Новости

Друзья поэта рассказали, что Анри Волохонский умер во сне. Как уточняет BBC, Волохонский скончался в городе Хорб-ам-Неккар на юго-западе Германии. Известно, что последние годы поэт жил в поселке Рексинген, расположенном возле этого города.

Анри Волохонский родился в 1936 году в Ленинграде. В конце 1973 года он переехал в Израиль, где работал биохимиком. В 1985 году Волохонский переехал в Германию, где работал на «Радио Свобода» в Мюнхене.

Волохонский начал писать стихотворения, песни и пьесы в конце 1950-х годов. Его произведения публиковали в самиздате, в официальной печати в СССР вышла только басня «Кентавр», которую в 1972 году напечатал журнал «Аврора».

Волохонский сотрудничал с Алексеем Хвостенко и лидером «Аукцыона» Леонидом Федоровым. Наибольшую известность получило стихотворение поэта «Рай», которое начинается словами «Над небом голубым» — сперва его исполнял Хвостенко, а затем — Борис Гребенщиков в фильме «Асса»

Борис Гребенщиков заявил после смерти Волохонского, что тот должен остаться в истории русской музыки. «Человек, который написал такую гениальную песню, должен остаться в истории русской музыки навсегда. Лучше этой песни я в жизни не слышал и не пел ничего», — сказал музыкант.

Новости

Россиянина задержали по запросу США о его экстрадиции из-за киберпреступлений. «Что-то говорили про то, что вирус, который якобы создал мой муж, связан с победой Трампа на выборах», — рассказала супруга программиста.

Мария Левашова рассказала, что ее мужа задержали ночью в апартаментах, где семья остановилась вместе с 4-летним сыном и подругой на время отдыха в Барселоне. После задержания суд Барселоны провел заседание с мадридским судом по Skype, после чего Левашова арестовали и поместили в барселонскую тюрьму.

В посольстве России в Мадриде подтвердили информацию о задержании россиянина. «Мы подтверждаем, что в Барселоне испанскими правоохранительными органами был задержан гражданин России Петр Юрьевич Левашов», — сообщил заведующий консульским отделом посольства Андрей Константинов. По предварительной информации, Левашова задержали по подозрению в хакерстве.

В январе 2017 года в аэропорту Барселоны задержали 31-летнего программиста Станислава Лисова из Таганрога, которого подозревают в кибермошенничестве. В случае экстрадиции в США ему грозит до 35 лет тюремного заключения.

Власти США в 2016 году официально обвинили Россию в попытке вмешаться в ход президентских выборов с помощью атак хакеров, после чего ввели санкции в отношении сотрудников ГРУ и ряда российских IT-компаний. Россия свою причастность к кибератакам опровергла.

Новости

Первоначально сообщалось, что поезда столкнулись после того, как машинист электрички экстренно затормозил, чтобы избежать столкновения с человеком, переходившим пути. Однако в Следственном комитете сообщили, что не нашли доказательств, подтверждающих эту версию. Вероятной причиной крушения называют отказ тормозной системы электрички.

Следственный комитет возбудил дело по 263-й статье УК РФ (нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного, морского и внутреннего водного транспорта и метрополитена).

Пригородная электричка и пассажирский поезд столкнулись на перегоне Фили-Кунцево-2 вечером в субботу, 8 апреля. После столкновения с рельсов сошли три вагона электрички и секция локомотива поезда.

В СКР сообщили, что во время крушения пострадали 50 человек. В РЖД заявили, что медицинская помощь потребовалась 28 людям, в больницы увезли 13 из них. МЧС России в свою очередь опубликовало список из 15 пассажиров, в том числе 3 детей, которых госпитализировали в больницы Москвы. В столкновении поездов пострадали 6 граждан Белоруссии, сообщил МИД этой страны.

Новости

Полиция эвакуировала ближайшие бары и рестораны, после чего бомбу обезвредили под контролем саперов. Задержан один подозреваемый, однако его личность пока не раскрывается.

Бомбу в Осло нашли спустя два дня после происшествия в соседней Швеции, где преступник врезался на угнанном грузовике в толпу пешеходов в Стокгольме. Во время инцидента погибли 4 человека, еще 15 человек получили ранения.

Происшествие в Осло случилось спустя неделю после того, как террорист взорвал бомбу в метро Петербурга. От взрыва в вагоне метро погибли 14 человек, в том числе смертник, заложивший бомбу, более 50 человек пострадали.

Пожалуй самый проблемный парень в интернате для беженцев в котором я работаю это Джавид. Хотя сперва он не производит впечатления опасного человека. Среднего роста, но широкий в плечах и очень крепкий, он чаще всего молчит или застенчиво улыбается. Джавид почти не понимает по-шведски. Даже сейчас, после полутора лет исправного посещения школы, он умеет сказать всего несколько самых простых фраз.

Да и на дари он говорит не очень хорошо. А его родной язык, пашту, у нас знают только двое ребят. С остальными Джавид разговаривает немного. Но дело не в языковом барьере. Ребята его побаиваются.

Джавид иногда дерется. За год моей работы, он успел подраться почти со всеми пацанами. 

Первый раз на моей памяти это случилось во время летнего путешествия на Готланд. Мы ехали в машине. Джавид попросил Шахрама, который сидел на первом сидении передать ему бутылку воды. Тот что-то ответил, видимо пошутил. Джавид снова попросил, но остался без ответа. Неожиданно он вскочил со своего места и стал душить Шахрама с такой силой и остервенением, которые в нем трудно было заподозрить.

Этот переход к насилию был таким мгновенным и неожиданным, что его нельзя было предсказать. И если бы мы немедленно не вмешались и не оттащили бы Джавида (что было не просто сделать), Шахрам запросто мог бы отдать богу душу. 

Через минуту мы стоим на обочине, Шахрам хрипит и хватает ртом воздух, как пойманная рыба. А Джавид виновато смотрит в землю и покорно слушает как его ругают. Видно, что он и правда чувствует себя виноватым.

Такие эпизоды случались и прежде. И с завидной регулярностью продолжаются и теперь. Всегда по одной и той же схеме. Обидное слово, неудачная шутка, какая-нибудь мелочь могут вывести Джавида из себя и превратить из застенчивого увальня в обезумевшего громилу. Он просто впадает в амок, в бессознательную ярость, и теряет над собой всякий контроль. Парень потом искренне стыдится своих действий и раскаивается в них, с готовностью просит прощения у пострадавших от его кулаков ребят. Но припадки слепой ярости неизменно повторяются, порождая все новые обиды и страхи. В итоге у Джавида совершенно нет друзей. Многие ребята не скрывают своей неприязни к нему.

Несколько дней назад у Джавида была встреча с адвокатом, который защищает его интересы перед миграционной службой. В принципе, это далеко не самое решающее мероприятие. Адвокат только записывает историю соискателя убежища и потом формулирует ее, выделяя главное и указывая, какие именно эпизоды позволяют его подзащитному рассчитывать на получение статуса беженца. Никаких решений адвокат, конечно, не принимает.

Мы с Джавидом ехали в офис адвоката в автобусе и я заметил что он как-то неестественно бледен.

- Ты что - говорю - плохо себя чувствуешь?

- Нет, хорошо - а у самого катится пот со лба.

После минутной паузы он вдруг заговорил вновь.

- Алексей я очень, очень боюсь. Я не спал ночью.

Этот большой и сильный парень не спал ночь, его колотит дрожь и по лицу течет пот. И ему не с кем толком поделиться своими страхами.

- Я всю ночь молился Аллаху, чтобы меня не послали в Афганистан - вываливает он на меня весь свой запас шведских слов вперемежку с обильной, но неловкой жестикуляцией.

Я постарался как-то успокоить его. Не волнуйся, говорю, это же просто адвокат, это даже не интервью в Миграхунсверкете. Здесь все на твоей стороне. Все образуется.

Он смотрит на меня с надеждой, кивает и ловит каждое слово.

- Я тоже думаю: иншалла! Если Швеция - значит Швеция, если Афганистан - то... - он фаталистически машет рукой - Аллах решает.  

Мы приходим в офис адвоката, здесь я его оставляю. Мне не полагается присутствовать при их разговоре. Я уже собираюсь уходить, но Джавид ловит меня за руку - "подожди". Мы стоим минуту в дверях, он ничего не говорит, просто держит меня за руку, молчит и смотрит в сторону. Я очень мало могу ему помочь, только постоять вот так.

На следующий день вечером Джавид приходит в кабинет и показывает письмо, которое ему прислал адвокат. Там формальным бюрократическим языком на трех страницах пересказана его собственная история. Он просит ему ее прочесть, но это мало помогает: он не понимает смысла. Нам нужен переводчик.

История проста. Там сказано что он не знает даты своего рождения, но ему около 17 лет и он родом из такой-то деревни в такой-то провинции на юге Афганистана. Что он никогда не покидал родное село из ста домов до тех пор, пока не отправился в Европу. Тогда ему было около 13. Власть в его округе захватили талибы. Они принудительно мобилизовали Джавида и его брата в свои вооруженные отряды. Ему какое-то время пришлось работать на них и учиться обращаться с оружием. Но семья решила, что братьям лучше бежать. Они пешком ушли в Кандагар, а спустя какое-то время оттуда за несколько месяцев через Иран, Турцию и всю Европу добрались до Швеции. Адвокат пишет, что на родине Джавида может ждать смерть за уклонение от джихада, а в худшем случае даже обвинения в шпионаже, в котором подозревают тех, кто бывал на Западе. Ссылаясь на какие-то параграфы каких-то постановлений, адвокат просит миграционную службу предоставить его подзащитному убежище в Швеции.

Весь этот молчаливый ужас, бессонные ночи, бледное лицо и холодный пот - все легко укладывается в эти несколько абзацев.

Когда мой коллега переводит Джавиду текст, строчку за строчкой, тот сидит весь напряженный, аж лицо наливается густым румянцем. От напряжения он даже начинает тяжело дышать. Он что-то взволновано говорит на пашту. Коллега отвечает. Джавид благодарит его и меня. Несколько раз он повторяет:

- Спасибо! Спасибо.

Он заметил ошибку в тексте. От волнения во время разговора он сказал адвокату, что у него есть дядя, который живет в соседнем селе. На самом же деле дядя умер, его нет в живых. Джавиду кажется это очень важным, хотя в тексте об этом вообще не упоминается. Там только говориться, что умер отец Джавида, осталась мать и сестра, связи с братом нет. Дядя тут уже не важен, но Джавиду почему-то кажется что это обязательно надо дописать.

Мы почти ничего не можем для него сделать. Только это: дописать одну никому не нужную строчку, подержать за руку, сказать несколько общих слов.

Потом он опять останется наедине со своими страхами, молитвами, одиночеством и вспышками слепой ярости.  

Литература

Фотография: Sovfoto/Getty Images

не кажіть мені про якийсь там Луганськ
він давно лише ганськ
лу зрівняли з асфальтом червоним
мої друзі в заручниках —
              Любов Якимчук

Ни одной совместной фотографии людей, произведших меня на свет, не существует.

Вообще, не могу не заметить, что ценность сюжета незаконнорожденности в конце двадцатого века не совсем ясна, может быть, потому что отношение закона к рождению тоже ясно не вполне, закон стал сам по себе, ну а рождение... Если в иные века из такого материала можно было любые сюжеты вить, цедить самые прихотливые истории, где законные имели власть над ходом романа и вообще все, что угодно, а незаконные мрачно поглядывали из-под темных тяжелых век, из-под плюшевых занавесей, как бы и им завладеть этим самым сюжетом…

Но к исходу века советского все эти плюшевые занавеси поистрепались совершенно, и невозможно теперь себе представить, что словесность смогла вволю попитаться кровушкой незаконнорожденных или, наоборот, что незаконнорожденные смогли испить и напитать собой всякие веские черноземы букв (кто же здесь вампир?)

И сын турчанки, обожатель престолов нежный Жуковский, и безутешный специалист по огурцам Фет-Шеншин, но самое само-жалостливое жало ощущал в этом сюжете Всесоюзный Дед Корней, вполне возможно, именно в оплакивании собственного, казавшегося ему столь постыдным детства находящий источник своего странно отчужденного, многоликого вдохновения: чего уж там, умела собственных оливеров твистов земля российская рождать.

Но все это тогда, когда-то, и совсем иное — в неопрятных, блеклых и при этом аляповатых ленинградских семидесятых... Разве выведешь что толковое, разве разойдешься с такими слишком очевидными ролями: поэт и красавица.

То есть два павлина, два нарцисса — прислонились стеблями, перепутались перьями, на краткий миг обратили друг на друга изумленно-раздраженное внимание: как, я здесь не один? Здесь не одна? Здесь (на свете) есть кто-то помимо меня? И пошли бы дальше слегка разбавлять своей яркостью идеально серый цвет времени, но встреча их не осталась бесследной, незамеченной хищными мойрами: из этого обмена взглядами явился пузырь земли — я.

Как уж именно они там перепутались, выяснить невозможно по ряду причин.

Например потому, что оба оказались патологическими, убежденными, я бы даже сказала, принципиальными и, уж конечно, высокоодаренными лжецами.

А может, это не считается ложью, а тоже видом словесной работы, но каждый раз мне преподавалась и преподается совершенно новенькая, тепленькая (ну да, именно как младенец) версия событий.

И чем пышнее, прихотливее становились эти истории, тем беднее, безвиднее, случайнее представлялось мне зернышко, из которого мне предстояло вырасти. Дорасти до целого человека, до истории человека.

Тогда я уже перестала и пытаться узнать. Так или иначе.

Мое воображение, в конце концов, вполне могло дорисовать остальное:

мастерские ленинградских художников, плетение питерских словес, сплетение словес с художествами. И конечно, запахи: запах затхлости, умерший табачный дым, перегар, резкая вонь растворителя, пыль белесого влажного утра.

Да, мне кажется, что они сошлись на живописной почве. Ее отношения с художниками были сложные.

Она была не только вожделенной, удобной, гибкой, льющейся моделью, но и упорным, навязчивым, маниакальным вдохновителем: она принуждала людей творить, не разрешала не делать этого. Ее подруга-художница под этим напором как-то принялась растирать краски на холсте пальцами, угрюмо и безнадежно.

Он также был живописен. Внешность относилась, скорее, к экспериментам кубизма: все несколько накось, не в том измерении, но и его юные стихи были совершенно аляповаты, налиты солнцем, которого он, кстати, не знал, но которое было в нем. Ее хищное внимание (прилагающееся к маленькому, переливающемуся тельцу куницы или соболя) ко всему яркому не могло его миновать.

Ведь она была зеркальце в вечном поиске, что бы такое отразить поневероятнее, поспособнее в создании иных, странных мирков.

Какая же польза мне вышла от усилий этого старательного, взыскующего зеркальца?

Кроме кратко любопытствующих, но быстро остывающих взглядов литературной тусовки (сходство оказалось карикатурным, а вся ее русалочья акварельная красa заглавному Творцу не пригодилась) и нескольких абсурдных собеседований никакой пользы мне от родства не вышло — ни капли тепла не перелилось в мой жадный, ждущий роток.

Как бы ни искала я ее, эту каплю, генетически (вот оно милое бессмысленное слово) запрятанную во мне, притекшую от неведомых жителей Харькова да Луганска…

Именно про Луганск и будет это мое рассуждение.

То есть не про город Луганск (что я о нем знаю!), а про заветный вензель, ярмо фотоателье Матусовского.

Там мой, МОЙ прадедушка… Какой прадедушка? Откуда у тебя может быть прадедушка, спросите вы и будете правы.

Чтобы возник, заскрипел, заухал в шкафу призрак прадедушки, должны быть долгие бесформенные расплывающиеся во времени беседы, тщетные усилия самолюбования, чай с коньяком и вареньем из грецких орехов.

Ничего этого у меня, понятное дело, нет, так как я бе(с) семьи.

Семья: целостность, необрываемость, непрерываемость уходящих в прошлое линий, корешочков. А что есть у бастарда? У бастарда нет прадедушки, но есть жадная мечта о прадедушке. Есть морок, обрывки предложений, блики снов. Обрывочки — это и есть моя память, память бастарда, состоящая из умолчания и сходства. Это когда тебе говорят, показывают, помещают в ситуации знания, а ты всем собой желаешь не знать и не помнить.

Мама приводит меня на чтение.

И говорит: подойди к нему, вот к тому на сцене, справа, передай записку.

Я иду к сцене и, конечно, читаю записку, объявляющую «она здесь».

Я подхожу к нему, а дальше я ничего не помню, кроме своих рук.

На которых молниеносно расплываются и чешутся, уже прямо громко зудят огромные красные пятна.

Мне говорили о нем много раз за время моего детства, иногда неизвестные мне люди прямо подходили на улице и говорили, и каждый раз мне удавалось забыть, но избыть, как видит смущенный читатель, не удалось.

Тем удивительнее было обнаружить сторонний побег судьбы, когда в моей жизни появилась N. Не очень-то я и удивилась. Всю жизнь я твердо и трезво верила в ангелов. В словарном смысле слова: в спутников и вестников.

Они выходят из чащи, спускаются с холма, они стучат, когда дождь и казалось бы…

Так из известного сумрачного леса ко мне вышла N.,похожая на маленькую светлоглазую дикую кошку-подростка, почти бесплотную.

Вышла, вежливо представилась и сказала: я готова предоставить Вам прадедушку, то есть я даже готова поделиться своим. И она предоставила мне прадедушку. Странный ужас овладел мною: мимо меня и мимо фотографа был устремлен бесспорно мой, крайне целеустремленный взгляд небольших тяжелых глаз.

И этот бугорок на невысоком лбу.

Только отсутствие жизнерадостно кустистых усов отличало бы мою фотографию от прадедушки Гирша. Кем был он? Возможно, даже управляющим, возможно, даже шахты, в Луганске ему принадлежали дома или дом. Каким был он? Вот это понятно более: ужасаясь безумному нраву его внука, женщины рода твердили: «Весь в дедушку Гиршу». Щеголек и гордец, он смотрит куда-то с волшебной своей фотокарточки, неведомый и неизбежный: мне его не избежать, но мне его и не вспомнить.

В результате распада всей системы он вырван из смысла, из моей способности знать этих людей по имени Борис, по имени Александра, по имени Евгений: у меня ничего нет от них, кроме их природы. И вот я беседую с этим обрывком, с этим мучительным, совершенно чужим, совершенно близким для меня лицом, выпавшим мне как из колоды при неловком жесте шулера. В Луганске жаркая солнечная пыль, в фотоателье отирают пот жесткими платками, так хорошо? Так хорошо.

Колонки

— Как ты могла! Как тебе не стыдно! Он же страдает! Он плачет! У него это, ну, предраковое состояние! Вот заболеет и умрет! А ты во всем виновата! Он хороший мужик! Хороший! — отчитывает, причитает, негодует Наташа.

В первую секунду я хочу ей сказать, что сопли — это не страдания, предракового состояния не бывает, что он все время болеет и умирает, а страдаю на самом деле я, потому что это мне пришлось разводить руками и криво улыбаться, пока «хороший мужик» вопил на дне рождения 12-летней дочки моего друга, что у него член 25 сантиметров, и пытался задушить соседку, а потом кричал, что я шлюха и поэтому мы должны немедленно поехать в секс-клуб, где меня отжарят 30 мужиков.

Но я подавляю в себе это желание (иначе у нас выйдет спор, а мне это не нужно) и отвечаю сдержанно: «Пошла ты в жопу, Наташа».

Хороший мужик. Ах, я столько раз это слышала.

Вот моя подруга Настя хочет уйти от мужа. Она его больше не любит — она любит другого. И не просто так любит, а исступленно, безумно, первый раз в жизни так любит — а ее первый раз любят в ответ так же одержимо и безгранично.

— Ты не права, — говорит ее подружка 33 лет с огромным жизненным опытом в целых полтора кратковременных увлечения. — Я на стороне Андрея. Он хороший мужик. Он много для тебя сделал.

«Хороший мужик», который «много сделал», — это в переводе с русского женского означает «не совсем мудак». То есть не бил, не пропивал все деньги, не спал с домработницей, не спал с подругой, не спал с мамой, не живет со своей мамой, работает и даже может позволить себе велосипед. Ну, ладно, «мерседес». И отдых три раза в год по неделе. «Хороший мужик», если опозорил себя и тебя — он потом покупает тебе модные туфли. Если ты своенравная и капризная гадина — к туфлям «хороший мужик» приложит сумку.

О, щедрая и неприхотливая русская женщина. Она, эта добрая душа, ценит и уважает «хорошего мужика». Она-то понимает, что «хороший» всегда достается какой-нибудь самовлюбленной мерзавке, которая не ценит. Которая не лелеет. Не прощает. Не смиряется. У мерзавки сердце не щемит от любви/жалости, когда «хороший мужик» опрокидывает в чужой квартире антикварный буфет с антикварной посудой, после чего писает на ковер (господи, ну почему всегда обязательно на ковер?!), возопя на всю гостиную, что хозяева — мещане. Мерзавка не понимает, что все это от того, что ему не хватает любви и внимания. От того, что все люди — глупые, а он — ранимый.

Любая русская истинная женщина мечтает о таком «хорошем мужике». «Хороший» — он не ждет от девушки самодеятельности. Она такая стоит в красивом платье и с помадой средь шумного бала, и лицо у нее такое, будто она про себя читает «Евгения Онегина», а он подходит — и увлекает. В мир жарких страстей. То есть сначала он, конечно, покоряет интеллектом. Но смотрит так, словно она уже на коленях. Если она не поехала к нему (а она не поехала) — готов терпеть. Потому что «хороший мужик» — охотник. Он не сдается. Нет такой бабы, которая бы не дала. Это его принцип.

Женщина не обязана хотеть «хорошего мужика». Главное — он хочет ее. После секса он обязательно расскажет, как у него все в жизни плохо. И вот именно тогда женщина и получает свой оргазм. Она жалеет равно она кончает.

Если женщина позволяет «хорошему мужику» делать с ней в сексе все, что ему хочется (не важно, нравится ей это или нет), — он в нее влюбляется. И везет в Болгарию. Ну, в Испанию. Женщина млеет. «Хороший мужик!» — думает она и впихивает в чемодан анальный лубрикант. Она же сходила на курсы повышения сексуальности и узнала, что анал — мечта любого «хорошего мужика». Значит, надо. Прорвемся.

Где-то там в Болгарии/Испании «хороший мужик» покупает женщине ботинки и плетку — и тут она сходит с ума. Купил! Ботинки! И плетку! Да в таких ботинках она с любой поркой справится! В таких ботинках ей любой анал нипочем! Кто еще когда купил ей ботинки?! Ну, папа в детстве. Был один — тоже увез. Все ходили мимо ботинок — а он делал вид, что на другой стороне улице дерево красивое. И про секс всего один раз было — да и то сам не кончил, чижился-пыжился, только грудь залил потом.

Как можно сказать о «хорошем мужике», что у него странные сексуальные интересы и что он наел пузо, и что у него нет интереса к культуре? Как можно быть такой неблагодарной? О чем ты вообще думаешь, багиня, матьтвою?

Женщина не должна думать обо всяких своих дурацких желаниях, оргазмах, чувстве собственного достоинства. Она должна скромно радоваться, что у нее есть «хороший мужик». Да будь она хоть сто раз богатой, известной, красивой — капец ей без «хорошего мужика». А кто вместо? Красавец — он нарцисс, бросит. Лучший любовник — не о сексе надо думать, стыдно. Профессор какой сильно умный — латентный гей, сто процентов. Все подозрительно. Никому нет доверия.

«Хороший мужик» — он годный, но обязательно чтобы псих и немного извращенец. Не сильно так, в меру, чтобы не страшно и не противозаконно, но чтобы он стеснялся кому попало такое предлагать. В общем, должен быть несчастен и сексуально отклонен. И тогда «хорошая женщина» ему в самый раз. «Хороший» — у него хоть и самомнение, но планка таки занижена. Никуда не денется, наш хороший. Перестанет любить — будет мучиться, он ведь страдать любит. Мы же его за то и брали. За склонность к мучениям. Мученики не уходят. А это ведь главное.

«Хороших мужиков» мало. Они все обычно женаты — и, как правило, несчастливо, потому что любят мучения (см. выше). Если вдруг повезло и жена сама ушла или, еще лучше, умерла — надо хватать, пока дают. А если внезапно достался какой мерзавке — ждать, когда она его бросит (ну, всего лет пять, такие надолго не задерживаются). И когда он будет рыдать, и почернеет лицом, и всем расскажет, что жизнь его кончилась и что в тумбочке хранится пузырек со снотворным, и что у него уже месяцев шесть не стоит, вот тогда и бросаться на него, опутав сетями утешений и сочувствий, готовить и убирать, поить и кормить, и делать массаж с happy end, чтобы понял, дурак, как может любить женщина, которая не ведется ни на оргазмы, ни на прически, ни на всякие там бедра и тем более члены, и которой ничего не надо — только бы рядом, только бы женился, только бы чтобы «мой мужчина».

— Ты не можешь так с ним поступить... — у Ани даже голос сел от возмущения.

— Не, ну а как вот «так»? — удивляется Настя.

— Он хороший муж. Он хороший отец. Он ведь не сделал тебе ничего плохого.

— Наверное. Но я ведь его не люблю, — говорит Настя, которая уже сомневается в том, что она в здравом уме.

— Детский сад, — отзывается мудрая Аня, которая точно знает, что счастье — это когда ее собственный «хороший мужик» возвращается домой от любовницы, лезет к ней с сексом, она отказывается, он уходит на кухню сидеть за компьютером, а поутру она находит его свисающим со стола, с опрокинутой пустой бутылкой от рома в ногах.

Будет утро, будет день, будет «я с тобой не разговариваю», будет май, будет Марбелья, будет секс в сентябре, будет стакан воды. Так и живем.