Введение. Ещё раз о том, кто такие аналитики и как они работают

Что такое аналитика? Кто такие аналитики? Чем они занимаются и зачем? Отличаются ли аналитики от «обычных» людей и как именно? Что собой представляет работа аналитика? В чем состоит ее результат? Какова связь между аналитикой и реальной жизнью, есть ли эта связь?

Вот лишь приблизительный перечень, не побоюсь этого слова, каверзных вопросов, которые могли бы адресовать аналитикам далекие от этой сферы, но любопытные, въедливые и недоверчивые граждане, желающие вывести аналитиков на «чистую воду».

Ключевое слово здесь – «недоверчивые».  Не доверять, предполагать, что все на самом деле не так, как видится, как кому-то, может быть, хочется подать, что есть скрытые смыслы – один из источников, питающих энергией аналитическое ремесло. И уж точно – один из его мотивов: вскрыть то, что сокрыто, находится «по ту сторону» от доступного для всех методов наблюдения. Не только сама видимость, фабула происходящего, но и стоящие за действиями и событиями мотивы, планы, цели, намерения – вот что стремится познать, раскрыть, выявить аналитик. По крайней мере, такой мы часто представляем себе аналитику. 

Кстати сказать, здесь проходит своего рода «разграничительная линия», разделяющая аналитику и науку, отводящая аналитике свое собственное место в познавательной деятельности.  Прежде всего, наука концентрирует свое внимание и свой интерес на том, что есть, что реально явлено нам в опыте в качестве предметов, явлений, процессов, которые можно наблюдать, измерять, фиксировать, определять их границы, производить с ними эксперименты. В общем, отвечать на вопрос: что перед нами? с чем мы имеем дело? как это устроено, и т.п. В итоге наука получает знания, имеющие строго объективную основу, знания доказанные, которые (вместе с доказательством) можно проверить, верифицировать, которые остаются верными независимо от того, кто, где и когда, в каких конкретных обстоятельствах их получил или ими пользуется. Наука генерирует знания, главная сила которых состоит в том, что они не зависят ни от своего творца, ни от субъекта, применяющего знания (при условии, что он обучен и применяет знания верно), ни от мнения стороннего наблюдателя. Последний может считать и говорить все, что ему вздумается. Все равно в расчет принимается только компетентное мнение специалиста, эксперта, сертифицированного, так сказать, наблюдателя или участника, который оперирует только знаниями, а не своими домыслами (догадками, видением, соображениями, суждением, оценками и т.п.).

А что же аналитик? Да, он тоже опирается на знания, в т. ч. на факты (установленные, проверенные и подтвержденные), а также на заслуживающие доверия свидетельства участников событий. Но за всеми этими данными, за всей доступной ему информацией аналитик старается разглядеть то, что его действительно интересует, предмет своего интереса. Информация, которую добывает аналитик, интересует его не сама по себе, а как своего рода инструмент, позволяющий пролить свет на предмет интереса, не данный в непосредственном чувственном опыте. Но главное, над ним невозможно выполнить никаких иных действий, кроме установления предполагаемого смысла.

К примеру, известного разведчика Рихарда Зорге по заданию из центра интересовал вопрос о том, нападет ли Япония на СССР во время Великой отечественной войны (в первой ее половине). По этой причине Зорге осознанно сосредоточился на добывании сведений, фактов и свидетельств, проливающих свет на вероятные планы и намерения японского руководства, которые в итоге и позволили ему сделать определенные выводы относительно интересующего его вопроса. Зорге систематизировал, классифицировал и обобщил всю собранную им информацию таким образом, что выходило так, что японцы по всему не нападут на СССР в обозримый период. В этом состоял смысл того, что узнал разведчик, смысл всего собранного и проанализированного им материала.

Но можно ли сказать, что вывод о ненападении Японии на СССР в первый период ВОВ являлся в тот момент фактом, доступным лицезрению, рассмотрению, изучению, в т. ч. экспериментальному подтверждению? И да, и нет. Начну с того, что никакого факта о ненападении японцев в действительности не существовало. Напротив, со стороны советского руководства нападение было ожидаемым, его принимали в расчет, к нему готовились, исходили из того, что оно случится.  В этом смысле скорее за реальность можно принять предстоящее нападение Японии на СССР – в этой реальности, отталкиваясь от нее, советское руководство осуществляло планирование хода борьбы с напавшим на страну агрессором, включая планирование отдельных операций, имевших определяющее влияние на судьбу этой борьбы в тот период. Заслуга Зорге как разведчика и аналитика состоит как раз в том, что он на основе всей собранной информации переосмыслил доминирующее представление о реальности (военной, политической), показав, что это доминирующее представление вступает в конфликт со строго установленными объективными данными и должно быть заменено другим, более этим данным соответствующим.

Смысл деятельности Зорге как аналитика состоит в том, что он смотрел на все полученные им сведения с определенного угла зрения, с определенной позиции – говорит ли полученная информация в пользу версии о предстоящем нападении японцев на СССР или свидетельствует в пользу противоположной версии? Именно это его интересовало как советского разведчика, именно этот (а не какой-то иной) смысл он искал в поступающих к нему данных.

Что тут было изучать, что исследовать? Сам факт нападения японцев, равно как факт их ненападения существовал лишь в форме смысла, который имели различные другие факты, если смотреть на них под определенным углом. Ни в какой иной форме факт нападения, как и факт ненападения, не существовал. Следовательно, Зорге была доступна лишь одна форма работы с этим фактом: а именно, осмыслять с позиции интересующего его вопроса всю ту объективно существующую окружающую действительность, которую он мог наблюдать воочию, мог, что называется, ее пощупать с разных сторон и в разных обстоятельствах.

Зорге специально не изучал эту действительность как отдельно взятый объект исследования и предмет своего интереса. Он ее брал «как есть», в нерасчлененном для целей научного изучения виде и задавал этой действительности только один вопрос – свидетельствует ли она в пользу того, что японцы нападут на СССР в близкой перспективе, что дело идет к такой развязке? Или, напротив, что нападения в близкой перспективе ожидать не следует? Все, на этом точка. Никакие иные свойства и качества этой действительности, никакие иные ее проявления в круг его задач как советского разведчика по большому счету не входили.  

Зорге не подвергал эту действительность ни экспериментальному, ни теоретического изучению, но положил ее всю в основу своей теории о том, что японцы на СССР не нападут.  Так может быть, он, под влиянием известных ему обстоятельств, просто уверовал в это? И, будучи уверен сам, стремился убедить в своей правоте центр, своих руководителей? Не мог же Зорге задать японскому руководству интересовавший его вопрос напрямую: «Вы собираетесь напасть на СССР в близкой перспективе?». И дело даже не в том, что тем самым он мог явно выдать свой интерес к столь секретной закрытой теме. Просто, задай он свой прямой вопрос (если предположить невозможное), он наверняка мог не получить на него столь же прямого категоричного ответа. Это означает, что решать вопрос о нападении либо ненападении японцев на СССР он должен был, прежде всего, сам. Понятно, что с опорой на всю известную ему информацию, но сам. Принимая на себя всю ответственность за сделанный вывод. Как в этих обстоятельствах обойтись без веры в то, что сам считаешь верным.

Скажу откровенно: в выводах аналитиков элемент веры присутствует. Иначе бы они постоянно сомневались в своем видении и постоянно проверяли и перепроверяли себя все новыми и новыми данными, стараясь максимально отдалить, отсрочить момент, когда нужно сделать окончательный вывод и взять на себя ответственность за него. А лучше вообще этого избежать, т. е. не делать никаких выводов, а просто представлять «голую» информацию: мол, делайте выводы сами. По правде говоря, так нередко и происходит: аналитики превращаются в хронистов и в этом качестве просто наполняют соответствующие каналы той или иной информацией, показавшейся им заслуживающей внимания, относящейся к предмету, который может заинтересовать потребителей.

Конечно, такой подход, по моему убеждению, не имеет ничего общего с аналитикой, одна из ключевых задач которой состоит в том, чтобы пролить свет на то, что представляется априори темным, неочевидным, спорным, сделать неочевидное очевидным.  По крайней мере, более очевидным, благодаря специально собранной по данному случаю информации (ad hoc). Но, надо понимать, что выводы аналитика – это не то же самое, что строго научные выводы. Хотя бы благодаря тому, что аналитик опирается не только на факты и достоверные свидетельства, но еще и на свое чутье, интуицию, знание жизни, образно говоря, и того предмета, о котором судит. Делая выводы, аналитик основывается, прежде всего, на объективной информации, в достоверности и обоснованности которой он уверен и готов предъявить все требуемые доказательства этому. Но вместе с тем, свои выводы аналитик делает не механически, не формально и не шаблонно, если, конечно, он настоящий аналитик и ему не все равно, какие выводы будут сделаны, и собственные предложения он готов обосновать и защитить.

Может ли аналитик ошибиться в своих выводах и умозаключениях? Безусловно, да. Хотя вероятность этого должна быть сведена до минимума: свои выводы аналитик должен тщательно выверить, сопоставив и соотнеся их со всей имеющейся информацией, руководствуясь понятной и непротиворечивой логикой и здравым смыслом. Но всегда ли формальной логики и здравого смысла достаточно для того, чтобы понять, осмыслить сложное (многомерное, многослойное), противоречивое явление, ситуацию, управляемую не столько здравым смыслом, сколько борьбой интересов, игрой амбиций, стремлением к власти (к доминированию) и готовностью на все (или почти все) ради этого?

В ситуации с Рихардом Зорге он вынужден был анализировать и принимать в расчет не только объективные данные о существовавших планах руководства Японии, которые ему (и его группе) удалось добыть. Не менее (а возможно и более) важной для разведчика была задача учесть существовавший на тот момент расклад сил и влияния между различными кланами и их лидерами в военной и политической верхушке государства, настрой каждой из них и шансы на победу в межклановой борьбе. Именно ради решения этой задачи Зорге строил свою сеть неофициальных знакомств, «дружб» и контактов в высших военных, дипломатических и политических кругах, активно интересуясь мнением не только высокопоставленных политиков, военных и дипломатов, но и, в том числе, их жен и любовниц. Последние могли быть источником ценной эксклюзивной информации, говорящей много об умонастроениях и устремлениях мужей.

Зорге был искушенным и изощренным аналитиком, который понимал, что в вопросах большой политики, войны и мира не бывает, как правило, простых и очевидных раскладов, однозначных как дважды-два. Что аналитику нужно хорошо знать и понимать, как реально, фактически устроена «кухня», на которой принимаются решения, где сшибаются в столкновениях противостоящие друг другу группировки, продвигающие разнонаправленные интересы, каков расклад сил между ними в данный момент и насколько он устойчив или, напротив, неустойчив. Нужно было оценить степень радикализма/умеренности каждой группировки и ее шансы на доминирование при выборе итоговых решений, степень влияния каждой группировки и ее лидеров на императора как главу государства и главнокомандующего вооруженными силами, сравнить между собой политические, экономические и административные ресурсы каждой группировки.   А также оценить степень внутренней устойчивости каждой группировки, насколько она сплочена и мобилизована, насколько верна своему лидеру, предана ему. Короче говоря, нужно знать и понимать все, вплоть до мельчайших нюансов, включая состояние здоровья отдельных ключевых фигур, их отношение друг к другу, взаимное симпатии/антипатии, политические взгляды и предпочтения, карьерные и профессиональные устремления и много другое. Предела здесь нет, чем большое и разнообразнее, богаче информация по указанным и иным важным вопросам, тем ближе может в итоге оказаться наше понимание существующей реально «кухни» к фактическому положению вещей. Тем более уверенными и обоснованными будут и наши выводы.

 Все перечисленное находится в голове аналитика, обо всем этом, владея соответствующей информацией, он должен здраво и логично рассудить, все принять во внимание, разложить «по полкам» и привести все свои мысли и рассуждения к единому общему знаменателю. При этом аналитик не может руководствоваться только и исключительно формальной логикой, только из нее и здравого смысла выводить причинно-следственные связи, которые он положит в основание своих выводов, а должен во всех случаях, где это возможно, ставить себя на место главных героев и действующих лиц «пьесы», разворачивающееся действие которой он сам включенно наблюдает.

Здесь уместно сказать пару слов об особенностях профессиональной подготовки аналитиков и о профнепригодности к данной профессии, которая порой тоже случается.

В аналитику люди приходят, имея самое разное профессиональное образование и прошлый опыт (background, как принято говорить). Встречаются как «технари», т.е. специалисты с инженерно-техническим, а также естественно-научным образованием, так и гуманитарии. Как «физики», так и «лирики» по складу души.  Как по характеру сдержанные, рассудительные, интроверты, так и порывистые, экстраверты, легкие и быстрые, но чуждые глубоких «умствований». Короче говоря, в аналитике хватает всех типов и типажей, и, как видится, каждый из этого пестрого и разношерстного сообщества находит в ней что-то свое, собственное.

Кто-то увлеченно занимается поиском информации – «хлеба» аналитики – и готов про всех найти все, что только можно поймать на просторах интернета и из других источников (включая все масс-медиа). Лишь бы это было где-то зафиксировано и опубликовано в письменной, а также иной графической форме, в виде фото, видео, аудиоматериалов, архивных данных, в т. ч. ведомственных, статистических данных и т.п.  Вплоть до сведений, которые можно найти у интернет-провайдеров, компаний – сотовых операторов, транспортных компаний и т.д.

Кто-то резонно полагает, что настоящий эксклюзив, без которого просто невозможно дать правильные, адекватные оценки, построить содержательные, глубокие и точные выводы, – это то, что думают, знают и как считают «посвященные». Т.е. люди, являющиеся очевидцами или участниками, как минимум, включенными наблюдателями событий, явлений, процессов и ситуаций, представляющих определенный (тот или иной) интерес для аналитика, могущие представить свое мнение, суждение относительно интересующих аспектов. В аналитических структурах нередко есть специалисты, которым нравится основанный на социальных коммуникациях и контактах сам процесс получения такого эксклюзива. Его ценность и значимость не всегда одинаково высока, но необходимость и неутоленная потребность в нем ощущается практически всегда и довольно остро.

Можно ли в современных условиях делать аналитику без этих профессионалов – «информационщиков» и «охотников за эксклюзивом»? Нет, на мой взгляд, это категорически невозможно. Это объясняется не только сложностью аналитических задач, требующих вовлечения в оборот в прямом смысле терабайтов и петабайтов разнообразной и разноплановой информации, необходимой для поиска значимых связей, пересечений и наложений фактов, событий и обстоятельств, что позволяет избежать схематизации и делает изучаемую картину действительно подлинной, основанной на объективной информации. Не только необходимостью учитывать по возможности самый широкий спектр мнений, суждений, точек зрения, высказываемый непосредственными участниками принимаемых во внимание значимых событий, явлений, процессов, что позволяет аналитику не скатиться до неправомерного навязывания рассматриваемым процессам собственного мнения и оценок и тем самым избежать грубых искажений.

Современную аналитику в принципе невозможно делать в одиночку. Это работа для мощных аналитических команд, интегрированных с большим количеством хранилищ разнообразной информации (банков данных, дата-центров). Команд, располагающих в т. ч., современными средствами сверхскоростной обработки огромных объемов информации по интересующим аналитика вопросам. 

Тем не менее, существует и другая ассоциация, в которой аналитик подобен средневековому алхимику, что-то смешивает, соединяет между собой в массивах данных, вычисляет и в итоге выдает искомый результат, что называется, на кончике пера (или, говоря современным языком, компьютерной мышки).   На чем основана такая ассоциация, имеет ли она право на существование, есть ли в ней рациональное зерно?

Начну с того, что вопросы, которые ставятся перед аналитиками, нередко отличаются, что называется, глобальным подходом и при этом довольно расплывчаты, содержат массу неопределенностей. Например, «Куда движется мировая экономика (или экономика какой-то страны, группы стран, региона, города), что с ней будет в следующем квартале (полугодье)?».  Сразу появляется масса уточняющих вопросов: что мы хотим понимать под экономикой – все ее отрасли или, прежде всего, лидирующие на данном этапе: по объемам создания продукта, скорости обновления продукта и/или материально-технологической базы, объему научных разработок, воздействию на рынок труда и т.п.?

Учитывать ли изменения в экономике домохозяйств, или только в бизнес-экономике (в большом, среднем и малом бизнесе)? Как учитывать государственный сектор – ведь в разных странах (регионах, городах) его доля и положения различающая принципиально. Короче, еще не начав работы, мы вынуждены решать массу вопросов, касающихся методологии будущего исследования, его специфики, а главное – целей и задач, реально интересующих заказчика. 

«Что Вы, уважаемый Заказчик, хотите узнать на самом деле, что Вас волнует, что представляет для Вас интерес, а что нет?»  – с этих и подобных вопросов начинается работа аналитиков. Этими же вопросами она и продолжается – во все время исследования. Только в этом случае существует вероятность того, что работа аналитиков не превратится в своего рода «игру в бисер», в некую фикцию, в таинство, недоступное для непосвященных.  На самом деле реальная, востребованная аналитика – это полная противоположность замкнутости, кастовости. Это открытость и комплементарность - не только по отношению к заказчику, но и внутри самой команды аналитиков, где каждый специализируется на своей теме и на своей задаче.

Если продолжать аналогии о том, на что похожа работа аналитиков, то это скорее можно сравнить с работой хорошо слаженного ансамбля – у каждого участника свой инструмент и своя партия, свое место. Как же получается общий результат?

Прежде всего, участники ансамбля (в данном случае – команды аналитиков) должны слышать друг друга. И понимать, что делает каждый из них, какой результат тот или иной участник дает другим, что получает от них, как это влияет на общий итог работы. Последний не может быть лучше, точнее и богаче, чем самый, условно говоря, слабый результат на отдельном участке работы команды.  Если «проседает» информационное обеспечение или направление, связанное с работой с включенными в тему экспертами (держателями тех самых «эксклюзивных мнений, суждений, оценок»), или недостаточно эффективно построена работа с заказчиком в начале и по ходу исследования – это, безусловно, отражается на итоговом результате.

В этом смысле все указанные (и иные) составляющие работы команды должны быть более-менее ровными и равными, соответствующими друг другу. Если какое-то из звеньев оказывается слабее других, результат будет на уровне этого слабейшего звена.

На самом деле это очень непростой, неоднозначный вопрос. Для того, чтобы выявить сильнейшего, нужно проводить соревнование. Нужна конкуренция – она определяет, кто сегодня лидер. Остальные стремятся его превзойти (и самих себя тоже) – так растет, повышается общий уровень, в постоянном стремлении превзойти текущий результат, текущее достижение.

Это один аспект. Но есть и другой (куда же без него): все, что прямо и непосредственно не участвует в обеспечении и поддержании роста результата – отмирает (сразу или постепенно). За невостребованностью.

А теперь возьмем, к примеру, футбольную команду (или любую другую команду – не важно). Допустим, вы владелец клуба и команды, т.е. лицо, принимающее решения. И вы решили, что для роста результатов игры команды для того, чтобы она пробилась в самый верх рейтинга, вам вратарь на самом деле не так важен (или защитники – не суть важно). Основную ставку вы делаете на ваших нападающих, ведь они непосредственно забивают мячи в ворота соперников, в этом их предназначение. Один высококлассный нападающий (а лучше два или три) – решаете вы – гораздо сильнее приближает вас к заветной цели обогнать все другие команды, чем иные факторы (тот же вратарь, например).

В полном соответствии с вашим решением вы проводите политику приоритетного стимулирования, продвижения, поддержки и подготовки нападающих в вашей команде. Уделяете этим вопросам приоритетное внимание (ну и финансирование, конечно). Что будет происходить в этой связи, раньше или позже?

К вам, в вашу команду потянутся нападающие (в т.ч. из других команд) – это естественно, ведь вы же поставили цель, сделали свою ставку. И она именно сделана вами на нападающих. Что касается остальных, которые в соответствии с вашей доктриной не столь важны, то они – что тоже естественно – не будут иметь стимулов развиваться столь же быстро и мощно, каковые стимулы вами отданы нападающим.

В итоге, разрыв в развитии (а еще прежде в стимулах к развитию) между нападающими и другими, прочими членами команды, как минимум, не сокращается, а, как правило, растет. Прочие члены команды – не нападающие – осознав рано или поздно эту ситуацию, можно предположить, перестанут работать на общий результат. Ведь вы, хотели того или нет, дали понять, что этот результат от них, т.е. от прочих, не зависит. Или зависит, но постольку, поскольку. Вроде и должны быть в команде все амплуа, включая и вратарей, и защитников, но «вы уж как-то сами». «Денег нет, но вы держитесь» – это из той «оперы».

Не берусь судить, сможет ли такая футбольная команда достичь первых мест, но что точно –   она не сможет на них задержаться. Другие команды рано или поздно увидят все слабые места данной команды (слабые не случайно, а благодаря выбранному осознанно курсу) и воспользуются этими слабостями. Так что долго ей, скорее всего, не продержаться. Зато период перехода к более сбалансированной тактике может растянуться надолго – единство-то в команде подорвано, как и доверие.     

 Вывод простой: конкурируют команды, а не отдельные амплуа. Внутри команды определяющей является не конкуренция, не соперничество, а кооперация и сотрудничество.

Вы когда-нибудь видели, чтобы в ансамбле какие-то отдельные инструменты (или группы, например, скрипичные или, напротив, духовые) стремились «перекричать», переиграть остальных? Или пользовались неизменно большим вниманием дирижера в сравнении с остальными? 

Можно сказать, что успешная аналитическая команда – это союз равных. Однако для того, чтобы ассоциация была реальной (а не декларативной), нужна общая цель.

Что такое «общая цель»?  – попробуем прояснить этот «затертый», но, в общем, не банальный вопрос.

Цели исследования определяет заказчик. Точнее, заказчик совместно с исполнителем в лице команды аналитиков. Уточнение и конкретизация целей исследования (и вытекающих из них отдельных задач) происходит между заказчиком и исполнителем непрерывно по ходу их взаимодействия, которое завершается только с нахождением требуемого решения проблемы.

Есть ли еще какие-то общие цели у команды?

Если работа выполнена успешно – что чаще происходит, когда работа носит для команды более-менее типовой характер, является в большей или меньшей мере повторением предшествующих акций и может быть выполнена на базе сложившегося опыта – то в этом случае общей целью команды, что вполне естественно, является дальнейшее совместное продвижение в сложившемся направлении.  Проще говоря, складывается общая цель, заключающаяся в тиражировании (в т. ч. расширенном, масштабируемом) освоенных (и зафиксированных) навыков, приемов, а также и самих тем, тематик исследований, круга экспертов и т.д. Включая, в т. ч. и круг заказчиком.

Однако, это наиболее прямой и верный путь к тому, чтобы превратиться в более или менее узкоспециализированную аналитическую команду со своим конкретным, определенным предметным тематизмом. Пусть это будет узко-предметная аналитика, зато сразу понятно, чем конкретно данная команда занимается, дальнейшие вопросы отпадают сами собой. Может быть даже – если получится – создать свой бренд, вложившись именно в избранное (по факту или осознанно) направление. В таком пути развития есть, безусловно, свои резоны.  В конце концов, аналитика – это, кроме прочего, еще и одна из отраслей экономики, а в экономике принято специализироваться на конкретном продукте. Так он легче продается – знаешь, на каком рынке тебе и твоему продукту быстрее будут рады.

Есть и другой путь – не ограничиваться одним тематически конкретным направлением (или несколькими близкими), а развиваться именно как аналитическое направление в целом, как таковое. 

В качестве очередной аналогии: в современной экономике принято понятие гибкого переналаживаемого производства. Это значит, к примеру, что сегодня наше предприятие выпускает бытовые телевизоры и видеомагнитофоны, а завтра – авионику для самолетов. Рынок диктует: что пользуется спросом, на что есть заказ – то и производим.

Во всех подобных историях есть одно такое понятие, которое называется «ключевая компетенция» (или несколько ключевых компетенций). Это такой набор знаний и умений – в т. ч. конкретных навыков, приемов и средств работы – которые, собственно, и делают переход от одного продукта к другому (в нашем случае: от одной конкретной тематики к другой) возможным, реализуемым.

Что же это за ключевые компетенции такие применительно к аналитике, которые позволят не ограничиваться одной конкретной тематикой, а при необходимости или при наличии интереса (в т. ч. со стороны заказчика) без особенных проблем переключаться на другую тематику, на третью и т.д.?

А ведь мы с вами эти ключевые для аналитики компетенции частичной уже обсудили, по крайней мере, упомянули их. Это а) информационное обеспечение аналитической деятельности и  б) взаимодействие с экспертным сообществом. Включая не только разного рода экспертов и консультантов в различных интересующих областях, но и непосредственных участников и очевидцев тех или других событий, явлений, процессов, представляющих интерес для аналитика в рамках конкретной темы и задачи, игравших в этих событиях и процессах ту или иную роль.

Выше уже говорилось о том, что информационное обеспечение призвано способствовать тому, чтобы «опрокинуть» решаемую задачу на почву реальности, связав максимальным количеством различных связей возможно большее, максимальное количество различных элементов объективной действительности (априори установленных, проверенных, подтвержденных) с возможно большим числом элементов, формирующих поле той задачи, которую аналитикам предстоит решать.  Это необходимо по нескольким основным причинам.

Во-первых, для уточнения и корректировки задачи, которую ставит заказчик. Ведь заказчик не обязан сам глубоко, во всех тонкостях и деталях разбираться в различных перипетиях обстановки, поэтому порой заказчики непреднамеренно допускают при постановке задачи те или иные искажения объективной реальности. Эти искажения желательно устранить до начала работы, проинформировав об этом (в корректной форме) заказчика.

Вообще, фактологичность критически важна, особенно на первом, а также завершающем этапе исследования, когда формируется продукт для заказчика. Заказчик должен видеть, что вы владеете материалом – это подтолкнет его к более тесному, доверительному, продуктивному общению и будет способствовать превращению вашего общения с ним во взаимодействие и сотрудничество, что, безусловно, важно и для вас, и для него. Но, как говорится, есть вещи не менее важные.

Владея информацией во все ее полноте, а не только в узком аспекте, который, как вам или кому-то может показаться, один лишь имеет отношение к вашей теме, вы, как ни странно это прозвучит, получаете невероятную свободу для творческой самореализации, напряженной работы мысли, поисков новых (подчас неожиданных, не шаблонных, парадоксальных) смыслов. Но разве не в этом состоит (извините за тавтологию) смысл работы аналитика?

Вряд ли мы можем заранее точно знать, что с чем связано, а что – нет, что точно имеет отношение к интересующей нас теме, а что – точно не имеет. Скорее, здесь срабатывает привычка, стереотип. А именно, если мы привыкли считать «А» причиной или предпосылкой, условием для «B» (и большинство нашего, в т. ч. профессионального окружения тоже так считает, так что это мнение стало уже чуть ли не само собой разумеющимся «фактом»), то в сторону «С» мы уже вряд ли посмотрим с интересом.  А зря: ведь все неожиданное, новое (свежий взгляд, новые связи, новый смысл) редко бывает изначально очевидным всем и каждому – чтобы увидеть что-то новое, нужно, по крайней мере, искать. Т.е. сравнивать, сопоставлять, искать связи, отношения, пересечения. Короче, размышлять над разными, на первый взгляд далекими друг от друга моментами. А для этого необходимо иметь доступ к «большим данным», иметь выход на большие массивы информации – самой разнообразной, разноплановой, мультитематической (кросс-тематической).   

С другой стороны, когда у вас постоянно имеется некая «избыточная» масса информации, априори повышается вероятность узнать что-то новое по интересующей теме, если бы только иметь побольше разнообразной информации. А также располагать соответствующим современным программным инструментарием для анализа, проводимого на основе больших массивов данных, с целью поиска и осмысливания различных пересечений, который могут вас заинтересовать.

В чем вообще интерес аналитики к т.н. большим данным?

Существует такая гипотеза, что все в этом мире со всем связано – горизонтальными, вертикальными и неопределенного вида связями. Как случайными, т.е. стохастическими, так и детерминированными; как статическими, так и динамическими (изменчивыми, вариативными); как реальными (имеющими фактическое отражение), так и виртуальными, мыслимыми при определенных допущениях. Остается такая «малость», как выявить интересующие нас связи между тем, что нам и известно и искомым (что требуется установить). Собственно говоря, постоянно совершенствующееся, усложняющееся и развивающееся информационное обеспечение и является этой самой «малостью», без которой всякая аналитической деятельности, независимо от ее тематизма и направленности решаемых задач, по определению не может быть устойчиво успешной.

Итак, мы в первом приближении разобрались с вопросом о том, почему информационное обеспечение следует считать одной из ключевых, универсальных компетенций, необходимых при организации и выполнения аналитических исследований. Теперь ответим на вопрос, почему к компетенциям такого же статуса в аналитике следует отнести такую компетенцию, которую я назвал «налаженным, развивающимся, динамичным, продуктивным и конструктивным взаимодействием с экспертным сообществом». Если хотите, можно ее также кратко назвать «социотехническим обеспечением» аналитической работы.  О чем идет речь?

Прежде всего, отмечу, что сама концепция больших данных не включает в это понятие, ту важную, ценную и перспективную для аналитических изысканий часть информационного отражения действительности, которая, образно говоря, находится в наших с вами головах – все мнения, суждения, оценки, умозаключения и т.п. С другой стороны, ведь и сами данные, включенные в состав «больших данных» (и вообще каких угодно информационных баз данных) – это, в конечном счете, итог осмысленной познавательной деятельности индивидов (известных и безымянных). Итог, показывающий, отражающий, наряду с объективно познанным, еще и личное субъективное отношение индивида к познанному, личная трактовка, личное видение, мнение. В конечном счете, речь идет о двух сторонах или, точнее, двух ипостасях, двух сущностях познанного. Одна сущность – суть собственно объективное знание: то, что может быть отделено от субъекта и рассматривается как не связанное исключительно и только с конкретным субъектом, не зависимое от него, «само себе» знание, как некая «вещь в себе». Или – в иной интерпретации – «данные»: сведения об окружающей действительности, проверяемые, верифицируемые, подтверждаемые общепринятыми методами.

Другая ипостась – знание субъективно-личностное, неотделимое от конкретного индивида: присущее ему видение, точка зрения, позиция, вытекающие из нее оценки, суждения, умозаключения и пр.

Примем во внимание, что «знание» – не синоним «истины»: те или иные данные могут быть как истинными, так и оказаться ложными. При этом обе названные ипостаси – объективное знание («данные») и субъективное представление (позиции, мнения) не противостоят друг другу, хотя на практике их нередко противопоставляют, например, в целях поставить под сомнение объективность тех или иных данных.

Повторюсь еще раз.

Существует т.н. предметная, событийная реальность, отраженная в данных, сведениях, свидетельствах, потоке информации (сообщений, репортов), представленная различными артефактами. По отношению к наблюдателю эта реальность является внешней, отражающей окружающий его материальный мир, объективную действительность. Люди воспринимают окружающий мир как напрямую – через личный и коллективный опыт, в т.ч. опыт познавательной деятельности, так и посредством восприятия элементов предметно-событийной реальности, которая наиболее полно и системно отражается т.н. большими данными.  Образно говоря, современный человек может вообще никогда в своей жизни лично, воочию, непосредственно не соприкасаться с окружающим миром за пределами его жилища, никогда не покидать его – и при этом открывать для себя внешний мир благодаря большим данным. Или хотя бы с помощью интернета и телевидения. А также придумывать, творить для себя свою собственную, новую реальность – благо различных умных устройств для такого рода творчества сегодня хватает.

Хочу подчеркнуть – большие данные (как и вообще данные) по большому счету не замещают собой окружающий мир. Напротив, их назначение состоит в том, чтобы полнее раскрыть его перед человеком, полнее удовлетворить его познавательный интерес, различные запросы на знание окружающей действительности во всем ее многообразии, противоречивости, парадоксальности, не сводимости к простым (и не очень) схемам. Благодаря данным, и в т. ч. большим данным мы можем всякий раз как бы заново открывать этот мир для себя, постоянно находить в нем что-то новое, неожиданное, не банальное, не являющееся простым повторением уже известного, не представляющего интереса. Большие данные как система (точнее, суперсложная система колоссальной размерности) представляет собой своего рода динамическую модель окружающего мира; по своей сложности, непредсказуемости поведения она стремится приблизиться к уровню сложности, непредсказуемости окружающего мира. Именно поэтому аналитики работают с большими данными (и с данными вообще) как с информационной моделью объективной действительности.

Однако эта модель отражает не всю существующую реальность: вне структуры данной модели остается то, что и не может в эту структуру входить. А именно, наше отношение к имеющимся данным. Все, что думает, что себе считает по отношению к тем или иным данным очевидец, участник, либо эксперт, исследователь – все их мнения, оценки, суждения и умозаключения, выводы и точки зрения (позиции), – безусловно, представляет интерес для аналитика. Почему?

Ну, во-первых, потому, что это тоже часть объективной реальности, причем по природе и по сути своей отличающаяся от реальности предметно-событийной (будем для краткости называть ее «первой реальностью»). Так вот, наши мнения, суждения, оценки и т.п. отражает то, как мы себе видим первую реальность (хотим видеть), какой ее себе представляем (хотим представлять). Это та реальность, которая живет в нас, а мы соответственно – в ней (живем в настоящем и/или хотим жить в будущем). Разве это не интересно понимать аналитику – в какой реальности живут и/или хотят быть реальные, в т. ч. конкретные люди (те или иные, разные, различающиеся в т. ч. по своему статусу, ценностям, устремлениям и т.п.)?

Разные люди имеют перед собой одну реальность (мы назвали ее «первая реальность»), одну на всех, точнее, для всех одну. Люди ее, по большей части, не выбирают – она просто есть, существует независимо от них, их воли и желания, существует объективно, отражаемая, так или иначе, с тех и иных сторон, различными, в том числе т.н. большими данными. Но те же люди имеют (могут иметь) по отношению к этой единой для всех данности (если брать ее во всей полноте) свое собственное индивидуальное личное мнение, свое собственное видение, точку зрения. Преломляют объективную данность «призмой» собственных взглядов, целей, ценностей.

Этот момент дает аналитику возможность осуществить своего рода обратный инжиниринг – по известным высказываниям, мнениям, точкам зрения, позиции реконструировать ценности, цели, устремления, вплоть до конкретных намерений. Иными словами, проникнуть, как принято говорить, во внутренний мир, который – по определению – отличается от внешнего мира, от объективной данности.

 Возникает вопрос: насколько корректна такая реконструкция, насколько она объективна? Насколько содержательна, а не умозрительна, не надуманна (примыслена, придумана)?

Ответ зависит от аналитика – от его установок, от того, какие цели он преследует, от методов и средств, которые использует.

Прежде всего, аналитик должен брать (учесть, зафиксировать, принять) позицию человека – его точку зрения, мнение, суждение и т.п. – такой, какая она есть, не добавив ничего от себя, не исказив чужое восприятие, чужое видение вследствие пропускания его сквозь призму собственного видения, собственного понимания, собственной точки зрения.

Возможно ли это, хотя бы в принципе (тем более, в реальной практике аналитической работы)?  Да, в принципе возможно, но при следовании определенным правилам. Каким же?

Аналитик, занятый анализом чужой позиции, ставшей ему известной, обязан в этот момент максимально абстрагироваться от себя самого как носителя иной позиции, иногда – противоположной, нежели анализируемая точка зрения. Для этого существует масса приемов.

Например, такой. Прежде, чем выполнить анализ интересующей аналитика позиции по тому или иному вопросу, аналитику следует выполнить анализ собственной позиции по этому же вопросу. А именно, спросить самого себя: что лично я сам думаю по данному вопросу, каково мое отношение, что для меня важно в отношении данного вопроса и почему; как бы я мог охарактеризовать свое понимание и свое отношение к данному вопросу и т.п.

Т.е. в полном смысле слова выполнить самоанализ и зафиксировать – ярко, точно, категориально – его результаты. После этого приступать к анализу чужой позиции, имея перед собой развернутую картину собственного отношения, собственной позиции по рассматриваемому вопросу. Анализ следует проводить, буквально пользуясь следующей схемой: «Вот я считают так, а такой-то считает так» – и зафиксировать точно, без искажений, как именно считает «такой-то».

Подобный «диалоговый» подход позволяет, прежде всего, корректно и точно, содержательно зафиксировать, ничего не исказив, не приписав и не убавив, чужую позицию, чужую точку зрения. А не свое отношение (негативное или позитивное) к анализируемой точке зрения!  

Следует культивировать в себе эту способность, это умение – умение абстрагироваться от своих собственных мнений, позиций, предпочтений, симпатий и антипатий, от своего собственного понимания и отношения. Все ради того, в пользу того, чтобы воспринять и отразить, зафиксировать чужое мнение, позицию и т.п. так, как оно (мнение, позиция и т.п.) явлено носителем данного мнения. Т.е. без каких-либо домысливаний, трактовок, оценок и т.п., не подменяя этими трактовками и оценками (порой эмоциональными, порой поданными очень тонко, хитро и завуалированно) самой анализируемой позиции.

Вот это, вот подобный подход – как пример, – я и называю «социотехнической компетенцией аналитика».  Один из методов, входящих в арсенал методов, составляющих данную компетенцию, мы с вами только что рассмотрели выше. Это метод абстрагирования (можно сказать – отстройки, отделения себя) от собственной позиции.

Здесь возникает ряд не самых простых вопросов к аналитику (хотя бы на первый взгляд они такими и ни показались): «А хорошо ли аналитик знает себя, свои взгляды и свою позицию? Имеет ли он вообще собственную позицию? Разделяет ли он ее как личность (т.е. как нечто относительно неизменное в человеке, устойчивое, не склонное к изменению) или принимает как индивид – в силу предвходящих обстоятельств: например, таких, как занимаемое положение, желание соответствовать ожиданиям заказчика, необходимости получить данный заказ и т.п.?

Аналитик должен уметь отличить личную позицию (взгляд, точку зрения) от позиции индивида, занятой в силу обстоятельств. Во втором случае позиция может измениться под влиянием изменившихся обстоятельств, т.е. она не будет сколько-нибудь прочной, а будет подверженной случайным переменам, подчас неожиданным для окружающих – достаточно лишь измениться обстоятельствам, которыми данная позиция была вызвана (продиктована). Например, индивид поменял место работы, или изменился его общественный статус, или социально-экономические условия его жизни и т.п. – останется ли в этом случае его позиция прежней, неизменной?

Здесь уместно говорить о раздвоенности, неоднозначности смысла, нелинейности такого понятия, как точка зрения, позиция, которому присуща определенная дихотомия. В частности, следовало бы различать позицию более внутреннюю, имманентно присущую личности в силу ее стойких убеждений, от которых личности сложно отказаться, абстрагироваться от них, откреститься, отличив такую позицию от позиции более внешней. Т.е. такой, которая соответствует не столько внутренним убеждениям личности, сколько положению индивида (социальному, общественному, служебному и т.п.), соответствует его интересам, понимаемой в узком смысле целесообразности.  Не исключаем, что обе позиции – более внутренняя и более внешняя – могут совпадать, не расходиться между собой, но все же в общем случае различать их необходимо.

Аналогичным образом также будем различать позицию более рациональную, т.е. такую, которую личность обдумала, взвесила, что называется, примерила на себя и приняла осознанно, может разумно и непротиворечиво объяснить, аргументировать, обосновать и защитить свой выбор, точку зрения. И позицию более эмоциональную, стереотипную, неизменно самовоспроизводящуюся, обусловленную опять-таки обстоятельствами априорного, предвходящего характера. В существенной мере именно эти априорные факторы выступают «провокаторами» соответствующей реакции со стороны индивида, его, как говорят, эмоциональный внутренний ответ на сложившиеся внешние условия и обстоятельства. Очевидно, что и качественно, и содержательно это две разные по своей сути позиции, и относиться к ним следует по-разному. Опять-таки в каких-либо случаях обе позиции – и эмоциональная и рациональная могут совпасть, но в общем случае их необходимо различать.

Поясню на примере. Буквально на днях мир был потрясен жутким по своей картине убийством Самюэля Пати – педагога лицея в пригороде Парижа, совершенным молодым человеком из многодетной семьи Абдулаком Анзоровым, учащимся этого лицея, выходцем из Чечни, переехавшим вместе с родителями во Францию около 12-ти лет назад. После этого происшествия, старшие родственники Абдулака, проживающие по-прежнему в России, охарактеризовали его как «абсолютно спокойного парня», у которого, по их мнению, не было никаких радикальных настроений. Из социальных сетей Анзоров узнал о том, что педагог демонстрировал учащимся карикатуры на пророка Мухаммеда (мир ему) из известного журнала «Шарли Эбдо». Там же было высказано мнение, что с учителем «нужно что-то сделать», которое было воспринято Анзоровым как призыв к действию.

А может быть, так и было задумано?   Может, этот призыв к сочувствующим «сделать что-то» запустил, включил определенный механизм, смысл которого можно выразить словами: «Встань, иди и сделай этой? Своего рода «внутренний голос», внушивший индивиду необходимость действовать, не думая о последствиях – ни для других, ни для себя. Руководствуясь лишь одной мыслью: «Я должен сделать это» – остановить зло, покарать врага, воздать ему за зло, исходящее от него, защитить своих и т.п.

Была ли у Анзорова альтернатива, был ли выбор? Да, выбор был: и у него, и у всех, кто разместил призыв «сделать что-то», кто участвовал в обсуждении. Можно было действовать иначе. 

А именно: потребовать (в т.ч. в самой решительной, острой, принципиальной, но мирной форме) объяснений от самого Самюэля Пати, от руководства лицея, от министерства образования Франции, обосновать свои претензии и потребовать извинений, в т.ч. публичных.  В то же время, постараться разобраться в инциденте, постараться услышать позицию противоположной стороны, найти разумное, рациональное объяснение. Иными словами, перевести конфликт в рациональную плоскость. И – при наличии достаточной доброй воли с обеих сторон – возможно, прийти в итоге к какой-то общей позиции относительно случившегося и дальнейших шагах.

Но этот потенциально возможный путь разрешения инцидента использован не был, вместо этого случившиеся события развивались по самому крайнему, предельно радикальному «звериному» в полном смысле этого слова варианту. Здесь можно говорить – и об этом говорится отчетливо – о заинтересованности именно в таком варианте конкретных исламских проповедников, которые, собственно, и стоят лично за призывом «сделать что-то».  Возможно – здесь мы уже входим в область спекуляций, домыслов, предположений – тем самым исламские проповедники во Франции рассчитывали укрепить свое влияние в среде единоверцев, особенно молодежи, для чего потребовалось радикализовать ее. Надо сказать, эта цель была достигнута.

Можно – почему нет? – предположить и еще более «крутой» сценарий: что эту ситуацию подстроили и потом дирижировали ее развитием французские (и/или иные) спецслужбы, которые спровоцировали проповедников, чтобы те потом спровоцировали всплеск радикальных эксцессов среди своей аудитории, прежде всего, молодой его части.  А целью было – радикализовать общественное мнение в стране, настроить его резко против пришлого «мусульманского элемента», создать атмосферу страха и ненависти. Как известно, в такой атмосфере управлять людскими массами легче. Как и решать свои специфические вопросы, в т.ч. поднять собственную значимость, собственный статус.

Но дело не в этих и подобных домыслах. Моя собственная задача как аналитика заключается в другом. Я лишь хотел показать, что включение в конфликт, вхождение в него, равно как и поведение в конфликте, и выход из него может быть двояким. Либо на первом месте будут стоять и доминировать иррациональные мотивы: «Я должен», наложенные на ярко, кричаще поданный «образ врага», требующие от человека бескомпромиссного и ожесточенного противостояния «врагу». Либо во главу угла будут поставлены наши взаимные различия («да мы разные, мы по-разному, с разных позиций смотрим на определенные вещи, мы взаимно неприемлем определенных шагов, действий со стороны друг друга»), но при этом не дать ни себе, ни партнеру «свалиться» в иррациональное поведение, стараться услышать, понять позицию противоположной стороны, принять во внимание связанные с ней рациональные мотивы.

Продолжение следует.

Игорь Рабинович, политический аналитик, соорганизатор «Школы аналитика» сайта «Политическое образование»

На текущий момент, в системе международных отношений проблема культурного сотрудничества приобретает одно из основополагающих значений. Культурные связи не только формируют базис для развития экономического и политического диалога, но и, очевидно, представляют собой важнейшее направление международной деятельности, обладающее собственным уникальным арсеналом средств, при этом способствуя созданию позитивного образа государства за рубежом. Сегодня вопрос межкультурного взаимодействия получил признание и развитие во внешнеполитической деятельности большинства развитых стран. В ХХ в. сформировались принципы, институциональные и документальные основы внешней культурной политики, являющейся самостоятельной величиной в практической деятельности стран.

Истоки отношений России и Франции – двух государств, которые «замыкают» собой Европу с запада и востока, уходят в глубину веков. С начала ХVIII века связи двух стран становятся все более и более стабильными. Отношения между двумя великими державами Европы не всегда были безоблачными. Два государства то сближались, то отдалялись друг от друга под влиянием идеологии, геополитики, экономических и иных факторов.

На сегодняшний день несмотря на то, что Франция присоединилась к Евросоюзу к экономическим антироссийским санкциям, можно с полным основанием можем утверждать, что Францию и Россию уже более трех веков объединяют крепкие узы культурного сотрудничества. С распадом Советского Союза в конце 1991 года и образованием Российской Федерации французско-российские взаимоотношения получили новый импульс в развитии, а это, в свою очередь, способствовало активному взаимодействию двух государств в сфере культурного сотрудничества.

Культура, важнейший канал постоянного диалога между нашими странами и народами. Активное сотрудничество развивается практически во всех областях творческой, артистической и гуманитарной деятельности. Многочисленные фестивали, концерты, спектакли, выставки, кинопоказы, собирающие полные залы в столице и других городах Франции, являются наглядным подтверждением того, что российское искусство по-прежнему вызывает большой интерес и высоко оценивается французами.

Сотрудничество в лингво-культурной сфере является основой для российско-французских отношений. Приоритетными направлениями являются: содействие студенческим контактам, продвижение изучения французского языка в школах, вузах, среди специалистов, поддержка связи между крупными культурными учреждениями, молодыми талантами и способствование научным обменам.

Ключевое значение в развитие внешней культурной политики сыграла именно Россия, которая (будучи СССР) смогла показать всему миру, что сотрудничество в области культуры может оказывать действенное влияние на развитие международного диалога и эффективно способствовать налаживанию отношений между государствами с противоположной политической идеологией и экономической системой.

Именно на начальном этапе становление советской государственности имело место институциональное оформление внешнеполитической культурной модели СССР, происходила разработка главных направлений и форм культурного сотрудничества, последовательно реализуемое на двусторонней и многосторонней основе. Весомый вклад в реализацию культурных инициатив за границей внесло основанное в 1925 году Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС). Даная организация стала первым представителем, отражавшим главные принципы и подходы к участию СССР в системе международного культурного обмена.

Данный этап стал максимально плодотворным для молодого советского государства в культурном аспекте. У Советского Союза появились первые иностранные партнеры, а опыт институционального оформления внешней культурной политики в СССР был применен в процессе создания соответствующих организаций в прочих государствах странах, в первую очередь в Англии.

После распада Советского союза обстановка для развития культуры в новой России оказалась напряженной, неустойчивой, противоречивой, насыщенной крупными перестроечными общественно-политическими и экономическими событиями, особенно в начальный период.

Привычная для русского человека картина мира менялась. Люди десятилетиями ощущали себя носителями передовых идей, участниками великих социальных преобразований, победителями в Великой Отечественной войне, и вдруг оказались на перепутье. Под вопрос поставлен статус великой державы, что вызвало настроения разочарования, исчезала уверенность в завтрашнем дне из-за расшатывания системы социальных обязательств государства, размывались национальные ориентиры, росло социальное расслоение общества, менялись и представления о допустимых нормах поведения. Культура переставала формировать общественное пространство[1].

В условиях рынка приходилось находить новые формы культурной деятельности, проявлять инициативу и настойчивость в решении многих важных задач, совершенствовать стиль и методы работы аппарата Министерств. С начала 2000 г. осуществлялось преобразование государственного управления культурой и формирование новой структуры Министерства культуры. Во многом благодаря этому был достигнут некоторый прогресс в области развития культурной сфере, как внешней, так и внутренней [2].

            В свою очередь, современная концепция культурной дипломатии правительства Французской Республики сформировалась по итогам длительной исторической эволюции в рамках традиционной политики её власти, которая направлена на защиту культурной самобытности и национальных интересов своего государства[3] .

С момента зарождения в Средневековье в форме волевых актов просвещённых монархов, а затем и президентов Французской Республики и даже после учреждения в 1959 г. первого министерства по делам культуры во главе с выдающимся литератором и публицистом Андре Мальро, данная концепция никогда не получала оформления в форме официального программного документа. Это случилось только в 1983 г. при определённых исторических условиях в виде документа под названием «Внешний культурный проект Франции», который был принят правительством социалистической партии.

С этого периода, условно говоря, с точки зрения доктрины можно выделить три основополагающих идеи культурной деятельности Франции за рубежом:

∙          культурное «сияние»,

∙          культурная исключительность,

∙          культурное многообразие [4].

На рубеже ХХ - начале ХХI века российско-французские культурные связи, впитав в себя многовековые традиции, превратились в прочный монолит, состоящий из образования, искусства, литературы и т.д. Две страны вступили в стадию привилегированного партнерства. Это привело к тому, что правительства двух стран объявили 2010 год «перекрестным» Годом России во Франции и Франции в России. Он ознаменовался целым рядом знаменательных событий и мероприятий в самых различных сферах жизни двух держав. Именно данное событие можно считать новым витком культурного сотрудничества рассматриваемых в работе государств.

Главным отличием внешнеполитической культурной модели двух стран является активное использование Францией так называемого фактора «Мягкой силы». Под «мягкой силой» подразумевается способность страны отстаивать свои интересы за счет привлекательности национальной культуры, технологических достижений и дипломатической деятельности – в противовес «жесткой силе», основанной на военном и экономическом давлении. Кроме того, «мягкая сила» вполне совместима с культурной политикой, в отличии от «жесткой».

Согласно последним исследованиям, Франции удалось выбиться в лидеры по использованию «мягкой силы», прежде всего благодаря победе на президентских выборах основателя движения «Вперед!» Эммануэля Макрона. Как отмечается в докладе, президент Франции сумел объединить нацию вокруг «идей глобализма и прогресса» и фактически вытянул страну из состояния длительной социальной депрессии. Несмотря на сохраняющиеся угрозы терактов, Франция с ее выдающимися объектами культурного наследия сохранила прежнюю привлекательность для иностранных туристов. При этом свои позиции в рейтинге «мягкой силы» страна укрепила за счет активной дипломатической деятельности и участия практически во всех крупнейших культурных международных событиях [5].

После прихода к власти нового французского президента 29 мая 2017 года президент России Владимир Путин по приглашению президента Франции Эммануэля Макрона посетил Париж с рабочим визитом. В Версальском дворце лидеры двух стран обсудили двусторонние отношения, что дополнительно подчеркивало важность российско-французского культурного сотрудничества и его влияния на все другие сферы сотрудничества.

«Перекрёстное» сотрудничество России и Франции успешно развивается и в области университетского образования. Об этом свидетельствует около 40 франко-российских программ, выдающих двойные дипломы. Сегодня как минимум каждый третий французский университет имеет побратима в России. Такое стало возможным благодаря сотне договоров на уровне магистратур, которые дают возможность обмена студентами. Совместные образовательные программы объединяют наиболее престижные вузы двух стран, такие как Высшая школа экономики и Университет Париж 1, Московский государственный институт международных отношений и Парижский институт политических наук, Орловский государственный университет и Университет города Реймс и многие другие.

Одной из наиболее самобытных форм внешней культурной политики Франции являются так называемых «культурные сезоны», которые активно используются французским правительством для решения различных задач.

Во-первых, как часть внешней культурной политики культурные сезоны помогают продвижению французского языка и культуры за рубежом, способствуют укреплению культурных связей Франции во всем их многообразии с другими государствами. Все эти меры в итоге направлены на реализацию конечной цели внешней культурной политики – формирование привлекательного, доброжелательного внешнеполитического имиджа Франции за рубежом и укрепление ее авторитета [6].

Культура, давно уже ставшая своеобразным брендом Франции, в этом отношении способна принести весьма ощутимые результаты. Франция всегда вкладывала много сил и средств в распространение своей культуры за рубежом. В основе современной внешней культурной политики лежат три основополагающих идеи[7]:

∙          распространение французской культуры за границей,

∙          поддержка разнообразия культур на планете,

∙          создание условий для знакомства с другими национальными культурами в своей стране.

Стоит так же отметить, что 25 мая 2018 года Министерство культуры Российской Федерации и Министерство культуры Французской Республики подписали Декларацию о намерениях о сотрудничестве в области культурного наследия. Свои подписи под документом поставили главы ведомств — Владимир Мединский и Франсуаз Ниссен.

Подписание российско-французской Декларации о намерениях в области культурного наследия позволит наладить регулярные преподавательские и студенческие обмены, а также обмен опытом и программами для подготовки профессиональных кадров в сфере сохранения, управления устойчивым развитием культурного наследия наших стран.

Согласно положениям документа, федеральные ведомства будут налаживать двустороннее сотрудничество в сфере сохранения архитектурного наследия и совершенствования профессиональной компетентности, связанной с архитектурным наследием. Ведомства также будут стремиться к развитию сотрудничества, обмену опытом и информацией, оказанию технической взаимопомощи и обмену специалистами, совместной организации обучения, проведению семинаров и тренингов в России и Франции. Декларация также предполагает создание комитета, который будет проводить регулярные заседания. В его состав войдут представители двух Министерств.

Исходя из рассмотренного материала, можно сделать вывод о том, что, несмотря на некоторые различия во внешнеполитической культурной модели России и Франции, в области совместного культурного сотрудничества у двух стран много общего. Во многом это стало благородя обширной историческим культурным связям двух народов, а также обширной правовой базе, лежащей в основе данного сотрудничества, которая обеспечивает эффективное проведение таких культурных событий как «Культурные годы Франция-Россия». Так, если 2010 год был перекрестным годом во всех сферах сотрудничества, включая культурный обмен в целом, то 2012 год проходил под знаком языка и литературы. 2013 и 2014 года были посвящены кино, театру и изобразительному искусству. А 2018 год уже был объявлен франко-российским годом языка и литературы.

Французская Республика, эффективно применяя инструментарий внешней культурной политики, на сегодняшний день продолжает сохранять собственную уникальную национальную идентичность и отстаивать национальные интересы, в то время как иные видные в недалеком прошлом культурные центры (к примеру, Германия и Италия) покорно «легли» под американский «каток», который нивелировал особенности национальной культуры. Именно по этой причине, опыт и пример внешнеполитической модели Французской Республики, в первую очередь, за последние несколько десятилетий, представляет очевидный научный, практический и общечеловеческий интерес, в том числе и для Российской Федерации.

В условиях усиления процессов глобализации, а точнее американизации современного мира, проблемы сохранения национальной самобытности и культурного своеобразия каждой цивилизованной страны встают наиболее остро. Такая великая европейская держава, как Франция, несмотря на ослабление своего культурного влияния в мире, пока еще успешно демонстрирует убедительный пример того, как благодаря целенаправленным усилиям государства культура Франции до сих пор остается надежным щитом национального самосознания и фактором духовной сплоченности народа Франции перед натиском американской культуры.

В связи с этим, можно утверждать, что будущее национальной культуры каждой страны во многом зависит от закрепившегося в обществе отношения к человеку и его возможностям творческого участия в преобразовании социальной среды. В этой связи культурная политика Франции, безусловно, является хорошим примером для подражания. А активизация культурного диалога России и Франции на государственном уровне будет только способствовать укреплению дружбы между народами двух стран.

Более того, стоит сказать, что на настоящем этапе российско-французские отношения испытывают потребность в выстраивании устойчивых стратегических ориентиров и целей их развития. Безусловно, использование потенциала экономического сотрудничества выступает в качестве ключевого элемента, но в настоящее время страны находятся в новых условиях, определяемых давлением международных экономических санкций, имеющих в основе явные политические разногласия. Поэтому сегодня скорее происходит наоборот: культурные связи оказывают влияние на политическое взаимодействие между странами, не давая свести это взаимодействие к нулю.

Таким образом, потенциал двустороннего сотрудничества в языковом и культурном плане дает множество возможностей для того, чтобы российско-французский диалог стал движущей силой во взаимоотношениях Москвы с Европой посредством французского посредничества, несмотря на имеющийся спектр серьезных противоречий.

Список использованной литературы:

1. Бутенко И. А. (ред.) Культурная политика России: История и современность: Два взгляда на одну проблему. Москва: Либерея, 1998, - 54-55 с.
2. Зверева Т.В. Внешняя политика современной Франции. М.: Канон+ РООИ Реабилитация. 2014. – 26-27 с.
3. Косенко С. И. «Мягкая сила» как фактор культурной дипломатии Франции // Знание. Понимание. Умение, № 1, 2014.
4. Котенко В.А., Трифонов Ю.Н. Государственная культурная политика РФ и особенности её реализации на современном этапе. // Ученые записки Тамбовского отделения РоСМУ, №6, 2017
5. Кузьмин Е.И. Мир культуры: Международная мозаика: сравнительный анализ культурной политики зарубежных стран. М.: Либерея, 2009, - 207-208 с.
6. Николаева Ю.В. Культурные сезоны как форма внешней культурной политики (на примере России и Франции). // Вестник Санкт-Петербургского государственного института культуры, №12, 2011.
7. Табаринцева-Романова К.М. Культурная политика и дипломатия Европейского союза. Екатеринбург: Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2018. — 84-85 с.

Бахишева Эльвина Рашидовна, магистрант 2 года обучения направления подготовки «Политология» ФГБОУ ВО МГЛУ