Чуть не заснул, добросовестно прорабатывая лекцию «Мифология и сознание современного человека» известного буддолога и философа Александра Моисеевича Пятигорского. Дело в том, что в 1984 году, когда под руководством Льва Николаевича Гумилева готовил книгу «Искусство стран Востока» (вышла в 1985 году в издательстве «Просвещение»), пользовался его публикациями по индуизму и буддизму. Он производил впечатление профессионала.
Но за его философскими изысканиями не следил, и поэтому решил вгрызться в стенограмму его лекции (http://www.polit.ru/lectures/2006/03/02/pjatigorsky.html), прочитанной 21 февраля 2006 в клубе–литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру».
Александр Пятигорский на десять лет старше меня, и он, как и я, отдал дань востоковедению – работал в Институте востоковедения АН СССР, автор (совместно с Рудиным) "Тамильско-русского словаря", "Материалов по истории индийской философии". Он читал лекции в Тартуском университете, куда приехал по приглашению Юрия Лотмана. Работал с Мерабом Мамардашвили - в соавторстве ими
написана книга "Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке" (1982), о началах теории сознания («метатеории сознания», как говорил Мераб Мамардашвили) с использованием как западного, так и восточного философского инструментария. В 1974 году Пятигорский уехал в Лондон, где занимается исследованием буддизма, мифологии (лекции "Мифологические размышления”, 1996), философствованием, пишет прозу. В 1989 г.вышел его философский роман "Философия одного переулка". За ним были написаны: "Вспомнишь странного человека...", “Рассказы и сны", “Древний Человек в Городе”.
«Данная лекция, - сообщается в отчете, - была, конечно, настоящим театром: Александр Пятигорский, рассуждая, вовлекает и свои движения в процесс. Он ходит перед аудиторией, отвечая на вопрос, прямо обращается к спросившему человеку очень сфокусированно,как будто никого вокруг больше нет, а говоря о рефлексивном оборачивании, действительно оборачивается и говорит в сторону от аудитории. Понятно, что в достаточно шумном клубе все слова лекции удалось услышать только малой части коллег, но зато видеть и понимать мог попытаться каждый. В обсуждении участвовали: Виталий Лейбин (ведущий), Ян Чеснов, Глеб Павловский, Ольга Лобач, Леонид Пашутин, Генрих Штейнберг, Петр Иванов, Андрей Константинов и другие».
Меня огорчила фрагментарность-бессвязность суждений, я не получил интеллектуальной пищи. Извлек некоторую информацию не о философских проблемах, а о проблемных философах. «Прежде чем поговорить о мифологии, - говорит он, - я хочу привести вам два примера двух феноменально мыслящих философов. Первый пример. 1927 г. Один из самых талантливых и свободных немецких философов того времени
Вальтер Беньямин приезжает в Москву и пишет свои знаменитые московские дневники. И в заметках о Москве он пишет: «Только теперь, уезжая из этого необыкновенного города, я почувствовал, что не могу мыслить без своего социального контекста».
Ясно, что Вальтер Беньямин подчеркнул свою политическую позицию, которую он сопрягал с философской. Человек как «животное политическое» (Аристотель) и философствует политически. Пример – названия трактатов Спинозы «Богословско-политический трактат» и посмертный «Политический трактат». Чем же Пятигорскому не понравился Беньямин, этот тонкий и весьма политически-ангажированный мыслитель?
«Мой комментарий: эта фраза была регрессивной, - объясняет Александр Моисеевич. - Если философу нужен социальный контекст – он не настоящий философ. Потому что этот объект – социальный контекст – может, конечно, фокусироваться в его медитации, в его рефлексии. Но когда философ говорит, что «я не могу мыслить без моего социального контекста», то он в этот же момент к черту гибнет. Он уже, сказав это, не философ. А что? Что угодно другое.
В конце концов -человек, что в порядке философской рефлексии - еще одна не проясненная абстракция. Но он за это заплатил. Через 10 лет ему пришлось застрелиться, я уже не помню, или принять яд, когда другой социальный контекст его убил. Это первый урок всем, кто думает или считает, что он философ. Если считать то, как ты произносишь "социальный контекст", ты уже провалился не в ад, гораздо хуже – в мир безмыслия. И это относится не только
к настоящему философа, но и к его прошлому».
Неубедительно! Политическая страстность не мешала философствовать Платону, Спинозе, Гоббсу, Лейбницу, Гегелю и многим-многим другим.
«Все, пропускаем 70 лет, из 1927 - в 1997 год, - продолжает Пятигорский. - Умирает кумир не только философов Москвы, но и Кембриджа, и Оксфорда, и Гарварда – Жак Деррида. Жака Деррида один из нынешних московских философов в одной из последних статей (сегодня читал в «Вопросах философии») называет величайшим философом современности. И вот я читаю его предсмертное интервью журналу “Monde”. Журналист его спрашивает:
«Что у вас остается самым важным из мыслительных поисков вашей юности, еще вашего студенчества, вашей школы?». И этот великий человек говорит: «Для меня и для моих друзей…» - уже плохо, дамы и господа, при чем тут друзья? В мышлении не может быть друзей, не может быть соратников. Мышление, как любил говорить Мераб Мамардашвили, - самое одинокое дело на свете. А тут уже объединение, он говорит: «Для меня и для моих друзей главным было (запомните это! омерзительный глагол!) самоидентифицироваться».
Божий дар смешивается с яичницей. А что должен был говорить Жак Деррида? Что-нибудь напыщенное в угоду Пятигорскому? Великий Жак Деррида, как и великий Мартин Хайдеггер – честно рассказывали о своей юности, зачем им было карабкаться на котурны. Великие люди – тоже человеки, и у каждого есть проблемы в быту, в политике. Как будто сам Пятигорский, баловавшийся диссидентством, не занимался политикой, не самоидентифицровался?
А Александр Моисеевич снова балуется – «Когда я слышу слово «самоидентифицироваться», как у Геринга при слове «культура», рука тянется к несуществующему пистолету. Главное было – самоидентифицироваться. Кто я, в конце концов? Еврей, француз, алжирец. Дамы и господа, это крайний случай регрессии, еще страшнее, чем для бедного Беньямина в 1927 г. Философ, которого перед смертью беспокоит, кто он -француз, еврей или алжирец, – это же конец, это вульгарно!
Это конец не философского мышления, а любого тривиального мышления. Потому что для философии не существует всего этого идентификационногоэтнического навоза: русский, еврей, француз, алжирец. Если он начинает думать в рамкахэтнического контекста, то он уже страшно погиб, человек был безумен. Человек был в состоянии отрефлексировать ранние шаги Декарта, Спинозы, философские настроения Платона, свои книги и почтовые открытки. Но
он не смог сделать, как не сможет сделать ни один из тех, кто занимается самоидентификацией, ни одного реального рефлексированного шага к саморефлексии. Потому что это сплошная черная регрессия. Это конец философии. Это вечная угроза вульгарности, любой: социальной, национальной, расовой, человеческой, в конце концов. Философ, который вам сегодня скажет: «Я, прежде всего, - человек» - гоните его в шею, он не философ. Это банально. Это вульгарно. Философ отождествлен по рождению, по образу жизни. Ему не нужен
ни один внешний момент самоотождествления. А если нужен, то он не философ. Понятно, да?».
Мне, например, понятна гордыня Пятигорского. Пусть к себе применит те нереалистические требования, которые предъявляет к другим. Меня эти его пустые пассажи просто раздражают
Может, хватит? Но меня уже заело. «Я хочу привести один пример, - говорит Пятигорский. - Уже в весьма пожилых годах замечательный, настоящий, без ерунды, без пошлости философ Эдмунд Гуссерль написал крайне неудачную книгу «Упадок европейской науки», которая отчасти уже регрессивна по названию. Причем тут Европа? Еще один миф противопоставления Европы чему -Азии? Упадок. Что значит упадок? И тут Гуссерль определяет: «Упадок науки – это упадок теории
в древнегреческом смысле этого слова, теории как самого широкого термина созерцания». Конечно, интереснее всего здесь с самого начала задать вопрос: а куда это все падает? И откуда это все падает?»
Зачем так вульгаризировать интересную содержательную книгу Гуссерля?Где тут рефлексия? Брызганье слюной, какой-то маразм. Лучше Пятигорскому такие лекции не читать. Если он так пренебрежительно относится к великим мыслителям, то сам себя дискредитирует, а не их.
На содержательность в лекции претендует тезис о том, что надо разоблачить «миф о каком-то иллюзорном прогрессе человеческого мышления, которое, если в каждом моменте своего движения не будет оборачиваться и спрашивать себя: «А где я начинался?», - никогда не сможет стать реальным прогрессирующим или эволюционирующим мышлением».
Между тем прогресс внутренне свойственен сущему – прогресс к Богочеловечеству. Если его отрицать – то погрязнешь в релятивизме и бессмыленности. Другое дело, что прогресс можно трактовать по-разному, от концепции эволюции Дарвина до концепции Разумного Проекта. Концепцию прогресса можно называть как угодно, хоть мифологемой, но прогресс нагляден и измерим, сколько его ни опровергай. Попятные (регрессивные) противотечения истории, как ныне в РФ, - маргинальные, а не стрежневые. Александр
Пятигорский выделяет «два мощнейших мифа» возникшие к ХХ веку. «А что значит "мощнейший"? Это значит, что нормально рефлексирующий человек не смог их отрефлексировать: или у него не хватило времени, или у него не хватило сил, или у него не хватило того и другого. Это был миф марксизма и гораздо более отупляющий (то, что я назвал бы мифологическим эффектом) – миф Зигмунда Фрейда. И оба мифа великолепно легли на неразвитую материю мышления восторгающихся интеллигентов всех стран. Что такое интеллигент?
Это человек, который профессионально работает с мышлением, пусть с самым конкретным на свете».
Дальше неинтересно, зря я потерял время. К сожалению, лекция Александра Пятигорского отбила у меня охоту читать его книги, с виду заманчивые по названию и проблематике.