Проблема Нагорного Карабаха сегодня в очередной раз в новейшей истории проявила себя как источник макроуровневой геополитической взрывоопасности.

Географически Карабах делится на две части: Равнинный, населённый в основном азербайджанцами и Горный (Нагорный) Карабах, о котором пойдёт речь. Территория Нагорного Карабаха заселена армянами примерно в 7-6 вв. до н.э. Затем регион  (провинция Арцах) входил в состав государства Великая Армения, существовавшего с 190 г. до н.э. по 428 г. н.э. и занимавшего громадную территорию. После падения Армении Арцах вошёл в состав вассального Персии государства Кавказская Албания (конец 4 в. н.э.) и находился там до момента распада государства в 461 г. При этом, согласно источникам, население Арцаха говорило по-армянски, т.е. провинция была заселена армянами.

В начале 9 в. на территории Карабаха образовалось армянское княжество Хачен. Сама Армения в этот период распалась на несколько государств и подверглась нашествию турок-сельджуков (огузо-туркменских племен), армянские земли были поделены между Турцией и Византией. В 12-13 вв. княжество Хачен сохраняло независимость и стало одним из ведущих центров армянской культуры.

С 13 в. армянские земли подверглись вторжению монголов, затем в конце 14 в. – тюркских племен. В 14 в. армянская политическая элита была заменена тюркской и курдской, а на значительной части армянских земель расселились тюрки.  В это время начинается этногенез азербайджанцев как отдельной народности. При этом в Нагорном Карабахе сохранилось армянское государственно-политическое устройство и относительная независимость от тюрок.

После захвата Константинополя турками-османами (предки современных турок) возникла агрессивная Османская империя (Турция). В 16 в. армянские земли стали ареной геополитического противостояния Турции и Ирана.

После 40-летней войны армянские земли в середине 16 в. были разделены: Западная Армения отошла туркам, Восточная – персам (иранцам). Иранцам досталась и территория современного Азербайджана. В ходе последующих ирано-турецких войн 16-18 вв. армянские и азербайджанские земли несколько раз переходили из рук в руки, но в целом сохранилось следующее положение: Западная Армения (в настоящее время входит в состав Турции) отошла туркам, Восточная (современная Республика Армения) и Азербайджан – персам.

Карабахское княжество Хачен вошло в иранскую зону влияния, но сохранило внутреннюю автономию. В начале 17 в. Хачен распался на несколько небольших княжеств.

В начале 18 в. карабахские княжества стали одним из центров национально-освободительной борьбы против иностранной оккупации.

Карабахские правители начинают переписку с Петром I с просьбой о помощи. Особенно вдохновил армян Персидский поход Петра I:  Россия объективно пыталась помочь созданию суверенной Армении.

В 1747 г. армянские правители были отстранены от власти, а на территории региона было образовано Карабахское ханство во главе с тюркскими правителями. После этого наблюдается массовый отток из Карабаха армянского населения и заселение части его территории тюрками.

В 1805 г. в ходе русско-иранской войны (1804-1813) ханство было занято русскими войсками, и по Гюлистанскому миру (1813) Карабах вошел в состав России. Армянское население вновь стало возвращаться в регион.  Примечательно, что сама территория нынешней Армении вошла в состав России только в 1828 г. Армяне активно помогали русским в борьбе против персов.

После Октябрьской революции и распада Российской империи возникают независимые Армения и Азербайджан. Территория Армении состояла из армянских земель, освобождённых русскими в ходе русско-иранских и русско-турецких войн. Армянская государственная традиция имела многовековую историю. Азербайджан как государство впервые возник в 1918 г. из азербайджанских и части армянских земель (Карабах), присоединённых к России в ходе русско-иранских войн. В итоге Карабах стал ареной ожесточённой борьбы в ходе армяно-азербайджанской войны 1918-1920 гг.  Огромную роль в антитюркских настроениях армян сыграл геноцид, который турки устроили в Османской империи в 1915 г.

С началом армяно-азербайджанской войны Турция выступила а стороне Азербайджана и направила против армян свои войска. Боевые действия сопровождались массовой резнёй и этническими чистками армян и азербайджанцев.

В сентябре 1918 г. территория была оккупирована турецко-азербайджанскими войсками. В 1919 г. Азербайджан предоставил Карабаху культурную автономию. По решению Парижской мирной конференции 1920 г. регион остался в составе Азербаджана, но получил территориальную и культурную автономию.

После установления Советской власти в Закавказье  в 1923 г. была образована Нагорно-карабахская автономная область (НКАО) в составе Закавказской Советской Федеративной Республики - ЗСФСР (куда входили Грузия, Армения и Азербайджан). В 1923 г. армяне составляли более 89% населения области, остальные – азербайджанцы, курды и русские. После разделения ЗСФСР на три закавказские республики НКАО остался в составе Азербайджана.

В 1988 г. в Карабахе начались армяно-азербайджанские столкновения. На этот момент армяне составляли более 77% населения области азербайджанцы – около 21%.

Руководство НКАО обратилось к Верховному совету СССР с просьбой передать область в состав Армении. В 1989 г. ВС СССР оставил область в составе Азербайджана.

30 августа 1991 г. Азербайджан объявил о государственном суверенитете. 2 сентября власти Карабаха и Шаумяновского района Азербайджана объявили о создании независимого государства – Нагорно-карабахской республики (НКР), на данный момент непризнанной ни одним государством-членом ООН. 26 ноября 1991 г. власти Азербайджана приняли решение о ликвидации НКАО.

Летом 1992 г. азербайджанские войска начали наступление в Карабахе. Им удалось потеснить армянские формирования, но занять территорию региона они не смогли. Военные действия продолжались два года. В итоге армянские ВС и войска карабахского ополчения кроме собственно территории Нагорного Карабаха заняли семь прилегающих к нему районов - «Пояс безопасности НКР». В результате вся территория между НКР и Ираном с одной стороны, и НКР и Арменией, с другой, а также часть равнины на западных подступах к Нагорному Карабаху оказались под контролем армянских вооружённых формирований. На севере же НКР была защищена Муровдагским хребтом, который с лета 1992 г. контролируется азербайджанскими войсками. Данные о населении занятых армянскими войсками районов разнятся. По армянским данным они населены в основном армянскими беженцами из Азербайджана, по данным Баку значительную часть составляют азербайджанцы.

В 1992 г. для урегулирования Карабахского конфликта была создана Минская группа ОБСЕ (сопредседатели: РФ, Франция, США). В 1994 г. при посредничестве РФ и Киргизии Армения, Азербайджан и Нагорный Карабах подписали соглашение о прекращении огня. В 2008, 2010 и 2016 гг. вновь произошли армяно-азербайджанские столкновения в Карабахе. В 2011 г. в Казани прошли армяно-азербайджанские переговоры по Карабаху, которые закончились безрезультатно. Военные действия вновь начались летом этого года.

Из локального межэтнического конфликта Карабах превратился в узел противоречий нескольких крупных держав. За видимой частью айсберга – армяно-азербайджанской войной лежит огромная невидимая часть интересов крупных геополитических игроков на Кавказе: Турции, России и Ирана.

Международные институты – это не панацея, которая может помочь решить все серьёзные проблемы мировой политики и экономики. Это продукт баланса сил и готовности государств признать этот баланс в качестве основы для сравнительно долгосрочных мирных отношений. Если объективное соотношение сил начинает меняться, что мы наблюдаем в течение последних полутора десятилетий, то условия, на которых державы создают институты, становятся предметом торга. Институты как бюрократические организации не имеют к динамике и содержанию такого торга – реальной международной политике – никакого отношения. Тем, для кого судьба ООН или любой иной организации имеет значение, остаётся только ждать результата и надеяться, что он будет содержать в себе элементы справедливости в отношении менее могущественных участников международной политики.

Несколько дней назад в Нью-Йорке состоялась юбилейная неделя Генеральной ассамблеи ООН, связанная с 75-летием этой организации. Все выступления глав государств и правительств – традиционная часть таких мероприятий – проходили в режиме видео-обращений. То, чего не сделала политика США по превращению своих обязанностей страны, предоставляющей место для штаб-квартиры ООН, в инструмент собственной эгоистической внешней политики, сделала пандемия коронавируса – в Нью-Йорк не приехал никто из руководителей великих, средних или малых держав планеты.

Тональность выступлений и сама атмосфера Ассамблеи вновь поставила на повестку дня вопрос о глубоком кризисе, в котором находится ООН и в принципе само международное управление. За редкими исключениями те заявления, которые прозвучали с экранов, были односторонними декларациями намерений и интересов и совершенно не касались того, как решать общие проблемы. То, что выступление российского президента явно выбивалось из этого ряда, только подчёркивает общий характер мероприятия. Он отразил безнадёжность, типичную для сегодняшних дискуссий в рамках международных институтов или по поводу их судьбы.

Эта безнадёжность контрастирует с теми завышенными ожиданиями относительно реального значения институтов, которые сформировались после завершения холодной войны. Вера последнего руководителя СССР и других немногочисленных идеалистов в то, что возможно более справедливое мировое устройство, а также успехи региональной интеграции, в первую очередь – европейской, привели к широкому распространению опасного заблуждения. Суть возникшего в конце 1980-х – начале 1990-х годов мифа заключается в том, что институты сами по себе оказывают корректирующее воздействие на внешнюю политику государств и, более того, создают для них зависимость от избранного пути. Это не так, максимум на что способны институты – сделать сравнительно предсказуемым конкретное внешнеполитическое поведение, да и то, как мы видим, эта их способность обрушивается под давлением внутриполитических факторов.

Во всём остальном институты были и остаются не более чем инструментом сильных государств, помогающим завуалировать свои эгоистические намерения и прикрыть их реализацию «общим благом». Не случайно, даже в рамках наиболее продвинутого института регионального сотрудничества – европейской интеграции – акты первичного законодательства принимаются в ходе Межправительственной конференции, к участию в которой представители наднациональных функциональных агентств, таких, как Европейская комиссия, даже не допускаются. И решение о содержании подобных актов принимается на основе интересов и соотношения сил участвующих в интеграции государств. И это пример наиболее состоявшегося международного института нашего времени.

Исключительные права стран – постоянных участниц Совета безопасности ООН имеют под собой только одну основу – право победителей в последней по времени всеобщей войне. К этому праву добавляется фактор их военной неуязвимости – арсеналы ядерного оружия ещё долго будут делать непреодолимым силовой разрыв между «пятёркой» и другими членами международного сообщества. Других оснований на то, чтобы занимать исключительное положение, у них нет.

Но именно поэтому те, кто либо в 1945 году потерпел поражение, либо не обладает сравнимыми военными возможностями и, однако, предъявляет претензии на вступление в эту группу, выглядят нелепо и будут оставаться на периферии реальной мировой политики. Ядерное могущество пяти постоянных членов Совета безопасности служит гарантией того, что ни одна другая держава не может демонстрировать революционного поведения и стать, таким образом, инициатором новой мировой войны. При этом не в меньшей степени ядерное оружие сдерживает от революционного поведения и своих обладателей – поэтому в современной мировой политике, даже на высшем уровне, есть только ревизионисты. И среди них также нет тех, кто хотел бы не реформировать применение правил, а создать принципиально новые. Этот фактор – единственный стабильный элемент всей современной палитры международной политики.

Однако нет сомнений и в том, что ведущие военные державы не нуждаются в ООН и Совете безопасности для того, чтобы контролировать поведение друг друга. Этот орган создавался для обеспечения возможности организованно пресекать любые попытки «высунуться» со стороны остальных членов международного сообщества – не более того. Поэтому в долгосрочной перспективе имеет значение не сам факт присутствия в СБ на постоянной основе, а причины того, почему это так. И эти причины вряд ли смогут измениться в течение ближайших десятилетий. Вклад в их существование такого института, как ООН, минимален или даже стремится к нулю. В случае гипотетического исчезновения этой организации, причины того, почему Великобритания, Китай, Россия, США или Франция не будут воевать друг с другом, никуда не исчезнут. Точно так же, как и их стремление не допустить появление равных себе по силам конкурентов. Поэтому у нас нет причин думать, что без Совета безопасности и права «вето» отношения между странами «пятёрки» обрушатся в преисподнюю всеобщего конфликта.

Система ООН возникла как результат компромисса между моралью и силой, о необходимости которого для того, чтобы сделать минимальной вероятность повторения революционной ситуации, писал в 1939 году британский дипломат Эдвард Карр. Но сейчас, как мы видим, гарантом невозвращения в 1914 или 1939 годы является военный фактор. И ещё более важно то, что сдержанное и относительно моральное поведение государств не является продуктом их участия в институтах. Оно возникает или не возникает только в зависимости от внешних факторов и ограничителей. Наиболее убедительный фундамент рациональности государства – это возможность получить встречные меры в случае, если его поведение окажется угрожающим.

Предшественница ООН в роли универсальной международной организации – Лига Наций – сгорела в огне Второй мировой войны, причина которой была в эгоизме победителей 1918 года и революционном стремлении побеждённых добиться реванша. На новом витке истории, после завершения эпохи либерального мирового порядка в 2020 году, мы не можем с уверенностью говорить, что решения 75-летней давности всё ещё являются эффективными. Принято считать, что человечество не может без институтов, и если ООН или другие международные структуры изжили себя, то нужно просто создать новые. Либо подождать, пока они сами возникнут по итогам глобального перераспределения сил. Но точно так же, как европейская интеграция не может считаться конечной формой выживания участвующих в ней стран, глобальные институты безопасности не должны рассматриваться нами, как законченный образ будущего.

Источник: https://ru.valdaiclub.com/a/highlights/ostanutsya-li-mezhdunarodnye-inst...

Теоретическая монография французского социолога Мориса Хальбвакса, впервые вышедшая еще в 1925 году, оказалась широко востребованной в гуманитарных науках последних десятилетий. Как показывает автор, даже в сознании отдельного человека запоминание и припоминание фактов обусловлено по ряду важнейших параметров "рамками" и "ориентирами", которые создаются обществом (речью, представлениями о пространстве и времени и т. д.). В последних главах книги Хальбвакс исследует динамику памяти уже не отдельных людей, а социальных институтов и коллективов - таких, как семья, религия, класс, - непосредственно подступая к той области исследований, которая ныне называется проблематикой "культурной памяти".

Как хорошо известно, Евразия — самый большой континент нашей планеты, занимающий больше трети ее общей площади. Все знают также, что это и самый населенный континент — в Евразии проживает больше двух третей всего человечества. Здесь сосредоточены огромные запасы природных ресурсов — от нефти и газа до пресной воды и плодородных земель. Народам Евразии есть чем гордиться: они создали древнейшие человеческие цивилизации, освоили жаркие пустыни и ледяную тундру, построили огромные города и замечательные памятники архитектуры, проложили сети железных и шоссейных дорог, вложили бесценный вклад в общечеловеческую культуру во всех ее областях.

Было бы только естественно, чтобы протяженные пространства Евразии смогли объединиться в общую систему, в которой различные географические компоненты органично дополняли бы друг друга. Было бы естественно, чтобы таможенные тарифы и визовые ограничения, разделяющие наши страны, ушли в прошлое, а на место взаимным подозрениям, застарелым обидам и бесконечным спорам пришли взаимопонимание, многосторонний баланс интересов и осознание общей исторической судьбы. От такого объединения выиграли бы в первую очередь народы Евразийского континента, которые смогли бы раздвинуть свои горизонты, избавиться от старых страхов и предрассудков, получить принципиально новые возможности для экономического, социального и духовного процветания. От объединения Евразии выиграл бы и весь остальной мир, который получил бы мощный локомотив развития, готовый потянуть за собой другие континенты и внести определяющий вклад в решение глобальных проблем человечества.

К сожалению, пока Евразийский континент остается разъединенным или, точнее, расколотым на множество больших и маленьких фрагментов. Это относится и к евразийской безопасности, и к политическому пространству континента, и к евразийской экономике, науке и культуре. Пока даже не существует такого понятия как общая «евразийская идентичность», и повторяющиеся попытки ее сконструировать пока не выглядят очень перспективными.

В нынешней разъединенности Евразии можно обвинять кого угодно — трудную историю континента, трагические ошибки национальных лидеров, враждебные происки внешних сил. Однако какими бы ни были причины нынешнего положения дел, совершенно ясно одно. Для того, чтобы кардинально изменить это положение, потребуется не только сильная политическая воля, но и немало настойчивости, терпения, гибкости и готовности к неожиданным сбоям, досадным поражениям и временным отступлениям. Причем объединение Евразии возможно лишь тогда, когда оно станет делом населяющих континент народов, а не только лидеров тех или иных евразийских государств. Не в меньшей степени успех зависит от правильного выбора последовательности практических шагов, ведущих к единому евразийскому пространству.

Концепция «Большого евразийского партнерства», впервые озвученная президентом России Владимиром Путиным в конце 2015 г., исходит из того, что первые шаги должны быть сделаны не в политической или в военной сферах, а в архитектуре экономики Евразийского континента. Именно экономика является базисом современного общества. Хотя политика в последние годы нередко берет верх над экономикой, навязывая государствам свои приоритеты и свои установки, все же в конечном счете никто не может игнорировать экономические интересы. Эти интересы, как правило, более устойчивы, более рациональны и менее подвержены влиянию субъективных факторов, чем политические установки. Если сравнить две самые памятные попытки объединить Евразию в прошлом — с помощью оружия (империя Чингисхана) и с помощью торговли (Великий Шелковый Путь), то нельзя не заключить, что торговые связи в целом оказались более надежным инструментом объединения, чем вооруженное насилие.

Следовательно, и сегодня объединение Евразии должно начаться именно с экономики. «Партнерство» предполагает последовательное движение в направлении сети зон свободной торговли, межрегиональных торгово-экономических альянсов и сопряжения интеграционных проектов на всем обширном евразийском пространстве. При этом очень важно добиться устранения практики политизации экономических связей, отказаться от односторонних экономических санкций или иных форм экономического давления как инструмента внешней политики.

Понятно, что речь идет о крайне масштабной концепции, реализация которой даже в лучшем случае неизбежно растянется на многие десятилетия. Не будет большим преувеличением сказать, что экономическая консолидация Евразии — самый амбициозный интеграционный проект нашего столетия. Тем не менее, уже сегодня можно выделить нескольких базовых принципов, лежащих в основе этой инициативы и отличающих ее от других планов объединения Евразии. Перечислим некоторые, наиболее важные, из этих принципов.

Во-первых, «Партнерство» не рассматривается как потенциальный конкурент региональным интеграционным структурам (АСЕАН, ЕАЭС, РВЭП), трансграничным экономическим проектам (ЭПШП) или организациям (ШОС, АТЭС, АСЕМ). Напротив, все эти структуры, проекты и организации рассматриваются как готовые детали и отдельные узлы для будущего единого евразийского экономического механизма. Задача «Партнерства» — собрать эти детали и узлы воедино, не в ущерб тому, что уже сегодня уже продемонстрировало свою эффективность.

Во-вторых, «Партнерство» не выступает объединением евразийского Востока против европейского Запада. Европа в конечном счете является крупным полуостровом на северо-западе евразийского материка, и она должна не противостоять Евразии, а стать ее неотъемлемой частью. Поэтому «Партнерство» остается открытым для Европейского союза, который может подключаться к работе «Партнерства» в тех формах и в тех масштабах, в которых сочтет это целесообразным.

В-третьих, при строительстве «Партнерства» необходимо исходить из того, что между его участниками будут сохраняться существенные различия в моделях социального, политического и даже экономического развития. В Евразии имеются социалистические государства и страны либеральной демократии, рыночные и плановые экономики. «Партнерство» не ставит своей задачей отказ от политического плюрализма, навязывание какого-то общего знаменателя или единого набора ценностей. Работа «Партнерства» должна основываться на общепризнанных нормах международного права и быть максимально комфортной для всех участников. Равным образом, в «Партнерстве» не должно быть лидеров и аутсайдеров, «ведущих» и «ведомых», «центрального ядра» и «периферии», как это бывает во многих других интеграционных проектах.

В-четвертых, в отличие от жестких интеграционных структур типа Европейского союза, «Партнерство» предусматривает максимально гибкие формы подключения отдельных стран или их региональных группировок к своей работе. Эти страны могут входить в отдельные измерения партнерства (торговые, финансовые, инфраструктурные, визовые и пр.) по мере готовности, с учетом своих текущих потребностей и возможностей.

В-пятых, хотя главное содержание «Партнерства» — экономическое воссоединение Евразийского континента, расширение экономического взаимодействия неизбежно будет затрагивать и другие сферы сотрудничества — науку и образование, культуру и гуманитарные контакты. Евразийская интеграция не будет успешной, если она сведется к растущим показателям торговли и инвестиций; социальное взаимодействие народов Евразии и экономическое сотрудничество евразийских государств должны дополнять и стимулировать друг друга.

В-шестых, развитие экономически интеграционных процессов на территории Евразии невозможно без параллельного процесса укрепления континентальной безопасности и разрешения проблем, оставшихся в наследство от XX в. и более ранних столетий. К числу этих проблем относятся территориальные споры, сепаратизм и явление «разделенных народов», гонка вооружений и угроза распространения оружия массового уничтожения, международный терроризм и религиозный экстремизм. Поэтому строительство «Партнерства» должно идти рука об руку с развитием механизмов военно-политического сотрудничества на континенте — таких, как Совещание по взаимодействию и мерам доверия в Азии (СВМДА).

В-седьмых, реализация концепции «Партнерства» ни коей мере не должна означать «евразийского изоляционизма», то есть закрытия стран Евразии для партнеров из других регионов мира, будь то Африка, Северная или Южная Америка. Напротив, миграционные процессы на евразийском пространстве должны стать мощным стимулом для дальнейшего развития экономических связей в акваториях Тихого, Атлантического и Индийского океанов, а также для прогресса в решении таких общечеловеческих проблем как изменения климата, борьба с пандемиями, продовольственная и энергетическая безопасность, управление миграционными процессами. В-восьмых, строительство Большого евразийского партнерства должно идти не сверху вниз, а снизу вверх, то есть от конкретных, путь даже очень скромных договоренностей между региональными интеграционными объединениями и отдельными странами. Важнейшим первым этапом в строительстве «Партнерства» должно стать завершение работы по сопряжению ЕАЭС и ЭПШП. Другими перспективными направлениями работы являются создание независимых евразийских платежных систем и рейтинговых агентств, снижение зависимости от американского доллара, формирование евразийского экономического информационного центра типа ОЭСР и др.

Хотя с того момента, когда идея Большого евразийского партнерства прозвучала в первый раз, прошло уже около пяти лет, мы находимся лишь в самом начале очень протяженного исторического проекта. На данный момент можно говорить лишь об очень предварительных карандашных набросках будущего сложного чертежа новой евразийской конструкции. В этих набросках содержится больше вопросов о будущем нашего континента, чем готовых ответов. Поэтому крайне актуальным представляется широкое международное экспертное взаимодействие по отработке отдельных компонентов будущей дорожной карты этого грандиозного континентального проекта. В таком сотрудничестве далеко не последнюю роль могло бы сыграть двустороннее сотрудничество международников, экономистов, социологов и специалистов в области безопасности России и Китая.

Источник: https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/vosem-printsi...