Здравствуйте, дорогие друзья!
Отправляю в лист еще одно письмо от Юрия.
Всем привет и вам Анастасия.
Что-то вы мои письма воспринимаете всегда как-то агресивно!
Это наводит на некие размышления (улыбка).
Ну а если серьёзно, то я не понял, вы что согласны с Сандрой, что
любовь спасёт мир?
Я, конечно, соглашусь, что любовь может как-то повлиять на отдельного
человека, но спасти мир, ладно пусть это не страусиная позиция, но
какой-то инфантилизм.
Вы просите объяснить вам что надо делать.
Ненавидеть - да, но не немцев, а нацизм.
Мстить - нет, ни в коем случае.
Простить - нет, убийства прощать нельзя, если простите, то это снова
повториться и уже кое-где повторяется.
Воспитывать своих детей в ненависти к насилию - да, люди должны
помнить уроки истории.
Постоянно об этом думать - нет, просто это должно у вас закреплено на
бессознательном уровне.
Всё это, как мне кажется, отличает умного, думающего, культурного человека
от
страуса.

Юрий, mailto: quantum***@m*****.ru

Здравствуйте, Денис.

Вы писали 27 июня 2016 г., 16:05:34:

Д> С детства у людей вместо обязанностей права, а вместо духовных ценностей
Д> - пустота.

Наше общество переживает метание из одной крайности в другую.
Годы советской власти культивировали мысль, что всё у нас общее. А где
общее - значит ничьё. Навязывались обязанности. Дети слышали только,
что что-то должны, чем-то обязаны и тому подобное.
Теперь другая крайность. И как этой другой крайности не быть, если
везде культивируется мысль, что никто никому не должен. У тебя есть
права жить так, как хочешь. В этом ничего плохого нет, когда человек
знает свои права, но в то же самое время не забывает об обязанностях.
Но вот гармонии, чаще всего, и не хватает.

<<Зачем вкладывать деньги в умирающих детей>>
Автор:
София Авдюхина

Карина Вартанова, директор благотворительного фонда <<Детский паллиатив>>,
о том, как и зачем помогать детям, которые никогда не станут
полноценными членами
общества

В сферу паллиативной помощи, как правило, приходят работать люди,
которые уже проделали над собой определенную работу, в противном случае
у нас долго не
задерживаются -- если уходят, то почти сразу. Знаете, одно из моих
любимых слов -- профессионал. Самодеятельность -- это, конечно, хорошо, но
не в нашей ситуации.

До прихода в благотворительность успела поработать журналистом, защитить
диссертацию по литературной критике, стать преподавателем, переводчиком,
менеджером
образовательных проектов на телевидении, пожить за границей -- много
всего было. Потом как-то случайно получилось, что в 1998 году я попала в
представительство
ЮНИСЕФ Российской Федерации. Там я в основном занималась подростковой
проблематикой. Это был целый комплекс медицинских, социальных и
психологических аспектов,
связанных с тем возрастом, который никто не любит, от которого все бегут
и вздрагивают. Отсюда уже понятна линия моего движения к фонду <<Детский
паллиатив>>,
ведь подростки -- это тоже дети. Когда очень долго работаешь в поле,
связанном с детьми: с тем, чтобы у них была возможность жить, расти,
развиваться, не
болеть, -- это поле становится родным. Поэтому, когда в конце 2011 года
программная деятельность ЮНИСЕФ в России была остановлена, я через
какое-то время
оказалась в фонде <<Детский паллиатив>>.

Вначале, конечно, было напряжение: есть серьезная разница между
здоровыми детьми и детьми с неизлечимыми заболеваниями. Мне, так же как
и большинству населения
нашей страны, казалось, что уход за неизлечимо больными детьми --
паллиатив -- это просто ужас какой-то, которым невозможно заниматься. Но,
во-первых, мне
очень понравились люди, с которыми я познакомилась в фонде. А во-вторых,
когда я начала углубляться в проблематику, оказалось, что по большому
счету все
одно и то же. Раньше я занималась тем, чтобы ребенок, который проходит
разные стадии взросления, на каждом этапе получал максимальные
возможности для жизни
и развития. В паллиативной помощи мы делаем практически то же самое, с
поправкой на то, что ребенок болен, и у него нет перспективы
выздоровления -- но
при этом у него есть жизнь! Может быть, месяц, а, может, и годы -- и в
этой жизни он должен иметь определенные возможности.

Еще одна из причин, почему я осталась в фонде, -- возможность заниматься
не только текущими ежеминутными задачами, но и системной работой,
развитием института
паллиативной помощи. Мы понимаем, что можем десятилетиями работать,
помогая конкретным людям, но есть сферы, в которых без изменений в
государственной
системе помощи ничего не произойдет. Мы так и будем бегать, суетиться,
собирать деньги на каждого конкретного ребенка, при этом понимая, что
одному мы
помогли, а за ним еще несколько десятков тысяч, если не больше, тех,
кого никто не видит и не слышит.

ЧИНОВНИКИ ГОВОРЯТ: <<НУ ЧЕМ ВЫ ЗАНИМАЕТЕСЬ? ДЕНЬГИ НАДО ВКЛАДЫВАТЬ В
ЗДОРОВЫХ ДЕТЕЙ!>>

К сожалению, есть некие общественные родимые пятна, с которыми нам еще
долго придется жить. Мы не любим некрасивое, не любим больное, не любим
все, что
выбивается из определенного стандарта. Мы годами прятали своих больных
детей и взрослых в интернаты и закрывали эту тему для обсуждения. Не зря
паллиативных
детей часто называют <<невидимые дети>>. Кто видит больных детей, кроме их
родителей и врачей? Никто. Конечно, проще любить здоровых, красивых,
симпатичных
деток, которые побеждают на олимпиадах, спортивных и музыкальных
конкурсах. Но ведь одно другого не исключает.

Бывает, приходишь к чиновнику разговаривать о детской паллиативной
помощи, а он такой красивый, в костюме и галстуке -- все как положено --
говорит: <<Послушайте,
ну чем вы занимаетесь? Деньги надо вкладывать в здоровых детей! Вот у
меня пятеро детей -- они все здоровы>>. Или другой вариант: <<У нас столько
проблем:
старикам пенсии не платят, того не хватает, другого не хватает. Зачем
вкладывать деньги в детей, которые все равно никогда не будут
полноценными членами
общества?>> Что можно таким людям ответить? Их слова -- показатель нашей
общей неграмотности и страха перед тем, чего мы не знаем.

Конечно, если бы не определенная жизненная школа, я бы на многие вещи
смотрела иначе. В моей жизни, например, был период, когда я жила в
воюющей стране
-- а это не может не сказаться на формировании характера. Я научилась
отделять важное от неважного. На самом деле нам для жизни нужно намного
меньше, чем
кажется. Вода, свет, отсутствие автоматных очередей или артиллерийского
обстрела, нормальное человеческое окружение -- все остальное может быть,
а может
не быть. В каких-то сложных ситуациях ты вдруг понимаешь, что самое
главное счастье в том, что ты жив, здоров, у тебя есть руки и ноги -- а
все остальное
можно сделать. Не все, конечно, но многое. Это понимание помогает мне в
работе.

Карина Вартанова, директор фонда <<Детский паллиатив>>Фото: Андрей Любимов
для ТД

В нашей работе, да и в любой другой, важно не загонять себя -- 24-часовой
график никогда не приводит ни к качеству, ни к эффективности. Иногда я
думаю, что
если буду постоянно только работать, то моя внучка на вопрос: <<А твоя
бабушка какая?>> -- ответит: <<Не знаю>>. Так что я стараюсь интересно
проживать пусть
и короткие, но невероятно радостные моменты общения с ней. У нее сейчас
такой возраст -- почти четыре года -- когда она все как губка впитывает. И
мы с ней
с удовольствием хулиганим и делаем разные веселые глупости. Конечно,
этого могло бы быть больше, но я никогда не умела выбирать <<или/или>> --
мне всегда
было важно и/и. Мне интересно распевать песенки с внучкой, но ничуть не
менее интересно готовить к изданию очередную публикацию фонда. Сейчас,
например,
у нас вышла <<Хартия прав умирающего ребенка>> -- очень важное для нас
издание. И еще одна книга, которую я недавно закончила, уже лежит в
издательстве.

Всегда было жалко от чего-то отказываться. <<Я не буду это делать, потому
что работаю>>. Нет! Я сначала поработаю, потом еще что-то сделаю, и тогда
мне будет
совсем хорошо. Да, приходится чем-то жертвовать, например, сном. Моя
семья уже давно относится к этому с пониманием. Когда я работала в
ЮНИСЕФ и по два-три
раза в месяц ездила в командировки, моя дочь шутила: <<Пока ты помогаешь
другим детям, твоя собственная дочь безнадзорная>>. Но мне не было
обидно. Если
вдруг представить, что я сижу дома с дочерью 24 часа в сутки -- да она
первая потеряет ко мне всякий интерес. Я рада уже тому, что и дочь, и
муж с достаточным
уважением относятся к тому, чем мы занимаемся, и, если можно каким-то
образом помочь или распространить информацию о наших акциях, всегда
подключаются.
Больше я и не требую.

У нас страна, которая привыкла мыслить большими категориями -- тысячами,
миллионами. Кто-то из чиновников говорил мне: <<Ну что вы про детское
обезболивание?
Сколько там этих детей, которым оно нужно? У нас в прошлом году умерло
всего два ребенка от онкологии>>. Он даже не чувствует ужаса от того, что
произносит.
Конечно, черт толкает под локоть спросить: <<А что было бы, если бы один
из них был твой?>> Но это запрещенный прием. Так нельзя делать в
принципе, это неправильно.

НИКТО НЕ ХОТЕЛ БЫ УМЕРЕТЬ УНИЖЕННЫМ, В НЕПЕРЕНОСИМОЙ БОЛИ, В ГРЯЗИ, В
ОДИНОЧЕСТВЕ

Естественно, находить деньги на учебно-методические программы намного
сложнее, чем на конкретного мальчика Ваню. Вот, к примеру, мы собираем
средства на
Школу паллиативной помощи детям, потому что у нас даже среди врачей
много тех, кто слабо себе представляет, что такое уход за неизлечимо
больным ребенком.
И сейчас я воспользуюсь запрещенным приемом. Мы все знаем, что мы
смертны. Старые, молодые, здоровые -- все. Просто потому, что так
устроена жизнь. Мы стараемся
особо не думать на эту тему -- невозможно все время жить в ощущении того,
что в любой момент можешь умереть. Но так или иначе у каждого есть
представление
о том, как бы он не хотел умереть. Как бы хотел -- это очень сложно --
потому что нельзя хотеть умереть, да еще и визуализировать какую-то
картинку. А вот
как бы ты не хотел умереть? Думаю, если собирать ответы самых разных
людей, в итоге мы придем к достаточно простым вещам: не хотел бы умереть
униженным,
в непереносимой боли, в грязи, в одиночестве -- не хотел бы умереть не
как человек.

По нашим данным, в России около 180 тысяч детей, которым нужна
паллиативная помощь. Вопрос: мы хотим, чтобы у этого количества детей
была возможность получать
ту помощь, которая не допустит грязи, боли, унижения? Если хотим, значит
понимаем, что для 180 тысяч детей требуется целая гвардия специалистов,
которых
пока нет. Откуда они возьмутся? Ниоткуда, если их не обучать. Но даже
один выпуск нашей школы, человек 30 -- это уже некий прорыв в стене
отсутствия помощи.

Понимаете, все очень просто, когда ты идешь по улице и видишь человека,
просящего милостыню. Ты дашь ему какие-то деньги и идешь дальше с
чувством выполненного
нравственного долга. Но предположим, что для таких людей были бы созданы
специальные службы поддержки. И возникает вопрос: так ли им нужны эти
100 рублей?
Или они готовы променять эти деньги на возможность помыться, поесть,
получить медицинскую помощь? Но мы не задаемся таким вопросом, потому
что это долгий
и сложный путь. Поэтому, когда появляются люди, занимающиеся подобными
долгоиграющими программами, общество должно только радоваться, что
нашлась группа каких-то безумных энтузиастов.

Один мой хороший друг, работающий с <<трудными>> подростками, часто
говорит, что степень цивилизованности общества определяется всего двумя
факторами: отношением
к старикам и отношением к детям. Можно еще дополнить -- отношением к
больным старикам и больным детям. Вопрос: хотим ли мы быть
цивилизованными? Или будем
каждый раз покупать себе оправдание за 100 рублей -- дал милостыню и
пошел дальше, не думая?

Ежемесячное пожертвование даже 100 рублей на Школу паллиативной помощи
детям -- это как раз не милостыня, это именно та системная
благотворительность, которая
должна помочь нам стать цивилизованным обществом.

http://takiedela.ru/2016/06/zachem-vkladyvat-dengi-v-umirayushhikh/

Как быть, если ты гей и хочешь усыновить ребенка: история о том, как
активист ЛГБТ-сообщества победил систему

Об ориентации Егора родители ничего не подозревали, пока однажды он не
привел в дом партнера. <<Мы с Андреем будем вместе жить>>, -- поставил он
родителей
перед фактом. Мама аккуратно спросила: <<А что, у вас с ним интимные
отношения?>> Егор сказал: <<Мама, это не твое дело, я же не спрашиваю,
спишь ли ты с
папой!>>

<<Родители приняли это, потому что я не дал им выбора, -- рассказывает
Егор. -- И общество принимает меня по тем же самым причинам>>.

Егор Овчинников -- открытый гей, активист ЛГБТ-сообщества. Он один из
немногих гомосексуалов, которые не боятся говорить о себе и проблемах
ЛГБТ в России
публично. Надо дать интервью -- Егор дает. Надо выступить на радио --
выступает. Недавно Россию
признали
одной из худших стран Европы для жизни ЛГБТ. Егор говорит, это не про
него. Никакой агрессии он в свой адрес не чувствует.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
Егор очень хотел семью и детей

<<Собаки всегда чувствуют, когда человек их боится. Подозреваю, что у
людей так же, -- поясняет Егор. -- Если ты скрываешься, если люди
понимают, что ты боишься,
то тебе конец. Но если показываешь, что тебе не страшно, это
обезоруживает. Да, за моей спиной кто-то может морщить нос, но мне
плевать. Да, возможно,
мой карьерный рост задерживается потому, что работодатель знает о моей
ориентации. Но может быть, я просто не самый лучший сотрудник --
наверняка не скажешь.
Так или иначе, как многие другие геи я от общества не огребаю. Точнее,
не огребал, пока не захотел усыновить ребенка>>.

***

Егор хотел ребенка уже тогда, когда жил с партнером. Но они разошлись, и
предпринимать первые шаги он начал в 32 года.

Если ты гей и хочешь ребенка, у тебя есть три варианта действий. Самый
распространенный, по словам Егора, -- <<найти дурочку>>.

<<Среди ЛГБТ-активистов бродит шутка: ``Вы не хотите нам разрешить
однополые браки? Тогда мы женимся на ваших дочерях''. Шутка несмешная --
сколько искалеченных
женских судеб! Сколько историй, когда гей женится, рождается ребенок, а
потом он изменяет жене с мужчиной... Этот вариант мне не подходил>>.

Второй вариант -- стать донором спермы для пары лесбиянок и исполнять
роль воскресного папы. Это Егору тоже не было интересно, потому что он
сразу решил,
что хочет посвящать себя ребенку целиком, заботиться и воспитывать его
не только по праздникам.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
В выходной есть время поиграть

<<Вариант номер три -- суррогатная мать. Законодательство в этом отношении
убого, и не дай бог в это вляпаться, -- утверждает Егор. -- Так что
оставался последний
вариант -- усыновление>>.

О своем намерении усыновить ребенка Егор не сказал даже родным. Все
делал в одиночку, потому что не хотел опережать события. Первым делом,
как положено,
пошел в школу приемных родителей. Там ему сказали, что за восемь лет
школы он первый одинокий отец. И поэтому могут возникнуть проблемы. Егор
тогда не
напрягся: нет такого закона, который бы запрещал одинокому мужчине
усыновить ребенка. Лишь бы в порядке были документы, здоровье и жилищные
условия.

Он поменял квартиру-студию на <<двушку>>, сделал ремонт. На квартиру и
школу ушел год. А потом начался ад.

***

<<Я собрал все документы и пошел с ними в опеку по месту жительства. Люди
там оказались прекрасные, замечательные тетки. Они, конечно, задавали
мне неприличные
вопросы, но я понимал, что задача опеки тебя спровоцировать. Они как
дятлы -- простукивают дерево, чтобы найти жучков. Делают это в интересах
ребенка --
слишком большой процент возврата. В общем, мы поговорили, жучков они не
нашли и выдали мне заключение о праве быть усыновителем. Про личную
жизнь я им
благополучно соврал. Сказал, не сложилось, поэтому один.

Я не знаю, догадались ли они тогда о моей ориентации. Возможно. Но у
меня все было идеально -- большая зарплата, жилплощадь, здоровье в
порядке. Придраться
было не к чему, они и не стали>>.

С заключением от опеки Егор отправился в банк данных, где назвал
основные параметры желанного ребенка: от полутора до трех лет, мальчик,
славянской внешности.
По этому запросу нашлось четыре ребенка. Трое отпали сразу по разным
причинам, остался Саша, про которого Егору сказали: <<Он спидозный, вы
его смотреть
не будете>>. Но Егор решил посмотреть.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
Саша хочет гулять, Егор обещает, что они пойдут на улицу перед обедом

<<Я приехал и охренел. Орущий кулек год и четыре месяца, крошечный,
красный. Плюс ко всему ВИЧ, гепатит С и порок сердца. Папа неизвестен,
мама наркоманка.
Я завис, не знал, что делать. Взял время подумать и пришел к убеждению,
что не буду копаться в детях, не буду их перебирать, как товар в
магазине. Как-то
это мерзко -- просить кого получше. Попался такой, значит, будет такой.
ВИЧ и гепатит мы переживем>>.

Когда Егор дал согласие на Сашу, выяснилось, что ребенок <<юридически не
чистый>> -- мать не лишена родительских прав. Пришлось ждать три недели
суда по лишению
и еще месяц, пока решение вступит в силу. По закону усыновить ребенка
можно только спустя полгода после того, как родителей лишили прав, но
сотрудница
детского дома договорилась с судьей, что Сашу Егору отдадут быстро.
Предварительное слушание назначили на 8 октября. Егор пришел и понял:
что-то пошло
не так.

<<Судья разговаривала со мной, как с уголовником, попросила собрать
какие-то ненужные документы и назначила финальное слушание через месяц.
Было ясно, что
время тянут намеренно. Я кожей чувствовал, что происходит какой-то пи***ц>>.

Адвокат посоветовал Егору срочно забирать из суда документы на
усыновление и подавать на опеку. Иначе есть все шансы больше никогда не
увидеть ребенка.
<<А я к этому времени уже привязался к Саше. Ходил к нему каждые
три-четыре дня в неделю полгода, он уже звал меня папой. Не бороться за
него я не мог>>,
-- говорит Егор.

Прежде чем выдать решение, Егора пригласили на комиссию, по закону не
положенную. Но ему сказали, что случай <<нетипичный>>.

***

<<На комиссии присутствовали какие-то совершенно непонятные люди:
чиновники, в том числе глава управы района, медсестра из детской
поликлиники, руководитель
какой-то спортивной секции... всего человек 15. Это был товарищеский суд,
на котором всех интересовала лишь моя личная жизнь>>.

Оказалось, что опека перерыла весь интернет в поисках информации о
Егоре: <<Нашли мое интервью в одном журнале на тему ЛГБТ, материалы на
разных стремных
сайтах воцерковленных националистов, где меня называют защитником
интересов извращенцев и содомитом. Все это распечатали и на товарищеском
суде потрясали
этой папкой, расспрашивая о моей сексуальной ориентации и
ЛГБТ-деятельности. И поскольку у людей уже сложилось мнение обо мне,
все, что я говорил, они
трактовали по-своему.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
Много месяцев подряд Егор добивался усыновления Саши

Например, у меня спросили: <<В курсе ли вы, что у ребенка ВИЧ?>> Конечно,
я в курсе. <<А как вы будете с этим справляться?>> Я сказал, что не вижу в
этом ничего
критичного. Будем пить каждый день таблетки. Это даже проще, чем
диабетику делать уколы, это как чистка зубов. <<Чистка зубов!?>>-- заорали
они. <<Вот какое
у него отношение к ребенку с ВИЧ! Для него это смешно! Чистка зубов!>> И
так все мои слова выворачивались в какой-то трэш. Спорить -- означало все
больше
увязать в этой трясине. Поэтому я разговаривал спокойно, понимая, что не
могу здесь ничего изменить.

Комиссия единогласно постановила, что ребенка такому извращенцу давать
нельзя. И я получил официальный отказ. Это был момент, когда мне стало
очень страшно.
Когда я понял, что я могу сейчас потерять Сашку навсегда>>.

***

Отказ мотивировали тем, что Егор осуществляет общественную деятельность
по защите секс-меньшинств и публикует в интернете статьи на тему
однополых браков.

<<Конечно, я не публиковал никаких статей, и очевидно было, что все эти
формулировки высосаны из пальца. С каких пор общественная деятельность
стала поводом
для отказа в усыновлении? Я тогда понял, что им плевать на ребенка.
Важно не облажаться и не отдать ребенка извращенцу. А то, что Сашка
будет в детдоме
вместо того, чтобы жить в семье, это не важно>>.

Пакет документов с распечатками из интернета опека разослала всем -- в
опеку Егора, в суд, в Департамент труда и социальной защиты, в детский
дом, снабдив
жесткими формулировками, типа <<Овчинников -- опасный пидарас>>. Но
случилось чудо.

<<Школа приемных родителей, моя опека по месту жительства, детский дом
встали на мою сторону, -- говорит Егор. -- Сказали: <<Че за чушь? Он
хороший усыновитель,
нам нравится, мы не будем участвовать в его травле>>. Из детского дома
мне написали письмо с хорошими рекомендациями, из ШПР пришло два листа о
том, что
я самый лучший отец в мире. Ну и моя опека заявила, что вопросов ко мне
не имеет, а <<лазить в интернеты>> законом не предусмотрено.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
В будни Егор отводит Сашу в детский сад и едет на работу, из детского
сада мальчика забирает бабушка, мама Егора

Я все это собрал и обратился в департамент соцзащиты с жалобой. Говорю:
<<Вот, смотрите, у вас есть две подведомственные организации, находящиеся
на одной
ступеньке: опека по моему месту жительства и опека по месту нахождения
ребенка. Одна за, другая против. Что у вас за бардак тут, женщины, я не
пОняла?>>
В департаменте взялись за голову и сказали, что попробуют расхлебать эту
кашу.

Конечно, я мог забить на все, поехать в Тулу и в течение 10 дней
получить под опеку любого другого ребенка. Но я уже привязался к Саше, и
оставить его в
детдоме было для меня невообразимо. Я понимал, что могу проиграть. И
тогда вообще не смогу усыновить никакого ребенка. И еще я понимал, что
даже если выиграю
все суды, до того как это произойдет, Саша будет заперт в детском доме.
Мне было очень страшно.

Однажды я приехал в свою опеку после очередного тяжелого разговора с
департаментом. Начал что-то рассказывать и заревел от бессилия и страха.
Сотрудницы
отпаивали меня водичкой и утешали. Говорили, что я не должен сдаваться.
<<Сделай что-нибудь! Удали хотя бы информацию о себе из интернета!>> --
говорили они.
Мне кажется, я не сошел с ума только потому, что во всем этом мраке
нашлись вот эти адекватные люди>>.

***

Когда Егор понял, что здравый смысл систему не берет, он решил <<достать>>
опеку по месту нахождения ребенка. Хотел, чтобы от одного его вида
работников тошнило.
Овчинников начал ездить к ним практически каждый день по любому поводу.
Он женился на подруге и принес в опеку свидетельство о заключении брака,
чтобы
отпали вопросы об ориентации. Принес объяснительную, в которой отрицал
написание статей. Удалил из интернета все материалы, в которых была его
фамилия,
пришел в опеку и заявил, что подаст на работников в суд за клевету.
Угрожал журналистами.

Он приносил им по одному все письма в свою защиту. Проконсультировался в
СПИД-центре о том, как жить с ребенком с ВИЧ -- принес справку. Подал
жалобу в прокуратуру...
В ответ на эти действия Егору попытались запретить навещать Сашу. Но
директор детского дома встал на его защиту.

<<Я надеялся на департамент, но там не видели выхода. Руководство шептало
мне: <<Мы все понимаем и хотели бы помочь, но сейчас время такое>>>>.

Поскольку Егор вступил в брак, опека организовала повторную комиссию,
чтобы внести в мои документы корректировки. Затем опека по месту
жительства Саши запросила
повторное обследование квартиры Егора. Он брал у подруг вещи --
разбрасывал по дому платья, раскладывал косметику, развешивал лифчики.
Потом придумал попросить
департамент написать бумагу о том, что они рекомендуют опеке повторно
рассмотреть заявление о передаче ребенка в семью. Взамен вызвался пройти
необязательное
психологическое тестирование. В департаменте за это ухватились и дали
согласие.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
На лето Егор отправляет Сашу на дачу с дедушкой и бабушкой, он будет
навещать их по выходным

<<Я прошел тестирование в центре при ШПР, но в департаменте расстроились.
Сказали, что у них есть свой центр, и я должен пройти тестирование
именно там.
Я поехал проходить тот же тест, параллельно позвонил в ШПР узнать
результаты. И узнал, что департамент распорядился мои результаты мне не
выдавать, а отправить
им. Потом мне все же перезвонили из первого центра и сказали, что
результаты можно забирать. Я забрал, и у меня выпали глаза. Там
понаписали такой бред,
что я не понимал, как с такими диагнозами вообще живу.

У меня возникли подозрения, что департамент заставил центр подделать
результаты, а во второй центр меня отправил, чтобы сразу два
психологических теста
заключили, что я нездоров. Все, что мне оставалось в такой ситуации, --
ехать куда-нибудь в Питер, проходить альтернативное тестирование, потом
нести все
это в суд, доказывать, что я не осел... Все это происходило уже в 20-х
числах декабря. Мое состояние было за гранью, я впадал в истерики>>.

Во втором центре тестированием дело не закончилось. Егору поставили еще
два условия: сотрудники съездят с ним в детский дом, чтобы посмотреть,
как он общается
с ребенком, а потом встретятся с его родителями. <<В детском доме две
тети-сотрудницы смотрели во все глаза, как я играю и общаюсь с Сашей. Не
знаю, что
они хотели увидеть. Что я пальцы ребенку в жопу засовываю? Или что
неправильно беру его на руки?>>

Во встрече с родителями Егор сотрудникам центра отказал.

***

30 декабря по неизвестным причинам Егор получил положительное заключение
о психическом состоянии своего здоровья. Обалдевший, он отвез его в
опеку и попросил
приготовить ребенка. Ему велели приехать за Сашей 31 декабря.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
Егор очень внимательно следит за гигиеной и чистотой. У Саши
электрическая зубная щетка, и зубы они чистят не менее пяти минут, после
душа Егор смазывает
кожу Саши детским кремом, Егор внимательно следит за питанием Саши, ведь
он аллергик

<<31 декабря, когда я ехал в троллейбусе за Сашей, зазвонил телефон.
Сотрудница опеки сказала: <<Не приезжайте>>. На вопрос, почему, заявила,
что что-то там
не решено. Я позвонил в департамент и понял, что сотрудники опеки до
последнего звонили по всем инстанциям и просили помочь не отдавать
ребенка педику.
Практически с помутившимся рассудком я все-таки доехал до опеки и долго
разговаривал с директором. Она протягивала мне руку с распоряжением о
выдаче ребенка
и тут же ее отдергивала. И все-таки в 16 часов я его получил. Забрал
Сашу и привез домой. Это сейчас прозвучит глупо, но иначе как новогодним
чудом я это
назвать не могу. То, что мне удалось это сделать, скорее исключение. Так
не должно было случиться в нашей системе координат. Видимо, мой план
сработал
-- я их достал. Они просто поняли, что я не отступлюсь. Я, наверное,
первый человек, который имел наглость пойти против этой системы, будучи
открытым геем>>.

Вечером Егор пригласил родителей в гости. Они оторопели, увидев Сашу.
Папа в шоке опустился на стульчик, мама прислонилась к стене. Но уже 1
января дед
начал прикидывать, как они с ребенком летом поедут на море, а бабушка
помчалась в магазин за игрушками для внука.

Суд по усыновлению прошел в апреле, никаких проблем не возникло. А
диагнозы <<гепатит>> и <<ВИЧ>> с Саши сняли.

***

Саша приходит от бабушки и тут же забирается к Егору на руки. Теребит
руками папины уши и хохочет на всю квартиру. Егор постоянно целует сына
в щеки, в
шею и вообще во все места. Мне бы хотелось написать, что ребенок
зацелованный, но когда речь идет о гее, люди могут подумать что-нибудь
не то. Егор на
это замечание говорит, что будет целовать Сашу столько, сколько хочет. А
что подумают другие, его тревожит мало.

Быть одиноким отцом непросто, но и не так страшно, как казалось. Самый
сложный период адаптации после детского дома они уже пережили.

<<Это были полтора месяца ада, -- рассказывает Егор. -- Сашка все делал мне
назло. Пролил он, например, бутылку с водой. Я ругаю, а он поднимает ее
с пола,
смотрит в глаза и медленно выливает оставшееся на пол. Так он проверял,
насколько далеко может зайти, где моя грань. От некоторых вещей, которые
он делал,
меня трясло>>.

Но были и плюсы. Егор устроил Сашу в садик, где дети старше на полтора
года. Он ходит туда с удовольствием, потому что в детдоме привык к
обществу. Он самостоятельно
ложится спать -- молча уходит в свою комнату, закутывается в одеяло и
засыпает. И никогда не просится к Егору в постель, как делают многие
дети. В два года
Саша сам ходит на горшок, сам полностью раздевается и сам ест, когда хочет.

<<Он быстро сообразил, что можно делать, а что нельзя. Я его не шлепаю,
но могу наорать. Он не любит, когда я кричу, поэтому старается не
переходить границы.
Возможно, я более строг, чем матери. Они обычно мягче, и дети вьют из
них веревки. Со мной такое не прокатывает.

Фото: Мария Ионова-Грибина для ТД
На днях Егор собирается отправить Сашу на дачу с дедушкой и бабушкой
(родителями Егора), он будет их навещать по выходным. <<Вот поедешь
на дачу, Саша, папа,
наконец, пойдет в качалку, сможет сходить погулять, а может,
и на свидания будет ходить>> -- говорит мечтательно Егор, но по всему
видно, что забота о Саше
Егору в радость. Егор говорит, что уже не представляет себя без Саши

Раньше я думал, что маленький ребенок -- это бессонные ночи, что мне
будет тяжело физически. Но пока я три месяца сидел в декретном отпуске,
у меня был режим,
как у ребенка. Я спал, ел, играл -- это было прекрасно. Единственное, что
для меня оказалось очень сложным -- то, что Сашка постоянно требует
внимания. А
об этом меня никто не предупреждал. Кормить, мыть, стирать -- вся эта
бытовуха дается мне легко, а быть постоянно с ним рядом, играть --
трудно. Но я пользуюсь,
как выражаются в опеке, <<ресурсами>>. Бабушка -- это ресурс. Она мне очень
помогает>>.

Личной жизни у Егора нет уже давно. Но отказываться от нее он не
собирается. И обязательно расскажет Саше о своей ориентации, когда он
задаст ему вопрос.
<<Мои друзья-геи живут с двумя пацанами. Они от них ничего не скрывают.
Дети ходят в детский сад, за ними по очереди приходят разные папы. Все
вокруг все
понимают. И никаких проблем не возникает>>.

-- Пойдешь спать? - спрашивает у Саши Егор.

-- Да... - зевает ребенок.

-- Но сначала надо помыться. Иди, раздевайся.

Саша покорно топает в ванную, садится на стульчик и стягивает с себя
штаны и кофту. Залезает в ванну, и Егор, стоя на коленях, чистит ему
зубы. Потом Саша
берет мочалку и неумело трет себе живот.

-- Вот умница, -- говорит ему отец. -- Дети в садике не делают и половины
того, что делаешь ты. Осталось перестать писаться по ночам и начать
говорить.

http://takiedela.ru/2016/06/papa-mozhet/

Привет, Денис!

Ну, как бы это помягче сказать... У тех, кто действительно любит, любовь
по определению свободной быть не может. Воспитание, конечно, и
существующий строй способствуют тому, что люди разучились любить
по-настоящему. Вот это реально проблема!
А права свои знать всё-таки стоит и отстаивать их тоже!

Здравствуйте все и Настя!
Согласен с каждым пунктом из твоей статьи и озвучу, наверное,
тривиальную мысль, что причина подобной духовной расхлябанности видится
мною в так любимом всеми нами демократическом строе, в котором
приходиться жить.
Сейчас каждый дурак - да что там дурак, даже каждый ребёнок - не просто
знает, а качает свои права, почти как заведённая игрушка.
И получается, примерно, следующее:
"я имею право, а ты нет, я, я, я..." и т.д. - тотальный эгоизм.
С детства у людей вместо обязанностей права, а вместо духовных ценностей
- пустота.
Любая ответственность, любой психологический рост воспринимается как
покушение на свободу личности.
А мы же в свободной стране, и любовь у нас, и всё остальное тоже должно
быть свободным, так, вероятно, думают.

С уважением, Денис.

Может, пришло время не приходить на работу и попросить у начальника
почаще работать из дома?

Новое исследование показало, что сотрудники, работающие удаленно,
чувствуют себя более счастливыми, продуктивными и удовлетворенными
жизнью. В отличие от тех,
кто ежедневно приходит в офис.

Конечно, не все так идеально, когда работаешь на удаленке. Например,
пропадает ощущение взаимодействия с людьми, начинаешь говорить с собой
и домашними
питомцами, проводишь много времени в пижаме и не можешь поболтать
с коллегами за чашечкой кофе, как делал это раньше.

Компания TinyPulse, консультирующая по вопросам трудоустройства, провела
масштабное исследование среди 509 трудящихся, которые работали удаленно
полный
рабочий день. Чтобы получить более точные данные, TinyPulse
дополнительно сделала случайную выборку из 200000 сотрудников.

Выяснилось, что работники на удаленке оценили ощущение счастья на работе
в среднем в 8,1 балла из 10. У офисных сотрудников этот показатель
составил 7,42.
Разрыв оказался еще больше, когда рабочие оценили ощущение самоценности
на работе: 7,75 -- у тех, кто работает удаленно, и 6,69 -- у тех, кто
занят в офисе.

В дополнение к этому 91% удаленных сотрудников заявили, что они более
продуктивны, когда работают за пределами офиса. Это подтверждают
и выводы ученых Гарвардского
университета: сотрудники, работающие из дома, меньше отвлекаются
и болеют и отличаются более высокой производительностью.

Хотя не у всех из нас есть возможность работать вне офиса, тем, кто
может себе это позволить, специалисты рекомендуют делать это. Вы станете
более счастливыми,
продуктивными и довольными жизнью. Только не забывайте больше общаться
и поддерживать контакты с окружающими.

http://www.adme.ru/zhizn-nauka/uyudi-kotorye-rabotayut-iz-doma-schastlivee-i-produktivnee-1301565/

Современные отношения стали похожи на приспособленчество, где главным
приоритетом выступает комфорт. Мы можем находиться с человеком до той
поры, пока в отношениях
царят гармония и любовь. Как только на смену эйфории приходят
разногласия и ссоры, мы начинаем подыскивать замену. Каждая пара
сталкивается с самыми разными
проблемами.

AdMe.ru публикует статью, которая поможет разобраться, почему это
происходит.

1. Мы недостаточно подготовлены.

Зачастую мы оказываемся не готовы идти на компромисс, жертвовать собой
и любить просто так, без всяких условий. Мы не хотим ждать, нам нужно
все и сразу.
Мы сами не даем нашим чувствам расти, вгоняя их во временные рамки.

2. Мы путаем любовь с иными чувствами.

Мы хотим встретить того, кто сходит с нами в кино или ночной клуб,
а не того, кто поймет и поддержит в минуты самой глубокой печали.
Мы не любим жить скучно,
поэтому ищем веселого спутника, который сможет превратить нашу жизнь
в приключение. Однако мы не всегда оказываемся готовы к изменениям,
которые неизбежно
наступают после периода влюбленности и взаимной симпатии.

3. Мы погружаемся в быт.

Со временем у нас не остается времени и пространства для любви, так как
мы слишком заняты погоней за материальными благами.

4. Мы ожидаем мгновенного результата.

Когда мы только влюбляемся, мы уже хотим видеть отношения со своим
спутником зрелыми, хотя эта зрелость, как и взаимопонимание, приходит
с годами. Большинство
современных людей считают, что абсолютно ничего в этой жизни не стоит
их времени и терпения, даже любовь.

5. Мы любим размениваться.

Многие из нас скорее проведут один час с сотней разных людей, чем сутки
с одним. В сегодняшнем мире бытует мнение, что гораздо лучше встречаться
с людьми,
чем узнавать их. Мы жадные, и нам хочется всего и сразу. Мы вступаем
в отношения и разрываем их, как только у нас появляется лучший
<<вариант>>. Мы не отдаем
все лучшее человеку, но хотим, чтобы он был идеальным. Мы встречаемся
со многими, но даем шанс единицам.

6. Мы стали зависимы от технологий.

Технологии приблизили нас так, что стало трудно дышать. Живое общение
сменили тексты, голосовые сообщения, чаты и видеозвонки. Нам больше
не обязательно
вместе проводить время. Мы и так знаем друг о друге очень много. Нам
нечего обсуждать.

7. Мы не можем усидеть на одном месте.

Мы считаем, что не созданы для отношений, и даже одна мысль о том, что
нам стоит остепениться, вызывает страх. Мы больше не связываем свою
жизнь с одним
человеком и избегаем постоянства.

8. Мы стали <<сексуально свободными>>.

Нынешнее поколение стало отделять секс от любви. Сначала люди занимаются
сексом и только потом решают, подходят ли они друг другу. Сегодня секс
вне брака
стал нормой, а понятия <<свободные отношения>>, <<секс по дружбе>>, <<секс
на одну ночь>> прочно вошли в современный обиход.

9. Мы стали слишком часто полагаться на логику.

Мало кто из современного поколения способен любить всем сердцем,
преодолевая трудности, связанные со временем и расстоянием.

10. Мы очень многого боимся.

Мы боимся новых отношений, разочарований, душевных ран и разбитого
сердца, поэтому не позволяем многим людям войти в свою жизнь, ограждая
ее невидимыми
стенами, за которые сами же порой не можем выйти.

11. Мы больше не ценим отношения.

Нам ничего не стоит отпустить любящего нас человека. Мы слишком
разочарованы в окружающих.

http://www.adme.ru/svoboda-psihologiya/pochemu-sovremennye-otnosheniya-takie-neprochnye-1240065/

Здравствуйте, уважаемые участники рассылки и дорогая Павлюченкова Анастасия!
Среди груды своих писем отыскала одно привлекшее мое внимание
отправленное некогда тобой, дорогая Настя, и так актуальное для меня сейчас.
Поэтому я надеюсь, что ты не обидешся, если я его тут сегодня повторю. :)

Любовь - не чувство

Научитесь тому, как создать счастливую семью: онлайн курс
<<Основные принципы строительства семьи>>

Я уже сказал, что
любовь - это
действие, деятельность. Здесь мы подходим еще к одному серьезному
недоразумению относительно любви, которое следует внимательно
рассмотреть. Любовь - не
чувство. Очень многие люди, испытывающие чувство любви и даже
действующие под диктовку этого чувства, совершают фактически акты
не-любви и разрушения.
С другой стороны, подлинно любящий человек часто предпринимает любовные
и конструктивные действия по отношению к лицу, которое ему явно не
симпатично,
к которому он в этот момент чувствует не любовь, а скорее отвращение.

Чувство любви - это эмоция, сопровождающая переживание катексиса.
Катексис, напомним, - это событие или процесс, в результате которого
некий объект становится
важным для нас. В этот объект ("объект любви" или "предмет любви") мы
начинаем вкладывать свою энергию, как если бы он стал частью нас самих;
эту связь
между нами и объектом мы также называем катексисом. Можно говорить о
многих катексисах, если у нас одновременно действует много таких связей.
Процесс прекращения
подачи энергии в объект любви, в результате чего он теряет для нас свое
значение, называется декатексисом.

Заблуждение относительно любви как чувства возникает из-за того, что мы
путаем катексис с любовью. Это заблуждение нетрудно понять, поскольку
речь идет
о подобных процессах; но все же между ними есть четкие различия.

Прежде всего, как уже отмечалось, мы можем переживать катексис по
отношению к любому объекту - живому и неживому, одушевленному и
неодушевленному. Так,
кто-то может испытывать катексис к фондовой бирже или к ювелирному
изделию, может чувствовать к ним любовь. Во-вторых, если мы испытываем
катексис к другому
человеческому существу, то это вовсе не значит, что нас сколько-нибудь
интересует его духовное развитие. Зависимая личность практически всегда
боится духовного
развития собственного супруга, к которому она питает катексис. Мать,
упорно возившая сына в школу и обратно, несомненно испытывает катексис к
мальчику:
он был важен для нее - он, но не его духовный рост. В-третьих,
интенсивность наших катексисов обычно не имеет ничего общего ни с
мудростью, ни с преданностью.
Двое людей могут познакомиться в баре, и взаимный катексис окажется
столь сильным, что никакие ранее назначенные встречи, данные обещания,
даже мир и покой
в семье не сравнятся по важности - на некоторое время - с переживанием
сексуального наслаждения. Наконец, наши катексисы бывают зыбкими и
мимолетными.
Упомянутая пара, испытав сексуальное наслаждение, тут же может
обнаружить, что партнер непривлекателен и нежелателен. Декатексис может
быть столь же быстрым,
как и катексис.

Подлинная любовь, с другой стороны, означает обязательство и действенную
мудрость. Если мы заинтересованы в чьем-то духовном развитии, то
понимаем, что
отсутствие обязательства будет, скорее всего, болезненно восприниматься
этим человеком и что обязательство по отношению к нему необходимо прежде
всего
нам самим, чтобы проявить нашу заинтересованность более эффективно. По
этой же причине обязательство является краеугольным камнем психотерапии.
Почти невозможно
достичь заметного духовного роста у пациента, если психотерапевт не
сумеет заключить с ним "лечебный союз".

Другими словами, прежде чем пациент отважится на серьезные перемены, он
должен почувствовать уверенность и силу, а значит, не сомневаться, что
врач - его
постоянный и надежный союзник.

Для того чтобы союз возник, врач должен демонстрировать пациенту, обычно
на протяжении значительного периода, последовательную и ровную заботу, а
это возможно
только тогда, когда врач способен быть обязательным и преданным. Это не
означает, что врач всегда испытывает удовольствие от выслушивания
пациента. Обязательство
состоит в том, что врач - нравится ему это или нет - выслушивает
пациента всегда. Точно так же, как в семейной жизни: в здоровой семье,
как и в терапевтической
работе, партнеры должны регулярно, повседневно и преднамеренно уделять
друг другу внимание, независимо от того, что они при этом чувствуют. Как
говорилось
выше, влюбленность у супружеских пар рано или поздно проходит; и именно
в этот момент, когда инстинкт совокупления завершает свою миссию,
появляется возможность
настоящей любви. Именно тогда, когда супруги не желают больше находиться
друг с другом беспрерывно, когда время от времени им хочется побыть
врозь, - начинается
проверка их любви и выясняется, существует эта любовь или нет.

Это не означает, что партнеры в устойчивых, конструктивных
взаимоотношениях - например, в интенсивной психотерапии или в браке - не
могут испытывать катексис
друг к другу и к своим отношениям; они его и испытывают. Но речь идет о
том, что подлинная любовь превосходит катексис.

Если любовь есть, то при этом катексис и любовное чувство могут тоже
существовать, но их может и не быть. Конечно, легче - даже радостно -
любить с катексисом
и с чувством любви. Но можно любить и без катексиса и любовного чувства:
как раз осуществлением такой возможности и отличается истинная любовь от
простого
катексиса.

Ключевым словом для различия является слово "воля". Я определил любовь
как волю к расширению собственного Я для того, чтобы питать духовный
рост другого
человека или собственный. Истинная любовь - преимущественно волевая, а
не эмоциональная работа. Человек, который по-настоящему любит, поступает
так в силу
решения любить. Этот человек взял на себя обязательство быть любящим,
независимо от того, присутствует ли любовное чувство. Если оно есть, тем
лучше; но
если его нет, то решимость любить, воля любить все равно остается и
действует. И наоборот, для любящего не только возможно, но и обязательно
избегать действий
под влиянием любых чувств. Я могу познакомиться с чрезвычайно
привлекательной женщиной и испытывать к ней любовное чувство, но,
поскольку любовная интрига
может разрушить мою семью, я скажу себе вслух или в тишине души:
"Похоже, я готов любить вас, но я себе этого не позволю". Подобным же
образом я отказываюсь
брать нового пациента, более привлекательного и как будто перспективного
в смысле лечения, потому что мое время уже посвящено другим пациентам,
среди которых
есть и менее привлекательные, и более трудные.

Мои чувства любви могут быть неисчерпаемыми, но моя способность быть
любящим - ограничена. Поэтому я должен выбрать человека, на котором я
сосредоточу свою
способность любить, на которого я направлю мою волю любить. Истинная
любовь - это не чувство, переполняющее нас; это обязывающее, обдуманное
решение.

Эта всеобщая склонность путать любовь с чувством любви позволяет людям
всяческими способами обманывать себя. Пьяница-муж, чья семья в настоящую
минуту нуждается
в его внимании и помощи, сидит в баре и со слезами на глазах говорит
бармену: "Я ведь очень люблю свою семью!" Люди, грубейшим образом
пренебрегающие собственными
детьми, чаще всего считают себя самыми любящими из родителей. Вполне
очевидно, что в этой тенденции смешивать любовь с чувством любви кроется
определенная
эгоистическая подоплека: это ведь так легко и красиво - видеть
подтверждение любви в собственных чувствах. А искать это подтверждение в
собственных действиях
- трудно и неприятно. Но поскольку истинная любовь является актом воли,
который часто превосходит эфемерные чувства любви, или катексис, то
правильнее
всего будет сказать: "
Любовь есть
постольку, поскольку она действует". Любовь и нелюбовь, как добро и
зло, - категории объективные, а не чисто субъективные.

Мы теперь можем видеть тот существенный компонент, который делает
психотерапию эффективной и успешной. Это не "безусловно положительное
отношение", не магические
слова, техники или жесты; это человеческая вовлеченность и борьба. Это
воля и готовность врача расширить свое Я ради питания духовного роста
пациента,
готовность идти на риск, искренне вовлечься на эмоциональном уровне в
отношения, искренне бороться с пациентом и с собой. Одним словом,
существенный ингредиент
успешной, глубокой, значительной психотерапии - любовь.

Характерно - и почти невероятно: обширная западная профессиональная
литература по психотерапии игнорирует проблему любви. Индийские гуру
нередко просто
и без церемоний говорят о том, что любовь - источник их силы. Ближе
всего к этому вопросу подходят те западные авторы, которые предпринимают
попытки анализировать
различия между "успешными" и "неуспешными" психотерапевтами; обычно
характеристики успешных врачей содержат такие слова, как "тепло" и
"сопереживание".
Но чаще всего вопрос о любви приводит нас в замешательство. Этому есть
целый ряд причин. Одна из них - смешение понятий подлинной любви и столь
пропитавшей
нашу культуру романтической любви, а также другие смешения, о которых
шла речь в этой главе.

Другая причина в том, что "научная медицина" склонна ко всему
осязаемому, рациональному, измеримому, психотерапия же как профессия
формировалась в значительной
степени за пределами "научной медицины".

Поскольку любовь - феномен неосязаемый, неизмеримый и сверхрациональный,
то научному анализу он не поддается.

Еще одна причина - сила психоаналитических традиций в психиатрии; эти
традиции с их идеалом холодного, отчужденного психоаналитика лежат на
совести не столько
Фрейда, сколько его последователей. Согласно этим традициям, всякое
чувство любви, которое пациент испытывает к врачу, обычно клеймится
термином "перенос",
равно как и всякое чувство любви врача к пациенту - "контрперенос";
разумеется, оба эти чувства считаются аномалией, частью проблемы, а не
ее решением,
и их необходимо избегать.

Это совершенный абсурд. Перенос, как упоминалось в предыдущей главе,
относится к неприемлемым чувствам, восприятиям и реакциям. Нет ничего
неприемлемого
в том, что пациенты начинают любить врача, который искренне выслушивает
их час за часом и не судит их, а воспринимает их как они есть, как их,
вероятно,
никто раньше не воспринимал; он не использует их в своих целях, и он
облегчает их страдания. На практике содержание переноса во многих
случаях таково,
что оно мешает развитию у пациента любовного отношения к врачу, и тогда
лечение заключается в преодолении переноса, так, чтобы пациент смог
испытать успешное
любовное отношение, нередко впервые в жизни.

Подобным же образом, нет ничего неприемлемого в том, что у врача
возникает чувство любви к пациенту, когда пациент подчиняется дисциплине
психотерапии,
принимает участие в лечении, охотно учится у врача и через эти отношения
начинает успешно развиваться. Интенсивная психотерапия во многих
отношениях напоминает
возобновление родительских отношений с ребенком. Чувство любви у
психотерапевта к пациенту столь же приемлемо, как и чувство любви у
хорошего родителя
к своему ребенку. Более того, с точки зрения успешного лечения любовь
врача к пациенту благотворна, и если успех приходит, то лечебные
отношения становятся
взаимно любовными. И врач неизбежно будет испытывать любовное чувство,
совпадающее с подлинной любовью, которую он проявил по отношению к пациенту.

В большинстве случаев душевная болезнь обусловлена отсутствием или
дефектом любви, которая требуется конкретному ребенку от его конкретных
родителей для
успешного роста и духовного развития. Очевидно, таким образом, что для
исцеления с помощью психотерапии пациент должен получить от
психотерапевта хотя
бы часть подлинной любви, которой был лишен в детстве. Если
психотерапевт не может по-настоящему любить пациента, лечение не
состоится. Никакое обучение
и никакие дипломы психотерапевта не помогут, если он не может расширить
свою душу через любовь к пациенту; общие результаты врачебной практики
такого психотерапевта
будут низкими. И наоборот, недипломированный, непрофессиональный врач с
минимальной подготовкой, но с огромной способностью любить достигает
таких же высоких
результатов, как и самые лучшие психиатры.

Поскольку любовь и секс тесно переплетены и взаимосвязаны, то здесь
уместно будет кратко затронуть проблему сексуальных отношений между
психотерапевтами
и их пациентами - проблему, в наше время нередко привлекающую
пристальное внимание прессы. Ввиду необходимо любовного и интимного
характера психотерапевтического
процесса между пациентами и врачами естественно и неизбежно возникают
сильные - или чрезвычайно сильные - взаимные сексуальные влечения. Тяга
к сексуальному
завершению таких влечений может быть огромной. Я подозреваю, что
некоторые психиатры-профессионалы, бросающие камень в психотерапевта,
который вступил
в сексуальную связь с пациенткой, сами не могут быть любящими врачами и
не могут по-настоящему понять эту колоссальную тягу. Скажу больше: если
бы у меня
возникла такая ситуация, когда после тщательного и здравого размышления
я пришел бы к выводу, что сексуальные отношения с пациенткой будут
существенно
благотворны для ее духовного роста, - я решился бы на эти отношения. За
пятнадцать лет практики, однако, такого случая у меня не было, и я плохо
представляю
себе, как он мог бы реально возникнуть. Прежде всего, как я уже говорил,
роль хорошего врача аналогична роли хорошего родителя, а хорошие
родители не допускают
сексуальной связи со своими детьми по ряду очень важных причин. Смысл
работы родителя заключается в том, чтобы принести пользу ребенку, а не
использовать
ребенка для собственного удовлетворения. Смысл работы врача - принести
пользу пациенту, а не использовать пациента в своих интересах.

Задача родителя - поддержать ребенка на пути к независимости; задача
врача по отношению к пациенту - та же самая. Трудно представить, каким
образом врач,
вступивший в сексуальную связь с пациентом (пациенткой), не использовал
бы пациента для удовлетворения собственных потребностей или каким
образом он способствовал
бы при этом независимости пациента.

У многих пациентов, особенно соблазнительной внешности, с детства
развивается сексуализированный характер привязанности к одному из
родителей, что, несомненно,
препятствует свободе и развитию ребенка. И теория, и немногие доступные
нам практические факты подтверждают, что сексуальные отношения между
врачом и таким
пациентом скорее закрепляют незрелые привязанности пациента, чем
ослабляют их. Даже если эти отношения не доводятся до сексуального
завершения, "влюбленность"
между врачом и пациентом разрушительна, поскольку, как мы видели, всякая
влюбленность влечет за собой сужение границ эго и ослабление нормального
чувства
отдельности между индивидами.

Врач, влюбившийся в пациента, видимо, не может быть объективным в
отношении его, пациента, нужд или отделить эти нужды от собственных.
Именно из любви к
своим пациентам врачи не позволяют себе удовольствия влюбляться в них.
Поскольку истинная любовь требует уважения к отдельной личности
любимого, подлинно
любящий врач признает и принимает тот факт, что жизненный путь пациента
является - и должен являться - отдельным от жизни врача. Для некоторых
врачей это
означает, что их пути никогда, за исключением лечебного времени, не
должны пересекаться с путями пациентов.

Мы уже обсуждали утверждение, что психотерапия может быть - и должна
быть, если речь идет об успешной психотерапии, - процессом подлинной
любви. В традиционных
психиатрических кругах такое представление выглядит несколько
еретическим. Не менее еретической оказывается и другая сторона этой
монеты: если психотерапия
- процесс подлинной любви, то всегда ли любовь терапевтична? Если мы
по-настоящему любим своих супругов, родителей, детей, друзей, если мы
расширяем свое
Я, чтобы питать их духовный рост, значит ли это, что мы осуществляем
психотерапию по отношению к ним?

Мой ответ: безусловно.

Время от времени мне приходится слышать за коктейлем: "Наверное, нелегко
вам, мистер Пек, отделять вашу социальную жизнь от профессиональной.
Ведь, в конце
концов, нельзя же все время только и делать, что анализировать свою
семью и друзей?" Обычно такой собеседник просто поддерживает скучный
разговор; он не
интересуется серьезным ответом и не готов его воспринять.

Но иногда ситуация предоставляет мне возможность провести урок или
практическое занятие по психотерапии прямо на месте, объясняя, почему я
даже не пытаюсь
и не хочу пытаться отделить профессиональную жизнь от личной. Если я
замечаю, что моя жена или дети, родители или друзья страдают из-за
иллюзий, фальши,
невежества, ненужных осложнений, - я обязательно делаю все возможное,
чтобы расширить, распространить себя на них и, насколько удастся,
исправить ситуацию,
точно так же, как я это делаю для моих пациентов за деньги.

Могу ли я отказать собственной семье и друзьям в моей мудрости, моих
услугах и любви на том основании, что они не подписали договор и не
оплачивают мое
внимание к их психологическим проблемам? Конечно, нет. Как могу я быть
хорошим другом, отцом, супругом или сыном, если не использую все
возможности и свое
профессиональное мастерство, чтобы научить любимых людей тому, что я
знаю, и оказать им всю возможную помощь в духовном развитии каждого из
них? Кроме
того, я рассчитываю на такую же ответную помощь друзей и членов семьи, в
пределах их возможностей. Я научился у детей многим полезным вещам, хотя
их критика
временами бывает неоправданно грубой, а поучения не столь
глубокомысленны, как у взрослых.

Моя жена направляет меня не меньше, чем я направляю ее. Мои друзья не
были бы моими друзьями, если бы они таили от меня свое неодобрение или
любовный интерес
по отношению к мудрости и надежности моего пути. Мог бы я развиваться
быстрее без их помощи? Всякие подлинно любовные отношения являются
взаимной психотерапией.

Мои взгляды на эти вещи не всегда были такими. Когда-то я больше ценил
восхищение со стороны жены, чем ее критику, и для укрепления зависимости
жены делал
не меньше, чем для укрепления ее силы. Задачей отца и мужа я считал
обеспечение семьи: я приносил домой хороший заработок, и на этом моя
ответственность
заканчивалась. Я хотел, чтобы дом был цитаделью комфорта, а не вызова. В
те времена я согласился бы с мыслью, что практиковать психотерапию на
друзьях
и на семье опасно, неэтично и деструктивно. Но это согласие диктовалось
бы моей леностью не в меньшей мере, чем страхом неправильно использовать
профессию.
Ибо психотерапия, как и любовь, есть работа, а работать восемь часов в
сутки легче, чем шестнадцать. Легче также любить человека, который ищет
твоей мудрости,
приезжает к тебе, чтобы получить ее, платит за твое внимание и получает
его в течение точно отмеренных пятидесяти минут, - все это легче, чем
любить того,
кто рассматривает твое внимание как свое право, чьи запросы могут быть
неограниченными, для кого ты вовсе не власть и не авторитет, а твои
поучения не
представляют интереса. Психотерапия дома или с друзьями требует столь же
интенсивных усилий, как и в лечебном кабинете, но условия здесь гораздо
менее
благоприятны; иными словами, дома требуется еще больше усилий и любви.

Я надеюсь, что другие психотерапевты не воспримут эти слова как призыв
немедленно начать психотерапию с супругами и детьми. Если человек
продолжает путь
духовного роста, его способность любить непрерывно возрастает. Но она
всегда остается ограниченной, и врач не должен предпринимать
психотерапию за пределами
этой способности: психотерапия без любви будет безуспешной и даже
вредной. Если вы способны любить шесть часов в день, довольствуйтесь
пока этой возможностью
- она уже превышает способности большинства людей. Путешествие будет
долгим, и для увеличения вашей способности потребуется время.
Практиковать психотерапию
с друзьями и семьей, любить друг друга все время - это идеал, цель, к
которой стоит стремиться, но которая достигается не сразу.

Как я уже отмечал, непрофессиональный врач может успешно практиковать
психотерапию и без особого обучения, если он способен на истинную
любовь; поэтому
мои замечания о практике психотерапии на друзьях и на собственной семье
относятся не только к профессионалам, но и ко всем людям вообще.

Иногда пациенты спрашивают меня, когда они смогут закончить свое
лечение; я отвечаю: "Тогда, когда вы сами станете хорошими
психотерапевтами". Этот ответ
наиболее уместен в случае группового лечения, где пациенты сами имеют
возможность практиковать психотерапию друг на друге и в случае неудачи
послушать
откровенную критику в свой адрес. Многим пациентам такой ответ не
нравится, и они обычно говорят: "Это слишком большая работа. Чтобы
выполнить ее, я должен
все время думать о своих отношениях с людьми. Я не хочу так много
думать. Я не хочу много работать. Я хочу просто радоваться".

Пациенты часто отвечают мне подобным образом, когда я говорю им, что все
человеческие взаимодействия представляют возможности учиться или учить
(то есть
получать или давать лечение); эти пациенты не желают ни учить, ни
учиться и упускают свои возможности во взаимодействиях. Многие люди
совершенно правы,
когда говорят, что не хотят стремиться к столь высокой цели и всю жизнь
так упорно работать. Большинство пациентов, даже у самых искусных и
любящих психотерапевтов,
заканчивают лечение на таком уровне, когда их потенциал роста еще далеко
не исчерпан. Они прошли короткий - а может быть, и длинный - участок по
пути духовного
развития, но весь путь им не по силам. Он кажется им слишком трудным;
возможно, он и есть слишком трудный.

Источник:
http://www.realove.ru/main/biblio?id=258

http://subscribe.ru/ http://subscribe.ru/feedback

Здравствуйте, уважаемые участники любимой рассылки!
Здравствуйте, Лариса!
Вы писали:

> По-моему, с точки зрения "теъхнического прогресса" это хорошо: же=нщины
> могут заработать,=другие - наконец-то обрести хоть в каком-то смысле
своего
> ребенка. И это ведь для многих неоценимое счастье.
Согласна с вами!

> Но с точки зрения духовности - это ужасно.

А тут, мне кажется, что оно ни так уж и ужасно - мне думается, что я
понимаю вашу позицию: женщина становится мамой вследствие того, что
другая рожает ее ребенка. Это действительно странно в каком-то смысле,
но ведь материнство при этом остается материнством просто с новыми
духовными испытаниями и для биологической мамы, и для сурагатной потому,
что как бы там не было она остается человеком со своими чувствами. И
думаю, что всё равно может возникнуть привязанность к ребенку, как бы
эта женщина не была психически устойчива и не отдавала себе отчет. Да и
даже если не привязанность к ребенку, то найдутся другие трудности через
которые ей придется пройти.
Ну а биологической маме надо будет принять наличие мамы сурагатной и
воспитать этого ребенка.
Мне кажется, что с духовной точки зрения в этом тоже есть свой смысл. Во
всяком случае, на мой весьма поверхностный взгляд это по крайней мере
может дать возможность помочь (не бесплатно, но всё же помочь) людям и
воспитать принятие необычной с точки зрения привычного уклада вещей
ситуации, ну и, конечно, даст возможность для кого-то стать родителями.
Да, в современном мире возможна и пересадка органов, и однополые браки,
и рождение ребенка сурагатной мамой, но, может быть, это не изуверство
над духовностью, а ее новая сторона...
Мне приходят вот такие вот мысли на этот счет.