Слепой художник Дмитрий Дидоренко: <Главное - видеть результаты своей работы>
13.09.2010
Николай Сухомлин
Для справки:
Начало творческой биографии Дмитрия Дидоренко довольно типично для периода конца
80-х - начала 90-х годов, поры широкого интереса к изобразительному искусству,
его выхода к массовому зрителю и покупателю. Талантливому студенту Харьковского
художественно-промышленного института удалось достаточно быстро и прочно
завоевать внимание многих любителей и профессиональных знатоков искусства. Им
было создано около 700 акварелей, графических работ пером и тушью, которые
разошлись по частным коллекциям Украины, России, находятся собрании 19 зарубежных
стран. Живописные городские пейзажи Харькова, Крыма, решенные в несколько
необычном, фантастическом ракурсе, серия комиксов с массой занятных, ювелирно
отработанных деталей - все это имело спрос. Одна из ранних графических работ
<Высоты> с тех лет находится в Донецком художественном музее.
Этот многообещающий период творчества резко оборвался при драматических обстоятельствах.
В годы армейской службы художник приобрел профессию сапера. Представляется,
что не только романтика, но и что-то еще другое привело художника в состав поисковой
экспедиции, занятой обнаружением мин периода Второй мировой войны
на харьковской земле, их обезвреживанием и перезахоронением солдатских останков.
Возможно, это другое - сформированное или даже наследственное чувство
долга или просто судьба. В любом случае у профессии сапера есть своя печальная
статистика, и в результате несчастного случая, спасая других, Дмитрий потерял
зрение. Произошло это в июле 1991 в предместье Харькова во время проведения поисковой
экспедиции и погребения не захороненных останков солдат, погибших
во Второй Мировой войне.
Возрождение к творчеству началось при прозаических обстоятельствах, с телефонного
звонка давнего знакомого заказчика, беседы о творческих планах и предложение
вскоре устроить выставку прежних работ. Речь зашла и о новых работах, о новых
планах. Так и появилась цель, наполнившая жизнь смыслом и чувством востребованности.
- Я ведь точно знал, что в этом капонире неучтенных мин нет. Мы все там облазили
с миноискателем, - рассказывает Дмитрий. - А она, видимо, выбилась из глубины
воронки, где остальные мины обезвреживали, и притаилась. Когда я снял оцепление
и мы с ребятами пошли смотреть, что и как, вижу: лежит она и, будто собака,
зубы скалит. Чувствую: вот-вот взорвется, уже поползли мелкие трещинки. А дальше
- как в замедленной съемке: я на нее прыгаю, но не долетаю полметра. Меня
отбрасывает взрывной волной, ребят тоже. Но они встают, а я нет. Причем вижу
себя со стороны, лежащего, будто кричу парням: не трогайте, ему же больно!
А потом медленно так возвращаюсь в свое тело.
Пилотка в клочья, дерево за мной сломалось пополам, 78 осколков в тело вошло,
два из них навылет. Потом врачи и военные саперы, которые приехали разбираться,
говорили, что после такого выжить нельзя.
- Дима, а все-таки почему тебя потянуло заниматься таким рисковым делом? Ты что,
в армии сапером был?
- Нет, сначала служил в Прибалтике, потом под Москвой в резерве Генштаба, где
все солдаты с высшим образованием. А потом был <Поиск>, харьковский центр
патриотического воспитания, куда приходили те, кто вдоволь не <настрелялся>,
но военное дело знал. Мы искали взрывоопасные предметы, останки солдат (и
наших, и немецких) - их до сих пор находят тысячами. Я и сейчас числюсь инструктором
<Поиска>. Многие ребята это дело не бросили. Да и я бы не бросил,
если б не ранение:
- Может быть, стремление быть <на передовой> - это у тебя фамильное? Сужу опять
же по картинам, по аннотациям к ним. В своих работах ты даже прадедов вспоминаешь,
которые были военными.
- Да, один прадед по матери в начале века возил почту из Тифлиса в Грозный, а
это и в те времена было занятием опасным. Прадед по отцу бился на фронтах
в первую мировую войну, дослужился до хорунжего, имел медаль <За храбрость>,
два Георгиевских креста, затем весь бант. А в тридцатых его осудили как классового
врага. Дед Петр Григорьевич оборонял Москву, а в конце войны въехал в Берлин
на <тридцатьчетверке>, как на белом коне.
Я часто об этом думал, когда работал над графической серией <Русская тема>: <Три
наших защитника - это спокойствие, терпение и уверенность>. Но защита Отечества
- дело святое, а война сама по себе - большая глупость. Так думают все нормальные
люди на свете. Особенно те, которые на войне потеряли близких.
- Правда ли, что у твоих близких были похожие драмы с потерей зрения?
- Правда. Двоюродный прадед стал незрячим в Цусимском сражении, но сумел выплыть
и не потеряться в жизни. Два его сына погибли в Великой Отечественной.
Еще один родственник сравнительно недавно работал на металлургическом заводе.
И, когда в цех привели школьников на экскурсию, защитил их от брызг лавы.
Ослеп. Но тоже не сдался, стал педагогом высшей школы, даже диссертацию защитил.
- А тебе когда пришла мысль вернуться к профессии художника?
- Осенью 1991 года, месяца через два после ранения. Позвонил старый друг, предложил
устроить выставку прежних работ. А почему, собственно, только прежних,
подумал я. И назвал новую работу <Самый длинный путь начинается с первого шага>.
Но тогда к кистям еще не притрагивался, работал пером и тушью. Только
на пятнадцатой картине увидел цвет и понял, что я владею краской, а не она мной.
Собственно, и по жизни так должно быть у каждого человека, иначе все неудачи
можно на судьбу списать, как будто он, человек, тут ни при чем.
Знаете, чему я больше всего радовался за последние годы? Когда на конкурсе художников
имени Куинджи получил звание лауреата. Не самому лауреатству, а тому,
что конкурс проходил под девизами и жюри не знало, что среди авторов есть незрячий.
- Тебе сейчас сны снятся?
- Еще какие! Яркие, цветные, звонкие, даже с запахами. Я часто теряюсь - где
сон, где реальность. Не думаю, что Бог дал человеку просто так треть жизни
проспать. Поэтому я сны обдумываю, выуживаю из них информацию, сюжеты, даже гуляю
по ним. Это раньше мои сны были похожи на фильмы ужасов, а с тех пор
как вернулся к рисованию (по специальности ведь я дизайнер), вполне могу ими
управлять. По сну можно быстрее перемещаться, чем на машине, попасть в нужное
место и видеть, что захочешь.
- Твоя картина <Тема сна> - об этом?
- Я этот сон регулярно вижу: на большом пустыре - арка с воротами. Забора вокруг
нет, но обойти эту арку я почему-то не хочу. Иду прямо под нее и будто
вступаю в другое знание, состояние. Это некий ритуал, потому что дальше сон заканчивается.
И я понимаю, что все идет правильно, что бояться нечего.
- Почему ты заговорил о страхе? Ты же не побоялся накрыть собой мину.
- Если идешь по тонкому льду, то боишься провалиться. А есть люди, которые ходят
по траве, и травинки под ними не гнутся. Нас с детства приучили, что огонь
жжет, лезвие режет - это обыкновенный страх. Когда я сажусь за стол работать,
у меня нет страха, что я не так нарисую, как надо. Срабатывает внутреннее
зрение. Я не только знаю, в каком месте у меня находится нужная краска, а вижу
все пространство картины. Будто телевизор включил - сначала на нем рябь,
полосы, а потом возникает четкая картинка. Это и есть внутреннее зрение, дальше
мне никакой поводырь не нужен.
Меня часто спрашивают, как другие органы реагируют на то, что я перестал видеть.
Предлагают что-то понюхать, пощупать. Но за несколько лет после ранения
я не стал по-другому ощущать запахи, звуки. Получаю всю информацию через внутреннее
зрение. Подсказка, совсем небольшая, нужна, но потом эта сжатая информация
расползается в сознании, как лужица на полу.
Мне ведь всякое предлагали - и книги с выпуклым шрифтом, и собаку-поводыря, и
палку. А я предпочитаю красивых девушек. Уверен: когда инвалиды растворяются
среди полноценных людей, они лучше себя чувствуют, чем объединившись в артель.
Поэтому я и зарабатываю себе на хлеб самостоятельно. Конечно, можно попросить
деньги для выпуска комплекта открыток у спонсора. Но если и получишь десятую
часть требуемой суммы, то все равно будешь чувствовать себя униженным и долго
ходить с их рекламой на лбу.
У меня много всяких <корочек> российских и украинских творческих союзов. Вот
если бы мне английская или испанская королева вручила какой-нибудь орден, чиновники,
уверен, с гордостью говорили бы, что это они меня вырастили. Но пока квадратный
метр выставочной площади в Москве стоит полсотни долларов, добывать эти
деньги тоже приходится самому. Поэтому я и говорю до свидания тем, кто пытается
меня учить, в какой технике работать, какие темы и краски выбирать, почем
продавать свои работы. Сейчас из двухсот пятидесяти картин у меня осталось только
пять. Наверное, я выгляжу неуживчивым, но директоров я не любил еще со
школы. Зато всегда ценил друзей. У меня для них всегда есть время, хотя работаю
10-12 часов в сутки.
- Дима, и все же в каком возрасте ты впервые понял, что хочешь стать художником?
- Осознал, что буду художником уже после того, как это поняли все. В детском
садике. Первый учитель искусства - Член Союза художников Украины Михаил Иванович
Дементьев. Сейчас он в Израиле, ему за 70.
- А что помогает создавать картины. Что тебе необходимо для этого? Например,
какое-то особое настроение, время суток?
- Для создания картин необходим микроклимат, грубо говоря, нежелательно, чтобы
по голове кто-то ходил. Пагубно, как правило, влияет отсутствие необходимых
условий или материала. Все остальное - дело желания. А оно у меня, как видите,
не прошло даже после потери зрения. Время суток роли не играет, зависит
от вышеописанных факторов.
- Работа в какой технике больше всего привлекает (если отбросить в сторону вопрос
<трудоемкости> и <трудозатратности> каждой из них) - акварель, гуашь,
масло, может быть, пастель, уголь, карандаш?
- Акварель, иногда тушь, перо. Тут я - как рыба в воде. Все остальное, несмотря
на хорошее образование, требует длительного и углубленного изучения.
- Как <находится> тематика картин?
- Скорее не я нахожу сюжеты, а они меня. Можно даже сказать точнее, они стоят
в очереди на мой стол, где создаются и рождаются. А я их вижу готовыми слайдами
в воображении. Конечно же, сюжеты пропускаются через мою жизнь, события, мой
характер, поэтому чужими или плагиатом я их не могу назвать. Но что я не тужусь
в размышлениях, как это выглядит - это точно. Моя техника - гуашь, картон.
- Есть кто-то или что-то, тебя вдохновляющее?
- Надо подумать... Чем больше я шевелюсь, действую или, наоборот, созерцаю, делая
паузы, ну, в общем, живу, тем больше мне что-нибудь навевает. Я должен
подавать признаки жизни. А с этим у меня всегда было все в порядке. Вот я и пользуюсь
этим.
- У каждого художника в его творческой жизни существует любимая картина, самая
желанная, самая выстраданная, в общем - главная. Написал ли ты свою главную
картину:
- Мое мнение, что если человек выбрал, создал или уже отметил главную картину
своей жизни, то следующее, что он будет делать, наверное, писать завещание
и продумывать свою похоронную процессию. Мне, вроде бы как, рано. А решение,
какая же из них, скорее, примет общественность. Но я этого не очень жду. Потому
что, моя Картина, она всегда будет впереди и далеко, как солнце. Пусть и греет
оно меня.
- Звучит прозаично, но что для тебя именно сейчас означает живопись?
- То, что заставляет сесть с кистью за работу, и есть важный элемент, составляющий
общее представление о живописи. В него входит еще степень профессиональности.
Если вы хотите ее обрести, вам никто не сумеет помешать, и через некоторое время
вы или ваше окружение будет отмечать вашу профессиональность. Для меня
живопись, кроме этого, это еще и хлеб, предназначение на земле, возможность жить
дальше так, как я хочу, а не так, как получается, и перспектива в будущем.
Все это дает очень много сил. Когда-то в детстве я много подражал художникам-передвижникам,
много работал самостоятельно, где-то у меня были неплохие учителя,
где-то вовремя похвалили, а, бывало, и ставили подножки. Но все это дало результат.
Необходимо лишь одно - желание.
- Чем кроме живописи ты еще занимаешься?
- Я люблю путешествовать. Мой второй город - Гурзуф. Вообще, Крым для меня -
это легкие. Мне нравится природа, лесостепи Харьковской области. Я часто с
друзьями выбираюсь на барбекю. Готовлю мясо, мое фирменное блюдо - курица в фольге,
фаршированная черносливом, рисом и шампиньонами. Люблю радовать друзей
этим. Мой дом - это постоялый двор, в котором бесконечные вечеринки, музыка,
декламации, просмотры картин и много-много смеха. Я занимаюсь историей. Изучаю
судьбы своих предков, это очень увлекательно. Узнав про явление своих родственников
много сотен лет назад, невольно уверуешь в наследственность, с которой
уже ничего не поделаешь. Кроме того, до недавнего времени - нумизмат и филателист.
Я люблю хорошую музыку, коллекционирую, слушаю ее, редко рисую в тишине.
В общем, я разноцветный и обобщить себя довольно сложно.
- Что, по-твоему, главное в жизни?
- Видеть результаты своей работы. Чувствовать необходимость людям быть понимаемым.
Знать о верности своих решений. Я ведь вижу то, что рисую, также четко
и разборчиво, как и другие. С той лишь разницей, что я при этом не пользуюсь
глазами, а пользуюсь сердцем.
RT.KORR
Выпуск листа на новом месте: 5617
количество подписчиков: 231
подписаться письмом:
culture.people.tifloresource-sub@subscribe.ru
Заказать правила рассылки по почте:
culture.people.tifloresource-rules@subscribe.ru
