марксизма и исторического материализма, а вовсе не утопического сектантства. С точки зрения бодрийяровского европейца, происходящее в Америке слишком похоже на соблазн и безумие и напоминает действия сторонников движения «Талибан» (запрещено в России – прим. ред.), которые в 2001 г. взорвали Бамианские статуи Будды, или индуистских фанатиков, которые в 1992 г. разрушили мечеть Бабри в городе Айодхья на севере Индии[24]. Американцы остаются жить в мире, где политические и социальные вопросы осмысляются в квазирелигиозном ключе и где ответом на низвержение части идолов гражданской религии становится инициатива по очередному реформированию пантеона[25]. Впрочем, таковы издержки жизни в «воплощённой утопии». Они отчасти даже понятны тем из нас, кто не забыл, что не так давно мы и сами жили в воплощённой утопии со своей гражданской религией. И она закончилась тогда, когда пантеон её мучеников начал подвергаться вначале осторожному, а потом всё более радикальному пересмотру.

Статья подготовлена при финансовой поддержке гранта РФФИ № 20-04-60337 «Оптимизация социально-экономических принципов регуляции современных обществ в контексте последствий коронавирусной пандемии».

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/eres-grazhdanskoi-religii/

На днях польская компания D-day Miniature Studio, производящая игрушечных солдатиков, анонсировала выход нового набора под названием Red Storm over Europe, Soviet Rear Troops 1944-1946 ("Красный шторм над Европой, Советские тыловики 1944-1946 гг.").  Теперь любой желающий, в т.ч. и в России, может всего за 75 евро приобрести четыре фигурки бойцов Красной Армии, представленных в самом неприглядном виде – трое из них волокут награбленные ценности, четвертый прикладывается к бутылке. Именно так видит создатель набора, польский художник Павел Красицкий советских солдат, 75 лет назад спасших Европу, в т.ч. и его родную страну, от ужасов гитлеровской оккупации. Хотя D-day Miniature Studio – коммерческая фирма, она своей продукцией, потребителями которой являются в основном дети, способствует решению одной из важных задач исторической политики современного польского государства, состоящей в обосновании тезиса о том, что Красная Армия принесла Польше не освобождение, а новую оккупацию…

Специализация компании D-day Miniature Studio – выпуск красочных миниатюрных фигурок преимущественно в масштабе 1:35, изображающих участников обеих мировых войн и локальных вооруженных конфликтов. Каждый набор представляет собой некую жанровую сцену, участниками которых являются от двух до шести персонажей. Цена варьируется от 31 до 90 евро, но любую фигурку можно приобрести в розницу за 16 евро.

Среди представленных на сайте польской фирмы наборов есть пафосные: "Вместе против блицкрига" (демонстрирует боевое содружество бельгийцев и британцев в 1940-м), "Варшавское восстание" (девушка, бегущая с гранатой, и офицер Армии Крайовой с героически перекошенным лицом у развалин), "Для королевы и страны" (бравые голландцы с взятым в плен немецким десантником), "Последний приказ" (фольксштурмисты и подростки из гитлерюгенд с фауст-патронами). Встречаются иронические: "Я сбил их. Битва за Британию" (польский летчик у грузовика с пленными пилотами люфтваффе), "Бульвар Рузвельта. 1945" (американцы меняют таблички на домах в немецком городке), "Футбол. Рождественское перемирие 1914 года" (немецкий пехотинец и шотландский стрелок возятся с мячом). Но больше всего тех, что изображают сцены боев или бытовые сцены из окопной жизни. Автором всех имеющихся в продаже наборов значится Павел Красицкий.

В его "творчестве" представлены солдаты едва ли не всех армий, воевавших в Европе в 1914-1918 и 1939-1945 гг. (наибольшее внимание почему-то уделено немцам), но до сих пор не было советских воинов. Теперь этот пробел восполнен. Но как!

Если персонажи всех иных наборов воспринимаются с симпатией (даже гитлеровцы) или хотя бы нейтрально, то наши "бойцы" способны вызвать только отрицательные эмоции – брезгливость, отвращение, негодование и т.п. Четко и недвусмысленно обозначена их "миссия" на европейской земле – грабеж, мародерство, пьянство.

Для каждой фигурки польскими маркетологами придуманы говорящие названия, призванные эти чувства усугубить. Итак, знакомьтесь. "Модельер" – усач в цилиндре поверх пилотки, жилетке с двумя галстуками, натянутой на гимнастерку, в руке чемодан, под мышкой – трость. "Коллекционер часов" – охламон в грязной овечьей поддевке с неизвестной медалью тащит каминные часы, на запястьях – наручные часы (пять), на ремне – карманные с цепочками (три). "Ценитель искусства" – "комиссар" в кожанке с погонами и с буденовкой на голове толкает тележку, груженную картинами в золоченых рамах и большим распятием. И, наконец, "Мучимый жаждой" – видимо, атаман этой банды, т.к. не несет ничего, кроме бутылки, к которой прикладывается, с ППШ и в ватнике, на  котором висит неидентифицируемая медаль.

При этом обращает на себя внимание, что до сих пор D-day Miniature Studio уделяло повышенное внимание проработке деталей, точно воспроизводящих экипировку, оружие, снаряжение и обмундирование солдатиков, за что продукцию компании ценили коллекционеры. Но то, как пан Красицкий изобразил советских воинов, говорит о том, что достоверность была последним критерием, которому он следовал в работе. Задача была в том, чтобы изобразить их максимально неприглядно, и с ней художник успешно справился. В похожем карикатурном стиле советских солдат изображали в фильмах бондианы и голливудском агитпропе 1980-х ("Рэмбо-2", "Рэмбо-3", "Красный рассвет" и т.п.).  

Название набора – "Красный шторм над Европой" – показывает как отношение к советским солдатам, так и видение того, чем они занимались в европейских странах. Транслируемый и легко считываемый месседж от польской компании-производителя игрушек абсолютно точно соответствует представлению о Красной Армии и ее роли во Второй мировой войне, который насаждается в Европе на протяжении последних десятилетий.

Согласно ему спасение миру от нацизма принесли западные союзники, высадившиеся в Нормандии 6 июня 1944 года (в тот самый D-day), русские же, выгнав немцев из Центральной и Восточной Европы, установили там свой не менее жестокий оккупационный режим, на сорок с лишним лет лишив несчастные народы этих стран подлинной свободы и демократии. При этом советские солдаты не столько громили нацистов (этим занимались американцы при помощи британцев, французов, поляков, канадцев и далее по списку вплоть до бразильцев), сколько грабили, насиловали, разрушали и развешивали портреты Сталина.

Особая роль в конструировании этого мифа принадлежит полякам, считающим себя и свою страну главной жертвой Второй мировой войны, прибалтам и немцам. Только если Польша и страны Балтии задействуют для этого всю мощь государства, то потомки "истинных арийцев" по понятным причинам предпочитают действовать с неофициальных позиций – через формально независимые СМИ, кинематограф, некоммерческие фонды и НКО, вроде Народного Союза Германии по уходу за военными захоронениями (Volksbund Deutsche Kriegsgräberfürsorge), который активно продвигает программы "общей памяти", нацеленные на то, чтобы снять с солдат вермахта вину за совершенные ими преступления на территории СССР.

В последнее время к деятельности по десакрализации подвига советских воинов и отрицанию их освободительной миссии подключились "мастерская Третьего рейха" Чехия и бывшие союзники нацистской Германии Болгария, Румыния, Венгрия, Финляндия, Хорватия, а также Украина, власти которой не могут удержатся от участия в любом начинании с антироссийским подтекстом…

Но вернемся к "творчеству" D-day Miniature Studio и Павла Красицкого.

Кто-то, наверняка, скажет: "Подумаешь, игрушечные солдатики! Это же не серьезно". И будет категорически не прав. Ведь главные потребители продукции D-day Miniature Studio – дети (еще коллекционеры, но их мы трогать не будем). Именно в ранние годы у человека закладывается представление о добре и зле, формируется понимание, кто представлял первое, а кто второе в тех или иных исторических событиях, в первую очередь – во Второй мировой войне. На основе этого выстраивается четкая парадигма "наши" – "враги".

У подавляющего большинства советских мальчишек (да и девчонок) 1960-х – 1980-х, выросших на рассказах дедов-ветеранов и советских фильмах о войне, игравших в "войнушку" во дворах, когда никто не хотел быть "за фрицев", и расставлявших на полу квартир в хрущевках дешевых солдатиков отечественного производства, к попыткам изменить эту парадигму выработан стойкий иммунитет. Их реакция на рассказы о том, что советские воины были убийцами и грабителями, а солдаты вермахта "не хотели воевать и тоже были людьми", будет однозначной и совсем не приятной для рассказчика.

Однако этот иммунитет по наследству не передается, и для их детей, а также внуков картину можно отредактировать. Или, по крайней мере, попытаться. То, что изготовила польская D-day Miniature Studio, – шаг именно в этом направлении.

В завершение добрый совет фирме Soga Miniatures, являющейся дистрибьютором продукции польской компании в России: пока не поздно откажитесь от сотрудничества с таким "партнером". Нашим же производителям следует задуматься о том, чтобы дать адекватный ответ на "творчество" польских не-братьев, прекратив в массовом количестве клепать наполеоновских гренадеров и дав российским детям возможность играть в солдатики "за наших".

А для западного рынка можно изготовить наборы "Гитлеровцы жгут русскую деревню", "АКовцы нападают на советский военный госпиталь", "Румынские солдаты грабят Одессу", "Бандеровцы уводят у крестьян последнюю корову" и еще много чего в том же духе. Благо, сюжетов навалом. Пусть попробуют возразить.              

В новых международных условиях Европа должна выбрать собственный, «третий путь», несмотря на «якобы неизбежный подъём американо-китайской биполярности», заявил министр иностранных дел Франции Жан-Ив Ле Дриан, выступая в Париже на семинаре послов Франции, посвящённом французскому председательству в Совете ЕС в первой половине 2022 года. И добавил: «Франко-германская ось сейчас явно более необходима, чем когда-либо».

По словам Ле Дриана, необходимо укрепить «европейский суверенитет» и самостоятельно принимать решения, влияющие на будущее европейцев в том, что касается промышленности, внутреннего рынка ЕС, внешней торговли, юридической защиты предприятий, оборонной политики Евросоюза, развития цифровых технологий. Понимай так, что самостоятельным по отношению к США Евросоюз никогда не был.

«Европейскому союзу нужно франко-германское сердце, – провозгласил в тон Де Дриану министр иностранных дел ФРГ Хайко Маас. – Программа восстановления Европы, прогресс в европейской внешней политике были бы невозможны без тесного союза между Францией и Германией».

Две ведущие европейские страны не только говорят о необходимости «самостоятельной политики», но и предпринимают определённые шаги. Так, недавно Совбез ООН отклонил американский проект резолюции о продлении эмбарго на продажу оружия Ирану. В поддержку проекта резолюции выступили США и Доминиканская Республика, против – Россия и Китай, 11 государств-членов СБ воздержались. Главы МИД Франции, Германии и Англии заявили, что предложение США Совбезу ООН по запуску механизма восстановления санкций против Ирана не соответствует их усилиям по поддержке Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Старая Европа порывается выйти из-под опеки американского Большого Брата.

Позицию Франции в этом вопросе изложил в прошлом году Эмманюэль Макрон, отметивший, что мир сталкивается сейчас с глубокими геополитическими потрясениями. «Если мы продолжим действовать как раньше, то окончательно потеряем контроль. А это будет означать исчезновение... Европа исчезнет вместе с распадом этой западной эпохи, и мир будет выстраиваться вокруг двух больших полюсов: США и Китая… Я считаю, что цель Франции в соответствии с необходимостью настоящего времени состоит в том, чтобы… попытаться построить новый порядок».

За словами о «новом порядке» кроется понимание европейцами того, что глобальная гегемония Соединённых Штатов надломлена. Играет роль и тот факт, что Трамп, больше всего озабоченный в условиях охватившего Америку хаоса своим переизбранием, отказывается «бесплатно» поддерживать союзников по НАТО.

Отсюда и идея «третьего европейского пути». «Париж возобновляет ось с Берлином и стремится наметить «третий европейский путь» по отношению к Китаю и Соединённым Штатам, – пишет итальянское издание  Formiche. – Вновь обнаружив тевтонскую решимость в наиболее важных международных делах между Белоруссией и Средиземноморьем, Германия принимает французское приглашение, но хочет сама возглавить Старый континент». 

«За это берутся немцы, и это хороший знак… – отмечает французская Le Monde. – Требуются две вещи: единство и средства. Франко-немецкий тандем может приняться за (долгую) работу, чтобы добиться первого. Что касается средств, министр европейских дел Клеман Бон уверен, что для выживания в мире хищников нельзя быть травоядным: «Мы поняли, нужно есть мясо».

«Однако, – пишет итальянская Il Giornale, – несмотря на многочисленные трения с американцами (последний повод для которых –  вывод части военнослужащих США из Германии), немцы не хотят тут же разрывать союз с Соединёнными Штатами.  Хайко Маас говорит, что  Европа может оставаться привлекательным партнером и союзником для США».

Тем не менее дело идет к созданию новой европейской Антанты, на этот раз в противовес США. Предположение о возможности создания такой геополитической комбинации с подключением ещё и России (?) в Европе обсуждали 10 лет назад, но США тогда сделали всё, чтобы этому помешать, отмечает французская радиостанция Yvelines Radio. Выступающий на её сайте американский неоконсерватор Джон Халсман набрасывает довольно странную комбинацию: «Франция, Германия и Россия потенциально обладают всеми атрибутами великой державы, способной стать противовесом США на глобальном уровне: Франция может предложить свои политические и идеологические инициативы, Германия – экономическую мощь, а Россия – военные возможности. Познакомившись с американской прессой, вы поймете, что ось «Париж – Берлин – Москва» там воспринимается очень серьезно и рассматривается как настоящая угроза для США… Вашингтон должен ответить ударом на удар и использовать любые средства, чтобы расколоть этот антиамериканский альянс».

Никакого альянса по оси «Париж – Берлин – Москва», конечно, не возникло и не могло возникнуть; вместо этого против России было развёрнуто наступление коллективного Запада», о чем свидетельствуют и непрерывные антироссийские санкции, остановка проекта «Северный поток - 2» на завершающем этапе строительства газопровода, провокация с «делом Навального», которое пришло на смену «делу Скрипалей». Здесь надо говорить о другом: Старый Свет всё более уверенно нащупывает возможности отдалиться от Нового Света, а «трансатлантическая солидарность» трещит по швам.

Когда-то (это было 23 июля 1964 года) генерал Шарль де Голль произнёс важные слова: «Для нас, французов, речь идет о том, чтобы Европа объединилась, чтобы стать европейской. Европейская Европа означает, что она существует сама по себе и для самой себя, то есть, другими словами, на международной арене у нее есть своя собственная политическая линия». С тех пор минуло более полувека, но американский протекторат «Европа» так и не стал европейским.

Источник: https://www.fondsk.ru/news/2020/09/06/staraja-evropa-poryvaetsja-vyjti-i...

Приход на пост президента США кандидата от демократов Джо Байдена вызовет усиление антироссийской риторики с акцентом на персональные санкции. Таким мнением поделился глава комиссии Совфеда по защите государственного суверенитета Андрей Климов.

«Демократы в свое время инициировали закон о сдерживании России», — цитирует его 8 ноября «РИА Новости». По словам сенатора, при Байдене будут более активно продвигаться «истинные демократические ценности США».

Климов отметил, что США заинтересованы при Байдене продлить договор о сокращении наступательных вооружений (ДСНВ), но постараются представить это как свою инициативу.

Он напомнил, что стоящие за политиком люди в свое время пошли на заключение ряда договоров в сфере контроля над вооружениями. «Они понимают, что ликвидация соглашений по контролю над вооружениями опасна для США. Это очень серьезные профессионалы», — подчеркнул он.

7 ноября американские СМИ, в частности издания Fox News, Assosiated Press, CNN и NBC, сообщили, основываясь на своих прогнозах, что Байден набирает необходимые голоса выборщиков и стал избранным президентом США. Политик уже заявил о своем триумфе. Действующий президент США Дональд Трамп намерен оспорить итоги голосования в ряде штатов в судебном порядке.

Многие мировые лидеры уже направили свои поздравления Байдену. В их числе — главы европейских государств, Канады, Австралии, а также президенты Украины, Казахстана, Египта и Аргентины.

Источник: https://iz.ru/1084188/2020-11-08/senator-sprognoziroval-usilenie-antiros...

— Если смотреть на проценты итогов молдавских выборов, то видно, что отрыв одного кандидата от другого не такой уж и большой, и пока непонятно, кто во втором туре сможет привлечь больше избирателей на свою сторону. И что не нравится гражданам Молдавии в действующем президенте Додоне, можно перечислить? Он бы мог набрать 60%, 55%, нет же, не получилось.

— Тут дело как раз не в самих гражданах Молдавии, а в бывших гражданах Молдавии, которые, в основном, теперь живут в Европе и представляют там молдавскую диаспору. Это люди, которые оторвались от своих культурных и религиозных корней, вообще от жизни в своём государстве и живут по меркам европейских ценностей, представлений, часто обзаведясь там семьями, и полностью интегрировавшись в европейское общество. Это некая молдавская диаспора, которая к Молдавии сегодня не имеет уже, по большому счёту, отношения, если исходить из системы ценностей и представлений. Вот это европейское влияние и проявилось на этих выборах, и таким образом сместило процент в итоге первого тура. Это чистое западноевропейское влияние на молдавскую политику.

— Иными словами, если не брать в расчёт — хотя, конечно, это невозможно сделать, но гипотетически — граждан Молдавии, проживающих за пределами республики, Игорь Додон набрал бы значительно больше голосов?

— Да, абсолютно верно. Мало того, депутаты от партии Майи Санду, например, Игорь Гросу, одновременно с этим активно сопротивлялись голосованию со стороны жителей Приднестровья, называя их «сепаратистами», отказывая им в статусе граждан и вообще не считая их, судя по всему, людьми, что следует из тех заявлений, которые Гросу сделал на камеры, что тоже зафиксировано. То есть, с одной стороны, активно привлекалась молдавская диаспора, живущая в Европе, с другой стороны, блокировалось голосование граждан Молдавии, законных, которых Молдавия признаёт своими гражданами, живущих в Приднестровье.

— А что касается первого вопроса, по поводу того, чем всё-таки молдаване не довольны, что не нравилось в политике Додона? Многие молдавские эксперты говорят о том, что он последнее время проводит довольно однобокий курс, многое обещает, но не выполняет, взять хотя бы обещание разрешить приднестровский конфликт, но для этого, как мы понимаем, необходимо выполнить целый ряд условий и, в общем-то, прежде всего, нужно подключать Россию. 

— Граждане всегда недовольны, и если спросить граждан США или граждан Франции, они выскажут вам ещё большие недовольства. Давайте не будем забывать, что, во-первых, Молдавия — парламентская республика, где президент имеет меньше полномочий, чем премьер, а во-вторых, Додону досталась разворованная, разграбленная олигархами, вроде Плахотнюка, и его предшественниками Молдова — некий обломок единого Советского государства. И обвинять его в том, что он за четыре года не сделал из Молдавии процветающую богатую страну, где граждане абсолютно счастливы — это будет просто совершенно некорректным обвинением.

Но вы совершенно правильно заметили, что проблема Приднестровья может быть решена только в активном, интенсивном геополитическом взаимодействии с Россией, потому что Приднестровье откололось от Молдавии именно по той причине, что Молдавия в момент распада Советского Союза выбрала прозападный, проевропейский курс — курс на Румынию, на НАТО. И граждане Приднестровья, которые не согласились с этим, выделились именно из этого проевропейского, прозападного государства, захваченного либералами и прорумынскими националистами.

Поэтому вернуть Приднестровье можно только восстановив нормальные отношения с Россией, переориентировавшись в своём геополитическом векторе от Румынии, НАТО и Евросоюза на Россию, тогда будет решён внутренний, внутримолдавский конфликт, который возник по причине совершенно противоестественного для православной Молдавии геополитического выбора. И сделать это может только Игорь Додон, который своей политикой восстановления отношений с Россией, тем самым переориентирует Молдову — на Россию, а Приднестровье на Молдову. В такой только последовательности этот конфликт может быть решён. Но если брать во внимание радикальные прозападные заявления Майи Санду, то, по сути, с Приднестровьем можно попрощаться. Отношение её видно по тому, как относятся в её партии к жителям Приднестровья, отказывая им в избирательных правах. То есть, прорумынская, проевропейская, пронатовская Молдова — это строго Молдова без Приднестровья. Здесь уже вопрос не может быть поднят.

— Значит, Кишинёв, в случае победы Санду, отпустит Приднестровье в свободное плавание, и не будет претендовать, или же силой попытается инкорпорировать Приднестровье в республику?

— Понятно, что сил у нынешней Молдовы нет даже для того, чтобы побороться с внутренней преступностью и разгулом НКО, элементами внешнего управления, то есть, государство настолько ослаблено и разорено олигархическим присутствием и проевропейским вектором, что от него уже камня на камне не осталось, поэтому силовой вариант откладываем на неопределённый срок. А в случае победы Санду он будет ещё менее возможен. А вот для того, чтобы решить свои внутренние проблемы, отбросив неудобную часть населения, которую они уже за людей не считают, новому, если оно претендует на власть, проевропейскому, прорумынскому президенту придётся просто отказаться от Приднестровья. Окончательно признав, что это отрезанный ломоть, и никогда Приднестровье не вернётся в пронатовскую, пролиберальную, подконтрольную американским глобалистам Молдову. То есть, здесь выбор Санду — это выбор Молдавии строго без Приднестровья.

— Можно запустить этот процесс урегулирования лишь после того, как в Кишинёве будет достигнут по этому вопросу консенсус? Общество Молдавии расколото пополам.

— Это не общество, а элиты расколоты. Сторонники проевропейского, прорумынского и пронатовского курса — это меньшинства. Все опросы в Молдавии показывают, что абсолютное большинство граждан — то есть, если спрашивать обычных людей — за восстановление контактов с Россией и против движения в Европу. Меньшинства, с которыми работали американские глобалисты и румынские некоммерческие организации на деньги США в течении четверти века, они за Европу, за сближение с НАТО. Но это никакое не большинство, не население, не воля молдавского народа и не молдавский выбор.

Если локализовать глобалистские пролиберальные меньшинства в неком политическом гетто, в виде партии Майи Санду, то мы обнаружим, что это незначительная, с точки зрения социологии и общественного влияния сила, которая вполне может отправиться в Румынию пешком, совершенно безболезненно, не принеся никаких потерь для Молдавии.

— Ренато Усатый набрал 17%. Многие политологи называют «Нашу партию», которую он возглавляет, если не пророссийской, то, по крайней мере, дружелюбно настроенной к Москве. Так это или нет, на ваш взгляд?

— Пророссийским Ренато Усатого можно определить только в связи с меньшей степенью либерального глобалистского радикализма. То есть только по сравнению с Майей Санду, это некий весельчак, довольно спокойный, не экстремист, только в этом его пророссийскость.

— Избиратели Ренато Усатого во втором туре куда пойдут?

— Ренато Усатый не готов идти всерьёз на какие-то конфликты и обострения. Он не радикал. И, соответственно, его избиратели тоже не радикалы. А Майя Санду уже наделала радикальных антироссийских заявлений, и это чистый либеральный глобалистский проамериканский, даже не проевропейский, радикал. Поэтому умеренная часть электората Усатого проголосует скорее за Додона, который за спокойствие и за стабильную Молдову и суверенитет. А радикальная часть электората Усатого, которая туда набилась, — но радикалы это всегда меньшинства, это меньшинство из тех 17%, которые он набрал, — она перейдёт на сторону Майи Санду. То есть, его электорат разделится, и большинство пойдёт, скорее, в пользу Додона, спокойного и предсказуемого.

— Программа Майи Санду — это не оригинальная концепция, но, надо сказать, она срабатывает. В общем, призывает бороться с коррупцией, на постсоветском пространстве это вообще явление носит тотальный кое-где или, по крайней мере, системный характер. И действительно люди устали от неё и, в общем, она играет на этом поле совершенно ожидаемо и, наверное, отчасти, это может быть эффективно. Есть сомнения, сработает ли такая стратегия и эти призывы. Насколько граждане Молдавии устали от коррупции и готовы поверить в то, что с ней можно реально бороться?

— Коррупция — это последний эффективный, риторический ход   проамериканских глобалистских сетей в борьбе с любым действующим законным режимом, правительством, с любым неподконтрольным им пока государством. Антикоррупционная риторика — это элемент цветной политтехнологии, с помощью которого разрушаются государства. И уж понятно, что никто в разрушенных государствах, разорённых революцией, с ней точно побороться не сможет. Сама же коррупция — это некое следствие либерализации, разворота на Запад, антироссийских демаршей и установления в государстве либеральной элиты. Можно подумать, что в США или Европе коррупции нет? Просто там она легализована. Бороться с коррупцией надо, но уж точно не путём разрушения государств посредством хаоса цветных революций.

— Что касается программы Санду, она довольно привлекательна. 

— Программа — да.

— Она пообещала жителям сельской местности, в случае своей победы, запустить национальный проект «Европейское село». 

— Замечательно! Но её коллеги на Украине тоже говорили: «Обещайте им, что угодно, а вешать мы их будем потом». А с учётом того, что в Европе никаких сёл давно уже не осталось, можно себе представить, как она будет эту программу реализовывать.

Мы знаем, что политтехнологи Запада идут на любые ухищрения, пообещают вам что угодно: бриллиантовые дороги, золотые пески, благосостояние, как в Европе, чтобы установить внешний контроль и внешнее глобалистское управление над вашей страной. Эта программа ничего не значит, потому что у нынешней Молдовы в её ослабленном состоянии нет возможности даже заткнуть социальные дыры. И всё это есть следствие управления олигархов, западно-ориентированных политиков, либералов, т.н. демократов, которые ориентированы на американских глобалистов, поэтому коррупция — это следствие эксплуатации Молдовы в качестве колонии со стороны западных структур. И восстановить Молдову можно только полностью отказавшись от внешнего западного управления, от их либеральных политиков, и их разрушительных ценностей.