[свободная трибуна] Статья: Линия памяти.

[свободная трибуна] Статья: Линия памяти.
приветствует Вас!
Линия памяти
Автор: Лариса ЯГУНКОВА.
<Всё началось тогда, когда на полуслове оборвалась телепрограмма, которую вёл
обозреватель Александр Крутов, и на экране возник набычившийся Ельцин. В глазах
его окаменела ненависть. И, прежде чем до нас дошёл смысл его слов, мы почувствовали
приближение беды. Он заявил, что распускает Верховный Совет РСФСР - главный орган
государственной власти - и вводит прямое президентское правление. Что это значило?
Антиконституционный государственный переворот! Президент нарушил закон. По сути,
он совершил преступление, бросил вызов всей стране. Оскорблены и уязвлены в своих
гражданских чувствах были миллионы людей. Оказалось, что все разговоры о свободе
и демократии - это блеф, в одну минуту были разрушены все моральные и правовые
нормы. И понятно, что ответом на это стало всенародное возмущение. Тысячи людей
в тот же вечер устремились к Дому Советов, чтобы поддержать и, если понадобится,
защитить Верховный Совет. Как можно было остаться в стороне?..>
С ЭТОГО НАЧИНАЕТСЯ наша беседа в маленькой уютной квартире Галины Васильевны
Рябухиной. За окном такое же осеннее ненастье, как двадцать лет назад, - не лучшее
время, чтобы нести круглосуточную вахту под открытым небом. В доме и то зябко
- отопительный сезон ещё не начался. Согреваемся горячим чаем. В гостях у Галины
Васильевны <боевая подруга> Алла Павловна Чернобай. Сроднила и подружила их та
самая двадцатидневная вахта у Дома Советов. За двадцать прошедших лет они не
изменили своим убеждениям и готовы вновь отстаивать их даже ценой жизни. Но жизни-то
их вроде бы ничего теперь не угрожает: всё как бы утряслось, устаканилось, на
старости лет можно спокойно попить чайку.
Выросли внуки Галины Васильевны - их судьбу надеялась она изменить, когда шла
к Дому Советов. Сегодня они - все пятеро - живут по рыночным законам, а как иначе?
Всё благосостояние молодых держится на квартирах, оставленных в наследство стариками,
- спасибо, Советская власть обеспечила тех бесплатно. А помимо того - кредиты,
ипотека, счета, счета, счета: Растёт стоимость электричества, воды, газа, а стало
быть, товаров и услуг. О бесплатной медицине надо забыть. Отдых сводится к неделе,
но зато в Турции или в Тунисе. Нет, всё-таки провидцем был советский поэт, написавший
<не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна>. Зачем этот берег турецкий,
когда есть свои черноморские берега? Не такой жизни хотела Галина Васильевна
для своих внуков: они могли жить в огромной, богатой, самодостаточной стране,
в здоровом процветающем обществе - при социализме. Бесплатно учиться, бесплатно
лечиться, а главное, жить и трудиться на благо Отечества, не замыкаясь в узком
домашнем мирке, обогащая свою душу теми сокровищами, которые выработало человечество.
Галина Васильевна раскрывает старые альбомы. Это отнюдь не семейные фотографии:
на всех пламенеют красные флаги. Это народные шествия, митинги, пикеты. Нет,
всё началось много раньше, чем озверевший Ельцин замахнулся на Советскую Конституцию,
которая к тому времени вошла в жёсткое противоречие с рыночной экономикой, предписанной
стране. Начало положил контрреволюционный переворот августа 1991 года. Широкое
протестное движение развернулось той же осенью. Следующий год прошёл под знаком
народных выступлений. И каждое из них власть старалась подавить самыми жестокими
мерами. В ход шли милицейские дубинки, водомёты и даже слезоточивый газ. Это
был настоящий террор.
Особенно ненавистны были власти памятные даты советского календаря: не согласных
с проводимой политикой зверски избивали в 1992 году - 23 февраля на Тверской,
в ночь на 22 июня - в Останкине, в тот же день - на площади Рижского вокзала.
1 и 9 мая, 7 ноября демонстранты проходили сквозь кордоны до зубов вооружённых
омоновцев. А в 1993 году первомайская демонстрация была остановлена на Ленинском
проспекте, у Калужских ворот, избита, облита пеной из пожарных огнетушителей.
Среди пострадавших были не только раненые, но и убитые.
Свидетелями и участниками всех этих событий стали мои собеседницы, и потому первый
вопрос напрашивался сам собой:
- Выступив на защиту Верховного Совета РСФСР, вы понимали, что власть не остановится
перед репрессиями? Не однажды столкнувшись с омоновскими щитами, вы не испытывали
страха?
- Конечно, - отвечает Галина Васильевна, - мы знали, на что способны ельцинская
милиция и ОМОН, подогреваемые обещанием чинов и денег. Потому и пошли к Дому
Советов, чтобы защитить от насилия депутатов. Но мы были мирные граждане и хотели,
чтобы правда восторжествовала законным путём. Тем более что Конституционный суд
РФ заявил о неправомочности ельцинского указа. Здесь были люди разных убеждений,
разных возрастов и профессий, но всех их привело возмущение произволом узурпатора,
готового захватить власть. Мы понимали, что он опирается на поддержку международных
картелей и Россия только разменная монета в их грязной финансовой игре. Нашему
Отечеству грозила опасность быть порабощённым и уничтоженным - нельзя было этого
допустить. Нет, страха мы не испытывали - чувствовали только серьёзность и значительность
момента: на наших глазах творилась история.
- В самом деле, среди защитников Дома Советов было множество людей, особенно
молодых, которые пришли, чтобы <делать историю>. Откуда эта уверенность, что
история пойдёт тем путём, который вы ей предначертали?
- То есть вперёд, не вспять? Ну прежде всего мы верили да и сейчас верим в прогресс.
Социализм - новая стадия развития человечества, раскрывающая перед людьми огромные
возможности во всех областях - политической, экономической, творческой, нравственной.
Как можно от этого отказаться, чтобы очутиться на задворках капиталистического
мира? И потом, у Дома Советов мы были окружены замечательными людьми, которые
думали точно так же. Вместе мы представляли реальную силу. День ото дня нас становилось
всё больше. На поддержку съезжались люди из других городов России, из бывших
советских республик: с Украины, из Прибалтики и Приднестровья, даже с Дальнего
Востока. Разбивали палатки на площадке за Домом Советов, чтобы круглосуточно
нести вахту. Разжигали костры, готовили еду и вели нескончаемые беседы о судьбе
Родины. Бывали и споры - как без этого, но никаких ссор и, упаси бог, драк. Провокаторов
быстро вычисляли и прогоняли.
Мы были, что называется, на подхвате - составляли списки, собирали деньги, закупали
продукты. Надо сказать, к огоньку прибивались самые разные люди, в том числе
и бездомные, которым просто нечего было есть. Их кормили и мягко выпроваживали.
В лагере не было бомжей. Другое дело, если человек нуждался в помощи. Помню одну
женщину с маленькой девочкой: они очень бедствовали, оказавшись в Москве, а денег
на обратный билет не хватало. Им собрали эти деньги и отправили на родину, чуть
ли не в Сибирь.
- Как складывался ваш личный распорядок времени в те дни?
- Скорее ночи, - отвечает Алла Павловна Чернобай. - Я тогда работала (инженером-
электромехаником) и могла приходить к Дому Советов только после работы. У нас
тут сложилась, как говорится, своя компания, замечатель-ные женщины-патриотки.
Мы знали друг друга только по именам - фамилий не спрашивали, о семейном положении
не распространялись. Семьи были у всех, и мы буквально разрывались на части.
Например, мы с мамой ухаживали за тяжело больным дядей. После ночной вахты с
первым троллейбусом я возвращалась домой, чтобы помочь маме покормить и обиходить
его, а потом бежала на работу и, надо сказать, ни разу не опоздала. А вечером
по велению сердца снова устремлялась на Красную Пресню. Там кипела очень яркая
и содержательная гражданская жизнь. С трибуны Дома Советов выступали интереснейшие
люди: депутаты, писатели, философы, артисты. А иногда давали целые концерты:
перед нами выступали известные хоры, ансамбли, солисты. Казалось, на нашей стороне
всё культурное сообщество. И даже в голову не приходило, что некие <деятели искусств>
пышут ненавистью к нам, а значит, и ко мне, Алле Чернобай, лично, и взывают к
Ельцину: <Раздавите гадину!>
- А когда вы почувствовали приближение опасности?
- Когда площадь возле Дома Советов оцепили колючей проволокой, выставили воинское
заграждение и все мы оказались в концлагере. В здании отключили свет и воду,
и к вечеру всё вокруг погрузилось в темноту, только костры горели возле палаток.
Сначала людей ещё выпускали в город, но обратно уже никого не впускали. Потом
перестали и выпускать. Погода испортилась, сильно похолодало, пошли дожди. Люди
мёрзли в палатках, простужались, болели. Нужны были лекарства, тёплая одежда
и одеяла. И главное - еда. Однажды мы с мамой еле пробились к своим через оцепление
- мы несли продукты. Но обратно нас уже не выпустили. Ночевали мы в отдельно
стоявшем блоке охраны - там был спортивный зал. Здесь прятались от холода сотни
людей. А сколько ещё народу оставалось на площади! Они готовы были послужить
живым щитом для депутатов. Но кто же мог подумать, что по безоружным людям ударят
из пушек?
Эти дни за колючей проволокой вспоминаются мне как своего рода момент истины.
Все ограничения внутри оцепления были сняты, все пропуска отменены - мы могли
свободно входить в здание, присутствовать на заседаниях Верховного Совета, общаться
с депутатами. И когда 2 октября неожиданно возобновилась подача света и воды,
мы принялись по-хозяйски наводить порядок - как в своём доме. А на другой день,
между тремя и четырьмя часами, все кинулись к окнам, выходившим на набережную,
- к нам пробивалась многотысячная колонна демонстрантов. На подходе к Дому Советов
их обстреляли шариковыми пулями. Говорят, стреляли и боевыми. Но рассеять колонну
не удалось. Я смотрела из окна, как демонстранты растаскивают колючую проволоку,
и плакала: у меня было такое чувство, будто меня вызволили из фашистского концлагеря.
- Мы торжествовали победу, а в Останкине уже шёл расстрел наших товарищей, -
вступает в разговор Галина Васильевна. - В сумерках оттуда повезли раненых. Не
знаю, кто дал такую команду. Их заносили в 20-й подъезд. Я составляла списки,
а потом записывала номера машин <скорой помощи>. Понятно было, что безоружные
люди стали жертвой заранее обдуманного заговора. Как потом выяснилось, сигналом
к расстрелу послужил взрыв светошумовой гранаты, брошенной провокатором.
Ночевать мы остались в том же 20-м подъезде. Под утро, ещё затемно, к нам в подъезд
пришёл начальник охраны Дома Советов, перешедшей на сторону депутатов, Юрий Александрович
Пименов. Голова у него была перевязана - его уже избили какие-то негодяи. Он
приказал, чтобы женщины немедленно и безо всяких возражений расходились по домам.
И так это было сказано, что мы не могли ослушаться. Больше я его не видела: он
остался на своём посту и погиб мученической смертью от рук ельцинских палачей.
- Ну а мы с мамой, переночевав наверху, проснулись от страшного орудийного грохота,
- ведёт дальше эту трагическую хронику Алла Павловна. - Стены дрожали, это была
настоящая война. Кинулись вниз, а бэтээры уже утюжили площадь перед зданием.
Палатку, в которой ночевали наши знакомые ребята, приехавшие на защиту Верховного
Совета из Калмыкии, раздавили. Погибли прекрасные ребята. Одного мальчика мы
видели потом - окровавленного, истерзанного, единственного уцелевшего. Люди метались
по площади, а их поливали пулемётным огнём. Едва мы успели через ворота забежать
в блок охраны, как они захлопнулись - снаружи отчаянно стучали, но открыть их
мы не могли. Орудийная канонада то смолкала, то усиливалась. Оставалось только
ждать и молиться. Неизвестно откуда появились какие-то молодые люди, стали всех
пересчитывать и строить в отряды. За последние дни нас уже не раз пересчитывали
и строили непонятно зачем. Оказалось, всех строем поведут на выход подземным
ходом. Спустились по лестницам и долго ходили в полной темноте со свечками в
руках, как потом выяснилось, кругами. Это был настоящий лабиринт. Наконец у железной
двери желающим предложили выйти: мол, вы на площади Киевского вокзала. Мы обрадовались:
метро! Несколько человек подались к выходу. Нас выпустили в какой-то коридорчик,
и дверь за нами захлопнулась. За поворотом обнаружили лестницу, поднялись и:
оказались в вестибюле Дома Советов. Перебитые вдребезги стёкла, кровь на полу,
но трупов нет - успели убрать. Канонада продолжалась. Ничего не оставалось, как
снова подняться в Белый зал. Он служил хорошим укрытием - там не было окон. Сюда
собрались все застигнутые обстрелом. Электричества не было - горели свечи и фонарики.
Мы были свидетелями последнего часа Верховного Совета, видели, как Хасбулатов
прощался с депутатами - со многими за руку и каждому говорил несколько слов.
Держался он мужественно: <Спасибо за всё: Простите, если я кого-то обидел>. Депутаты
стали прощаться как перед смертью. И тут появилась <Альфа>:
- В телевизионном фильме Евгения Кириченко <Чёрный октябрь> <Белого дома> командир
<Альфы> Геннадий Зайцев говорил, что его спецподразделение направлялось в Дом
Советов с твёрдым намерением не допустить кровопролития. И это в то время, когда
сотни людей уже погибли и продолжали погибать. Что это - неосведомлённость или
лицемерие?
- Мы думаем, перед <Альфой> была поставлена задача: не допустить гибели депутатов.
Ведь это был бы мировой скандал. И действительно, ни один депутат Верховного
Совета не погиб. О гибели депутата Моссовета Краюшкина постарались забыть - он
разделил участь сотен москвичей, вышедших поддержать Верховный Совет. <Альфа>
выполняла свою локальную задачу, и только. Нас выпустили вместе с депутатами
через главный подъезд, выходящий на набережную Москвы-реки, и приказали дожидаться
автобусов. Всё кругом было оцеплено автоматчиками. Ждали до самой темноты, прячась
за парапет. Постоянно шла стрельба, то приближаясь, то удаляясь. И вдруг над
нашими головами полетели трассирующие пули - розовенькие такие, их хорошо было
видно. Кто-то крикнул: <Бежим!> - и мы побежали, но сразу наткнулись на автоматчика:
<Назад!> Уже в полной темноте добрались до первого жилого дома, кинулись в подъезд,
а там снова автоматчик: <Вон отсюда! Застрелю!> Могу уверенно сказать, меня спасла
моя 70-летняя мама. У неё был какой-то особый дар разговаривать с людьми. Она
начала его уговаривать: <Сынок, за что же ты меня, бабку старую, убить хочешь?>
А он ей: <Вы все бандиты!> Всё-таки она его уговорила, и он пропустил нас через
подъезд во двор. Там мы укрылись в битком набитом подвале. Стрельба продолжалась,
страшно было высунуться. Но мама сказала: <Надо уходить>. Пошли дворами, сразу
напоролись на автоматчиков. Мама шла первой. Подходила к ним, уговаривала, и
они нас пропускали. Мы шли, как по минному полю, мама не могла быстро ходить,
а вслед нам кричали: <Быстрее, быстрее, так растак, чего вы тянетесь?!>
Через дворы вышли в район метро <Улица 1905 года> и оказались возле редакции
<Московского комсомольца>. Тут мы увидели бейтаровцев, о которых уже были наслышаны
в наших скитаниях по подвалам и дворам. Все как на подбор, молодые, рослые ребята,
с оружием, в тёмно-синих спортивных костюмах, тёмных жилетах и белых кроссовках
- словом, красавцы. Видимо, они охраняли здание редакции. А с ними - какой разговор?
Нас выручил неизвестно откуда взявшийся <москвичок>. Они на него переключились,
и мы пробежали незамеченными.
Вышли на пересечение со Звенигородским шоссе, а там два милиционера: <Вы чего
тут шляетесь?> Мама и их уговорила: <Заблудились, не знаем, как пройти к метро>.
- <Идите до Беговой>. Вот так выбрались из этого ада...
- Самое страшное в этих событиях то, что армия и милиция не поддержали народное
восстание, напротив, с точностью выполнили все злодейские приказы командования.
А ведь прошло всего два года после контрреволюционного переворота. Конечно, процесс
разложения Вооружённых Сил начался много раньше. Идея защиты Родины и народа
от года к году теряла смысл и значение. Вспомните: служба в армии с некоторых
пор была уже не делом чести, а неприятной повинностью. Уголовщина потихоньку
внедрялась в армейские ряды. Дедовщина стала позором и проклятьем Советской Армии.
Как вышло, что её не пресекли в корне? Тысячи писем от возмущённых матерей шли
к военкомам, но генералы пожимали плечами: <Армия не институт благородных девиц>.
А когда были посеяны семена зла, то из них вырос чёрный бурьян измены. Армия
предала народ, не защитила его от взбесившихся политиканов. И более того, жестоко
расправилась с народом, когда он попробовал отстоять свою честь и независимость.
Отдельные герои, такие, как капитан-лейтенант Игорь Остапенко, устремившийся
со своими морскими пехотинцами из Подмосковья на выручку Верховному Совету, были
уничтожены нарядами карателей - таких же военнослужащих. Как вы пережили это?
Как удалось выстоять и сохранить веру в жизнь, в наши идеалы?
- Только опираясь друг на друга, находя утешение и надежду в человеческой доброте,
всё в той же готовности к самопожертвованию, - говорит Галина Васильевна. - Ещё
шла снайперская стрельба в районе Красной Пресни, а мы, группа женщин, участниц
обороны Дома Советов, собрались у Музея В.И. Ленина, разбились на тройки и пошли
по всем больницам, сколько их ни есть в Москве. Справок по телефону нам никто
не давал, узнавали всё на месте, действовали на свой страх и риск. В больничных
покоях встречались с родными и близкими пострадавших, объединялись с ними - так
и выяснили, где лежат раненые. Распределили обязанности. Скажем, Ирина Алексеевна
ходила в 59-ю больницу, Аграфена Алексеевна - в 20-ю и 40-ю, Анна Александровна
- в Институт имени Склифосовского. Я не все фамилии знаю, мы тогда действовали
конспиративно. Были среди нас женщины из Подмосковья, бидонами привозили для
раненых козье молоко, рюкзаками - морковь, свёклу, яблоки. Три поезда встретили
мы из Волгограда - оттуда нам присылали посылки. Раненым нужны были питание,
лекарства, кровь. Только большая организованная работа могла дать серьёзные результаты.
Первыми организаторами стали коммунисты Виктор Мовчан и Евгений Доровин, впоследствии
член ЦК КПРФ. Ему выпала честь стать председателем нашего Комитета памяти трагических
событий сентября-октября 1993 года в городе Москве. Его заместителем и правой
рукой стал коммунист Николай Аргунов, отдавший много сил и времени этому доброму
делу. Постоянно помогала нашему комитету крепнущая год от года КПРФ. На протяжении
20 лет мы оказывали адресную поддержку десяткам людей, многих буквально поставили
на ноги, вернули их к полноценной жизни, а кроме того, оплатили учёбу в институтах
детям погибших. Сейчас почти все они стали взрослыми, получили профессию, ушли
в большую жизнь. Передо мной недавние свадебные фотографии красавиц-невест. Это
дочери Юрия Пименова и Андрея Денискина, оставшихся верными воинскому и гражданскому
долгу и за это зверски убитых.
На обороте трогательные надписи: <Спасибо, что столько сделали для нас, мы вас
никогда не забудем!> И нам тоже никогда не забыть этих девочек, не забыть дочерей
Сергея Зотова, вытаскивавшего раненых из-под ураганного огня в Останкине, сына
Юрия Шалимова, пытавшегося гранатой остановить бэтээр на подступах к баррикаде,
детей Анатолия Сурского и Михаила Челышева, героев обороны Дома Советов. На глазах
у нас до сих пор самые младшие - Катюша, увидевшая белый свет через два месяца
после гибели своего отца Станислава Хайбулина, Ирочка и Алёша, родившиеся уже
после гибели своих старших братьев Юры Пескова и Серёжи Кузьмина. Жизнь продолжается,
а какой она будет - теперь уже во многом зависит от этих детей.
Не могу забыть одного мальчика четырнадцати лет, к которому я ходила в больницу.
У него было тяжёлое ранение - пуля выбила 15 сантиметров икроножной мышцы. Я
спросила у него: <Колюшка, как же это случилось? Ты гулял в Останкине или побежал
посмотреть, как стреляют?> Он ответил: <Я бы посмотрел и по телевизору. Нет,
я пошёл защищать своё будущее>.

С уважением
Нина.