Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Snob.Ru

  Все выпуски  

Сергей Кузнецов: Понять другого человека



Сергей Кузнецов: Понять другого человека
2016-08-20 22:29 dear.editor@snob.ru (Сергей Кузнецов)

Этим летом у меня случилось удивительное литературное переживание: я впервые прочитал Харпер Ли.

На самом деле сначала я, с подачи Кати, прочел недавно вышедший роман Харпер Ли «Пойди, поставь сторожа», и нам обоим он очень понравился. Все попавшиеся мне на глаза рецензии были немного кислые и сводились к тому, что это, конечно, не «Убить пересмешника» — поэтому мы решили, что надо составить собственное впечатление, и прочли классический роман Харпер Ли (я — первый раз, а Катя перечитала).

По ходу дела выяснилась история написания этих книг. Википедия рассказывает, что сначала Харпер Ли написала роман про сторожа, а потом издатель сказал, что лучше бы она написала про детство героини — и она написала «Убить пересмешника» (иногда «Пойди, поставь сторожа» называют даже не сиквелом, а черновиком «Пересмешника»). Так или иначе, незадолго до смерти Харпер Ли рукопись была обнаружена и адвокат уговорить Ли ее напечатать — это стала первая ее большая публикация после успеха «Убить пересмешника». Учитывая, что «Пойди, поставь сторожа» был написан на два года раньше «Пересмешника», можно сказать, что после публикации своего знаменитого романа Харпер Ли больше не написала в своей жизни ничего.

Все гадают – почему же она замолчала? Но у меня, когда я прочитал оба романа, есть разгадка.

Дальше будут спойлеры, но Харпер Ли — не Агата Кристи, так что, надеюсь, ничего страшного в этом нет.

«Пойди, поставь сторожа» — роман о том, как девушка (выросшая героиня «Убить пересмешника») приезжает из Нью-Йорка в родной город в штате Алабама и выясняет, что расовый вопрос всех немного испортил: старая няня-негритянка на вопрос «правда, вы нас не ненавидели?» мрачно молчит, отец-адвокат, который всегда выступал за равные права для всех, приносит в дом расистские брошюры, да и вообще — город внезапно поделился не на хороших и плохих людей, а на белых и черных. Понятно, что няня-негритянка в любом случае симпатичней белых расистов, но в общем и целом ни с той, ни с другими нет никакой возможности общаться.

Иными словами, героиня чувствует примерно то же самое, что года два назад испытывали наезжающие в Москву эмигранты — их старые друзья и родственники вдруг потеряли рассудительность и либо кричали «Крым — наш, Обама — чмо!», либо говорили, что «в рашке осталось одно путинское быдло». Разумеется, были и нормальные люди, но их голоса были слабо слышны.

Похоже, примерно то же самое творилось накануне шестидесятых на американском Юге. Харпер Ли рассказывает об этом очень честно, давая редкую сегодня возможность понять внутреннюю логику тех, кого мы все однозначно осуждаем как расистов. Более того, Харпер Ли позволяет героине и дальше любить этих людей — ну, потому что это родные люди, и героиня их логику на самом деле понимает (хотя и не может принять).

«Пойди, поставь сторожа» — это очень взрослая и честная книга о том, что можно любить тех, чьи взгляды кажутся тебе чудовищными.

Кстати, эта книга очень хорошо написана. Для первого романа — просто превосходно. Конечно, с точки зрения композиции могут быть претензии — первую треть основной сюжет скрыт от читателя, а последнюю треть героиня хаотически мечется по городу — так что можно понять редактора, который в 1957 году уговорил Ли еще поработать над рукописью (и эта работа, как мы знаем, через два года завершилась появлением «Убить пересмешника»). Но, читая роман сегодня, мы вполне можем увидеть достоинства и медленной экспозиции и хаотического финала.

Более того, после этой книги «Убить пересмешника» выглядит излишне морализаторским, упрощенным и плоским. По большому счету, знаменитый роман Харпер Ли написан о том же, о чем и «Сторож»: плохих людей нет и надо просто суметь поставить себя на место другого человека. Но признать, что сидящий взаперти душевнобольной сосед — не монстр, а способный на добрые чувства человек, на самом деле куда проще, чем признать, что у твоих близких, неожиданно освоивших омерзительную риторику hate speech, есть своя правда (с которой мы все не можем, конечно, согласиться).

Иными словами, «Убить пересмешника» — прекрасный роман для детей (неслучайно его проходят в американских школах). «Пойди, поставь сторожа» — роман для взрослых.

Это заметили не только мы с Катей: несмотря на то, что общий вердикт критики был скорее негативен, Урсула Ле Гуинн написала: «Харпер Ли была хорошим писателем. Она написала прелестную книгу, горячо любимую многими. Но ее ранний роман, при всех его недостатках и упущениях, ставит тяжелые вопросы, которых избегает "Убить пересмешника"». Возможно, Ле Гуинн поняла это лучше других, потому что сама застала пятидесятые и шестидесятые годы.

А теперь представим себе молодого автора, который приносит издателю рукопись серьезной и глубокой книги. Издатель уговаривает автора эту книгу упростить, наиболее сложные и спорные мысли убрать, а сюжет сделать более структурным и увлекательным. Автор так и поступает, и в результате герои перестают быть живыми, а становятся миленькими и живенькими, а все в целом становится умилительным. Сюжет построен так, что читатель легко переходит от этого умиления к праведному гневу. В новой версии романа не остается никакой двусмысленности, никакой неоднозначности и сложности.

Когда книга выходит в свет, она становится сначала бестселлером, а потом — национальной классикой.

Это как если бы Джойс сразу написал «Улисса», а редактор заставил его написать «Портрет художника в юности» — книгу, вне сомнения, хорошую, но с «Улиссом» не сравнимую. А потом бы «Портрет» стал бы хитом продаж и кормил бы Джойса по гроб жизни.

Я хорошо понимаю Харпер Ли: совсем не хочется писать, после того, как ты понимаешь, что публика хочет что попроще и поумилительней.

По счастью, рукопись раннего романа сохранилась — и дети, которые читают «Убить пересмешника» в школе, когда вырастут, могут узнать, что не все так просто: задача «понять другого человека» становиться только сложней, когда ты становишься взрослым.



Ликвидация божествования. Министр Васильева и ее толковый словарь
2016-08-20 21:07 dear.editor@snob.ru (Илья Мильштейн)

 

Ну слава богу. Еще раз прослушав диктофонную запись, коллега установил, что допустил ошибку. Открылось, что министр образования не произносил слово «божествование», напугавшее многих. Ольга Васильева употребила другое слово, очень похожее, искаженное «из-за качества связи» при расшифровке интервью. В связи со своим назначением на высокий пост она говорила про «долженствование». Корреспондент принес извинения, инцидент вроде исчерпан.

Правда, кое-какие вопросы все же возникают. При углубленном погружении в сюжет, связующий проблемы дикции и семантики. Помнится, в ходе беседы репортер поинтересовался у Ольги Юрьевны, какие эмоции она испытывает, облеченная высоким доверием, и слово «божествование» в ее устах прозвучало очень к месту. Типа того что кадровое озарение Медведева свершилось по воле Творца.

Это было психолочески достоверно, с учетом личности новоявленного министра. Иное дело — долженствование. Слово скучное, чиновное, подчиненное, пусть и не чуждое философским словарям. При чем тут эмоции?

Складывается даже впечатление, что Васильева лукавит и корреспондент перед ней извинялся зря. Чудится, что после интервью и громыхнувшего вслед скандала в ее команде был учинен срочный мозговой штурм с целью ликвидации разрушительных последствий «божествования». Помянутому всуе судорожно искали замену: торжествование, повествование, доставание, отставание... блин, да как же его найти?! Остановились на «долженствовании» и махнули рукой: будь что будет.

А вышло в итоге не очень здорово, особенно после того, как взбодрившаяся Ольга Юрьевна стала укорять журналистов и давать им бесценные советы касательно родной речи. Так что и Сунгоркин, главный редактор повинившейся газеты, вдруг не выдержал и взбунтовался, посоветовав министру оставить свои ученые обиды и обидные поучения при себе и «не жонглировать словами». Мы же вас отмазали, ну и отстаньте от нас...

Короче, темная история, но хорошо, что она кончается.

Зато другие истории, относящиеся к Васильевой и ее министерству, только начинаются, и тут уж ничего не изменишь. Имею в виду политические убеждения Ольги Юрьевны и ее твердую, неколебимую веру в патриотическое божествование Сталина накануне и после войны и прочий радикальный консерватизм православного толка в его нынешней разновидности. Это, говорю, непоправимо, поскольку основано на ее горестных личных воспоминаниях — о том, например, как «по средам вся страна вставала за «Огоньком» Виталия Коротича» и как страна после этого погибла. Хотя «Огонек» выходил по пятницам, по средам граждане ломились за «Московскими новостями», но какая разница?

Все равно до сих пор больно, и когда Васильева утверждает, что «число репрессированных при Сталине сильно преувеличено», она знает что говорит. Она отстаивает честь и достоинство эффективного менеджера, оболганного в годы перестройки, и продолжает свои давние внутренние споры с «Огоньком», выходившем по средам. Такой нынче тренд, соединяющий невежество, веру, ненависть к свободе и людоедство, и Ольга Юрьевна еще не самый кровожадный из поклонников Сталина, реабилитированного в эпоху Путина.

Просто она теперь министр и вреда может принести гораздо больше, нежели тот протоиерей, похваливающий Ивана Васильевича и Иосифа Виссарионовича за массовые убийства. Или тот муфтий, что так удачно пошутил насчет женского обрезания. Она здесь власть, и было бы даже странно, если бы на место Ливанова, отправленного крепить братские торгово-экономические связи с Украиной, назначили бы какого-нибудь другого доктора исторических наук. С иными представлениями о том, что сегодня принято называть «духовно-нравственными ценностями». Если бы министром образования и науки в России стал, ни с того ни с сего, нормальный человек. Без долженствования на земле и божествования на небе.

Поэтому Ольгу Васильеву сегодня следует выслушивать со смирением и пониманием. Охранники пошли в губернаторы, специалист по нооскопам возглавил президентскую администрацию, культуркой заправляет Мединский, а с наукой теперь значитца вот что. Все логично и наполнено той государствообразующей гармонией, которой хочется упиться.

Единственное, что мешает полностью насладиться каждодневно звучащей симфонией, так это опять-таки память. Невытравимые воспоминания о другой России, о победе над людоедами, дураками и мракобесами, и дата как назло круглая: 25 лет. Тогда, четверть века назад, и мы были другими, и даже отдельные министры сильно походили на людей, и так еще довольно долго продолжалось.

Это сильно мешает жить и указывает на недостаток смирения. Впрочем, дата пройдет, а Васильева останется, и мы скоро свыкнемся с ее существованием и речами, как свыкаемся с плохой погодой и безбожной властью. Утешаясь необходимостью делать что должно, как в августе 91-го. Применяясь к обстоятельствам. Запасаясь долженствованием и терпением.



В избранное