КОНДРАТИЙ



Типа, сон мне приснился! Чертовщина конкретная! А все из-за того, что работа у меня вредная, по крайней мере, в ментовке так считают. Да я в силовом бизнесе рабо-таю. Киллером широкого профиля.
Короче, снится мне, значит, сон. Сижу это я один дома, а ко мне приходит, типа, негр. Черный весь, как кофе… как Кофе Аннан. С такой фраерской бородкой. Прикинут, правда, стильно: пальцы в рыжье, на шее цепь толщиной с детскую ногу. Помню, у по-койного Толяна такая была. А в руках, прикинь, - вилы.
- Да ты кто такой? – говорю, никак не признаю его, - Что за гад?
А он мне:
- Иди-ка сюда, я тебя сейчас обнимать буду.
- Слышь, брателло, отвали, а! Я не особо люблю с нигерами вроде тебя об-ниматься.
- Нет, - говорит, - иди сюда и все тут. Меня хлебом не корми, дай кого-нибудь обнять.
- Да не буду я с тобой обниматься? Ты, мало того, черный, так еще, кажись, и голубой. А ну вали отсюда, пока цел! ВИЧ-инфекция ходячая! Я даже не знаю, как тебя зовут. А ты – обниматься!
А он посмотрел на меня, как Ленин на голодных детей, и говорит:
- А меня не зовут, я сам прихожу. Потому что я – Кондратий.
- Какой еще, на фиг, Кондратий?
Он шляпу снимает, а там из-под кудрей рожки торчат.
- А! Поэл! Ты намекаешь, что я тебе, типа, рога наставил? Напомни, как ее звали.
- Дурак - ты. В аду я работаю. Чертом-экспедитором. Вот пришел за тобой, время тебе пришло.
Ну, думаю, за фраера меня держит.
- Да ты, по ходу, гонишь!
- Не веришь? – и бумаги в нос мне сует, - Вот приказ на тебя с резолюцией, все как положено, на фирменном бланке, с печатью. Иди, вот в накладной распишись.
А ему, гаду, говорю:
- За базар ответь! Чертей-то на белом свете не бывает.
- На белом – не бывает. А там у нас в аду, где гноятся грешники вроде тебя, есть.
Нет, ну, я не устаю над его приколами прикалываться.
- Какой я тебе, на фиг, грешник! Мне батюшка недавно все грехи отпустил.
- Что за батюшка такой?
- В законе батюшка. Он у них, в церкви, авторитет. Имя у него еще такое светлое, что-то вот с лампочкой связано.
- Евлампий что ли?
- Вот-вот, отец Евлампий!
- Да он сам уже третью неделю как у нас жарится. Мы из него барбекю дела-ем.
Я на измене. Как же так? Во, я лоханулся, а! На штуку баксов попал! Я попу за-башлял, а он взял и свалил!
- И все равно не верю! Вилы где-то надыбал. Да ты больше не на черта, а, чисто, на колхозника смахиваешь. Вилы-то тебе на фига?
- А ты, чем - говорит, - мясо невинно убиенных животных прокалывал?
- Ясно чем, вилкой! Не ложкой же, как лох!
- А на себе хочешь испытать, что это такое?
Да как кольнет меня вилами своими в бочину!
- А раков вареных ел?
Мне уж и впрямь его страшно стало.
- А как же их еще есть? Сырыми что ли?
- А теперь мы тебя заживо сварим, и съедим.
- Ты чего себе, типа, позволяешь? Да я пацанам сейчас прозвоню.
Шарю кругом руками, а мобилы нигде нет. Ну, во сне всегда так бывает, знаешь. Тут чертяга этот достает из кармана веревку и на шею мне – оба-на! Да больно-то как! А-а-а!
- Пошли! - говорит.
- Слышь, корефан, а может, ты попозжей подкатишь? Ты мобильный мой за-пиши, созвонимся. Да я только с работы, даже не передохнул.
А он, собака, ну прямо ни в какую.
- А меня это не колышет, - говорит, - Мне план на сегодня надо закрыть.
- Да, у меня на завтра стрела с серьезными людьми забита. Не приеду – убьют!
- Не переживай, мы тебе сами, сколько хочешь, стрел забьем… в одно место.
- Ну, давай хоть по маленькой на посошок!
- Да шел бы ты со своей маленькой к моей матери, а еще лучше к бабушке.
- Не пьешь что ли? Тогда - чайку, я колбаски порежу.
- Колбаски? Ишь, чего удумал! Отравить меня захотел?
- Ну, дай хоть с этим миром по-человечьи попрощаться! У нас у русских тра-диция такая. Перед дорогой посидеть надо. Или ты не русский?
Тут он достает из фрака вот такой вот рашпиль.
- Лады, - говорит, - я пока вилы свои заточу, а ты посиди, с мыслями собе-рись, да вспомни, чего в этой жизни полезного сделал.
Нет, ну, мне, прям, так обидно стало.
- То есть, как это - чего полезного? Да я скольких сволочей на тот свет отпра-вил! Жизнью рисковал, свободой! Я тут, типа, как волк – санитар леса.
- Вот-вот, убийством, стало быть, промышлял.
- Да я так, чисто, на хлеб насущный. А где теперь работу нормальную най-дешь? Заводы вон все стоят.
- Сволочей, говоришь, убивал? А Кольку Обутодетова чего с крыши столк-нул? Вы же с ним в детстве дружили, он тебе еще машинку подарил.
- Да он же, этот Колёк, - наипервейший козел! Напился, залез на крышу и да-вай орать: «Динамо – чемпион!» Ну, не гад, а?
- И Вахтанга не жалко? Его-то за чем утопил в стиральной машине? Он тебя все-таки в люди вывел.
- Да ВЫВЕЛ он меня!!!
- А четыре вдовы у него остались.
- Так мы же на свои деньги и похоронили его. А памятник какой! В натураль-ный рост! Да он, жмодяра, ни за что себе такую роскошь при жизни не по-зволил бы. Во весь рост, стоймя, с любимой морской свинкой, с ангельскими крылышками и с автоматом Калашникова. 40 штук баксов на поминки отва-лили. Слышь, нет? 40 штук! Два дня пришлось работать! Лучший ресторан, помню, сняли на неделю с отдельными кабинетами, с борделем и бассей-ном. Все как у людей. Одной водки только - два КАМАЗа!
- Нехристи вы поганые! Поминать-то не водкой надо, а святой водой, чтобы Бог позаботился о душе усопшего. Священника надо было позвать, чтобы отпел.
- Да был священник, я отвечаю, был. Мы с ним еще вместе, приколись, танго плясали. И покойного отпевали, точно, говорю, отпевали. Мироныч еще нам на баяне играл. И вода была - целый бассейн. Мы ныряли еще. Садишься верхом на попа и ныряешь вместе с ним. Отрыв!
А его это не прикалывает, прикинь.
- Гнида ты, - говорит, - Хоть что-нибудь святое в тебе есть?
- А вот! Помню, бомжу одному как-то пожертвовал рублей пятьдесят. Немно-го, конечно, зато какое святое дело!
- Сейчас проверим, - достает он из-за пазухи ноутбук и вот по клавишам на-яривает, - Действительно, пятого марта 1999 года подарил лицу без опре-деленного места жительства пять рублей, в дальнейшем потраченные на покупку растворителя.
На базаре меня поймал.
- Ну, вот! – говорю, - Человек растворитель купил, стало быть, чего-то им растворил.
- Растворил себе... желудок и печень. Горе одно от тебя. Хоть что-то радост-ное кому сделал?
- Да я что, по-твоему, нелюдь? Да я всегда дружанам готов последнюю рюмку отдать.
- Так ты еще и пьешь!
- Редко, работа не позволяет. В основном, когда с братвой партию героина провернем. Нет, ну, чисто, по делу.
- Так ты еще и наркотиками торговал?
Ну, что, думаю, за гад! Вот докопался! Я ему:
- Слышь, Кондрат, а ты часом не мент? Ты глянь, как правительство над на-родом изгаляется. Сами посадили страну на иглу. А когда у народа ломка, отдуваться приходится нам, бандитам. А ты прикинь, сколько мешок героина весит. Я себе всю поясницу надорвал, пока эти мешки ворочал!

А его, подлеца, не проймешь. Вот рашпилем наяривает. Зевает, гадина, и гово-рит:
- Гореть тебе, собаке, в геенне огненной.
- Ты только на понт меня не бери, фраер рогатый! Я – христьянин, твою мать. Я Библию знаю, я мультик про нее смотрел. Я даже церковь вон какую на пузе выколол. Да я знаю, как тебя, гадину, победить! – и освящаю его крест-ным знамением, - Изыди, Сатана! Изыди!
А ему, прикинь, все по барабану.
- Да ладно тебе, кина всякого насмотрелся.
А мне страшно опять.
- Я - атеист, я не виноват! Ты не имеешь права! По нашим понятиям о таких крутых делах заранее предупреждать надо!
А он ухмыляется.
- Что, - говорит, - тебе надо было уведомление по почте прислать?
- Я совсем не подготовился!
- А чего тебе готовиться? Или вещей много набираешь, чемоданы не закры-ваются? В чем пришел на белый свет, в том и заберут.
Гляжу, а я уже в чем мать родила. Такой неудобняк!
- Ты, типа, летишь? Совсем голым что ли? Стремно-то как!
- Нет, носки на тебя, - говорит, - наденем, чтобы полы нам не попачкал.
- Слышь, командир, погоди! Меня такая фигня чего-то не прикалывает. Для тебя, я понимаю, это, типа, работа, а для меня такие дела - крайняк.
А он вилы свои все точит.
- Пошли, пошли! – говорит, - Тебя там ждут тобою убиенные. Они всё проси-ли меня устроить им ток-шоу с твоим участием.
Тут ему на мобильник звонок.
- Але! Да, я. Нет, в Москве. Клиент у меня тут, - говорит с кем-то, а сам сме-ется, - Да упрямый какой-то клиент. Боится. Не хочу, говорит. Я думаю, к половине первого вернемся. Заказов сегодня много. Да у них в России лет десять такой беспредел. Как началась эта их «ДЕМОНкратия». Раньше по-проще было. Я в отдел кадров сколько раз обращался, а все равно помощ-ников не дают. Постоянно зашиваюсь. Ладно, пока! Ты там кипяточку по-ставь к нашему приходу. Ну, будь здоров!
Я тут не понял:
- Ка-ка-какого та-та-такого кипяточку? К чаю что ли?
- Мне-то к чаю.
- А-а-а мне? Слушай, а, может, н-н-н-не надо? А? Короче, я тебе штуку баксов даю, и расстаемся по-тихому. Ты меня не видел, и я тебя не знаю. У меня при себе больше нет. Ну, хоть умри, нет.
- Да ты и так уже умер.
- Слышь, братан. А десять? Я у человека на месяц займу. Добро? Чего мол-чишь, или тебе бабки не нужны?
А он не врубается.
- Нет, - говорит, - Старухами у нас другой департамент занимается. «Смерть по старости» называется.
- Я говорю, денег тебе дать? Не русский что ли?
- У нас там коррупции нет совсем, это тебе не ментовка.
- А как же вы живете? На одну зарплату что ли?
- Во-первых, на нашей планете совсем другая валюта, один Бессо называет-ся, во-вторых, я на полном гособеспечении, а в-третьих, надо мне из-за те-бя, дурака, такую блатную работу терять, да еще с перспективой роста. И вообще, наша цель - коммунизм.
- Слышь, Кондрат! Я себя хорошо буду вести! Гадом буду! Век воли не ви-дать!
- Вот уж точно, воли теперь тебе долго не видать!
- Я отвечаю! Да чтоб мне! Прости меня! Кондрат, прости!
А ему все по фигу.
- Заладил, - говорит, - прости-прости! Тридцать лет прожил на Земле, а в чем смысл жизни, так и не узнал.
- Узнал! Узнал! Первое – посадить дерево, второе – построить дом и третье – типа, родить сына что ли. Деревьев я кучу насажал, еще когда пионером был, квартиру кооперативную отстроил, и где-нибудь дети у меня точно имеются. Не может быть такого, чтобы их совсем не было. Ну, хочешь, я им всем алименты платить начну? Правда! Я исправлюсь, я буду хорошим.
- Хорошим?
- Хорошим!
- Хорошая же ты сволочь!
Короче, снится дальше, заточил он свои вилы, положил рашпиль в карман. Зев-нул черт рогатый, потянулся, как будто ему все по барабану и как лягнет меня копытом 45-ого размера! Схватил за веревку и поволок, поволок меня во тьму тьмущую, в геенну огненную. А мне, как будто, так гадко на душе, прощаюсь я на веки вечные с волей-волюшкой:
И по снегу мокрому,
По родимой улице,
Повели соколика
В Губернский ВЧК.
- Менты поганые! Волки позорные!
Тащит он меня по какому-то коридору, по обеим сторонам двери кабинетов как в поликлинике.
- Здесь у нас, - говорит, - разные ады для вас, для грешников предусмотрены. Выбирай на вкус. Куда хочешь сначала?
Отворяет их по очереди и показывает.
За одной дверью – только мужики одни, во рту у них по 40 папирос «Беломор-канал», и во всех других отверстиях еще по десятку, и они их без остановки курят, не могут уже, глаза на выкате, морды все зеленые. А откуда-то сверху доносится раскати-стый голос: «А ведь Минздрав вас предупреждал!». Это, стало быть, - ад для куриль-щиков.
За другой дверью – лаборатория. Там стоят стеклянные колбы до потолка вы-сотой, а в них плавают заспиртованные мужики и бабы. Я пригляделся, а они, прикинь, живые, заразы! Беззвучно ртами хлоп-хлоп как рыбы и только пузырьки пускают. Я ду-маю, кому ж такие муки предназначены?
- Кондрат, это кто же такие? Бывшие биологи, что ли?
- Нет, - говорит, - там же на бирках написано: «Alkonautus vulgarius».
В другой комнате и вовсе ужасняк. Черти в клизмы заливают ведрами помои, и каким-то толстым мужикам делают промывание.
- А это кого же так истязают? Неужели врачей?
- Нет, это – повара из общепита.
- Ты смотри! А где же тогда врачи, Кондрат?
Дальше – ад для политиков. Там их совсем ничем не кормят, а только дают обещания: «Завтра, когда вы за нас проголосуете, мы всех вас накормим». Идут они гуськом голосовать, а чертяги им - мешалками по голым задам. А один политик, типа, рехнулся. Орет как резанный: «Уважаемые черти! Моя политическая программа чер-товски привлекательна. Каждому черту – по грешнику. Каждой чертовке – по бесу. Каж-дому грешнику – как минимум, по одному выходному дню в неделю. Голосуйте за меня, и наша фракция сделает вашу жизнь
райской!» А один накаченный бес ухватил его баг-ром за язык и вот над головой вертит. А этот нет, чтобы заткнуться, все орет и орет: «Моя программа... происки коммунистов... долой семитов из АДминистрации Преиспод-ней!»
В следующей комнате - и вовсе труба! Темнотища – глаз коли, холодища, во-нища. И кто-то жалобно плачет: «Замерзаем, жрать хотим!»
- А полярников чего так мучаете?
- Какие еще полярники! Это мэры с губернаторами. Мы им разом отключили электричество, газ, воду и отопление.
В комнате напротив гидравлический пресс как на заводе, а черти из каких-то рыжих мужиков томатный сок делают и в банки закатывают.
- А это кто? Бывшие консерваторы что ли?
- Нет, скорее - реформаторы. Это те, кто в приватизации преуспел.
А вот в одной комнате, помню, прикольно! Там чисто гаишники. Катаются они на велосипедах по кругу, а за ними скачут разъяренные чудовища. За кем – бык, за кем – слон, за кем - собака Баскервилей. А черти гаишников то и дело палочками тормозят. «Техосмотр есть?».
Этажом выше – гинекологи. Им каждые пять минут аборты делают.
А еще есть комнаты для бездарных композиторов и певцов, они сидят закован-ные в наушники и слушают собственные песни. А рядом те, кто занимался телерекла-мой, у них башка к телевизору прикручена, и они целыми днями его смотрят. Не тормо-зи! Сникерсни!
А в одном месте ученых всех вместе собрали и ставят на них всякие забавные опыты, как они когда-то экспериментировали над животными.
А в одном кабинете, те, кто в Бога никогда не верил и вместо священных писа-ний читал всякую непотребщину. Они там в прятки играют с Фреди Крюгером. Он если поймает кого, давай щекотать. Эти кричат: «Господи, помилуй нас!» А Фреди вот над ними изгаляется: «Какой еще Господи? Его не существует! Все это выдумки перво-бытного человека».
Дальше идем, а там мясоедов на вертелах поджаривают. Кондратий говорит:
- Шашлычка не желаешь?
А меня наизнанку выворачивает.
- Это не справедливо! Это не по понятиям! Это не ад, а, в натуре, какой-то беспредел! Я ничего не знал, меня учителя школьные подставили! Меня ввели в заблуждение!
- Кто же, - говорит, - тебя в заблуждение ввел?
- Как кто? Мой народ! Чего меня одного повязали? Я вместе с народом гре-шил!
- Вместе с народом, говоришь? Стало быть, «групповуха»! Так что, выбирай, куда сначала пойдешь: на сковородку, в котел, в курилку или к Фреди? А хо-чешь, сразу к новым русским, погибшим при исполнении своего криминаль-ного долга.
- Ага! Что бы меня там убили? Да ну их в баню!
- Можно, - говорит, - и в баню. В финскую или в русскую?
Я тут оживился:
- А что, у вас тута и баня имеется?
- Еще какая! В финской – сухой пар… 3000 градусов, зато в русской – всего 70, и с веничком.
- Так и быть, давай с веничком.
- С веничком из свежих кактусов.
Ну, ни гадина, а?
- Тьфу ты, блин! Все прикалываешься! Кондрат, слышь, братан! Отпусти на волю. Я все понял, отпусти. Ну, хочешь… хочешь, я тебе душу свою про-дам?
А ему до лампочки.
- Это раньше, - говорит, - надо было делать, при жизни.
- А сейчас чего?
- Да товар предлагаешь больно залежалый, неликвидный.
- А, может, мне для Бога чего тогда полезного сделать?
- Все в крайности кидаешься. Чего для Бога делать-то будешь? Убивать только и умеешь.
- А что, нельзя, да? Ну, научусь чему-нибудь. В ПТУ опять поступлю.
- Хотя, - задумался Кондрат, почесал в башке и говорит, - О’ кей! Нашим агентом будешь? А то я как раз без напарника зашиваюсь. Будешь на моем участке помогать разных козлов мочить?
- Да я! Да мы с Вами, уважаемый Кондратий Кондратьевич! Да мы их, негодя-ев!
- Ступай, - говорит, - в канцелярию, там тебе девчата распечатают на прин-тере свиток с фамилиями тех, кого в этом полугодии надо будет порешить
- Да я без выходных, да я в две смены ради Вас готов. Да что там свиток! Что там план! Да мы его перевыполним!
Блин, уважаю таких чуваков! Кондрат как братан, похлопал меня по плечу.
- У нас, - говорит, - через полчаса отправляется машина с амнистированны-ми, тебя прямо до хаты подкинут. Слушай, я сегодня без обеда остался, в столовую побегу, там меня девушка ждет. Пока! Если что – звони!
Раз, и Кондрат исчез, типа, растворился.
Вот какой вот чумовой сон приснился. Я просыпаюсь весь в холодном поту. Че-го только, думаю, с похмелуги в башку не взбредет. Так, ненароком, праведником ста-нешь, не заметишь. Смотрю, а в углу за шифоньером вилы стоят совсем новенькие. На столе – комплект инструмента для техобслуживания вил. А на стуле аккуратно прикид бесовский сложен. В кармашке корочки внештатного сотрудника Преисподней, рабочие наряды на следующий квартал и чистые бланки накладных с печатями.
В ванной бреюсь, смотрю, волосатость слегонца повысилась, кожа на руках черствеет. А главное - на башке два бугорка появились.
Мать родная! Стало быть, и не сон это был? А в наряде фамилий сколько зна-комых! Кому будет интересно со списком ознакомиться, вы мне звоните. Недорого оз-накомлю.