События проекта

1917 — самый важный год в истории России XX века. А главный вопрос, который продолжает волновать умы спустя сто лет: можно ли было избежать революции и последовавших за ней трагедий. На лекции мы поговорим, насколько события 1917 года были следствием череды случайностей, политических ошибок или неудачным стечением личных обстоятельств, существовала ли сила, руководившая революционным процессом, и как происходящее воспринимали участники революционных событий.

Чтобы разобраться в предпосылках революции, мы разберем основные тенденции и события: появление основных политических партий и их включенность в европейский политический процесс, экономическое развитие России и западного мира накануне Первой мировой и революции, социальную структуру российского общества в начале XX века, а также русскую культуру и ее роль в истории мировой культуры. Мы, наконец, очертим хронологические рамки Великой русской революции и поймем, сколько всего было революций в 1917 году.

18 мая

Начало в 19.30

Шоколадный лофт на «Красном Октябре», Берсеневская наб., д. 8, стр. 1

Купить билет на лекцию можно тут.

Участники проекта «Сноб» могут зарегистрироваться, перейдя по ссылке ниже:

Хочу пойти

Новости

Два человека лежат на земле, на место приехала полиция, пишет Aftonbladet. Очевидцы сообщили, что люди разбегались от грузовика, чтобы спастись. AP сообщает со ссылкой на местные СМИ, что грузовик врезался в универмаг. 

Премьер-министр Швеции Стефан Лсвен заявил на пресс-конференции, что случившееся было терактом. AP передает со ссылкой на шведского премьер-министра, что одного человека арестовали в связи с терактом. 

Грузовик принадлежит пивоваренной компании Spendrups. В компании сказали, что его похитили. 

Изданию The Local в полиции рассказали, что к ним поступали сообщения о стрельбе в городе, но пока их не подтвердили. 

Ещё фото из Стокгольма pic.twitter.com/UqY4pCvsMS

— анатолий ноготочки (@A_Kapustin) 7 апреля 2017 г.

.@AFP PHOTO: Truck involved in the incident in #Stockholm #Sweden. - @TerrorEvents pic.twitter.com/Yqqd3t9VqL

— Conflict News (@Conflicts) 7 апреля 2017 г.

Появилось видео с места наезда грузовика на толпу в Стокгольме pic.twitter.com/qYiHeV6h9i

— Москва 24 (@infomoscow24) 7 апреля 2017 г.

#Stockholm lorry was driven into "one of the main shopping streets" in city, according to @skynewsmichelle pic.twitter.com/dAz4cvCxvx

— Sky News (@SkyNews) 7 апреля 2017 г.

Reports of three people killed in possible terror attack in #Stockholm. Latest on Sky News https://t.co/K4qe34eeFg pic.twitter.com/4osDIUdcrr

— Sky News (@SkyNews) 7 апреля 2017 г.

Новости

Сейчас Павленский находится за границей. Ленчицкая объяснила, что если Павленский вернется в Россию, то не сможет уехать, пока не оплатит долг.

Павленский уехал из страны вместе с соратницей Оксаной Шалыгиной и двумя их детьми 16 января после того, как актриса Театра.doc Анастасия Слонина обвинила его в сексуальном насилии. Павленский назвал обвинения «доносом».

К штрафу за поджог двери ФСБ его приговорили в июне 2016 года. Помимо 500 тысяч рублей штрафа, он должен заплатить около 481 тысячи рублей компенсации за повреждение имущества. Его признали виновным в повреждении объекта культурного наследия. 

Новости

Следователи обвинили лидера «Шалтая-Болтая» Владимира Аникеева в шести взломах почты. В деле есть эпизоды взлома Елены Морозовой из группы «Сумма», Евгения Кислякова из Сбербанка, пресс-секретаря председателя российского правительства Натальи Тимаковой, сотрудника администрации президента Тимура Прокопенко, Киселева и Белоусова.

Тимакову и Прокопенко потерпевшими по делу не признали. Все остальные стали потерпевшими по делу.

В марте сообщалось, что Киселев и Прокопенко просили следователей признать их потерпевшими по делу. Прокопенко якобы подтвердил, что «Шалтай-Болтай» получил доступ к его почте, но не признал достоверность контента, который был опубликован после взлома.

«Шалтай-Болтай» объявил о взломе почты Киселева в апреле 2016 года. Переписку журналиста в двух почтовых ящиках и в мессенджере WhatsApp выставили на аукцион. Все сообщения были отправлены в период с 2009 года по апрель 2016 года. В качестве примера хакеры опубликовали фрагмент переписки Киселева с пранкером Вованом, сценарий сюжета про убийство девочки в Москве, документы о покупке квартиры на Цветном бульваре в Москве площадью 204 квадратных метра за 162 миллиона рублей, переписку с британскими адвокатами по поводу снятия европейских санкций с ведущего и письмо от министра культуры России Владимира Мединского, в котором тот просит устроить на работу его знакомого.

В переписке Киселева также говорилось, что у него есть американская моторная лодка, которая вместе с аксессуарами обошлась ведущему почти в 49 тысяч долларов. Также стало известно, что в 2016 году на виллу Киселева в Коктебеле приезжала полиция из-за жалоб соседки на неудобства, которые вызывает его винодельческое хозяйство. Позже полиция приехала снова, чтобы извиниться перед ним за предоставленные неудобства.

Хакеры также получили письма супруги журналиста Марии Киселевой. В них говорилось о покупке дипломной работы и готовых научных статей по психиатрии для платного размещения в специализированных изданиях.

В почте Киселев также общался с заведующей сектором социальной философии Института философии РАН Валентиной Федоровой, которая настаивала на том, что в своих передачах Киселев должен критиковать публициста Виктора Шендеровича и журналистку Ксению Собчак. 

Мнения

Нынешняя война на три четверти виртуальная, информационная. Но сегодня господин Трамп продемонстрировал силу, и это резко меняет ситуацию в Сирии.  

На базе в городе Хомс или рядом с ней располагаются российские вооруженные силы. Раньше мы могли делать вид: если что, пришлем ответку. Но этим ударом господин Трамп дал совершенно точно понять, что он не боится. И здесь проблемы начинаются уже у господина Путина: его союзника поставили на место, следующий удар могут нанести по тому месту, где союзник ночует.

Господин Путин привык пользоваться преимуществами дурного мальчика в приличном обществе. Все в троллейбусе тихо-смирно едут, приходит дурной мальчик, садится на место для инвалидов и закуривает. И никто не знает, что делать, потому что ругаться бессмысленно, а ехать все равно надо, и не драться же с ним. А он чувствует себя вполне комфортно и считает, что диктует всем свои условия.

Но сегодня господин Трамп повел себя не как американский президент, а как отморозок. И оказалось, что в троллейбусе с Путиным едет еще один пацан, только покруче. И мы не знаем, что будет дальше: вышвырнет второй пацан первого на следующей остановке, или первый пацан достанет финку и постарается пырнуть второго.

Я думаю, что Путин струсит. Раньше можно было дразнить американского льва, потому что у него между ушами сидел заяц и боялся последствий. Лев терпел и рыло отворачивал. А теперь что делать? Путину предстоит принять ответственное решение: или признать, что он в троллейбусе уже не главный, или дать ответку, с нарастающим риском получить еще больше ударов. Все же понимают, что военный потенциал США в разы выше потенциала России.

Понятно, откуда в Сирии химическое оружие, понятно, кто его из Ирака в Сирию провозил. Еще в ельцинские времена был такой господин Клинцевич (не тот, который сейчас в Совфеде сидит, другой), который занимался уничтожением химического оружия. Его уволили за продажу около 700 кг «двойничка» (бинарного химоружия). Еще тогда было понятно, что химическое оружие не только есть, но еще и некоторые генералы торгуют им в личных целях. Было понятно, что оно есть и у Саддама. Когда стало очевидно, что его грохнут, из Ирака в сторону Сирии срочно что-то вывезли, а потом Владимир Владимирович сказал, что плохо искали химическое оружие в Ираке. Потом стали искать в Сирии. Там его как бы уничтожили. Мне представляется, что господин Асад подставил господина Путина.

Он остался в дураках, и вот теперь ему надо принимать какое-то решение. С одной стороны, на него давят силовики: грудь вперед, ордена блестят, им бы только повоевать. С другой стороны, есть рациональные соображения, что воевать, в общем-то, нечем.

Чем эта ситуация отвратительна: они вроде как играют понарошку, а гибнут люди. Кто победит, не знаю, но мы с вами проиграли точно, не говоря уже про сирийцев.

Подготовила Анна Алексеева

Культура

Наблюдать, как жизнь неумело имитирует искусство, всегда увлекательно, хотя порой и неловко. Название фильма «Время первых» напоминает не только об эпохе первопроходцев вообще, но и о том золотом веке, когда мы действительно были первыми, хотя рисковали при этом страшно, полагаясь иногда не столько на смекалку, сколько на авось, — сердечные приступы Королева, как и язва Беляева, одного из героев картины, случались не на пустом месте. Трудности, которые героически преодолевают герои фильма, во многом связаны со страшной спешкой: не успели провести дополнительные испытания, не хватило времени сделать нормальный скафандр, менее похожий на гроб. Но откладывать полет нельзя — NASA хрипло дышит в спину, и Леонов, первым выплывший из корабля в открытый космос, всего на три месяца опережает американца Уайта.

В фильме Королев произносит фразу, которую еще долго будут обсуждать на все лады:«Русский человек привык летать в кандалах, а без них потеряет равновесие и разобьется к чертям собачьим»

Сегодня соперничество идет в области проката, где наши ленты далеко не впереди всей планеты, но государство, кажется, не очень рассчитывает на то, что актеры и режиссеры совершат подвиг, убедительно продемонстрировав преимущество отечественного кинематографа над голливудским. Через неделю после «Времени первых» на экраны должен выйти восьмой «Форсаж», и поначалу премьеру американского блокбастера хотели сдвинуть на неделю, чтобы лысый уголовник Доминик Торрето на своем самодельном «додже» не обогнал советских космонавтов, летящих на «Восходе-2». Для Вина Дизеля и его компании история вроде закончилась благополучно, но осадок все равно остался: неверие чиновников в российское кино не может не огорчать.

Кадр из фильма «Время Первых»

С другой стороны, их нежелание рисковать, взяв пример с покорителей космоса, тоже можно понять: дело, можно сказать, политическое, ошибиться нельзя. Война, хоккей, православие, балет — остальные козыри уже использованы («Большой», правда, выйдет только через месяц). Поэтому нетрудно догадаться, чем должно было стать «Время первых»: классической драмой, где на фоне научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ главные герои будут выяснять отношения друг с другом и бороться с партийными чиновниками, ни во что не ставящими человеческие жизни и чувства. В своих ожиданиях зритель, в общем, не обманывается. Космонавты Леонов и Беляев всю первую половину фильма будут притираться друг к другу, временами напоминая персонажей картины «Служили два товарища», — особенно Евгений Миронов, со своей фирменной суетливостью и захлебывающейся скороговоркой. Кажется, что, убеждая мрачноватого героя Хабенского не сдаваться и вернуться в отряд космонавтов, он вот-вот закричит: «Обои полетим!» Американцы и китайцы, мечтающие украсть наши секреты, репрессии, перспектива получить срок, если полет закончится неудачей, — обо всем этом нам время от времени напоминают, а Владимир Ильин, играющий Королева, произносит фразу, которую еще долго будут обсуждать на все лады: русский человек, мол, привык летать в кандалах, а без них потеряет равновесие и разобьется к чертям собачьим.

Стоит «Восходу-2» взлететь, как начинается совершенно новое кино — без американцев, без линии партии и безо всякого патриотизма

В общем, все сделано по правильным лекалам, но, может быть, именно из-за этого начало «Времени первых» производит несколько странное впечатление. Кажется, что это какая-то разновидность комикса, только с соцреалистическим уклоном, и сразу становится понятно, отчего в России не очень получается придумывать супергероев в разноцветных трико. Просто их место уже занято. Вот они все: Леонов, Беляев, Королев, Черток, Каманин. Брежнев, в конце концов — похожий на какого-то злодея из бондианы, он в пустом зрительном зале пересматривает, кажется, «Планету бурь».

Кадр из фильма «Время Первых»

Однако стоит «Восходу-2» взлететь, как начинается совершенно новое кино — без американцев, без линии партии и вроде бы даже вообще безо всякого патриотизма, как если бы они сгорели в атмосфере, упав вместе с отделившимися ступенями ракеты. Остаются только два космонавта: один, словно заново рождаясь и путаясь в пуповине, выбирается из шлюза, другой терпеливо ждет, готовый, если нужно, разгерметизировать корабль и идти спасать напарника. Черный космос и огромная голубая Земля очищают фильм ото всех лишних смыслов и вообще оправдывают его существование: даже зная, что все закончилось благополучно, оторваться от экрана невозможно. Происходящее внизу нам, конечно, тоже показывают, но там безоговорочно царит Ильин-Королев, и это такой космос, которому не нужны никакие спецэффекты.

Сын репрессированного шахтера и летчик, успевший поучаствовать во Второй мировой, слетали на постоянно ломающемся корабле в космос и обратно, а теперь замерзают где-то на Урале, стреляя из ракетницы в пустое небо, потому что все советские военно-воздушные силы не могут их разыскать

На самом деле, ни для кого не секрет, почему «Время первых» состоит из таких разнородных частей: начинал его снимать Юрий Быков, создатель «Майора» и «Дурака», а заканчивал уже Дмитрий Киселев (не тот, который «Совпадение? Не думаю!», а тот, который «Елки» и «Черная молния») — ему как раз и поручили космические сцены. Никто уже не узнает, какой бы стала картина, если бы Быкову дали доработать до конца, однако в итоговом ее варианте лучшие моменты связаны именно с событиями на борту корабля. В конце концов, «Восход-2», конечно, возвращается на Землю и герои вместе со зрителями снова оказываются в пространстве мифа, напоминающем мокьюментари «Первые на Луне»: сын репрессированного шахтера и летчик, успевший поучаствовать во Второй мировой, слетали на постоянно ломающемся корабле в космос и обратно, а теперь замерзают где-то на Урале, стреляя из ракетницы в пустое небо, потому что все советские военно-воздушные силы не могут их разыскать.

Кадр из фильма «Время Первых»

Претензии ко «Времени первых» связаны не с Быковым, а, скорее, с самой идеей фильмов о национальных святынях. Сложно описать миф, оставаясь внутри него, в мире, в котором по-прежнему строят коварные планы китайцы с американцами, а космические корабли все так же бороздят просторы Большого театра. Можно лишь попытаться показать маленький кусочек реальности — большую Землю, холодные немигающие звезды, безвоздушное и бездушное пространство, где слышно только стук сердца и громкое дыхание первого человека. Впрочем, отсюда именно это и кажется сказкой.

Новости

Убитые жили возле базы. Ранее в Сирии говорили о смерти семи человек, среди которых были мирные жители ближайшей деревни.

В ночь на 7 апреля с военных кораблей США в Средиземном море выпустили 59 ракет «Томагавк» по базе сирийской правительственной армии в Хомсе. В США заявили, что ударили по базе, с которой вылетали самолеты с химическим оружием. В Пентагоне отметили, что за два часа до атаки предупредили о ней российские власти.

Позже в Минобороны России сообщили, что на базе уничтожили шесть самолетов МиГ-23, склад, учебный корпус и радиолокационную станции и что половина американских ракет не достигла цели.

Ударом Штаты ответили на гибель более 70 человек (большинство — женщины и дети) в провинции Идлиб 4 апреля. В Америке заявили, что люди погибли из-за применения химического оружия. В России сказали, что один снаряд попал в склад химического оружия боевиков. 

Дорогая редакция

С писателями иметь дело трудно. Писателей надо очень любить, чтобы выносить их истерики, обиды, эгоизм, постоянные требования денег. Писатели — это почти всегда женщины, даже те, которые при бороде и в штанах. Когда на редакторском пути попадаются писатели-мужчины, радуешься им, как обретению родной души. Таким очень мужским писателем для меня был и остается Саша Гаррос. Даже не знаю, что мне в нем больше нравилось — неспешная повествовательная манера письма или какое-то внутреннее, непоколебимое спокойствие. Когда пришло печальное известие о его болезни, я спросил Аню, как он? «Саша держится как самурай», — ответила она. Думаю, так и было. Что-то такое самурайское чувствовалось в его характере: сознание собственного долга перед семьей, детьми, женой, перед своим писательским даром, наконец. И к жизни, и к своим текстам он относился всерьез. Что не мешало ему быть в общении ироничным, легким, доброжелательным. Но внутри камень. Не сдвинешь.

Я это ощутил уже во время нашей встречи, когда он пришел договариваться о своем переходе из «Новой газеты» в «Сноб». Встретились в «Хлебе Насущном» на Новом Арбате. Кажется, он приехал на велосипеде. Очень румяный, очень молодой. Серьга в правом ухе, очки в модной оправе. Шорты. Мне сказали, что он автор двух романов, один из которых назывался «Серая слизь».

«И при чем тут “слизь“»? — неудоумевал я, глядя, как он жадно уплетает булку, запивая ее кофе. Казалось, что передо мной сидит сама молодость российской литературы. Без всех совписовских комплексов своих предшественников, без страха быть не услышанными и напечатанными, без опасений, что кто-то обойдет на повороте и первым займет место «у колонн». За час с небольшим нашего разговора Саша ни о ком из братьев литераторов не сказал плохо или пренебрежительно. Он вообще ни о ком никогда не говорил плохо. Мне это очень в нем нравилось.

Мы сразу начали обсуждать, про кого он хотел бы написать в «Сноб». Промелькнули имена Максима Кантора, Захара Прилепина, Олега Радзинского. К одному надо было лететь в Бретань, к другому в Ниццу, к третьему в Нижний Новогород. Запахло богатой и разнообразной журналистской жизнью с суточными в евро, отелями, международными рейсами. У Саши заблестели глаза.

— А вообще у меня жена тоже писатель, — сказал он, сделавшись совсем пунцовым. — Аня Старобинец. Может, у вас для нее тоже работа найдется?

Ему было невмоготу думать, что он не сможет разделить все эти сверкающие миражи и денежные перспективы со своей женой.

— И Аню привлечем, — пообещал я.

Фото: Данил Головкин / Сноб

Интервью с Михаилом Горбачевым

Что-то из того, о чем мы говорили тогда в «Хлебе Насущном», сбылось, что-то нет. Было несколько его ярких текстов, которые прочли все, было наше совместное интервью с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, которое мы взяли с ним как бы на два голоса. И теперь, когда я читаю его, так явственно слышу голос Саши. Так надо общаться со старшими. Уважительно, но без подобострастия, внимательно, но без колючего, ироничного прищура. В общем, с нежностью, которую он прятал за своим хипстерским обликом крутого и насмешливого рижанина, приехавшего покорить Москву. И покорил, и покорил...

Про его последний год знаю, как и все, из постов Ани. День за днем, обыкновенная трагедия, пытка надеждой, пытка отчаянием. Не открывающеееся, наглухо замурованное окно в больничной палате в Тель-Авиве, где он умирал, за которым виднелись море и небо.

Кто-то написал, что Саша и Аня стали светскими персонами, за судьбой которых следила вся просвещенная общественность с содроганием и... любопытством. Чужие драмы всегда привлекают. Не берусь судить, надо ли из болезни близких делать сериал или нет. Мы давно живем в новой медиа-реальности, которая диктует свои законы. Знаю одно: если так было легче Ане, значит, так надо. К тому же жена для писателя, да еще сама писатель, — это единственный шанс не умереть ему до конца. По крайней мере, тут Саше точно повезло.

Мнения

Четыре года назад Сирия присоединилась к Конвенции о запрете химического оружия. Но химическая атака в Идлибе — не первый случай, когда Асада упрекают в нарушении этого запрета. Проблема, однако, в том, что комиссии ООН, которые направляются на место таких событий, устанавливают лишь сам факт использования оружия, а не то, кто это оружие применил.

По версии американцев и оппозиции, нынешний удар осуществил Асад, поскольку там действовала его авиация. По версии российских властей, Дамаск не применял химоружия: боевики нанесли удар по складу, и после этого распространился газ, который там хранился. Но на эту версию есть контраргументы: если это был зарин и другие нервно-паралитические вещества, то обычно они хранятся в так называемой бинарной форме — раздельно, а не в виде единого газа. При повреждении емкостей для хранения зарин не мог просто так возникнуть из смеси и начать уничтожать всех вокруг. Этот процесс возможен только при использовании специальной технологии.

Ракетный удар США — это демонстрация силы. Был выведен из строя всего один аэродром, американцы предупредили российскую сторону об ударах, а значит, косвенно предупредили и сирийцев — можно предположить, что часть самолетов была выведена с аэродрома.

Такой удар был необходим, чтобы показать Асаду, что его ждет за применение химического оружия. Трамп сделал то, чего не сделал в свое время Обама и за что последний получил немало критики в свой адрес. Однократный удар по Сирии может поднять рейтинг Трампа — возможно, президент заработает политические очки, играя на контрасте с Обамой, потому что он создает образ решительного человека.

С политической точки зрения, США теперь будут более серьезно восприниматься остальными сирийскими игроками. В Сирии есть такая тенденция: чтобы тебя стали воспринимать серьезно, надо сделать «широкий военный жест». Мы это видели на примере России, Турции. И вот приходит очередной жесткий лидер и говорит: без нас вы никак не решите всех проблем, с нами нужно считаться. Америка сделала очень хорошую заявку, ее теперь нельзя списывать со счетов, что многие уже сделали.

Я не думаю, что у правительства США есть какая-то готовая стратегия, план, в котором первый пункт — «выпустить ракеты по авиабазе», а второй — «пригласить сирийскую сторону за стол переговоров». Буквально за пару дней до атаки администрация Трампа подавала другие сигналы. Говорилось, что устранение Асада не является приоритетом, пусть он остается. После того как произошла химическая атака, вызвавшая большой общественный резонанс по всему миру, было принято решение все переиграть. Здесь может быть целый комплекс причин, включая внутриполитические.

США отправили четкий сигнал о том, что применение химического оружия в Сирии неприемлемо и будет сопровождаться американскими ударами. Но в Сирии очень много игроков, и сказать с уверенностью, как будут развиваться события дальше, сложно.

Подготовил Александр Косован

Колонки

Среди модных споров есть один совсем уж удивительный — спор о том, как правильно скорбеть. Обычно за неправильную скорбь корили либералов государственники. Есть вопрос, конечно, почему в России либералами принято называть людей, из которых минимум половина озабочена не вопросами прав и свобод, а мечтами о грядущих кровавых расправах над оппонентами, ну да хотя бы спор о терминах вдобавок к прочим модным спорам затевать не будем. В конце концов, называется ведь дом, в котором Вячеслав Володин запирает назначаемых по указке, странных, косноязычных и, предположительно, социально опасных людей, выборным парламентом. Называются специалисты по пыткам в отделениях правоохранителями. И ничего, привыкли мы, в терминологии не путаемся.

Так вот, либералы частенько грешили неправильной скорбью, государственникам на радость. А теперь вот скорбный праздник пришел на либеральную улицу. Организованные напрямую властью или околовластными псевдообщественниками митинги скорби после питерского теракта дали отличный повод собой повосхищаться и других поунижать. Где-то там наверху, кстати, не вовсе растеряв остатки человеческих чувств, все-таки спохватились, и в Москве «митинг скорби» (просто услышьте, насколько чудовищно это звучит) переименовали в «вечер памяти». Впрочем, знатоки утверждают, что дело здесь не в человеческих чувствах, а в желании избежать вопросов, связанных с драконовским законом о митингах: митинг надо заранее согласовывать, а «вечер памяти» вроде бы и не надо. Ну, разумеется, если ты правильный общественник, а не какой-нибудь там скандалист, завидующий чужому успеху и домикам для уточек.

И хлынули потоки праведного гнева, и уличили либералы государственников в неправильной скорби

Как организовывают такие митинги? Мы это видели не один раз: устраивают массированную рекламную кампанию (а как не устроить, если все почти телеканалы в стране принадлежат тебе? кто бы удержался?), а ошеломляющую массовость добирают за счет бюджетников по разнарядке и нанятых за 300–400 рублей в интернете бездельников. Почему в этот раз должно было получиться как-то по-другому? Вот и не получилось.

И хлынули потоки праведного гнева (а давайте будем честными — за всяким праведным гневом всегда скрывается, причем плохо скрывается, восторг: ах, какой я прекрасный, ах, какие они мерзкие), и уличили либералы государственников в неправильной скорби. Одна девушка, например, целый день писала в Кремль открытые письма о том, что нельзя на митинг скорби сгонять людей насильственно и что они этим «подставляют президента». А потом обнаружила в вагоне метро неправильных людей с одинаковыми гвоздиками и правильных людей с разными гвоздиками, о чем сообщила СМИ: «Так в одном вагоне на одной скамейке ехали живые и мертвые».

Тут ведь дело вот в чем: скорбь — чувство сложное, глубоко спрятанное, и нет специальной книжки, в которой описано, как правильно скорбеть. Хотя, наверное, современные наши депутаты вполне могли бы заняться разработкой «Кодекса скорбящих» и «Закона о нарушении чувств скорбящих»; может быть, даже займутся, но это что-то скажет нам не про скорбь, а про депутатов. Или даже ничего нового не скажет — чего мы про них не знаем? Привычка лишать тех, кого сгоняют на провластные митинги, права на скорбь или иные человеческие чувства — плохая привычка. Я вот не сомневаюсь, что они не радовались взрыву в питерском метро. Если честно, мне вообще неизвестны люди, которые радовались бы этому взрыву. По крайней мере, в пределах России. Зато мне известен другой феномен: большинство людей, которых административными мерами собирали на митинги в поддержку Путина в 2012 году, действительно поддерживали Путина. Те, кого по приказу начальства заставляли ликовать на площадях в честь присоединения Крыма, радовались присоединению Крыма. Просто на митинги эти они в жизни бы по доброй воле не пошли.

Мы не так уж часто совершаем гражданские подвиги, чтобы требовать постоянных подвигов от других. Тем более что готовность к подвигу — дело глубоко личное

В любой толпе найдутся люди не особенно красивые. Их можно эффектно сфотографировать и потом долго издеваться над «нехорошими лицами». А ведь им просто не повезло, причем дважды. Сначала природа обидела, потом негодяй-фотограф на пути попался. Здесь та же история. У вас, предположим, хороший начальник. Ну или плохой, тиран и деспот, но понимающий, что лезть в вашу личную жизнь и разбираться с вашими политическими взглядами — все-таки не его дело. А вот этому несчастному человеку с неправильной гвоздикой не повезло. У него плохой начальник, который боится своих начальников, людей совсем уж мерзких. Вы всерьез требуете от этого человека подвига? Гордого отказа зайти на пару часов на Манежку, послушать, как скорбит певица Валерия и как депутаты ГД несут привычную чушь о необходимости единения? Чтобы в перспективе получить неприятности на работе, а то и вовсе работы лишиться? Тем более что он, этот невезучий человек, действительно сострадает жертвам терактов, мы все сострадаем, это естественно.

Мы не так уж часто совершаем гражданские подвиги, чтобы требовать постоянных подвигов от других. Тем более что готовность к подвигу — дело глубоко личное и внутреннее, почти как скорбь.

Очень легко, раз за разом, по самым разным поводам праведный гнев везучих обрушивается на невезучих. Которым не хватает навыков, образования, просто свободного времени, чтобы разобраться с пропагандистским враньем. Которых гонят на разнообразные митинги. А ведь если уж искать виноватых, то все же не среди жертв. Да, мы плавно переходим к другому модному российскому спору: можно ли насиловать девушку, если девушка в короткой юбке. Виновата ли она в собственной беде.

Давайте не будем кривляться и вспомним, что виноват все-таки насильник.

Нас разводят, а мы с упорством и даже иногда мужеством ведемся на очередную разводку

В лучшей из русских озвучек «Большого Лебовски» Уолтер Собчак, узнав, сколько стоит погребальная урна, говорит работнику похоронного бюро: «Мы скорбящие, но мы не лохи». А мы вот и скорбящие, и лохи. Нас разводят, а мы с упорством и даже иногда мужеством ведемся на очередную разводку. И врагов почему-то видим не в разводящих. Хотя, казалось бы, если уж ты жить не можешь без праведного гнева и радостей, с праведным гневом связанных, так выбирай для этого гнева подходящие объекты.

Читаешь, к примеру, новость: в Белгороде «местная молодежь выступила с инсценировкой взрыва, который произошел в метро в Санкт-Петербурге». И отчетливо представляешь себе этих мелких карьеристов, которые мечтают стать какими-нибудь начальничками, чтобы помыкать другими. Вздыхаешь. А ведь и творческую молодежь кто-то надоумил. Кажется, что-то такое и называется устаревшим словом «растление». Впрочем, оттуда же цитата, вот и начальничек отчитывается: «Это был траурный митинг, поэтому выступления на сцене не носили развлекательный характер». Хоть с этим повезло.

В конце концов, власти эти митинги с песнями, флагами и едва ли не с танцами нужны сейчас только для того, чтобы убедить, причем себя, любимую, что она, власть, контролирует улицу, способна мобилизовать и вывести на площади по всей стране большое (любое!) количество людей, и все у нее, драгоценной, в порядке.

Зачем вообще влезать в эту беседу власти с самою собой? Пусть разговаривает. А мы помянем погибших, и хотя бы друг друга не будем учить, как правильно скорбеть.

Новости

Его встретила его супруга Юлия. Развозжаев поблагодарил всех, кто его поддерживал, пока он был в тюрьме. Он подчеркнул, что выжил благодаря этой поддержке. Пока он не знает, чем будет заниматься, но сначала он начнет восстанавливать здоровье. Ему бы хотелось помогать демократизации общества и достижению социальной справедливости и изменить ситуацию в системе исполнения наказаний.

"Узник Болотной" Леонид Развозжаев вышел на свободуhttps://t.co/RWCmkvh24I pic.twitter.com/FtxniQEZpU

— Радио Свобода (@SvobodaRadio) 7 апреля 2017 г.

Развозжаева и координатора «Левого фронта» Сергея Удальцова приговорили к 4,5 годам колонии в июле 2014 года. Их обвинили в организации массовых беспорядков на Болотной площади 6 мая 2012 года и попытках организовать такие же мероприятия в других городах.  

Досрочно выйти из тюрьмы Развозжаеву не разрешили. ФСИН обвинила его в неоднократном нарушении режима. Служба считала, что он может повторить преступление. Следующие два года после выхода из колонии полиция будет надзирать за ним. Ему запрещено посещать массовые акции. 

Новости

6 апреля мужчина подобрал на улице в Ростове-на-Дону предмет, похожий на фонарик, который взорвался в его руках. Мужчина был ранен, его доставили в больницу.

С помощью записей видеокамер следователи быстро нашли того, кто оставил бомбу. Им оказался Шарапов. Во время допроса он рассказал, что с пострадавшим его связывали долгие неприязненные отношения на почве ревности к женщине. Шарапов знал, какой дорогой и в какое время ходит его неприятель на работу, и решил убить его с помощью бомбы. Он специально оставил фонарик включенным, чтобы привлечь внимание пострадавшего.

Шарапова подозревают в незаконном обороте взрывчатки и покушении на убийство, совершенном общеопасным способом.  

Новости

Функция заработала с 7 апреля. Под результатами поиска и новостями отображается более подробная информация с ресурсов, которые проверяют достоверность информации, например, PolitiFact и Snopes. В специальном окне появляется информация об уровне доверия организации к найденной информации.

Так интернет-пользователи смогут обратить внимание на организации, которые проверяют факты, однако этот инструмент не будет напрямую бороться с появлением и распространением фейковых и провокационных новостей.

Google fights fake news in search with `fact check` tags - CNET https://t.co/3nN8jmkWaC #charlesmilander pic.twitter.com/hGWqFVsGo7

— Charles Milander (@charlesmilander) 7 апреля 2017 г.

На момент написания заметки функция не работала при поиске на русском языке. При поиске на английском под результатом выдачи появлялась оценка достоверности изложенной по ссылке информации от специализирующихся на проверке организаций.  

Новости

Утром 6 апреля бойцы спецназов ФСБ и Росгвардии ворвались в квартиру на Товарищеском проспекта, 22/1 в Санкт-Петербурге и задержали трех выходцев со Средней Азии. При обыске они выяснили, что в квартире хранили оружие и изготавливали бомбы, и изъяли готовую бомбу в корпусе из-под огнетушителя, самодельную взрывчатку, оружие, боеприпасы и экстремистскую литературу. Следователи подчеркнули, что бомба была аналогична той, что нашли 3 апреля на станции метро «Площадь Восстания» — ту бомбу удалось обезвредить. Компоненты бомбы в квартире оказались такими же, что остались в квартире на Гражданском проспекте, которую снимал Джалилов.

Официальный представитель Следственного комитета Светлана Петренко 6 апреля доложила, что в Петербурге задержали 6 предполагаемых сообщников Джалилова, в Москве — еще двоих. Следователи изучили телефонные звонки Джалилова и его переписку в электронной почте и заподозрили, что среди задержанных есть два несостоявшихся смертника.

По этой версии, Джалилов должен был принести в метро две бомбы, которые срабатывали после нажатия кнопок. Одну бомбу должен был взорвать он сам, вторую отдать сообщнику. Однако сообщник не пришел, и Джалилов избавился от лишней бомбы на «Площади Восстания». Со второй он сел в поезд и совершил самоподрыв, из-за чего погибли 14 человек и еще около 50 были ранены.

Ранее появлялись еще две версии произошедшего — авторства газеты «Деловой Петербург» и источника агентства «Интерфакс». Журналисты провели свое расследование и считают, что у Джалилова был сообщник, который оставил бомбу на «Площади Восстания». Источник агентства сказал, что Джалилов вовсе не собирался взрываться и две бомбы должны были привести в действие дистанционно, однако сообщники подвели его.

В моем доме в Берлине нет лифта. Есть отверстия в стенах на лестничных площадках, есть дыра во дворе, но самого лифта еще нет, и, думая о скором переезде в новую квартиру, не без тоски я воображаю, как буду таскать коробки на пятый этаж старого дома, где лестницы не только широки, но и, увы, круты.

В моем доме в Берлине, построенном сто лет назад, а сейчас переживающем капитальный ремонт, на первом этаже живет женщина, которой лифт не нужен. Живет она здесь давно, и до последнего времени никто не мог омрачить ее существования в этом месте, которое, если говорить на языке маклеров, принадлежит к числу «вожделенных центральных районов». Шарлоттенбург, не вполне разрушенный в войну и благополучно избежавший социализма, сохранил свою буржуазность, во всей ее, тщательной в деталях, привлекательности.

Лифта в доме нет — я специально повторяю этот факт, потому что заботит он не только меня, но и всех владельцев квартир в моем шестиэтажном старом доме. Соседка с первого этажа обратилась с протестом к юристам, и вот уже второй год тянется суд да дело.

А дело в том, что комнатка консьержа под лестницей, где женщина устроила свой кабинет,  будет лифтом затемнена. Окно этого шкафоподобного помещения выходит аккурат туда, где должен вырасти стеклянный столб лифтовой шахты. Казалось бы, человек имеет право — я бы тоже был возмущен, если б мой кабинет превратился в подобие карцера. Однако соседка только снимает квартиру на первом этаже, а за свой рабочий шкаф под лестницей и вовсе не платит — в незапамятные времена она просто в него вселилась.  

Согласно «праву по обычаю» — Gewohnheitsrecht — за давностью лет возможность пользоваться территорией допускает и право диктовать сохранение ее неприкосновенности. Избавиться от строптивой квартирантки можно, лишь заявив об Eigenbedarf — необходимости использовать собственную недвижимость в собственных нуждах, чего владельцы сделать не в состоянии: для них покупка всего дома с последующей распродажей модернизированных квартир была и остается инвестиционным проектом.

Квартира на первом этаже моего дома в Шарлоттенбурге выглядит жутковато: рассохшиеся рамы, серые стекла окон наглухо закрыты шторами, новый балкон никуда не выводит — нет двери, поскольку пользоваться балконом квартирантка не имеет права. Очевидно, что никому от сутяжничества пользы нет — за исключением, может быть, только юристов, получающих гонорар не за результат, а за каждое судебное слушание. Жилица, к которой мне все трудней испытывать симпатию, не похожа на сумасшедшую — она больше напоминает героиню популярного в немецких газетах сюжета о благородных борцах с хищными дельцами.

Серьезные нарушения трудового законодательства обнаружила журналистка, поработав в популярном интернет-магазине Zalando. Сотрудница супермаркета в Лейпциге не выбросила хлеб, а унесла домой, была уволена за кражу, но теперь добилась правоты через суд. Восстановлена на работе кассирша в Берлине, которая была уволена за две пустые пластиковые бутылки ценой в 1,30 евро. «Бороться стоит», — сообщила кассирша газете Tagesspiegel; клиенты говорят, что очень за нее рады.

Читать такие статьи легко и приятно: белые — белы, черные — черны, как ночь; как бы мал ни был человек, он имеет право на справедливый суд, он способен постоять за себя. Пена благородного негодования появляется быстро, незатруднительно, как у измученной Павловым собаки, тем более если ты живешь в правовом государстве, изжившем тоталитаризм, где консервативных партий фактически нет, а так называемые консерваторы на тень серости отличаются от так называемых либералов. Немецкие «шестидесятники» выросли, вошли в силу, состарились, но идеалов юности не утратили.

В многоликом племени немецких робин-гудов до фигуры символической однажды вырос Калле. Шесть лет Карл-Хайнц Герик судился с собственником квартиры в центре Кельна. Прожив три десятка лет в престижном ныне квартале Агнесфиртель, «приняв эти места всем сердцем», он отказался выезжать, когда хозяин жилья заявил о своем желании поселиться на собственных 70 кв. м. Очередной суд принял окончательный вердикт: Калле должен быть выселен, что и было сделано с участием сотни полицейских с одной стороны и сотни протестующих — с другой. Формально решающим в тяжбе стал аргумент об Eigenbedarf, в истинности которого усомниться легко: владелец уже выставил спорную жилплощадь на продажу.

Судьи, в общем-то, лишь признали право распоряжаться собственностью по своему усмотрению, но изумителен был накал страстей. «Борись! — взывал популярный немецкий бард Константин Векер. — Я знаю, что такое, когда из-под тебя выдергивают кровать!» Районные власти в Кельне высоко оценили стремление господина Герика «в полную силу использовать возможности правового государства». Поддержка Калле превратилась в интернет-аттракцион: фотографии с лозунгом Alle für Kalle опубликовали даже виртуальные товарищи по оружию в Чили. И, наблюдая за этой историей, было полезно знать, что попасть в категорию ненавистных богатеев в Германии не очень сложно: взяв кредит, купить квартиру и, сдавая ее, рассчитывать, что когда-нибудь доход от нее станет прибавкой к пенсии.

В этих спорах о защите слабых, которые так любят немецкие левые интеллектуалы, добро всегда абстрактно, польза умозрительна, деньги берут из тумбочки, а кто их туда кладет — неважно. Например, и речи не шло о том, что борец Калле все эти годы платил за квартиру в два-три раза меньше ее рыночной цены — он ведь что-то платил! Следя за извивами сюжета, я все вспоминал знакомого юриста во Франкфурте-на-Майне, который считает, что только дураки и миллионеры покупают жилье, вместо того чтобы его снимать: доходов нет, одни расходы. И в этом он не одинок, по статистике только треть жителей Германии живут в своих собственных стенах — остальные предпочитают казенные.

Парадокс «социального государства» — знание законов освобождает от ответственности. Можно подделать счет, присвоив 160 евро, но добиться восстановления на работе в суде из-за выслуги лет. Можно наговорить с родственниками со служебного телефона на 2,5 тысячи евро и также не бояться за свое рабочее место. Упомянутая выше кассирша написала девять объяснительных по поводу этих злосчастных бутылок и девять раз солгала. Человек, проработавший тридцать лет, по мнению суда, заработал определенный «капитал доверия», который не может в одночасье превратиться в пыль. Frankfurter Allgemeiene Zeitung заметила однажды, что так называемые low performer, уволенные за лень, вряд ли могут рассчитывать на успех в немецком суде только в том случае, если не будут работать вообще.

Арендное право в Германии и вовсе напоминает местами социалистический фантазм. Людям с советским прошлым хорошо известно, как далеко может зайти государство в регулировании частной жизни, жителям нынешней России очевидно, как быстро чужие вежливые люди могут запретить вам варить на собственной кухне свой личный суп. В традиционно леволиберальном, бедном, но веселом Берлине в престижных районах сейчас создаются субкварталы с иммунитетом на повышение комфортности. По этим нормам, принятым по согласованию с местными жителями, владельцы больших квартир должны получить специальное разрешение на модернизацию жилья, и не факт, что удастся получить «добро» на обустройство гостевого туалета, камина или лоджии. Улучшение может стать обоснованием для повышения квартплаты, что в свою очередь может вынудить бедных поискать квартиру подешевле, что соответственно увеличивает риск возникновения «квартала класса люкс» и уничтожения традиционной городской атмосферы.

Особо ожесточенные бои ведутся в Пренцлауэрберге — переживающем бум джентрификации районе Восточного Берлина, где дома роскошным образом обновляются, а пустующие со времен войны щели заполняются строениями не менее фешенебельными. Вначале это был рабочий район с печным отоплением и общими туалетами в коридоре. Затем работяг выжили альтернативщики, а теперь сквоты потеснили новые буржуа. В Пренцлауэрберге обновление населения приближается к ста процентам. Ныне это образцово-респектабельное место, где на улицах по выходными торгуют деликатесами, где ассортимент винных магазинов широк, лавочки дизайнерского барахла отутюжены до крайности, а рестораны не по-берлински дороги.

Буржуазная зараза, эта страсть к улучшению домов, распространяется все дальше — в сферу внимания богатых понаехавших в Берлине попали уже и районы Фридрихсхайн, и Кройцберг, и даже до недавнего времени неблагополучный Нойкельн. И понятно почему: цены на жилье в престижных кварталах столицы Германии, прежде необычайно низкие, растут в год на 10% — сказочный по немецким меркам гешефт; сдача квартиры в аренду по доходности уже сопоставима со спекуляциями на бирже. Других столь же дешевых столиц в Европе нет и уже, наверное, не будет. Здесь хотят жить не только немцы — судя по моему фейсбуку, едва ли не вся московская богема либо имеет берлинское жилье, либо мечтает его иметь.

Yappie raus! — «Яппи вон!» — лозунг, который я прочел на заборе в Пренцлауэрберге, помог мне ответить на вопрос, хочу ли я в этом районе жить. Нет, весь новенький, с иголочки, Пренцлауэрберг, окруженный кварталами скорей угрюмыми, мне не по душе: в нем нет любезной сердцу буржуазности, аромата старых денег, шелеста немолодых деревьев, а главное, непринужденной естественности бытия, с умом и чувством выросшего, а не выстроенного.

Жить в окружении агрессивных жертв джентрификации я не хочу — и уж тем более нет никакого желания в суде отстаивать свое, на мой взгляд, следующее по умолчанию, право распоряжаться своей собственностью по собственному разумению. Лифт в моем доме в Шарлоттенбурге все-таки будет: на днях квартирантка с первого этажа отказалась от своих претензий. По слухам, решающую роль сыграл длинный список жалоб прочих жильцов дома, которые по просьбе юристов, подробно расписали, как сильно ухудшится их здоровье, если они годами будут жить в старом доме без лифта — правдолюбивая соседка разорится на выплате компенсаций за недееспособность.

Чтобы быть сильным, нужно выглядеть слабым. В хилости — сила. 

Новости

Цены на нефть также подскочили после ракетных ударов США по Сирии, пишет MarketWatch. Стоимость июньских фьючерсов на нефть Brent на лондонской бирже ICE Futures к 8:05 по московскому времени поднялась на 0,87 доллара до 55,76 доллара за баррель. Цена фьючерса на нефть WTI на май на электронных торгах Нью-Йоркской товарной биржи увеличилась на 0,92 доллара до 52,62 доллара за баррель.

Рынок акций России открылся снижением цен blue chips, индексы ММВБ и РТС за минуту просели на 0,5-0,6 процента. К 10:01 по Москве индекс ММВБ составил 20,44,78 пункта (-0,5 процента), индекс РТС — 1142,05 пункта (-0,6 процента), рублевые цены большинства основных «фишек» на бирже снизились в пределах 1,6 процента. 

События проекта

«Жена смотрителя зоопарка» — исторический военный фильм режиссера Ники Каро с Джессикой Честейн и Даниэлем Брюлем в главных ролях. Он основан на реальной истории из жизни работников Варшавского зоопарка, которые во время Второй мировой войны укрывали на его территории сотни евреев. Сценарий фильма написан по одноименной документальной книге Дианы Аккерман, основной источник которой — дневники Антонины Жабинской, жены директора зоопарка.

Местное население Варшавы шло на рискованные меры ради вызволения евреев из гетто. Зоопарк стал перевалочным пунктом на пути к освобождению. Евреев укрывали в вольерах, в подземных туннелях, созданных для животных, и в самом доме Жабинских. Риск был огромный, так как немецкие солдаты практически постоянно присутствовали в зоопарке — здесь находился их склад вооружения. Кроме того, в оккупированной Польше за укрывательство евреев казнили всю семью «преступника». Антонина и Ян могли бы бежать из города, но они приняли решение остаться и спасать других.

Приглашаем участников проекта «Сноб» увидеть фильм «Жена смотрителя зоопарка» первыми.

12 апреля

Кинотеатр «Москва». Ул. Охотный ряд, д. 2, ТЦ «Модный сезон», 4-й этаж

Начало показа в 20.00

Хочу пойти

Политика

Литература

Иллюстрация: Getty Images

Папин наказ

Последний раз я видела папу, когда он построил нас троих возле мамы и строгим тихим голосом давал наказ. 

— Лиля, — начал он со старшей. Лиля через несколько дней должна была пойти в пятый класс. — Лиля, возьми свой любимый ранец и вытащи из него все книги. Все, все, даже самые интересные. И положи в него бутылочку с водой, вот этот пакетик сухариков и переодеться. Еще положи записку — как тебя зовут, как маму зовут и наш адрес. И свой портфель ты нигде не оставляй! Всегда помни про него, держи его рядом.

Лиля сразу начала выполнять, что ей сказали. Хотя охотней она бы обошлась без сменной одежды. Лиля у нас отличница и книжница. Больше всего на свете она хотела стать учительницей. Мы с Миной и все наши соседские дети измучились с ее игрой в школу. Особенно, конечно, Мина. Мина учиться не любила, она любила бегать, прыгать и играть. Еще Мина умела драться, как мальчишка. 

— Миночка. — Папа взял Мину за руки и повернул ее к маме. — Мина, ты крепко-крепко за маму держись. Вот так за юбку держись и не отпускай. Никуда не убегай, в сторону не отходи. А если мама куда пойдет, то ты с ней иди. Или за Лилю держись.

Мина сразу вцепилась в мамино платье. Миночке было семь лет. Ранца у нее еще не было, и папа соорудил ей рюкзачок, куда тоже положили сухари. Рюкзак удобно висел на спине, и руки у Мины были свободны.

Мне рюкзачка не дали, и я приготовилась зареветь. 

— Марийхе. — Папа поднял меня на руки, крепко прижал к себе, а потом передал маме. — Марийхе… Хелена, не спускай Марийхе с рук…

Я, конечно, люблю сидеть у мамы на руках. Но недавно я научилась здорово бегать и сидеть на руках совсем не хотела.

У мамы было растерянное лицо. Такое, как если мы с Миной убегали далеко играть, за ручей, к Миусу, или в соседнюю деревню к кузену и она нас долго не могла найти. Или такое, когда Лиля нас спрашивает: «Ну-ка отвечайте, сколько будет одна курица плюс еще одна курица?» А мы ей: «Наваристый бульон!»

Так мы проводили папу до сельсовета. А потом за нами приехала подвода.

Я очень люблю кататься на коне! У нас и дома когда-то были Раздор и Шустрая. Только у нас их забрали. Уже давно. Тогда у всех лошадок забирали. А корову с теленком родители отвели недавно сами и взамен получили справку. Хорошо, что кошка Мими осталась с нами! Мы взяли ее с собой на подводу. 

На нашей телеге было несколько больших узлов, коробка с маслом и фасолью, мешок с мукой, тюк с одеялами, наша старенькая бабушка и мы. Старенькая бабушка у нас очень-очень строгая. Но зато она плохо ходит, и мы легко можем от нее убежать, если она начинает нас ругать. Зовут ее сразу двумя именами — Эмилия-Катерина. Раньше так было можно называть. У нас с Миной тоже, можно сказать, было по два имени. Когда взрослые сердились, то звали нас не Мина и Марийхе, а Вильгельмина и Мария. И бабушка в молитвах тоже нас так называла.

А Лиля всегда была Лиля.

Не только мы — все из нашего села ехали на станцию. Из соседней деревни, где живет наш кузен Теодор, тоже все ехали. Теодор — драчун и грубиян. Он стреляет из рогатки по голубям и воробьям и называет нас малявками. Но сейчас он сидит тихо и не обзывается. Рядом с его повозкой бежит Рекс, Теодорова собака.

Мне было интересно и весело у мамы на коленях. Так далеко на тележке я пока не каталась, да еще вместе с Мими.

Рекс немного рычит на Мими, и Мина прячет кошку под пальтишко.

Мы ехали долго, нам с Миной даже захотелось в туалет. Еще бы, ведь на завтрак мама велела выпить по две полные кружки молока и доесть сметану. Мими возилась под пальто у Мины и давила ей лапами на живот. Наверное, тоже хотела в туалет. Повозку остановили в уже сжатом поле, и мы побежали за копны.

И тут Мими вырвалась и отправилась домой! Лиля с Миной звали, звали кошку, но она убегала все дальше и дальше. Это потому, что папа не дал ей наказа все время быть рядом с мамой! Теодор смотрел со своей повозки и ухмылялся, а Рекс лаял.

Сестры заплакали, и я вместе с ними. Мими — умная кошка. Она старше нас с Миной, даже старше Лили. Но почему она так глупо поступила? Как она там будет жить одна?

У кошек даже нет своего бога, чтобы он позаботился о ней.

Потом я вспомнила, что папы тоже с нами нет, и хотела заплакать сильнее, да только впереди была станция, и там стоял состав с огромными вагонами. Поезда я почему-то испугалась и заревела уже из-за него, а не из-за папы.

— Тише, Марийхе, тише, — говорила мне мама. — А то папа услышит и расстроится. Скажет: «Что это за рева-корова и плохая девочка? А где же моя милая Марийхе?»

Тогда я поднажала, чтобы папа наверняка меня услышал. Тем более папа не наказывал мне не реветь. 

Почему мы уезжали

Папу и многих остальных мужчин из нашей деревни забрали на войну. Война была уже совсем близко к Ровнополью. Однажды мы услышали взрывы. Мы заклеили окна в домах бумажными ленточками, чтобы стекла никого не ранили, если вдруг окно разобьет взрывом. А на ночь завешивали их покрывалом и одеялами, чтобы фашисты не увидели свет, и не поняли, что здесь есть люди, и не сбросили на нас бомбы с самолетов.

Мы с Миной не очень знали, что это за такая война. А Лиле мама с папой объяснили. На Советский Союз — страну, где мы живем, напала другая страна. Та страна, которая напала, называется Германия. В Германии живут немцы. Лиля ничего не поняла. Потому что мы тоже немцы. Наши мальчишки, конечно, иногда дерутся друг с другом, но взрослые-то не такие дураки! А еще наши мальчишки иногда дерутся с мальчишками из других деревень. Рядом с нами, в хуторе через речку, живут хохлы. А с другой стороны — казачья слободка. Мальчишки говорят на разных языках, ходят в разные школы, но иногда вместе играют и дерутся. Потом они мирятся, собираются на пионерские слеты и спортивные соревнования, ходят строем и жгут костры. Лиля хотела бы стать пионеркой, тогда бы ее тоже отпустили на пионерский костер. Но бабушка ей не разрешала, потому что пионеры не должны верить в Бога.

Мама Лиле объяснила, что когда-то, давно-давно-давно — этого даже наша бабушка не помнит, — немцы из Германии приехали в Россию. И стали здесь жить. А потом — это уже не давно-давно-давно, а просто давно-давно (это бабушка помнит), — Россия стала Советским Союзом. Это самая огромная страна в мире. И в ней живет много-много разных народов. Но больше всего русских. Немцев тоже много. А главный в стране — грузин Сталин.

Мы — немцы. Напали на нас тоже немцы. И все потому, что у каждого народа есть люди плохие и хорошие, злые и добрые, жадные и щедрые. И плохих немцев все стали называть «фашисты». Так объяснил папа.

Лиля тогда очень радовалась, что наши предки когда-то давно-давно-давно уехали из Германии. Кто это, интересно, придумал? Как его звали? Может, это наш прапрапрадедушка? Он спас семью от голода, приехал туда, где дали землю. Теперь у нас и большой-большой дом, и сад, и огород, и хозяйство. А если бы остались в Германии, то вдруг тоже бы стали фашистами. Лиле не хочется быть плохой, злой немкой. Ей хочется быть самой доброй учительницей на свете.

Взрослые между собой очень тихо рассуждали: если фашисты пришли бы в Ровнополье, то, может, ничего и страшного? Они ведь тоже немцы, может, с ними бы договорились, стали бы вместе жить. Может, Сталин и Красная армия неправильно сделали, что приказали всем бросать свои дома и уезжать?

Всем было очень жалко бросать каменные красивые дома, с занавесками и мебелью. Все с собой не увезешь. И большую красивую супницу, и блюдо для пирогов с нарисованными поросятами. Всю посуду родители завернули в скатерти и простыни, сложили в ведро, а ведро спустили в колодец. А банку из-под кофе, в которой лежали обручальные кольца, мама просто забыла. Банка осталась на полке. И как мама могла забыть! Это очень плохая примета.

Женщины на вокзале плакали. Тетка Юзефина упала на свой узел и кричала:

— Нас увезут в Сибирь! Мы все там сгибнем!

Теодор стоял рядом со своей мамой и молчал.

— В Сибири тоже люди живут, — сказала Лиля. — Там земля жирная, черная и все хорошо растет. Еще там много леса.

Но тетка Юзефина все плакала и плакала.

— Не плачь, — сказала я ей. — Дядя Альберт услышит, скажет: «Рева-корова!»

— Идите отсюда, малявки, — крикнул на нас Теодор, — чтоб я вас не видел!

Но мы все равно сели в один вагон.

— Подумаешь, не хочет видеть, пусть закроет глаза и не глядит, — сказала Мина.

Что было с папой

Наш папа, когда был маленький, жил в горах, на Кавказе. У Лили в учебнике есть картинка с Кавказом. Это такие красивые земли! Он рассказывал, какой вкусный виноград у них рос. А потом началась война. Не та, которая сейчас, а другая, Первая, в самом начале XX века. Но в ней тоже воевали немцы и еще много других народов. Немцы за границей так плохо себя вели, начали войну. И за это немцам на Кавказе запретили говорить на немецком языке! И в школах тоже запретили на нем говорить. Но папе в школу и не пришлось идти, потому что на села и хутора стали нападать вовсе даже не плохие немцы, а чеченцы. Они нападали и на русские села, и на молдавские. Они убивали людей, грабили дома, сжигали посевы.

— Чеченцы плохие? — спрашивала Мина.

— Нет. Они как все. Есть плохие, есть хорошие, — отвечал папа. — А есть и плохие и хорошие сразу. Как Марийхе, которая прыгает в луже и вся замарается. Или как Мина, которая дерется с Теодором.

— Это Теодор вредный, он старший и нас задирает, — сказала Лиля.

А Лиля у нас никогда не была плохой. Она была доброй и справедливой.

Папин дом сгорел вместе с документами. Когда пришли русские, то взяли папу в плен, хотя он был еще ребенком. Потому что он не был жителем России.

— Русские — тупые! — сердилась Лиля. — Ведь документы были, но сгорели!

— Лиля, такое говорить нельзя! — грозила пальцем бабушка, но не очень строго.

— Что ты, что ты! — мама качала головой и сердилась на то, что папа рассказывает такие страшные истории дочерям.

— Русские — как все, — вздыхал папа.

Папу и еще других ребят сковали цепью и погнали с Кавказа в Россию. И родителей их погнали. Родители у папы умерли, и он остался со старшими братьями. Папа вырос и женился на маме. А война и потом еще революция закончились. И они стали много работать и жить хорошо.

Но бабушка злится на русских, совсем не желает учить русский язык и не ходит в сельский совет по делам. Русские запретили церкви, запретили молиться Богу, а это совсем не хорошо. Без этого можно жить на земле, но зато после смерти не попадешь в Царствие Небесное. А бабушка туда очень хочет. А мы — не очень. Нам на земле тоже хорошо.

Может быть, немцам, которые остались в Германии, было не так хорошо на земле, как нам? Может быть, они были бедные, голодали и решили пойти отобрать еду и дома у других? Но ведь могли бы просто попросить, Лиля бы поделилась. Она всегда кормит всех собак, кошек, голубей и даже ласточек, что у нас в сарае. Или это Гитлер силой заставил фашистов пойти и завоевывать другие земли, мешать людям жить мирно?

На эту войну папу, дядю Альберта, дядю Генриха и многих других из нашего и соседних сел забрали, чтобы они защищали от фашистов свои дома и всю советскую землю.

Они сели в поезд и проехали один день, но тут налетели фашистские самолеты и стали сбрасывать бомбы. Весь эшелон разбомбили. Кто погиб — остались на месте. Кто живой — разбежались. А кто раненый — расползлись.

Папа тоже пополз по полю. Его ранило в ногу. На поле стояли копны, и он спрятался. И дядя Альберт спрятался. Только папа плохо спрятался, раненую ногу было видно. Когда самолеты улетели, кто-то постучал ему по ботинку. Это были фашисты. Они собрали всех, кого нашли, и взяли в плен. А дядю Альберта не нашли. Он долго-долго сидел в копне. Потом дядя Альберт вылез и ночью стал красться домой, к тете Юзефине. Он пришел в Ровнополье, но там уже никого не было. Дома стояли нараспашку, оставшиеся собаки выли. И везде ходили фашисты. 

— Ты еврей! Или цыган! — сказали они дяде Альберту. У дяди Альберта большой нос и темные волосы. Но он немец. Просто вот таким он уродился. А Теодор у него самый обычный.

— Найн! — сказал дядя Альберт. Фашисты ему не поверили. Его заставили выкопать яму, поставили на краю и расстреляли. Потому что фашисты хотели не просто захватить весь мир, они хотели убить всех евреев и цыган.

Когда мы узнали эту историю, Лиле не у кого было спросить, хорошие или плохие евреи и цыгане.

Наш папа не был похож на еврея или цыгана. У него русые волосы и голубые, как небо, глаза. Всю войну он был в плену, проработал на ферме в Польше. После войны пани, хозяйка фермы, ему говорила: «Адольф, Адольф, не возвращайся в Советский Союз, ты никого не найдешь, там тебя посадят в тюрьму!» Но папа не послушался и вернулся. Он не попал в тюрьму. Но он не стал нас разыскивать, а поселился в Казахстане с новой женой. И звали его теперь Анатолий.

Я думаю, папа наш был как все. И хороший, и плохой. Тот, который был до войны, был очень хороший. А тот, который после, — нет. А наша хорошая Лиля сказала:

— Лучше бы его убили!

— Бог с тобой! — всплеснула руками бабушка.

— Тогда бы он попал в Царствие Небесное, разве ты этого не хочешь? — дерзко ответила Лиля.

А мама просто плакала, узнав, что папа жив и у него теперь новая семья.

Если бы мама не забыла обручальные кольца, может, все было бы по-другому. А может быть, нам тоже надо было дать папе наказ, чтобы он не забывал нас, чтобы любил нас всегда-всегда, даже если война, и возвращался домой. Но мы просто его обняли — и все. 

Дорога

В поезде мы ехали на нижней полке. А над нами была еще полка и еще. Мы отгородились простыней, чтобы можно было ходить на горшок. 

Вагон был без окон, но мужчины открывали дверь и становилось светлее. С нами ехали чужие папы, которых не забрали на войну. Мы тогда думали, что им очень-очень повезло. И дяде Гансу, и дяде Якобу, и Карлу. Их жены и дети были не такие грустные, как остальные в вагоне. Мужчины быстро бегали на станциях за водой, разводили на остановках костер, чтобы сварить горячую кашу. Мама тоже бегала за водой и варила нам кашу. Но тогда мы оставались в вагоне с бабушкой. И мы с Миной начинали плакать, потому что не должны были отцепляться от мамы. Мы держались за Лилю и кричали до тех пор, пока мама не прибегала с горшком каши. Затем она опять убегала на улицу, чтобы забрать два горячих кирпича, на которых стоял горшок. А поезд мог в любую минуту уйти! В нашем вагоне так потерялся Вильгельм. Он был уже почти большой и побежал за водой для своей бабушки. Вильгельм не вернулся, и его больная бабушка так испугалась, что умерла. Ее завернули в простыню и на станции вынесли из вагона. 

— На все воля Божья, — сказала наша бабушка.

Тетя Юзефина запретила Теодору бегать за водой, чтобы он не отстал, и делала это сама. Бегать ей было тяжело, она очень большая и тяжелая. Даже гулять с Рексом она стала сама. Но однажды Рекс не дотерпел до остановки.

Он выпрыгнул из вагона, когда мужчины приоткрыли дверь. Мы долго слышали, как он скулил, и тоже скулили, хотя это не наша собака.

— Он побежит к Мими и расскажет ей, как катался на поезде, — пыталась утешить нас мама.

— Он попал под машину. Там, под мостом, дорога, — сказал Теодор и забрался на нарты под самый потолок. Там он неслышно плакал. Слезы падали сверху на край нашего одеяла. 

Это было в тот же день, когда у Теодора расстреляли папу. 

Мы ехали долго. Ходить по вагону было нельзя, потому что везде-везде сидели и лежали люди, и мы тоже сидели и играли в школу или в «наш дом». Очень часто мы играли в «последний день дома». Мы забивали кур, варили бульон, стряпали хлеб, собирали вещи, а те, которые не смогли забрать, прятали в колодец и на чердак.

Когда сестре надоедало играть со мной в дом, мы играли в «Спящую красавицу». Мина ложилась и закрывала глаза. А я должна была приносить ей выдуманные сладости на выдуманном подносе или обмахивать веером из умывальной тряпочки. Принца у нас не было, поэтому Мину никто не целовал и она засыпала по-настоящему.

Утром мы не умывались. Мама вытирала нам лица влажной тряпочкой. 

Лиля рассказывала истории из учебников. Оказывается, в Сибири реки куда больше, чем наш Миус. И города больше Таганрога и Ростова-на-Дону. Там растут такие же березы, как у нас, а еще лиственницы и пихты. Таких деревьев я никогда не видела.

— В Сибири есть Алтай, он на Швейцарию похож, — добавляла Лиля. Хотя Швейцарию тоже никто из нас не видел, все удивлялись.

Мама мне тихо-тихо, на ухо, пела. Тетя Юзефина плакала, потому что не знала, как же она будет теперь жить, потому что, хотя и похоже на Швейцарию, но это же конец света. 

— Господь поможет, — утешала ее наша бабушка. — Он и для нас место найдет, а нет — так помрем, не мы первые, не мы последние.

Теодор молчал. 

Оказалось, мы ехали не просто долго, а долго-долго. Потому что, когда мы приехали, я разучилась бегать. Ноги были как ватные. У меня дома осталась такая большая кукла — вся, кроме головы, из тряпочек и ваты, и она могла только сидеть. Ой, как мне захотелось сюда мою Юстину!

Мама вынесли меня из вагона на руках. Мина крепко держалась за ее юбку. Лиля и бабушка следили за нашими узлами. Перенести мы их никуда не могли. Просто скатили с поезда под откос. Мама завернула нас в одеяло, мы легли на землю и уснули. Был октябрь. Утром мы помогли маме оторвать примерзшую косу от земли. 

За нами опять приехали повозки. Мы ехали два дня. Дедушка, который управлял лошадью, все время хотел с нами поговорить, но это было непросто. Он не умел говорить по-немецки, а мы плохо понимали по-русски. Только Лиля объяснила ему, что мы советские немцы. Что наш папа воюет с фашистами. Он тоже стал рассказывать коротко, чтобы мы сразу выучили: это Сибирь, это село Березовка, а сам он — дед Ваня по фамилии Дедов, а бабка у него не Бабкина, как мы могли подумать, а тоже Дедова, бабушка Надя. И сын у него на войне, а больше никого нету, только пчелы да овечка. А вот эта лошадь, Рыжуха, она колхозная. Она уже старая, поэтому ее не взяли на фронт.

Дед Ваня привез нас к маленькой избушке из двух комнат. В комнате, где печка, жили они с бабушкой. А в другой они разрешили поселиться нам. В ней не было ничего, даже стола и стульев. Мама села на узел с нашими вещами и заплакала. Она не плакала всю дорогу. А мы уже не плакали. Потому что бабушка Надя Дедова дала нам горячих щей, а дедушка Ваня Дедов — меда. И почему-то после этого мама заплакала еще сильнее. 

Еда

Дедушка и бабушка Дедовы были очень хорошие. У них было две овечки, гармошка и большая лиственница во дворе.

— Мариша, Минюша! — Дед Ваня звал нас чудно. Маму он называл Леночкой, нашу бабушку — Грозмутер или «Ваша бабушка». Только Лилю он называл правильно, Лилей. 

Дед Ваня был колхозным пасечником.

Хозяева иногда давали нам продукты. Когда бабушка Надя приносила сырую картошку, наша бабушка отрезала от нее глазки́ и прятала их до весны. От картошки оставалось совсем мало! 

— Весной, деточки, дай бог, посадим, будет у нас свой огород, — объясняла она. 

Мама доставала из узлов наши вещи и носила обменивать на продукты. Так у нас не стало подстаканника, наших вязаных цветных береток, скатерти с вышивкой. Потом не осталось никаких нарядных вещей и других тоже. Из всего, что мы взяли с собой из дома, осталась одежда, которая была на нас, одеяло, крепкие большие ножницы и зеленый лев с дыркой на макушке. Во льва наливали вино. Вина у нас не было.

Когда-то бабушка рассказала нам историю, как Иисус превратил воду в вино. Мы с Миной вспомнили ее, взяли льва и налили воды. Мы сказали «Отче наш» и сами придумали несколько молитв, но ничего не получилось.

— Надо подождать, — сказала нам Лиля. Мы ждали до вечера, а вечером Лиля взяла льва и вдруг налила из него в стаканы красного напитка. Мы с Миной запрыгали от радости. Это было не вино, а чай из красного корня, но все равно мы радовались. А бабушка отчего-то отругала Лилю. Наверное, Лиля произнесла какую-то не такую молитву, что получила чай. Хотя чай из красного корня полезнее, чем вино. 

Мама ходила на работу в поле, и Лиля тоже. Осень была теплая и сухая, хлеба было много. А убирать некому. Все мужчины — на фронте. И тут мужчины из нашего села очень пригодились. Они все умели водить комбайны, поэтому их и не взяли на фронт.

Мы с Миной бегали к полю, смотрели, как убирают хлеб. Комбайны «Коммунары» работали даже ночью, включив фары. 

Если на краю поля найдешь колосок, то можно было съесть зернышки. Главное, чтобы не попасться на глаза председателю колхоза. Он бил бичом всех, если видел, что кто-то взял с поля хоть что-нибудь. А Лиля придумала завязки на рукавах. Иногда ей удавалось незаметно насыпать в рукава по горсточке зерна. Из него получалось несколько ложек каши.

После того как убрали хлеб, Лиля с русскими девочками ходила работать в соседнее село. И она притворялась, что тоже русская, потому что немцам было запрещено уходить из Березовки. За работу на огороде ей давали жмых — то, что оставалось, когда из бобов или подсолнуха выжмут масло. Из жмыха бабушка стряпала лепешки.

Еще можно было подкрасться к молокозаводу. Лиля подсмотрела, как делают местные ребята. Они подползают к небольшому дому, где принимали молоко и делали сыр и казеин, и ждут, когда на полянку выставят сита с творогом. Теперь надо подождать, чтобы взрослые занялись делом и не смотрели на сита. Брать творога нужно было чуть-чуть, чтобы не заметили. Сначала один воришка, согнувшись, добежит до сита, сунет ладошку — и назад. За ним, к другому ситу, бежит его приятель. А потом Лиля. Зачерпнет из крайнего — и к нам в кусты. Только часто нам не везло. Не везде творог был свежим. И Лиля несла в ладошке вонючий и клейкий почти готовый казеин, который делали из творога для фронта. Такую гадость даже в сильный голод сложно было есть.

Поздней осенью Лиля ходила по полям, смотрела, не осталось ли где незамеченной картошки. Лепешки из мороженого картофеля получались сладкие! 

Наша хорошая Лиля делала нехорошие дела, но нам от этого было хорошо. Мы полдня были сыты. И потом, так делали многие, не только Лиля. 

Весной бабушка начала варить щи из травы. Там были крапива, слизун, укроп. Иногда Лиля бегала на гору и приносила щавель. Вода и трава — очень невкусно. Без соли, без картошки. Я плакала, не хотела это есть. 

— Плачь в тарелку, — говорила Лиля, — суп хотя бы просолится.

Когда в супе появлялась одна картошечка, бабушка выкладывала ее в мамину тарелку. И я начинала реветь еще сильнее.

— Я старая, Лиля молодая, вы маленькие, — пыталась объяснить мне бабушка. — Если мама сляжет, всем нам конец, тогда никакой надежды нет. 

Но когда голодный, ничего не помогает. И я хватала рукой картошину из маминой тарелки и быстро засовывала себе в рот. И продолжала реветь, потому что я становилась плохой и мне было стыдно и жалко маму.

Чуть больше года мы прожили у бабушки с дедушкой Дедовых. Я думала, что это было тяжелое, плохое время. Но оно было хорошим. Это был последний год моего детства.

Новости

Барази заявил, что среди погибших есть жители деревни, которая стоит рядом с базой. Еще семь человек пострадали, сейчас их эвакуируют с базы. По словам губернатора, огонь по базе вели больше часа.

Associates Press пишет со ссылкой на Syrian Observatory for Human Rights, что атака почти полностью разрушила базу. Погибли как минимум четверо военных, в том числе генерал.

6 апреля с военных кораблей в Средиземном море выпустили 59 ракет «Томагавк» по базе сирийской правительственной армии в Хомсе. Власти США подчеркнули, что с базы, которую атаковали, по их мнению, взлетали сирийский самолеты, использовавшиеся для применения химического оружия.

США обвиняют президента Сирии Басара Асада в химической атаке в провинции Идлиб. 4 апреля сирийские военные самолеты атаковали город Хан-Шейхун в Идлибе, в результате чего погибли больше 70 человек, большинство — женщины и дети. Россия заявила, что люди погибли из-за попадания снаряда в склад химоружия боевиков.

Госсекретарь США Рекс Тиллерсон заявил, что Россия не выполнила соглашение 2013 года, заключенное между американскими и российскими властями, согласно которому власти Сирии должны были передать свое химоружие международному сообществу для дальнейшей ликвидации. Договоренность закрепили резолюцией Совета Безопасности ООН — она предупреждала, что в случае использования в Сирии химоружия будут приняты меры, в том числе введение санкций и применение военной силы. Россия выступала гарантом передачи оружия.

Тиллерсон считает, что Россия либо намеренно игнорировала соглашение, либо была не способна его выполнить. Он добавил, что перед ударом Россию предупредили о готовящейся атаке.

Великобритания, Австралия, Израиль и сирийская оппозиция поддержали атаку США. Президент России Владимир Путин считает, что атака — попытка отвлечь внимание мирового сообщества от жертв среди мирного населения в Ираке. По мнению президента, атака на базу препятствует борьбе международной коалиции с терроризмом.

Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заверил, что у армии Сирии нет химического оружия и что это подтвердила Организация по запрещению химического оружия ООН. Он добавил, что Путин считает удар агрессией против суверенного государства и нарушением норм международного права под надуманным предлогом. 

Интервью

Фото: Татьяна Хессо

СОщущение, что вы мчитесь в спортивной машине или в самолете, в то время как кто-то другой стоит на остановке и ждет автобус. Ваша скорость определяет ваш круг общения?

Мне как раз очень нравятся люди, которые никогда не спешат, ведь это самая большая роскошь. Потому что они тебе дают философию. Пожилые люди, которые никуда не спешат, могут что-то интересное рассказать, так же неспешно. У них другой взгляд на жизнь, и они тебя очень этим обогащают. А людям, которые все время бегут, я, конечно, очень симпатизирую — мы из одного племени, из одного стада, мы все быстро друг с другом обмениваемся какой-то информацией и разбегаемся. А с никуда не спешащим человеком можно посидеть, понаблюдать, спокойно посмотреть на реальность. Есть такие люди — типичный Обломов. Они для меня очень ценны.

СА вы склонны к рефлексии?

Я-то склонен, но у меня нет времени на это, к сожалению. В этом и проблема: если ты все успеваешь, всем пытаешься заниматься, у тебя нет глубины, концентрации на чем-то одном. Я в свое время занимался наукой и очень любил встречаться со своими коллегами-учеными и с ними не спеша разговаривать. Они старомодные, небогатые, одеты абы как, но у них есть глубокое понимание определенных предметов, так что с ними побыть — самое счастливое время. Они восхищаются, что я столько успел, а я восхищаюсь, что человек так глубоко нырнул во что-то одно.

СВы начинали свою научную деятельность с изучения движения континентов, а сейчас сами легко перемещаетесь между ними. Много летаете на самолетах, в том числе и за штурвалом собственного. О чем вы думаете, глядя из окна?

Я все время летаю, да, и стараюсь смотреть вокруг. Но на самом деле пилот должен быть очень сосредоточен, должен быть занудой и думать о приборах, высоте, погоде, слушать радио. Он не должен наслаждаться. Мой инструктор все время на меня кричал: «Хватит смотреть на реку! Ты не можешь водить самолет и поворачиваться назад, рассматривать это все!» А мир по-другому сверху смотрится, там такие острые ощущения!

Фото: Татьяна Хессо

СА когда вы летите в качестве пассажира? Никуда не бежишь, у тебя есть два часа, или пять, или десять, в зависимости от дальности полета, и ты сидишь в замкнутом пространстве.

Меня очень расстраивают полеты на обычных скоростных самолетах, потому что много народу, дышать нечем и хочется спать. Я всегда немножко недосыпаю, поэтому первую часть полета я все время сплю. Потом я читаю книги или решаю геометрические задачи.

СЯ слышала, что у вас есть интересная особенность: вы можете заснуть в любом месте.

Это правда! У нас в семье такое: и дедушка, и отец, и брат — все мы очень быстро засыпаем.

СКак это сказывается на вашей жизни?

Когда я работал в банке, рассказывали, что я засыпал на встречах с клиентами. Потому что день бывал очень длинный, и бывают такие очень скучные, нудные дискуссии. Но, в принципе, конечно, я не сплю, если интересный разговор. Но в общем надо быть к такому готовым. Зато потом у тебя столько энергии!

СТо, что вы начинали как ученый, оказалось полезным для вашей работы в инвестбанкинге?

Я занимался физикой, математикой, потом попал в банк, в ту часть, где трейдинг, деривативы так называемые, финансовые инструменты — они требуют математического образования. Очень много банкиров в этой области пришли из науки, то есть я не уникален. Вот, например, «модель Блэка — Шоулза», по которой каждый день торгуются триллионы долларов, вывели экономист Шоулз и физик Блэк.

Фото: Татьяна Хессо

СВы много летаете и много видите. Что вам дает работа в других странах и вообще географические перемещения? Я думаю, что, когда учишься где-нибудь за рубежом (я, например, была на бизнес-программе в Сингапуре с людьми всех цветов кожи, волос и глаз со всей планеты), ты становишься более открытым — в английском есть очень точное выражение open-minded.

Я вас понимаю! Я жил за границей 17 лет, в Нью-Йорке, в Париже, работал во Франции, в Швеции писал диссертацию. Я уехал за границу в 1989 году, попал в научную лабораторию, где были немцы, бразильцы, был парень из Ирака, который пешком перешел через Иран, сбежал от Саддама Хусейна. И да, там ты преодолеваешь узость своего мышления и начинаешь спокойно относиться к людям, отличным от тебя. И вот по контрасту — я только что был на Урале. Те, кто никуда не ездил, очень плохо относятся к людям нестандартной ориентации, и расизм присутствует. Плюс, когда ты учишь языки, а я учил арабский, ты как бы впускаешь другую культуру в себя и начинаешь понимать людей этой культуры.

СВы планируете свою жизнь? Знаете, где будете через год, через пять лет?

Я как-то пытался планировать, но это же невозможно: жизнь очень быстро меняется, мир ускорился. Невозможно предсказать, что будет. Я читал много книг про планирование. Из них выходит, что надо планировать планирование. Но я думаю, что на самом деле надо ловить момент и действовать. Нужно быть наготове, что все может измениться. Возникают возможности, встречаешь людей, какой-то звонок неожиданный, просто на кого-то натыкаешься — и жизнь меняется.

СКогда вы говорили о ваших коллегах, которые остались в науке, вы упомянули, что для них не важно, как они одеваются и вообще внешнее. Для вас же внешнее очень много значит. Я знаю, что вы устраиваете тематические вечеринки с дресс-кодом. Открыли ателье по пошиву мужских рубашек. Почему для вас так важно «выглядеть»?

Хорошо одеваться — это творчество. Например, Андрей Бартенев — это высший уровень. Приятно видеть человека, который прикольно одет, во что-то свежее, необычное. Когда ты красиво одет, ты таким образом создаешь настроение, в первую очередь себе, конечно, но, в принципе, хорошо одетые люди создают общую атмосферу. Такая «диктатура эстетики», если угодно. У меня есть утопическая теория, что если всех заставить красиво одеться, создать полицию...

Фото: Татьяна Хессо

СПолицию моды?

Да, как в Исламской Республике Иран есть полиция нравов, которая смотрит, чтобы мусульмане правильно одевались. Иран — это перекос, конечно, но полицию моды можно сделать в одном государстве. Я мало видел поклонников моей идеи в России, но представим на секунду: оставили бы только стильные, цветные магазины, убрали бы депрессивные сочетания цветов, рубашки-парашюты. Было бы здорово!

СБытие определяет сознание. И вы за эстетизацию бытия.

Я считаю, что нашу жизнь очень сильно определяет архитектура. В красивом городе — в Вене или в Париже — ты вышел, и у тебя сразу хорошее настроение, даже если плохая погода. Погода у нас, конечно, особенно депрессивная, но среди некрасивой архитектуры, с пластмассовыми окнами, я прямо ощущаю физическую боль! Архитектура создает настроение, и мы одеваемся под нее. То есть в каком-нибудь красивом европейском городе тебе трудно будет ходить в тапочках или в трусах, хотя американцы так делают, могут прийти в ресторан в шортах и шлепанцах. Я видел такое в Будапеште, и их не пустили в ресторан. Они такие потные, жирные пришли в красивый ресторан и даже не чувствовали, что они не правы.

Я считаю, что все красивое: архитектура, одежда людей, быт — создает атмосферу. Но это всегда дисциплина, большие деньги, труд. Знаете теорию малых дел? Сразу революцию не сделаешь, поэтому мы для начала просто стараемся хорошо выглядеть.

СЯ помню, у вас были мечты: домик во Франции, тематические вечеринки…

Вместо домика во Франции у меня есть домик в Суздале, я свою мини-идею воплотил там. Я люблю гостей, у меня все время останавливается много друзей и даже люди, которых я не знаю, друзья друзей, но я от этого получаю большое удовольствие. Потому что, если в доме никто не живет, у него появляется специфический запах.

СДа, он сразу стареет.

И вот мой дом все время эксплуатируется, там все проветривается, окна открываются, люди живут, дышат, и дом все время живой. Поэтому я свою мечту выполнил.

Фото: Татьяна Хессо

СПочему Суздаль? Там какая-то магия места?

Суздаль — благодаря Вадиму Дымову. Город мне нравился, я много раз туда ездил, но Вадик первый туда переехал, создал эту уникальную атмосферу. Он пригласил Ермолая Солженицына тоже. Когда приезжаешь в новое место, тебе нужны друзья. И к каждому из нас туда все время приезжают друзья, и постоянно возникает какое-то общество. Если бы я первый приехал, было бы погрустнее, конечно.

И вот в Суздале Вадим и Ермолай, мы боремся, стараемся сохранить красивый город. Потому что, если разрешить, люди высосут всю красоту ради того, чтобы все построить подешевле, поставят дурацкие гостиницы, крупные уродские бизнесы, и мы потеряем город.

Много уродского строится по незнанию, просто людям кажется, что это красиво — уродский кирпичный дом какой-нибудь пятиэтажный, с уродскими крышами, пропорциями, вензелями, с уродскими львами, заборами… В общем, все что угодно там может произойти. Русский человек еще любит строить громадные заборы. Но это, как я уже сказал, просто по незнанию. Не все люди высоко развиты. Мы боремся с этим в нашем маленьком городе, и то это очень сложно.

СЯ знаю, что вы заказывали проект городского развития и сохранения Суздаля на «Стрелке».  И я так понимаю, что результаты вас немного не удовлетворили.

Вадим Дымов был заказчиком. Была  разработана концепция сохранения исторической ценности города и плана его развития — сроком до 2024 года. К тысячелетию Суздаля. Возник какой-то базис для обсуждения, что хорошо и что плохо. Конечно, проект не идеальный, и может быть, он как таковой и не нужен, но он создал поле для дискуссии.

Фото: Татьяна Хессо

СО чем вы говорите, когда собираетесь компанией единомышленников? У вас же прекрасные друзья: Андрей Шаронов, Вадим Дымов, Ермолай Солженицын. При этом вы очень разные.

Поэтому мы как раз все и притягиваемся друг к другу — все хотят разговаривать с людьми, которые не такие, как они. Мы говорим обо всем. Сейчас для нас важная тема — история. Это из-за Вадима: он поступил на истфак МГУ. Он увлечен, занимается XIX веком. Всех больше всего волнует, почему мы не такие, как Европа, как это случилось.

СМожет, у нас другая география, масштабы?

Ну да, климат другой и много всего еще, но всем хочется найти ту точку, где мы могли вот так, но пошли эдак.

СТочки бифуркации?

Именно. Вот здесь царь у нас что-то не то сделал, здесь восстание декабристов. У нас очень много точек бифуркации, и это рождает очень много теорий, почему Россия отличается и от Востока, и от Запада. И Александр Невский, например, сыграл свою роль. Гумилев поднял важный вопрос, было ли монголо-татарское иго игом или все же союзом, пусть и вынужденным. Россия могла пойти воевать за Германию против татар, а мы пошли с татарами воевать против Европы, и это очень важная точка. Восток, который выбрал Невский, казался предпочтительнее, потому что, в отличие от крестоносцев, монголо-татары не требовали отказа от православия. Мы могли бы стать в Европе такой маленькой Чехословакией, потому что русское государство тогда было маленькое. Мы бы не дошли до океана, но были бы все такие цивилизованные. Или, может, наоборот, здорово, что мы через татар впитали восточную культуру и создали империю.

Фото: Татьяна Хессо

СВопрос, в какую сторону идти — двуглавый орел ведь и на запад, и на восток смотрит.

В каждом пути есть своя прелесть, и даже неудачный путь все равно дает очень много. В физике считается, что негативный эксперимент, который показывает, как нельзя, — это очень важно, потому что ты исследовал эту тропинку. У нас уникальный путь, нас куда-то заносит, но мир прекрасен и многообразен, и мы идем своим красивым путем, своей тропинкой.

СКто-то горит идеями по жизни, кому-то банально нужны деньги, кто-то бежит от незавидного прошлого к счастливой мечте. А вами что движет?

Я бы сказал так: есть газ, ты молекула газа, тебя бьют другие молекулы, и создается такое хаотичное движение… Просто каждый день решаешь миллион проблем, маленьких и больших. Мною движут обстоятельства. Вот вы мне позвонили, и мы увиделись. Потом меня друзья куда-то пригласят, возникнет поездка. И нужно просто наслаждаться тем, что происходит. Мы в этом мире всего несколько десятков лет, и я просто чувствую себя путешественником. Что движет путешественниками? Просто сам процесс. Мы наблюдаем пейзажи, мы встречаем людей. Как сказал Есенин, «каждый в мире странник. Пройдет, зайдет и вновь оставит дом».

С«Я полон дум о юности веселой, но ничего в прошедшем мне не жаль». Вы никогда не жалели, что пошли в эту сторону, а не в другую?

Нет, абсолютно! Я никогда не жалею, потому что то, что было в тот момент, было непредсказуемо. Ты просто теряешь время, если будешь скорбеть: «Я все не так сделал». Если ты реально сделал глупость, не подумав, то да. Но ты же, например, не знал, что Советский Союз развалится, как будет меняться наша политическая власть, какие будут цены на нефть, где будут какие войны. Все происходит как происходит, и скорбеть не о чем, надо смотреть вперед, использовать свои прошлые знания и пытаться делать то, что тебе близко.

Фото: Татьяна Хессо

СЕсть латинское выражение — memento mori. Вы над этим не задумываетесь?

Задумывался много раз. Мама у меня близка к этому, к «мори», поэтому я, конечно, задумывался, и вижу, что смерть не страшная, она спокойная, это естественный процесс. Это же не война, где тебя разорвало на куски.

ССпокойный, красивый уход.

Да. Моей маме 90 лет, она прожила активную жизнь, изучала языки, любила числа, факты, у нее отлично работает мозг, она с юмором. Но с телом, конечно, ничего не сделаешь, оно постепенно угасает. Просто к этому надо философски относиться. Старые люди на все смотрят интересно, спокойно, у них нет таких эмоций, как у нас. У них мирное мышление. Они помнят какие-то детали из 20-х годов, из 30-х. Потому что у них все вместе склеивается. Человек становится немножко ребенком и очень духовным.

СВам хочется это записать, чтобы дальше дополнять семейные истории?

Да, и это тоже проблема. Я все время завожу дневники, пишу две страницы, но это очень трудно, отнимает время, и вообще писание дневников — это некоторое занудство. Люди, которые ведут дневники, немножко зануды. Они могут писать интересные вещи, но в жизни они… То есть тут дилемма: или писать, или жить.

Фото: Татьяна Хессо

СУ вас два раздражителя — «скучно» и «время». Вы говорите о маме, что она прожила интересную, активную жизнь, и приводите критерии. Но в безумной ежедневной гонке, в погоне за каким-то большим призом можно проснуться однажды утром и понять, что всё есть, но ничего не радует. С вами такое было? Когда попадаешь в тупик, упираешься в потолок и не развиваешься дальше.

У меня был тупик во Франции, когда я занимался наукой. И я на год взял стажировку и уехал жить в провинциальный город. То есть нужна какая-то поездка в другое место, в провинцию или, наоборот, в большой город — и все сдвигается. В Непал поезжай или в Индию, проведи месяц в каком-нибудь монастыре, пройди курс йоги, позанимайся спортом, на велосипеде проедь 500 километров, поднимись на какую-нибудь гору. Ты попадаешь в совершенно другой мир! То есть, если здесь уже дорожка закончилась, надо перейти на другую.

Еще, знаете, у всех есть детские мечты. У меня была детская мечта — летать, и я пошел летать. Сейчас я провел месяц в Майами и наконец сдал на американские летные права. Я был в абсолютно других условиях, и меня это дико освежило.

У меня и в Майами вмешался случай. Мы тренировались на аэродроме, но прилетел Трамп, и небо закрыли. Нам пришлось срочно улететь, и два дня мы провели в маленьком городе. Ужасный городишко, ужасная еда. Мы поехали на ферму за ягодами. И вдруг там выходит хозяйка, лет 65, немка с голубыми глазами. Прямо как из сказки, невысокая такая, в юбке, а в Америке никто юбок уже не носит. Она полная жизни, у нее плантация, 15 сортов манго, она выращивает цветы, которые можно есть, для ресторанов. Не овощи, а цветы! И мы у нее остались жить на три дня. Она нам выдала зубные щетки, мы каждый день стирали одежду и летали. И мы с ней все три дня разговаривали о смысле жизни. Она, например, за свои каникулы в прошлом году прошла 400 километров в Сен-Жак-де-Компостель, это в Испании, там обычно ходят пешком по христианским святым местам. С палаткой, жила в лесах, а там и дожди были, и она попадала в разные ситуации, и по-испански не говорила. Она, по-моему, сильно развлекалась. Теперь она хочет прилететь в Москву и поехать на велосипеде в Суздаль. Видите, если у тебя есть время и желание, и ты сменишь жизнь, столько историй появится! Промокнешь, в полицию попадешь, людей всяких встретишь, тебя где-то накормят, а может, голодать будешь, и у тебя сразу будет миллион историй! Главное — время и желание. Мир-то громадный, тупиков и потолков нет нигде.

СУспех/неуспех — вы используете такие критерии?

Нет такого смысла жизни, что всегда должен быть успех. Ни в религии, ни в философии. Вот посмотрите, Довлатов, например, или Зощенко — они все время пишут о неудачах, о забавах. Или Чехов. Не знаю, что мы здесь делаем, но успех — это не критерий. Ну и что, если больше денег, дом или что-то еще? Сам процесс нашего путешествия по жизни — это самое важное. И вы знаете, иногда путешествие хорошо спланировано, с хорошими гостиницами: там красиво поели, пописали, съездили в какой-то город, но вот и все. А бывают сплошь неудачи, когда облом за обломом, и все неожиданно: здесь сломали, здесь потеряли, здесь машину украли, но потом попали в какое-то чудесное место, встретили каких-то людей — и ты потом это ценишь больше всего, потому что у тебя появляется новый опыт, богатая и интересная жизнь. В этом смысле негативный опыт очень важен: если ты застрял на какой-то тропинке, пережил какие-то чувства, эмоции, они тебя обогащают. А успех или неуспех — это неважно. Главное — продолжать путешествие и все время испытывать новые эмоции.С