Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник


Информационный Канал Subscribe.Ru

Вечер с Геннадием Майоровым

Последние четверть века воспринимаю Геннадия Георгиевича Майорова как живого
классика философии. Когда мучаюсь над какой-либо философской проблемой, раскрываю
его книгу "Формирование средневековой философии: латинская патристика" (1979)
и вникаю. Его изложение учения Августина Блаженного, а также философии Боэция,
- считаю непревзойденным. Он родился в 1941 году, то есть на три года моложе
меня, окончил философский факультет МГУ в 1965 и аспирантуру кафедры истории
зарубежной философии в 1968, и с тех пор работает
на этой кафедре (профессор с 1988 года). Недавно получил Ломоносовскую премию,
за что вчера дружно выпили. С этой кафедры, кстати, пришел в мою Партию Возрождения
незабвенный профессор Арсений Николаевич Чанышев, умерший в прошлом году.

Геннадий Майоров представлялся мне по его работам подвижником типа Иммануила
Канта - книжный червь с минимумом эмоциональной ангажированности, суховатый и
систематичный. Насчет систематичности - отчасти так, а в жизни - неожиданно темпераментный.
Почти как Арсений Николаевич.

Его доклад "Философская оптика и философская акустика", который он сделал у нас
вчера вечером на семинаре "Русская философия" в Доме Лосева, - меня поразил раскованностью
мысли, резкими оценками. Даже не по себе иногда становилось. Например, когда
он характеризовал Аристотеля. Точнее, разоблачал его как человека. Поскольку
я с величайшим почтением отношусь к Аристотелю, то меня сначала коробило, но
потом я переключился на логику Майорова и лучше уяснил для себя политиканскую
грань Стагирита. 

Предложенная Майоровым классификация типов философствования, которую он провел
с ориентацией на "Психологию мировоззрений" Карла Ясперса и с выделением фидеизма
(от слова "фиде"=верить) и идеизма (от слова "иде"= видеть) - они же "философская
акустика" и "философская оптика" - как двух главных мыслеустановок, показалась
мне сначала поверхностной, хотя и небезинтересной. И я после семинара на фуршете
подошел к Геннадию Георгиевичу с просьбой прокомментировать концепцию Мартина
Хайдеггера о том, что греческие
мудрецы "слышали", в то время как после прорыва субъектности в начале Нового
Времени модерновые философы стали "видеть" сущее. 

Я по памяти процитировал слова Хайдеггера из лекции "Время мирообраза" (1938
http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Heidegg/Vr_KartMi.php) - 

"Еще дальше, чем от средневекового, истолкование сущего в Новое Время отстоит
от греческого. Одно из древнейших изречений греческой мысли о бытии сущего гласит:
to gar auto noein estin te kai einai (ибо мышление и бытие есть то же самое).
Этим положением Парменида сказано: к бытию принадлежит, ибо им требуется и обуславливается,
внимание к сущему. Сущее есть то возникающее и самораскрывающееся, что своим
присутствием захватывает человека как присутствующего при нем, т.е. такого, который
сам открывается присутствующему,
выслушивая его. Сущее становится сущим не оттого, что человек его наблюдает в
смысле представления типа субъективной апперцепции. Скорее сущее глядит на человека,
раскрывая себя и собирая его для пребывания в себе". 

И далее - "Быть под взором сущего (поздняя маргиналия Хайдеггера: "захваченность
бытием, т.е. пребыванием как эйдосом") захваченным и поглощенным его открытостью
и тем зависеть от него, вовлечься в его противоречия и носить печать его разлада
— вот существо человека в великое греческое время".

Здесь тонкость - ты захватил, то есть "ты субъект", или ты захвачен, то есть
"тебя захватили". По Хайдеггеру, выходит, Парменид и его последователь Платон
- "захвачены", то есть недосубъектны? Но Пифагор - явно субъектен! Значит, Парменид
и Платон - субъектны, но "захваченные" сущим и зависимые от него, то есть воспринимающими
его, а не пересотворяющие-досотворяющие сущее, как призывал Карл Маркс в 11-ом
(последнем) "Тезисе о Фейербахе", выражающем суть Нового Времени, модерна. Вот
и возникает историко-философская
интрига. Как её развязывает Хайдеггер?

Он продолжает - "Оттого, чтобы осуществить свою сущность, этот /греческий/ человек
должен собрать (legein=собирание, по Хайдеггеру, — исходная черта греческого
«логоса»), спасти (sоzein=спасти понимается Хайдеггером примерно
так же, как и Аристотелем, - близко к смыслу христианского понимания «спасения»:
вернуть вещь, надежно сохранить за нею живую сущность, полноценное бытие), принять
на себя раскрывшееся ему, сберечь его, каким оно открылось, в взглянуть в глаза
всему его зияющему
хаосу (aletheyein)". 

Аlеthеуеin=«истинствовать», по Аристотелю, способны преимущественно
ум (нус) и знание (эпистеме). О роли "эпистеме" в развитии реализма и науки много
говорил вчера Майоров. Вроде бы Аристотель близок тут к современному пониманию
науки как знания истины, но надо помнить, что «нус» для него —
это интуитивное чувство бытия, а основа, «эпистеме»,— принятие
на веру недоказуемых «начал», ощущаемых лишь «нусом».
Само слово ерistеmе выводится Аристотелем
из рistis, «веры» («Никомахова этика», VI 3, 1139b 33—34).
Древнегреческое «истинствование», в отличие от современного научного
установления истины, требовало самоотдачи человеческого существа, доверчивого
шага в темноту «хаоса», как говорит Хайдеггер (Неidеggег М. Niеtzsсhе.
1. Вd. Рfullingеn, 1961, S. 350), отсылая, среди прочего, к Гесиоду, у которого
рождение мира начинается с зияния Хаоса («Теогония», 116). 

"Греческий человек, - подытоживает Хайдеггер, - есть лишь поскольку он слушает
сущее, почему в эллинстве мир и не может стать образом. Зато если для Платона
существо сущего определяется как эйдос (вид, облик), то это — очень рано
посланная, издалека опосредованно и прикровенно правящая предпосылка того, что
миру надлежит стать картиной" (Der griechische Mensch ist als der Vernehmer des
Seienden, weshalb im Griechentum die Welt nicht zum Bild werden kann. Wohl dagegen
ist dies, daß sich für
Platon die Seiendheit des Seienden als eidos (Aussehen, Anblick) bestimmt, die
weit vorausgeschickte, lang im Verborgenen mittelbar waltende Voraussetzung dafür,
daß die Welt zum Bild werden muß).

Я напомнил Геннадию Георгиевичу Майорову, что более сорока лет назад в этих стенах
мы обсуждали этот тезис Хайдеггера с моим учителем Алексеем Федоровичем Лосевым,
и он тоже возмутился и не признал правоту немецкого мыслителя, но ведь видеть
можно по-разному - предсубъектно, недосубъектно и субъектно. На предсубъектном
и недосубъектном уровнях, в том числе в Древней Греции, вполне могло "воспринятие"
(Vernehmen) перевешивать "образотворение" (Bildung), и "видеть" могло оставаться
на уровне Vorbildung (предобразотворение),
претворяясь тем не менее в Bildhauer (ваятель образа, скульптор). Короче, Хайдеггер
все же прав, если подойти к субъектности дифференцированнее. Ибо субъект может
быть "захваченным" сущим, как в античности и даже в средневековье, и может "захватывать"
сущее, как это и случилось взрывным образом полтысячелетия назад в начале Нового
Времени.

"Совсем другое, в отличие от греческого слышания, - поясняет Хайдеггер, - означает
новоевропейское представление, смысл которого впервые дает о себе знать в слове
герrаеsеntаtiо. Пред-ставить значит тут: поместить перед собой наличное как нечто
противостоящее, соотнести с собой, представляющим, и понудить войти в это отношение
к себе как в определяющую область. Где такое происходит, там человек составляет
себе образ сущего. Но, составляя себе такой образ (Bild), человек и самого себя
выводит на сцену, т.е.
в открытый круг общедоступной и всеоткрытой представленности. Тем самым человек
сам себя выставляет как ту сцену, на которой сущее должно впредь представлять,
показывать себя, т.е. быть образом. Человек становится репрезентантом сущего,
в смысле опредмеченноrо (Damit setzt sich der Mensch selbst als die Szene, in
der das Seiende fortan sich vor-stellen, präsentieren, d. h. Bild sein muß.
Der Mensch wird der Repräsentant des Seienden im Sinne des Gegenständigen)".


А далее - разжевывание того, что выше сказано о разнице между "захваченностью"
и "захватыванием":

"Однако новизна этого явления вовсе не в том, что теперь положение человека среди
сущего просто иное, чем у средневекового или античного человека. Решающее в том,
что человек, собственно, захватывает это положение как им же самим устроенное,
волевым образом удерживает его, однажды заняв, и обеспечивает его за собой как
базу для возможного развития своей человечности. Только теперь вообще появляется
такая вещь, как статус человека. Человек ставит способ, каким надо поставить
себя относительно опредмечиваемого
сущего, в зависимость от самого себя. Начинается тот вид человеческого существования,
когда вся область человеческих способностей оказывается захвачена в качестве
пространства, где намечается и производится овладение сущим в целом. Эпоха, определяющаяся
этим событием, нова не только при ретроспективном подходе по сравнению с прошлым,
но и сама себя нарочито полагает как новая. Миру, который стал образом, присуще
быть новым". 

Много и других тем затрагивалось во вчерашнем общении, особенно когда выпили
и расслабились за столом. Мне было чрезвычайно приятно общаться. Даже по политике
сошлись. Я иногда уважаю человека как профессионала, но когда он, например, начинает
благожелательно отзываться о Ельцине или Путине, то для меня это - свидетельство
или интеллектуальной неполноценности, или нравственной ущербности. И человек
становится неинтересным. А вчера все собравшиеся в тесном кругу оказались на
высоте. 

Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков
Другие рассылки этой тематики
Другие рассылки этого автора
Подписан адрес:
Код этой рассылки: culture.people.skurlatovdaily
Архив рассылки
Отписаться Вебом Почтой
Вспомнить пароль

В избранное