[svoboda] Правда ли, что свобода принесла России лишь беды? ("American Enterpris
Часть 1
Леон Арон (Leon Aron)
Критиковать предшественников - излюбленное занятие российских лидеров. Однако,
осуждая 'хаос девяностых', путинский режим, похоже, преследует и другую цель
- опорочить саму идею свободы. В первой части данной статьи мы проанализируем
тезис о том, что именно демократическая революция якобы является причиной
экономических неурядиц, постигших Россию. Во второй части мы проверим обоснованность
другого утверждения: что ельцинская эпоха не принесла стране ничего,
кроме 'хаоса'.
'Русское правительство, как обратное провидение, устраивает к лучшему не будущее,
но прошедшее'. - Александр Герцен [1]
Для российской, и особенно советской политической традиции весьма характерно
такое явление: правитель, пришедший к власти, старается принизить заслуги своего
предшественника. Взбираясь по лестнице власти, будущие обитатели Кремля обязаны
проявлять беспрекословную лояльность по отношению к действующему лидеру
- без этого карьерного успеха им не видать. Но оказавшись у власти, новый хозяин
Кремля укрепляет собственный авторитет, дистанцируясь от предыдущего главы
государства. Наряду со слабостью политических институтов страны, подрывающей
легитимность передачи полномочий, результатом подобных 'разоблачений' практически
неизбежно становится персонификация власти - каждый лидер старается изменить
политическую, социальную и экономическую систему по собственному усмотрению.
Поэтому российская и - опять же и в особенности - советская история напоминает
череду различных режимов личной власти: порой даже кажется, что речь идет
о разных государствах под одним и тем же названием.
Таким образом, на первый взгляд в инвективах сегодняшнего Кремля в адрес эпохи
1992-1999 гг., которая изображается как полная катастрофа, нет ничего необычного.
Утверждается, что в эти годы страну необоснованно и злонамеренно унижали, что
она превратилась в 'несостоятельное государство', и, самое главное, в обществе
воцарился 'хаос'.[2] Эту беспрерывно навязываемую аргументацию подхватили не
только многие российские публицисты, быстро вспомнившие о приобретенных в
советское время навыках 'соответствия линии партии', но и некоторые ведущие западные
СМИ, обозреватели и эксперты.[3] Похоже их явно не волнует такой 'нюанс':
в этом случае экономический бум должен был родиться непосредственно из предполагаемых
катастроф предыдущих лет - в полном вооружении и доспехах, как Афина
из головы Зевса.[4]
При всем соответствии национальным традициям пропагандистская кампания относительно
'эпохи хаоса' имеет некоторые черты, не вписывающиеся в рамки обычной
модели. Во-первых, президент Владимир Путин пользовался - и до сих пор пользуется
- большой популярностью в обществе, поэтому ему нет нужды укреплять собственную
легитимность в ущерб предшественнику. 1990-е гг. отличались беспрецедентным по
российским, и тем более советским, меркам масштабом и накалом критики в
адрес властей (в газетах, по телевидению, в парламенте). Все многочисленные язвы
ельцинского режима - как подлинные, так и воображаемые - уже в то время
были обнаружены и вытащены на свет божий. Более того, по мнению ряда российских
социологов, своей популярностью Путин во многом обязан тому, что он просто
не похож на 'позднего' Ельцина - крайне немощного, зачастую нетрезвого, чье поведение
на публике отличалось все большей непредсказуемостью и абсурдностью.
Таким образом, раздувание вполне реальных просчетов и тягот ельцинской эпохи
вряд ли могло ухудшить ее восприятие обществом - дальше было уже просто некуда.
Вероятное объяснение состоит в том, что повторяемый, словно мантра, тезис о 'хаосе'
преследует куда более серьезную цель. В России прошлое часто используется
как инструмент, призванный повлиять на настоящее и будущее. В данном случае Кремль
надеется, что осуждение эпохи девяностых поможет ему успешно преодолеть
трудности предстоящей передачи власти (или риски, которые возникнут, если Путин
решит переписать конституцию и баллотироваться на третий срок), а также,
что еще важнее, задать направление будущего развития страны. Никто ведь не спорит,
что в 1990-х в России царила беспрецедентная в истории - разве что за
исключением девяти месяцев между февралем и ноябрем 1917 г. - степень свободы.
Идеологическая платформа посткоммунистического режима столь же очевидна.
Как выразился один из ведущих российских политологов, она основывалась на двух
'простых идеях': 'первая из них состояла в том, что личная свобода - это
основа процветания любого современного государства, а вторая исходила из утверждения,
что у России нет иного пути, кроме следования западной модели развития'.[5]
Именно эту идеологию и эту модель нынешний режим, судя по всему, пытается заклеймить
с помощью клише о 'хаосе'. Если период наибольшей свободы в российской
истории не породил ничего, кроме нищеты и беспорядка, значит, демократия стране
в принципе не подходит. Следовательно, необходима путинская протоавторитарная
'суверенная демократия' и 'властная вертикаль', в рамках которой исполнительная
власть контролирует другие ветви власти и важнейшие отрасли промышленности
(а то и просто владеет их ключевыми активами).
В свете столь важных последствий истинность аргумента о 'хаосе' заслуживает проверки.
В частности, необходимо установить, во-первых, действительно ли главной
причиной 'хаоса' стали либерализация экономики и демократизация, и, во-вторых,
действительно ли 1990-е гг. были исключительно периодом хаоса.
Где искать корни 'хаоса'?
К середине 1980-х СССР представлял собой 'нищую сверхдержаву' (именно так был
озаглавлен отличный научно-популярный труд о советской экономике, вышедший
в 1990 г.), или, как по слухам выразился германский канцлер Гельмут Шмидт после
визита в Москву еще в 1970-х, 'Верхнюю Вольту с ядерными ракетами'.[6]
Стратегический ядерный паритет с Соединенными Штатами, первое место в мире по
численности вооруженных сил, добыче угля и выплавке стали, большее количество
танков в армии, чем у всех остальных стран вместе взятых - все это было достигнуто
ценой невероятного самопожертвования, гигантских расходов, и экологической
катастрофы. Миллионы заключенных погибли от непосильного труда, строя города,
заводы, плотины ГЭС, добывая уголь, алмазы и золото. Ради финансирования
индустриализации колхозную деревню ограбили дочиста, морили голодом, и в конце
концов она сильно обезлюдела.
К середине восьмидесятых потенциал экстенсивного развития экономики - когда рост
достигается за счет практически неисчерпаемых трудовых ресурсов и сырьевых
богатств - был почти исчерпан. Необходимость радикальной модернизации и реструктуризации
народного хозяйства, очевидная еще с начала 1960-х, с каждым годом
промедления становилась все актуальнее, а расходы на подобную перестройку - все
больше. Однако советское руководство, скованное по рукам и ногам догмами
марксизма -ленинизма и жесткими рамками сталинской государственности, было не
в состоянии реформировать эту гротескную систему, где распределение ресурсов
и цены диктовала политика и идеология, где в отношениях между экономическими
субъектами и их отношениях с государством господствовал бартер, а не денежные
расчеты, где отсутствовали реальные стимулы для усердной и эффективной работы,
где затраты труда и ресурсов на единицу выпускаемой продукции на порядок
превышали аналогичные показатели на Западе, а ручной труд использовался в таких
масштабах, каких на Западе не знали с довоенных времен.
'Самоедская' экономика
В рамах экономической системы, которую публицисты в эпоху гласности окрестили
'самоедской' миллионы работников и сотни миллиардов рублей были задействованы
в 'затратном' производстве низкокачественной продукции, не находившей покупателя
- от обуви и трикотажа (так, почти 11 миллионов квадратных футов тканей,
изготовленных в 1986-87 г., залеживались на складах, не находя спроса [7]), до
гигантских и необычайно дорогих комбайнов 'Дон', которые через полгода выходили
из строя, так что ни один колхоз не желал их брать, даже бесплатно.[8] По оценкам,
до 30% рабочего времени и сырья в стране растрачивались впустую, а 'избыточные'
трудовые ресурсы достигали 25% от общей численности работников - эти люди производили
никому не нужную продукцию или использовались неэффективно: по несколько
человек выполняли работу, которую мог бы сделать один.[9] Позднее постсоветской
России придется расходовать до 39% ВВП на субсидирование нерентабельных
предприятий, доставшихся ей в наследство от СССР.[10]
Из 600000 объектов, сооружавшихся в СССР, до 75% представляли собой 'долгострой'
- из-за дефицита рабочей силы и материалов строительство затягивалось на
годы, а то и десятилетия. Тем не менее каждый год принималось решение о тысячах
новых строительных проектов - при том, что объем незавершенных работ и
без того в три раза превышал возможности промышленности стройматериалов.[11]
Кроме того, хотя сотни тысяч врачей, инженеров, физиков-ядерщиков и вузовских
преподавателей регулярно отправлялись 'на картошку', до трети урожая зерновых
и картофеля оставалось гнить на полях или терялось при транспортировке в
элеваторы и на овощебазы. Большинство колхозов были убыточны, к 1987 г. их совокупная
задолженность государству составляла 140 миллиардов рублей (примерно
17% от ВВП).[12] Год за годом при осуществлении гигантских ирригационных проектов
затапливались миллионы акров плодородных земель; экосистемам рек и морей
наносился катастрофический ущерб.[13]
'Нефть в обмен на продовольствие'
Темпы роста ВВП, в котором немалую долю составляли эти ненужные, а то и вредные
'производства', с конца 1970-х стабильно падали. По качеству практически
всех видов продукции, за исключением передовой военной и авиакосмической техники,
СССР все больше отставал от Запада. Николай Рыжков, назначенный при Горбачеве
премьер-министром, с ошеломлением обнаружил, что страна ввозит все - от 'зерна
и колготок' до станков, а половина химической, 80% легкой и пищевой промышленности
работает на импортном оборудовании.[14]
Сельское хозяйство так и не оправилось от ран, нанесенных в ходе зверской сталинской
'коллективизации', которая по сути превратила крестьян в государственных
крепостных. Страна, обладавшая крупнейшими в мире площадями плодороднейших черноземов,
и занимавшая до 1917 г. одно из первых мест по экспорту сельхозпродукции,
теперь была не в состоянии себя прокормить, и каждый год импортировала десятки
миллионов тонн зерна - из него выпекалась каждая третья буханка хлеба.[15]
После резкого повышения цен на нефть в начале 1970-х СССР фактически получил
возможность обменивать энергоносители на современные технологии, продукты питания
и потребительские товары.[16] Однако в 1985-1986 гг. средняя цена на баррель
нефти снизилась с 40 до 20 долларов (в ценах 2000 г.). Этот процесс продолжился
и в девяностые: к 1998 г. нефтяная цена снизилась до 13,6 долларов за баррель,
и лишь в следующем году начала увеличиваться, достигнув 18,4 долларов.[17]
Кризис бытовых условий
В 1990 г. СССР по среднедушевому объему потребления занимал 77 место в мире.[18]
Чтобы купить молоко или яйца, приходилось часами стоять в очередях. В большинстве
городов мясо поступало в продажу лишь дважды в год, накануне главных советских
праздников - 7 ноября и 1 мая. Во многих крупных городах, например в Кирове
на северо-западе России, людям выдавали талоны на покупку 900 граммов (менее
двух фунтов) почти несъедобной колбасы в месяц.[19] Месячная норма на масло
составляла 400 грамм.[20] За пределами Москвы и Ленинграда дети вырастали, ни
разу не попробовав бифштекса, обычного сыра (в продаже был только плавленый),
апельсинов или бананов. К лету 1989 г. из 211 'основных продуктов питания' в
продажу регулярно поступали лишь 23.[21]
К 1988 г. вечные очереди становились все длиннее, а товаров на прилавках оставалось
все меньше.[22] В древнем российском городе Костроме, чтобы купить в
универмаге детское мыло, родители должны были показать штамп в паспорте, удостоверяющий,
что у них действительно есть ребенок моложе трех лет.[23] Летом
1989 г. в письме в популярный журнал 'Огонек' читатель рассказывал, что раз в
три месяца получает по талонам две пачки стирального порошка, один кусок
хозяйственного и один кусок обычного мыла.[24] Тем же летом, когда шахтеры Кузбасса
забастовали, среди требований стачечников значились выдача полотенец
и 800 грамм мыла, чтобы мыться после смены. Свой репортаж из Кузбасса советский
журналист закончил словами: 'Нет ни мясных консервов, ни мыла, ни денег
- и в ближайшее время не будет. Что делать? Только одно: нужно, чтобы нищета
и отчаянье сменились надеждой'.[26]
Бедность: в 1988 г. ежемесячный доход 43 миллионов человек, или 17% населения
СССР, лишь на пять рублей превышал официальный уровень бедности - 75 рублей
(на черном рынке за них в то время давали 7,5 долларов).[27] Треть пенсионеров
в городах и 80% на селе получали в месяц 60 рублей или меньше.[28] В целом
до 80 миллионов человек (почти треть граждан СССР) получали менее 100 рублей
в месяц и, как отмечалось в одной советской газете, 'едва сводили концы с
концами'.[29] И вот какое 'наследство' получила Россия от СССР: по данным Федеральной
службы государственной статистики, в 1992 г. доходы 49 миллионов
человек (34% населения) были ниже официального 'прожиточного минимума'.[30] К
1995 г. их количество сократится до 25% населения.[31]
Образование и здравоохранение: Как отмечалось в докладе председателя Госкомобразования,
в половине советских школ отсутствовало центральное отопление, водопровод,
а туалеты располагались во дворе.[32] Шестая часть больничных койкомест (всего
571000) располагалась в корпусах без водопровода;[33] 19 % советских больниц
не имели центрального отопления; в 49% - не было водопровода; в 45% - туалеты
располагались на улице.[34] В дефиците были даже элементарные лекарства и
медицинские принадлежности, в том числе аспирин, медицинский спирт, скальпели,
резиновые перчатки, кетгут и марля. Одноразовые шприцы были редкостью. В
начале 1989 г. потребность в таких шприцах составляла 3 миллиарда штук, а в наличии
было всего 50 миллионов. Первый - по крайней мере, по официальным данным
- случай массового заражения СПИДом в СССР произошел весной 1989 г. в детских
больницах Элисты и Волгограда (городов на юго-востоке России): причиной стало
многократное использование иголок для шприцев.[36] Детская смертность в стране
была выше, чем на Барбадосе, Маврикии и в Объединенных Арабских Эмиратах.[37]
Жилье: У ста миллионов (более трети) советских граждан жилищные условия не соответствовали
даже заниженным официальным 'санитарным нормам': 9 квадратных
метров (менее 100 квадратных футов) на человека.[38] В Москве в очереди на новое
жилье, чья площадь этим нормам соответствовала, стояло почти 400000 семей;
в Ленинграде - почти 300000.[39] Сплошь и рядом целая семья - часто из трех поколений
- ютилась в одной комнате в коммунальной квартире, деля кухню и санузел
с несколькими другими семьями. У 15% населения своего жилья не было: они жили
в общежитиях, бараках и полуподвалах, или снимали комнату.[40] Людям приходилось
годами, а то и десятилетиями ждать установки телефона: в России он был лишь у
20% семей.[41] По протяженности асфальтированных дорог весь СССР уступал
штату Огайо.[42]
Нравственный кризис: В стране воцарялись безнадежность и цинизм. Коррупция и
воровство государственного имущества приобрели повсеместный характер: алкоголизм
и аборты достигли беспрецедентного масштаба.[43] 'Страна спивалась, - пишет Рыжков.
- Пили везде. До работы. После работы. В обкомах и райкомах. На стройплощадках
и в цехах'.[44] С 1958 по 1984 г. производство водки удвоилось [45] (алкоголь
был вторым по величине - после нефти - источником поступлений в бюджет: они
достигали 12-13% от совокупных доходов государства [46]). В 1987 г. в вытрезвители
попало 15 миллионов человек, а до 20% умерших в стране погибли от алкоголизма.[47]
С 1964 по 1980 г. средняя продолжительность жизни мужчин в СССР сократилась с
67 до 62 лет.[48]
От кризиса к свободному падению: 1990-91 гг.
К 1990 г. проводившаяся Михаилом Горбачевым политика либерализации подорвала
две главные опоры советской экономики: полицейский контроль и власть КПСС.
В течение 60 лет именно 'органы' и партия не давали этой абсурдной системе развалиться,
и заставляли ее работать с помощью кнута и пряника - страха и перспективы
номенклатурных привилегий. Однако в отличие от коллег из бывших стран Варшавского
договора, советская 'перестроечная' команда не смогла преодолеть идеологические
табу и осуществить радикальные реформы.
Вместо этого, в рамках ужасающе неграмотной экономической политики, проводившейся
с 1987 г., госпредприятиям было разрешено самостоятельно устанавливать
зарплату работникам и цены на продукцию - при том, что государство по-прежнему
снабжало их сырьем и выдавало субсидии. Директора, естественно, начали повышать
зарплаты и цены. Кроме того, 'счет', накопившийся за десятилетия пренебрежения
и 'экономии' на стариках, инвалидах, бедных слоях населения, был вдруг предъявлен
к оплате: депутаты 'нового призыва', избранные в состав союзного, республиканских
и местных Советов, требовали улучшить положение своих избирателей. Правительство
отреагировало единственно возможным в тот момент способом: для выплаты увеличенных
пособий и пенсий оно запустило печатный станок.[49]
Произошел взрывной рост денежной массы: в оборот были вброшены триллионы рублей,
не обеспеченных товарами. Началась инфляция, превращавшая сбережения людей
в бесполезные бумажки. В те дни москвичи шутили: один фунт стерлингов теперь
стоит фунт рублей. Одновременно возник гигантский - и постоянно растущий -
бюджетный дефицит; образовалась и большая внешняя задолженность.
Уже осенью 1989 г. ведущие советские публицисты, специализировавшиеся на вопросах
экономики, предостерегали: финансовая самостоятельность предприятий при
сохранении планирования и госдотаций разрушит остатки системы распределения и
похоронит экономику под лавиной обесцененных рублей.[50] Правительство, однако,
продолжало самоубийственные половинчатые реформы, о которых москвичи в то время
говорили - это все равно что ввести для половины водителей правостороннее
движение, а для другой половины - левостороннее. Именно осенью 1989 г. Василий
Селюнин - пожалуй самый талантливый из публицистов эпохи гласности, писавших
на экономические темы, - отмечал: 'Анализ снова подвел нас к выводу: распад экономики
произошел не от того, что мы ввязались в перестройку, а как раз от
задержки с реформами'.[51]
Тяжелый выбор
С каждым днем ситуация усугублялось, и спасение экономики от полного распада
требовало все более жестких и болезненных шагов. 'Жизнь неумолимо поворачивает
нас к тяжелому выбору из трех альтернатив, - объяснял Селюнин. - Первая: стабильные
цены - и пустые прилавки. Вторая: быстро растущие цены - и товар в
продаже. Третья: и цены стабильны, и товары есть, но по карточкам'.[52]
В конечном итоге, делает вывод Селюнин, только в условиях рынка может быть создана
сбалансированная экономика, где за реальные деньги можно купить реальные
товары - и товары эти будут в изобилии, дефициту придет конец. Чтобы экономика
не истекла кровью, СССР должен отказаться от модели, в рамках которой 'плановая'
реализация сотен и тысяч проектов 'высасывает из страны последние соки'.
'Опять говорю: решение тяжелое, - продолжает Селюнин, - зарплаты лишатся на какой-то
срок десятки миллионов людей. Но тогда дефицитными станут деньги, а
не товары, что является непременным условием, в сущности, синонимом оздоровления
финансов'.[53]
Селюнин мог бы добавить, что самой ненасытной 'соковыжималкой' был советский
военно-промышленный комплекс, поглощающий как минимум 25-28% ВВП.[54] (В 1998
г. Евгений Примаков, в то время министр иностранных дел, отмечал, что до 70%
советского ВВП приходилось на 'оборонные или связанные с обороной проекты'
[55]). Однако резкое сокращение военных расходов, без которого стране было не
выбраться из кризиса, лишило бы средств к существованию 10-12 миллионов работников
[56] - а с членами их семей речь шла как минимум о 30-36 миллионах человек из
стопятидесятимиллионного населения России. Кроме них пострадали бы и миллионы
других жителей населенных пунктов, возникших вокруг больших заводов, где 'градообразующие'
предприятия обеспечивали практически всю социальную сферу, включая
жилье, коммунальное хозяйство, школы, детские соды и больницы.
Дефицит как в военное время
К 1991 г. дефицит приобрел масштабы, невиданные со времен Второй мировой войны.
Практически на все основные товары были введены талоны - даже в Москве.
Появились очереди за хлебом, начались 'табачные бунты'. По данным общенационального
опроса, проводившегося в апреле, масло в государственных магазинах
удалось купить лишь 8% респондентов, яйца - 17%, молоко - 23%, муку и крупы -
6%.[57] Почти половина опрошенных заявила: 'В магазинах нет ничего'.[58]
Примерно в это же время личный помощник Горбачева Анатолий Черняев записал в
дневнике: 'Конкретнее - хлеб. Не хватает 6 млн тонн до средней нормы. В Москве,
по городам уже очереди такие, как года два назад за колбасой. : Скребли по сусекам,
чтоб достать валюту и кредиты и закупить заграницей. Но мы уже неплатежеспособны
: Объехал : всю Москву [в поисках хлеба]: на булочных либо замки, либо ужасающая
абсолютная пустота'.[59]
В сентябре 1991 г. КГБ докладывал руководству страны, что у 30% населения возникают
трудности с приобретением сахара, масла, и любых мясных продуктов даже
по талонам.[60] В том же докладе говорилось, что норма отпуска хлеба в одни руки
составляет 250 грамм (примерно полфунта) в день.[61]
Каждый, кто побывал в Москве той осенью, никогда не забудет абсолютно пустые
магазинные полки и мешки с картошкой на балконах у москвичей: российская столица
готовилась пережить голод. К тому времени дефицит бюджета достиг 30% ВВП, а инфляция
- пусть в основном и скрытая, ведь цены на большинство товаров оставались
фиксированными - составляла 138%.[62] В октябре Внешэкономбанк, через который
осуществлялись внешнеторговые расчеты, заявил о неспособности обслуживать
внешний долг и дефолте по внутренним валютным счетам. У страны не было ни хлеба,
ни золота: в российской истории подобное случалось очень редко, если вообще
случалось. [63]
Двумя годами раньше Селюнин предупреждал: 'Не исключено, что время, отпущенное
для управляемого процесса перемен, уже истекло. Если я и ошибаюсь, запас
исчисляется не годами - месяцами, хозяйство разваливается на глазах. : Потеряв
темп, мы все равно начнем радикальную перестройку, другого шанса на спасение
у нас просто нет, однако вынуждены будем перестраиваться в обстановке хозяйственного
хаоса'.[64]
Теперь это пророчество сбывалось.
Во второй части данной статьи, которая будет опубликована позднее, автор проанализирует
утверждение о том, что 1990-е не принесли ничего, кроме 'хаоса'.
Автор выражает благодарность помощнику-исследователю из Американского института
предпринимательства (American Enterprise Institute) Каре Флук (Kara Flook)
и интернет-редактору Лоре Дринкуайн (Laura Drinkwine) за помощь в подготовке
и редактировании данной статьи
Максим Коробочкин
http://inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/236308.html
алексей мурманск.
мне можно позвонить.
мегафон-8 921 154 30 26.
skipe- aleksmur2
это 405-е письмо от отправителя: Алексей
дискуссионный лист: "Свободное общение на любые темы"
выпуск номер: 1956
подписчиков на данный момент: 78
модератор: instrumentalist
комодератор: алексей
Писать Модерирующей группе нужно по адресу:
rest.interesting.svoboda-owner@subscribe.ru.
возраст листа в днях: 153
для того,чтобы подписаться на этот дискуссионный лист по почте,отправьте любое (даже пустое) письмо по адресу:
rest.interesting.svoboda-sub@subscribe.ru
Для получения правил листа по E-Mail отправьте пустое письмо по адресу:
rest.interesting.svoboda-rules@subscribe.ru
