Германия, 1945 год. Дочь пекаря Элси Шмидт — совсем еще юная девушка, она тоскует о сестре, мечтает о любви, о первом поцелуе — как в голливудском кино. Ее семья считает себя защищенной потому, что Элси нравится высокопоставленному нацисту. Но однажды в Сочельник на пороге ее дома возникает еврейский мальчик. И с этого момента Элси прячет его в доме, сама не веря, что способна на такое посреди последних спазмов Второй мировой. Неопытная девушка совершает то, на что неспособны очень многие — преодолевает ненависть и страх, а посреди хаоса такое благородство особенно драгоценно.
Шестьдесят лет спустя, в Техасе, молодая журналистка Реба Адамс ищет хорошую рождественскую историю для местного журнала. Поиски приводят ее в пекарню, к постаревшей Элси, и из первого неловкого разговора постепенно вырастает настоящая дружба.
Сара Маккой написала роман о правде, о любви, о бесстрашии и внутренней честности — обо всем, на что люди идут на свой страх и риск, потому что иначе просто не могут.
Полный сильных эмоций, роман «Дочь пекаря» — путешествие в самые страшные годы двадцатого века. Эта история будет еще долго звучать в вашей памяти.
HistoricalNovelSociety
Красивый, мощный, трогающий за душу роман с обаятельными героинями и солнечным финалом. Книга, которая прочитывается на одном дыхании, это словно долгий глоток восхитительного напитка.
Татьяна Де Росней
«Дочь пекаря» стала моим компаньоном в долгом путешествии по стране. Роман предлагает взглянуть на то, что происходило в Германии в годы войны, через призму современности, и это придает ему особое очарование.
Дженна Блум
Роман о силе человеческого сердца, надежде, благородстве и мужестве.
Аманда Ходкинсон
«Дочь пекаря» показывает нам, как давнее прошлое может менять нашу жизнь, если мы прислушаемся к нему.
Келли О’Коннор
Сложное сочетание тайны, большой истории, драмы и самопознания.
Шерри Рейнольдс
Об авторе: Я родилась в Форте Нокс в семье военного и учительницы начальных классов. В два года началась моя кочевая жизнь. Мы переезжали каждые десять месяцев, побывав во всех уголках Германии. Так продолжалось, пока мне не исполнилось тринадцать. И тогда, хвала Господу, армия позволила пустить нам корни в Вирджинии, которая и стала наконец-то моим домом — на следующие 14 лет. Так что я считаю себя уроженкой Вирджинии, пусть и родилась я совсем в другом месте. Для меня нет ничего прекраснее, чем утренняя дымка, ползущая по окрестным холмам, чем сладкий запах цветущих вишен, чем одинокий гудок судна, швартующегося в Норфолкской гавани. И все же в душе я так и осталась бродягой, страсть к путешествиям и другим культурам, наверное, всегда будут при мне. Писать я, разумеется, хотела с ранних лет. Свою первую «книгу» я подарила маме, когда мне было пять лет. В ней было три слова — «я тебя люблю», а обложка была прекрасна — из высушенных тюльпанов, которые я нарвала на городской клумбе. С тех пор я пытаюсь прогрессировать. В школе, затем в колледже я всегда находила причины, чтобы укрыться где-нибудь с книгой, упоенно вела дневники, строчила в школьные стенгазеты. И в результате оказалась на факультете журналистики. Но вскоре мне стало ясно, что писаниной на хлеб не заработаешь, и уже тем более — на оплату студенческой ссуды. Так что после университета я стала работать пиарщицей в химической компании в Ричмонде. А писательство надежной укрылось в ящике стола. Днем я писала официальные письма, а вечерами — роман. Так и повелось, пока я не встретила своего будущего мужа, учившегося в военно-медицинской школе в Норфолке. Я бросила химическую компанию и связи с общественностью и переехала в Норфолк, поступив в аспирантуру в местном университете. Возможно, это было самое счастливое время в моей жизни. Я была влюблена и я снова мечтала о писательстве. Тогда-то и родился мой первый роман «В Пуэрто-Рико идет снег». Меня все спрашивали — но почему Пуэрто-Рико? Хотя все детство я бродяжничала вместе с родителями, было одно место, где все было неизменно, и где я проводила каждое лето — дом моей бабушки и дедушки в Пуэрто-Рико, на ферме в Айбонито, гористом сердце этого острова. О, эта ферма знала бобы моего деда, пшеницу и сахарный тростник моего прадеда, табак моего прапрадеда. Это было место, где все было неизменно. Я знала, что у меня есть мой остров, мои люди и моя семейная история. Так что, ничего удивительного в том, что мой дебютный роман о земле и культуре, которые мне дороги. А затем моего мужа отправили в Техас, так мы оказались в Эль-Пасо. Мой муж занимается костями, он ортопед, так что я весьма наслышана о переломах, расщепленных костях и диабетической стопе — мы только об этом и беседуем за обедом. Но несмотря на это я и спустя десять лет нахожу его самым обаятельным и забавным человеком на свете.
– «Был у меня знакомый мужик, если не запамятовал, звали его Евменыч. Его почему-то не величали по имени. Либо по отчеству, либо целиком Евменыч Сапрончик! Так вот, он мне рассказывал…» – начал беседу Абакум.
– «Брешешь, как обычно!» – прервал Влас Колобов.
– «Ты погодь, дослушай. Он короче захворал, отвезли его в больницу…».
– «А там? Опа! И врачей-то нету! Одна «Нюрка косая» с бинтами мается. Мастер йодных сеточек. Я ж говорю – брешешь ты»!
– «Погодь! В город его повезли. Там и врачи есть и палаты чистые. Евменыч сказал, что сильно больным был. Плашмя неделю пролежал, потом кости болели. Какой день, ночь ли на дворе, незнамо ему. Как лежал, может только частями вспомнить. Говорит «глаза открою, мужик орёт: «что уроды, ляжите? Ну, ляжите, ляжите, а я хоть сейчас к девкам… Ладно, курить пойду»!.. Глаза сами закрываются. Потом щелками прорежутся, сестра стоит. Наклонится и что-то во мне увидеть пытается».
– «Хорошенькая»?
– «Это больничная сестричка. Халат белый, лицо как у всех, не различишь на скору руку. Голос ласковый: «сейчас милок», «подушечку поправлю», «надо еще ложечку». И кажный раз, как глаза откроет, видит Евменыч что-то новое в бреду – то потолок, то тётка с тряпкой полы драит. Картинка как в кино, кажный раз другая. Ей Богу! Сюжет дурной, о чём и где?! А как палату не узнал, пока в отключке был, его перевезли в отдельную, думал померли все кругом, от того и тихо стало! Сестричку увидел, успокоился. Это ж ему потом сказали, что неделю пролежал, а мне сказывал, что будто день прошел».
– «Слышь, Ловышев, ты к чему мне голимотьё говоришь»?
– «Я короче, чё вспомнил. Ящичек свой включил в декабре, новостей посмотреть, а там мужик из министерства президенту телефончик нахваливает. Мол, наш, российский, сами сделали, глонасу ловит. Слышь Влас, президент головой кивает. Зырь на меня, вот так… Мол, давай Викторыч, сказывай, нравится мне твоя игрушка новая. Опосля года, весной пришел новый президент, он постарее будет и был уже до молодого, но просто еще раз пришел, опять вроде как новый. Короче, мужик наш, сильный такой. Так я, ящичек вечерком «чик», а там рыжий со своей планшетой пришёл. Здоровая такая. Они все президенту хвастаться бегают. Слышь Влас, говорит читать можно, книжки там, для детей. В школы завезут! Цельных тыщу штук сделали! Президент кивает и даже вслух зачитал книжонку с планшетки. Видать нравится».
– «Ты, тишь давай. Моя услышит, ворчать будет. Давай…» – Абакум поднял свой стакан и, перекрестившись, выпил, поморщился и с удовольствием крякнул. Продолжил: «Короче, годочка два или три назад было. Как включу ящик, а там хвастаются в новостях. Мужик новый и по-французски «тет-а-тет» с президентом в пустом кабинете. Тот опять кивает. Вопросы задает, мол, в курсе я, был на вашем заводе. Тут и вспомнил Евменыча, рассказ его. Я вроде здоровый и дома, но как глаза открою, что-то вижу. Стены те же. Печь белая стоит. Баба моя рядом. Платочек на ней один, лет 20 назад подарил. Президент в ящике, почти тот же кажный раз. Тот, что новый, крепкий такой. И как то мне тоскливо стало, в город захотелось. Слышь Влас, я ведь лампочку с «наной» не видел. Говорят в городе все в огнях, а платят сущие копейки»!
– «Брешут, как ты»!
– «Чё брешут… брешут… Заладил. Я ж не в бреду видел, показывали её президенту, цифирьки говорили, экономия говорят большая. Мне все хочется посмотреть новое. Почитал бы на планшетке детишкам. Поди, за три года в кажном магазине продается».
– «Может тебе и телефончик с глонасом надоть»?
– «А чё? Я б не прочь. На почте всегда народ. Ерофеевну в огороде реже вижу, чем там. Она как в будку зайдет, я с почты ухожу. Ждать невмоготу. Телефон с глонасой, небось дармовой, а чё бы! Он же наш, родной, отеческий».
– «Здравы будем»? – шепотом спросил Влас.
– «Не части. В мене только зажглось».
– «Чё зажглось? Ты папироску подальше держи от себя»!
– «Уж, папиросок-то нету, всё эти «с фильтром». Покуришь, дыма много, а курить охота. Помнишь «Казбек»? Короче Влас, сидим с тобой в деревне, а там жизнь! Хочу увидеть! Жизнь идет, а мы только глаза успеваем открывать к новостям. Не знаю, что настоящее! Давеча внук приезжал. В городе учится. Говорит магазины большие, а мать ему компьютер купила, в интернет подключила. Ты, Влас видел интернет? А вот мой инсталяшка двенадцати лет там круглосуточно. Ты, Влас скажи, а чё там? Я вот ящик включаю и вижу чё кажут, а внук говорит в интернете сайты есть. Говорит, ты деда, какой ник в фасбуке? Я мол, тебя залайкаю! А чё, Анатолий Борисыч наверно там есть. Он же по технологиям всяким. Должен быть. Я бы ему лайканул чё нибудь приличное! А он мне, здрасьте дед Абакум, планшетку хотите? Хочу! А как не хотеть то»?
– «У меня уж рука устала со стаканом. Здравы будем»?
– «Давай»… «Слышь Влас! Они для планшетки завод строили. Деньжищи какие! На нашей почте таких никогда не бывало. Это ж, сколько тракторов надо, чтобы привести, а раздать!?»
– «Ты свой трактор зря чинил что ли»? – смеется Влас.
– «Этот завод должон экраны с «электронными чернилами» делать. Не понимаю, мудрено как-то. Была у меня ручка с чернилами. В банку макать не надо! Чуть покрутил и пиши, пока чернила есть. Видать экраны как бумага, а то, как чернила сохнуть будут… А! Вспомнил! Борисыч сказывал, мол, экран пластиковый. Я вот Влас не понимаю технологий. Внук в них как хорек – шустер! Кажный раз говорит мне, как работает компьютер. Слышь Влас, Борисыч лампу из кармана вытягивает, на стол президенту. Хоть бы в тряпочку завернул, а то с табаком так на стол и выложил. На вот! А я тогда заржал еще, за лампу тысячу рублей платить! Вон, в наших «Скобяных товарах» без всякой наны, всего сорок рубликов».
– «Сорок рубликов! Я вон с солнышком встаю, с ним и ложусь, а ты все ящик смотришь».
– «Вчерась смотрел Перис-хилтон-прожектор. Вроде так. Мужики так складно по американскому президенту поглумились, нашего даже плечиком не задели. Было смешно и горделиво как-то. Слышь Влас, они сказали, что надо американские войска в Беларусь и потом сказать, что выводят. Будто миротворцы какие. Потом смеялись, говорили про колорадского жука. Мол, американцы его в Беларуси сквозь землю в картофель пихают! Смешно. Я даже вышел на двор из ведра попить. Эх, темный ты мужик Влас»!
– «Зато культурный. Я хоть выпью, хоть трезвый, а как Петька по деревне с дубиной не гуляю».
– «С дубиной он завсегда теперяча ходит, опосля как его волки в лесу подрали».
– «Ага, а теперь ему волки кругом мерещатся. То Зинку долбанет, а она визжит, моя на помощь, потом обе врассыпную. То самовар приложит так, что сапогом больше раздувать нечего».
– «Ты вот, Влас, как будешь культурным без планшетки с чернилами. Надо же книжки читать».
– «Чё книжки, у меня газетки в сортире мажутся свинцом не хуже. Тож чернила. Чердак чистил, столько «Правды» советской вынес, теперя пригодилась. Читаю. Помну бумажку и читаю. Ты знал, что озимые уродились? Вот и я только на клочке прочитал. Полезно! Второй части не было, где это было? Мне неведомо».
– «Эх! В город надо, планшетку охота, больше чем в сортир. Ты погодь, не уходи, мы третью опрокинем»! – Абакум оперся на скамейку, встал и как мог, засеменил в культурную столицу Власа. «Слышь Влас» – закричал он уже из-за деревянной двери, — «ты бы историю тут устроил. У тебя, что новые газеты, что старые, в одной стопке».
– «Ты что там, читать уселся? Планшетки ждать не будут, лампочки сами не вкрутятся, телефона по гланасам сама не сориентируется»!
Когда Абакум вернулся, Влас отпил половину, но стакан на скамейку не ставил.
– «Ты знал, что наш телефончик лучше яблочного?» – начал на подходе Абакум.
– «Это чё такое»?
– «Так Викторович сказывал. Говорит, наш-то будет лучше. Мол, все своё. Сами сделаем, будет лучше, чем у яблочного. Мне внук говорит, что есть в Америке «Жлобс» и он там сделал чудо-телефон. У всех аж руки трясутся, так хотят его купить. «Жлобсовская» компания с яблок начинала, сейчас недоеденное яблоко картинкой на компьютеры клеят. Кислятина поди, аль поперхнулись и дальше не стали кусать, а телефончик-то сделали. Может нам «богатым фермерам» дикарки натрясти и тоже к президенту? Ты представь Влас, мы с тобой в «костюмчиках со свадьбы» и новый кованый забор покажем, а президент кивать будет. Мол, мужики, на Вас надеялся! Ты не смейся, ждет поди! У нас своё ведь нано есть. А чё, скажем – всей стране накуем»!
Из соседнего окна высунулась бабка, лицо её скривилось, показала кулак – «я Вам накую! Куйщики! Один раз молотком вдарят, полдня глаза таращат. А ну домой, скотину кормить»!
– «Ладно Влас. Пойду». (С улыбкой) «Надо бабу накормить и выдоить, а то видишь злая какая».
– «Давай Абакум, пиши эсэмэсы на скамейке, как из города приедешь».
Доброе утро!
Прошло чуть больше 960 дней с момента демонстрации Сергеем Чемезовым отечественного телефона Президенту России. Глонасс поддерживают иностранные телефоны. Нашего так и нет. До сих пор.
Прошло чуть больше 730 дней, еще один праздник изначально обреченного продукта – отечественного устройства для чтения с экраном Plastic Logic «изготовляемого» на заводе, недалеко от Зеленограда. 150 млн. долларов освоили, 750 сорвались. Ни денег, ни устройств, ни завода.
Лампочки, а тоже прошло 730 дней. В магазинах появились, стоят дешевле 1000 рублей, но почему-то «сделано в Китае».
Когда лампочки презентовали, озвучили экономию от внедрения светодиодных ламп. Мол, в рамках страны сплошная экономия.
В моем подъезде все время перегорали лампы. Меняли их неохотно. Сосед «с четвертого», вроде строитель, говорит «давай сбросимся, я мужиков пригоню, они все лампы в подъезде поменяют, причем поставят с датчиками движения. У меня есть подрядчики».
Иду по лестнице. Мужики лампы из потолка выдирают, новые вешают. Действительно компактные и светодиодные. Спрашиваю: «это те, что лампочки-чубайса»? Они мне: «нет, мы из Уфы, сами делаем».
Сами! На плафоне действительно написано «Сделано у НАС»! Лампы по началу страшненькие кажутся, но кондовые, наши!
Хожу по подъезду, радуюсь и так я полюбил эти лампы, Уфу, настоящих мужиков тамошних! Наших! Лампы как видят меня, действительно начинают гореть ярче! А сами маленькие такие! Технология! Экономия энергии за наш счет родному государству. И к президенту не надо!..
Детективы Арнальда Индридасона пользуются заслуженной любовью читателей не только в его родной Исландии, но и во всех европейских странах. Его книги неоднократно удостаивались престижных литературных премий, а критики называют Арнальда «международной сенсацией».Роман «Трясина» был успешно экранизирован в 2006 году.
Полиция Рейкьявика находит труп одинокого пожилого мужчины, убитого в собственном доме. В деле нет ни одной зацепки — ни мотивов, ни улик, кроме чрезвычайно странной коротенькой записки. Однако следователь Эрленд чувствует, что за преступлением скрывается давняя и глубоко личная драма. По крупицам он начинает воссоздавать картину мрачной медицинской тайны, уходящей корнями в прошлое и разрушившей не одну жизнь…
Три слова. Написаны карандашом на листке бумаги. Листок лежит на трупе. Всего три слова, но что хотел сказать автор записки — этого Эрленд никак не мог взять в толк.
Покойник — мужчина лет семидесяти. Лежит на правом боку на полу, рядом с диваном в небольшой гостиной, одет в синюю рубашку и светло-коричневые вельветовые штаны. На ногах домашние тапочки. Волосы почти совершенно седые, редкие, испачканы кровью. Зияющая рана на голове. На полу рядом с трупом — большая стеклянная пепельница, угловатая и с острыми краями, тоже испачкана кровью. Журнальный столик опрокинут.
Квартира подвальная, в двухэтажном доме на Северном болоте. Вокруг дома небольшой дворик, огорожен с трех сторон каменной стеной. Листья с деревьев уже опали, застлали дворик плотным ковром, так что не видно земли, изогнутые ветви тянутся вверх, теряются в черноте неба. Рядом гараж, к нему ведет гравийная дорожка. По двору бродят туда-сюда сотрудники рейкьявикской полиции. Бродят не спеша, словно призраки по заброшенному дому. Ждут главного врача района, он должен подписать свидетельство о смерти. Труп обнаружили минут пятнадцать назад. Эрленд прибыл на место одним из первых. С минуты на минуту должен появиться Сигурд Оли.
Город кутался в октябрьские сумерки, лило как из ведра, настоящая осенняя буря. Кто-то зажег лампу на столе, комнату залил тусклый свет. Других предметов в комнате пока никто не касался. Появились судэксперты с прожектором на треноге, осветили комнату как следует. Эрленд окинул ее взглядом — книжный шкаф, старый просиженный диван, обеденный стол, траченный временем письменный стол в углу, ковер на полу залит кровью. Одна дверь из гостиной ведет на кухню, другая в узкий коридор, там еще двери — в две спальни и туалет.
В полицию позвонил жилец с верхнего этажа. Он вернулся домой вечером, забрав из школы своих двух сыновей, и, подойдя к дому, обнаружил, что дверь в подвальную квартиру распахнута. Это было необычно. Он заглянул в квартиру и позвал соседа по имени — может быть, он дома. Ответа не последовало. Он еще раз позвал соседа и снова ответа не получил. Его семья уже несколько лет как поселилась в квартире на верхнем этаже, но великана из подавала знала плохо. Старший из мальчиков, девяти лет, не стал на манер отца осторожничать и забежал в подвальную квартиру, отец и глазом не успел моргнуть. Через миг мальчишка выскочил обратно и, не поведя бровью, доложил, что в квартире лежит труп.
- Ты слишком много в кино ходишь, — ответил ему отец и сам зашел в квартиру соседа. Так и есть, тот лежал на полу в луже собственной крови.
Эрленд уже знал, как зовут покойного — его имя значилось рядом с дверным звонком. Для пущей уверенности — а то еще коллеги будут потом смеяться — Эрленд надел тонкие резиновые перчатки и выудил из кармана куртки, висевшей на крючке в прихожей, бумажник покойного. Так и есть, зовут Хольберг, вот и фотография на обратной стороне кредитной карточки. Шестьдесят девять лет. Найден мертвым в собственной квартире. Вероятно, погиб насильственной смертью.
Эрленд прошелся по квартире. У него работа такая — смотреть по сторонам и задавать простые вопросы. Обращать внимание на очевидное. Тайное и невидимое глазу — это не его дело, для этого существуют судэксперты. Эрленд же покамест отметил, что следов взлома не имеется, и окна и двери целы. На первый взгляд хозяин сам открыл дверь убийце и впустил его в квартиру.
Соседи сверху наследили везде — и в прихожей и в гостиной, снаружи ведь шел дождь. Нападавший, вероятно, тоже оставил следы, если только не разулся. Но это вряд ли, подумал Эрленд, — судя по всему, гость был в спешке.
Команда судэкспертов захватила с собой пылесос — малейшие частички пыли могут оказаться важными уликами. Сейчас они искали отпечатки пальцев — любые, не принадлежащие хозяину. Любой предмет, которому в этом доме не место. Предмет, занесенный в дом кем-то, кто оставил за собой труп.
«Экономика вторична, современный меч — это меч информационный» — утверждают авторы этой книги. Ее первое издание появилось 10 лет назад. Книга наделала шума и стала по-настоящему «культовой». Сегодня не только пиарщикам и политтехнологам необходимо знать, почему же все-таки уши машут ослом, а не наоборот. Любому, кому есть дело до жизни и метаморфоз общества, будет интересно узнать, для чего в современном мире используются разум и свобода человека. Авторы раскрывают читателю секреты манипулирования людьми и массовым сознанием, открывают глаза на то, как легко внушить народам целых стран любую выгодную для манипулятора идею. Запад блестяще использует манипуляции в своих целях уже не первое столетие, переписывая историю, скармливая миру любые мифы и сказки. Как же России противостоять оружию лжи и обмана? Как не потерпеть поражение в информационной войне, как уже было в девяностых?Читайте об этом в книге.
На самом деле России нужно просто мечтать о хорошем манипуляторе. Вот США — государство, которое достигло пределов совершенства в манипуляции своими гражданами и гражданами всего мира. Современная мягкая пропаганда такова, что люди ее совершенно не замечают и, более того, уверены, что «живут в самой свободной стране», где «нет никаких манипуляций». Кроме этого чисто идеального чувства, какой-нибудь фермер из Оклахомы получает и материальные дивиденды от манипуляций своего правительства. Ведь в итоге он выигрывает от того, что кризис-менеджеры (не антикризисные управляющие, а именно «управляющие кризисом») из ЦРУ устраивают финансовый кризис в Восточной Азии и инвесторы бегут обратно, в родную Америку. В конечном счете домохозяйка из Айовы выигрывает, когда голливудские спинеры (специалисты по «раскрутке») снимают и промотируют очередной блокбастер, пропагандирующий американский образ жизни, в результате чего в Южной Америке, на Ближнем Востоке элита покупает американские товары, встает в оппозицию своим правительствам, а потом свергает их и затевает «переход к рынку» под патронажем МВФ. Эти успехи во внешней политике оборачиваются лояльностью в политике внутренней. Американец и слышать не хочет, что им манипулируют. Пусть делают это, если благосостояние будет расти.
К чему речь об Америке? Только к тому, что мы должны учиться у нее. Не у Перу, Аргентины или Чили, которые нам подсовывают в качестве идеала и где якобы успешно прошли реформы (и что, Перу сейчас на первом месте в мире по ВВП или по соц-обеспеченности на душу населения?).
В середине 1950-1960-х годов СССР был второй державой мира благодаря техническим наукам и современному (для того времени) социальному программированию. И если естественнонаучное направление так или иначе развивалось, то пропаганда осталась на уровне 1950-х годов. Более того, она деградировала. В то время как Запад применял все новые и новые формы и методы (тренируясь на своих президентских выборах), в СССР «официоз» от «правды» стал отличать любой пролетарий. К 80-м годам, конечно, наметилось отставание и в технических дисциплинах (проморгали компьютерную революцию), но отставание в гуманитарной области было просто ошеломительным. Государственная пропаганда вызывала смех, и в нее не верил абсолютно никто. Но свято место пусто не бывает. Люди не могут жить без «программ» и «мировоз-зрений». Поэтому люди клюнули на чужие программы.
После распада СССР Запад перекачал около полумиллиона «мозгов» — и все они были представителями «технической интеллигенции». Гуманитарии же оказались не нужны. Естественно. Что они могли предложить? Они всухую проиграли «холодную войну» и, более того, стали первыми бесплатными волонтерами врага, бросающимися в бой на свои же позиции.
Сегодня Россия — самая неманипулируемая страна в мире (имеется в виду отсутствие своих, а не чужих манипуляторов и манипуляций). У нее нет «государственной идеи», у нее нет идеологов — социальных программистов, у нее нет современных методов и форм пропаганды. Проигрыш в «холодной войне» ничему не научил власть, которая продолжает возиться с экономикой в соответствии с марксистской догмой о том, что «экономика — это базис общества».
Ликвидировать отставание в гуманитарных технологиях — сегодня задача номер один. Только тогда общество и государство будут единым, сложным целым, а внутренние противоречия этого целого начнут работать непосредственно на него и на каждый из его элементов.
Пока эта задача не только не решается, она даже не осознана как таковая. Эта книга — веха на пути к такому осознанию.
