«Спящий Джо» будто бы усыпил американскую геополитику. Новый президент США Джо Байден занят пересмотром наследия Дональда Трампа и пока транслирует вовне предсказуемые, неагрессивные сигналы своего внешнеполитического видения. Европа надеется на восстановление былой теплоты в трансатлантическом партнерстве, Китай – на отмену части торговых санкций, а Россия ожидает прагматичного, предсказуемого соперничества. Так ли всё спокойно будет в ближайшие четыре года на мировой карте? На вопросы журнала «Эксперт» ответил  декан факультета мировой политики и экономики НИУ ВШЭ, почётный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике Сергей Караганов.

– Сегодня многие эксперты утверждают, что с Байденом всем будет как-то поспокойнее, чем с импульсивным Трампом. Так ли это?

– Глобальная политика в ближайшие годы будет характеризоваться высокой степенью хаоса, непредсказуемости, никаких позитивных тенденций я пока не вижу. Я пока вижу нарастание тенденций к изменениям. Может быть, они позитивными в конечном счёте окажутся.

"Но люди так боятся этого нового мира, что всё время цепляются за ложные или придуманные позитивные новости."

Администрация Байдена, конечно, чуть более предсказуема, чем команда Трампа, но она унаследовала, с одной стороны, расколотую Америку со всеми проблемами, а с другой стороны, её морально-интеллектуальный потенциал внушает сильные опасения. Это же те самые люди, которые подставили Америку в 2000-е и в 2010-е годы. Они имели на руках замечательные карты, но влезли в несколько неудачных конфликтов, которые обрушили представление об американской военной мощи. Они упустили КНР, дав ей вырваться вперед, полагая в своей идеологической зашоренности, что, когда Китай станет зажиточным и капиталистическим, он станет прозападным. 

Ну и, наконец, это те самые люди, которые упустили Россию. Была же хорошая вероятность, что Россия с тем настроем, который был в 1990-е годы, станет если не частью Запада, то по крайней мере его партнёром. Сейчас она «антизапад» и фактически кардинальным образом изменила соотношение сил в мире, может быть, не в меньшей степени, чем Китай. Мы окончательно лишили Запад военного превосходства, на котором зиждилось его пятисотлетнее господство в экономике, политике, культуре. Не уверен, что увеличение в разы представительства меньшинств в администрации улучшит качество управления. 

Поэтому мне очень бы хотелось порадовать читателей вашего журнала, которым я являюсь, тем, что мир будет спокойнее и предсказуемее, но лучше готовиться к гораздо менее предсказуемому миру. К тому же мы не знаем до конца последствий коронавируса и даже не знаем его сути по-настоящему. 

– С эпидемиологической точки зрения или с экономической? 

– С политической. Мы живем в облаке почти тотальной дезинформации. Люди не понимают, что происходит, и производят дезинформацию, а другая часть общества делает это сознательно. Кроме того, весь этот шум вокруг ковида возгоняется правящими кругами многих стран в куб: страхи вокруг пандемии используют для того, чтобы прикрыть свои ошибки. 

Поэтому мы по-настоящему не знаем, чем это всё закончится. Если до ковида я говорил, что всё-таки ситуация относительно предсказуема, можно было видеть среднесрочные тенденции, то сейчас я, к сожалению, отказываюсь это делать.

Ограниченные люди

– О каких общих тенденциях глобальной политики, тем не менее, можно говорить сегодня?

– Происходит несколько одновременных процессов. Ковид просто наиболее видимый. Второй глубокий процесс – упомянутая утеря Западом фундамента его пятисотлетнего господства. Третий – развал либерального экономического порядка, созданного после Второй мировой войны. И четвёртый – кардинальное изменения соотношения сил в мире. Это всё усугублено тяжёлым экономическим кризисом и интеллектуальным вакуумом. Элиты не понимают, что происходит. 

Ещё недавно ситуация была предвоенной в том смысле, что все эти кризисы и дисбалансы могли привести к большой войне. Сейчас этот кризис – частично замена войны. Но всё равно война, военное столкновение возможно, просто потому, что военно-стратегическая ситуация ухудшается на очень многих уровнях. Налицо и нагнетаемая США враждебность. 

– Не кажется ли вам, что ситуацию могут усугубить те люди, которых собрал вокруг себя Байден, люди, наделавшие немало ошибок в прошлом? И, главное, эти люди не боятся делать новые ошибки в непредсказуемом мире.

– Очевидно, что мы живём в эпоху стратегического паразитизма. Элиты и часть общества не так боятся войны, как их предшественники. К тому же это люди глубоко идеологизированные, глубоко односторонние и ограниченные. Но я не думаю, что они сейчас полезут воевать, просто потому что выигрыш эфемерен. Другое дело, что они могут попытаться спровоцировать какие-то конфликты, вокруг Китая, например. Или на Украине. А конфликты сейчас могут легко выйти из-под контроля. 

Поэтому я этим людям совсем не доверяю, и не только потому, что они представляют страну, которая открыто ведёт враждебную политику в отношении моей страны, но и потому, что я знаю их историческую память и их исторический опыт. Они провалились, и пытаются доказать теперь, что были правы, прикрывают свои ошибки. 

"Вся американская традиционная элита поддержала войну в Ираке, за редчайшим исключением. Это был один из самых крупных провалов в американской политике. И это те самые люди, которые сейчас пришли к власти."

Ведь войну в Ираке поддерживали не только республиканские правые, но и демократы, которые хотели таким образом расширить поле демократии и свободы. Практически все поддержали ливийскую агрессию. 

– Проблема Европы, отсутствия самостоятельности, политической воли европейских элит – это тоже в большой степени проблема кадровая? Ведь за Меркель не видно ни одного политика мирового уровня.

– Одна из проблем Европы заключается в том, что она семьдесят с лишним лет жила без войны. Это огромное достижение, которое частично было результатом деятельности самой Европы, а частично – и в большей степени – того, что США и СССР с разных сторон Европу прикрывали. В результате на уровне элиты, на уровне значительной части общества ушли традиционные узнаваемые ценности. Всегда смыслом жизни человека было служение семье, обществу, родине, миру. Плюс цифровая революция. 

И кризис на политическом уровне. Мы все как-то забыли о том, что демократия – это антимеритократия. Были отдельные случаи, когда в условиях кризиса общества выбирали себе сильных лидеров, это Рузвельт и Черчилль. Ну и была ситуация, когда в политику приходили политики, пережившие войну. Это первые двадцать лет европейской послевоенной истории, и, конечно же, это были великие годы. А дальше пошла тихая деградация политических элит. Я всегда в таких случаях призываю взять фотолинейку лидеров Европы с 1950–1960-х годов до нашего времени и просто посмотреть на них. Это разные люди, чисто визуально.

И конечно, эти люди, уже не очень активные, привыкли к комфортной жизни под американским зонтиком и отучили Европу от стратегического мышления. Может быть, это и хорошо. Потому что европейское стратегическое мышление в течение многих сотен лет было несчастьем для человечества, и для России тоже. Отучили. И в результате мы имеем то, что имеем: европейские элиты боятся реальности. Поэтому они сейчас попытаются подлезть под США, хотя совершенно понятно, что подлезть уже не удастся, придётся им какие-то другие искать варианты. Или деградировать и дальше. 

К этому надо относиться спокойно, без злости, с сожалением. Всё-таки кризис Европы, в том числе цивилизационный, – это в какой-то степени и наш кризис, потому что мы триста лет равнялись на европейцев, пытались стать такими, как они. Сейчас, к счастью, этот период истории исчерпан.

– Совсем? До сих пор в американских интеллектуальных кругах предлагают помирить Россию и Европу, чтобы не дать сформироваться российско-китайскому союзу.

– Тридцать лет тому назад, когда Россия перестала быть Советским Союзом, мы пытались создать стратегический союз с Западом, в первую очередь с Европой. Проект провалился, потому что и мы были слабые, не понимали, что происходит, ну и западные лидеры потеряли чувство истории, стратегического мышления. Они думали, что России конец, и поэтому нас просто оттолкнули. А история могла пойти по другому пути.

Вот вы себе представляете, если бы существовало что-то похожее на большой союз Европы, России и ЕС – и экономический, и политический? Китай, между прочим, находился бы в гораздо более трудных обстоятельствах. А сейчас мы являемся стратегической, в военно-политическом отношении, опорой Китая. А они – нашей опорой. 

"Тогда была упущена феерическая стратегическая возможность для европейцев. Таких ошибок в истории единицы."

Наполеон, который попёрся на Россию зачем-то, Гитлер, который стал воевать на два фронта. Такого размаха ошибки меняют историю.

Но сейчас время этой идеи ушло. В Европе, к сожалению, нет субъектности, нам не с кем договариваться. И потом, Россия глубоко разочарована в способностях европейцев. То есть мы уже не заинтересованы в этом проекте. 

Но через какой-то шаг, через десять лет, вариант такой конфигурации, я думаю, появится. Часть Европы станет окончательно западной окраиной или, наоборот, крайней западной частью большой Евразии, на которой будут немножко другие игроки. Но представить себе российско-европейский союз против кого-то или даже просто как третью несущую мировую силу больше нельзя. Это историческая возможность была упущена в конце 1990-х.

Поворот на Восток

– Но пока не получается у нас сосредоточиться и на ближайшем пространстве. За последний год случилось несколько неприятных кризисов в постсоветских странах, и, кажется, мы несколько умерили степень вовлечения в дела соседей, подчёркиваем прагматизм в отношениях. Правильно ли это?

– Россия должна быть сильной, мощной крепостью, и это главное в очень опасном и непредсказуемом мире. Чем больше мы влезаем в этот мир, который сейчас будет сыпаться вокруг нас, тем более мы уязвимы. Тем более что все выигрыши в таком турбулентном мире преходящие, а проигравши, мы тратим время, деньги и всё остальное.

Теперь о странах ближнего зарубежья. Наша политика до сих пор движима ностальгией по утраченным территориям. Я считаю, что мы уже можем потихонечку подходить к этим своим территориям не прагматично, но рационально. 

Цари и комиссары были не всегда правы. Нам зачем Центральная Азия-то была нужна? Абсолютно низачем! Сто пятьдесят с лишним лет это был огромный регион, поглощавший ресурсы империи, потом Советского Союза. За последние тридцать лет все эти страны, за редчайшим исключением, катастрофически деградировали. Оттуда ушла элита, обрушился уровень образования, оттуда уехали лучшие люди. И что, мы хотим их обратно? 

Поэтому мне кажется, что нужно поддерживать, конечно, минимальную стабильность там, что мы делаем, чтобы не было террористической угрозы. Пускай эти страны выживают как могут. Меня в полушутку беспокоит самый страшный враждебный вариант, который американцы могут предпринять в отношении России, это катастрофа была бы, – если они нам Украину отдадут. К счастью, этого не произойдёт, поскольку у них мозгов и воли на это не хватит. Но, если бы они нам её отдали, вот тогда бы действительно мы посыпались. Получили полувраждебное обнищавшее население с разрушенной инфраструктурой.

"Россия стала великой не потому, что имела правобережную Украину и тем более Закавказье. Она стала великой державой, потому что приобрела Сибирь."

И именно за счёт сибирских ресурсов мы стали великой европейской державой, а потом и великой мировой державой. Там главные ресурсы развития. Тем более что Сибирь находится теперь в самом быстрорастущем регионе мира и у неё есть огромное количество преимуществ.

Поэтому надо продолжать поворот на Восток, поддерживая определённый уровень стабильности в части бывших республик Советского Союза, ну и списав то, что, видимо, необходимо списать.

– Насколько поворот на Восток чреват для России потерей части суверенитета? Мы не претендуем уже на равноценные отношения с КНР – ни по экономике, ни по демографии. 

– Ну, это не совсем правильно. У нас есть некоторые ресурсы, без которых Китаю было бы очень плохо. Это наша военно-стратегическая мощь, и в ситуации конфронтации с США она в значительной степени компенсирует наши слабости. 

Нам, конечно, нужно действовать аккуратно, развивать связи с другими азиатскими странами, более активно выходить на Индию, более активно выходить на страны АСЕАН и не попадать в слишком глубокую зависимость от КНР. Пока баланс в наших отношениях не достигнут, с моей точки зрения. Он будет достигнут, если мы будем спокойно двигаться, лет через пять-семь. Если мы создадим более или менее смешанную цифровую технологическую платформу, которая будет ближе к китайской, но всё-таки иметь какие-то свои собственные основы. Если мы будем иметь уже пятьдесят процентов нашей торговли с Азией, а тридцать процентов – с Европой, это будет нормальный и правильный баланс. 

Я надеюсь, что через пять-шесть-восемь лет, когда мы достигнем нового баланса, у нас появится возможность для нового сближения с частью Европы на основе нашей, поддержанной Пекином, концепции Большой Евразии. Вот это будет идеальное положение, и мы будем к нему стремиться. Но реализуются ли такие замечательные идеи? Стратеги очень часть ошибаются не потому, что они были неправы, а потому, что политики их не слушали или случались непредвиденные обстоятельства. 

Окно возможностей для России

– Чего ждать России от новой-старой политики Запада? Станет ли нам проще проводить внутриполитические процессы?

– В вашем вопросе заложена наша общая интеллектуальная ошибка: мы свою политику определяем через западную призму. Запад по-прежнему важен, там сосредоточены большие экономические ресурсы, он занимает мощные культурные позиции, есть гигантский накопленный потенциал, но реально он сильно потерял в качестве своей политики.

"А мы всё ещё смотрим то на Европу, то на США – это одна из больших слабостей российской политики и политического класса."

Надо смотреть на длинные тенденции и инвестировать свои ресурсы, в том числе интеллектуальные, политические, нервные, финансовые, в наиболее перспективные направления. А американское и европейское перспективным не является. Это история, которая тянет нас назад и сжирает гигантское количество управленческих ресурсов. 

У меня самые нежные отношения с нашими дипломатами, но я их иногда по-доброму критикую: у них, по-моему, три азиатских департамента и шесть европейских. Ситуация должна быть обратной.

За последние десять лет мы прошли очень хороший путь по вытеснению вот этого прозападного мышления. Поворот на Восток, который начался двенадцать лет тому назад и был подстёгнут 2014 годом, санкциями, сейчас уже приводит к тому, что мы начинаем осознавать себя не восточной периферией Европы и даже не Западной Азией, понимать, что мы сами по себе, и, может быть, когда-нибудь наконец поймём, что мы просто Северная Евразия. Мне понравилось то, что Путин начал об этом говорить.

– Для этого какое-то поколение российской элиты должно смениться, которое укоренилось на Западе?

– Поколение в мозгах элиты должно меняться, и я фиксирую это. Происходят изменения, и очень быстро. Конечно, интеллектуальный прозападный шлейф глубок. Но ведь у нас ещё был огромный экономический шлейф, у нас был очень мощный компрадорский элемент в нашем имущем классе. В 1990-е годы деньги можно было сохранять, договорившись с бандитами, государством или, что чаще, вывозя за границу. Сейчас это потихонечку уходит. Уходит и детское представление о том, что такое Запад. Когда люди из полуголодной страны приезжали туда, посещали места, о которых они только слышали всю жизнь. Такое очарование. 

– И всё же, учитывая организационные, кадровые и системные проблемы Запада, открывается ли сейчас для России какое-то окно возможностей для проведения, например, транзита или иных модернизаций?

– Окно возможностей, безусловно, открылось. Связано оно, конечно, с прорывом в военных технологиях: мы на десять лет обеспечили не то чтобы неуязвимость, но абсолютную невозможность кому бы то ни было оказывать на нас какое-либо давление или втягивать нас в гонку вооружений на своих условиях. Это гигантское достижение.

Второе: да, мы имеем относительно слабых соперников. Но они есть, и к тому же они проводят враждебную политику. И это обстоятельство можно и нужно использовать в конструктивных целях. Россия, к сожалению, без врага функционировать не может. Мы попытались – в 1990-е годы, не было у нас врагов – и развалились мгновенно. Так вот: враг нам пока обеспечен. 

Вопрос заключается в том, сможем ли мы сделать две вещи. Первое – всё-таки запустить хоть какой-то механизм эффективного экономического роста. И второе – создать действенную национальную идеологию. Вообще, все великие исторические державы были движимы идеями. Как только они теряли идею, они либо прекращали своё существование, либо прекращали быть великими державами. И весь мир усеян могилами или тенями подобного рода стран. 

– Какие тезисы национальной идеи вы бы сформулировали?

– Начнём с простого. Всё время мы говорили, что национальная идея должна прийти снизу. Вы сами у себя писали об этом. Это совершеннейшая глупость, никогда национальная идея снизу не приходит. 

Ещё недавно национальной идеей было стремление войти в Европу. Ну, странная идея, но она была. А потом она вообще пропала. И это, конечно, огромное упущение нашего думающего и правящего класса. 

Мне кажется, национальная идея лежит под ногами. Первое: мы главный поставщик мира – это чистая правда. Вторая идея: мы главный поставщик свободы народов. Опять же, лишив Запад военного преимущества, на котором зиждилось его пятисотлетнее господство, мы освободили страны, они сейчас качественно свободнее, чем были десять, пятнадцать, двадцать, а уж тем более семьдесят лет тому назад. 

Какая ещё национальная идея? Мы нормальные. Мы придерживаемся старого гуманизма, или, вернее, нового гуманизма. Мы хотим, чтобы рождались дети. Мы знаем, что смысл человеческой жизни, и это признано во всех религиях, цивилизациях, в служении не себе, а семье, стране, миру, Богу, такие простые вещи. Мы за политический, культурный, экономический суверенитет. За многокрасочный мир против любой гегемонии. Мы народ победителей, сильных и прекрасных женщин, не раз спасавших страну в её трудной истории, и отважных мужчин. 

Мы хотим, чтобы люди оставались людьми, а не бесполыми, анациональными, забывшими свою историю и свой род манкуртами.

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/krepost-rossiya/

В книге известного философа и публициста Виталия Аверьянова, одного из создателей Изборского клуба, Русской доктрины и продолжающих ее десятков коллективных трудов представлены работы последних лет. В первую очередь, это вышедший весной 2020 года, во время «карантинной диктатуры», цикл статей и интервью. Автор дает жесткую и нелицеприятную оценку и тем, кто запустил процессы скрытой глобальной «гибридной войны», и тем, кто пошел на их поводу и стал играть по их правилам. Прогнозы по перспективам этой гибридной войны, которую транснационалы развязали против большинства человечества — неутешительные. В книге публицистика переплетается с глубоким философским анализом, в частности, в таких работах как «Обнулители вечности», «Интернет и суверенитет», масштабном очерке о музыкальной контркультуре на материале песен Б. Гребенщикова, за который автор получил премию журнала «Наш современник» за 2019 год. Также в сборнике представлена программная работа «Невидимая ось мира» — философское обоснование идеологии Русской мечты.

Приобрести книгу можно в интернет-магазине «Лабиринт» или в его книготорговой розничной сети: https://www.labirint.ru/books/774748/?point=ym&ymclid=16069357602288850537500001

ГЛАВА 2. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЭКСТРЕМИЗМА В КОНТЕКСТЕ РАЗВИТИЯ МИГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ*

2.1. Интеграция иностранных граждан как фактор предотвращения формирования экстремистских настроений в обществе

Миллионы мигрантов находятся на территории нашей страны, большая часть из которых не осознают того факта, что они в ином государстве, со своими традициями, обычаями и, конечно же, – законами. А это значит, что общество и государство должны так выстроить взаимоотношения с ними, чтобы соблюдались права и законные интересы, как российских граждан, так и мигрантов. Добиться этого можно только в результате целенаправленной работы в области адаптации и интеграции мигрантов, эффективность данной деятельности напрямую будет зависеть от исследования факторов, оказывающих влияние на социально-культурную и правовую адаптацию иностранных граждан. Выявление и изучение критериев позволит определить степень эффективности данного процесса.

Работа по интеграции мигрантов должна проводиться с учетом привития чувства уважения к российским законам, культуре, обычаям, традициям и принятым в обществе правилам поведения. Прочный межнациональный мир возможен только тогда, когда различные этнические группы с уважением относятся друг к другу и к своему духовному наследию, а это возможно только при целенаправленном моделировании адаптационного процесса.

Термин «адаптация» подразумевает многомерные процессы, итогом которых является достижение равновесия социально-экономической системы. Социальная адаптация – это результат, итог целенаправленного накопления количественных и качественных изменений с целью приспособления индивидов или групп индивидов к новым условиям социальной среды, за счет умения анализировать текущие социальные ситуации, контролировать и сдерживать свое поведение, способности изменять и влиять на условия, в которых происходит адаптация^[1].

При нарушении процесса адаптации в новой социально-культурной и правовой среде мигрант оказывается в состоянии дезадаптированности. При этом присущие состоянию адаптированности положительные психологические характеристики отсутствуют. Дезадаптированность также выражается в неспособности мигранта жить в гармонии со своими собственным потребностям и притязаниям. В результате возникает длительное переживание внешних и внутренних конфликтов.

Важным аспектом социальной адаптации является принятие мигрантом определенной социальной роли. Можно говорить о двух формах социальной адаптации: активной, когда мигранты стремятся воздействовать на среду с тем, чтобы вызвать реакцию изменения (в том числе тех норм, ценностей, форм взаимодействия и деятельности, которые он должен освоить), и пассивной, конформной, когда они не стремится к такому воздействию и изменению.

Успешность социально-культурной и правовой адаптации зависит от характеристик, как самого мигранта, так и принимающей среды. Чем сложнее социальная среда, в которую мигранту предстоит интегрироваться, тем интенсивнее в ней происходят изменения, и тем более трудным для мигрантов оказывается процесс адаптации. В сложных проблемных ситуациях адаптивные процессы протекают с участием не отдельных, изолированных механизмов, а их комплексов, которые используются в сходных социальных ситуациях, закрепляются и становятся характерными для личности мигранта.

В различных жизненных условиях социально-культурная адаптация подразделяется на добровольную и вынужденную. Добровольная адаптация происходит посредством согласования в процессе жизнедеятельности человека в принимающей социальной среде системы новых ценностных ориентаций, убеждений, идеалов, которые не противоречат прежней системе взглядов и ценностей индивида, то есть принимаются им добровольно без сопротивления.

Вынужденная адаптация происходит в случае, когда новая социальная среда предъявляет те требования мигранту, которые вступают в противоречие с системой нравственно-моральных и социальных принципов мигранта. Характеристики и свойства новой для субъекта среды жизнедеятельности, не соответствуют и противоречат его ценностно-нормативным установкам. Однако, при этом, субъект не может не принять эти характеристики^[2].

То есть, в отличие от добровольной адаптации, вынужденная адаптация жёстко заставляет человека принять новые условия жизнедеятельности. Не сделав этого, он не сможет не только найти новую для себя социальную нишу и новые возможности самореализации, но и утратит имеющиеся.

Вопросы налаживания взаимоотношений с местным населением, трудоустройства, образования и другие социально значимые проблемы являются особенно актуальными в процессе адаптации иностранных граждан в местах нового проживания.

Необходимость налаживания взаимоотношений с местным населением, а также обустройства их расселения по типу «село-город», являются немаловажными факторами успешной адаптации иностранных граждан. Эти факторы важны, поскольку на прежнем месте жительства иностранные граждане пользовались преимуществами бытовой и социокультурной обустроенности городской жизни, а также привилегиями «господствующей» этнонациональной группы.

Адаптирующиеся мигранты, независимо от страны выхода будут иметь отличные культурные особенности от социокультурного пространства принимающей страны. Поэтому, в первую очередь, необходимо учитывать, что иностранный гражданин – носитель специфической культуры и субкультуры.

Нередко низкий уровень толерантности местного населения становится причиной непонимания и приводит к появлению взаимной нетерпимости, следствием которой становятся социальные и межэтнические конфликты. Необходимо учитывать, что иностранные граждане являются носителями своей уникальной национальной культуры, само их присутствие в принимающем социуме запускает многие социальные процессы, в том числе обогащает и привносит этнокультурное разнообразие в общество страны резидента. Иностранные граждане нередко являются постоянным объектом недовольства и негативного отношения. Полная социальная изоляция и почти невозможная адаптация происходит у иностранных граждан из дальнего зарубежья, только небольшое количество способно завести близкие и дружеские знакомства среди местных жителей. Вследствие этого даже после продолжительного периода проживания в России мигранты не осваивают русский язык и не включаются в социокультурную и даже правовую структуру принимающего социума^[3].

Прибывая в Россию, иностранные граждане попадают в иную правовую систему, в которой действуют иные нормы права, регулирующие все сферы общественной жизни, в том числе взаимоотношения иностранных граждан с институтами государственной власти.

Необходимо учитывать, что правоохранительная и судебная система в силу ряда объективных причин не воспринимаются мигрантами как институты, стоящие на службе защиты их прав и законных интересов. Иностранные граждане, проходя социализацию и адаптируясь к условиям мест вселения в Российской Федерации, ощущают отсутствие привычного контроля и надзора за правомерным поведением, и совершают на данной почве акты противоправного поведения. Актуальность данной проблемы вызвана еще и тем, что преступления, совершаемые мигрантами, вызывают огромный общественный резонанс, провоцируют на разжигание ксенофобии, ненависти по признакам расы, национальности и вероисповедания. Особую остроту этот вопрос приобрел в последнее время не только на федеральном уровне, но и на региональном. Существенный рост экстремизма в стране вызывает серьезную обеспокоенность. Вышеуказанная проблема в совокупности с активизацией миграционных процессов, обуславливающих приток мигрантов из стран Азиатско-Тихоокеанского региона, приобретает особую остроту и требует повышенного внимания к формированию системы государственных органов Российской Федерации, осуществляющих учет иностранных граждан и контроль за их поведением.

На правовую адаптацию иностранных граждан влияет возникшее с начала 90-х годов XX века и существующее в некоторых аспектах по сей день отношение местной власти и государства. Не менее распространены и до сегодняшнего времени жалобы представителей диаспор на дискриминацию и притеснения со стороны властей.

Подобная политика ведет к возникновению правового нигилизма, мигранты не верят в силу закона и правомерность действий государственных институтов, как следствие возникает потребность и привычка искать неформальные, а порой и противозаконные пути решения своих проблем.

Зачастую, иностранные граждане хотят получить гражданство РФ, не зная, что до подачи указанного заявления, необходимо пройти ряд процедур и получить необходимые документы. Недостаточная правовая подготовка и, как следствие, нарушение миграционного законодательства оборачивается конфликтом с сотрудниками миграционной службы, лишая тем самым мигранта возможности на дальнейшую легальную интеграцию в российское общество. Зная, что срок действия регистрации истек, они продолжают находиться на территории России, рискуя в дальнейшем не получить разрешение на трудовую деятельность и временное проживание.

Низкая правовая осведомленность иностранных граждан порождает еще как минимум два аспекта исследуемой проблемы. Первый аспект заключается в том, что многие иностранные граждане порой не могут определить, что их права были нарушены, они не рискуют оспаривать действия работодателей либо представителей официальных властей: не знают, в какие официальные структуры следует обращаться, чтобы защитить свои нарушенные права. Это вынуждает мигрантов руководствоваться иными нормами права, вытекающими из традиций и обычаев, зачастую сложившихся и действующих внутри диаспор.

Второй аспект связан с социальной сферой и обуславливается незнанием мигрантов о вакансиях на рынке труда, о государственных программах трудоустройства и иных видах государственной поддержки, о доступности необходимых медицинских и образовательных услуг.

Явно недостаточна и роль неправительственных организаций в деле защиты прав иностранных граждан. Немногочисленные действующие организации не получают поддержки государства и работают, как правило, на деньги международных спонсоров.

Деятельность российской правоохранительной и судебной системы на практике сводится к проверке легальности пребывания иностранных граждан, соблюдению ими миграционного законодательства, в случае выявления нарушений принимаются все меры по обеспечению их отъезда.

Нередки случаи, когда сами работники правоохранительных органов посягают на права и свободы мигрантов, производят незаконные задержания, требуют предоставления избыточного перечня справок и документов, снабжают недостоверной информацией, что приводит к значительным потерям времени и сил у потребителей таких «государственных услуг» и в значительной мере провоцирует рост коррупции.

Отдельно стоит выделить такие важные факторы как помощь и содействие интеграции мигрантов в социальную среду со стороны национально-культурных объединений – диаспор. Данные факторы с нашей точки зрения являются наиболее значимыми в адаптационном процессе.

Мигранты из многих стран, работающие в России, поддерживают очень тесные контакты с национальными объединениями (диаспорами), действующими в нашей стране, получая от них поддержку и помощь в поиске жилья и работы.

Под диаспорой (от греч. – «рассеяние») понимается – часть народа (этноса), проживающая вне страны своего происхождения, образующая сплочённые и устойчивые этнические группы в стране проживания, и имеющая социальные институты для поддержания и развития своей идентичности и общности.

В настоящее время в России насчитывается значительное количество национально-культурных объединений. Многие из них представляют собой достаточно хорошо организованные структуры со своим уставом, финансовым обеспечением, выборными органами управления. К примеру, Всероссийская афганская диаспора имеет свой сайт, в состав органов её управления входят люди, занимающие достаточно высокое социальное положение. Бюджет формируется не только из взносов членов диаспоры, но и за счет инвестиций, торговой и иной деятельности осуществляемой диаспорой. Согласно уставу данной диаспоры основу деятельности составляет защита гражданских прав и свобод афганцев, проживающих на территории Российской Федерации в соответствии с принципами Всеобщей декларации прав и свобод человека и законодательства Российской Федерации.

В качестве целей обозначены такие направления деятельности как содействие в трудоустройстве и поиске жилья, предоставление гуманитарной, юридической, консультационной помощи афганцам, непрерывная деятельность по установлению взаимно-дружественных отношений с народом России и реализация мер по обеспечению добрых отношений между государствами и народами России и Афганистана, борьба с дискриминацией и нацизмом.

И это не единичный пример. Анализ деятельности национально-культурных объединений позволяет сделать вывод, что на сегодняшний день наше государство и лидеры национально-культурных объединений мигрантов понимают высокое значение совместной работы и деятельности по оказанию помощи в интеграции и адаптации мигрантов в местах вселения. Очень высока роль национальных диаспор в выстраивании правового диалога между мигрантами и органами государственной власти, их ориентирования на соблюдение российского законодательства, уважение культурных традиций титульного населения.

С другой стороны, некоторые национально-культурные объединения мигрантов представляют собой компактные поселения, жители которых на протяжении многих поколений сохраняют свою культуру, язык, поддерживают прочные социальные и экономические связи внутри диаспоры и с родиной. Этим, к примеру, объясняется и психологический феномен чайнатауна: там, где есть китаец, есть и Китай. Проживая в таких поселениях, мигранты успешно проходят социально-культурную и правовую адаптацию, но их интеграция в социальную структуру российского общества не происходит, поскольку необходимая социальная среда существует внутри диаспоры и удовлетворяет всем потребностям мигранта. Таким образом, данные поселения выступают самостоятельным взаимодействующим элементом социальной структуры, но не интегрируются в неё. Влияние подобных объединений с высокой долей вероятности отрицательно скажется на социально-культурной и правовой адаптации.

Анализ критериев и факторов социально-культурной и правовой адаптации показывает, что в каждом регионе присутствуют свои уникальные особенности, которые обуславливают неповторимость исследуемых социальных процессов. В тоже время, в соответствии с требованиями общенаучного принципа о выявлении устойчивости, инвариантности в многообразных связях и изменениях нами выявлена совокупность факторов, влияющих на адаптацию мигрантов и критериев, на основе которых можно судить о степени успешности прохождения адаптационного процесса.

К выявленным критериям относятся:

• социальный статус, материальное положение;
• психологическое самочувствие, психологическая удовлетворенность социальной средой;
• стремление к перемещению в другую социальную среду, к смене места жительства, желание покинуть принимающий социум и государство;
• конфликтность с членами принимающего общества, коллектива, группы;
• уровень социализации;
• реализация внутреннего потенциала, проявление своих конструктивных, творческих возможностей;
• соответствие результата выполняемой деятельности и поставленной цели;
• характер трудовой деятельности;
• наличие личных взаимоотношений, наличие друзей, товарищей, знакомых;
• степень принятия культурных норм, обычаев, правил поведения принятых в инородном обществе;
• владение правовой информацией, знание законов;
• владение русским языком;
• правомерное поведение;
• направленность социальной установки.

В основе выявленных критериев лежат культурологический и этносоциологический подходы.

Культурологический подход объясняет человеческое поведение через господствующие в обществе социоцентрические нормы, ценности и правила поведения. Человеческое поведение не может осуществляться без влияния культуры. Культурологический подход рассматривает развитие через исторические типы культуры.

Этносоциологический подход позволяет выделить не только отдельные аспекты миграции, наряду с социальными, экономическими, правовыми, но и рассмотреть миграцию на более глубоком уровне через понимание её механизмов, с учетом исторических традиций народа, в том числе отражающих прежний миграционный опыт. Данный подход позволяет рассматривать концепцию культуры народа как коллективный способ адаптации к окружающей природной и социальной среде.

На основе выделенных критериев, можно охарактеризовать иностранных граждан которые успешно прошли социально-культурную и правовую адаптацию. Данные мигранты освоили достаточное количество социальных навыков, которые обеспечили приобретение высокого социального статуса. Трудовая деятельность осуществляется ими в соответствии с профессиональными навыками, и(или) в желаемой области, позволяет в полной мере реализовать свой внутренний потенциал, проявить свои творческие возможности. Присутствует психологическая удовлетворенность социальной средой, они бесконфликтно существуют в принимающем обществе и коллективе, психологическое самочувствие характеризуется хорошим настроением, уверенностью в завтрашнем дне, высокой продуктивностью в повседневных делах и отсутствием фрустрации. Тесные взаимоотношения с членами принимающего общества проявляются в наличии друзей и знакомых, которые могут оказать помощь в сложной кризисной ситуации.

Культурные традиции, правила поведения, принятые в инородном социуме, полностью принимаются ими, они вырабатывают способность таким образом соединить различные ценности, чтобы освоить и принять новые культурные нормы и правила, при этом сохранить собственную самобытность. Здесь можно говорить о проявлении духовного синтеза как неотъемлемого критерия социально-культурной адаптации.

Владение русским языком и правовыми знаниями характеризуется как высокое. Мигранты хорошо представляют действие законов, эффективно используют их для реализации собственных правомерных целей. Правосознание достаточно развитое. Материальное положение позволяет приобрести вещи длительного пользования без ущерба для бюджета семьи. Они ориентированы в долгосрочной перспективе на проживание в Российской Федерации. Социальная установка имеет положительную направленность, несет созидательный эффект по укреплению межкультурного взаимодействия и поддержания правопорядка.

Владение русским языком и правовыми знаниями характеризуется как низкое. Мигранты не знают законов и соответственно не могут защитить свои права. Возникает необходимость искать неформальные, а порой и противозаконные решения своих проблем. Данная категория мигрантов не ориентирована на проживание в России в долгосрочной перспективе, они мечтают уехать из неё. Социальная установка имеет отрицательную направленность, несет разрушительное действие в межкультурных, межнациональных связях, подрывает основы правопорядка.

К выявленным факторам относятся:

- миграционная политика государства;

- степень различия правовых систем двух государств;

- правовой режим, установленный для иностранных граждан.

- реальное закрепление и реализация прав и свобод мигрантов;

- содействие в адаптации со стороны национально-культурных объединений;

- правовая культура принимающего социума;

- индивидуальные характеристики мигранта (наличие прошлого адаптивного опыта, профессиональная подготовка, образование);

- тип расселения мигрантов (общинно-компактный или разрозненный).

К факторам, оказывающим непосредственное влияние на правовую адаптацию, относятся: степень различия правовых систем двух государств и правовая культура принимающего общества, иные факторы оказывают косвенное влияние.

Подводя итоги, можно сделать вывод, что долгосрочное стратегическое планирование миграционной политики должно лежать в сфере обеспечения легализации возрастающего числа трудовых мигрантов. Данная стратегия обуславливается как потребностью России в восполнении демографических потерь и обеспечении ведущих отраслей экономики рабочей силой, так и потребностью стран-доноров перераспределить свои трудовые ресурсы.

Проведенный анализ критериев и факторов правовой адаптации свидетельствует, что большинство проблем в сфере привлечения и использования иностранной рабочей силы были обусловлены отсутствием стратегического компонента в управлении миграцией. Такой стратегический компонент получил свое методическое и институциональное обеспечение, и был внедрен в практику управления миграционными процессами, путем разработки концепции государственной миграционной политики. Поскольку государственная миграционная политика предполагает долгосрочную поэтапную реализацию, большинство проблем связанных с миграцией на сегодняшний день сохраняются.

Анализ факторов социально-культурной адаптации позволяет сделать вывод, что на сегодняшний день правительство Российской Федерации и лидеры национально-культурных объединений понимают острую необходимость в расширении и укреплении взаимного сотрудничества по адаптации и интеграции мигрантов в социальную структуру российского общества, ведению правового диалога ориентированного на построение взаимно-дружественных межнациональных отношений, исключающих всякое проявления дискриминации и расизма.

Проведенный анализ выявленных факторов и критериев социально-культурной и правовой адаптации иностранных граждан, позволяет выделить социологические переменные необходимые для разработки и обоснования методики исследования изучаемых адаптационных процессов.

Вместе с тем деятельность организованных преступных групп, построенных на этнической основе, попытки их влияния на органы государственной власти и органы местного самоуправления, коррупция, связанная с деятельностью этих групп, использование труда нелегальных мигрантов провоцируют рост националистических настроений, приводящих к межнациональным конфликтам. Отсутствие целенаправленной профилактической работы в среде этнических диаспор усиливает конфронтацию между коренным населением и представителями национальных меньшинств, продуцируя экстремистские проявления, имеющие широкий общественный резонанс.

Сегодня, когда на примере ряда соседних государств, а также стран Ближнего Востока и Северной Африки мы убедились в негативных последствиях заигрывания с такими явлениями, как радикальный национализм и радикальные религиозные течения. События последних лет в крупнейших столицах и городах Западной Европы в результате вспышки неконтролируемой миграции показали какую реальную угрозу для всего мирового сообщества, безопасности государств, социально-политической стабильности представляют проявления экстремизма в различных его формах и терроризма как наиболее опасной его разновидности.

Миграционные процессы имеют определяющее значение в системе детерминации преступлений экстремистской направленности. Воздействуя на различные стороны и процессы общественной жизни, миграция выступает в качестве составной части следующих детерминант, наиболее остро проявляющихся в Российской Федерации:

1) экономических (значительное влияние миграции на рынок труда);

2) социальных (формирование мест компактного проживания по этническому и религиозному признаку);

3) социально-психологических (отчуждение и социальная изоляция диаспоральных групп, приводящая к социальному сопротивлению, провокационное поведение);

4) организационно-управленческих (недостатки при принятии органами государственной власти комплекса предупредительных мер в миграционной сфере, недостаточная реакция со стороны правоохранительных органов на совершение преступлений представителями диаспоральных групп);

5) идеологических (распространение экстремистской идеологии на основе национализма и религиозного фундаментализма);

6) криминальных (конкретные общеуголовные преступления представителей диаспоральных групп, деятельность организованных преступных групп, сформированных по этническому признаку).

Характерной для России негативной тенденцией миграции иностранных граждан является их вовлечение в функционирование криминальных рынков. К категории этих лиц, прежде всего, относятся иностранные граждане:

1) являющиеся участниками международных террористических и экстремистских организаций;

2) состоящие в организованных группах и преступных сообществах;

3) прибывшие в Российскую Федерацию с целью избежать уголовной ответственности или уклониться от исполнения уголовного наказания на территориях своих государств, а также отбывшие наказание на территории Российской Федерации;

4) скрывающиеся в Российской Федерации с целью избежать призыва на службу в Вооруженных Силах своих государств.

Последние две категории представляют собой питательную среду для пополнения участников организованных групп и преступных сообществ.

Как показывает международный опыт (прежде всего, США и Франции), в основе межэтнических и межконфессиональных конфликтов во многом лежит обособленность этнических диаспор. Мигранты, даже если они переезжают на постоянное место жительства, часто стремятся не адаптироваться в новой социально-экономической среде, а привнести в нее свой национальный менталитет, жить замкнутыми национальными анклавами по своим обычаям и даже открыто их демонстрировать и пропагандировать.

Переселенцы и экономические мигранты, приезжающие в Центральную Россию из-за границы либо из других регионов России, тоже зачастую пытаются создать обособленные закрытые анклавы. Вполне понятное стремление опереться на помощь земляков превращается в нежелание воспринимать новую этнокультурную среду. В своем замкнутом пространстве мигранты пытаются жить по своим законам и обычаям, не изучая ни норм права, ни традиций и обычаев местного населения.

Этнические диаспоры часто «привозят» с собою конфликты по отношению к другим этническим группам.

Замкнутость мононациональных и моноконфессиональных сообществ существенно искажает психику мигрантов, особенно подрастающего поколения, не позволяет им адекватно воспринимать окружающий мир и затрудняет их восприятие окружающим миром. Не предпринимая попыток ассимилироваться, поддерживающие друг друга приезжие зачастую ведут себя вызывающе, агрессивно по отношению к не столь сплоченному местному населению. Следует учитывать, что местное население может воспринимать как вызов и агрессию даже такие особенности поведения «чужаков» (громкая речь, «развязная» походка, «приставание» к женщинам), которые практически не замечались бы, если бы их проявляли «свои». Когда мигранты культивируют свою обособленность от местного населения, то массовое сознание приписывает «чужакам» самые разнообразные пороки. Поэтому, в частности, пользуется большой популярностью мнение об очень высокой криминализованности диаспор.

В современной России замкнутость диаспор пока не достигла той остроты, как в США или во Франции: из-за низкой мобильности жилищного рынка этнические кварталы не получили распространения. (Хотя в городах Дальнего Востока уже начали появляться чайна-тауны.) Сплоченность членов этнических диаспор проявляется скорее в их сетевом (сплоченном) социально-экономическом поведении, чем в компактном расселении. Одной из форм проявления подобной сплоченности является формирование этнических молодежных группировок, которые формируются во многом на основе враждебности к русским.

Следует учитывать, что форму националистического экстремизма часто принимают социальные конфликты совершенно иной природы. В частности, в ряде регионов России истинной причиной так называемых межнациональных и межконфессиональных конфликтов являются чисто экономические интересы – в том числе, интересы криминалитета и отдельных групп коррумпированных представителей элит по переделу собственности и сфер теневого бизнеса.

Наряду с националистическим экстремизмом крайне опасным дестабилизирующим фактором является исламистский экстремизм, смыкающийся с исламистским терроризмом. Речь идет об интерпретации ислама как религии воинствующей нетерпимости к инаковерующим (включая мусульман иных толков), которая оправдывает применение против них любых форм насилия.

В современной России есть два основных региона, где ислам является главной конфессией и где популярны исламистские движения, – это республики Поволжья (прежде всего, Татарстан) и республики Северного Кавказа (особенно Чечня и Дагестан). Распространение идеологии исламизма в России - во многом результат пропагандистской деятельности радикальных международных исламских организаций. В Татарстане вооруженные организации радикально исламского толка не сложились – вероятно, в первую очередь, благодаря тому, что протестные настроения в «богатом» Татарстане распространены гораздо слабее, чем в «бедных» республиках Северного Кавказа. Тем не менее, на территории Поволжья тоже были попытки организации крупных терактов (в частности, на нефтеперерабатывающих предприятиях), что могло привести к кризисным ситуациям. Пропагандисты радикального ислама (в частности, ваххабизма) действуют и в ряде других регионов России – в ряде крупных городов (Москва, Пермь), а также в Астраханской, Оренбургской, Свердловской, Ульяновской областях и др.

Деятельность международных исламских организаций, приобщающих российских мусульман к иным, не свойственным местной традиции трактовкам религиозных, а также общественно-политических вопросов, является, по мнению специалистов, одним из основных источников радикализации ислама в России.

Становление и развитие демократического общества в России вызвало наряду с другими явлениями в религиозном пространстве страны необычайно мощный всплеск активности приверженцев ислама, стремительно укрепляющих свои позиции. За короткое время количество мечетей возросло более чем в 100 раз, открылись десятки средних и высших медресе, появились многочисленные мусульманские средства массовой информации – печатные, радиоэлектронные и сетевые. Мусульмане получили возможность свободно исповедовать свою веру, обучаться за рубежом, выезжать на хадж.

К сожалению, процесс исламского возрождения в значительной мере омрачен прогрессирующим расколом духовных управлений мусульман (ДУМ), приведшим к появлению десятков соперничающих между собой муфтиятов. Раздробленность российской уммы способствует развитию межэтнических и внутрирелигиозных конфликтов, а также позволяет манипулировать исламом для прикрытия политических и даже чисто коммерческих интересов многочисленных «групп влияния».

В условиях Юга России особую опасность представляет активная вербовочная работа «джамаатов», вовлекающих молодых мусульман в лоно радикального ислама, организующих их выезд в зарубежные религиозные центры. Массовое направление молодых мусульман на обучение в зарубежные теологические центры, где преподаются основы радикального ислама, становится механизмом нарастающей радикализации российской уммы. Более 2 тысяч хорошо подготовленных выпускников уже возвратились в Россию. Начался процесс вытеснения (зачастую с использованием криминального насилия) имамов мечетей, проповедующих традиционный умеренный ислам, молодыми радикально настроенными выпускниками зарубежных исламистских школ и университетов.

На сегодняшний день имеется проблема распространения на территории республики идеологии международных террористических организаций «Хизбут-Тахрир аль-Ислами» и «Имарат Кавказ», деятельность которых сопровождается созданием подпольных ячеек различного рода «джамаатов», распространением экстремистской литературы, пропагандой «всемирного халифата».

Отмечается увеличение количества различных деструктивных организаций религиозной направленности, часть которых функционирует в качестве религиозных групп.

Активность при этом проявляют объединение «Орда» («Ата-жолы», «Путь предков»), «АлляАят», «Свидетели Иеговы», «Церковь Саентологии» и некоторые другие. Используя различные методики, они изменяют сознание и психоэмоциональное состояние граждан, а также манипулируют их отношением к устоявшимся традициям в обществе, формируют общественно опасное социальное поведение.

Как отмечают специалисты, наибольшую активность в пропаганде радикального ислама среди российских мусульман проявляют исламистские общественные организации из стран Ближнего Востока (Саудовской Аравии, Кувейта и др.). Помощь распространению радикального ислама осуществляется этими организациями по двум направлениям:

- собственно пропаганда путем организации обучения российских мусульман в тех зарубежных исламских институтах и университетах, где распространены идеи исламизма, а также проповеди идей исламизма непосредственно в России;

- финансовая помощь (включая прямые денежные вознаграждения) пропагандистам и сторонникам исламизма в России.

По данным исследователей развития ислама в России, распространение идей радикального ислама имамами и преподавателями медресе, выпускниками Саудовской Аравии и иных зарубежных стран, отмечено во многих регионах России. В результате мечети начинают использоваться для пропаганды экстремистских идей.

Основное внимание в международном сотрудничестве в сфере противодействия исламистскому экстремизму следует обратить на борьбу именно с исламистской пропагандой. Если по другим направлениям борьбы с исламским экстремизмом (в частности, финансовому) уже предприняты достаточно эффективные меры (в том числе при опоре на широкое международное сотрудничество), то идейно-теоретическая сторона пока остается без внимания российских властей.

Актуальность организации эффективного противодействия исламистской пропаганде для России определяется также тем, что российские духовные управления мусульман и иные официальные исламские центры не проявляют достаточной активности и умения в идейном противоборстве с исламистским экстремизмом, уходят от прямой полемики с исламскими радикалами по ключевым проблемам мусульманско-правовой теории, ограничиваясь общими декларациями. Традиционный российский ислам пока еще не готов предложить действенную идейную альтернативу взглядам исламских экстремистов.

Новые процессы, новые вызовы, новая непредсказуемость

Коронавирус как мрачный символ в конце прошедшего – начале нынешнего года потеснен множеством международных событий, появлением новых глобальных вызовов и угроз.

Своевременным ответом России на драматические изменения международной обстановки стал выход на новые качественные рубежи в масштабной программе перевооружения армии и усиления оборонного потенциала государства. Если в 2010 году доля современного вооружения и военной техники в войсках составляла 10–15%, то сегодня она превысила 70%. Прогресс в оснащении нашей армии современными системами оружия, безусловно, будет способствовать повышению международного авторитета России, заставит ее оппонентов прислушиваться к тому, что говорят российские политики, дипломаты и военные.

Но угрозы России сосредоточены не только в военной сфере. Это широкий диапазон подрывных информационно-психологических, административно-политических, социально-экономических и культурно-мировоззренческих технологий, используемых в острейшем противоборстве между США и нашим государством. К дальнейшим глобальным потрясениям следует готовиться самим и готовить страну.

Первые признаки системного и многоуровневого глобального кризиса, последствия которого пока невозможно прогнозировать, ярко проявились в США. Это антирасистские протесты. Это оспариваемые половиной избирателей результаты выборов президента. Это штурм Капитолия как апогей политических игр, придавший новый импульс хаотизации обстановки в стране.

Внутриполитическая ситуация достигла преддверия гражданской войны. Это лишь несколько факторов, обусловливающих переменчивые геополитические сценарии и оказывающих важное влияние на состояние глобальной критичности мира.

Глобальная критичность: от теории к практике

Особую остроту развитию событий придают попытки США генерировать глобальную нестабильность и использовать ее для ослабления стратегических конкурентов – прежде всего Китая, России и Европейского союза.

Такая политика в сочетании с технологиями «управляемого хаоса» при организации цветных революций и некоторыми другими факторами способствует усилению глобальной критичности, которая подрывает фундаментальные основы существующего миропорядка.

Теоретическую основу глобальной критичности составляет система научных дисциплин, охватывающих так называемую теорию самоорганизованной критичности – новейшее направление в разработке теории динамических нелинейных систем.

Суть самоорганизованной критичности состоит в том, что по мере развития нелинейная система неизбежно приближается к точке бифуркации, где ее устойчивость снижается и в ней создаются условия, при которых малый толчок может спровоцировать лавину – в непредсказуемом месте, с непредсказуемыми последствиями, изменяющими всю систему. При этом устранение одной из опасностей (возможных точек бифуркации) зачастую повышает вероятность других нежелательных вариантов.

Следует выделить несколько сфер глобальной критичности, в которых технологии «управляемого хаоса» наиболее эффективны. Это ключевые сферы управления коллективной деятельностью людей: административно-государственное (политическое) управление; управление культурно-мировоззренческой сферой; управление социально-экономической сферой. В сфере политического управления наиболее критичной является военная безопасность государства.

Практическому применению концепции «управляемого хаоса» новый импульс придает противоречивый характер процессов глобализации, проистекающий из серьезных дефектов в системе международной безопасности. В условиях лавинообразного нарастания проблем и противоречий стихия глобализации выходит из-под контроля и приводит к хаотизации международных и внутригосударственных отношений. Этому способствует одно из важных свойств самой системы международных отношений – ее неравновесный характер, где изначально заложено стремление к хаосу.

Американский политолог-неореалист Кеннет Уольтц сформулировал принцип международной анархии как характеристику системы международных отношений, которая определяет внешнюю политику государств. Ключевой тезис: «Системы внутри государств централизованы и иерархичны… Международные системы децентрализованы и анархичны». Заметим, что «анархия» в понимании Уольтца означает не «хаос» или «беспорядок», но «безвластие», то есть отсутствие верховного органа, который управлял бы этническими государствами.

Свойство международной анархии используется Вашингтоном при создании серых зон как плацдармов гибридной войны и цветной революции в межгосударственном противоборстве с применением совокупности технологий «управляемого хаоса». Истинные цели государства-агрессора тщательно скрываются за совокупностью внешне не связанных между собою действий, ведущих к хаотизации обстановки в целом регионе или отдельном государстве-жертве. Конечная цель – перехват рычагов политического управления и обеспечения доступа к ресурсам.

Соединенные Штаты считают (или, может быть, считали до потрясших Америку событий последних месяцев) хаос «управляемым» и видят в нем новый инструмент продвижения своих национальных интересов под предлогом демократизации современного мира и распространения либеральных ценностей. Остальные страны, включая Россию, рассматривают применение технологий «управляемого хаоса» как всеобщее бедствие, способное привести к глобальной катастрофе.

Американскую стратегию использования критичности в национальных интересах США откровенно обрисовал в 1998 году один из разработчиков концепции «управляемого хаоса» Стивен Манн: «Я хотел бы высказать одно пожелание: мы должны быть открыты перед возможностью усиливать и эксплуатировать критичность, если это соответствует нашим национальным интересам – например при уничтожении иракской военной машины и саддамовского государства. Здесь наш национальный интерес приоритетнее международной стабильности (выделено мною. – А.Б.). В действительности – сознаем это или нет, – мы уже принимаем меры для усиления хаоса, когда содействуем демократии, рыночным реформам, кода развиваем средства массовой информации через частный сектор».

Так была сформулирована и впоследствии опробована на практике концепция усиления и использования критичности против государств-соперников. Она получила дальнейшее развитие в качестве важного инструмента гибридной войны, прежде всего в рамках ее информационно-психологической и экономической составляющих. Одним из важных объектов гибридной войны становится информационно-психологическая сфера, охватывающая сознание общества, его ментальность. Многие операции гибридной войны ведутся среди населения на театре конфликта, а также среди населения в тыловой зоне. А некоторые операции имеют глобальное измерение, охватывая население регионов и целых континентов.

Отметим, что Манн был не первым, кто предложил концепцию усиления и эксплуатации критичности с целью ослабления и сокрушения противоборствующей стороны. Как отметил известный российский геополитик Игорь Кефели, недавно ЦРУ рассекретило любопытный документ от 13 марта 1953 года – «План психологического использования смерти Сталина». В нем четко сформулирована задача: составить план психологических операций, входящий «во всестороннюю и имеющую решающее значение программу использования смерти Сталина и передачи власти в новые руки, направленную на достижение реального прогресса в направлении наших национальных интересов».

И поныне наши соперники в мировой гибридной войне принимают подобные документы к исполнению. Наиболее действенными считаются информационно-идеологические операции и кибератаки. Формы и методы воздействия на население государств, включенных в сферу интересов США и Запада, идут в ногу со временем. Но их цели на протяжении десятилетий остаются неизменными.

Таким образом, нацеленность США на реализацию своих геополитических целей вопреки существующим международным нормам и правилам выступает в качестве катализатора обострения критичности и развития глобальной нестабильности.

Обратная тяга

Развитие обстановки в Соединенных Штатах на рубеже 2020–2021 годов продемонстрировало правильность поговорки «не рой другому яму, сам в нее попадешь». Синергетика операций внутриполитической борьбы бумерангом ударила по всей государственной системе «цитадели свободного мира» (она же – «сияющий град на холме»). Похоже, что сегодня театром гибридной войны стали сами Соединенные Штаты.

Анархия и хаос, придавшие уникальную окраску кампании по выборам нового президента США, с новой и неожиданной силой высветили ряд свойств тандема «гибридная война – цветная революция». Как оказалось, он позволяет достигать стратегических целей не только на внешних фронтах, но и во внутриполитической борьбе.

В этом контексте гибридная война выступает как принципиально новый вид, с одной стороны – межгосударственного, с другой – внутригосударственного политического противоборства.

Подобное свойство гибридной войне (назовем его «расширенной гибридностью») придает способность координировать многочисленные силовые и несиловые способы противоборства, генерировать неопределенности и риски, находить новые, уникальные способы принуждения и насилия. Использовать при этом элементы политических манипуляций в административной, социально-экономической и культурно-мировоззренческой сферах. Важную роль здесь играют нелинейные свойства самой гибридной войны, когда незначительные на первый взгляд воздействия провоцируют настоящий шторм.

Разработанные в США и НАТО прогнозы развития международной обстановки на период нескольких десятилетий объединяет вывод о наличии серьезных предпосылок для дальнейшего усиления глобальной нестабильности и обострения критичности. Этому способствует следующий комплекс факторов:

возрастание роли негосударственных субъектов при одновременном росте количества возможных политико-военных комбинаций, включающих государственных и негосударственных участников, в том числе политические партии и общественные движения;

диффузия мощи в многополярном мире на фоне распространения информационных и военных технологий в кибернетической сфере, использования искусственного интеллекта, переноса военных действий в космос;

демографические изменения, включая ускоренную урбанизацию, неконтролируемую миграцию, фрагментацию национальной идентичности, атомизацию общества, социальное разобщение, изоляцию индивидов друг от друга;

влияние пандемии;

усиление соперничества по доступу к глобальным ресурсам и др.

В то же время сохраняется угроза межгосударственных конфликтов с применением современных видов высокоточного оружия при сохранении роли ядерного оружия как средства сдерживания. Наличие таких тенденций требует подготовки страны и ВС к участию в широком диапазоне возможных классических и иррегулярных конфликтов.

В феврале 2021 года глава американского стратегического командования вице-адмирал Чарльз Ричард призвал изменить и адаптировать прежний подход к ядерному сдерживанию противников в современной динамичной среде. По его мнению, «существует реальная вероятность, что региональный кризис с Россией или Китаем может быстро перерасти в конфликт, связанный с использованием ядерного оружия, если они почувствуют, что проигрыш с использованием обычных вооружений может угрожать режиму или государству».

Адмирал призывает американских военных поменять принятое утверждение «ядерное применение невозможно» на другое: «ядерное применение – вполне реальная возможность». И действовать, чтобы «сдерживать эту реальность».

Мнение адмирала Ричарда свидетельствует о глубинных процессах трансформации подходов США к использованию глобальной критичности в интересах обеспечения национальной безопасности. А также о необходимости радикальной перестройки многих стратегических концептуальных положений.

Россия на переломе эпох

Федор Тютчев в стихотворении «Цицерон» воскликнул: «Блажен, кто посетил сей мир/ В его минуты роковые». Смысл этих строк можно истолковать так: жить в эпоху перемен непросто, но именно в такое время человек может полностью реализоваться, лично увидев и поняв ход исторических событий.

Удастся ли нам понять ход исторических событий и использовать предоставившиеся возможности в национальных интересах нашей страны? Какой стратегией должна руководствоваться Россия в ситуации, не имеющей исторических аналогов?

Появляется все больше признаков снижения международной политической и стратегической стабильности. Множатся конфликты, растет угроза их перерастания в большую войну. Эта тенденция диктует жесткую парадигму действий по принципу «на войне как на войне». Придется делать то, что раньше не вписывалось в стратегическую культуру России, которая на протяжении многих лет предусматривала использование армии главным образом для отражения вторжений сухопутных сил противника (см.: «Треугольник стратегических культур», «НВО» от 28.06.19).

Осознание российской военной силы – важнейшая причина, подталкивающая Запад к поиску обходных путей сокрушения нашего государства. ВС РФ должны быть в состоянии решать широкий спектр задач по отражению комплексного применения противником военной силы, политических, экономических, информационных и иных мер невоенного характера, реализуемых с широким использованием протестного потенциала населения и сил специальных операций. Этот комплекс мер, предусмотренный Военной доктриной, требует безотлагательной реализации.

В условиях возможного перехода гибридной войны в горячую фазу и втягивания России в локальный вооруженный конфликт, в условиях окончательного развала международных порядков, сложившихся после Второй мировой войны, должна быть принята модель рациональной деятельности государства и общества. Она требует проведения мер активного противодействия всеми органами и структурами государственной власти, мобилизации армии, государства и общества на решение задач национальной безопасности России.

Предсказанный западными политологами «конец истории» не наступил. Модель деятельности государства в условиях масштабного кризиса должна отражать его важнейшие характеристики: протяженность, остроту, способность генерировать разнообразные вызовы и угрозы как отдельным государствам, так и миру в целом. Сегодня автор тезиса о конце истории Фрэнсис Фукуяма называет американскую политику «насквозь прогнившей» и предсказывает неизбежные серьезные катаклизмы. Неполным аналогом современному кризису может служить Великая депрессия 1930-х, из которой мир смог выйти только с началом Второй мировой войны.

Сегодня манипуляции с глобальной критичностью поставили Вашингтон перед лицом новых, прежде невиданных вызовов во внешней и внутренней политике.

Отметим важные факторы, определяющие отношения между Россией и США.

Во-первых, заметно снизилась способность Соединенных Штатов влиять на международную повестку. Приходится считаться с новыми центрами силы, способными противостоять глобальным устремлениям Америки. При этом качество управляемости американским государством существенно ухудшилось. Правительство США находится в плену влиятельных элитных групп, которые извращают государственную политику в своих интересах, подрывают легитимность власти и готовы провоцировать новые кризисные ситуации в стране и за рубежом в надежде добиться консолидации общества.

Нынешняя администрация США, похоже, осознает необходимость изменения внешнеполитической доктрины и восстановления статуса мирового лидера. В программной речи по вопросам внешней политики в Госдепартаменте в начале февраля Джо Байден говорил о необходимости восстановления западного альянса, системы союзов и партнерств, без которой у США ничего не получится в мире.

Следует ожидать общего ужесточения американской политики по отношению к России, дальнейшего наращивания военных приготовлений НАТО. Планируются и другие затрагивающие интересы России политические маневры США – в отношениях с Китаем, Ираном, странами ЕС и Ближнего Востока. Российская дипломатия должна, как всегда, быть готова к работе в непростых внешнеполитических ситуациях с учетом намеченного в США обновленного дипломатического подхода.

Во-вторых, ставка Вашингтона на силу во внешней политике и безудержное накачивание военных мускулов НАТО привели к заметному обострению военно-политической обстановки по всему периметру российских границ – от Черного моря до Балтики и Арктики. В результате существенно повысилась вероятность крупномасштабного военного конфликта в Европе с реальной возможностью его перерастания в ядерный.

Реальность подобной перспективы возрастает в связи с вовлечением в военно-политические манипуляции под эгидой США и НАТО ряда европейских государств, которые ранее не имели опыта самостоятельной выработки и реализации решений в непростых военно-политических ситуациях. Это следствие их многолетней прежней роли, когда они являлись скорее объектами стратегий противоборства двух ядерных супердержав.

Сходная ситуация складывается в Юго-Восточной Азии, где Соединенные Штаты в условиях нарастания противоборства с Китаем пытаются вовлечь в свои «игры» другие страны региона.

В-третьих, ослабление США и возвышение Китая, укрепление связей России и КНР вынуждают американскую администрацию искать новые способы навязывания соперникам своей воли без применения военной силы.

Вашингтон отдает себе отчет, что в текущем десятилетии Соединенные Штаты могут постепенно потерять инициативу и возможность диктовать свою стратегию миру и определять, когда, где и почему произойдут войны будущего. Стремясь не допустить катастрофического развития событий, американцы развернули исследовательские работы по прогнозированию социальных процессов в целом, военно-политических, военно-технических и собственно военных процессов с целью определения характера, хода и исхода возможных войн и вооруженных конфликтов.

В качестве одного из перспективных инструментов навязывания противнику своей воли рассматривается гибридная война, стратегия которой предусматривает возможность распылять усилия страны-жертвы путем создания своеобразных узлов критичности (термин мой. – А.Б.) в различных сферах общественной жизни и в районах, часто отстоящих на большом расстоянии друг от друга.

Понятие «узел критичности» (УК) охватывает широкий круг объектов гибридных угроз, воздействие на которые позволяет добиться желаемого эффекта в ходе операций гибридной войны. УК – это города как объекты манипулирования протестными настроениями населения, объекты ВПК, целые отрасли промышленности, государственные институты и центры принятия решений, официальные идеологические концепции, политические лидеры и т.п. Адаптивные способности формировать по своему усмотрению УК придает стратегия синхронизации гибридных угроз по времени, месту, очередности и интенсивности их применения.

УК выбираются прежде всего исходя из соображений стратегической целесообразности и с учетом критерия «эффективность – стоимость». Частично подход США к выбору узлов критичности в России продемонстрирован в исследовании РЭНД «Перенапряженная и несбалансированная Россия. Оценка воздействия вариантов наложения расходов».

В-четвертых, захват Капитолия протестующими стал своеобразным апогеем непрекращающейся интегральной войны двух Америк – старой и новой, неким моментом истины для участников противоборства. Следует подчеркнуть, что когда нечто подобное случается в других странах, представители США и так называемое мировое демократическое сообщество не мешкая наклеивают на руководство этих стран ярлык «кровавых деспотов». При этом они сами организовывают протесты и майданы, а протестующих в других государствах (на Украине, в России, Белоруссии, Венесуэле, Гонконге и пр.) оправдывают, поддерживают и финансируют их деятельность.

Сегодняшний раскол американского общества и его балансирование на грани гражданской войны стали результатом неумелого использования фактора глобальной критичности во внутренней политике Соединенных Штатов. В проекции на международную повестку нестабильность ядерной сверхдержавы служит дополнительным источником угроз глобальному миру и безопасности, знаменует переломный этап в развитии человечества.

Уроки для России

Сказанное влечет для России несколько важных выводов, которые следует учесть в интересах сохранения устойчивого развития в условиях беспрецедентного обострения глобальной критичности.

В прошлом Советский Союз, а затем Российская Федерация и ее союзники оказались достаточно уязвимыми для применяемых Западом подрывных технологий «управляемого хаоса». Сегодня ситуация мало изменилась к лучшему (см.: «О гибридной агрессии и необходимой обороне», «НВО» от 14.01.21).

В настоящее время разработаны и внедряются инновационные адаптивные технологии гибридных войн и гибридных угроз, представляющие угрозу национальной безопасности России.

С учетом лавинообразного развития событий в Белоруссии, Киргизии и некоторых других государствах – членах ОДКБ в рамках союзной нормативно-правовой базы и в национальных законодательствах стран-участниц целесообразно предусмотреть положения, позволяющие оперативно определить союзника, подвергающегося агрессии с применением нетрадиционных угроз в виде гибридных подрывных технологий, и оказать ему необходимое содействие.

Особого внимания Москвы требует негативное развитие ситуации в Донбассе, против которого наращиваются действия со стороны ВС Украины. Киев, похоже, окончательно порвал с остатками Минских соглашений и при поддержке США ведет дело к силовому решению вооруженного конфликта. Россия должна четко дать понять, что не допустит геноцида мирных жителей ДНР и ЛНР. При этом Соединенные Штаты не оставят попыток удержать Украину на траектории Запада и использовать ее в качестве театра гибридной войны против России и Белоруссии, продолжат обострять отношения Киева и Москвы. Для возвращения Украины к нормальным отношениям с Россией необходимы радикальные изменения в украинском обществе, понимание Киевом красных линий в отношениях с ЛНР и ДНР, нарушение которых чревато угрозой государственности самой Украины.

Важной задачей для России и ее союзников является понимание опасности и своевременная выработка адекватных мер противодействия. В системе обеспечения национальной безопасности страны важно вскрыть объекты, уязвимые для гибридных угроз (узлы критичности), а также провести анализ с целью определить возможный состав гибридных угроз, которые могут быть сформированы для воздействия. Принимаемые в этой сфере меры должны осуществляться в общем русле подготовки страны и ВС ко всему спектру возможных вооруженных конфликтов современности.

В рамках существующих союзов с привлечением партнеров должна быть выработана всеобъемлющая межведомственная, межправительственная и международная стратегия по противостоянию новым вызовам и угрозам.

Назрела своеобразная инвентаризация союзнических и партнерских связей России, часть которых приобретает явный перекос в сторону использования России как донора безопасности и других услуг без ощутимого встречного движения. Например, многие ли наши союзники по ОДКБ признали присоединение Крыма?

Более того, желание угодить Западу и получить какие-то преференции толкает некоторых союзников поддерживать антироссийские санкции. Недавно посол Армении в Нидерландах Тигран Балаян в интервью нидерландскому изданию Weekblad Elseveir положительно оценил введение Западом санкций против России в связи с делом о якобы отравлении Навального.

При молчаливом содействии союзников и партнеров территория России буквально окружена биолабораториями армии США, где разрабатываются смертоносные вирусы и бактерии. Такие лаборатории действуют в некоторых бывших советских республиках Средней Азии, в Грузии и Армении, в Узбекистане и Азербайджане. Но явным лидером в этой чрезвычайно опасной для всего мира инициативе США является Украина.

В современных условиях стратегия гибридной войны против Российской Федерации и ее союзников приобретает вполне конкретные очертания. В Соединенных Штатах и штабах НАТО разрабатываются соответствующие концепции, создаются силы и средства, продолжаются попытки обеспечить контроль и влияние на внутреннюю оппозицию с целью ее радикализации в нужный момент.

В этих условиях требует особого внимания своевременное вскрытие комплекса мероприятий по реализации противником стратегии гибридной войны против России, начиная от планирования первоначальных этапов ненасильственных действий и кончая переходом к жесткой силовой конфронтации.

В нестабильном мире государство может превратиться в поле боя за какие-то недели или даже дни. Оно может пасть жертвой интервенции, хаоса, гуманитарной катастрофы и гражданской войны. Усиление подобной критичности поменяло саму суть войны и требует регламентации стратегических сфер жизни страны по законам военного времени. Мир в целом перестраивается и изменяется. А неизменным остается стратегический вызов со стороны США и НАТО, который приобретает все более разнообразный и враждебный по отношению к России характер.

Автор: Александр Александрович Бартош, член-корреспондент Академии военных наук, эксперт Лиги военных дипломатов

Источник: https://nvo.ng.ru/gpolit/2021-03-04/1_1131_revolutions.html

Color revolutions‘s boomerang returns

In an unstable world, a state can turn into a battlefield in weeks or even days. It can fall victim to intervention, chaos, humanitarian disaster and civil war. The increase in such criticality has changed the very essence of the war and requires the regulation of the strategic spheres of the country's life according to the laws of wartime. The world as a whole is being rebuilt and changed. The strategic challenge from the United States and NATO remains unchanged, which is becoming more diverse and hostile to Russia.

Alexander Alexandrovich Bartosh

Женщины – высшие существа. В России их на 10,5 млн чел. больше, чем мужчин. И их доля (вот мудрое слово!) в населении потихоньку растет. В 1835 г. – 51%, в 1926 г. – 53%, в 2020 г. – 54%. Но они, великолепные существа, еще и живут на 10 лет дольше! В России у них ожидаемая продолжительность жизни больше на 10 лет, чем у так называемого сильного пола (в 1897 г. – на 2 года)! По этому разрыву в летах, по стайкам подруг в театрах и музеях, когда всем – «далеко за», но все – уже без «него», мы – одни из мировых рекордсменов. На каждого Адама, когда ему за 70 лет, в России приходятся две Евы.

Так не хочется оставлять одну свою женщину, или кому-то отдавать ее! Мы станем счастливейшей страной, когда театры заполнятся парами за 70 лет, и пусть они держатся за руки. Мы знаем, что это возможно. От разницы в том, сколько живут Ева и Адам, никуда не денешься, но в Израиле она - всего 3 года, в Италии – 4, в Германии и Испании – 5 лет. Все-таки лучше, и больше надежды быть вместе!

Женщины – высшие существа. Они еще и рожают. Только им по-настоящему известна тайна жизни. На одну женщину в России приходится полтора ребенка («суммарный коэффициент рождаемости»). Странная штука статистика – делит надвое и натрое живые существа, но как еще измерить? Всего лишь 60 лет тому назад на 1 женщину приходились 2,5 детей. А сейчас в России мало детских колясок, мало детей в школах, так мало, что мы будем, по прогнозам, сокращаться на несколько сот тысяч человек в год.

С легким ужасом и сожалением мы смотрим на XIX век, когда рожали по 6 – 7 детей. У Николая I было 7 детей в браке, у Александра II – 8 детей от первой жены, 4 – от второй, у Александра III – 6 детей. Если вдуматься, какое это чудо и какая тяжелейшая работа, когда жизнь женщины, выхаживающей и выкармливающей свое дитя, на годы, до крайности наполнена одним только ребенком, глубокой связью с ним каждое мгновение каждого дня.

Мы знаем, что в российских семьях может быть больше детей. Даже в ряде развитых, «дорогих» стран, где цена решения о ребенке непомерно велика, рождаемость выше, чем в России (США, Великобритания, Франция, Чехия и др.), не говоря уже о Бразилии, Аргентине, Турции – о всех тех развивающихся экономиках, с которыми сравнивают Россию. В состоятельном Израиле, во многом русскоязычном, на женщину приходится 3 детей. Это – вопрос культуры, необычайной любви к детям и огромной поддержки со стороны государства.

Женщины – сверхосторожные существа. Замуж в наши времена их никто не гонит, и стали они соединяться с сильной половиной человечества, «чтобы любить и беречь друг друга», гораздо реже – и позже. В 2019 г. на 1000 человек, живущих в России, приходилось 6,5 браков, в 1950 г. – целых 12. В 1960 г. почти две трети девушек бросались замуж, когда им было от 18 до 24 лет. В 2019 г. – всего лишь 30 - 31%. За этим – огромные изменения, больше свободы, больше изменчивости, больше проб и осторожности, больше встреч и расставаний, но больше ли счастья? В 1960 г. только 15% невест были старше 34 лет.

А сегодня? 27%! Как жаль этих ранних юношеских семей, их нерасчетливости, их влюбленности, их торопливости и неустроенности во всем. И, в конечном счете, в них было больше единственности, нерасторжимости и, наверное, предназначенности друг для друга. Люди, конечно, есть люди, и не было этой единственности никогда, но уникальности было больше – когда только ты и я, хочется сказать, на веки вечные, никто тебя не заменит, ты – неповторим.

Впрочем, оставим всё это поэтам, ибо в наш напряженный век женщины еще и очень решительные существа. В 1950 г. в России на 1000 человек приходилось 0,5 развода, в 2019 г. – 4,2. Многократное усиление желаний уйти, бросить, переменить всё. На каждые 100 свадеб в 1950 г. приходились 4 развода, в 2019 г. – целых 65. В среднем живут вместе до развода около 10 лет (ТАСС, 2020). Именно жены в 2-3 раза чаще, чем мужья, инициируют развод. Это они решительно дают отставку, стреляя из всех орудий!

Женщины – сверхсильные существа! Каждый божий день, по будням, в среднем они отдают дому и детям по 5,6 часов, в 3,5 раза больше времени, чем их мужья, а в выходные – 6,5 часов в день, в 2 раза больше, чем их дорогие и драгоценные ((ТАСС, Росстат, 2019). Как они живут при этом – непонятно, ибо еще и пашут в нашей могучей экономике. Да еще и время на дорогу – туда и обратно! Богатырки! 48,7% всех занятых в России – женщины, 44,7% руководителей, 62,7% специалистов «высшего уровня квалификации», две трети «высших» спецов в здравоохранении, 83% - тех, кто в образовании, 71% - в бизнесе и администрировании, 66% - в праве, культуре, «гуманитарке».

А рабочих? 216 тыс. женщин – рабочие в строительстве, 170 тыс. – в металлообработке и машиностроении, 1,1 млн. – в пищевой, текстильной, швейной, деревообрабатывающей промышленности. И – когда же это закончится? – 2,6 млн неквалифицированных рабочих прекрасного пола, из них 1,1 млн в прислугах и уборщицах, почти 500 тыс. в горной добыче, строительстве, на транспорте и в обрабатывающей промышленности (Росстат, 2019).

А что хочется? Холить и лелеять! Никакого больше бессмысленного и тяжелого труда, спокойные, разумные, состоятельные семьи, полные женщин, делающих то, что хотят, желающих и достигающих именно того, что желается. Пусть будет подчеркнута их красота, пусть никто не обрезает им крылья, да воздастся им за их сердца, за их силу, за способность вынести на руках всех, кто их любит. Больше детей, больше легкости и удачи, меньше одиночества и, конечно, больше любви, ради которой, может быть, все и устроено.

Яков Миркин

https://rg.ru/.../chto-znaet-o-zhenshchine-statistika.html

В этом году мы празднуем 180-летие со дня рождения великого русского историка, педагога, публициста, общественного деятеля Василия Осиповича Ключевского. Ключевский, родившийся в 1841 году, то есть за 12 лет до Крымской войны, а прожил до 1911 года, неполных 6 лет не дожив до Октябрьской революции. Сам он в старости говорил, что ХХ век ему чужд и он чувствует себя человеком XIX века. Так чем же он может быть интересен и важен для нас, людей, для которых и XX век — уже история, живущих в XXI столетии?

Ответ на этот вопрос легко можно найти в сочинениях Ключевского. Один умный человек сказал, что в России за 3 дня происходит великое множество событий, которые привлекают всеобщее внимание, а за 300 лет по сути не изменяется ничего.

Василий Осипович был специалистом по эпохе Московского царства. Его кандидатская диссертация (или как бы сейчас сказали, дипломная работа) была посвящена теме «Сказания иностранцев о Московском государстве», магистерская диссертация — теме «Древнерусские жития святых как исторический источник», докторская диссертация — «Боярская дума Древней Руси». Но его интересовали и установление крепостного права на Руси и система русских сословий, и особенности российского университетского образования. Умственный взор сына бедного деревенского священника, ставшего одним из лучших ученых и педагогов империи, охватывал весь путь известной ему русской истории — от Киевского периода до реформ Александра Второго. Его перу принадлежит знаменитый «Курс русской истории», не утерявший значения по сей день. Он написан как учебник и обладает необходимыми для учебника достоинствами — глубиной, систематичностью, и в то же время простотой и живостью изложения. Но это не простое живописание исторических событий, он содержит в себе научную концепцию русской истории, которая учитывает не только деятельность государства, но и особенности великорусской природы, психологии великороссов, обычаи народа и т. д.

Читая произведения Ключевского, поражаешься актуальности того, что там сказано. Вот что Ключевский писал, например, о русских императорах, начиная с Павла: «Павел, Александр I и Николай I владели, а не правили Россией, проводили в ней свой династический, а не государственный интерес, упражняли на ней свою волю, не желая и не умея понять нужд народа, истощили в своих видах его силы и средства, не обновляя и не направляя их к целям народного блага».

Вам это никого не напоминает, уважаемый читатель?

Иногда вообще кажется, что Ключевский — наш современник, что он, прищурившись, глядит на то, что происходит сейчас в России Путина и отпускает свои язвительные замечания. Вот его слова, которые вполне можно применить к разгонам митингов протеста, потрясающих нашу страну с 2011 года и по зиму начавшегося 2021 года: «Бесплодность полицейских мер обнаруживала всегдашний прием плохих правительств — пресекая следствия зла, усиливать его причины».

А вот комментарий мудрого русского историка по поводу разного рода интернет-расследований, вскрывающих, в какой чудовищной, безумной роскоши живут наши высшие чиновники: «Государству служат худшие люди, а лучшие — только худшими своими свойствами».

Или про Навального и его «штабы», которые выводят на улицы детей: «Молодежь что бабочки: летят на свет и попадают на огонь».

А это вот про современных торговцев нефтью и газом с иностранными паспортами, русских подданных британской короны, которые, разбазаривая природные богатства, некогда принадлежавшие народу, превращают их в дворцы и яхты для себя любимых за границей: «…вывозная торговля оставалась в руках иноземцев, которые и теперь, как при Петре… точно комары сосали кровь из русского народа и потом улетали в чужие края…».

Современные журналисты, пишущие о Ключевском, называют его чуть ли не пророком. Действительно, нельзя не поразиться, насколько он был прозорлив. В самом начале ХХ века он сказал: «Пролог XX века — пороховой завод. Эпилог — барак Красного Креста».

Весной 1898 года, когда власть имущим казалось, что империя сильна, реформы Александра Второго ее модернизировали, ничего серьезного ей не грозит, Ключевский пишет: «Россия на краю пропасти. Каждая минута дорога. Все это чувствуют и задают вопросы: что делать? Ответа нет».

7 января 1905 года историк записывает в дневнике: «Народ, господа, пробуждается, протирает глаза и желает рассмотреть, кто — кто».

А вот его реакция на Кровавое воскресенье, расстрел демонстрации рабочих перед царским дворцом: «NB. Стрельба в Петербурге — это 2-й наш Порт-Артур… Неудачное самодержавие перестает быть законным».

Тогда же, в 1905 году, историк отказывается от торжественной речи в честь Татьяниного дня, но принимает приглашение студентов, которые захотели увидеть своего любимого профессора на дружеской вечеринке. Там, в непринужденной атмосфере, тайный советник говорит то, что глубоко изумляет даже самых радикальных, революционно настроенных студентов. Когда речь заходит о Николае Втором, Ключевский тихо роняет: «Это последний царь, Алексей царствовать не будет».

Через 12 лет, в марте 1917-го Николай отречется от престола в пользу брата Михаила (хотя должен был — в пользу сына Алексея, назначив малолетнему наследнику регента), а Михаил — в пользу Учредительного собрания. Ключевский это уже не увидит. Он будет лежать на кладбище Донского монастыря. Но многие из тех молодых людей, кто был на той вечеринке, прочитав об этом в газетах, вспомнят слова профессора…

Дело, конечно, не в каком-то пророческом даре Василия Осиповича. Дело в том, что он так глубоко проник умом в закономерности русской истории, что мог предсказывать грядущее. Тем Ключевский и важен для современности. Именно поэтому его читать сегодня гораздо полезнее, чем дюжину словоблудствующих политологов из популярных ТГ-каналов…

Так давайте почитаем Ключевского. Хотя бы цитаты…

Умозаключения

«Робкое бессилие перед порядком при безграничной власти над лицами, чем отличались у нас правительства этой эпохи, — это обычная особенность государств восточноазиатской конструкции, хотя бы с европейски украшенным фасадом…».

«Абсолютная власть без оправдывающих ее личных качеств носителя обыкновенно становится слугой или своего окружения, или общественного класса, которого она боится и в котором ищет себе опоры…».

«Петр хотел сделать свой народ богатым и сведущим, а для того с помощью знания поднять его труд до государственных нужд… Он хорошо осознавал, что не выполнил этой программы, сделал сильным и богатым государство, но не обогатил и не просветил народ…».

«Опомнившись от реформ Петра и оглядываясь вокруг себя, сколько-нибудь размышляющие люди сделали важное открытие: они почувствовали при чересчур обильном законодательстве полное отсутствие закона…».

«Русские цари — мертвецы в живой обстановке».

«Русские цари — не механики при машине, а огородные чучела для хищных птиц».

«Цари — те же актеры с тем отличием, что в театре мещане и разночинцы играют царей, а во дворцах цари — мещан и разночинцев».

«Не может быть самодержцем монарх, который не может сам держаться на своих ногах».

«Борьба русского самодержавия с русской интеллигенцией — борьба блудливого старика со своими выб…дками, который умел их народить, но не умел воспитать».

«Наши цари были полезны, как грозные боги, небесполезны и как огородные чучелы. Вырождение авторитета с сыновей Павла. Прежние цари и царицы — дрянь, но скрывались во дворце, предоставляя эпическо-набожной фантазии творить из них кумиров. Павловичи стали популярничать. Но это безопасно только для людей вроде Петра I или Екатерины II».

«Увидев Павловичей вблизи, народ перестал их считать богами, но не перестал бояться их за жандармов. Образы, пугавшие воображение, стали теперь пугать нервы. С Александра III, с его детей вырождение нравственное сопровождается и физическим. Варяги создали нам первую династию, варяжка испортила последнюю. Она, эта династия, не доживет до своей политической смерти, вымрет раньше, чем перестанет быть нужна, и будет прогнана. В этом ее счастье и несчастье России и ее народа, притом повторное: ей еще раз грозит бесцарствие, смутное время».

«Петр — деспот, своей деятельностью разрушил деспотизм, подготовляя свободу своим обдуманным произволом, как его преемники своим либеральным самодержавием укрепляли народное бесправие».

«У русского царя есть корректор посильнее его — министр или секретарь. Царь повелит — министр отменит, как при Екатерине II с наказом. Он лучше понимает волю царя, чем сам царь».

«Самодержавие — бессмысленное слово, смысл которого понятен только желудочному мышлению неврастеников-дегенератов».

«Просветительная вша консерватизма и либерализма кишит на русском народе, пожирая его здравый рассудок».

«Администрация — грязная тряпка для затыкания дыр законодательства».

«В России есть одинокие гении и миллионы никуда не годных людей. Гении ничего не могут сделать потому, что у них нет подмастерьев, а с миллионами ничего нельзя сделать, потому что у них нет мастеров».

«У нас нет ничего настоящего, а все суррогаты, подобия, пародии: quasi-министры, quasi-просвещение, quasi-общество, quasi-конституция, и вся наша жизнь есть только quasi una fantasia».

«Наша беда в нас самих: мы не умеем стоять за закон».

«История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».

Рустем Ринатович Вахитов — кандидат философских наук, доцент кафедры философии Башкирского государственного университета

http://www.sovross.ru/articles/2077/50673

В марте ожидается второе чтение законопроекта № 1057895-7 «О внесении изменений в Федеральный закон «Об образовании». В народе его называют законом «о просветительской деятельности». В нем предпринята попытка взять под контроль свободу распространения знаний. По сути, это введение цензуры на просветительскую деятельность, что нарушает 29-ю статью Конституции.

Кто виноват

Идея новых поправок к закону «Об образовании в РФ», касающихся просветительской деятельности, родилась отнюдь не в органах управления образованием, науки или культуры. Инициативу его создания в ноябре прошлого года внесла группа парламентариев из комиссий Госдумы и Совфеда по расследованию фактов вмешательства иностранных государств во внутренние дела России. При чем здесь просветительская деятельность, спросите вы? А при том, что именно она, по мнению авторов поправок, способна посеять в головах людей чуждые идеи и исказить, например, нашу историю. А кто эти «сеятели»? Правильно – иностранцы!

Заодно в поправках к закону «Об образовании в РФ» дается определение «просветительской деятельности». Она осуществляется вне рамок образовательных программ и направлена на распространение знаний, умений, ценностных установок «в целях интеллектуального, духовно-нравственного, творческого, физического и (или) профессионального развития человека…». Так в чем тогда проблема? Инициаторы нововведений не обращают внимания на то, что формулировка «вне рамок образовательных программ» вообще не вписывается в закон «Об образовании», ведь такие программы и сейчас вне этого закона. Но они претендуют на то, что изменят сам закон.

Вдобавок инициаторы постановили, что решать, каким образом и в какой форме можно вести просветительскую деятельность, будет… кабмин. Ему же велено ее контролировать. Проект закона запрещает использование просветительской деятельности для разжигания социальной, расовой, национальной или религиозной розни, в том числе посредством сообщения обучающимся недостоверных сведений об исторических, национальных, религиозных и культурных традициях. Но позвольте: о запрете на разжигание всяческой розни уже сказано в положениях закона «О противодействии экстремистской деятельности», и создавать для этого новые официальные правила нелепо.

Ясно, что главную опасность законодатели видят в другом. Она кроется в сообщении просвещающимся «недостоверных сведений об исторических, национальных, религиозных и культурных традициях», и потому отныне всё это должно караться. А кто искажает нашу историю и культурные традиции? Правильно: иностранцы.

Дальше в головах создателей законопроекта начинается элементарная путаница. Они смешивают совершенно разные вещи. Новым правилам почему-то должны следовать и вузы, которые вскоре будут обязаны получать заключения для подписания соглашений о международном сотрудничестве от федеральных органов власти. И музеи (они и правда просвещают): теперь нужно будет лицензировать экскурсии и научно-популярные лекции. Такие нововведения необходимы якобы целях недопущения «негативного иностранного вмешательства в образовательный процесс». Но деятельность вузов уж точно не относится к «просветительской», которая осуществляется «вне рамок образовательных программ». Международные договоры вузов касаются учебной или научной деятельности. Зато музеи от нового закона пострадают «законно». Если поправки к закону «Об образовании» будут приняты, новые нормы вступят в силу с 1 июня 2021 года.

Что делать

Законопроект вызвал массовое неприятие ученых, просветителей, журналистов. Петиция, инициированная астрофизиком Сергеем Поповым, на change.org собрала более 220 тыс. подписей, в газете «Троицкий вариант» опубликована Декларация ученых и популяризаторов науки против этого законопроекта. Ее авторы заявляют, что, поскольку подобные запреты нарушают 29-ю статью Конституции, гарантирующую свободу слова и отсутствие цензуры, то, в случае принятия закона, они продолжат заниматься просветительской деятельностью, не признавая тех ограничительных мер, которые могут быть введены после 1 июня. «Мы не будем обращаться за каким-либо видом лицензии, если таковая будет введена законом или подзаконными актами. Мы не будем предоставлять предварительные тексты выступлений или презентаций для согласования с государственными органами».

Самое потрясающее, что против законопроекта в полном составе высказался президиум Российской академии наук. Академики указали на то, что просветительская деятельность не может подпадать под действие закона «Об образовании» (она, повторим, вне образовательных программ), а то, что под эти поправки подпадают вузы – не имеет никакого отношения к «просветительской» деятельности». Тем не менее новое законотворчество предписывает, что «согласовывать с Министерством науки и высшего образования Российской Федерации придется, в частности, договоры о зачислении на работу иностранных преподавателей, о научно-техническом сотрудничестве при реализации различных научных проектов» и т.д.

Это ставит под угрозу выполнение национальных проектов «Наука» и «Образование», заметная часть мероприятий которых связана с осуществлением университетами международной деятельности. Академики делают вывод: «Очевидно, что чрезмерное и ненужное зарегулирование, в конечном счете, приведет к отставанию нашей страны в критически важных областях науки и технологий».

Академик Алексей Хохлов, вице-президент РАН, председатель комиссии РАН по популяризации науки, от которой было направлено письмо председателю думского комитета по образованию и науке Вячеславу Никонову, сказал «Профилю»: «Пока нет разумных обоснований для принятия такого закона. Написано, что он принимается для того, чтобы противодействовать каким-то антироссийским силам, но при этом никто не привел ни одного примера сил, которые действуют именно через просвещение. Между тем надо просвещать народ, особенно сейчас. Например, всего четыре с половиной процента жителей России на сегодня сделали прививки против коронавируса. Остальным необходимо объяснить, почему это так важно.

Если каждый международный договор, который подписывает университет, должен будет получать заключение министерства, это станет громадной бюрократической нагрузкой на пустом месте. И многие мероприятия национальных проектов «Наука» и «Образование» будут существенно затруднены. Они потребуют дополнительных бумаг. К тому же международная деятельность вузов не имеет никакого отношения к просветительской. Потому что в просветительской деятельности обычно международные договоры не заключаются. Они подписываются по науке, по совместным образовательным проектам. Я не знаю ни одного случая, чтобы университет подписывал договоры по просветительской деятельности.

Закон мне кажется недоработанным, он абсолютно не продуман. Поэтому мы будем настаивать на том, что его принимать не надо».

«Утомительная и репрессивная процедура»

Михаил Гельфанд, биоинформатик, доктор биологических наук:

«Первое: этот закон настолько плохо написан, что с точки зрения юридических терминов он ничего не означает. Часть его пунктов повторяет то, что уже и так написано: законы про религиозную и национальную пропаганду уже есть.

Второе: это поправки в закон «Об образовании» и при этом специально подчеркивается, что речь не об образовании, а о деятельности дополнительной. Это все равно, что вы принимали бы закон о канализации в качестве поправки к закону о водопроводе.

Третье: говорится о лицензировании просветительской деятельности и о том, что за отсутствие лицензии надо наказывать. Но не предложено, за что наказывать, как наказывать и когда наказывать. Говорят: это решит правительство.

Что в перспективе? Когда принимаются неисполнимые законы, можно взять любого человека и сказать, что он их нарушает. При необходимости это можно применить к кому угодно. А дальше будет, как с законом об иностранных агентах. Вначале говорили, что это рамочный документ и в самом крайнем случае нужно будет одну лишнюю бумажку написать, но сейчас уже оказывается, что иностранным агентом может быть и частное лицо».

Ольга Орлова, научный обозреватель Общественного телевидения России, ведущая программы «Гамбургский счет»:

«По сути, в законопроекте речь идет о контроле над творческой деятельностью. Это все равно, что допустить: поэтическое или музыкальное творчество должны контролироваться правительством. Точно так же можно сказать: вы не можете снимать кино без контроля правительства. Но одно дело, если вы просите на это денег, тогда понятно, что министерство может согласовывать содержание фильма. И совсем другое, когда денег от государства вы не получаете. Ведь и раньше, до этого закона, если вы подавали заявку на президентский грант просветительского проекта Министерства науки или просвещения, вы в любом случае должны были описывать его содержание.

Но эти поправки не про деньги. Они про то, что, если вы хотите заниматься просветительской деятельностью, то обязаны заниматься ею под контролем правительства, то есть профильных министерств. Их обозначено четыре: спорта, культуры, науки и просвещения. Учитывая количество проектов, которые сейчас существуют, понятно, что закон будет носить выборочный характер и применяться лишь в тех случаях, когда кого-то хотят за что-то наказать. Запретить, например, организовывать исторические факультативы в школах. У меня в год выходит пятьдесят три телепрограммы, в каждой из которых я могу что-то неправильно, с точки зрения министерства, осветить. В случае лицензирования программ это будет утомительная и репрессивная процедура одновременно.

Закон не проработан, но самое главное, глубоко порочен в своей основе. Его инициаторы постоянно ссылаются на Сороса (нужно оградить всех от соросовщины). Но Сороса нет уже больше двадцати лет ни в школах, ни в университетах!»

Анатолий Голубовский, музейный эксперт, член совета Вольного исторического общества:

«Музеи – это такие учреждения культуры, у которых основным видом деятельности является просветительство. Так написано, например, в уставе Третьяковской галереи. Если исходить из мысли инициаторов нового закона, то всё, что происходит в музее, начиная от экскурсий, устройства выставок, особенно международных, подпадает под влияние властей. Видимо, тех, которые курируют образование, то есть вообще не имеют отношения к музеям. Этот законодательный акт вводит по отношению к просветительской деятельности цензуру. По существу, речь идет об отмене 29-й статьи Конституции, которая ее запрещает. Таким образом, этот законодательный акт является антиконституционным. Если он будет принят, его можно оспаривать в Конституционном суде».

Наталья Иванова-Гладильщикова

https://profile.ru/society/plody-prosveshheniya-i-byurokratiya-chto-izmenyat-popravki-v-zakon-ob-obrazovanii-738335/

Глава 18. Образование в будущем времени

Во всенарастающем соперничестве за приоритет в доставке людей и техники на другие планеты огромные ресурсы вкладываются в возможность осуществления «мягкой посадки». Тщательнейшим образом прорабатывается каждая подсистема посадочного аппарата, чтобы он выдержал удар при посадке. Легионы инженеров, геологов, физиков, металлургов и прочих разных специалистов годами сосредоточенно трудятся над решением проблемы мягкой посадки. Выход из строя при посадке любой из подсистем может пагубно сказаться на жизни людей, не говоря уж об аппаратуре стоимостью в миллиарды долларов и десятках тысяч человеко–лет труда.

Ныне один миллиард людей, т. е. все население развитых в техническом отношении государств, спешит в новое сверхиндустриальное общество — супериндустриализм. Что нам предстоит испытать в будущем? Массовый шок? Или мы сумеем тоже добиться «мягкой посадки»? Скорость нашего «сближения» стремительно нарастает. В дымке завтрашнего дня уже проступают очертания скалистых утесов нового общества. Однако именно тогда, когда мы становимся к нему все ближе, выясняется, что опасно «заболела» одна из наших важнейших подсистем — образование.

То, что происходит сейчас даже в «лучших» наших школах и колледжах, свидетельствует об одном: система образования безнадежно устарела. Родители рассматривают образование своих детей как подготовку их к будущей жизни. Учителя предупреждают, что плохое образование резко снизит шансы ребенка адаптироваться в мире дня грядущего.

Правительственные чиновники, духовенство и средства массовой информации призывают, увещевают и предупреждают молодежь не бросать школу, настоятельно подчеркивая, что ныне, как никогда прежде, будущее каждого практически целиком и полностью зависит от полученного им образования.

Однако несмотря на все эти разглагольствования о будущем, школы наши обращены в прошлое и сориентированы не на нарождающееся новое общество, а на уже отжившую систему. Огромных усилий стоит воспроизводство человека индустриального  — т. е. штамповка людей, пригодных для выживания в системе, которая умрет раньше, чем они сами.

Во избежание шока будущего мы должны сейчас сформировать супериндустриальную систему образования. А для этого мы должны искать свои цели и методы в будущем, а не в прошлом.

ШКОЛА ИНДУСТРИАЛЬНОЙ ЭРЫ

У каждого общества существует собственная специфическая установка по отношению к прошлому, настоящему и будущему, препятствующая адекватному восприятию времени, — своего рода предрассудок. Эта субъективная парадигма времени, сформировавшаяся как реакция на скорость происходящих перемен, и является одним из наименее заметных, но наиболее мощных решающих факторов социального поведения, что четко отражается в способе подготовки обществом своей молодежи к взрослой жизни.

В застойных обществах прошлое плавно перетекает в настоящее и повторяет себя в будущем.

Самый разумный способ подготовки ребенка в обществах такого типа — это вооружить его навыками и умениями прошлого, потому что они–то и понадобятся ему в будущем. «В старцах — мудрость», — наставляет Библия.

Отец передавал сыну вместе со всевозможными практическими навыками и четко сформулированную, крайне традиционную систему ценностей. Знание передавалось не работающими в школах специалистами, а приобреталось в семье, религиозных организациях и в процессе обучения ремеслу. Ученики и учителя были рассредоточены по всей общине.

Основа этой системы — беззаветная преданность сегодняшнему дню. Прошлое же было учебным курсом обучения прошлому.

Технический век от всего этого не оставил камня на камне, потому что развивающейся промышленности нужен был человек нового типа. Она требовала таких умений и навыков, каких ни сама по себе семья, ни церковь не в состоянии были обеспечить. Она же ускорила и переворот в системе ценностей. Более того, она потребовала от человека нового чувства времени.

Народное образование было тем искусным механизмом, который индустриализация создала для подготовки необходимого для своих нужд взрослого контингента. Поставленная задача была непомерно сложна. Как подготовить детей к новому миру — миру напряженного однообразного труда в помещении среди дыма, шума, механизмов, к жизни в условиях скученности, коллективной дисциплины, миру, время в котором регламентируется не лунным или солнечным циклом, а фабричным гудком и часами. Решением стала такая система образования, которая уже самой своей структурой воспроизводила этот новый мир. Однако система эта возникла не вдруг. В ней и сейчас все еще сохраняются атавистические элементы доиндустриального общества. Хотя сама по себе идея сосредоточить в одном месте массу учеников (сырья) для обработки ее учителями (рабочими) в расположенной в центре города школе (фабрике) принадлежит индустриальному гению. Административная иерархия сложившейся системы образования в целом повторяет модель промышленной бюрократии. Сама организация знания строилась, исходя из индустриальных посылок, — по принципу неизменных дисциплин. Дети строем переходили из одного помещения в другое и садились на отведенное каждому место. Звонки оповещали о наступлении перемены, отмечая тем самым изменения во времени.

Таким образом, внутренний распорядок школьной жизни был зеркальным отражением индустриального общества, а тем самым и подготовительным этапом успешного в него вхождения. В настоящее время наибольшей критике подвергаются именно те характерные особенности образования — строгая регламентированность, отсутствие индивидуального подхода, жесткая система распределения учеников по местам, группам и классам, а также оценки их знаний, — которые как раз и делали систему народного образования столь эффективным инструментом адаптации к месту и времени.

Пройдя сквозь этот образовательный механизм, молодежь вступала во взрослое сообщество, трудовые, ролевые и институциональные структуры которого были похожи на школьные. Школьник не просто узнавал факты, нужные ему впоследствии, он жил и знакомился с тем образом жизни, который в миниатюре повторял образ жизни, который ему предстояло вести в будущем.

Школы, например, постепенно и незаметно приучали к новой субъективной парадигме времени, ставшей столь необходимой в условиях развивающегося производства. Столкнувшись с невиданными прежде условиями, люди с удвоенной энергией осваивались в настоящем. Центр внимания и в образовании начал постепенно смещаться от прошлого к настоящему.

То историческое сражение, которое вели Джон Дьюи и его последователи за введение «прогрессивных» мер в американское образование, было отчасти отчаянной попыткой найти альтернативу прежней субъективной парадигме времени. Дьюи боролся против традиционной системы образования, обращенной в прошлое, стараясь переориентировать образование на задачи настоящего. «Вырваться из схоластической системы, превращающей прошлое в самоцель, — заявлял он, — можно лишь сделав знание прошлого средством  понимания настоящего».

Несмотря на это, десятилетия спустя традиционалисты вроде Жака Маритена и неоаристотелианцы вроде Роберта Хатчинса все еще с гневом обрушивались на всякого, кто пытался склонить чашу весов в пользу настоящего. Хатчинс, бывший президент Чикагского университета, а ныне руководитель Центра по изучению демократических институтов, считал адептами «культа сиюминутности» тех преподавателей, которым хотелось, чтобы их студенты изучали проблемы современного общества. Прогрессисты обвинялись в гнусном преступлении осовременивания — «презентизме»[1].[2]

Отголоски этих битв вокруг субъективной парадигмы времени слышны и сегодня, например в сочинениях Жака Барзена, настаивающего на том, что «абсурдно пытаться воспитывать… «для» дня сегодняшнего, который не поддается определению»[3]. Наша система образования так еще до сих пор и не адаптировалась к индустриальному веку, а уже грядет новая — супериндустриальная революция. И точно так же, как вчерашние прогрессисты обвинялись в «презентизме», реформаторы системы народного образования завтрашнего дня, вполне возможно, будут обвиняться в «футуризме». Ибо мы поймем, что подлинно супериндустриальное образование возможно только при условии, что мы еще раз сместим вперед нашу субъективную парадигму времени.

НОВЫЙ ПЕРЕВОРОТ В СИСТЕМЕ ОБРАЗОВАНИЯ

В технологических системах завтрашнего дня — быстродействующих, маневренных и саморегулирующихся — на машины обрушится поток физических материалов, а на людей — информационный поток, который обострит способность проникать в суть вещей. Машины будут все быстрее выполнять рутинные задания, а люди — решать интеллектуальные и творческие задачи. И машины, и люди не будут сосредоточены на гигантских фабриках и в промышленных центрах, а будут разбросаны по всему земному шару и связаны друг с другом поразительно чувствительными, почти мгновенно действующими коммуникациями. Труд выйдет за пределы производственных цехов и многолюдных офисов, люди будут работать в небольших коллективах и на дому.

Машины будут синхронизироваться — и некоторые из них уже синхронизируются — в миллиардную долю секунды, у людей же отпадет необходимость согласовывать свои действия во времени. Исчезнет фабричный гудок. Даже часы, этот «главный механизм современного индустриального века», как лет тридцать назад назвал их Льюис Мамфорд, утратят свою власть над делами людей, но не над чисто технологическими процессами[4].

Соответственно и организации, необходимые для осуществления технического контроля, шагнут с уровня бюрократического на уровень руководства ad hoc: от неизменности — к мимолетности и от интереса к настоящему — к сосредоточенности на будущем.

В таком мире станут помехой наиболее высоко оцениваемые атрибуты промышленной эры.

Технологии будущего не нужны миллионы малограмотных людей, готовых в полном согласии трудиться над выполнением бесконечно повторяющейся работы, ей не нужны люди, безропотно исполняющие приказания, знающие, что цена хлеба насущного — это автоматическое подчинение начальству, — ей нужны те, кто способен к критическому суждению, кто может сориентироваться в новых условиях, кто быстро определяет новые связи в стремительно меняющейся действительности. Ей нужны люди, у которых — по меткому замечанию Ч. П. Сноу — «будущее в крови».[5]

И наконец, если только мы не возьмем в свои руки контроль над ускоряющимся напором (а пока мало что говорит о том, что нам это удастся), то человеку будущего придется справляться с гораздо более бурными переменами, чем нам сегодня. Образованию задание ясно: его первоочередная задача — повысить способность индивида преодолевать трудности, т. е. способность быстро и экономно адаптироваться к непрерывно меняющимся условиям. И чем стремительнее скорость перемен, тем больше внимания нужно уделять распознаванию модели будущих событий.

Джонни уже больше недостаточно понимать прошлое и настоящее, ибо нынешняя среда вскоре исчезнет. Джонни нужно научиться предугадывать направление и скорость перемен.

Ему нужно, формально говоря, научиться регулярно делать вероятностные, все более и более долгосрочные прогнозы на будущее. Этому же нужно научиться и учителям Джонни.

Для создания супериндустриального образования мы должны, в первую очередь, выработать удачные альтернативные представления о будущем — представить себе, какие виды работ, профессий и склонностей будут нужны в будущем, лет через двадцать — пятьдесят, какие формы приобретет семья и какие человеческие взаимоотношения будут превалировать; какие проблемы морально–этического плана могут возникнуть; какая техника будет нас окружать и с какими организационными структурами придется нам срабатываться.

И только вырабатывая такие представления, определяя, обсуждая, систематизируя и непрерывно модернизируя их, мы можем прийти к заключению о характере когнитивных и эмоциональных навыков, которые понадобятся людям будущего для того, чтобы пережить ускоряющий напор.

В Соединенных Штатах сейчас существуют два финансируемых из федерального бюджета «научно–исследовательских центра политики в области образования», один — в Сиракьюсском университете, а другой — в Станфордском научно–исследовательском институте, на которые возложена обязанность внимательно изучать обстановку. Организация экономического сотрудничества и развития недавно создала в Париже отделение с аналогичными обязанностями. Группа ребят из студенческого движения также обратила внимание на будущее. И все же эти усилия ничтожно малы по сравнению с теми сложностями, которые стоят на пути перестройки образования, ориентированного на субъективную парадигму времени. Сейчас нужно массовое движение, чутко реагирующее на запросы будущего.

В каждой школе и в каждом населенном пункте мы должны создать Советы будущего — группы из людей, всецело посвятивших себя изучению будущего в интересах настоящего. Проектируя варианты «предполагаемого будущего», определяя соответствующие им характеристики образования, вынося свои альтернативные варианты на всеобщее активное обсуждение, такие советы, чем–то напоминающие «прогностические ячейки», пропагандировавшиеся Робертом Юнгом из Берлинского высшего технического училища, могли бы оказать мощное воздействие на образование.

Поскольку ни одной из групп не принадлежит монополия на предвидение будущего, советы эти должны носить демократический характер. Присутствие в них специалистов насущно необходимо. Однако Советы будущего не добьются успеха, если их захватят профессиональные педагоги, плановики или еще кто–либо из нерепрезентативной элиты. С самого начала нужно привлекать учащихся, но они не должны быть кооптированными «резиновыми штемпелями» для визирования мнений, высказанных взрослыми. Молодые люди должны участвовать в руководстве, выступать инициаторами создания этих советов, чтобы «предполагаемое будущее» могли формулировать и обсуждать именно те, кому и придется, по–видимому, созидать и жить в этом будущем.

Движение советов предлагает выход из тупика, в котором оказались наши школы и колледжи. Современные школьники, втянутые в систему образования, превращающую их в живые анахронизмы, имеют полное право бунтовать. Однако попытки радикально настроенной учащейся молодежи строить свою социальную программу, используя смесь марксизма XIX в. с фрейдизмом начала XX в., свидетельствовали о такой же нерасторжимой их связи с прошлым и настоящим, как и у их старших предшественников. Революционизировать молодых могло бы создание групп специалистов по проблемам образования, ориентированных на будущее и формирующих его.

Ибо тем преподавателям, которые осознают банкротство современной системы образования, но не имеют четкого представления о своих последующих шагах, движение советов могло бы указать не только дальнейшую цель, но и возможность ее реализации в союзе с молодежью, а не враждуя с ней. Привлекая к участию родителей и общественность — бизнесменов, профсоюзных деятелей, ученых и пр., — движение смогло бы создать широкую поддержку супериндустриальной революции в образовании.

Было бы ошибочно предполагать, что современная система образования совершенно не меняется. Напротив, там идут быстрые перемены, но они направлены в первую очередь на совершенствование существующей структуры, повышение ее эффективности в достижении уже изживших себя целей. Это нечто вроде броуновского движения — самопрекращающегося некогерентного беспорядочного перемещения, в котором отсутствуют постоянство направления и логически обоснованный отправной момент.

Движение советов могло бы указать и направление, и отправной момент. Направление — это супериндустриализм. Отправной момент — будущее.

ОРГАНИЗАЦИОННАЯ АТАКА

Движение такого типа должно будет преследовать три цели: трансформировать организационную структуру нашей системы образования, произвести коренную ломку ее учебных планов, сфокусировав внимание на будущем. А начать нужно с насущных вопросов о статус–кво, сиречь о существующем положении.

Мы уже упоминали, например, что организационные основы современной школьной системы соответствуют фабричным. Многие поколения принимали просто как данность, что школа — это именно то место, где должно происходить обучение. Однако если новому образованию предстоит способствовать развитию общества будущего, то стоит ли вообще заниматься этим в школе?

По мере того как возрастает уровень образования, все больше и больше родителей интеллектуально уже готовы взять на себя некоторые обязанности, ныне делегированные школе. В штате Калифорния около города Санта–Моника, где находится правление корпорации RAND, в так называемом исследовательском поясе Кембриджа, штат Массачусетс, или в таких наукоградах, как Окридж, Лос–Аламос или Хантсвилл, большинство родителей явно способны преподнести своим детям отдельные темы гораздо лучше, чем учителя местных школ. Переход промышленности на числовое программное управление увеличил долю свободного времени, что привело к возникновению небольшой, но знаменательной тенденции: высокообразованные родители стали заниматься со своими детьми по ряду дисциплин дома.

Данная тенденция получит энергичную поддержку в форме компьютерного обучения, электронной видеозаписи, голографии и других постоянно модернизирующихся технических областей. Родители и учащиеся получат возможность подписывать с соседней школой краткосрочные «контракты на обучение», поручая сторонам обучить–изучить определенные курсы или курсовые модули. Учащиеся могли бы продолжать посещение школьных общественных и спортивных мероприятий или те предметы, которые не могут изучать самостоятельно или под руководством родителей и друзей дома. Поскольку школа уже не отвечает требованиям времени, давление на нее будет возрастать: суды окажутся завалены делами, оспаривающими законность устаревшего обязательного для всех посещения. Короче, мы можем оказаться свидетелями ограниченного отхода от существующей системы и диалектического возврата к домашнему образованию. Ученый–теоретик из Станфорда Фредерик Дж. Макдоналд предложил «мобильное обучение», где учащихся выводят из класса не только для познавательных экскурсий, но и для участия в важных общественных мероприятиях[6].

В нью–йоркском микрорайоне Бедфорд–Стайвесант, вечно неспокойном конфликтном квартале негритянских трущоб, планировалось создать экспериментальный колледж, объекты которого располагались по всем магазинам, офисам и домам квартала так, что было бы трудно определить, где кончается колледж и начинается микрорайон. Учащиеся колледжа обучались бы ремеслам у проживающих в квартале взрослых, а также у штатных преподавателей. Предполагалось также, что учебный план будет формироваться как самими учащимися и жителями квартала, так и профессиональными педагогами[7]. Бывший член Комиссии Соединенных Штатов по образованию Харолд Хоу II предложил сделать наоборот: жителей квартала пригласить в школу, т. е. предоставить местным магазинчикам, косметическим кабинетам, типографиям место в школьном здании в обмен на бесплатные уроки, которые проводили бы их владельцы[8]. От этого плана, разработанного для школ городского гетто, было бы больше пользы, если бы была продумана концепция отбора и в школу пригласили, например, бюро компьютерного обслуживания, проектные конторы, медицинские лаборатории, местные радиостанции и рекламные агентства.

Где–нибудь еще разгорается дискуссия вокруг проекта программ среднего и высшего образования с использованием института «наставников», которые должны передавать не только профессиональные умения и навыки, но наглядно демонстрировать, как абстрактные знания претворяются в жизнь. Бухгалтеры, врачи, инженеры, бизнесмены, плотники, строители, плановики могли бы стать неотъемлемой частью «внеклассного факультатива» в условиях другого «диалектического возврата», на сей раз к новому типу профессионального ученичества. Немало аналогичных перемен носится в воздухе. Они свидетельствуют о давно назревшем крахе «фабричной» модели школьной системы.

Сегодня школа не отвечает ни социально–географическим, ни временным требованиям. Совершенно ясно, что с быстрым устареванием знания и увеличением продолжительности жизни навыки, полученные в молодости, вряд ли сохранят свою актуальность к моменту наступления старости. Поэтому–то супериндустриальное общество должно предусматривать непрерывное образование на протяжении всей жизни по принципу подключения–отключения. Если образование предполагается растянуть на всю жизнь, тогда не совсем справедливо заставлять малышей посещать все школьные занятия. Сочетание обучения «без отрыва от производства» с выполнением оплачиваемых или неоплачиваемых неквалифицированных общественных работ в течение неполного рабочего дня принесло бы больше удовлетворения многим молодым людям, да и большему бы их научило.

Подобные новшества вносят огромные изменения и в методические пособия. В настоящее время в классах все еще преобладает лекционный тип занятий. Данный метод олицетворяет собой старую нисходящую иерархическую структуру промышленности. Хотя лекции все еще нужны для выполнения небольшого круга задач, но такая форма занятий неизбежно отступит на второй план с введением новых обучающих методик, начиная от ролевых игр и кончая компьютерными конференциями и погружением учащихся в, так сказать, «воображаемые приключения». Разработанные корпусом психологов будущего методы эмпирического программирования, позаимствованные из сфер отдыха, развлечений и промышленности, заменят знакомую, нередко иссушающую мозги лекцию. Обучение может быть максимально интенсифицировано с помощью контролируемого питания или применения лекарственных препаратов, повышающих коэффициент умственного развития, увеличивающих скорость чтения или улучшающих усвоение информации. Такие перемены и лежащие в их основе технологии облегчат фундаментальное изменение организационной модели.

Ныне существующие административные структуры образования, которые зиждятся на индустриальном бюрократизме, будут просто не в состоянии справиться с трудностями и уровнем перемен, присущих выше описанной системе. Они будут вынуждены перейти к адхократическим организационным формам просто для того, чтобы сохранить некоторую видимость контроля. Однако гораздо важнее такое организационное соучастие для классной комнаты.

Человек индустриальный подвергался обработке и подгонке на станке школы, чтобы занять сравнительно надолго свою щель в социально–экономическом устройстве. Супериндустриальное образование должно готовить людей к работе во временных формированиях, специально создаваемых в каждом отдельном случае для решения конкретных задач адхократий будущего.

Дети, сегодня переступающие порог школы, незамедлительно оказываются частью стандартной организационной структуры: руководимого учителем класса. Один взрослый и определенное количество подчиненных ему молодых людей, сидящих обычно правильными рядами и смотрящих прямо перед собой, — вот основная стандартизированная единица школы индустриальной эры. Переходя из класса в класс, учащиеся постепенно достигают все более высоких уровней, но так и остаются в пределах одной и той же закрепленной организационной структуры. Они не приобретают опыта знакомства ни с иными формами организации, ни с проблемой перехода из одной организационной формы в другую. Не получают они и подготовки к ролевой маневренности. Нет ничего, что было бы столь явно антиадаптивно. Школам будущего, если они захотят способствовать облегчению дальнейшей адаптации в жизни, придется экспериментировать с гораздо более разнообразными типами внутреннего распорядка. Классы с несколькими учителями и одним–единственным учеником, классы с несколькими учителями и группой учащихся, учащиеся, организованные во временные коллективы для решения конкретной задачи или составления проекта, учащиеся, переключающиеся с работы в группе на индивидуальную или даже самостоятельную работу; кроме того, всем им нужно найти применение, чтобы дать каждому учащемуся возможность заранее соприкоснуться в какой–то мере с тем жизненным опытом, с которым он столкнется впоследствии, когда начнет самостоятельное перемещение в организационно зыбком географическом пространстве супериндустриализма.

Таким образом, стало ясно, что перед Советами будущего стоят следующие организационные задачи: глубокое внедрение в общество, его рассредоточение и децентрализация, формирование адхократической администрации, разрушение жесткой системы календарного и классификационного планирования. Когда эти цели будут достигнуты, любое организационное сходство между школой и фабрикой индустриальной эпохи станет чисто случайным.

ВЧЕРАШНИЙ УЧЕБНЫЙ ПЛАН — СЕГОДНЯ

Что же касается учебных планов, то Советам будущего не следует исходить из того, что каждый из преподаваемых ныне предметов преподается небезосновательно, следует начать с прямо противоположной посылки: ничто не должно включаться в обязательный учебный план, пока не будет подвергнуто тщательному анализу с точки зрения будущего. Если придется выбросить за негодностью значительную часть «казенного» учебного плана — пусть так и будет. Все вышесказанное не следует рассматривать как заявление, направленное «против культуры», или как призыв к полному уничтожению прошлого. Не означает оно также, что мы можем проигнорировать такие фундаментальные основы, как чтение, письмо и счет. Дело в том, что десятки миллионов детей на законном основании заставляют сегодня тратить бесценные часы их жизни, усердно трудиться над материалом, практическая польза которого в будущем вызывает большие сомнения. (Никто даже и не заикается о том, весьма ли он полезен сегодня.) Стоит ли им тратить столько времени на изучение иностранного языка — французского, испанского или немецкого? А те часы, что потрачены на изучение родного английского языка, использованы ли они с максимальной отдачей? Стоит ли от всех детей требовать изучения алгебры? А не извлекут ли они гораздо больше пользы из изучения теории вероятностей? Логики? Компьютерного программирования? Философии? Эстетики? Массовых коммуникаций?

Приглашаем всякого, кто считает, что современный учебный план не лишен смысла и нужен, объяснить разумному сорокалетнему человеку, почему алгебра, иностранный язык или любой другой предмет имеют для него существенно важное значение. Взрослые почти всегда дают уклончивый ответ. А причина проста: современный учебный план — это бессмысленный пережиток прошлого.

Почему, например, преподавание должно строиться на таких неизменных дисциплинах, как родной английский язык, экономическая наука, математика или биология? А почему не на изучении периодов жизненного цикла человека: курс, посвященный рождению, детству, юности, браку, карьере, старости, смерти. Или на изучении современных социальных проблем? Или на изучении техники прошлого и будущего? Или на изучении бесчисленного множества других нетрадиционных предметов, которые только можно себе вообразить?

Современный учебный план с жестким внутренним делением не имеет в своей основе никакой хорошо продуманной концепции современных потребностей человека. Еще меньше в его основе осмысления какого бы то ни было понимания того, какие навыки понадобятся Джонни, который будет жить в эпицентре урагана перемен. В основе его — инерция и кровавый конфликт академических гильдий, каждая из них стремится к увеличению собственного бюджета, ставок зарплаты и повышения статуса.

Более того, этот отживший свое учебный план навязывает типовое деление школы на начальную и среднюю. У молодежи практически нет выбора, предметы предопределены программой. Минимально и отличие одной школы от другой. Учебный план намертво закреплен жесткими требованиями поступления в колледж, которые, в свою очередь, отражают профессиональные и социальные требования исчезающего общества. В битве за модернизацию образования прогностические ячейки революции должны считать себя референтными советами учебного плана. Попытки нынешнего руководства системы образования то пересмотреть учебный план по физике, то усовершенствовать методы преподавания родного английского языка или математики — в лучшем случае всего лишь частичные меры. Хотя, вполне возможно, и важно сохранить некоторые аспекты современного учебного плана, а изменения вводить постепенно, но нам нужны не случайные попытки модернизации. Нам нужен системный подход к проблеме в целом. Эти революционные референтные группы не должны, однако, ставить перед собой задачу создать один–единственный универсальный долговременный новый учебный план. Они должны создать ряд временных учебных планов, а одновременно с этим выработать процедуры развития и обоснования их с течением времени. Необходим системный подход к изменениям учебного плана, чтобы каждое новшество не создавало конфликтных ситуаций. Нужно вести битву и за изменение соотношения между стандартизацией и разнообразием в учебном плане. Разнообразие, доведенное до крайности, может привести к фрагментации общества. Отсутствие общих ценностных ориентации затруднит общение между людьми еще больше, чем сегодня. Однако из–за опасения фрагментации общества нельзя сохранять крайне гомогенную систему образования тогда, когда остальная часть общества стремится к гетерогенности. Единственный способ разрешения конфликта между необходимостью разнообразия и потребностью в единстве — провести различие в образовании между «данными», как это было прежде, и «умениями и навыками».

РАЗНООБРАЗИЕ ДАННЫХ

Общество находится в состоянии дифференциации. Более того, мы никогда не сможем предсказать — вне зависимости от того, насколько совершенны будут наши прогностические инструменты — последовательность будущих состояний общества. Самое лучшее в данной ситуации, как подсказывает здравый смысл, — это обезопасить выбор нашей системы образования. Точно так же, как генетическое разнообразие способствует сохранению видов, разнообразие систем образования повышает шансы общества на выживание. Вместо стандартных учебных планов для начальной и средней школы, по которым все ученики подвергаются воздействию в основном одной и той же базы данных — т. е. обучаются той же самой истории, математике, биологии, литературе, грамматике, иностранным языкам и т. д., — ориентированное на будущее движение в системе образования должно постараться сформировать широкий спектр предлагаемой информации. Детям будет разрешен гораздо больший выбор, чем в настоящее время, их будут поощрять к знакомству с большим количеством различных краткосрочных курсов (возможно, продолжительностью в две–три недели), прежде чем они решатся приступить к длительному обучению. Каждая школа станет предлагать десятка два факультативных предметов, которые обязательно будут основаны на идентифицируемых предположениях относительно будущих потребностей. Достаточно широким будет и тематический диапазон. Помимо изучения «известных» (т. е. весьма возможных) элементов супериндустриального будущего, будут темы, рассчитанные на интерес к непознанному, неожиданному, вероятному. Осуществить это можно с помощью «вероятностных учебных планов» — учебных программ, созданных с целью подготовки людей к оперированию проблемами, которые не только пока еще не возникли, но, возможно, так никогда и не реализуются. Нам нужно, например, большое количество специалистов для работы в условиях потенциальных, хотя, пожалуй, и маловероятных чрезвычайных ситуаций: заражения земли, занесенного с других планет или звезд, контактов с внеземной жизнью, с чудовищными порождениями генетических экспериментов и т. п.

Уже сейчас нам следует готовить кадры молодых людей для жизни в подводных поселениях. Вполне возможно, что часть следующего поколения будет жить в океанских глубинах. Нам следует вывозить группы школьников на экскурсии на подводные лодки, учить их нырять, знакомить их с материалами для строительства подводных жилищ, с энергетическими потребностями, с опасностями и перспективами, сопряженными с внедрением человека в жизнь океана. И нам следует заниматься этим не только со старшеклассниками, но и с детьми из младших классов и даже дошкольниками.

Других молодых людей следует одновременно знакомить с космическими чудесами, давая им пожить вместе с космонавтами или рядом с ними, узнать о планетарной среде, научиться так разбираться в космической технике, как большинство современных подростков разбирается в семейном автомобиле. Третьих следует не расхолаживать, а поощрять на экспериментирование с типами семьи будущего. Подобные эксперименты, осуществляемые под надежным руководством и направляемые в конструктивное русло, следует рассматривать как часть соответствующего необходимого обучения, а вовсе не как приостановку или отказ от процесса обучения.

В соответствии с принципом разнообразия при возрастании выбора из числа сложных малоизвестных специальностей будет требоваться меньше обязательных курсов. Работая в этом направлении и формируя вероятностный учебный план, предвосхищающий непредвиденные обстоятельства, общество сможет накопить широкий диапазон умений и навыков, включая и те, которые могут оказаться никогда не востребованными, но которые необходимо иметь наготове в случае, если наши высоковероятностные прогнозы будущего окажутся ошибочными.

Результатом такой политики станет появление людей с яркой индивидуальностью, многообразных идей, политических и социальных подсистем.

СИСТЕМА НАВЫКОВ И УМЕНИЙ

К сожалению, необходимость в диверсификации предложения информационных данных усугубит для нас проблему чрезмерно богатого выбора жизненных путей. Поэтому любая программа диверсификации должна сопровождаться энергичными усилиями, направленными на создание у людей общих референтных точек с помощью унификации квалификационной системы. Хотя от всех учащихся не будет требоваться  изучения одного и того же курса, усвоения одних и тех же фактов или накопления совокупности одних и тех же данных, все учащиеся обязательно будут  обучаться основам определенных, широко распространенных профессий, необходимых в человеческом общении и для социальной интеграции. Если предположить дальнейшее непрерывное нарастание факторов быстротечности, новизны и разнообразия, то характер некоторых из этих поведенческих навыков становится ясен. Людям, которые должны жить в супериндустриальном обществе, понадобятся новые умения и навыки в трех ключевых сферах: умении учиться, умении общаться и умении выбирать.

Умение учиться.  С началом дальнейшего ускорения развития мы сможем сделать вывод о том, что знание становится все более «скоропортящимся» продуктом. Сегодняшний «факт» превращается завтра в «дезинформацию». Это вовсе не довод против изучения фактов или суммы знаний — отнюдь нет. Однако общество, в котором отдельно взятая личность постоянно сменяет работу, место жительства, социальные связи и т. д. и т. п., расходует огромные деньги на эффективное профессиональное обучение. А потому в школах будущего должна преподаваться не только сумма знаний, но и умение ею оперировать. Школьники должны учиться умению отказываться от устаревших идей, а также тому, как и когда их заменять. Короче, они должны научиться учиться.

Первые компьютеры представляли собой «память», или банк данных, плюс «программа», или набор инструкций, объяснявших машине, как манипулировать данными. Большие компьютерные системы последнего поколения не только накапливают значительно больший массив данных, но и обладают режимом мультипрограммирования, т. е. оператор при обработке одной и той же базы данных может воспользоваться одновременно несколькими программами. Таким системам тоже нужна управляющая программа, которая выбирает программу для компьютера в данный момент. Способность к наращиванию числа программ и дополнение их главной управляющей программой неизмеримо повысила мощность компьютера.

Аналогичная стратегия должна использоваться и при наращивании адаптивных возможностей человека. Новым мощным дополнительным аспектом образования может стать инструктаж школьников о том, как учиться, как разучиться и как переучиться.

Психолог Херберт Герджой из Организации по исследованию людских ресурсов дал этому простую формулировку: «Новое образование должно научить индивида, как классифицировать и переклассифицировать информацию, как оценивать ее достоверность, как при необходимости изменять категории, как переходить от конкретного к абстрактному и наоборот, как взглянуть на проблемы под новым углом зрения, как заниматься самообразованием. Неграмотным в будущем будет не тот человек, который не умеет читать, а тот, кто не научился учиться»[9].

Умение общаться.  Если и дальше будет нарастать темп жизни, то можно предвидеть, что также все больше и больше станут возрастать трудности в установлении и поддержании полезных контактов между людьми.

Если внимательно прислушаться к тому, о чем говорят молодые люди, то выяснится, что умение завязывать дружбу — некогда простое дело — приобрело для них уже новый сложный оборот. Когда школьники, например, жалуются, что «с людьми невозможно общаться», то они имеют в виду не просто досаду на различие между поколениями, а еще и проблемы, которые возникают у них между собой. «Новые люди, встретившиеся мне за последние четыре дня, — вот все, кого я помню», — пишет Род Маккюэн, поэт–песенник, популярный сейчас среди молодежи[10].

Коль скоро фактор быстротечности признан как причина отчуждения, то становятся понятными некоторые моменты в поведении молодых людей, на первый взгляд странные. Многие из них, например, считают секс быстрым способом «с кем–нибудь познакомиться». Они представляют себе половые контакты не как итог длительного процесса любовных отношений, а как кратчайший путь к глубочайшему человеческому взаимопониманию. То же самое желание ускорить дружеские контакты помогает объяснить их увлечение такими психологическими методиками, как «групповая психотерапия», «Т–группы», «микролаборатории», так называемые тачи–фили, невербальные игры и т. п., в целом всей совокупностью процессов и явлений подпадающими под определение групповой динамики. Вызывающая у них бурный восторг жизнь в коммунах тоже объясняется скрытым чувством одиночества и неспособностью «раскрыться», разоткровенничаться с другими.

Все эти «игры» ввергают своих участников в интимный психологический контакт без долгого подготовительного периода, а зачастую и без предварительного знакомства. Во многих случаях эти взаимоотношения и задуманы как недолговечные, если не сказать мимолетные. Цель игрового процесса — обострить эмоциональные отношения в данный момент. Люди на огромной скорости проносятся через нашу жизнь, и мы не можем позволить себе потратить столько времени, сколь нужно на то, чтобы возникло чувство доверия, чтобы сложилась и окрепла дружба. Таким образом, мы присутствуем при поиске способа прорваться сквозь культуру «примерного» поведения сразу к непосредственному интимному сближению.

Кто–то, возможно, и усомнится в эффективности этих экспериментальных методик, попытается развеять подозрительность и заставить человека оттаять. Но пока «человеко–оборот» существенно не замедлится, образование должно помогать людям мириться с отсутствием глубокой дружбы, мириться с одиночеством и недоверием или оно должно искать новые способы формирования дружеских отношений в кратчайшие сроки. И все же, собирая в группы учащихся, более одаренных творческим воображением, организуя трудовые коллективы нового типа с помощью ли вышеописанных методик или как–то иначе, но образованию придется учить нас общению.

Умение выбирать.  Если, допустим, переход к супериндустриализму увеличит возможность выбора и сложность встающих перед индивидом решений, то совершенно ясно, что образование должно немедленно взяться и за проблему сверхвыбора, т. е. чрезмерно богатого выбора.

Адаптация также подразумевает, что человек должен сделать правильный выбор. Оказавшийся перед многочисленными альтернативами индивид выбирает ту единственную, которая в наибольшей мере совпадает с его системой ценностей. По мере углубления проблемы сверхвыбора человек, у которого отсутствует четкое представление о собственных ценностях (не имеет значения, какими они могут быть), постепенно впадает в угнетенное состояние. Однако чем меньше желания у наших современных школьников попытаться разрешить проблему ценностной ориентации, тем большее значение она приобретает. Неудивительно, что миллионы молодых людей следуют в будущее неустойчивым курсом, кидаясь то туда, то сюда, как неуправляемая ракета.

В доиндустриальных обществах, где система ценностей была относительно стабильна, практически не возникало вопроса о правомочности старшего поколения навязывать свои ценности молодежи. Образование в равной мере занимается как внушением моральных ценностей, так и передачей профессиональных навыков. Как раз на заре индустриализации Герберт Спенсер подчеркивал, что «образование имеет своим предметом формирование характера», что в вольном прочтении означает: заманивать или загонять молодежь силой в систему ценностей стариков.

Когда мощные валы промышленной революции «проутюжили» старорежимную систему ценностей, а новые условия потребовали и ценностей новых, тут–то педагоги и отступили. В пику клерикальному образованию стало считаться прогрессивным преподавание фактов и «дозволение учащемуся принимать самостоятельное решение». Культурный релятивизм и появление научной нейтральности распространили это настоятельное требование и на традиционные ценности. Образование осталось верным риторике формирования характера, однако педагоги избегали собственно идеи внушения ценностных ориентации, воображая, будто они не имеют ни малейшего отношения к ценностям бизнеса.

Сегодня многие учителя испытывают неловкость, когда им напоминают, что учащимся передаются любые ценности, и если уж не через учебники, которыми они пользуются, то через неформальный учебный план. Учащиеся по–прежнему рассажены по местам, звучит школьный звонок, сохраняется возрастное деление, социально–классовое разграничение, авторитет учителя. Они все еще находятся в школе, а не собственно в обществе. Все эти организационные моменты в той или иной степени формируют социальные установки и взгляды учащегося. Однако формальный учебный план продолжает сохраняться, как будто он совершенно независим от системы ценностей. Идеи, события и явления лишаются всех ценностных смыслов и нравственного значения.

Хуже того, учащимся крайне редко рекомендуют анализировать свои собственные духовные ценности, а также ценности, на которые ориентируются их учителя и ровесники. Миллионы проходят через систему образования, и ни разу их не заставили поискать противоречия в их собственной системе ценностей, глубоко проанализировать собственные жизненные цели или хотя бы честно поговорить на эти темы со старшими или ровесниками. Учащиеся скачут из класса в класс. Учителя и преподаватели вечно спешат и все более и более отдаляются. Даже «разговор начистоту» — неформальные внеклассные мероприятия, на которых обсуждаются секс, политика или религия, что позволяет участникам определиться и прояснить свои ценностные ориентации, — проводятся все реже и реже и становятся все менее задушевными, по мере того как нарастает общая атмосфера временности и неустойчивости. Ничего лучше не придумаешь, чтобы плодить людей, неуверенных в своих целях, людей, неспособных принимать эффективные решения в условиях сверхвыбора. Преподаватели супериндустриальной эпохи не должны даже и пытаться навязывать учащемуся жесткий ценностный комплекс, однако они обязаны систематически проводить официальные и неофициальные мероприятия, чтобы помочь учащимся определить, развить и проверить свои ценностные ориентации, каковы бы они ни были. Наши школы так и будут выпускать человека индустриального, пока мы не научим молодых людей тем навыкам, которые необходимы им, чтобы выявлять и объяснять, если уж не улаживать, конфликты в своих собственных системах ценностей.

Поэтому в учебный план будущего должны включаться не только курсы чрезвычайно широкого диапазона, ориентированные на усвоение данных. Надо прививать необходимые в будущем навыки поведения. Учебный план должен сочетать в себе разнообразную, насыщенную фактами содержательную часть с общей подготовкой, которую можно было бы обозначить термином «жизненное ноу–хау» или назвать «знанием жизни». Нужно суметь заниматься и тем, и другим одновременно, передавая одно в условиях и обстановке, которые формируют другое. Строя таким образом определенные предположения относительно будущего и планируя основанные на них организационные и учебные цели и задачи, Советы будущего могут приступить к формированию подлинно супериндустриальной системы образования. Однако остается еще один, последний решающий шаг. Ибо недостаточно переориентировать на будущее систему.  Мы должны изменить субъективную парадигму времени самого индивида.

СТРАТЕГИЯ БУДУЩНОСТИ

И триста пятьдесят лет спустя после смерти Сервантеса ученые все еще находят свидетельства, подтверждающие его глубокое понимание адаптационной психологии, выразившееся в кратком афоризме: «Кто предостережен, тот вооружен». Казалось бы, самоочевидно, что в большинстве ситуаций мы можем людям помочь лучше адаптироваться, если просто снабдим их новейшей информацией о том, что их ждет впереди. Изучение реакции космонавтов, семей вынужденных переселенцев и промышленных рабочих почти однозначно указывает на этот вывод. «Упреждающая информация, — пишет психолог Хью Боуэн, — допускает… поразительное изменение поведения»[11]. Идет ли речь о вождении автомобиля по запруженной народом улице, о пилотировании самолета, решении интеллектуальной головоломки, игре на виолончели или участии в межличностных конфликтах — решение задачи заметно улучшается, когда индивид знает, к чему нужно быть готовым. Мысленная обработка любых упреждающих данных, вероятно, сокращается до объема всей обработки и времени реакции в течение фактического времени адаптации. Уверен, что именно Фрейд сказал: «Мысль — это репетиция действия».

Однако привычка опережать события гораздо важнее специфических битов упреждающей информации. Эта обусловленная подготовкой способность заглядывать вперед играет в адаптации ведущую роль. В действительности одна из секретных пружин успешного преодоления, вполне возможно, кроется в чувстве будущего, свойственном конкретному индивиду. Те из нас, кто идет в ногу с переменами, кому удается хорошо адаптироваться, по–видимому, обладают более глубоким и более развитым чувством предстоящего, чем те, кто плохо с этим справляется. Предвидение будущего стало у них привычкой. Шахматист, который предвидит ходы своего соперника, руководитель, который прогнозирует долгосрочные и перспективные планы, учащийся, который, прежде чем начать чтение с первой страницы, заглянет сначала в оглавление, — всем им, по–видимому, живется гораздо лучше.

Люди весьма отличаются друг от друга тем, сколько они размышляют о будущем. Одни вкладывают гораздо больше душевных сил в заблаговременное самопрогнозирование — воображают, анализируют и оценивают будущие возможности и вероятности. Отличаются люди и тем, насколько далеко  склонны они заходить в своих проектах. Одни привычно мыслят в категориях «отдаленного будущего». Другие же проникают не далее «ближайшего будущего».

Таким образом, у нас имеются по крайней мере два параметра «интереса к будущему»: как много и насколько далеко. Есть данные, что у нормальных подростков созревание сопровождается, по словам Стивена Л. Клайнберга из Принстона, «повышенным интересом к событиям отдаленного будущего»[12]. Тем самым предполагается, что людям разного возраста свойственно уделять будущему и разное внимание.

Могут различаться и их «временные горизонты». Однако не только возраст сказывается на нашем интересе к будущности. Влияет на него и общий культурный уровень, а уровень изменения окружающей среды — это одно из важнейших культурных влияний.

Вот почему имеющееся у индивида чувство будущего играет такую важную роль в его способности преодолевать трудности. Чем стремительнее темп жизни, тем быстрее ускользает от нас современная окружающая обстановка и тем интенсивнее потенциальные возможности реализуются. По мере того как наше окружение постепенно набирает обороты своего поступательного движения, мы не только вынуждены все больше размышлять о будущем, но и расширять горизонты нашего времени, зондируя все более и более отдаленное будущее.

Водитель, тянущийся вдоль скоростной магистрали со скоростью двадцать миль в час, может вполне успешно вписаться в поворот на съездную полосу, даже если знак с отметкой «кратчайший путь» находится в непосредственной близости к съезду. Однако чем с большей скоростью он движется, тем дальше должен быть отодвинут знак, чтобы водитель успел прочитать и среагировать. Точно так же и общее ускорение темпа жизни вынуждает нас увеличить горизонт нашего времени, иначе мы рискуем оказаться застигнутыми врасплох непредвиденными событиями. Чем быстрее меняется среда, тем больше интереса к будущности надо проявлять.

Конечно, некоторые люди заносятся в настолько отдаленное будущее, что их предвидения превращаются в эскапистские фантазии. Гораздо чаще, однако, встречаются люди, предвидения которых настолько беспомощны и краткосрочны, что они не перестают удивляться и приходить в смятение от совершающихся перемен.

Индивид с хорошими адаптивными способностями умеет перенестись во времени ровно на такое расстояние, какое необходимо, чтобы рассмотреть и оценить открытые перед ним альтернативные направления деятельности, прежде чем возникнет необходимость принять окончательное решение, и заранее принять несколько пробных решений.

Исследования, проведенные социологами Ллойдом Уорнером в Соединенных Штатах и Эллиотом Джейксом в Великобритании, показали, например, насколько важен этот временной элемент для принятия решения в менеджменте. Человеку на поточной линии поручена работа, требующая от него сосредоточенности на событиях, близких к нему по времени. От человека, преуспевающего в менеджменте, ждут, что с каждым успешным продвижением по службе он все больше будет интересоваться событиями отдаленного будущего[13].

Социолог Бенджамин Д. Сингер из университета Западного Онтарио, специализирующийся в социальной психологии, пошел еще дальше. По утверждению Сингера, будущее играет громадную, в значительной мере недооцененную роль для поведения в настоящем. Он доказывает, например, что «я» ребенка — это отчасти возврат к источнику, где все устремлено к становлению». Цель, к которой стремится ребенок, — это его «сфокусированный будущий ролевой образ», представление о том, как ему или ей хотелось бы выглядеть в различные моменты будущего.

Этот «сфокусированный будущий ролевой образ, пишет Сингер, стремится… организовать и придать смысловое значение той модели жизни, на реализацию которой он (ребенок) рассчитывает. Однако там, где наличествует только смутно определяемая или функционально несуществующая будущая роль, смысловое значение, которое приписывается поведению после оценки большим обществом не существует, школьные занятия становятся бессмысленными, а равно нормы и правила средних слоев общества и требуемая родителями дисциплина».

Проще говоря, Сингер утверждает, что каждый индивид несет в своей памяти не только мысленное представление о себе самом в настоящем, некий собственный воображаемый образ, но и ряд мыслеобразов о себе, каким бы он хотел быть в будущем. «Этот человек из будущего является для ребенка средоточием внимания, это притягивающий его магнит, можно было бы даже сказать, что это — созданная будущим общая схема настоящего»[14].

Можно подумать, будто образование, занятое развитием личности и повышением способности к адаптации, готово сделать все, что в его силах, чтобы помочь детям в развитии соответствующего отношения к субъективной парадигме времени, приемлемой меры и степени интереса к будущности. Чудовищнее заблуждения и быть не может. Остановимся, например, на колоссальной разнице в подаче современной школой материалов по пространству и времени. Каждому учащемуся практически любой школы старательно помогают локализоваться в пространстве. От него требуют изучать географию. Карты, диаграммы и глобусы — все помогает ему точно определить свое место в пространстве. Мы не только показываем ему, где находится его город, регион или страна, мы пытаемся даже объяснить, как расположена Земля в космическом пространстве относительно других планет солнечной системы и, конечно же, всей Вселенной.

Однако едва дело доходит до локализации ребенка во времени, как мы тут же играем с ним жестокую и злую шутку. Его погружают в прошлое собственной страны и прошлое всего мира. Он изучает Древнюю Грецию и Рим, развитие феодализма, Французскую революцию и так далее. Он знакомится с библейскими историями и легендами своего отечества. Он нашпигован бесконечными рассказами о войнах, революциях и переворотах, и все они заботливо снабжены ярлычками с соответствующими датами в прошлом. В известной мере он даже ознакомлен с «текущими событиями». Его могут попросить принести газетные вырезки, а уж очень инициативный учитель может дойти даже до того, что предложит ему посмотреть по телевизору вечерние новости. Короче, от всего настоящего ему предлагается лишь тонюсенькая щепочка.

А дальше время остановилось. О завтрашнем дне школа хранит молчание. «Не одни только курсы нашей истории заканчиваются годом их изучения, — лет тридцать назад писал профессор Осип Флехтхайм, — но та же самая ситуация складывается при изучении управления и экономической науки, психологии и биологии»[15]. Время, разогнавшись, резко остановилось. Внимание учащегося направлено не вперед, а назад. Будущее, так сказать, изгнанное из класса, изгоняется и из его сознания. И будто бы никакого будущего и не существует. Это насильственное искажение чувства времени нашло отражение в наглядном эксперименте, поведенном психологом Джоном Кондри, профессором кафедры эволюции человека Корнэльского университета. В ходе совершенно самостоятельных исследований в Корнэльском университете и Калифорнийском университете в Лос–Анджелесе Кондри предлагал группам студентов первый абзац из рассказа, где описывается вымышленный «профессор Хоффман», его жена и удочеренная ими кореянка. Девочка в слезах, платьице у нее разорвано, а остальные ребятишки стоят, уставившись на нее. Студентам предлагалось закончить повествование.

Студенты были заранее разделены на две группы. Одной группе первый абзац прочитали в прошедшем времени. Персонажи «слышали», «видели» или «бежали». Студентам предложили: «Расскажите, что мистер и миссис Хоффман сделали и что им сказали дети». Другой же группе весь абзац был прочитан в будущем времени. Им предложили: «Расскажите, что мистер и миссис Хоффман сделают и что им скажут дети». Не считая этой подвижки во времени, оба абзаца и полученные инструкции были абсолютно идентичны. Результаты эксперимента оставили неизгладимое впечатление. В одной группе написали довольно увлекательные и интересные окончания рассказа. Творчески подойдя к делу, студенты ввели новые ситуации и диалоги. Концовки у другой группы получились крайне схематичными, неубедительными, надуманными и вымученными. Прошлое оказалось богато представленным в восприятии, будущее же — бессодержательным. «Складывается впечатление, — поясняет профессор Кондри, — что нам гораздо легче говорить о прошлом, чем о будущем»[16].

Если адаптация наших детей к стремительным переменам будет удачной, то это «искривление времени» прекратится. Мы должны сделать их более чуткими к возможностям и вероятностям завтрашнего дня. Мы должны усилить их чувство будущего.

У общества есть немного встроенных ключей времени, которые помогают осуществлять связь нынешнего поколения с прошлым. Наше чувство прошлого выработано у нас общением со старшим поколением, нашим знанием истории, накопленным художественным, музыкальным, литературным и научным наследием, дошедшим до нас сквозь года. Оно усиливается непосредственным контактом с окружающими нас предметами, каждый из которых связан с прошлым, каждый из которых снабжает нас энграммой отождествления с прошлым. Нет таких ключей времени, которые усиливали бы наше чувство будущего. У нас нет ни предметов, ни друзей, ни родных, ни произведений искусства, ни музыкальных, ни литературных произведений, которые своими корнями уходили бы в будущее. Несмотря на это, существуют способы послать человеческое сознание как вперед, так и назад. Нам нужно начать с создания у народа более глубокого, ориентированного на будущее сознания, но отнюдь не с помощью комиксов с Баком Роджерсом, фильмов типа «Барбареллы» или статей о чудесах космических путешествий или медицинских исследованиях. Конечно, и они вносят свой вклад, но сейчас необходимо все внимание сосредоточить именно на социальном и личностном значении будущего, а не только на его технологических параметрах.

Если у современного человека есть желание справиться с эквивалентом тысячелетий изменения в сжатом промежутке одной–единственной человеческой жизни, то он должен иметь у себя в голове достаточно правильные (пусть и грубые) образы будущего. У людей средневековья был образ загробной жизни, «укомплектованный» живыми мысленными картинами рая и ада. Нам сейчас нужно распространять и разъяснять в обществе динамические, но не сверхъестественные образы, показывающие, какой в стремительно надвигающемся будущем станет жизнь на слух, на вкус, на ощупь, какой у нее будет запах.

Чтобы создать такие образы и этим смягчить шок будущего, мы прежде всего должны сделать приемлемыми рассуждения и домыслы о самом будущем. Мы должны не высмеивать гадалок и прорицателей, а поощрять людей с самого детства свободно рассуждать, фантазировать не только о том, что сулит им грядущая неделя, а о том, что следующее поколение готовит всему человечеству. Мы предлагаем своим детям курсы истории, а почему бы и не курсы «Будущее», в которых получили бы такую же системную разработку возможности и вероятности будущего, как общественное устройство древних римлян или расцвет феодального менора?

Роберт Юнг, один из ведущих философов–футурологов Европы, как–то заметил: «В настоящее время почти исключительное значение придается знанию того, что уже произошло или уже сделано. В будущем… не менее трети всех лекций и практических занятий обязательно будет посвящаться находящимся в работе научным, техническим и философским трудам, произведениям искусства, а также ожидающимся кризисам и потенциально возможным решениям этих сложных проблем в будущем»[17].

Для этих курсов у нас нет литературы из будущего, но зато у нас есть литература о будущем, состоящая не только из великих утопий, но также и из современной научной фантастики. Как литературный жанр научная фантастика отнесена к разряду малопочтенных и, пожалуй, заслуживает такого неуважения критики. Но если мы взглянем на нее не как на литературу, а как на разновидность социологии будущего, то увидим, что научная фантастика может иметь колоссальное значение для формирования привычки к предвидению. Нашим детям обязательно следует изучать Артура Кларка, Уильяма Тенна, Роберта Хайнлайна, Рэя Брэдбери и Роберта Шекли вовсе не потому, что эти писатели могут им рассказать о звездолетах и машинах времени, но, что гораздо важнее, потому, что они могут провести юные умы путями воображаемого освоения джунглей политических, социальных, психологических и этических проблем, с которыми эти дети столкнутся, став взрослыми. Научную фантастику следует включить в список обязательной литературы по программе «Будущее I»

Однако учащимся не следует ограничиваться только чтением. Было разработано много развивающих игр для детей и взрослых на тему будущих возможностей и альтернатив. Игра «Будущее», распространявшаяся Кайзеровской алюминиевой и химической корпорацией по случаю своей двадцатой годовщины, знакомит играющих с различными техническими и социальными альтернативами будущего и побуждает их делать свой выбор. Игра показывает, насколько связаны между собой события, происходящие в технике и в обществе, поощряет играющих думать в категориях вероятности и в различных модификациях может способствовать пониманию роли ценностей в процессе принятия решения. В Корнэльском университете профессор Хосе Вильегас с кафедры проектирования и исследования среды обитания создал с помощью группы студентов несколько игр, тематически построенных на базе домостроения и общественной деятельности в будущем. Еще одна игра, разработанная под его руководством, преследует цель разъяснить, как будут взаимодействовать друг с другом техника и система ценностей в грядущем мире.

С маленькими детьми возможны другие занятия. Чтобы усилить сориентированный на будущее ролевой образ индивида, учащимся можно предложить написать их собственные «будущие автобиографии», в которых они обрисуют себя через пять, десять или двадцать лет[18]. Предлагая эти сочинения для обсуждения в классе, сравнивая высказанные в них разумные предположения, можно выявить и проанализировать противоречия в собственных прогнозах детей. В тот момент, когда «я» разбивается на ряд последовательных самостей, эту методику можно использовать для восстановления цельной личности. Если, например, пятнадцатилетним подросткам дать их «будущие автобиографии», написанные ими лет в двенадцать, то они смогут наглядно убедиться, насколько созревание изменило их собственные образы будущего. Им можно помочь понять, как их ценности, таланты, навыки, умения и знания сформировали их собственные возможности. Учащимся, которым предлагается представить себя через несколько лет, можно напомнить, что их братья, родители и друзья тоже станут старше, и предложить школьникам подумать о «значимых других», какими те станут в своей жизни.

Подобные практические занятия наряду с изучением вероятности и простых методов прогноза, которые могут быть использованы в личной жизни каждого, помогут наметить и модифицировать как личную, так и социальную концепцию будущего любого индивида. Они могут создать у индивида новую субъективную парадигму времени, новую восприимчивость к будущему, которая окажется полезной в преодолении трудностей дня сегодняшнего. Среди высокоадаптивных индивидов, как мужчин, так и женщин, которые действительно живут в своем времени и чутко реагируют на него, отмечается реальная тоска по будущему. Нельзя сказать, чтобы они некритически воспринимали все потенциальные ужасы будущего или слепо верили в перемены ради перемен, просто их отличает всепоглощающее любопытство, непреодолимое стремление узнать,  что случится потом.

Это непреодолимое стремление порождает необычайные и удивительные явления. Однажды я оказался свидетелем трогательной сцены: в группе новичков совершенно седой человек объяснял, что привело его сюда, на мои семинары по социологии будущего. В группу входили составители перспективных планов корпораций и сотрудники крупнейших фондов, издательств и научно–исследовательских центров. Каждый из участников выдвигал свои мотивации посещения семинара. Наконец очередь дошла до сидевшего в углу невысокого человека. Надтреснутым голосом он говорил языком английской риторики: «Меня зовут Чарльз Стайн. Всю жизнь я работаю иглой. Мне семьдесят семь лет, и я хочу получить то, чего не смог получить в молодости. Я хочу узнать  о будущем. Я хочу умереть образованным человеком!»

Необычайная тишина, с которой было встречено это простое заявление, все еще звенит в ушах присутствовавших тогда. Перед этой элоквенцией низко склонились все регалии ученых степеней, титулованных корпораций и престижных должностей. Надеюсь, что мистер Стайн все еще жив, радуется своему будущему и учит других, как и нас научил в тот вечер. Когда миллионы разделят эту страсть к будущему, у нас будет общество, гораздо лучше подготовленное к ударам перемен. Сформировать такую любознательность и сознательную подготовленность — вот кардинальная задача образования. Создать образование, которое сформирует эту любознательность, — вот третья и, пожалуй, основная миссия супериндустриальной революции в школе. Образование должно сместиться в будущее время.