В принципе, это, конечно, момент информационной войны, которую они ведут против России вместе со своими внешними сюзеренами. То есть против России идет информационная и смысловая война, развернутая западной коалицией, и в этой войне они выступают на стороне последней.

Когда им это говорят прямо в лицо – они с возмущением называют обвинение проявлением «теории заговора», что по их мнению уже порочно, поскольку, как они, очевидно, считают – в политике заговоров в принципе не существует.

И с честными глазами уверяют, что делают все это не за деньги, а по убеждению. Из чего вытекает, кстати, не то, что они на стороне противника не воюют, а то, что участвуют в этой войне не из корысти, а из идейных соображений. Примерно то, что в «Легенде об Уленшпигеле» говорила ему случайная подруга: «Я не публичная, я – гулящая: публичная идет с каждым, а я – только с теми, с кем самой захочется». Но деньги брали обе.

Кто лучше, а кто хуже: предающий за деньги, или предающий по убеждению – вопрос отдельный. Правда, первый – не столько предающий, сколько продающий. Второй – собственно предающий. Один – наемник. Другой – предатель.

Правда, оба вряд ли могут рассматриваться как граждане страны, в войне против которой они участвуют.

Очевидно, что Крым никогда не проявлял желания перейти из состава России в состав Украины. Его не спрашивали ни в 1954, ни в 1991 году.

Очевидно, что он желал сохранения в составе СССР в 1991 году. Очевидно, что намерение вернуться в состав России он высказал еще в 1993 году. Очевидно (во всяком случае, для каждого, кто имел связи с Крымом в период с 1991 по 2014 год), что он всегда такого возвращения желал.

Очевидно, что возможность вернуться в состав России в 2014 году была принята с восторгом. Очевидно, что на Референдуме 16 марта 2014 года каждый житель Крыма имел возможность высказаться как за возврат в Россию, так и за сохранение в составе Украины.

Очевидно, что решение о воссоединении было принято подавляющим большинством голосов. Очевидно, что это решение было добровольным.

Все это очевидно – и вот эту очевидность власти иных стран признавать не хотят.

Ленин когда-то писал: «Если бы математические аксиомы задевали интересы людей – нашлись бы люди, которые их бы опровергали».

Если очевидность упрямо не признается, значит, она чьим-то интересам противоречит.

И если большинство стран мира на сегодня не признает добровольности и естественности воссоединения Крыма с Россией, значит, им ее признавать по тем или иным причинам не выгодно.

У всех причины разные, но, в большинстве своем, в основе этого непризнания очевидности лежит два начала.

Первое – нежелание США и их ближайших союзников, Западной коалиции.

Второе – неготовность многих других стран вступать с ними в спор.

Западная коалиция рассматривает проблему Крыма как вызов мироустройству. Вызов той системе отношений, которую они навязали миру после катастрофы раздела СССР. Начало восстановления территориальной целостности России/СССР.

Воссоединение – вызов им и их власти. Оно демонстрирует, что они – не всесильны. А если они не всесильны, значит, в принципе, возможно, что те или иные страны отказываются от примата беспрекословного подчинения им. Воссоединение Крыма сегодня – это то же самое, чем в 18 веке было провозглашение независимости Соединенных Штатов: отказ от подчинения мировому гегемону.

А значит – объявление этого гегемона «негегемоном», бывшим гегемоном. Признать воссоединение Крыма для США означает признать отказ от своей роли гегемона и согласиться с тем, что им теперь подчиняться не будут. Это – крушение статуса.

Для их ближайших союзников это тоже крушение: крушение их собственного самооправдания со своим собственным самоподчинением Штатам, отказом в их пользу от своего собственного суверенитета.

Если они отказывались от этого суверенитета в пользу «неодолимого гегемона», они могут свою капитуляцию оправдывать и свое минимальное самоуважение сохранять. Если оказалось, что они капитулировали перед состарившимся вожаком, они сами перед своими гражданами и самими собой оказываются никем – политическим мусором.

Когда европейские страны стали проводить независимую от США политику? Когда США стали терпеть поражение в противостоянии СССР и были разгромлены во Вьетнаме. Когда они вновь стали сателлитами Штатов? Когда пал СССР и казалось, что сила Штатов неодолима. А тут вдруг оказывается, что поспешили, унизились и прогадали. Продешевили.

Поэтому правящие элиты европейских стран видят свою задачу чуть ли не самосохранения – доказать, что «их хозяин – самый сильный хозяин в мире». А они, если и вассалы и холопы – то вассалы и холопы самого сильного господина.

Все же остальные страны, в западную коалицию не входящие, но и воссоединения Крыма не признавшие, страны и их элиты, пока не готовые решить, подняться им на мятеж против Хозяина или подождать. Просто потому, что исход им пока не очевиден. И не исход ситуации по Крыму – тут, в общем-то, всем все ясно. А исход противостояния Москвы и Вашингтона.

И главное их опасение даже не в том, не проиграет ли Москва, а в том, не помирятся ли они между собой. Что достанется Москве, что Вашингтону. И не пострадают ли в итоге они, доставшись не тому центру, на который они поставят.

И само главное – пойдет ли Россия до конца, как минимум до публичного зафиксированного лишения США статуса «Высшего Гегемона» — или согласится уступить и помириться, этот статус за Штатами признав.

А поэтому они ждут. Пока Россия не продемонстрирует, что не уступит и компромиссов не будет и что она готова идти до конца – они пойдут с ней. Если не продемонстрирует – так и будут ждать, чем все окончится.

Если пойдет на уступки – постараются искупить перед подтвержденным гегемоном свое нынешнее ожидание и яростно набросятся на Россию, мстя ей за то, что в очередной раз не оправдали их же тайные надежды.

Источник: https://izborsk-club.ru/20812

Никита Комаров: О чём говорит ужесточение санкционной риторики, которая доносится со стороны США? Некоторые эксперты считают, что она направлена на внутреннюю американскую аудиторию. На мой взгляд, это не совсем так. Какое ваше мнение?

Елена Панина: Это всё направлено как раз на внутреннюю российскую аудиторию, в расчёте таким образом создать нам ещё больше трудностей, а в перспективе – спровоцировать очередную цветную революцию. В то же время эта риторика направлена в целом против России как государства.

Сделать из России страну-изгоя, против которой все средства хороши

В Вашингтоне уже открыто говорят о том, что в 1991 году они не смогли реализовать до конца проект по уничтожению СССР, а дальше – и России в тех границах, в которых она сохранилась. Поэтому сейчас перед американцами стоит задача довести задуманное до конца. Так что на кону – уничтожение России.

– То есть это руководство к действию, и они хотят всё это реализовать?

– Безусловно. Поэтому и риторика ужесточается, и появляются новые санкции. Вашингтон пытается создать загнать нас в международную изоляцию, окончательно сформировав из России образ страны-изгоя, в борьбе с которым все средства хороши.

– Это продолжение той политики, которая реализовывалась и ранее, или что-то новое?

– Демократы ещё до короткой эры правления президента Дональда Трампа очень активно проводили антироссийскую политику. Я не хочу сказать, что сам Трамп в этом отношении был ангелом, при нём было принято очень много санкций, для давления на нашу страну использовались и другие методы. То есть это общий тренд, заданный в США. Неважно, кто придёт к власти – республиканцы или демократы – давление будет продолжаться.

Так что, когда к власти пришли демократы во главе с Джо Байденом и Камалой Харрис – не очень понятно, кстати, кто там кем управляет, – никаких иллюзий по поводу дальнейшей политики в отношении России не было. Наша страна мешает мировой финансовой глобалистской верхушке, не даёт реализовывать идеи мирового господства. Ничего другого нам ждать не стоит, санкции будут только ужесточаться. Поэтому нам надо серьёзно пересмотреть собственные позиции как во внешней, так и во внутренней политике.

– К сожалению, это далеко не все понимают даже во властных кругах. Вот сейчас в США рассматриваются два варианта стратегии в отношении России. Согласно первому варианту, наиболее жёсткому, против России необходимо усилить санкции, в том числе по госдолгу, отключить от SWIFT и так далее. Такую линию проводит замгоссекретаря Виктория Нуланд.

Другая стратегия разрабатывается Минфином США и Советом национальной безопасности. Это более мягкий подход, предполагающий продолжение внедрения различных американских структур – как гуманитарных, так и финансовых – в российское внутриполитическое пространство. Этот подход предусматривает поддержку либералов и нанесение точечного удара по государственникам.

На ваш взгляд, какая стратегия является более опасной и что нам делать в обоих случаях?

– Я не вижу разницы в этих стратегиях. Обе они реализуются. Конечно, они будут пытаться сейчас наносить удар по российскому госдолгу. В целом же в США ещё не до конца готовы идти на полный разрыв отношений с Россией. Их очень напугал отзыв в Москву для консультаций российского посла Анатолия Антонова. Последний раз такой экстренный отзыв посла России из Вашингтона для консультаций произошёл в декабре 1998 года, когда США и Великобритания приступили к проведению операции "Лис пустыни" в Ираке. И тогда этот шаг России вызвал серьёзный скандал: наших послов из Вашингтона не отзывали почти полвека, даже в такие критические моменты, как Карибский кризис.

А не готовы они к полному разрыву не только по экономическим, но и по геополитическим причинам. Подобный разрыв будет означать дальнейшее сближение России с Китаем, с другим странами, в том числе и с европейскими, чего США допустить никак не хотят.

Это одна из причин, почему Вашингтон ещё не ввёл новые санкции. Вторая причина – сегодня госсекретарь США Энтони Блинкен заявил, что в Вашингтоне только заканчивают анализ "негативного влияния", которое Россия оказывает на США и на остальной мир, чтобы принять решение по санкциям, которые будут введены. Насколько мне известно из разных источников, в том числе и из американских, введение санкций по госдолгу, возможно, по SWIFT, всё-таки планирует. Но тут пострадают и сами американские поставщики, и получатели нашей продукции – ведь мы же туда и нефть экспортируем.

– По экспорту нефти Россия вышла на третье место. Семь процентов потребляемой в США нефти – российская.

– Верно. Конечно, нельзя сказать, что мы не сможем обойтись без системы SWIFT. Но расчёты замедлятся, а это никого в том же американском, как и в европейском бизнесе, не устраивает.

Главная цель – устроить в России смуту

Кроме всего перечисленного, будут и персональные санкции какие-то. Но самое неприятное, о чём американцы объявили – они попытаются запретить закупку наших вооружений по всему миру. Вот это, конечно, уже настораживает. Хотя, на мой взгляд, до этого дело не дойдёт. Скорее всего, они будут всеми силами пытаться создать у нас внутренний дисбаланс, усиливать социальное напряжение, чтобы любыми способами дискредитировать российского президента. Ведь понятно, что сейчас уже начались личные нападки на главу государства. Когда вообще такое было, чтобы по отношению к лидеру великой страны, ядерной державы допускались подобные высказывания?

Для США очень важно убрать в России сильного лидера, посеять хаос, смуту, а потом привести к власти своих людей. Либо объявить, что раз страна имеет ядерное вооружение, то необходим контроль со стороны международного сообщества, а делаться это будет уже руками НАТО. Вот такие у них планы.

Поэтому очень важно нам сохранить свой оборонный потенциал и ликвидировать имеющиеся проблемы в сфере информационной безопасности, IT-технологий и интернета в целом.

Либо мы создадим эффективную экономику, либо нас сомнут

– Это то, о чём говорил недавно глава ФСБ Николай Патрушев – информационная безопасность. На мой взгляд, санкции против экспорта наших вооружений самые серьёзные, с остальным мы ещё сможем справиться.

Но вернёмся к нашей внутренней политике. Создаётся впечатление, что наша экономика не соответствует тем геополитическим вызовам, которые стоят перед нами. На этом фоне странной кажется политика Центробанка, Минфина и другие ведомств. Сможет ли России в условиях серьёзного внешнеполитического давления придерживаться либерально-монетаристской экономической политики? Надо нам что-то менять?

– Это не экономика не соответствует вызовам времени, им не соответствует управление экономикой. Напомню, накануне Великой Отечественной войны Иосиф Сталин сказал: либо мы сделаем это, имея в виду индустриализацию через плановую экономику, либо нас сомнут. Сегодня мы находимся примерно в такой же ситуации. Либо мы сумеем создать эффективную экономику и будем реализовывать важнейшие проекты, которые бы и жизнь людей улучшили, и усилили нашу безопасность, либо нас действительно сомнут.

Что происходит? Казалось бы, мы только начали отходить от этой либерально-монетаристской модели, в чём нам помог кризис, мы только начали приходить в себя после ограничений, которые нанесли существенный удар и по экономике, и по социальному положению людей, как Центробанк сообщает о своём решении поднять ключевую ставку. Более того, регулятор призывает готовиться и к дальнейшему её повышению. А ведь ударит это в первую очередь по простым людям и по реальному сектору экономики. На это и расчёт. Конечно, надо менять модель управления. У нас слишком высокая зависимость от доллара, мы всё пересчитываем в американскую валюту. И ещё – высокий уровень монополизации экономики. Всё это тоже надо менять.

– На ваш взгляд, с чем связана активизация системных либералов в начале этого года? То Набиуллина ключевую ставку поднимает, то про Кудрина снимаются фильмы. И Силуанов демонстрирует балансирующую риторику. Что происходит? Это непрофессионализм?

– Ну что вы, там профессионализма хватает. И они там прекрасно понимают, что все преобразования, в том числе система стратегического планирования, позволит сделать экономику более целенаправленной и прозрачной. Конечно, они это хорошо понимают.

Почему у нас активизировалась либеральная часть финансово-экономического блока? У них появилась надежда на то, что новая администрация Джо Байдена начнёт крестовый поход против России. И все их абсурдные тезисы про инфляцию и прочее рассчитаны на людей, которые не понимают экономических тонкостей. Зато им можно сказать: "Если бы не Крым, если бы Россия была послушной, как в 90-е годы, всё было бы иначе". То есть расчёт на то, что удастся подогреть внутренние противоречия.

Источник: https://tsargrad.tv/articles/ssha-hotjat-realizovat-proekt-po-unichtozhe...

Новый закон о выборах был поддержан сенаторами (34 против 20) и членами палаты представителей (100 против 75) штата Джорджия и подписан губернатором Брайаном Кемпом, несмотря на протесты и нарушения общественного порядка в штате со стороны демократов. «В нашем штате назрела потребность в избирательной реформе. Ни у кого не вызывает сомнений то, что возникло немало тревожных вопросов, связанных с выборами, и эти проблемы по понятным причинам привели к кризису доверия к урне для голосования у нас в Джорджии», – заявил губернатор Кемп.

Новый закон обширен, но дискуссия возникла вокруг всего нескольких положений. В частности, критикам документа не нравится то, что теперь избирателям в Джорджии придётся при использовании открепительного талона идентифицировать себя при помощи водительских прав или другого удостоверения личности. Смущают их и требования размещать урны для предварительного голосования исключительно в специально оборудованных местах, получать открепительные талоны не позже чем за 11 суток до дня выборов, а также выведение избирательных комиссий из подчинения секретаря штата и переподчинение их выборным властям Джорджии. Недовольство демократов вызвали, кроме того, запрет на раздачу продуктов избирателям, сокращение сроков между двумя турами выборов до четырёх недель и введение жёстких временных рамок для оглашения результатов голосования.

Авторы законопроекта предлагали также отменить голосование по воскресеньям и ввести на законодательном уровне требование объяснять желание участвовать в выборах заочно, но эти инициативы демократам удалось заблокировать.

Губернатор Кемп объяснил внесённые республиканцами новшества необходимостью сделать процесс голосования менее подверженным фальсификациям. Однако демократы и их союзники не согласны. Начались протесты на уровне штата, которые переросли в шквал критики со стороны либеральных СМИ национального уровня и вмешательство президента Байдена.

«Вместо того, чтобы выигрывать кампании, отталкиваясь от определенных идей, республиканцы поспешили принять антиамериканский закон, направленный на лишение жителей Джорджии права голоса», – заявил Байден. Он назвал новый закон о выборах «злодеянием» и «вопиющим нападением на конституцию», сравнив его с «законами Джима Кроу», вводившими в конце XIX века в ряде штатов расовую сегрегацию и ограничивавшими избирательное право для неграмотных и малообеспеченных.

К борьбе с новым законом немедленно подключились активисты. «Мы переживаем момент, который случается только раз в поколение. Мы либо увидим один из самых массовых откатов нашей демократии за многие поколения, либо у нас будет возможность сказать: "Нет, Америка не за это выступает". Мы собираемся укрепить демократию и сделать так, чтобы у всех был равный голос», – заявила Тиффани Мюллер, президент организаций End Citizens United и Let America Vote.

Три общественных объединения либерального толка – New Georgia Project, Black Voters Matter Fund и Rise Inc – будут обжаловать новый закон в суде. По их мнению, он является дискриминационным, так как лишает часть жителей Джорджии права голоса.

Демократы настроены бороться с избирательными нововведениями в Джорджии всерьёз: ведь за последние несколько месяцев республиканцы выдвинули в разных штатах около 200 похожих законодательных инициатив. И, если отменить закон в Джорджии не удастся, результаты следующих выборов могут стать печальными для Демократической партии.

Выборы президента США в 2020 году проходили в атмосфере скандалов. Явка по не совсем понятным причинам достигла беспрецедентно высокого уровня – рекордного за последние 120 лет. Джо Байден набрал наибольшее количество голосов, когда-либо отданных за кандидата на президентских выборах. Рекордным также было количество бюллетеней, поданных по почте.

Все эти рекорды, по словам Дональда Трампа и его сторонников, стали возможны благодаря тому, что демократы использовали на выборах «мёртвые души», предоставляли право голоса не гражданам, а также практиковали голосование одного человека на различных участках. Установить личность и гражданство человека, когда бюллетень выдаётся на основании одной подписи, действительно проблематично. А всего несколько тысяч сфальсифицированных голосов могут оказать решающее воздействие на результаты выборов. Победа Джо Байдена в той же Джорджии вызывает вопросы – демократы не побеждали в этом штате уже много лет, а их конечное преимущество составило всего 12 тыс. голосов.

Принятый в Джорджии закон предполагает стандартные на мировом уровне практики: установление личности избирателя, обеспечение тайны голосования, запрет подкупа голосующих. Звучащие в адрес авторов закона обвинения в расизме абсурдны, но от них сложнее всего «отмыться». На фоне расовых скандалов последних лет любого обвинённого в «расовой дискриминации» в США подвергают травле. Так же и в этом случае. У американских демократов действительно есть основание бояться честных выборов.

Святослав Кназев

Источник: https://www.fondsk.ru/news/2021/04/04/u-demokratov-v-us-est-osnovanie-bo...

“Ъ” ознакомился с письмом дистрибутора решений Zoom в России и СНГ «РайтКонф» партнерам от 31 марта. В нем говорится, что Zoom Video Communications Inc. отзывает у российского партнера авторизацию на продажу сервиса для госучреждений и организаций с государственными бенефициарами. Гендиректор «РайтКонф» Андрей Петренко подтвердил “Ъ” подлинность письма. По его словам, требования Zoom касаются не только РФ, но и стран СНГ.

Сейчас мы уточняем детали дальнейшей работы, не исключаю, что компания сделает отдельный продукт для госсектора», – добавил топ-менеджер.

По его словам, работа по действующим контрактам продолжится. В Zoom не ответили на запрос “Ъ”. 

Политика Zoom может сказаться на работе школ и вузов. Согласно «СПАРК-Интерфакс», в 2020 году «РайтКонф» участвовал как минимум в четырех тендерах на поставку Zoom для образовательных учреждений в целом на 1,1 млн руб. На сайте госзакупок “Ъ” обнаружил около 40 тендеров за 2020 год, в рамках которых российские вузы и колледжи закупали Zoom. Среди них, МИФИ, РГГУ, Нижегородский университет им. Н.А. Добролюбова, Алтайский госуниверситет и другие. Государственные вузы обязаны соблюдать законодательство в области импортозамещения, но, судя по данным госзакупок, некоторые предпочитают Zoom, отмечает исполнительный директор ассоциации «Отечественный Софт» Ренат Лашин. В Минпросвещения “Ъ” заверили, что школы могут использовать разные сервисы: «Система образования хорошо защищена вариативностью инструментов».

В Министерстве образования не ответили на запрос. 

Zoom не первая компания, которая прекратила или ограничила оказание услуг в России. В декабре 2020 года стало известно, что Microsoft отказалась продавать софт МГТУ им. Н.Э. Баумана, поскольку вуз попадает под санкции США за подготовку специалистов по вооружениям. Скорее всего, решение Zoom также связано с санкционными рисками, отмечает директор по развитию TrueConf Дмитрий Одинцов: «Учитывая, что США – это главный рынок для Zoom, компания старается исключить любые поводы, которые могут подорвать их имидж».

Источник:https://vogazeta.ru/articles/2021/4/7/CHto_proiskhodit/16879-zoom_otklyu...

Именно об этом говорил министр иностранных дел России Сергей Лавров в своём выступлении на 46-й сессии Совета ООН по правам человека, напомнила депутат Государственной думы России, директор «Института международных политических и экономических стратегий — РУССТРАТ» Елена Панина.

Глава внешнеполитического ведомства РФ призвал перестать оправдывать поступки социальных сетей «частным бизнесом» и «корпоративными правилами». Он призвал государственные и межгосударственные институты заняться разработкой правил для регулирования соцсетей.

Российский парламентарий напомнила, что несколько последних месяцев отмечены резонансными событиями, которые показали всю глубину произвола владельцев соцсетей. В январе весь мир был удивлён, как действующий президент США Дональд Трамп был безапелляционно лишён собственного аккаунта, через который он общался с избирателями.

Накануне руководству Facebook не понравились разработанные австралийским правительством законы, регулирующие финансовую сторону взаимодействия цифровых платформ и средств массовой информации. После этого все жители континента потеряли возможность публиковать, просматривать и распространять местные и международные новости.

А сейчас сервис микроблогов Twitter забанил более 100 аккаунтов, обвиненных в «подрыве веры в НАТО» и «попытках влиять на Соединенные Штаты». Причём, по утверждению администрации сервиса, делалось это в интересах Российской Федерации. Депутат уверена, что это не просто цензура против России, Twitter прямо сработал на интересы Организации Североатлантического договора, выполняя роль диверсионного подразделения.

Обязательные и жёсткие меры — важнейшая задача для любого современного государства, если оно не хочет быть подмятым цифровыми корпорациями, резюмировала Елена Панина.

Источник: https://russtrat.ru/mass-media-about-us/1-marta-2021-1904-3299

Книга посвящена творчеству яркого современного писателя Александра Проханова. Автор книги рассматривает его творчество как пересечение нескольких исторических синусоид, как гонку за временем, полувековую летопись жизни Советского Союза и нынешней России.

Из прохановского слова вырастает русский миф, понимание извечного русского мессианства. Образы писателя складываются в мозаику, где в свете и славе сияет неугасимая Империя.

https://izborsk-club.ru/15869

 Российская цифровая повестка дня должна отражать позицию нашей страны как одной из основных сил в глобальной системе, как экспортёра безопасности и стабильности. Глобальная роль России в цифровом мире – это роль лидера «цифрового движения неприсоединения» для тех стран, которые бы хотели избежать технологического диктата «цифровых неоколониалистов».

Международная конкуренция и лидерство в цифровой среде 19 Важно, чтобы развитие цифрового сектора российской экономики, включая электронику и информационные технологии, сопровождалось экспансией на глобальные рынки. Только в этом случае Россия сможет окупить инвестиции в прорывные технологии, завоевать ключевые технологические платформы экономики следующего поколения и выстроить крупные, конкурентоспособные бизнесы. Раскинувшись на одиннадцать часовых поясов, Россия (даже в мире, где дистанции драматически сокращаются) продолжает играть роль безопасного связующего звена между Европой и Азией. Это в одинаковой мере относится и к глобальной энергетической инфраструктуре, необходимой для поддержки весьма энергоёмкой цифровой экономики будущего, и к сети квантовых коммуникаций, необходимых для безопасной передачи данных.

Холодный климат северных регионов России вкупе с дешёвой электроэнергией даёт нашей стране конкурентные преимущества в расположении крупных центров хранения и обработки данных. Одним из важнейших вызовов для России на сегодняшний день является реализация цифровой интеграционной программы ЕАЭС. Необходимо в сжатые сроки обеспечить возможность государственным органам и бизнесу стран – участниц Союза обмениваться юридически значимыми документами через интегрированную информационную систему ЕАЭС (ИИС ЕАЭС). Это позволит повысить скорость прохождения транзитных грузов через территорию ЕАЭС, увеличить экономические эффекты от этого процесса и поднять качество интеграции в Союзе. Кроме этого, России как главному «акционеру» этого процесса следует содействовать обеспечению интероперабильности ИИС ЕАЭС с информационными системами государств – членов СНГ, тяготеющих к интеграционному объединению, а также государств, с которыми у ЕАЭС существует или планируется соглашение о зоне свободной торговли (Вьетнам, Иран, Египет, Сингапур, Сербия). Цифровая интеграция здесь может и должна опережать интеграцию физическую.

Другим важным инструментом может стать специальная (например, с Евразийским банком развития) программа внедрения национальных стандартов электронного правительства в заинтересованных странах-партнёрах. Задача расширения российского экономического и цифрового пространства остро ставит вопрос о поиске стратегических союзников.

В связи с этим стоит использовать позитивный потенциал наших отношений с ведущими экономиками будущего – Индией, Индонезией, Бразилией и другими. Не менее важна работа по цифровому диалогу с Евросоюзом. Во-первых, цифровые транспортные коридоры с опытом бесшовного транзита для бизнеса станут возможны только в случае интероперабельности ИИС ЕАЭС с информационными системами Европы и КНР. Во-вторых, на европейском направлении необходима более тесная координация в части использования радиочастотного спектра – пока в этом вопросе много противоречий с приграничными государствами ЕС. Решение этой проблемы особенно важно, если в обозримом будущем грузы между странами будет перемещать беспилотный транспорт. В таком случае и России, и ЕС потребуется единый стандарт сетей нового поколения и выделенный им единый частотный диапазон. В-третьих, в России и Евросоюзе приняты сопоставимые (как минимум в плане принципов) нормативные требования к порядку хранения и передачи персональных данных. Важно гармонизировать эти требования для удобства бизнеса. Помимо этого, Россию и ЕС сближает стремление облагать зарубежные цифровые гиганты, в первую очередь американские компании, справедливыми налогами.

Формирование консенсуса о принципах такого налогообложения поможет России и ЕС эффективнее выступать на многосторонних площадках, занимающихся этим вопросом. В среднесрочной перспективе значимость обретает и вопрос создания единого трансграничного «бассейна» больших данных, размеченных унифицированным образом и доступных (в том числе за определённую плату) третьим сторонам, прежде всего американским и китайским компаниям. Единые стандарты разметки таких данных позволят рассматривать их как единый массив. Это увеличит их стоимость и позволит использовать эту «новую нефть» для развития национальных программ поддержки искусственного интеллекта и самообучающихся программ. Что, в свою очередь, повысит конкурентоспособность этих продуктов.

Коллаборация с ЕС важна хотя бы потому, что российский и европейский интеграционные блоки оказываются зажатыми между двумя весьма самодостаточными информационными платформами – американской и китайской, каждая из которых уже “bigdata-монстр”. Чтобы стать дополнительным центром гравитации, России и Евросоюзу, сравнительно малочисленным в плане населения и дата-генерации, просто необходимо объединить усилия.

При этом единые правила и принципы функционирования национальных систем управления данными, чётко устанавливающие, кому и при каких условиях эти данные могут или не могут быть доступны, обеспечат национальную безопасность России и ЕС. Очевидно, что весь объём накопленных больших данных государства или группы государств представляет собой исключительную разведывательную, политическую, экономическую и военную ценность, а обеспечение их сохранности – одну из ключевых задач национальной безопасности. Но есть и более сиюминутный политический аргумент в пользу начала взаимодействия между Россией и ЕС в цифровой сфере. Поступательная деградация российскоевропейских отношений истощила двустороннюю повестку дня на предмет содержательных тем. По-настоящему сближающие нас вопросы развития цифровой экономики и совместного противостояния общим угрозам в цифровой среде могут предоставить принципиально новые области для неконфронтационного взаимодействия. Отдельным пунктом для России стоят отношения с ведущими цифровыми державами – Китаем и США. В отличие от европейского и евразийского треков, совместные экономические проекты с Москвой в обоих случаях крайне маловероятны. Тем не менее, политическая ситуация диктует разные логики в отношениях с Вашингтоном и Пекином в этой сфере. С КНР необходимо продолжать координировать свои позиции на международных площадках в отношении вопросов регулирования Интернета и обеспечения безопасности данных. Наши подходы схожи, хотя российский представляется более либеральным и не предполагает создания у нас аналога «Великой Китайской цифровой стены». Но есть два других деликатных вопроса, которые необходимо, отбросив неловкость, начать обсуждать с Пекином. Первый – это технологическое проникновение Китая в государства ЕАЭС в рамках доктрины «цифрового Шёлкового пути». Как и в случае с евразийской интеграцией в целом, здесь важно сопряжение, координация действий китайского бизнеса и государства с мероприятиями, реализуемыми в рамках Цифровой повестки ЕАЭС – 2025. Второй – это выработка правил поведения китайских компаний на российском рынке высококвалифицированной силы и стартапов. В настоящее время Huawei ведёт широкомасштабную работу по покупке российских технологических компаний и по привлечению российских специалистов в свои подразделения НИОКР. При этом зарплаты в компании существенно выше рынка, что ведёт к перетоку специалистов из отечественных компаний. Очевидно, что в условиях рыночных правил и свободы выбора это – естественный процесс, но обсуждать с китайской стороной компенсационные действия для национальной экономики тоже необходимо. Китайская сторона никогда бы не позволила аналогичное поведение компаний третьих стран на своём рынке. Расширение работы с вузами, локализация не только R&D-подразделений, но и производства, переход к созданию совместных продуктов, а не «каннибализация» решений стартапов должны стать требованиями к цифровым компаниям, работающим в нашей стране. Ещё более актуально взаимодействие по политической тематике с США, несмотря на конфронтационный характер двусторонних отношений. В первую очередь – это выработка мер доверия в киберпространстве, обсуждение ограничений на военное использование цифровых технологий, сближение подходов в вопросах регулирования Интернета. Россия и США могли бы выступить инициаторами переговоров о создании новых инструментов контроля за новыми типами военных технологий. Также необходимо совместно разобраться в терминологии: говоря о «русских хакерах», американцы чаще всего приводят примеры «социальной инженерии». В отличие от хакеров, осуществляющих незаконный доступ к хранящейся в системе информации или выводящих такую систему из строя, интернет-пользователи, размещающие посты и ролики в социальных сетях, не нарушают информационную безопасность. Задавание легитимных, пусть и тяжёлых вопросов, по которым американское общество до сих пор разделено, совершенно необязательно является «стремлением посеять раздор» и уж точно не подпадает под определение «распространение дезинформации».

Необходимо приложить максимум усилий, чтобы вернуть прагматизм в российско-американские отношения, даже если со стороны Вашингтона заинтересованность в этом сейчас не просматривается. Речь не идёт о выдаче США нового кредита доверия. Скорее о том, чтобы рассматривать каждый ход Вашингтона взвешенно и оценивать его возможные последствия, не рассматривая его как априори враждебный российским интересам. России необходима скоординированная, чётко артикулированная и структурированная повестка для работы в многосторонних объединениях – МСЭ, «цифровой двадцатке», ОЭСР. Едва ли разумно тратить всё время на продавливание исключительно российских подходов и вступать в ожесточённые дипломатические баталии с партнёрами. Вместо этого следует хотя бы внутренне признать две группы «цифровых истин». Первая. Расположение DNS-серверов и основных интернет-магистралей действительно сложилось не в пользу России. Россия не является провайдером первого уровня. В вопросах формирования цифровой повестки дня Россия – крупная региональная держава, а не второй полюс этой системы. Отдельные цифровые корпорации стали настолько мощны, что разговаривают с государствами на равных. Вторая. Мир гораздо меньше тяготеет к «цифровой биполярности», чем это может казаться. Это особенно показательно на уровне регулирования киберпространства. Несмотря на провозглашаемую свободу движения информации, большинство стран стремится к локализации хранения данных в том или ином виде. В вопросах цифрового регулирования все страны оказываются авторитарны. Есть сферы, которые требуют жёсткого регулирования, даже в более демократических странах. С другой стороны, нерационально полностью отрицать концепцию «мультистейкхолдеризма» – множественности ответственных – в выработке любых решений, касающихся регулирования и дальнейших путей развития новых технологий. Регулятор неизбежно должен вести диалог с владельцами технологий, а это чаще всего бизнес. Осознав эти реалии, Россия сможет выступать в многосторонних объединениях государством-примирителем, настроенным на поиск компромисса.

Также у России есть шансы стать выразителем интересов государств, желающих сохранять свой цифровой суверенитет и не настроенных быть частью китайской или американской цифровой империи, но не имеющих для этого достаточной «субъектности». Обе линии поведения будут расширять наши возможности для реализации лидерского потенциала, наше «гравитационное ядро».

Это позволит продвигать российских кандидатов на руководящие позиции таких многосторонних объединений, как, например, МСЭ. Ещё одним важным шагом по перестройке российской работы в международных организациях должны стать более тщательный подбор членов наших делегаций, обеспечение их многопрофильности. На сегодняшний день реалии таковы, что российские дипломаты не всегда достаточно осведомлены о технических аспектах рассматриваемых вопросов, тогда как профильные технические специалисты недостаточно владеют искусством переговоров. Отдельная роль должна отводиться лоббистам – представителям бизнеса, которые и выступают, по сути, конечным бенефициаром большинства принимаемых решений. Такого рода «цифровой реализм» вместо отвлечений на провокации и внешнеполитические «шумы» сориентирует Россию на исключительно насущные вопросы обеспечения цифровых интересов страны в мире. Признание того, что в плане создания сетей 5G мы полностью утратили инициативу или возможность активно влиять на повестку, должно подтолкнуть Москву к необходимости сосредоточиться на подготовке наших предложений по стандарту сетей 7G (или всё-таки 6G?), активизировать работу по нейтрализации угрозы изоляции России в вопросах выделяемого под нужды связи нового поколения диапазона радиочастотного спектра.

По этому вопросу российские взгляды с подавляющим большинством стран мира не совпадают. Особенность нормативного регулирования цифровой сферы в том, что новые законы напишут те, кто пишет коды, то есть техническое содержание нововведения во многом определит его регуляторную рамку. Поэтому важно активизировать участие российских специалистов относительно выработки стандартов и протоколов для технологий завтрашнего дня. Среди технологических рынков будущего особо выделяется рынок платформ для суверенной критической инфраструктуры – систем кибербезопасности, связи, управления энергетикой, транспортом, финансовыми потоками и системами городского хозяйства, биобезопасности и контроля продуктов питания.

В свете нарастания напряжённости и неопределённости в мире государства вынуждены уделять всё большее внимание своей безопасности и укреплению национального контроля над своей критической инфраструктурой. Рынок суверенной критической инфраструктуры, представляющий многие триллионы долларов заказов на десятилетия вперёд, во многом подобен глобальному рынку вооружений. Решения о технологическом партнёрстве принимаются на суверенном уровне по принципу «свой – чужой», продажи производятся системами, а не компонентами, имплементация предполагает высокий уровень доверия с локализацией части технологий и формирует долгосрочное политическое влияние. Как и на рынке вооружений, на рынке суверенной критической инфраструктуры у России есть своя «ниша», оцениваемая в 20– 30 процентов всего глобального рынка. Она состоит из стран, с которыми у России сложились привилегированные политические отношения и которые намерены сохранить контроль над своим цифровым суверенитетом.

Важным фактором является и то, что Россия позиционирует себя одним из лидеров на рынке систем безопасности и имеет инжиниринговые школы с большим опытом создания сложных систем. Для России рынок критической суверенной инфраструктуры может стать наиболее перспективным экспортным направлением. Признанные уникальные компетенции в создании сложных систем делают Россию одним из ведущих – наряду с США и частично Китаем – потенциальных поставщиков таких систем. Создаваемая в России независимая программно-аппаратная среда также является очевидным конкурентным преимуществом. Ситуация «холодной войны» между США и Китаем гипотетически открывает для России рынки стран Большой Евразии, Ближнего Востока, Латинской Америки и Африки, которые попытаются сократить технологическую и политическую зависимость от воюющих сторон.

Утвердившись в статусе «экспортёра безопасности» в Евразии, Россия может стать для своих партнёров гарантом их технологического суверенитета. Наличие триллионного рынка потенциальных партнёров и уникальных компетенций может способствовать выстраиванию стратегии высокотехнологичного экспорта на годы вперед. Перспективными экспортными нишами могут стать: 1) системы и технологии защиты критической инфраструктуры (КИИ); 2) программно-аппаратные решения для обеспечения кибербезопасности; 3) системы «Умный город», включая управление энергетикой; 4) решения для управления логистикой и транспортными потоками; 5) информационные системы для финансового сектора и цифровых валют; 6) технологии, оборудование для экологического мониторинга и кризисных ситуаций.

Таким образом страна получит возможность обеспечивать собственную безопасность, наращивать международное влияние и попробовать свои силы в опережающем технологическом развитии. Однако завоевание рынков суверенной критической инфраструктуры невозможно без создания прорывных интегрированных платформенных решений. Аналогичным образом реализация подобной стратегии невозможна без создания прочных связей с технологическими партнёрами, без создания российских образовательных и технологических плацдармов за рубежом.

В целом стратегия экспорта платформ критической инфраструктуры предполагает (1) создание консорциумов, способных предлагать интегрированные платформенные решения, (2) поддержку компаний, способных выступить в роли технологических, финансовых и проектных интеграторов, и (3) создание точек постоянного присутствия ведущих российских высокотехнологичных компаний и университетов. Такая стратегия также потребует создания проектного «штаба» по координации работы компаний и государственных органов по выходу на зарубежные цифровые рынки и глобальной системы «технологической информации и пропаганды», задачей которой будет донести до потенциальных клиентов правду о преимуществах российских технологий в условиях жёсткой и часто недобросовестной конкуренции.

Выводы

На фоне виртуализации всех аспектов социальной жизни происходит милитаризация информационного пространства. Пользуясь отсутствием границ в цифровом пространстве и общепризнанных правил поведения в нём, государства и подконтрольные им организации распространяют предвзятый и дезинформационный контент с целью продвижения собственных интересов и ценностных ориентиров. Новые технологии формирования виртуальной реальности, такие как deepfake, практически не оставляют обыкновенному человеку шанса отделить ложь от реальности и способны безнаказанно провоцировать религиозные и этнические конфликты, разрушать семьи, уничтожать репутации политиков и невинных людей. В ближайшие годы неизбежно встанет вопрос о структуре регулирования всей глобальной сети Интернет.

Под давлением блокового технологического противостояния – преимущественно между США и Китаем – и идейно-политической борьбы она уже делится на цифровые «анклавы». Базовую ценность Интернета как общемировой равноправной и демократичной среды (web neutrality) подрывают и попытки, продвигаемые, в частности, США, поставить качество и скорость сетевого трафика в зависимость от кошелька клиента. Инклюзивность Интернета становится залогом сокращения цифрового неравенства, а с ним и гарантом мирового экономического роста и социального развития.

Большие данные как «новая нефть» цифрового века должны иметь понятного владельца и понятную стоимость для индивидуума, бизнеса и государства. Только в случае, если в цифровой среде центром сервисов и услуг станет человек и гражданин, будет обеспечен баланс прав человека, национальных приоритетов и интересов бизнеса, появится возможность регулировать ныне бесконтрольные глобальные цифровые монополии на благо всего общества. Удаление страниц президента Трампа и его сторонников, а также «деплатформинг» популярной у республиканцев социальной сети Parler ясно обрисовывают перспективу действий техногигантов по устранению экономических и политических конкурентов, если эти техногиганты решат действовать за пределами США.

Раз так жёстко и относительно легко можно Международная конкуренция и лидерство в цифровой среде 27 расправляться с идеологическими противниками на территории США, почему нельзя сделать эту практику экстерриториальной? Тем более что прецеденты уже есть. Для России задача минимум – сохранить суверенность при принятии решений, затрагивающих основные сферы национальной безопасности. Задача максимум – создать собственную конкурентоспособную технологическую экосистему, стать лидером техноэкономического блока и ключевым участником процесса выработки новых правил игры в этой сфере. В этом смысле обретение экономического суверенитета – задача более простая, чем обретение суверенитета информационного. Но, похоже, именно от её решения зависит выживаемость государств в будущем. Экспорт технологий и компетенций защиты суверенной критической инфраструктуры в страны, желающие обеспечить свою независимость и обороноспособность, может и должен стать одним из важнейших политических и внешнеэкономических приоритетов России. Это обеспечит стране значительный финансовый приток и международное влияние. Именно по этому пути уже идут державы, претендующие на лидерские позиции в этой сфере.

В настоящее время реализация стратегии экспорта технологий критической инфраструктуры сдерживается отсутствием у российских высокотехнологичных компаний опыта создания интегрированных платформенных решений, их слабым присутствием на рынках потенциальных партнёров, а также недостаточными финансовыми возможностями для работы над крупными долгосрочными проектами.

По мере того как обостряется цивилизационное и идеологическое противостояние, учащаются примеры подрывной информационной активности, всё больше стран обращают внимание на необходимость более внимательного контроля за вредоносным и подрывным контентом в Интернете. В Соединённых Штатах, где информационная война разворачивается между враждебными политическими силами – как показала президентская кампания 2020 года, – цифровые монополии прибегают к откровенной цензуре и манипуляциям в пользу их идеологических сторонников.

России стоит подумать о механизмах активного формирования информационного пространства, которые позволяли бы лидировать в плане актуальности и качества контента и тем самым ограничивать иностранное влияние в своём информационном пространстве.

Вызов нового времени – это «нетерпение духа»: короткий клип или пост в соцсети «побеждает» полноценный новостной репортаж или аналитическую статью, многообразие мультимедийного опыта рассеивает внимание человека, а скорость происходящих изменений превращает жизнь в гонку со временем. Консервативная, традиционно неспешная сфера межгосударственного общения вынуждена меняться, «бежать очень быстро, чтобы хотя бы остаться на месте».

Государства, которые смогут оперативно перестроить неповоротливые внешнеполитические механизмы быстрее других, имеют все шансы выйти на лидирующие позиции в этом стремительном «новом дивном мире».

Источник: https://ru.valdaiclub.com/a/reports/mezhdunarodnaya-konkurentsiya-v-tsif...

В 1519 году Эрнан Кортес с отрядом конкистадоров вторгся в Мексику, открыв человечеству еще один мир. Жители этих мест ацтеки вскоре заметили, что пришельцы питают величайшую страсть к некоему желтому металлу. Только об этом металле и говорят. Туземцы были знакомы с золотом — мягкое, ковкое, оно легко поддавалось обработке, из него отливали статуи и ювелирные украшения. Золотой песок иногда использовался и как средство обмена, однако расплачивались ацтеки чаще какао- бобами или отрезами ткани, а потому одержимость испанцев казалась им необъяснимой. Что привлекает белых людей в металле: в пищу он не идет, одежду из него не сошьешь, даже на инструмент или оружие не годится — слишком мягок? Когда же туземцы спросили Кортеса, почему испанцы так жаждут золота, он ответил: «Потому что мы страдаем сердечным недугом, исцелить который может только золото».

Кортес солгал, но солгал лишь в том, что поместил недуг в сердце. На самом деле это было подлинное душевное заболевание, эндемичное для афроевразийского мира, откуда были родом испанские завоеватели. Все в этом мире, даже заклятые враги, стремились к одной цели — золоту! Больше золота! За три века до покорения Мексики предки Кортеса и его солдат вели кровавую религиозную войну против мусульманских княжеств Иберийского полуострова и Северной Африки. Последователи Христа и последователи Аллаха десятками тысяч истребляли друг друга, вытаптывали поля и сады, обращали процветающие города в дымные руины — все ради вящей славы Христа или Аллаха.

И постепенно христиане стали одолевать. Свои победы они отмечали не только разрушением мечетей и строительством церквей — они также чеканили золотые и серебряные монеты с изображением креста и благодарностью Богу за помощь в одолении неверных. Но наряду с этими победители чеканили и квадратные мильяры с арабской вязью, провозглашавшей: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его». Даже католические епископы французских Мельгёя и Агда чеканили эти добросовестные копии привычных мусульманам монет, и богобоязненные христиане охотно ими пользовались.

На другой стороне фронта также господствовала толерантность. Мусульманские купцы расплачивались на территории Северной Африки христианскими монетами: флорентийскими флоринами, венецианскими дукатами, неаполитанскими джильято. Даже мусульманские правители, призывавшие к джихаду против христиан, охотно принимали налог монетами, на которых значились имена Христа и Девы-Богородицы.

Что почем?

Охотники-собиратели не знали денег. Каждая группа людей добывала на охоте, находила или изготавливала практически все, в чем она нуждалась, от мяса до медицинских снадобий, от обуви до оберегов. Возможно, обязанности распределялись между членами группы неравномерно, однако «товары» и «услуги» перераспределялись с помощью механизма взаимных обязательств. Кусок мяса, отданный даром, предполагал в дальнейшем некую взаимность — например, бесплатную медицинскую помощь. Эти группы людей экономически друг от друга не зависели, со стороны они получали очень немногое, лишь то, чего не водилось в их местах: раковины, краски, обсидиан и т.п., — и тут действовал бартер: «Мы вам красивые ракушки, вы нам — качественный кремень».

Даже с наступлением аграрной революции мало что изменилось. Люди по-прежнему жили небольшими плотными коллективами. Как и группа охотников-собирателей, каждая деревня была самодостаточной экономической общностью, экономические связи сводились к взаимным услугам и обязательствам плюс незначительный бартер с внешним миром. Кто-то хорошо шил обувь, а кто-то поднаторел в целительстве, так что соседи знали, к кому обращаться, если надоело ходить босиком или если заболеешь. Но деревни были маленькими, располагали весьма ограниченными ресурсами и не могли держать ни сапожника, ни врача «на полной ставке».

С образованием городов и царств, развитием транспортной инфраструктуры возникли и новые возможности для специализации. В многолюдных городах появились не только профессиональные сапожники и врачи, но и плотники, священники, юристы и солдаты. Одни деревни славились вином, другие — оливковым маслом, а третьи — керамикой; теперь они обнаружили, что имеет смысл специализироваться на производстве именно этого товара и на него выменивать в других деревнях и городах все, что понадобится. Это же разумно. Почва и климат везде разные, зачем же пить неважное вино со своего виноградника, если можно приобрести напиток повкуснее из тех мест, где и климат, и почва подходят виноградной лозе гораздо лучше? И если в ближайшем овраге можно выкопать глину, из которой получаются более крепкие и красивые сосуды, чем у тех виноделов, то вот и товар для обмена. Специализация к тому же давала виноделам и горшечникам, не говоря уж о врачах и юристах, возможность совершенствовать свое искусство всем на благо. Но тут же возникала и проблема: как наладить обмен товарами между столькими специалистами?

Система взаимных услуг и обязательств перестает работать, когда в нее входит большое количество незнакомых друг с другом людей. Одно дело — помочь сестре или соседу, и совсем другое дело — чужакам, от которых, вполне возможно, ответной услуги никогда и не дождешься.

Можно вновь прибегнуть к бартеру. Но бартер эффективен лишь пока в обмене участвует небольшое количество продуктов. Сложную экономику на нем не построишь.

Чтобы лучше понять возможности и ограничения бартера, представьте себе, что вам принадлежит яблоневый сад на холме и плоды там растут самые сочные, самые сладкие во всем регионе. Вы трудитесь там изо всех сил, и за сезон обувь рвется в клочья. Вы запрягаете ослика в тележку и едете в ближайший город у реки: сосед говорил вам, что на южном краю рыночной площади живет сапожник, который сшил ему крепкие башмаки — вот уже пятый год держатся. Вы находите мастерскую сапожника и предлагаете ему яблоки в обмен на башмаки.

Сапожник в растерянности. Сколько яблок просить в уплату за башмаки? Каждый день к нему являются десятки покупателей, кто с мешком яблок, кто с пшеницей, кто ведет козу или несет материю, и даже у одинаковых товаров качество разное. А кто-то предлагает не материальные вещи, а свои знания: лечит боль в спине или пишет ходатайство на имя правителя. В последний раз сапожник менял башмаки на яблоки три месяца назад, тогда он взял три мешка яблок — или четыре? Опять-таки, то были кислые яблоки из долины, а эти — первосортный урожай с холма. С другой стороны, те яблоки он взял в уплату за женские башмаки-маломерки, а этому покупателю нужны здоровенные, на мужчину. Еще одно соображение: только что случился падеж скота, кожа сейчас в дефиците. Кожевники дерут за сырье вдвое больше готовых башмаков, чем месяц тому назад. Это ведь тоже нужно учесть, верно?

В экономике, основанной на бартере, и сапожнику, и садоводу каждый день приходится заново сопоставлять относительную ценность десятков разных товаров. Если на рынке продается сотня товаров, то в голове нужно держать 4950 ценовых пар. А если товаров 1000, то 499 500 пар!54 Как с этим справиться?

Дальше — хуже. Даже если вы ухитритесь вычислить цену пары башмаков в яблоках, это еще не гарантирует покупку. Чтобы сделка состоялось, необходимо согласие обеих сторон. А что если сапожник не любит яблоки и голова его в этот момент занята мыслями о разводе? Конечно, садовод мог бы найти адвоката, который любит яблоки, и втроем они бы обо всем договорились. А если у адвоката от яблок подвал ломится, а ему бы постричься?

Некоторые общества пытались решить эту проблему, создав центральную обменную систему: все сдают в нее свои товары и услуги, а в обмен получают из распределителя то, что им нужно. Величайший эксперимент такого рода проводился — и провалился — в Советском Союзе. Проводились и более умеренные, более успешные эксперименты — например, в империи инков. Но большинство обществ придумало куда более простой способ осуществлять обмен среди многих «узких специалистов»:

были изобретены деньги.

Ракушки и сигареты

Деньги изобретались много раз, независимо в разных уголках Земли. Само по себе это изобретение не требует технологических новшеств, это в чистом виде интеллектуальный прорыв. Возникает еще одна интерсубъективная реальность, нечто существующее исключительно в коллективном воображении.

Деньги — это не обязательно монеты и банкноты. Это все, что люди договорились систематически использовать для обмена на товары и услуги, в чем подсчитывают стоимость всех других вещей. Придумав деньги, люди смогли быстро и легко подсчитывать стоимость самых разных вещей (яблок, обуви, бракоразводного процесса), беспрепятственно осуществлять обмен, в удобном виде хранить излишки. Самая знакомая нам форма денег — монета, кусок металла определенного размера и формы, с чеканкой. Но деньги появились задолго до того, как человек догадался чеканить монету. Многие общества достигли расцвета, используя в качестве валюты ракушки, скот, шкуры, соль, зерно, бусы, ткани и долговые расписки. Каури — раковины тропических моллюсков — на протяжении 4 тысяч лет имели хождение по всей Африке, Южной и Восточной Азии и Океании. Вплоть до начала XX века налоги в Британской Уганде собирали ракушками каури.

В тюрьмах и лагерях военнопленных валютой нередко служили сигареты. Даже некурящие охотно принимали сигареты вместо денег, в них рассчитывалась стоимость всех товаров и услуг. Человек, выживший в Освенциме, описывал лагерную систему цен: «У нас ходила собственная валюта, которую признавали все, — сигареты. Стоимость любого предмета определялась в сигаретах... В “обычное” время, то есть когда кандидаты на газовые камеры поступали в лагерь регулярно, буханка хлеба стоила 12 сигарет, трехсотграммовая пачка маргарина — 30, часы — от 80 до 200, литр спиртного — 400 сигарет!»55

На самом деле и сейчас монеты и банкноты — не самая распространенная форма денег. Общая денежная масса в мире в 2006 году составляла $473 триллиона, но на долю монет и банкнот приходится менее $47 триллионов56. Более 90% всех денег — свыше 400 триллионов на счетах — существует лишь на компьютерных серверах. Для выплаты крупных сумм никто не использует банкноты или монеты. Только член преступной группировки покупает дом за чемодан банкнот. И раз уж люди согласились отдавать товары и услуги в обмен на электронные данные, это даже удобнее блестящих монет и хрустящих бумажек — такие деньги совсем не занимают места, их легче хранить и отслеживать.

Сложная коммерческая система не может функционировать без той или иной разновидности денег. В деньгах быстро определяется сравнительная ценность всех товаров и услуг. В денежной экономике башмачнику нужно знать только стоимость различных видов обуви и нет нужды запоминать соотношение цен между башмаками и яблоками или башмаками и козами. И садовод избавлен от необходимости выбирать среди всех сапожников того, который любит яблоки, — деньги-то принимают все. В этом суть денег: их с готовностью берут все и всегда именно потому, что все и всегда их берут, то есть в любой момент деньги можно будет обменять на любую нужную вещь. Сапожник охотно возьмет деньги в уплату за башмаки, ведь за эти деньги он приобретет то, что ему нужно: хоть яблоки, хоть козу, хоть развод с женой.

Деньги — универсальное средство обмена, которое позволяет людям превращать все что угодно во все что угодно. Мускулы можно поменять на мозги: отслуживший солдат оплачивает армейским жалованием учебу в университете. Владения можно поменять на верность: бароны продавали земли, чтобы платить вассалам. Здоровье можно обменять на правосудие: на свои деньги врач нанимает адвоката или дает взятку судье. Можно дажё секс обратить во спасение души: так, в XV веке проститутка, переспав с очередным клиентом, на заработанные деньги покупала индульгенцию.

Наилучший вид денег позволяет людям не только осуществлять обмен, но и хранить свое богатство. Многие ценные вещи невозможно отложить про запас — ни время, ни красота не хранятся. Другие вещи хранятся очень недолго — например, клубника. И даже товары долгого хранения, как правило, занимают много места и требуют особой заботы. Скажем, зерно можно хранить годами, но для этого требуются амбары, и еще как-то нужно уберечь его от крыс, плесени, сырости, огня и воров. Деньги же — бумажные, компьютерные или в виде ракушек каури — решают и эту проблему. Ракушки не плесневеют, не привлекают крыс, не горят в огне, и сложить их можно в любую коробку.

Но мало сохранить богатство — нужно иметь возможность его перемещать. Некоторые формы богатства, такие как земельные угодья, вообще невозможно переместить — они так и называются: «недвижимое имущество». А богатство в форме пшеницы или риса переместить можно, однако в больших количествах — затруднительно. Вообразите, как богатый крестьянин, живущий в стране, которая не знает денег, переезжает в отдаленную провинцию. Его богатство состоит главным образом из дома и рисовых полей. Дом и поля он забрать с собой не может, может только обменять их на несколько тонн риса, но перевозить их через всю страну будет и хлопотно, и дорого. Эту проблему опять-таки решают деньги. За всю эту собственность дадут мешок раковин-каури, который нетрудно унести с собой.

По причине простоты хранения, перемещения и конвертации деньги сыграли решающую роль в возникновении сложных торговых сетей и динамичных рынков. Без денег торговые сети и рынки не могли бы бесконечно расти и усложняться.

Как работают деньги?

Деньги — эффективный способ хранить и перемещать богатство: обременительное материальное имущество, такое как земля или козы, превращается в компактное и мобильное — например, в раковины каури. Но раковины представляют ценность лишь в нашем коллективном воображении. Их ценность не обусловлена химическим составом, цветом или формой. Иными словами, деньги — не материальная реальность, а психологическая конструкция. Каким-то образом материя тут превращается в фантазию. Но как такое получается?

С какой стати человек меняет плодородное рисовое поле на пригоршню бесполезных раковин? Или вот молоденькая девушка: как она согласилась жарить гамбургеры, присматривать за тремя озорными детьми или продавать страховки в обмен на несколько кусочков раскрашенной бумаги?

Люди идут на такой обмен, доверяя тому, что создано их коллективным воображением. Доверие — вот сырье, из которого чеканится любая монета. Если богатый крестьянин продает все имущество за мешок раковин и уезжает в другую провинцию, значит, он верит, что в тех местах ему охотно отдадут за эти раковины рис, дом и поле. Деньги — это система доверия, и более того: деньги — всеобщая и самая совершенная система взаимного доверия за всю историю человечества.

Доверие это родилось из очень сложного, отнюдь не сразу возникшего переплетения политических, социальных и экономических отношений. Почему я верю в раковины каури, золотые монеты или доллар? Потому что в них верят все окружающие. Окружающие же верят потому, что верю я. И мы все верим в ту или иную валюту, потому что в нее верит наш царь и взимает налоги раковинами или монетами и наш жрец или священник в этой же форме требует десятину. Если у кого-то денег окажется недостаточно, царь бросит должника в темницу, а бог обречет на адские муки. Именно потому что деньги — это доверие, финансовые системы так жестко увязаны с политическими, социальными и идеологическими системами, политические события приводят к финансовым кризисам и фондовый рынок растет и падает в зависимости от настроения брокеров.

Чтобы укрепить доверие к деньгам, можно назначить на эту роль что-то, имеющее несомненную ценность. Первые известные в истории деньги — шумерские ячменные — хороший тому пример. Эта валюта появилась в Шумере примерно в III тысячелетии до н.э., в то же время, в том же месте и при тех же обстоятельствах, когда возникла письменность. Подобно тому как усложнившаяся административная деятельность породила первые письменные знаки, так и интенсивная экономическая деятельность породила первые деньги.

Ячменные деньги — это попросту ячмень, определенное количество ячменных зерен, в которых измерялась цена всех товаров и услуг. Самой распространенной мерой была «сила», примерно литр зерна. Массово производились стандартные сосуды вместимостью в силу, чтобы покупатели и продавцы могли отмерять нужное количество ячменя. Жалование тоже устанавливалось и выплачивалось ячменем: так, мужчина получал 60 сил в месяц, а женщина — 30. Управляющий зарабатывал от 1200 до 5000 сил. Столько ячменя, конечно, даже очень прожорливому человеку не съесть, но за тот ячмень, что не попадал в его утробу, управляющий мог купить много чего другого: масла, коз, рабов или какой-нибудь еще еды57.

Сформировать общее доверие к ячменю не так трудно, поскольку зерно обладает очевидной ценностью: его можно съесть. С другой стороны, его трудно хранить и перевозить. Новый прорыв в экономике произошел тогда, когда люди поверили в деньги, не имеющие самостоятельной ценности, но более удобные для транспортировки и хранения. Такие деньги появились в Месопотамии в середине III тысячелетия до н.э. Это был серебряный сикель. Серебряный сикель — не монета, а мера веса: 8,33 грамма. По закону Хаммурапи в случае убийства рабыни аристократ должен был уплатить ее хозяину 20 сикелей серебра — это означало, что он должен отвесить 166 грамм серебра, а не отсчитать 20 монет. И в Библии расчеты по большей части приводятся в весовом серебре, а не в монетах: так, братья Иосифа продали его за двадцать сикелей, то есть те же 166 граммов серебра, потому что он был еще мальчик, а не взрослый мужчина.

В отличие от ячменя, у серебряного сикеля нет безусловной самостоятельной ценности. Его не съешь и не выпьешь, из серебра не сошьешь одежду, оно слишком мягкое и не годится для изготовления орудий труда или оружия — и серебряный плуг, и серебряный меч сомнутся почти так же быстро, как если бы мы сделали их из фольги. Использовать золото и серебро можно было только при изготовлении украшений, корон, иных символов престижа. Это предметы роскоши, которые представители определенных культур отождествляют с высоким положением в обществе. То есть их ценность — сугубо культурная.

* * *

От драгоценного металла установленного веса постепенно пришли и к монете. Первые монеты отчеканил около 640 года до н.э. Алиатт, царь Лидии (западная Анатолия). Это были золотые и серебряные монеты стандартного веса с удостоверяющей надписью: знаки на монете сообщали, во-первых, сколько в ней драгоценного металла, а во-вторых, указывали, какой правитель выпустил эти деньги в обращение и ручается за их подлинность. Почти все современные монеты — потомки монет Лидии.

У монет есть два существенных преимущества перед немаркированными слитками. Во-первых, слиток серебра приходилось заново взвешивать при каждой сделке. Во-вторых, мало его взвесить: откуда сапожнику знать, в самом ли деле слиток, предложенный ему в уплату за башмаки, состоит из чистого серебра, а не из свинца, для видимости покрытого тонкой серебряной пленкой? Монеты устраняли эти проблемы. Знаки и надписи указывали точную цену каждой монеты, и сапожнику уже не требовалось держать в мастерской весы. А главное — на монете стояла печать правителя или государственного органа, удостоверявшая ее номинальную стоимость.

Размеры и формы монет история знает самые разные, а вот смысл надписи всегда примерно один и тот же: «Я, великий царь такой-то, лично ручаюсь в том, что этот кусок металла содержит ровно пять граммов золота. Если кто посмеет подделать монету, это приравнивается к подделке моей подписи и наносит ущерб царскому достоинству. Наказание за это преступление будет самым суровым».

Именно поэтому фальшивомонетчиков судили как самых отъявленных злодеев. Их преступление считалось куда более тяжким, чем любое иное мошенничество. Это не просто обман, а государственное преступление, посягательство на власть, привилегии и саму личность властителя — то, что в законах именовалось «оскорблением величества» и каралось мучительной смертью. Люди принимают монету до тех пор, пока верят во власть и честность монарха. Незнакомые друг с другом люди могли без спора прийти к согласию насчет цены римского динария, потому что они доверяли силе и могуществу императора, чьи имя и портрет украшали монету.

Но и власть императора в свою очередь покоилась на динарии. Представим себе, как трудно было бы сохранять Римскую империю без денег — если бы император взимал налоги и платил чиновникам и солдатам пшеницей и ячменем. Практически невозможно было бы собрать ячмень в Сирии, перевезти эти запасы в центральную римскую казну, а оттуда — в Британию, где легионы заждались своего жалованья. Не менее трудно было бы управлять империей, если бы в золотые монеты верили только обитатели Рима, а галлы, греки, египтяне и сирийцы отвергали эту веру, предпочитая раковины каури, бусины из слоновой кости или рулоны ткани.

Евангелие от золота

Доверие к римским монетам было настолько сильным, что и за пределами империи люди охотно принимали в уплату динарии. К I веку н.э. римские монеты стали общепринятым средством обмена на рынках Индии, хотя римских воинов и за тысячу километров от этих рынков никогда не видели. Индийцы настолько привыкли к динарию и вычеканенному на нем императорскому профилю, что, когда местные князья взялись сами чеканить монету, они старательно имитировали динарий, вплоть до изображения императора! Слово «динарий» стало общим обозначением монет. Мусульманские халифы произносили это слово на арабский лад — «динары», и динар поныне остается государственной валютой Иордании, Ирака, Сербии, Македонии, Туниса и ряда других стран.

В то время как потомки лидийских монет распространялись по всему Средиземноморью и на берегах Индийского океана, Китай изобрел свою денежную систему: бронзовые монеты и немаркированные серебряные и золотые слитки. Эти две самостоятельные системы имели много общего (обе признавали ценность золота и серебра), а потому между китайской и лидийской зоной были установлены прочные коммерческие, в том числе денежные, связи. Мусульманские и европейские купцы, а также завоеватели постепенно донесли лидийскую систему и евангелие золота до самых отдаленных краев Земли. В итоге весь мир превратился в единую монетарную зону: сначала в обращении были золото и серебро, позднее — считавшиеся надежными валюты, например английский фунт и американский доллар.

Появление единой международной, не зависящей от конфессий и культур монетарной системы привело к объединению афроевразийской зоны, а потом и всей планеты в общую экономическую и политическую зону. Хотя люди продолжали говорить на разных языках, повиновались разным властителям и поклонялись разным богам, в золотые и серебряные монеты уверовали все. Без этой общей веры не сложились бы глобальные торговые сети. На золото и серебро, добытое конкистадорами в Америке, европейские купцы приобретали в Восточной Азии шелк, фарфор и пряности, и это способствовало экономическому подъему как Европы, так и Азии. Почти все золото и серебро из Мексики и Анд проходило через руки европейцев и оседало в кошельках китайских торговцев шелком и фарфором. Как бы развивалась мировая экономика, если бы китайцы не страдали тем же самым «сердечным недугом», что и Кортес с товарищами, и отказались принимать плату золотом и серебром?

Но почему же китайцы, индийцы, арабы, испанцы — представители столь разных культур, почти ни в чем друг с другом не согласные, — разделяли веру в золото? Почему не случилось так, что испанцы поверили в золото, арабы в ячмень, индийцы в раковины каури, а китайцы — в рулоны шелка? Ответ знают экономисты: как только между двумя регионами возникает торговля, цены на импортируемые и экспортируемые товары регулируют спрос и предложение. Чтобы понять, как это происходит, поставим мысленный эксперимент. Представим себе, что на тот момент, когда между Индией и Средиземноморьем устанавливается регулярный обмен, индийцев нисколько не привлекает золото, иными словами, для них оно ничего не стоит. А для жителей Средиземноморья золото — желанный символ высокого статуса, и его цена очень высока.

Что же произойдет?

Купцы, возившие товар из Индии в Средиземноморье и обратно, быстро заметили бы разницу в цене золота. Чтобы обогатиться, они стали бы задешево скупать золото в Индии и дорого продавать его в Средиземноморье. Соответственно, в Индии спрос на золото начал бы стремительно расти, то есть поднялась бы и цена, а в Средиземноморье спрос оказался бы удовлетворен, и цена снизилась бы. Довольно быстро и в Средиземноморье, и в Индии установилась бы одинаковая цена желтого металла. Иными словами, вера средиземноморцев в золото передалась бы и жителям Индии. Даже если сами индийцы так и не научились бы использовать золото, самого факта, что в Средиземноморье оно пользуется спросом, было бы достаточно, чтобы повысить на него цену в Индии.

Точно так же вера других в раковины каури, в доллары или электронные цифры укрепляет нашу веру в такую валюту, даже если все остальные убеждения этих людей мы презираем, ненавидим или высмеиваем. Христиане и мусульмане враждовали на религиозной почве, но разделяли общую веру в деньги. Религия требует от нас поверить в нечто, а деньги — поверить в то, что другие люди верят в нечто.

Из века в век философы, мыслители и пророки всячески принижали деньги, видя в них корень всех зол. На самом же деле они являются высшим проявлением толерантности. Деньги требуют большей открытости мышления, чем язык, законы, культурные коды, религиозные убеждения и общественный уклад. Деньги — единственная созданная людьми система доверия, которая перебрасывает мост через любые пропасти и не предполагает дискриминации по религиозному или половому принципу, на основании расы, возраста или сексуальной ориентации. Благодаря деньгам люди, которые знать друг друга не знают и не имеют никаких оснований доверять друг другу, могут эффективно сотрудничать.

Цена денег

В основе денег лежат два универсальных принципа:

1. Универсальная конвертируемость: деньги, словно философский камень, могут превращать землю в верность, справедливость в здоровье, грубую силу в знания.

2. Универсальное доверие: деньги играют роль посредника, позволяющим любым двум людям сотрудничать в работе над любым проектом.

Эти принципы помогли миллионам незнакомцев эффективно участвовать в производстве и торговле. Но есть у этих принципов и обратная сторона. Когда все конвертируется во все, а доверие строится на анонимных монетах или ракушках, это разъедает местные традиции, близкие связи и человеческие ценности, а на их место приходит беспощадный закон спроса и предложения.

Человеческие сообщества, в первую очередь семья, всегда основывались на вере в «нематериальные» ценности, такие как честь, верность, нравственность и любовь. Их на рынке не найдешь, не продашь и не купишь за деньги. Некоторые вещи просто нельзя делать ни за какую цену. Родители не должны продавать детей в рабство, набожному христианину следует избегать смертного греха, рыцарь никогда не предаст сюзерена, и вождь не уступит чужакам исконные земли племени.

Деньги всегда пытались ниспровергнуть эти барьеры, просочиться сквозь них, словно вода сквозь щели в плотине. Родители продавали в рабство одного из детей, чтобы накормить остальных. Глубоко верующие христиане убивали, воровали, мошенничали, а на добытые деньги покупали себе отпущение грехов. Честолюбивые рыцари продавали свою лояльность тому, кто больше заплатит, а на эти деньги покупали верность собственных солдат. И вожди продавали родовые земли чужакам, явившимся с другого конца света, — не терпелось присоединиться к глобальной экономике.

У денег есть еще более темная сторона. Они, конечно, формируют доверие между незнакомцами, но доверие вкладывается не в людей, не в общество, не в святыни и ценности, а в сами деньги. Это мы не человеку поверили — соседу или чужому, — мы поверили в монеты, которыми он посверкал перед нами. Закончатся у него деньги — закончится и доверие. По мере того как деньги размывают плотины родства и соседства, религии и государства, мир превращается в глобальный и бессердечный рынок.

Так что экономическая история человечества — штука довольно щекотливая. С помощью денег люди налаживают сотрудничество с далекими и незнакомыми партнерами, но боятся, что деньги разрушат основные ценности и задушевные отношения. То есть одной рукой люди с готовностью уничтожают плотины, которые все еще сдерживали движение денег и всемирную торговлю, а другой рукой возводят новые дамбы, чтобы защитить страну, веру или экологию от разрушительных сил рынка.

Сегодня принято верить в окончательную победу рынка: плотины, возводимые правительствами, священниками или обществом, не смогут сдержать напор денег. Но эта вера наивна: жестокие завоеватели, религиозные фанатики и ответственные граждане ухитряются вновь и вновь одолевать расчетливых купцов и влиять на экономические процессы. Так что не стоит рассматривать процесс объединения человечества исключительно с экономической точки зрения. Чтобы понять, как тысячи раздробленных обществ постепенно слились в нынешнюю всемирную деревню, необходимо учитывать роль золота и серебра, но не следует забывать о не менее важной роли стали.