Как жить

Колонки

Рассказ этот, конечно, не совсем правдивый. То есть все было не совсем так. Да и повод, по которому я его сейчас вспомнил, тоже притянут за уши.

И все-таки мне захотелось об этом вспомнить…

Одно время, насколько я помню, дядя Матвей, мамин брат, бывал у нас довольно часто. С вокзала он сразу шел по делам службы, а вечером приезжал к нам.

Первым делом, умывшись и приняв душ, он ложился на диван, как правило, босиком, в брюках и майке, подперев локтем голову.

— Хорошо тут у вас, Марин! — мечтательно говорил он. — Комната такая большая! Есть где парню разгуляться!

Говорить с мамой дяде Матвею приходилось очень громко, так как мама сразу уходила на кухню — готовить ему что-нибудь на стол («типа легкой закуски», как любил выражаться дядя Матвей).

Со мной же ему можно было говорить нормально, потому что я приходил в большую комнату и садился на стул прямо напротив него. Это был мой долг хозяина, который я неукоснительно выполнял. Если же я не собирался по каким-то причинам его неукоснительно выполнять, мама тут же заходила ко мне в комнату и говорила довольно-таки неприятным голосом:

— Иди давай, посиди с дядей Матвеем, пока я обед приготовлю! Неудобно же! Человек в гости приехал…

И я послушно вставал и шел в гостиную.

Словом, дядя Матвей лежал на диване в гостиной, а я сидел напротив него и напряженно смотрел телевизор. Причем садился я всегда так, чтобы было понятно, что я пришел именно поговорить с дядей Матвеем, а не для чего-нибудь другого.

— Чего ты, слушай, так сидишь неудобно? — говорил дядя Матвей, немного прикрыв глаза. — Повернись к телевизору!

— Да нет, мне удобно! — отвечал я, вывернув голову.

— Ну, как хочешь! — с некоторой, как мне казалось, издевкой в голосе отвечал дядя Матвей и тоже начинал смотреть телевизор.

— Журналисты, брат, это тебе не сладкий перец! — наставительно говорил дядя Матвей. — Это, к твоему сведению, солдаты партии, слуги народа!

В девять часов вечера обычно передавали программу «Время». На экране появлялось испуганное лицо Анны Шиловой, и она говорила что-нибудь вроде такого:

— Добрый вечер! В эфире — информационная программа «Время»! В Политбюро ЦК КПСС!

Тут Анна Шилова замирала, делала страшную паузу и наконец, собравшись с духом, продолжала свою вечернюю речь:

— Политбюро ЦК КПСС рассмотрело вопрос об уборке сельскохозяйственных культур.

В эту минуту, как мне кажется, всей стране до слез было жалко Анну Шилову и других дикторов. Но дяде Матвею было ее совершенно не жалко. В самый ответственный момент ее речи дядя Матвей перебивал Анну Шилову и спрашивал какую-нибудь ерунду:

— Как в школе-то вообще?

— Нормально! — бодро отвечал я.

— А вот мать на тебя жалуется! — притворно вздыхал дядя Матвей. На самом-то деле я знал, что ему интересно совсем другое.

— А будешь кем? Когда школу кончишь?

Дядя Матвей поворачивался на своем большом животе, принимал более удобную позу, и диван под ним жалобно скрипел.

— Писателем, — тихо говорил я. — Может, еще журналистом.

— Что значит «может»? — сурово говорил дядя Матвей. — Твердо должен знать! Буду журналистом! Вот так надо отвечать! Журналистом, значит… Уважаю! А какие у тебя для этого данные? Данные у тебя хоть какие-нибудь есть?

— Не знаю, — подавленно говорил я.

Между тем Анна Шилова продолжала свою информационную программу:

— Новыми успехами отметили приближающуюся годовщину Великого Октября…

Голос ее звучал уже более твердо, но все равно было такое ощущение, что она вот-вот заплачет от страха.

— Журналисты, брат, это тебе не сладкий перец! — наставительно говорил дядя Матвей. — Это, к твоему сведению, солдаты партии, слуги народа! Тут призвание надо иметь к этой работе! Есть у тебя к ней призвание?

— Не знаю! — говорил я сердито и поворачивался к телевизору.

— Писателем быть, — говорил дядя Матвей, — я тебе не очень советую. До писателя тебе еще, понимаешь, расти и расти. И духовно, и физически

Но дядя Матвей неумолимо и безжалостно продолжал сбивать с панталыку героическую Анну Шилову.

— Писатель! — задумчиво говорил он. — Писатель — это, брат, серьезно! Это очень серьезно! Вот ты, к примеру, читал роман «Русский лес»?

— Нет, — тихо говорил я.

— Ну вот! — опять тяжело скрипел диваном дядя Матвей. — А говоришь — «писатель». Писателей, брат ты мой, много, а настоящую вещь никто написать не может. Так себе, ходят туда сюда, воздух портят. А «Русский лес» — это, чтоб ты знал, шестьсот страниц чистого текста! Без картинок! Читать устанешь, не то что писать!

Анна Шилова постепенно переходила от новостей экономики к новостям культуры и жизни. Дыхание у нее от этого как-то успокаивалось, становилось более нежным, глаза светлели, и еле заметная надбровная складка постепенно сглаживалась.

— В Октябрьском районе столицы, — говорила она, — прошел конкурс детского рисунка на асфальте. Тысячи детей приняли участие…

— Так что писателем быть, — говорил дядя Матвей, зевая и вежливо прикрывая рот рукой, — я тебе не очень советую. До писателя тебе еще, понимаешь, расти и расти. И духовно, и физически. А журналистом, да… это пожалуйста. Будешь ездить по стране, встречаться с интересными людьми. С шахтерами, передовиками производства. На хрен только тебе это нужно, ей-богу не пойму… Но ты как хочешь. Принял решение — давай. Жми. Только вперед! За мир во всем мире. Только учти, это тебе не сладкий перец. И не горький сахар. Ты меня хорошо понял?

Дядя Матвей начинал бормотать, сопеть, а потом просил меня выключить свет и сделать телевизор потише.

— А то я посплю, пока мать ужин готовит, — тихо говорил дядя Матвей и начинал громко храпеть.

В темной комнате, под храп дяди Матвея, перед голубым свечением нашего старого телевизора, я наблюдал, как Анна Шилова читает спортивные новости бодрым и легким голосом:

— На чемпионате мира и Европы по хоккею наша ледовая дружина одержала победу над сборной Швеции. Голы забили…

Тут в большую комнату заходила мама и машинальным движением включала свет.

— Ой! — говорила она испуганно. — А вы что тут, заснули, что ли? А я вам, между прочим, ужин готовлю!

— Нормально, Марин! — говорил дядя Матвей. — Сейчас легкий перекус и хоккей смотреть будем!

— Да уж, легкий! — усмехалась мама. — Знаю я твой легкий!

За ужином дядя Матвей доставал несколько сортов своей саратовской рыбы.

Огромного темного леща — к пиву. Розовой осетринки — к водочке. И уж совсем каких-то мелких жареных рыбешек — «так, пожевать».

Дядя Матвей был заядлейший рыбак. И вообще он очень любил жизнь во всех ее проявлениях.

Я быстро съедал свою еду и уходил обратно к телевизору. А мама с дядей Матвеем коротко чокались и начинали долгий, даже бесконечный, как мне казалось, разговор.

Нить этого разговора я уловить по-настоящему никогда не мог, как ни пытался.

— Ну, как оно? — спрашивала мама.

— Так себе! — говорил дядя Матвей. — А куда же денешься?

— Это верно! — вздыхала мама. — Ну, а так, вообще?

— А вообще нормально! — говорил дядя Матвей. — Галке отрез купил! Показать?

— Да ладно, потом! — говорила мама. И после паузы сообщала трагическим голосом:

— Мой-то… все пишет, пишет! Приходит вечером из школы, садится и пишет. Прямо не знаю, что делать! А?

— Ну и пусть пишет! — не очень уверенно, но бодро говорил дядя Матвей. — Может, это его призвание?

— Ладно! — отмахивалась мама. — Какой с тебя прок! Давай свою ткань показывай! Проверю, чего ты там купил!

— Марин, ну хочешь, я его к себе в военное училище устрою? — искренним голосом спрашивал дядя Матвей.

— В военное? — горько говорила мама. — Нет уж, пусть лучше пишет!

Когда я вошел в большую комнату, он сидел за белым чистым листом бумаги в позе летописца Нестора из трагедии Пушкина «Борис Годунов»

Я закрывал за собой дверь в свою комнату, ложился и долго смотрел в потолок.

…Утром мама и папа куда-то ушли.

Дядя Матвей сидел за полированным столом в большой комнате и думал.

На лице его шевелились тяжелые мысли о прошлом и будущем.

— Ты там давай позавтракай! Тебе там мать чего-то оставила, — произнес он неожиданно деловито и быстро. — Только ты это… не затягивай процесс. У меня, брат, есть к тебе важное дело. Понимаешь?

Светило яркое осеннее солнце.

С улицы через форточку доносился свежий и терпкий ветерок. Я пожал плечами и пошел на кухню быстро пить чай.

— Слушай, у тебя ручка и бумага есть? — крикнул мне из комнаты дядя Матвей. — А, все! Все! Нашел! Не беспокойся!

Непривычная рассеянность и странный тон дяди Матвея меня просто ошеломили.

Когда я вошел в большую комнату, он сидел за белым чистым листом бумаги в позе летописца Нестора из трагедии Пушкина «Борис Годунов» (примерно так я себе и представлял эту позу).

— Послушай! — умоляюще закричал дядя Матвей, увидев меня. — Я тебя очень прошу! Помоги! Ты же писатель! Будущий журналист! Леонид Леонов наших дней, Константин Симонов, Борис Полевой! Ты понимаешь, тут такая ситуация! Еще одно, последнее сказанье, и летопись окончена моя! И твоя! Всех делов на полчаса! Пожалуйста!

— Дядя Матвей, что с тобой? — испуганно спросил я. — У тебя что-то случилось?

— Случилось, случилось! — закивал он большой лохматой головой. — Ты садись, давай, я тебе сейчас все расскажу.

Дядя Матвей стал ходить взад-вперед, кряхтеть, и, наконец, произнес следующий монолог. Привожу его здесь в сильно укороченном варианте.

— Да! — сказал дядя Матвей и положил тяжелые руки мне на плечи. — Ты уже взрослый, должен понимать. Я ухожу со службы. С военной. В моей жизни наступает решительный момент. Я хочу жить в Киеве. Там у Галкиных родителей дом на хуторе. Там в пруду вот такие караси! Рукой можно вытаскивать! Там вишни! Там тепло! Там яблоки! А в Энгельсе этом… мне надоело!

— А я тут при чем? — тупо спросил я.

— Так в том-то и дело! — еще громче закричал дядя Матвей. — В том-то и дело! Мне нужно разрешение министра обороны. Военный не может жить там, где ему хочется! Только с разрешения! Вот такая наша судьба. Ты понял?

Я до смерти испугался такой страшной ответственности.

— Ты что, дядя Матвей! — воскликнул я горячо. — Я прошения писать еще не умею! Я еще только сочинения в школе писал. И больше ничего!

— А я? — горько воскликнул дядя Матвей. — А я, по-твоему, когда писал в школе сочинение последний раз? А? Давай без разговоров садись и пиши.

Я немного посопел, повертел ручку, пристроился поудобнее и спросил:

— Что писать?

— Значит, так… Министру обороны СССР, маршалу Советского Союза, Дважды Герою Советского Союза товарищу Гречко. Уважаемый Андрей Александрович! — и дядя Матвей тяжело и надолго замолчал.

— А дальше?

И рука, словно по какому-то волшебству, начала выводить неизвестные мне доселе слова. Сама!

Дядя Матвей провел платком по вспотевшему лбу.

— А дальше… Дальше как раз вся загвоздка. На жалость надо бить! Другого выхода нет! Но и врать нельзя. Вдруг проверять начнут?

— На какую жалость? — не понял я.

— Ну, в том плане, что я старый, больной офицер, — сухо пояснил дядя Матвей. — Подорвал здоровье на военной службе. Так все пишут. Не всем же можно жить в Киеве. Там прописка, там ограничение. Разрешение нужно. Понял, нет?

Да! Тут я, наконец, понял, что от меня требуется.

И рука, словно по какому-то волшебству, начала выводить неизвестные мне доселе слова. Сама! Я почти не думал над этими словами, они выливались на бумагу, как из древнего рога изобилия.

Вот примерно как это выглядело.

«Уважаемый Андрей Александрович! — быстро строчил я. — В настоящее время я заканчиваю прохождение службы. Увольняюсь в запас с такого-то числа такого-то года. Здоровье у меня ни к черту не годится. В последнее время сильно обострилась болезнь печени, болезнь почек, ишемическая болезнь сердца, радикулит….».

— Стой! Стой! — в сильнейшем волнении закричал дядя Матвей. — Ты куда так зачастил, писака хренов? Не надо все подряд перечислять! Не надо! Надо одну, но расписать подробно. И потом, что за стиль: «ни к черту не годится». У нас, у военных, так не положено. Зачеркивай и пиши все сначала.

«Уважаемый Андрей Александрович! — писал я раздумчиво и бережно выводя буквы. — В настоящее время я живу хорошо, заканчиваю прохождение службы. Тридцать лет я отдал родной Советской Армии. Служба без сна и без отдыха, на благо нашего Отечества вконец подорвала мое здоровье. Здоровье стало пошаливать. Например, моя болезнь печени. Я плохо ем, часто меня рвет, тошнит и голова буквально раскалывается на части…»

— Японский городовой! — в сильнейшем волнении закричал дядя Матвей. — Кто тебе сказал, что меня рвет и тошнит? Пиши так: я испытываю сильнейшие боли в области печени. Понял, нет?

— Понял, — хмуро сказал я. — Знаешь что, дядя Матвей, если ты будешь стоять у меня над душой и заглядывать через плечо, у нас с тобой ничего не выйдет. Иди полежи на диване, а я пока тут подумаю.

— Да не хочу я лежать! — сердито сказал дядя Матвей. — Я лучше пойду на кухню водички попью!

— Ну, давай-давай… — тихо ответил я, погруженный в свои творческие раздумья.

— Дядя Матвей! — сказал я. — А как же ты мое письмо отдавать будешь? Оно же детским почерком будет написано?

Дядя Матвей на цыпочках удалился, а я вздохнул, все зачеркнул и опять попробовал писать. Но что-то никак не складывалось у меня в голове.

Дядя Матвей никак не мог у меня получиться больным и несчастным. Мне для этого чего-то не хватало.

Чего — я никак не мог понять. А время шло.

— Ну, что, написал? — заглянул, наконец, в комнату дядя Матвей.

— Не-а! — честно признался я. — Никак!

— Ладно, писатель! — махнул рукой дядя Матвей. — Отдыхай. Не мучайся.

— Дядя Матвей! — сказал я. — А как же ты мое письмо отдавать будешь? Оно же детским почерком будет написано?

— Галка перепишет! — сказал дядя Матвей. — Это неважно. Другое важно — чтобы складно было!

— Сейчас, подожди, — быстро сказал я и склонился над бумагой.

«Я честно служил, отдавая службе все свои силы. Настала пора расставаться с армией, но я не знаю, что мне делать. Врачи настаивают на теплом климате. Дело в том, что я давно страдаю хронической болезнью почек из-за того, что десять лет назад переохладился на военных учениях (мне пришлось переводить солдат через холодную реку). Боли такие сильные, что я потерял сон и аппетит. Я практически перестал нормально питаться, никакие таблетки не помогают, врачи говорят, что мне необходимы свежие фрукты, клубника и так далее. Дело в том, что в Киеве живут родственники жены, простые деревенские люди. Они очень болеют, мать жены практически парализована, не встает с постели. Надеюсь, что вы, товарищ маршал Советского Союза, по-человечески поймете мою сложную ситуацию. Дело в том, что жена говорит, что все равно уедет жить к матери, даже ценой разлада семейных отношений. А я очень люблю свою Галю, и мне разрывает сердце даже сама мысль, что я ее не увижу долгое время. Да и сердце у меня в последнее время тоже пошаливает…»

Откуда ты все это знаешь? Я же тебе не рассказывал! — закричал дядя Матвей в радостном возбуждении

Дописав до конца страницы, я отдал весь этот бред дяде Матвею. Пока он читал, я сидел пунцовый как рак. Мне было стыдно из-за своего беззастенчивого вранья.

— Точно! — потрясенно сказал дядя Матвей. — И в речке… точно… Только это на рыбалке было. И мама Галкина… того… ногами хворает… Не парализованная, конечно, но ходит плохо. И сердце... Как выпьешь, сразу прихватывает. И жрать не могу — мысли… Откуда ты все это знаешь? Я же тебе не рассказывал! — закричал дядя Матвей в радостном возбуждении. — Ты же писатель, сладкий перец! Ты настоящий на хрен журналист! У тебя перо вообще золотое! На, вот, держи! Гонорар!

И дядя Матвей вынул из кармана и подарил мне пятьдесят копеек.

Долгое время я их не тратил и не терял. А потом они куда-то делись.

Вечером дядя Матвей показал мое творение маме.

Мама сначала долго смеялась, а дядя Матвей на нее обижался.

— Ну, чего ты ржешь, Марин! — обиженно кричал он. — Завтра Галка перепишет. И я пойду в министерство. Это тебе не шутка! А что? Что?

Но мама продолжала заливаться каким-то, я бы даже сказал, истерическим смехом.

Когда с работы пришел папа, давясь от смеха, она протянула ему мой листок.

— Вот, — сказала мама и почему-то вдруг перестала смеяться, — твой сын тут Матвею челобитную написал.

Папа быстро пробежал написанное и с интересом взглянул на меня.

— Раньше этим деньги зарабатывали. Во время войны, — сказал он. — Был у нас во дворе такой инвалид, дядя Петя. К нему все старухи ходили. Ну не только старухи, — поправился он, — вообще женщины. Он им письма помогал писать. В райисполком, в райком. Или в Совет Министров. Всякие просьбы-жалобы. Не думал, что моему сыну придется этим заниматься. — Папа помолчал и добавил:

— А так… вполне складно.

Почему-то я очень на него обиделся. Мне хотелось встать ночью и порвать письмо, чтобы утром дядя Матвей его не нашел.

— Куда оно делось? — будет кричать он и рвать на себе волосы. А я буду молчать, как воды в рот набрал. Но ночью я не встал — боялся разбудить дядю Матвея.

…А утром приехала тетя Галя.

Вернее, она приехала не утром, а днем. Потому что прямо с киевского поезда пошла в магазин на улицу Горького и купила дяде Матвею новый костюм. Костюм был модный, в елочку. Но тете Гале показалось, что у него как-то не так пришита подкладка.

— Может, пойти поменять, Марин? — поминутно спрашивала она маму.

— Не знаю я, Галь! — слабо отвечала мама. Ее с утра мутило, как она почему-то подозревала, от вчерашнего копченого леща. Но тетя Галя опустила костюм на колени. Она сидела и смотрела в окно, на серый рассеянный свет дня, который шел оттуда. За окном шумела электричка. По комнате ходил дядя Матвей, который с утра сбегал за коньяком и для храбрости выпил.

— Тебе же сегодня в министерство идти, а ты выпивши! — жалобно говорила тетя Галя. — Как так можно! Что мне с костюмом-то делать?

— А! Ну его!.. — махнул рукой дядя Матвей.

— Ты письмо-то написал? — вдруг вспомнила тетя Галя. — Переписать же еще надо.

…Пока она читала письмо, я ходил по кухне и злился. Когда я наконец набрался храбрости и вошел в большую комнату, тетя Галя тихо плакала.

Сквозь слезы она взглянула на меня.

— Спасибо… — всхлипнула она. — Только у него еще зрение плохое. Куриная слепота.

Тетя Галя окончательно залилась слезами, мама вздохнула и пошла на кухню за стаканом воды. На кухне сидел дядя Матвей и допивал коньяк.

Выйдя из метро, дядя Матвей пересек площадь и неверным шагом направился навстречу ясному дню

В этот день дядя Матвей никуда не пошел.

Утром следующего дня он надел новый костюм, взял переписанное набело письмо и отправился на Арбатскую площадь, в желтое здание Министерства обороны. Выглядел он совершенно шикарно. Его черные волосы матово блестели. Он улыбался и сжимал в кармане пиджака конверт с письмом.

Выйдя из метро, дядя Матвей пересек площадь и неверным шагом направился навстречу ясному дню, и под его ноги скользнул огромный кленовый лист золотисто-багрового цвета. Но я этого всего, конечно, не видел.

Не знаю, что больше помогло дяде Матвею в тот день — хорошая погода, мой талант писателя, тети Галин костюм в елочку, или просто улыбка фортуны, которая сама очень любит улыбчивых красивых людей. Но, так или иначе, дяде Матвею разрешили жить в Киеве.

Дядя Матвей заболел и умер, не дожив до войны. Да и вообще, он был уже старый. Но если бы он родился на 15 лет позже…

Ну да, родись он примерно на 15 лет позже, тогда получается, что мой знакомый Захар Прилепин «поехал на войну», чтобы убить моего дядьку. Ну, или какая к черту разница, убивать таких, как мой дядька.

Можно, конечно, долго еще рассуждать на разные темы, кто прав, и кто виноват, и как так получилось, но я не буду этого делать. Сама эта, даже чисто теоретическая, возможность кажется мне довольно чудовищной.

Дочка дяди Лена иногда звонит из Киева моей маме по скайпу (ну или мама ей звонит), рассказывает новости. О политике они стараются не говорить. Таких семей в России и на Украине сейчас очень много. Теперь они говорят в основном по скайпу.

Раньше Лена приезжала в Москву и останавливалась у мамы, всегда привозила очень вкусное сало, не помню, что еще. Может быть, киевский торт.

Сала я больше не ем, мне нельзя, а Лена больше не приезжает.

Новости

Ви-Экс входит в список оружия массового поражения, утвержденный в ООН. Сейчас полицейские пытаются понять, было ли вещество доставлено в Малайзию или произведено на ее территории.

Ким Чен Нама убили 13 февраля в аэропорту Куала-Лумпура. По основной версии, у стойки регистрации брата северокорейского лидера окружила группа людей, а одна из женщин накинула ему на голову платок, пропитанный ядом. По подозрению в причастности к убийству полиция задержала четырех человек.

23 февраля полиция Малайзии попросила Интерпол объявить в розыск четырех граждан Северной Кореи, подозреваемых по делу об убийстве Ким Чен Нама. Малайзия также направила официальный запрос в посольство Северной Кореи с просьбой допросить сотрудника дипмиссии и представителя национальной авиакомпании.

Официальной версии о причине убийства Ким Чен Нама нет. По информации The Korea Times, его могли убить из-за наследства, которое Ким Чен Нам получил от отца и дяди.

Новости

«Было бы прекрасно, просто замечательно, если бы ни у кого не было ядерного оружия. Но коль скоро другие страны сохраняют свой ядерный потенциал, мы должны быть первыми в этом вопросе», — объяснил президент. Трамп обеспокоен тем, что США отстали от соперников по гонке вооружений.

Американский президент усомнился в пользе ключевых росийско-американских договоров о ядерном разоружении. Трамп назвал эти соглашения «невыгодными сделками». «Мы начнем заключать выгодные сделки», — добавил он.

Он также отметил, что Китай мог бы обезвредить Северную Корею «с легкостью, если бы только захотел», поскольку китайское руководство способно влиять на северокорейское. Чтобы у Пекина появилось такое желание, нужно усилить давление на него, отметил Трамп.

Президент США подтвердил свои намерения заставить государства-члены НАТО увеличить расходы на свою оборону и тем самым облегчить нагрузку на американский бюджет. «Они должны нам много денег», — сказал Трамп.