| ← Февраль 2016 → | ||||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://snob.ru/
Открыта:
20-05-2015
Статистика
0 за неделю
Дмитрий Иванов: Как про*** все
|
Дмитрий Иванов: Как про*** все 2016-02-19 08:07 dear.editor@snob.ru (Дмитрий Иванов) 
Среди моих одноклассников в школе был Саша Файзберг. Он был хулиган, при этом был еврей, но он был неправильный еврей. Однажды в школьном мужском туалете Саша отвел меня в сторону и сказал шепотом: — Сделай дома так и так, и будет приятно. И Саша показал мне на своей писе пару простейших приемов. Я удивился. Я много читал и редко думал про писю. Саша делал все наоборот. Конечно, я тоже порой уже чувствовал, что пися нужна не только для того, чтобы писать. Я это чувствовал, когда смотрел на голые ноги девочек из старших классов. Но я на этой мысли не замыкался. А Саша Файзберг замыкался. В тот же день дома я попробовал сделать так, как показал Саша, мне понравилось, и я делал так потом. Много лет. А Саша на следующий день попал в переплет и одновременно в анналы истории — так бывает. Оказалось, Саша многим мальчикам из нашего класса показал то же, что и мне. Саша был страстным пропагандистом онанизма. Но двое мальчиков дома спалились при попытке сделать так, как показал Саша, и все рассказали на допросах родителям. Родители объединились и пришли к директору школы с требованием прекратить разнузданную пропаганду онанизма в начальных классах и изолировать Сашу Файзберга от их детей. Сашу вызвала директриса школы. Она потребовала, чтобы Саша признался, кто его этой гадости научил и кто ему дал поручение всех мальчиков в школе научить тому же. Видимо, были подозрения, что за Сашей стоит кто-то — враг, взрослый, опасный. Но Саша никого не выдал, потому что выдавать было некого — он сам как-то до всего дошел, а рассказывал всем потому, что ему понравилось и он хотел поделиться с друзьями радостью. Тогда директор нашей школы, Ада Алексеевна, спросила коварно: — А почему ты всех этому учил в туалете, тайком и шепотом? Саша не знал ответа на этот вопрос. Действительно, почему? Откуда Саша знал, что учить этому друзей надо в туалете и шепотом? Конечно, это было инстинктивно. Но Саша не знал этого слова, потому что был третьеклассником, и он молчал. Тогда директриса, полагая, что Сашу почти надломала и нужно надавить еще чуть-чуть, чтобы он выдал имена своих опасных покровителей, вызвала из нашего класса нескольких девочек, самых красивых, поставила Сашу перед ними и сказала: — Смотрите, девочки. Перед вами — онанист! Директриса думала, что для Саши это будет позор. Но это был не позор, это был звездный час — в жизни героя, кстати, иногда они довольно тесно смыкаются, даже накладываются. Девочки не стали смеяться. Одна из девочек, Наташа Лареску — забегая вперед, скажу, она потом играла на бас-гитаре в рок-группе, потом стала проституткой, потом наркоманкой, но это было позже намного, уж очень сильно вперед забежал, — спросила с интересом: — А что это такое — онанист? Тогда директриса приказала Саше при девочках сделать то, что он показывал мальчикам. Ставка была на то, что Саша должен был сгореть со стыда, навсегда проклясть онанизм и назвать имена покровителей. Но ставка проиграла: Саша охотно показал девочкам то же, что мальчикам. Девочки покраснели, но смотрели на Сашу с большим интересом. Им понравилось. Это был крах педагогики. Педагогика — лженаука. Сашу Файзберга исключили из нашей школы, и он покатился по наклонной: часто дрался на улице, занимался карате. Учился он потом в другой школе, спортивной, говорили, что там директор бьет учеников лицом об парту, а иногда старшеклассники били директора, когда удавалось подловить его вечером на улице, синего, и оставались безнаказанными, потому что директор наутро после синьки ничего не помнил. Он был бывшим спортсменом, боксером, и у него был поврежден мозг. Но в нашей школе Саша Файзберг навсегда остался легендой. Так бывает: героя могут отовсюду исключить и выгнать, но он все равно остается там, откуда его исключили, — остается легендой. Саша был первый и последний третьеклассник в истории школы, который дрочил на глазах самых красивых девочек и директора, более того, дрочил по приказу директора, и лучших девочек привели ему тоже по приказу директора. Конечно, он был герой. Как героя, его украшает и возвышает то, что он об этом не знал. Герой часто не знает, кто он. Много лет спустя я встретил однажды Сашу Файзберга на улице. Саша стал успешным бизнесменом. Я тепло поблагодарил его за все, чему он научил меня и всех ребят тогда, в школе. Саше было приятно, что я помнил его все эти годы. Он даже смутился и сказал: — Да ладно, не за что. Будет чё надо, звони мне прямо в офис. И дал визитку. Как видно из этой истории, героем человек может стать, пропагандируя что угодно, даже самые простые вещи. Главное — ничего не бояться. *** Это было осенью. В пожарную часть, расположенную на пересечении нашей улицы и улицы Садовой, поступили три новые машины. У них были пушки — последний писк пожаротушительной моды. У одной из трех машин на крыше была не просто пушка, а гаубица с коротким толстым стволом. Она могла с земли тушить пожар на двенадцатом этаже. Зачем это было нужно в одноэтажном городе? Не знаю. Пожарные буквально жарились в лучах славы. На глазах всей улицы — все вышли смотреть — и так и эдак мыли алых чудовищ, разматывали-сматывали брандспойты, навинчивали-свинчивали штуцеры и производили много других операций со всякими по-немецки называющимися предметами. Потом они столпились вокруг машин и оживленно зажестикулировали. — Испытать надо пушку! — услышал я. Одна из машин выехала на середину площадки перед ангаром и развернулась пушкой к кладбищу. Ствол пушки начал медленно подниматься. Все замерли. И я. Здесь следует дать более подробное описание волнующей панорамы, так как она в этой истории играет существенную роль. Слева и справа от пожарной части находились бедные постройки, обнесенные низенькими деревянными заборами. Между пожарной частью и одним из прилегающих к ней старых двориков стояла высокая котельцовая стена. Котелец — это такой строительный материал известковой природы, белый, размером и весом раз в пять превышающий кирпич, с хорошими теплоизоляционными свойствами, к этой истории, впрочем, касательства не имеющими. Зачем стояла там эта белая стена — неизвестно, скорее всего, она была частью путаницы, бессмыслицы и тайны, которую принято считать наукой историей. Наконец, за пожарной частью, за темной каменной оградой располагалось кладбище, старое. Такова волнующая панорама. В ближайшем к пожарной части дворике, за белой стеной, жила слепая бабушка. Совсем слепая. Она была знакома мне. Она дарила нам, пацанам без отцов и без совести, конфеты. Стоило подойти к ее калитке и постучать громко, как она появлялась из дома с бумажным свертком, полным шоколадных конфет. Не было случая, чтобы конфет у нее не нашлось. Такая любовь к детям требовала определенных расходов. Но слепая бабушка могла себе это позволить, потому что разводила на продажу кур. В ее крошечном дворике, по которому она передвигалась с филигранной точностью слепого, жили куры. Они были белые. И вот пожарные стали проверять пушку. Водяной столб ударил по одному из кладбищенских тополей, снес множество веток и воробьев, которые, смешавшись с тонной воды, опали на могилы. Наблюдатели — все мы — были впечатлены, воробьи — деморализованы, обитатели старых могил — удивлены обильным орошением, а испытатели, пожарные — нет. Не удовлетворены результатом. Не то чтобы совсем, но — нет. — Нет той! — сказал один из пожарных, имея в виду, я не знаю что, может быть, мощность, а может, радость. «Нет той». Так он сказал, я это запомнил. Я много раз это повторял потом, в жизни, когда не наблюдал должной мощности, радости, скорби и красоты. Нет той. Следующей мишенью для испытания, на этот раз не пушки, а гаубицы, была выбрана котельцовая стена — та самая, белая, отделявшая пожарную часть от дворика слепой бабушки. Трудно сказать, что двигало пожарными. Душа пожарных — потемки. Как бы там ни было, гаубица заняла исходную позицию — по белой стене, прямой наводкой, метров с десяти. — Максимум! — закричали пожарные. — Ставим на максимум! Котельцовая стена повела себя, как горячее шампанское. Камни брызнули во все стороны, стена вся высыпалась во двор слепой бабушки и котельцовым дождем опала на куриные головы. Над бабушкиным двориком поднялось облако белых перьев. Мы все — дети, взрослые и пожарные — бросились смотреть, что там: кто умер, кто жив. Это всегда интересно. Картина во дворе слепой бабушки была страшной. Куры, камни, пыль, кровь. Прозрачное облако белого пуха и перьев. А потом из дома вышла бабушка. Она слышала шум и подумала — это шалим мы, дети. И она прихватила с собой сверток шоколадных конфет, хотела угостить нас, как всегда. Она сделала несколько осторожных слепых шагов, предлагая пустоте и темноте перед собой конфеты. Но никто их не взял, и бабушка напряженно прислушивалась. Белые невесомые перья летали вокруг нее в воздухе. Одно из них коснулось ее лица, она вздрогнула, вытянула вперед руку, повела ею перед собой. Так я запомнил это: бабушка стоит в облаке перьев, со свертком конфет, и все слепое святое лицо ее спрашивает — кто здесь? Так я понял тогда, что есть хаос, и он не захочет конфет, когда придет. И так я открыл для себя значение важного, для героя, понятия: «максимум». |
| В избранное | ||
