Колонки

Восемь мужей было у актрисы Ланы Тернер (1921–1995). Седьмой был педофил — приставал к ее дочке, восьмого, известного мафиози, дочь же зарезала.

В 50-х Лана Тернер славилась как женщина чертовски сексуальная. Любовники, все эти мужья, чувства на показ, уголовное расследование, в конце концов. «Королева ночных клубов», четыре фильма с Кларком Гейблом, «Почтальон звонит дважды».

Все считали, что Лана — нимфоманка. А она, закончив сниматься, призналась, что секс — это не про нее. Нежности, свидания, разговоры, чувства — да. Но не секс.

В начале XX века была такая замечательная женщина — леди Оттолайн Моррелл. Она поддерживала, кажется, всех писателей и художников 1910-х и 1920-х годов. Вокруг нее и образовался круг Блумсбери, куда входили Вирджиния Вульф, Олдос Хаксли, Дэвид Лоуренс. Считают, что с нее он написал героиню «Любовника леди Чаттерлей». И точно именно ее Лоуренс описал во «Влюбленной женщине», а Хаксли — в «Желтом Кроме» (из-за чего Оттолайн с ними рассорилась, так как посчитала, что эти ее портреты слишком жестоки).

Леди Моррелл была очень свободного нрава. Тогда в ее кругу страшно популярна была идея сексуальной свободы и особенно бисексуальности. У Оттолайн было очень много романов и с художниками, и с художницами, и с писателями. Моррелл и секс — это были почти синонимы.

Но вот ее муж, богатый адвокат, который добивался ее годами, после первой же ночи потерял интерес. Другие любовники называли ее «холодной».

Да, в то время женщины впервые заговорили о сексе. Ранее не было такого понятия — женская сексуальность. Это было запретно и стыдно. Но вдруг оказалось, что секс женщин интересует. Только они в нем очень несчастны. Им хотелось близости, ласки, удовольствия, но они не знали, как это получить. Даже самые дерзкие (как Тернер или Морелл) способны были лишь разрушать каноны, но не получать удовольствие. До 60-х женщины о сексе только говорили. Или показывали чисто внешнюю сексуальность — и это был уже огромный прорыв.

Сексуальность женщины проявлялась лишь в том, что она выглядела сексуально. Вся эта «сексуальность» была только для мужчин.

Никто не сомневается, что встречались редкие женщины, которые в силу природных особенностей искренне радовались сексу, но они — в меньшинстве. Женщины были околдованы предрассудками, правилами поведения, особенной моралью «только для женщин». Все пациентки Зигмунда Фрейда — женщины с чудовищными сексуальными трудностями. Которые ни разу в жизни не испытывали оргазм. Большинство женщин не получало от секса ничего, кроме разочарования.

Секс в 60-е, все эти «сексуальные революции» — это все было тоже лишь для мужчин. Женщина получила свободу, но не радость. В то время (и даже 30 лет спустя) считалось, что большинство женщин фригидны и что женский оргазм — миф.

Конечно, уже были исследования: Альфред Кинси, а потом Вильям Мастерс с Вирджинией Джонсон, но все это считалось маргинальным и было прикрыто чехлами добродетели и семейных ценностей.

Даже в XXI веке большинство женщин все еще теряют сознание при слове «вибратор». (Ладно, не большинство, но многие по умолчанию считают это чем-то непристойным.)

Для женщины сексуальность — это триатлон. Много препятствий. Усилий. Терзаний.

«А как же любовь?» «Меня считают шлюхой». «На таких не женятся». Да, звучит архаично, но, если честно, такие вопросы задает себе любая. Это все еще крепче предрассудков вроде «о мертвых только хорошее» или «все детки прекрасны».

«Я так не могу. Мне надо влюбиться. Мне надо подружиться», — только и слышишь от женщин.

Никто не спорит, что любовь и дружба с мужчиной — это прекрасно и, конечно, качественно лучше, чем просто страсть. Другой уровень. Но и страсть восхитительна. Зачем обесценивать секс на скамейке в шесть утра на набережной в Тель-Авиве?

Наверное, затем, что даже очень современная женщина все еще не видит себя вне отношений, вне сюжета. Любой мужчина вынужден был разделять: если секс — то в бордель, если любовь — то жениться. А у женщин столетиями не было этого «если». Только все вместе.

Если совсем уж откровенно, то для женщины секс, может, и важен, но она не настаивает на сексуальном удовлетворении. Конечно, всем приятно обниматься и целоваться, почти все любят проникновение, но секс в целом — это больше уступка мужчине. Женщины ведь не зря больше беспокоятся о том, как они выглядят во время секса, как кричат и стонут, как прикусывают губы, в какой позе их наблюдает любовник, хорошо ли ему, не помешает ли она ему испытать оргазм.

Обыденная женская трудность — это страх сказать, что нравится, что не нравится и что мужчина делает не так. Женщина боится задеть чувства. А мужчина только рад подтвердить ее страхи — он ведь злится, когда ему «делают замечания».

За свою жизнь я говорила с множеством женщин, которые «привыкают» к мужчине только через год или полтора, то есть начинают чувствовать себя достаточно расслабленно, чтобы выяснить с ним, как ей хорошо. И вот тогда они узнают, что такое этот секс.

У меня было достаточно мужчин, которые считали меня грубым животным — лишь потому, что я сразу хотела взять от секса все. Женщину, которая хочет для себя полноценного секса, они считают чем-то вроде гибрида их мамы с акулой.

Женщин истязают не только их собственные сомнения и стереотипы, но еще и вот эта мужская обидчивость. Только ты разошлась — как тебе попадется такой, кто лучше тебя знает, где у тебя клитор и что с ним делать. И ты опять мимо секса — в любом случае, осталась ты или ушла.

Женскую сексуальность до сих пор понимают как исключительно внешний фактор. Тщеславный любовник, конечно, будет заботиться о том, чтобы тебе было хорошо, но его обрадует и имитация.

Общество до сих пор еще намекает абсолютно каждой женщине, что ее цель — не заниматься сексом без продыха, а найти «свою половинку», создать отношения, завести семью. Все эти мамы-страдалицы, подружки неудовлетворенные, зловредная чепуха в женских изданиях и мужики, у которых эго стоит колом, а член — раз в неделю...

Дело в том, что можно держаться любой веры, настаивать на том, что все характеры разные, можно быть либералом, можно — ортодоксом, но правда в том, что инстинкты никакой философией не удушишь. Можно ждать своей великой любви и дружбы хоть пять лет, но это не сделает тело счастливым.

Секс сам по себе восхитителен, он заслуживает уважения, он достоин, чтобы его воспринимали как отдельную величину. Любовь к сексу — это уважение к своему телу, к своим желаниям, к себе как личности.

Но главное, что без отношений можно отлично и весело жить, а вот без секса — вряд ли.

Литература

Иллюстрация: GettyImages

Николя родился в горах Дагестана, в крохотном селе, примостившемся у самого края пропасти. Если подползти на животе и посмотреть вниз, в бездну, видно, как синие воды глубокой реки уносят печаль. Родной саманный дом был теплым и просторным, но мальчику хотелось играть на природе.

— Осторожно, Насух, — предупреждала бабушка Ула. — Заглядишься, утянет вниз…

В том времени Николя звали Насух.

— Почему? — удивился мальчик, которому едва исполнилось пять.

Каждый раз, когда он оставлял руины каменных башен на вершине горы и спускался в ущелье, к пропасти, его сердце начинало ликовать. Он испытывал необъяснимую радость, божественную страсть к реке, едва различимой с высоты.

— Будешь долго смотреть в пропасть, она влюбится в тебя и заберет у нас, — то ли шутила, то ли пугала старая Ула. — Что буду делать я без внука? Не ходи туда!

Ула казалась Насуху древней и неповоротливой. Она была частью их родной земли, незыблемым хранителем традиций и веры. Она помнила притчи о воинах, защищавших старинные крепости, и о смотрителях сторожевых башен.

В теплом длинном, до пят, халате бабушка таскала воду из колодца и хлопотала по хозяйству. Ее голову всегда покрывал белый платок, привезенный отцом из Мекки. Отца Насух видел редко. Всего несколько раз в год. Его приезд воспринимался как праздник. К нему долго готовились, резали барашка, накрывали столы.

— Вкусный шашлык! — хвалил отец.

Бабушка Ула ждала своего сына долгие месяцы. Она старалась его хорошенько накормить и рассказать новости, которые случались у самого неба: сколько кур пропало, много ли молока дает корова, что уродилось на грядках.

По традиции Насух не мог заговорить с отцом первый или без разрешения поднять на него глаза. Выглядывая из-за бабушкиного халата, он терпеливо ждал, позовут его или нет. Это случалось редко. Всего два раза за пять лет. Поэтому оба раза Насух запомнил, а затем поведал о них пропасти.

В первый раз отец подозвал его, когда нужно было зарубить курицу для супа. Насуху исполнилось четыре года, и его брат Эльдар, приехавший с отцом откуда-то из нижнего мира, где круглый год была работа, сказал:

— Я в четыре года умел резать кур!

Эльдару исполнилось пятнадцать, и он, бросив школу, помогал отцу строить коровники и сараи. Тем и жили.

Может быть, старший брат приврал насчет умения убивать домашнюю птицу в таком раннем возрасте, но отцу, любившему крепкое вино и тщательно скрывавшему данный факт от соседей, идея с курицей понравилась.

Поймали Тату — пеструю любимицу Улы. Эльдар принес нож и вручил Насуху.

— Мы ее подержим, — наставлял старший брат, — а ты руби по горлу! Затем суп баба сделает.

— Покажи нам, мужчина ты или нет! — Отец хлопнул Насуха по плечу.

Понимая, какой чести удостоился, Насух не мог подвести отца. От волнения он двумя руками поднял нож, словно меч.

Тата, лежа на пне, внимательно смотрела на мальчика. Пень был специально принесен для такого случая, его уже не раз использовали как плаху для домашних птиц. Перышки Таты переливались в лучах палящего солнца. Отец ждал, покуривая сигарету, брат крепко держал курицу. Но в этот момент странное ощущение, что убивать неправильно, поразило Насуха.

— Папа, а может быть, мы ее отпустим? — неожиданно сказал мальчик. — Пусть бежит!

— Что? — кашлянул отец.

Брат расхохотался:

— Я же говорил тебе, что он другой. Кишка у него тонка!

— Другой не другой, он мой сын. Приказываю тебе, Насух, руби курицу!

Насух зажмурился, размахнулся, и на минуту ему показалось, что все, дело сделано.

Тата подняла голову и вскрикнула.

Сердце застучало, но не от радости, а от страха, и Насух выронил нож.

— Позор! — заявил отец.

— Позор! — повторил Эльдар.

Брат и отец были похожи между собой: чернобровые, глазастые, с грубыми горскими чертами лица и жесткими густыми волосами. От тяжелой работы их руки огрубели, стали сильными, а Насух с худенькими ножками и ручонками, как спички, выглядел как блеклая тень.

От стыда за себя и жалости к Тате Насух залился слезами.

— Он точно мой брат? — спросил Эльдар. — Смотри, как чудит!

Отец, которого Насух побаивался, схватил курицу и мгновенно отсек ей голову. Голова Таты упала прямо под ноги Насуха. Увидев это, мальчик вскрикнул и отвернулся. Его затошнило. И словно этого было мало, как только отец положил тушку курицы на землю, она вскочила и забегала по двору.

— Шайтан! Шайтан! — закричал старший брат, отпрянув.

— Недолго ей мельтешить, — заявил отец. — Через пару минут упадет.

Насух продолжал рыдать, ему показалось, что раз курица Тата не хочет умирать, ее можно спасти.

— Давайте приделаем ей голову обратно, — сквозь слезы просил он.

— Вот дурачок! — Отец сплюнул. — И мать его была дурочкой, да простит ее Аллах и примет душу. Тоже всегда жалела животных.

— Аминь, — ответил Эльдар, стоя на куриной плахе двумя ногами.

Тата без головы побегала несколько минут и упала. Затихла.

В это время от колодца пришла бабушка Ула, сгибаясь под тяжестью ведер.

— Что делаете? — спросила она и, строго посмотрев на сына и внуков, покачала головой: — Зачем Тату зарубили?!

— Бабушка, она не хотела умирать, — сказал Насух.

— А кто же хочет? Ладно, несите курицу, будет обед, — ответила Ула.

Маму Насух не помнил. Но иногда во сне к нему приходила молодая женщина с черными косами и лучистым взглядом. Она была одета в широкое платье-рубаху из шелка, украшенное позументом. Платье было цвета реки в светлый безоблачный день. Наряд дополнял нежный платок, расшитый золотой нитью.  

— Меня зовут Афият, — приветливо улыбалась женщина.

И он догадался, что это мама.

Афият брала его на руки и пела песню, в которой были всегда одни и те же слова на родном языке. Голос мамы звучал мелодично и приятно.

Насух понимал, что она поет о дальних землях и других людях, живущих по иным законам, о которых в их строгом мусульманском селе никогда не узнают. Еще мама пела о том, что не даст его в обиду и придет в самый трудный час, чтобы биться со смертью, если та захочет забрать ее мальчика.

После этих снов Насух просыпался, чувствуя себя счастливым. Он помогал Уле складывать на зиму дрова, следил за печью, выложенной из кирпичей прямо в доме, и поддерживал огонь.

В следующий приезд отец привез продукты, которых не было на вершине горы. Он достал лекарства для Улы, хворающей, после того как подвернула ногу.

— Ты уже взрослый, — сказал отец Насуху, лежа на софе. — Скоро я заберу тебя в город. Будешь нам помогать. Научишься строить.

— Мы изучаем буквы. — Насух показал старенький букварь. — Я пойду в школу?

— Пойдешь, — пообещал отец.

От отца пахло вином, и Насух вдыхал этот запах, чарующий и запретный, который не должны были учуять соседи, иначе бы они стали сплетничать и позорить семью.

— Где мама? — спросил Насух.

Отец резко привстал, и глаза его сверкнули.

— Иди отсюда, — сказал он сыну.

Насух, вжав голову в плечи, ждал. Но отец еще раз повторил:

— Убирайся!

Слово отца — закон. Насух на цыпочках выбрался в коридор, оттуда во двор и, выглянув за ворота, увидел Улу у пропасти. Она сидела и смотрела на долину, где пастух пас стада овец, объезжая их на коне. За пастухом бежал верный пес, едва различимый с высоты.

— Бабушка, — сказал Насух, подойдя к Уле, — где мама?

Ула вздохнула и посадила внука рядом с собой.

— Когда ты был зернышком и сидел в животе у мамы, пришлось сделать выбор. Выбирать всегда нелегко. Хочешь ты рис или шашлык? Хинкал или кюрзе? Доктор сказал, нельзя, чтобы жили двое. Или мать, или дитя. Отец сделал выбор.

— А как же мама?

— У тебя есть я. Чем плохо? Иди сюда, мой внучек любимый! — Бабушка его обняла.

От ее слов на душе стало спокойно.

Новости

По версии следователей, хакеры в феврале 2016 года скачали с почтового ящика Кислякова его переписку и опубликовали ее в интернете. Украденную переписку нашли на одном из электронных носителей у предполагаемого лидера «Шалтай-Болтая» Владимира Аникеева. Аникеев и другой фигурант дела Константин Тепляков признались во взломе Кислякова. ТАСС также пишет о Кислякове со ссылкой на источник, близкий к следствию.

Источники агентства говорят, что в деле «Шалтай-Болтая» есть и фамилия заместителя начальника управления по внутренней политике администрации президента Тимура Прокопенко. ФСБ считает, что хакеры взломали почтовый ящик Прокопенко. Аникенко не опровергает взлом Прокопенко, но тем не менее чиновника потерпевшим пока не признали.

Собеседник «Росбалта» объяснил, что хоть «Шалтай-Болтай» и взломал множество крупных чиновников, они не признаются, что опубликованная переписка — действительно их собственность, поэтому их нельзя признать потерпевшими.

Материалы против Аникеева собираются выделить в отдельное производство в апреле и отдать в суд. Аникеев после задержания осенью 2016 года активно сотрудничал со следствием, признался во взломах и заключил досудебное соглашение, поэтому ему не могут дать больше, чем две трети от максимального срока по статье о неправомерном доступе к компьютерной информации (максимальный срок — пять лет). Сейчас он сидит в следственном изоляторе «Лефортово» в Москве.

«Шалтай-Болтай» опубликовал несколько писем Кислякова в марте 2016 года. Большую часть писем продали неизвестным за 58 биткоинов (56,7 тысяч долларов), и общественность не смогла прочитать их.