И человек, и общество, и мир, а тем более история, которая интегрирует всё на свете, - бесконечно многообразны. Нет ли за всеми этими многообразиями – строгих «программ», которые, как формулы в математике, генерируют и охватывают и связывают друг с другом образы-грани действительности? Если, как утверждает Правая Вера вообще и концепция Intelligent Design особенно, эволюция сущего и история человечества следуют некоей «программе», написанной-изреченной разумным Богом-Сущим, то действительность есть порождение разума. Открытый космологами антропный принцип подтверждает учение Мартина Хайдеггера о неразрывной сопряженности бытийного-«божественного» Sein и сущего-«человеческого» Dasein, когда, с одной стороны, Sein «порождает» Dasein, а с другой стороны, «человек есть пастух Sein», причем исходный человеческий язык, порождаемый «программой» и в свою очередь способный изменить эту «программу», является «домом Sein». Sein и Dasein борются друг с другом и вечно высекают друг друга, образуя «зазор» в рекурсивной петле или обратной связи в системе. И человечество Конца "пишет" и каким-то образом переносит через грядущую Сингулярность в будущее Начало - «Программу-Слово», творящее мир, человека и историю. Очевидно, программой предусмотрен «бутстреп» или включение человеческого своеволия Dasein, что обеспечивает самофокусирование Круга Времени.

Гегель говорил, что всё разумное – действительно, а всё действительное – разумно. Тогда «программа» или закон или формула или код и есть концентрат разума, генерирующего-отражающего действительность. Мышление не просто отражает действительность, но и изменяет-творит её, что зафиксировал Карл Маркс в 1845 году в «Тезисах о Фейербахе».

Джордж Сорос в своей «рефлексивной теории истории» со ссылкой на компьютерологию пишет – «Различие между сообщениями и их содержанием не дается a priori, но вводится самими сообщениями. Это означает, что они должны так или иначе относиться к самим себе, чтобы не быть бессмысленными. Практически компьютерные алгоритмы принимают форму рекурсивных петель и находят выражение в итеративном процессе… Компьютеры преподают нам важный урок относительно человеческого мышления: должна быть где-то в мышлении рекурсивная петля, даже если мы этого и не осознаем. Петля может принимать форму верований или постулатов» (Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. Москва: Издательство политической литературы, 1991, стр. 209-210).

Так как модели, по Соросу, не соответствуют действительности, однако служат основой принятия решений, они определенным образом влияют на ход событий. Модели и события связаны в двусторонней петле обратной связи: события влияют на модели (когнитивная функция), и модели влияют на события (функция участия). «Двусторонняя обратная связь не может обеспечить идентичности моделей и действительности, потому что действительность - это движущаяся цель, которую двигает двусторонняя система обратной связи, называемая рефлексивностью… Действительность уже больше не является некой данностью. Она формируется в ходе того же процесса, что и мышление участников: чем сложнее мышление, тем сложнее становится и действительность. Но мышление не может вполне догнать действительность: действительность всегда богаче, чем наше понимание. Мышление взаимодействует с событиями, но мышление также взаимодействует с мышлением других людей, и существуют события, о которых люди вовсе не думают. Действительность обладает способностью удивлять, а мышление обладает способностью создавать. Таковы черты интерактивной и открытой системы, называемой действительностью» (стр. 214).

Ясно, что есть расхождение между тем, каковы люди на самом деле, и тем, как они себя представляют, и есть двусторонняя, рефлексивная связь между образом и действительностью, которая еще даже более странная, чем во внешнем мире, ибо для мышления не требуется посредничества внешнего события для того, чтобы повлиять на свой предмет.

Здесь уместна теорема Гёделя о неполноте, согласно которой непротиворечивость теории не может быть доказана средствами этой теории, однако непротиворечивость одной конкретной теории может быть установлена средствами другой, более мощной формальной теории, но тогда встаёт вопрос о непротиворечивости этой второй теории, и т. д.

Согласно интерпретации Сороса, сочетая законы с универсумом, к которому они относятся, Гедель смог доказать не только то, что число законов бесконечно, но и что оно превышает количество законов, которые можно познать, потому что существуют законы о законах о законах и так до бесконечности, и объем непознанного увеличивается одновременно с процессом человеческого познания. Точно так же можно рассуждать в отношении действительности. Чтобы адекватно воспроизводить действительность, каждая модель должна содержать модель каждой соответствующей модели - и существует столько моделей, сколько участников. Чем больше уровней включают модели, тем больше оказывается уровней, которые нужно включать, и если модели оказываются неспособны их включить, что должно произойти рано или поздно, они больше не воспроизводят действительность.

«По всей вероятности, - говорит Сорос, - Гедель имел в виду универсум Платона, в котором числа Геделя уже существовали до того, как он их открыл; я же полагаю, что Гедель сам придумал эти числа, расширив таким образом свой универсум. Мне представляется, что моя интерпретация более адекватна» (стр. 213). Термин «числа Геделя» - на совести Сороса, надо было сказать «теории» или «аксиомы», но правильно подчеркнута демиургичность Dasein, о чем речь будет впереди. «Во всяком случае, - отмечает Сорос, - при такой интерпретации теорему Геделя легче принять… Если обратить метод Геделя вовнутрь, то понятие "я" может стать такой сложной системой, которая по сложности превзойдет внешний мир. Мышление человека, сосредоточенного на себе, может легко принять такое направление вовнутрь, ставя под угрозу его контакты с окружающим миром. Я знаю, о чем говорю. Любопытно, что полное отрицание себя, трансцендентальная медитация, может привести к такому же результату» (стр. 213, 215).

В новом геделевском мире, указывает Сорос, ни действительность, ни наше понимание не могут восприниматься как параллельные непересекающиеся плоскости евклидовой геометрии. «Они перекрещиваются, сталкиваются, и в этих местах открываются новые измерения, каждое из которых способно расширяться в бесконечность. Этот способ мышления о действительности и мышления о мышлении я воспринимаю как откровение. На других, возможно, это не произведет такого же впечатления, во-первых, потому, что метод этот уже утвердился и был использован в ряде подобных доказательств, во-вторых, доказательство само по себе так абстрактно, что его воздействие, возможно, не будет столь очевидным. Однако именно из-за его уровня абстракции я считаю его исключительно важным» (стр. 215-216).

«А суть в том, что понимание участниками ситуации, в которой они принимают участие, изначально несовершенно, и то, что мышление участников подвержено ошибкам, играет решающую роль в определении хода событий. Существует недетерминированное отношение между мышлением и действительностью, в котором взгляды участников не определяются действительностью и действительность, конечно, не определяется мышлением участников.
Как это ни покажется странным, эта точка зрения разделяется далеко не всеми. Напротив, большая часть научных теорий о человеческих делах намеренно исключает несовершенное понимание участников из поля своего рассмотрения. Классическая экономическая теория, например, постулировала совершенное знание; и марксистская доктрина, прочно укорененная в девятнадцатом веке, пыталась предсказывать будущее течение истории на базе строго объективных соображений. Как я показал в "Алхимии финансов", социальные науки пошли на немыслимые искажения, чтобы только исключить несовершенное понимание участников из своего предмета» (стр. 216-217).
.
«Откуда это странное нежелание принимать факты действительности? – вопрошает Сорос. -Частично ответом может служить то, что ситуация, которую я описываю, сверхсложная и ее очень трудно рассматривать. Человеческий ум недостаточно изощрен, чтобы постичь вселенную, построенную по принципу бесконечных регрессий и рекурсивных петель. Сколько человек, включая и меня, действительно понимают числа Геделя? Понадобилось немало времени, чтобы числа Геделя были открыты, и теперь, возможно, впервые делается попытка применить их к человеческому состоянию. И какая это слабая попытка!

Но это, наверное, лишь часть ответа. Если бы это был весь ответ, тогда были бы все основания ожидать, что имманентная неопределенность, присущая человеческой деятельности, станет общепризнанной, как только доводы этой главы будут усвоены и широко распространены - при условии, конечно, что они не будут фальсифицированы при этом. Очевидно, что на это надеяться не приходится. Исторический опыт показывает, что было много случаев в прошлом, когда подверженность человеческой мысли заблуждениям была широко признана и служила в качестве организующего принципа общества, однако за этими случаями последовали другие, где определенный набор идей принимался как неопровержимая истина и никакое несогласие не терпелось. Почему же история должна измениться в будущем?

Существует сильное предубеждение, которое мешает по-настоящему признать, что мы подвержены заблуждениям. Подверженность ошибкам предполагает неопределенность, а с неопределенностью очень трудно жить. В самом деле, как участники мы, по-видимому, не можем принять неопределенность, которую можем осознавать в роли наблюдателей. Быть участником означает принимать решения, а решения требуют приверженности определенной точке зрения. Даже если мы признаем риск и неопределенность, наши решения в момент, когда мы их принимаем, не могут их правильно отражать. Сталкиваясь с бесконечно сложной ситуацией, и притом с такой, чья сложность увеличивается одновременно с нашей способностью с ней справляться, мы должны ввести какие-то упрощающие принципы. Эти принципы искажают действительность, упрощая ее.

Принцип подверженности ошибкам мышления участников, который я здесь описываю, должен быть понят в этом контексте. Это упрощающий принцип, который может позволить нам заниматься сложностями человеческого состояния лучше, чем любой другой принцип. Я, конечно, уверен в этом, и я опирался на этот принцип еще до того, как смог его доказать. Но даже если мое доказательство выдержит критическое рассмотрение, из этого не следует, что его нужно всем принимать. Другие могут счесть иные упрощающие допущения более удовлетворительными. Мое имеет тот недостаток, что оно заставляет человека принимать неопределенность. Другие могут предложить комфорт абсолютной определенности, хотя, если я прав, у них есть тот недостаток, что они искажают действительность. Так как мы имеем дело не с аналитиками, а с реальными участниками, речь идет о подлинном выборе. Выбор принципов может быть различным у разных участников и в разные исторические периоды.

Это рассуждение расчищает путь для построения теоретической схемы, основанной на двух противоположных упрощающих принципах. Принцип, который я развил здесь, является основой критического типа мышления и открытого общества, отказ от него приводит к догматическому типу мышления и закрытому обществу» (стр. 217-218).

Методологически подход Сороса к пониманию истории аналогичен открытому Гейзенбергом принципу неопределенности в квантовой теории. Он порождается «зазором» между Dasein и Sein, интенциональностью мышления при каждом осмыслении. И в то же время неразрывная связь-сопряженность Sein-Dasein-Seiende (Seiende - сущее, происходящее) придает единство природному и историческому процессу, жестко «редуцирует» волновой пакет смыслов при практическом взаимодействии человека (Dasein) с сущим (Seiende) и бытием (Sein). Результат зависит от цели (направленности, интенциональности) действия и граничных условий, как и в любом квантовом измерении. Джордж Сорос в «Алхимии финансов» прекрасно показал, как он использовал рефлексивность в неопределенной ситуации бум/спад для достижения своих целей на фондовом рынке, и такой же примат воли Dasein действует в истории, если понять, образно говоря, выборы её участников и создать граничные условия, способствующие твоему собственному волевому выбору. В ряде случаев тогда удается «иголкой убить слона».

В кажущемся хаосе истории на самом деле ощущается жесткость заданной «программы». Мусульмане называют её «кисмет», Кальвин - «предопределением», Маркс – «крот истории», Солженицын – «невидимый стержень хаоса». Ясно, что нельзя понять историю, минуя смысл «программы», а лишь перечисляя и систематизируя «граничные условия», внешние причины и случайные мотивы и поводы (чем занята армия историков, публицистов и писателей). Здесь уместно развить намек Сороса на демиургичность человека, способного творить, как в случае с Гёделем, новые измерения мышления и действительности – новые смыслы.

Смыслы могут быть самые разные, оборотничество сплошь и рядом, и если уж действовать и тратить на что-то свою жизнь, то ради высшего смысла, который – един и единственный. Но если признать Высший Смысл, то тогда открытость критической субъектности смыкается с закрытостью-завершенностью Высшего Смысла, что предполагает однозначность-догматизм. Как преодолеть этот «корпускулярно-волновой дуализм» открытого-закрытого, сокрытый в первоистоке мышления и творчества?

Мартин Хайдеггер глубже остальных постиг эту проблематику, особенно в работе «Исток художественного творения» (Der Ursprung des Kunstwerkes, 1936) – «zur Unverborgenheit als Lichtung das Verweigern in der Weise des Verbergens gehört», что можно перевести в терминах Правой Веры «к несокрытости как просвету принадлежит отверг в форме сокрытия», то есть открытость-сокрытость взаимопринадлежны и слиты в Истине, в Ereignis, в Сингулярности, которая в Правой Вере сопряжена с Богосаможертвоприношением. Это есть Высший Смысл.

Более конкретная аргументация – в компьютерологии и в неканторовской теории множеств. Английский математик и физик Роджер Пенроуз показал, что теоремы Гёделя можно использовать для доказательства наличия принципиальных различий между человеческим мозгом и компьютером. Смысл его рассуждения прост. Компьютер действует строго логически и не способен определить, истинно или ложно утверждение А, если оно выходит за рамки аксиоматики, а такие утверждения, согласно теореме Гёделя, неизбежно имеются. Человек же, столкнувшись с таким логически недоказуемым и неопровержимым утверждением А, всегда способен определить его истинность или ложность - исходя из повседневного опыта. По крайней мере, в этом человеческий мозг превосходит компьютер, скованный чистыми логическими схемами. Человеческий мозг способен понять всю глубину истины, заключенной в теоремах Гёделя, а компьютерный - никогда. Следовательно, человеческий мозг представляет собой что угодно, но не просто компьютер. Он способен принимать решения.

Зафиксируем эту особенность человека – способность принимать решения, волить, то есть творить. Подобная демиургичность или равнобожие уже указывает на выделенность-избранность такого особого сущего, как человек. Значит, человек способен быть носителем-источником некоего особого смысла, то есть действовать на уровне особых смыслов, превосходящих смыслы остального сущего.

А дуализм «полнота-неполнота» Курта Гёделя «преодолевается» открытым Полом Коэном методом форсинга (вынуждения, наделения) в неканторовской теории множеств, согласно которому волевое мышление способно вынуждать-наделять-заставлять сущее «редуцироваться» и тем самым «оконечивать бесконечность» (об этом методе я с 1969 года не раз писал http://www.panlog.com:8881/cgi-bin/dd-view.cgi?date=2003-04-12). Об этом же выше говорит Сорос, наделяя Гёделя способностью творить новые измерения.

Таким образом, рефлексивная теория истории Сороса трансформируется в субъектное правоверное понимание истории. Ключевой момент – волевая устремленность субъекта к Высшему Смыслу Богосаможертвоприношения как «невидимый двигатель-вектор» всего сущего во главе с человеком, венцом и источником эволюции и истории. И всю теорию истории можно построить на одной исходной «рекурсивной петле» - Круге Времени, или петле «вечного возвращения». Тогда революции и контрреволюции и застои и крушения освещаются Высшим Смыслом и потому становятся понятными и предсказуемыми. Хаос истории упорядочивается, как свидетельствует теория сложных систем Ильи Пригожина. Недаром Джордж Сорос отдает должное концепции самоорганизации сущего, открытой этим русским ученым – «Любопытно, что первым человеком, кто упомянул мне имя Ильи Пригожина (его книга «Порядок из хаоса», написанная совместно с Изабеллой Стенджерс , является лучшим введением в эту теорию для таких дилетантов, как я), был Ху Вейлин, китайский ученый, который также очень помог в учреждении Фонда за реформу и открытость Китая» (стр. 211).

Многообразие истории и бесчисленное количество факторов, влияющих на поведение и поступки людей, упорядочиваются прежде всего по уровням субъектности, по иерархии смыслов и целей. Поскольку же субъектность базисно сопряжена с экономической самодостаточностью-независимостью и соответственно с отношениями собственности на средства производства и с трудовыми установками, то материалистическое понимание истории Карла Маркса «снимается» в субъектном. Более того, приоритет базиса над надстройкой резко сужает диапазон исторического теоретизирования, интерпретирования исторических событий и фактов. Произвол исторического толкования сводится к минимуму. Лишь обозначив методологию исторического осмысления, имеет смысл подступиться к работам Александра Солженицына о Февральской революции и Александра Неклессы о современной ситуации мира и России.