вып. #3203 *смерть - это открывающаяся дверь* / 6/II/15 (пт)
Реклама
внизу и вверху письма не имеет отношения к рассылке (она вставляется
службой, доставляющей рассылку подписчикам). Будьте внимательны!
Отправлено:
05-Feb-2015 18:15
=рассылка *Мысли о вере
и Церкви*=
Милость
и мир да будут с вами полной мерой – через познание Бога
и Иисуса, Господа нашего!
(2Пет.1:2)
> <...> Во время войны у меня было много
случаев. Я был в больничном пункте на фронте,
и к нам привозили раненых. Я был один из редких
верующих врачей, поэтому я проводил последние ночи с умирающими,
чтобы кто-нибудь при них был. Помню молодого солдата ().
Я к нему подошел и спросил: ну, как тебе
сегодня? – Я сегодня ночью умру. –
Тебе страшно? – Нет, мне не страшно
умирать, но мне больно, что я больше не увижу молодую
жену, своего ребенка, свою деревню. И еще страшно,
что я буду умирать один. – Ты не будешь
умирать один, я останусь с тобой. –
Вы можете остаться всю ночь? –
Могу... Потом он подумал и сказал: да,
пока я в сознании, я буду это знать, а потом
одиночество меня охватит. Я ответил: нет,
мы вот что сделаем. Я сяду рядом с тобой, мы будем
разговаривать, пока ты в состоянии говорить, о твоей
деревне, о твоей жене, о жизни, которую ты знал
и так любил; потом в какой-то момент тебе это будет
утомительно, я возьму твою руку и ты заснешь
на время; будешь просыпаться, открывать глаза и увидишь,
что я тут сижу. Немножко позже ты ослабеешь и не сможешь
отрывать глаза, но ты сможешь чувствовать мою руку,
что она тут. Я пожму твою руку, чтобы ты знал,
так мы проведем ночь, и в какой-то момент ты умрешь,
но до последнего момента ты будешь знать, что ты держишь
мою руку. И так мы до раннего утра сидели,
до первых петухов; изредка он сжимал мою руку –
всё слабее; потом рука похолодела – он был
мертв; но он не умер в одиночестве.
> И еще одно я вам скажу в том же
порядке: никогда при умирающем, который без сознания,
не говорите ничего, чего он не должен бы слышать.
Первое мое впечатление, когда я студентом был: мы шли
по палате, на одной кровати лежал русский казак,
и проходя мимо него, врач сказал: и останавливаться
не стоит – он умрет сегодня, –
и пошел дальше. Казак не умер. Он пришел в себя
и потом мне сказал: ты только начинающий врач, так запомни:
я всё слышал, что он говорил, и было больно
слышать, что он не может остановиться, потому что он меня
уже схоронил. Да, он умер в свое время, но
в тот момент слова врача были ужасны для него.
Это надо помнить, и надо знать, что иногда (я бы
сказал: всегда, но будем осторожны, я скажу: иногда)
до человека доходит то, на что он не может
реагировать. Из этого же периода войны я помню
эльзасца, который был во французской армии, но воспитывался
в тот период, когда Эльзас принадлежал Германии; его язык
был немецкий, вернее эльзасское наречие, которое ближе
к немецкому, чем к французскому. Его навещал
молодой пастор (тот был протестант) пару дней, потом
этот солдат ушел в забытье. Пастор был очень молодой
(мы были молоды, мне лет 25, он был еще моложе),
он вышел из палаты в слезах и мне говорит:
какой ужас, – мы не можем больше общаться в разговоре,
значит, я ничего для него не могу сделать!
Потому что таинств, как у нас, у него не было.
Мы могли бы помазать маслом, причастить, вообще
многое мы могли бы сделать, а у него ничего
не было в руках. Я ему сказал: не будь
сумасшедшим, возвращайся, возьми Евангелие, садись и часами
читай ему Евангелие, начиная с воскрешения Лазаря.
Он читал три дня – разумеется, не денно
и нощно, с перерывами. Перед смертью этот солдатик
очнулся и мне сказал: спасибо, что вы его заставили
мне читать Евангелие. Я никаким образом не мог дать
знак о том, что я слышу и воспринимаю, но я слышал
каждое слово и это мне дало жизнь... Знаете, сказать
так за несколько часов до смерти – это значит,
что с ним нечто случилось.
> Вот всё, что я могу сказать; я мог бы
примерами продолжать говорить, но сущность та, что для верующего
(я бы сказал, и для неверующего, только верующий
это знает, а неверующий не знает) смерть –
это открывающаяся дверь, и через смерть совершается встреча
лицом к лицу с Живым Богом, то есть с любовью,
всё побеждающей. И когда мы думаем о смерти
ближних (о своей смерти мы можем думать различно),
мы должны помнить, что для нас это горе, разрывающее
наше сердце, но для умирающего это грандиозная встреча,
это то, ради чего человек живет, то, чего он ищет,
не зная порой или как бы предчувствуя это. Феофан
Затворник в одной из своих надгробных проповедей
говорит: Братия, станем плакать; но станем плакать как христиане:
зная, что эта разлука для нас – порой
еле выносимая боль, но для умирающего это какое-то
чудо.
> Знаете, нужна действительно очень крепкая вера для того,
чтобы начать отпевание словами: Благословен Бог наш…
Надо собрать все силы души, чтобы со священником
соучаствовать в этом благословении в момент, когда
Бог отнял у нас (пусть Своей премудростью, пусть
Своей любовью – это мы забываем в такие
моменты очень легко) любимого человека. Это первое. Второе:
в псалмах, которые поются, есть одна фраза, которая как бы
из гроба звучит от покойника нам в утешение:
Жива будет душа моя и восхвалит Тя, Господи...
Моя душа жива и будет жить, и будет петь Тебя,
Господи! Вот свидетельство усопшего – живым,
которых он оставляет. И Церковь вторит дальше, говоря:
Блажен путь, воньже идеши днесь, душе, яко уготовася тебе
место упокоения: блажен еси, не несчастен. Ты блажен,
нам остается продолжать жить на земле в разлуке
с тобой, в разлуке с любимым. И в разлуке
со Христом в какой-то значительной мере: кто из нас
может сказать, что он так соединен со Христом теперь,
как мы будем соединены с Ним в вечности?
> И часто перед нами встает вопрос: умер человек;
он был или очень обыкновенный человек, как все,
но мы его любили, он зажег в наших сердцах
какую-то радость, какую-то ласку; или он был талантлив, одарен,
нужен – он мог быть инженером или врачом, великим
художником или композитором: как земля проживет без него?
И ответ, который мне кажется верным, в том,
что каждый человек, который прожил, оставил в жизни остающихся
пример, не словами, а всей своей личностью и всей
своей жизнью, и он нам говорит: если зерно не падет
в землю и не умрет, оно плода не принесет.
Зерно – я, пал на землю и умер, а теперь
ваша очередь принести плод. Каждый из вас во мне
что-то уловил. Один уловил твердость, другой – ум,
третий – преданность, мало ли что в человеке
можно уловить. Каждый живи тем, чему ты научился от меня,
и тогда моя жизнь, которая была одним зернышком,
расцветет в десяти жизнях, которые будут каждая приносить
частичный плод или сложный, богатый плод моей жизни.
Будьте моим продолжением.
*Тьма уходит, и уже светит истинный
свет!
Кто говорит, что он в свете, но ненавидит своего
брата,
тот во тьме до сих пор.
Кто любит брата, тот живет в свете и ни обо
что не споткнется.
А кто ненавидит брата, тот во тьме, он не знает,
куда бредет,
потому что тьма ослепила ему глаза. ...
Не любите мира, ни того, что в мире.
Если кто любит мир, в том нет любви Отца.
Потому что всё, что в мире –
то, чего жаждет плотская природа,
что вожделенно для глаз и чем бахвалится богатство
—
не от Отца, но от мира.
А мир проходит вместе с тем, что в нём вожделенно.
Тот же, кто исполняет волю Отца, живет вовеки.*
(1Ин.2:8-11,15-17/*/)
