Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Федор Войтоловский: В отношениях Москвы и Вашингтона скопилось огромное количество проблем



Федор Войтоловский: В отношениях Москвы и Вашингтона скопилось огромное количество проблем
2021-05-24 09:33 Редакция ПО

Состоявшаяся в Рейкьявике встреча двух руководителей дипломатических ведомств России и США Сергея Лаврова и Энтони Блинкена продолжает интересовать общественность. И это понятно. Во-первых, это первая встреча российского министра с новым американским коллегой и во-вторых, вероятно, это главное: ждали сообщения о предстоящем российско-американском саммите. Слухи о ней, как говорят, до сих пор "висят в воздухе"! Однако о саммите не было сказано ни слова.

На эту тему специальный корреспондент Вячеслав Терехов беседовал с Директором ИМЭМО им Е.М.Примакова членом-корреспондентом РАН Федором Войтоловским.

Встреча была "пристрелочной"!

- Я, конечно, понимаю, что первая встреча глав министерств иностранных дел США и России - это уже сенсация, но все-таки ждали другую сенсацию, ждали то, что будет объявлен саммит Россия и США. Саммит не объявлен. Это означает, что еще не о чем говорить главам государств или министры пока определяли проблемы, стоящие между государствами?

- Конечно в двусторонних отношениях скопилось огромное количество проблем. Их столько, что не разгрести за серию встреч между главами государств, а не только на уровне министров иностранных дел. Встречу Сергея Лаврова с Энтони Блинкеном, в связи с этим можно назвать "пристрелочной", потому что определялся круг вопросов, который требует обсуждения пока на уровне внешнеполитических ведомств, а какие можно уже сейчас внести в повестку дня встречи двух президентов.

Итоги встречи показывают, что есть основания для осторожного оптимизма. Я считаю, что такая встреча состоится. Но когда – вопрос пока открытый. И то, что не была названа дата и условия встречи, это говорит о продолжении очень серьезных согласований. Но я предполагаю, что такая встреча будет. И тот круг вопросов, который обсуждался на встрече Блинкена с Лавровым, говорит о том, что именно для встречи на высшем уровне идет процесс отработки повестки. Становится понятно, о чем главы не будут говорить, а что точно будут обсуждать. Стоит обратить внимание на то, что в официальных релизах одной стороны есть вопросы, которые не упоминает другая сторона и наоборот.

- Вначале остановимся на том, что предполагается поставить в повестку дня глав государств?

- Ясно, что это будут вопросы контроля над стратегическими наступательными вооружениями и над другими системами тоже. Дальнейший диалог по этой проблематике жизненно необходим. Если его не будет, то не будет никакого другого диалога. Администрация Байдена, в отличие от команды Трампа, сразу пошла на продление действующего Договора об ограничении и сокращении стратегических наступательных вооружений (ДСНВ). Здесь проявился здравый смысл. Россия последовательно проявляла заинтересованность в таком продлении. Но теперь возникает вопрос – а что дальше? Все помним, что администрация Трампа пыталась организовать проведение "многостороннего диалога" в сфере контроля над ядерным оружием – неуклюже пыталась имитировать вовлечение Китая. Но предлагаемый метод был абсолютно утопическим! Едва ли они действительно не понимали, как трудоемко и долго осуществляется урегулирование таких сложных вопросов, как согласование количественных и качественных параметров договоров, меры по верификации, порядок информационных обменов. Похоже, что сторонники "свободы рук" в сфере военного строительства специально вбрасывали расширительную повестку, рассуждая о необходимости вовлечь в переговорный процесс Китай, а также пытаясь включить в обсуждение продления действующего ДСНВ какие-то немыслимые новые условия, чтобы утопить российско-американский диалог на эту тему.

Но у администрации Байдена видна более прагматичная линия. Профессионалы в Вашингтоне понимают, что по стратегическим наступательным системам между нашими странами есть паритет. У них есть осознание того, что если Москва и Вашингтон не договорятся за оставшиеся 4 с небольшим года о новом обязывающем соглашении, то ни о чем другом вообще говорить не придется.

- А о чем другом?

- Есть еще другие системы и связанные с ними проблемы. Например, после выхода США из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, такие ракеты наземного базирования рискуют превратиться в один из ключевых источников дестабилизации военно-политической обстановки в Тихоокеанской Азии и в Европе. Трамп обещал создание и размещение таких ракет в этих регионах мира – прямые угрозы безопасности России и Китая. Президент России В.В. Путин предложил всем странам НАТО замечательную идею моратория на размещение таких ракет в Европе и европейской части России. Никакой реакции Вашингтона не было при предыдущей администрации, нет пока и от новой. Эта тема пока вообще открытая, и никакого продвижения в ней не видно. Американцы обвиняют нас в том, что мы имеем такие ракеты, а потому стали и сами их разрабатывать чтобы поставить на вооружение. У Китая, в отличие от России и США, такие ракеты действительно есть и в большом количестве – и это одна из важнейших угроз для американских военных баз, флота и союзников Тихоокеанской Азии. Но эта ситуация не имеет никакого отношения к положению в Европе – здесь американские намерения разместить такие ракеты могут взвинтить уровень напряженности многократно. Россия вынуждена будет идти на ответные меры.

Американцы мотивируют свои действия наращиванием китайского ракетного и ядерного потенциала, но оценить количественные параметры китайский ядерных сил очень сложно, потому что Китай очень нетранспарентен по этой теме. Если Москва и Вашингтон не будут договариваться, то и Пекину не захочется участвовать в каких-либо ограничениях и брать на себя обязательства. С точки зрения китайских интересов такая позиция будет разумной и оправданной. Но если Россия и США сохранят и будут развивать режимы контроля над вооружениями и разработают новые меры, то будут формироваться условия для обсуждения обязательств других стран – не только Китая, но Великобритании, Франции, Индии, Пакистана.

А еще есть новые виды вооружений, по которым диалог необходим. Это - высокоточные системы, в том числе новые гиперзвуковые, ударные беспилотники, системы противоракетной обороны. Например, США создают новые типы крылатых ракет воздушного базирования дальнего действия LRSO, способные нести ядерный заряд. Россия также показывала ряд новых разработок в части создания крылатых ракет воздушного базирования дальнего радиуса, включая систему "Буревестник" с ядерной силовой установкой. По действующему ДСНВ такие ракеты не зачитываются как отдельные единицы, а рассматриваются как один носитель вместе с самолетом, с которого они могут быть выпущены. Поэтому нужны будут новые режимы и механизмы, правила зачета и верификации. Что там будет происходить по этим и другим системам, как будет развиваться диалог - очень трудно сказать, но такой диалог необходим.

Конечно, предстоит и обсудить будущее иранской ядерной программы и сотрудничество по созданию нового механизма, который придет на смену Совместному всеобъемлющему плану действий по иранской ядерной программе.

Администрация Трампа это удивительное соглашение, которое удалось достичь с администрацией Обамы, фактически поставила на грань разрушения, ничего не предложив взамен. Похоже, что у Байдена в этом вопросе более взвешенный и прагматичный подход. Видимо, предстоит какой-то поиск компромиссов. Но их нельзя будет достичь без участия России, Китая и без европейских партнеров, участвующих в переговорах в Вене.

Могу назвать еще темы. Американцы все-таки частично уходят из Афганистана, и будущее Афганистана - это тоже сюжет, который явно представляет интерес и для Москвы, и для Вашингтона. Для России будущее Афганистана – это вопрос безопасности границ – от ситуации в этой стране зависит много в странах Центральной Азии, которые являются союзниками и партнерами России. Это не только террористическая угроза и наркотрафик. Со второй угрозой американцы в Афганистане практически не боролись – это была не их проблема. Думаю, что США уходят из Афганистана так, чтобы в любой момент можно было бы вернуться – остаются аэродромы и базы, силы охранения, обеспечивающие инфраструктуру "подскока" на случай американской операции против Ирана. Будут и попытки Вашингтона расширить свое сотрудничество со странами Центральной Азии. А это не может не вызывать озабоченности в Москве и в Пекине.

Байдену не нужна красивая картинка

- Далее. Ситуация на Корейском полуострове. Этот вопрос тоже связан с проблемой нераспространения ядерного оружия.

Мы видели красивые встречи Дональда Трампа с Ким Чен Ыном, но мы не видели никакого прогресса в решении проблемы северокорейской ядерной программы. Северные корейцы сократили количество испытаний ядерных устройств и ракет, но, больше никаких серьезных шагов, не появилось. Сейчас, в общем, можно ожидать, что у Вашингтона это направление вновь активизируется, и без диалога с Москвой и с Пекином опять же здесь делать нечего. Для обсуждения этого вопроса нужны многосторонние усилия. К тому же Байдену не нужна красивая картинка. Тем более что на позицию заместителя госсекретаря по этим вопросам пришла Венди Шерман. А это опытнейший дипломат, которая занималась политикой на Корейском полуострове десятки лет. Она профи экстра-класса и имеет огромный опыт взаимодействия с российскими дипломатами. И Венди Шерман - это человек, который выступает за многосторонний диалог по этой проблематике. И я думаю, что здесь есть пространство для взаимодействия США не только с Китаем, но и с Россией.

Конечно, никуда не денется и проблема - положение на востоке Украины. Она, может быть и звучала, но не на самих переговорах, а как говорят "на полях". Но, судя по той информации, что дал в печать Госдепартамент, эта проблема поднималась.

Еще один вопрос, интересующий обе стороны

- Ситуация в отношениях Армении и Азербайджана и кризис в Нагорном Карабахе. Этот сюжет тоже явно обсуждался главами внешнеполитических ведомств. Россия последовательно выступает за политико-дипломатический диалог, за согласование границы и предотвращение инцидентов. Вашингтон имеет свой взгляд на ситуацию и не прочь усилить свое влияние в регионе, который предыдущей администрации был малоинтересен.

- Но в этом вопросе не обойтись без Турции.

- И тем не менее, Турция – пусть и не во всем лояльный союзник Соединенных Штатов. Да, конечно, у Турции большая, что называется, воля к тому, чтобы продемонстрировать свою значимость в регионе и проявить себя как такой новый региональный гегемон. Но тем не менее, то, что происходило в Нагорном Карабахе в прошлом году, и позиция Турции по кризису, ее действия не могли бы быть, если бы на них не было бы молчаливого согласия администрации Трампа. Вашингтон имел всю полноту разведывательной информации от Турции и не только, и его устраивало развитие кризиса в Закавказье, в который вовлечен союзник России – Армения и важный российский партнер Азербайджан.

И в этом вопросе у Байдена более взвешенная позиция. Он глубоко знает проблему армяно-азербайджанских отношений, так как в свое время будучи сенатором в комитете Конгресса по международным делам, курировал эту тему. Поэтому я думаю, что этой ситуации тоже будет уделяться внимание, и желание насолить России любыми средствами сменится стремлением Вашингтона продемонстрировать свое влияние на дела в регионе и участвовать в урегулировании. Россия последовательно выступает за мирное урегулирование, за демаркацию границы, за предотвращение инцидентов, которые опять недавно были, и за политическое, политико-дипломатическое урегулирование, этого конфликта. Без участия России война не была бы остановлена, российские миротворцы обеспечивают поддержание режима прекращения огня. Поэтому диалог с США по этому вопросу становится возможен.

Конфликт надо возвращать в замороженную фазу и реализовывать сценарии урегулирования с разграничением территорий, с установлением четких границ, мер доверия и гарантий безопасности и с пониманием того, как будет дальше жить Нагорный Карабах.

Позакрывали консульства быстро, а как теперь?

- Вопрос на первый взгляд кажется технический, не касающийся глубины взаимных отношений, но решать его надо. Я имею в виду что обе стороны позакрывали консульства, сократили штаты посольств. Это серьезно. Почти разрыв.

- Да, это не технический вопрос. На самом деле, ситуация просто катастрофическая, потому что консульские услуги не могут осуществляться в полном объеме. Кроме того, были существенно ограничены количественные штаты посольств. Поэтому вопросы нормального функционирования посольств, консульств, взаимного уважения деятельности дипломатов двух стран - эти вопросы тоже необходимо обсуждать и согласовывать. И это не технические вопросы, а на самом деле, политические. Потому что, если нормально будут работать диппредставительства, консульства, тогда это будет создавать основу для формирования более широкой социальной опоры двухсторонних отношений.

Риски растут, а доверие падает!

- В общем, проблем накопилось очень много - все их сразу не решишь. Безопасность в Европе, отношения России и НАТО, военные риски, предотвращение инцидентов на море и в воздухе - очень серьезная тема. Количество инцидентов в связи с тем, что обе стороны из-за роста напряженности активизируют военную деятельность в сопредельных регионах, возрастает. Это и опасность сближения, это и риски непроизвольных столкновений, это и перехваты. Мы об этом слышим, читаем достаточно часто. Для того, чтобы это не приводило к еще большей эскалации напряженности и не создавало риски боестолкновений, нужно разрабатывать новый комплекс мер на этом направлении, чтобы выйти на единое всеобъемлющее соглашение России со всеми странами-членами НАТО. Сейчас мы опираемся на советско-американские договоренности о предотвращении инцидентов на море и в воздухе 1972 г., а также на аналогичные соглашения с 12 другими членами НАТО, но этого давно недостаточно. Может быть, вначале имеет смысл выйти на новое соглашение с американцами, а другие потом подтянутся. В общем, этот сюжет остается.

Космическая разведка мешает….

- Все это говорит о том, что нам надо снижать риски и формировать новые меры доверия. А сейчас, мы видим, что не только не возникают новые меры доверия, а разрушаются те, которые были выработаны в предшествующие годы. Очень трудная ситуация с Договором об открытом небе. Американцы вышли опять же при Трампе, Байден пока не демонстрирует заинтересованности в том, чтобы вернуться. Российская Федерация вынуждена пойти на денонсацию этого соглашения, потому что страны-члены НАТО, европейские члены, Канада, имеют возможность по этому соглашению совершать пролеты над российской территорией и эту развединформацию американцы получают.

Но надо сказать также, что американцам это соглашение не нужно, еще и потому, что они существенно нарастили спутниковую орбитальную группировку средства космической разведки. У России тоже средства космической разведки есть, но их количество, конечно, несопоставимо с американскими. Да и мы тоже получаем достаточно много разведывательной информации из космоса. Но для России Договор по открытому небу был фактором имеющим не столько разведывательное и военно-техническое значение, сколько политическое. Это демонстрация наличия мер доверия. Мы их теряем, на замену им ничего не приходит. Новых мер доверия нет, а надо, конечно, задумываться о таких мерах, чтобы снизить угрозу недоверия, угрозу военного столкновения. Это существенный момент.

Как с неба упали: не знают с чего начать отношения!

- Такое впечатление, что вдруг ни с того, ни с сего откуда-то появились две мощные военные супердержавы, и они только-только начинают взаимодействовать. А потому они даже не знают, с чего начать? Ладно бы с нуля начинать строить отношения, они есть, но все с минусом?

- Всё с минусом. Совершенно верно. За последние годы добавились и меры санкционного давления. И эти меры давления, к сожалению, никуда не денутся. Мы должны это понимать: американцы не откажутся от санкционного давления на Россию. Они сделали их постоянной моделью взаимодействия с Российской Федерацией во многих сферах. А для того, чтобы их снять, нужно менять законодательство, а это огромный препон. Это нужно провести через Конгресс, что практически невозможно. Мы помним, сколько отменяли поправку Джексона-Вэника. Думаю что санкционная политика скорее всего, будет в дальнейшем применяться в отношении не только России, но и Китая, Северной Кореи, Ирана. Каждая история здесь имеет свою логику. Что касается Китая, то американцы стремятся не допустить превращения его в сопоставимую по мощи военную державу. А все идет к этому.

Китай ведет разработку вооружений военной техники по широкому технологическому спектру. Значительная часть развития китайских военных программ направлена на ограничения американского господства в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Это программы развития военно-морских сил, военно-воздушных сил, ракетной техники, включая гиперзвуковые вооружения, систем наблюдения и слежения, в том числе космических, систем ПРО.

Впервые в истории китайский военно-морской флот по количественному составу боевых кораблей перекрыл американский военно-морской флот. Другое дело, что по тактико-техническим характеристикам, по оснащению американский военно-морской флот, конечно, пока существенно сильнее китайского. Но тенденция налицо.

- И боестолкновение в таком случае можно не избежать.

- Очень опасно. Оно может привести не только к региональному конфликту, но и имеется риск его глобализации. Конечно, модель сдерживания Китая очень сильно отличается от той, которая была между СССР и США – в нем пока не так сильно представлена стратегическая ракетно-ядерная составляющая. И все равно, конечно, для Соединенных Штатов это – долгосрочный, системный вызов. Они не могут отказаться от линии, которая была избрана еще при Обаме, но укрепилась и проявилась очень остро при Дональде Трампе и, видимо, будет продолжаться при Байдене - это линия на двойное сдерживание, сдерживание России и сдерживание Китая. Это очень рискованная политика, потому что иметь двух таких могущественных, серьезных противников, противников-оппонентов политических, противников военных - это рискованная и не только затратная политика.

Опять придем к антагонистическим блокам?

- Это очень дурная тенденция, с точки зрения и международной безопасности, и стабильности региональной, и глобальной ситуации. Это, конечно, нас приведет к формированию опять новых антагонистических блоков, новой конфронтации. Такое положение конечно будет способствовать сближению не только политическому, но и, вероятно, военно-политическому, Москвы и Пекина. В очень трудном положении могут оказаться не только американские союзники в Европе и в Азии, но и независимые державы, стремящиеся осуществлять самостоятельную внешнюю политику, в частности Индия – наш давний партнер и друг, которую США активно стремятся прицепить к себе. Для Индии ее превращение в военно-политического антагониста КНР, действующего под руководством США, стратегически не выгодно – китайский рынок, китайские инвестиции, все это может быть потеряно.

Более того, конкуренция ведущих держав с серьезными элементами конфронтации, даже военной конфронтации, может привести к активизации внесистемных сил. Они увидят возможности играть на противоречиях между ведущими державами. И не только многие страны будут в этом участвовать, но и и силы совсем антисистемного типа - международный терроризм, экстремисты разного толка, транснациональные криминальные сети, все они будут стремиться получить для себя в этой ситуации существенные выгоды.

Источник: https://www.interfax.ru/interview/768100



Лунная гонка 2.0
2021-05-24 09:34 Редакция ПО

Начало года ознаменовалось не только повышенной международной активностью в вопросах практического освоения Марса, но и примечательными решениями в части международного сотрудничества в деле предстоящего прикладного освоения нашего естественного спутника и ближайшего крупного небесного тела – Луны.

В марте генеральный директор Госкорпорации «Роскосмос» Дмитрий Рогозин и руководитель КНКА Чжан Кэцзянь в формате видеоконференции подписали от имени правительств России и Китая Меморандум о взаимопонимании между правительством Китайской Народной Республики и правительством Российской Федерации о сотрудничестве в области создания Международной научной лунной станции (МНЛС). В нём подтверждалось, что Госкорпорация «Роскосмос» и КНКА, руководствуясь принципами паритетного распределения прав и обязанностей, будут содействовать сотрудничеству по созданию МНЛС с открытым доступом для всех заинтересованных стран и международных партнёров с целью укрепления научно-исследовательского взаимодействия и продвижения исследований и использования космического пространства в мирных целях в интересах всего человечества.

А в конце апреля Госкорпорация «Роскосмос» и Китайское национальное космическое управления (CNSA) выступили с совместным заявлением о сотрудничестве при создании Международной научной лунной станции (МНЛС). Станция, согласно тексту заявления, будет представлять собой комплекс экспериментально-исследовательских средств, создаваемый на поверхности и/или на орбите вокруг Луны с возможным привлечением других стран, международных организаций и других международных партнёров. Она будет предназначена для проведения многопрофильных и многоцелевых научно-исследовательских работ, включая исследование и использование Луны, лунные наблюдения, фундаментальные исследовательские эксперименты и проверку технологий, с возможностью длительной беспилотной эксплуатации с перспективой обеспечения присутствия человека.

На 2021 г. к Луне было запланировано сразу несколько миссий: первый полёт сверхтяжёлой американской ракеты-носителя SLS с беспилотной версией корабля «Орион», отечественная миссия «Луна-25» на ракете Союз-2.1Б и полёт индийского космического аппарата «Чандраян-3» на ракете GSLV Mk.3. Однако по последним сообщениям прессы – индийская миссия плавно уходит как минимум на 2022 год.

Активность наглядно демонстрирует, что подготовка освоения нашего естественного спутника идёт полным ходом, хотя несколько предыдущих десятилетий тема закрепления и пребывания на Луне находилась на задворках глобальных космических программ после сворачивания триумфальной американской программы «Аполлон». Становясь мейнстримом долгосрочных государственных и частных космических программ, лунная тематика ставит несколько глобальных вопросов – почему сейчас, спустя несколько десятилетий забвения, Луна снова стала целью? Что является ключевым элементом лунной инфраструктуры? Как будет выстраиваться правовой режим во время одновременного пребывания на Луне космонавтов и роботизированных систем из разных, зачастую жёстко конкурирующих на Земле держав? Можно дать следующую оценку этих вопросов-вызовов.

Освоение Луны и закрепление на ней присутствия человека в ближайшие двадцать лет неизбежно. Оно вызвано тем, что за десятилетия, прошедшие с окончания миссий «Аполлон» (последняя в декабре 1972 г.), в мире произошёл качественный скачок в микроэлектронике, скорости вычислений и новых материалах. Скачок, который позволяет длительное время удерживать на Луне роботизированные и посещаемые объекты. Основная проблема – дороговизна реактивных средств движения. Сжигать огромные ракеты, чтобы отвезти на наш естественный спутник несколько процентов общей массы в виде полезной нагрузки, категорически неэффективно. Какие бы технологии удержания и вторичного использования деталей ракет-носителей ни демонстрировали компании Space 2.0 – законы физики это не изменит. Качественное изменение ситуации, которое сейчас просматривается в решении проблемы использования реактивного движения на химическом горении, это транспортно-грузовой модуль на ядерной тяге – космический буксир с ядерной энергетической установкой (ЯЭУ), который, согласно заявлениям «Роскосмоса», может быть отправлен в испытательный полёт уже в 2030 году.

Важно понять, что при освоении Луны средства доставки людей, грузов и роботизированной техники будут несравнимы по загруженности. Ключевая технология будет не у тех, кто будет возить людей для «установки флага», а у тех, кто сможет обеспечить планируемое регулярное грузовое снабжение. Это будущий огромный рынок, на котором в последующие десятилетия появится множество государственных и частных заказчиков. Тот, кто успеет занять его первым, сможет влиять на процессы создания инфраструктуры всех остальных участников, задавая новые технологические стандарты и ведя соответствующую сертификацию грузов, будет иметь право подтолкнуть других участников Лунной гонки перестроиться под свои технологические особенности.

Другой важнейший вопрос: как будет проходить правовая реформа «раздела Луны»?

6 апреля 2020 г. президент США Дональд Трамп подписал указ о поддержке коммерческого освоения ресурсов на Луне и других небесных телах. В нём подчёркивается тот факт, что США отказываются считать ресурсы Луны и других небесных тел достоянием человечества.

В вопросах освоения космоса, как и во всех остальных вопросах, международное право тяготеет к фиксации задним числом того, что достигнуто прежде технологическим и военным превосходством, политическими и дипломатическими успехами. Именно так возник Тордесильясский договор 1494 г. – когда папа Римский Александр IV разрешил спор Португалии и Испании миром, обозначив каждой из держав широчайшие возможности экспансии без пересечения во вновь возникающих сферах интересов. Предложение папы было ущербным для Португалии, даже после его доработки, тем не менее договор позволил Лиссабону следующие двести лет строить свою заморскую империю в относительном мире.

Могут ли США вновь высадить двух-трёх человек, роботов и виртуально «огородить» огромную часть Луны, например размером с Техас, назвав эту территорию своей собственностью? Могут. Они могли это сделать всегда, с начала 1970-х гг., но не делали. Является ли это вызовом? Нет, потому что право сильного всегда было источником возникновения договоров и фиксации статус-кво. Причём необходимость договариваться возникала только перед угрозой насилия – как в случае несостоявшейся португальско-испанской колониальной войны в конце XV века.

Поэтому международные договоры по реальному «разделу Луны» так же актуальны сейчас, как договоры по разделу Марса, Ио, Европы, Титана или экзопланет далёких звёздных систем. Они ничего не значат, пока не подкреплены постоянным военным и техническим присутствием. США могут развернуть на Луне любое оружие, и никакие прежде заключённые договоры ни к чему их не принудят, кроме размещения рядом другого равноценного оружия державой-соперником, готовой его применять. Лишь после эскалации наступает время формирования реальной дипломатической повестки с последующей разрядкой, но не прежде.

В текущем политическом ландшафте долгосрочные соглашения между Москвой и Пекином выглядят логичным и ожидаемым альянсом «догоняющих», но амбициозных держав. Они предполагают технически и информационно поддерживать друг друга, чтобы не допустить опасного прецедента «национализации» лунных ресурсов страной лидером лунной гонки.

Ведь «лунные ресурсы» – это отнюдь не только материалы в породах лунного грунта или возможность возить туристов в «лунные отели». Это ещё и уникальная локация для наблюдения и контроля как земной поверхности, так и шагов других держав по мере их продвижения в большой космос Солнечной системы. Это, безусловно, важная точка присутствия в XXI веке как с военной, так и с научной и коммерческой точек зрения. Так что участникам новой лунной гонки может показаться несправедливым, если Луна окажется вписана в чьё-то узконациональное правовое поле.

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/lunnaya-gonka-2-0/



Правительство России утвердило единую программу поддержки российских университетов «ПРИОРИТЕТ-2030»
2021-05-24 09:36 Редакция ПО

Программа «ПРИОРИТЕТ–2030» направлена на развитие исследований, образования, разработок, инноваций, технологий и территорий. Ее реализация приведет к увеличению вклада образовательных организаций высшего образования в достижение национальных целей страны, в том числе создаст условия для раскрытия талантов, повысит доступность качественного высшего образования и обеспечит сбалансированное пространственное развитие. Также программа призвана закрыть потребности ключевых отраслей экономики и социальной сферы в высококвалифицированных кадрах.

Председатель Правительства России Михаил Мишустин назвал программу крупнейшей по поддержке университетов в истории современной России.

«Университеты должны давать престижное и востребованное образование, развивать научную базу, для того чтобы молодые учёные могли реализовать свои идеи. Нужна сильная сеть региональных вузов, где готовят специалистов высочайшего уровня», — заявил Премьер-министр на недавнем совещании со своими заместителями.

Участниками программы на конкурсной основе станут не менее 100 российских университетов, включая не только ведущие, но и региональные и отраслевые (медицинские, транспортные, аграрные, педагогические), а также университеты культуры и искусства.

Фокус внимания будет направлен на поддержку программ развития региональных вузов, чтобы дать возможность развиваться тем, кто ранее не участвовал в государственных программах. Ожидается, что за счет реализации программы сократится разрыв между вузами и появятся возможности для их трансформации в университеты мирового уровня. Каждому университету ежегодно будет предоставляться базовый грант в размере 100 млн рублей на проекты по социально-экономическому развитию региона.

Кроме того, часть университетов по итогам конкурсных процедур смогут претендовать на специальные гранты для развития исследовательского, территориального и отраслевого лидерства.

Предусматривается ежегодная ротация участников по итогам публичной защиты отчетов о реализации университетских программ развития.

«ПРИОРИТЕТ–2030» сможет создать стимулы для формирования консорциумов вузов с другими университетами, научными организациями, а также с предприятиями реального сектора экономики и социальной сферы. Совместная работа наиболее близких по характеру решаемых задач университетов и научных организаций независимо от их ведомственной принадлежности сегодня считается одним из основных трендов в сфере высшего образования и науки в ведущих странах мира.  

По предварительной оценке, общее число студентов очной формы обучения в университетах-участниках составит более 50% от общего количества всех студентов в стране, аспирантов — свыше 60%. Таким образом, учащиеся из разных регионов Российской Федерации смогут получать качественное высшее образование, возможность заниматься наукой и шанс реализовать свой исследовательский потенциал по месту проживания.

В настоящее время при Правительстве Российской Федерации создан специальный совет по поддержке программ развития вузов-участников программы «ПРИОРИТЕТ-2030». Совет будет контролировать, насколько успешна работа вузов, и заниматься проработкой вопросов, связанных с предоставлением грантов.

Источник:  https://www.minobrnauki.gov.ru/press-center/news/?ELEMENT_ID=34099



Карен Шахназаров о Мосфильме и артхаусе, советском кино и оппозиции, войне в Карабахе и развале СССР
2021-05-24 09:38 Редакция ПО
lenta_video: 


Желидраг Никчевич: Захар Прилепин, таков его драйв
2021-05-24 09:38 Редакция ПО

Когда Захар Прилепин с романом «Обитель» стал лауреатом премии «Большая книга», то у части российской интеллектуальной общественности это вызвало изрядную панику. Ужас, скандал! Нечестно!  Либеральная элита, которая его до Крыма и Донбасса безоговорочно  провозгласила гигантом русской литературы, внезапно передумала. Могу представить, какова будет реакция на известие, что Прилепин только что получил награду, которую за вклад в отечественную литературу, патриотизм, воинскую честь и служение народу вручает Министерство обороны Российской Федерации! В Андричграде – Эмир Кустурица, а в Москве – Сергей Шойгу!

Конечно, поздно отзывать комплименты, но, в самом деле, что случилось?  Не секрет, что стремительный взлет Прилепина в свое время приветствовали Акунин, Сорокин, Пелевин, Улицкая… все как один  прозападно ориентированные. С каким-то поразительным общим единодушием. Прилепин получил все значимые российские награды: от  «Ясной поляны» до «Бронзовой улитки», от «Нацбеста» до «Большой книги». Сейчас, очевидно, не столь важен скандал (как мелкая пакость либеральной жандармерии), да и не сами награды, сколько тот факт, что Прилепин упорно продолжает оставаться главным – самым читаемым и самым влиятельным, а одновременно  отстаивает имперско-российские и архаично-левые (не прогрессистко-левые) взгляды на мир.

Фото: Искра

Попросту говоря, перестали его любить из-за Крыма и Донбасса. А за что его полюбили? И здесь нет никакой особой тайны. Прилепин действительно обладает огромным талантом рассказчика. Правда, поначалу говорили, что механицизмы его текстов – заокеанские. Так свои вещи создавал великий Хем. Так работали Джек Лондон и Трумэн Капоте. Но это относилось только к композиции – все остальное было и осталось русским, от Гоголя к Газданову и далее к Распутину, Белову…  А стиль –  прилепинский,  его ни с кем не спутаешь.

С другой стороны, этот стиль с самого начала не был похож и на тот, которым пишут так называемые «почвенники». Текст  Прилепина  точен, спокоен, самоуверен, оптимистичен – антиглобалисты обычно так не пишут. И, вообще, он не похож на «ватника» (больше на рэпера). Не проповедует, не заставляет вас каяться, не жалуется на «страшные» общественные обстоятельства. Даже и когда не разделяете взглядов автора и взглядов его героев, в прилепинской прозе всегда присутствует магия – любовь, боль, вера и страсть, и несогласие с тем, чтобы человек смирился с ложью. Денис Гуцко даже утверждает, что романы Прилепина в основном повествуют о честности – с некоторым привкусом крови…

Дмитрий Быков, вероятно, самый компетентный соперник Прилепина на либеральном фланге, в порыве откровения признает, что проза Прилепина переполнена счастьем – радостным  удивлением перед собственным существованием и величественными возможностями, которые оно открывает. «Прилепин добрый писатель, что тоже большая редкость сегодня. Посмотрите, как он пишет о женщинах, как любуется друзьями. Сколько здесь нежности, сколько поэзии! Притом, он остается активно работающим и не боится ни президента, ни дьявола, ни общественного мнения и в то же время не забывает размножаться, чтобы было  для кого строить счастливую Россию. Проза Прилепина вызывает желание жить. Еще десяток таких романов и России не понадобится никакая революция».

Захар Прилепин

Капиталина Кокшенева утверждает, что проза Прилепина, главным образом, дело энергетики. Но, в отличие от иностранных тонизирующих  напитков, в ней доминирует истинная жизненная сила, крепко встроенная в каждое слово. «Он из России; он не хочет и не может жить вполсилы. Таков его драйв».

Сергей Шаргунов особо подчеркивает  готовность Прилепина  сходу  откликаться на общественные вызовы. «Он радостно купается в истории своей страны и в ее повседневной жизни, как в ледяной реке, а как раз такое отношение к современности всегда сопровождало великую русскую литературу. Что еще важно у Прилепина, так это присутствие личности. То, что вне текста. Твердый, как скала, не только в тексте, но и как личность. Пусть недовольные ворчат сколько им хочется, но от этого не убежишь: без интриги под названием «судьба автора», без биографической магии текст быстро увянет».

Недовольные, конечно, всегда есть – раздражает их  общение  Прилепина  с политически некорректными кругами и, конечно, его успех. Но,  дух дышит, где хочет! Прилепин своими произведениями и своей жизнью бесспорно возрождает величественный дух русской литературы времен Гоголя, Достоевского, Толстого, Шолохова, Леонова, Распутина …  не только выдающимся мастерством рассказчика, но и национальной, моральной и интеллектуальной активностью, напрямую вмешиваясь в новую историю своей страны и своего народа. Это и есть  сущностная черта  русского писателя: ощущать, понимать и передавать настроение общества, чувствовать его судьбоносный национальный пульс – как личность, как борец – полной экзистенциальной мощью.

Источник: https://stanjestvari.com/2021/04/14/nikcevic-takov-ego-draiv/



Валентин Катасонов. Ограбление России. Новый мировой порядок. Оффшоры и «теневая» экономика. Финальная экспроприация началась!
2021-05-24 09:43 Редакция ПО

Новейшие события в мировой экономике, начало которым было положено на Кипре в марте 2013 года, представляют собой прекрасный учебный материал, на котором нашим российским клептоманам можно показать, что они для мировой финансовой олигархии всегда выступают в роли «лохов».

Власти Европейского союза приняли решение о конфискации значительной части средств вкладчиков в кипрских банках. Через несколько месяцев Брюссель одобрил применение апробированной на Кипре схемы «спасения» банков во всех странах Европейского союза. Завтра эта схема может быть легализована в глобальных масштабах. Фактически на наших глазах происходит отказ от краеугольного принципа капитализма – «святости» и «неприкосновенности» частной собственности.

Начинается глобальная экспроприация в интересах узкой группы финансовой олигархии. В самое ближайшее время она может захватить Россию. Автором предлагается программа мер по защите нашей страны от глобальной экспроприации.

Источник: https://izborsk-club.ru/11458



Цитата
2021-05-24 09:45 Редакция ПО
«Больше всего на недостаток времени жалуются те, кто тратит его самым неэффективным образом»


Н.Я.Данилевский «Россия и Европа»
2021-05-24 09:47 Редакция ПО

ГЛАВА V. Культурно-исторические типы и некоторые законы их движения и развития

За волною
Ваших мысленных морей
Есть земля, над той землею
Блещет дивною красою
Новой мысли эмпирей.
Хомяков

Начну прямо с изложения некоторых общих выводов или законов исторического развития, вытекающих из группировки его явлений по культурно-историческим типам.

Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризуемое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою,- для того чтобы сродство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических изысканий,- составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие,- когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения - относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу.

Первые два вывода не требуют больших пояснений;сомневаться в них невозможно. В самом деле, из десяти культурно-исторических типов, развитие которых составляет содержание всемирной истории, три принадлежат племенам семитической породы, или расы, и каждое племя, характеризованное одним из трех языков семитической группы - халдейским, еврейским и арабским,- имело свою самобытную цивилизацию. Арийская группа языков подразделяется, как известно, на семь главных лингвистических семейств: санскритское, иранское, эллинское, латинское, кельтическое, германское и славянское. Из племен, соответствующих этим семи семействам языков, пять - индийское, персидское, греческое, римское, или древнеиталийское, и германское - представляли или представляют самобытные культурно-исторические типы, развившиеся в самобытные цивилизации. Правда, одно племя - кельтское - не составило самостоятельного типа, а (в смешении с разложившимися элементами римской цивилизации и под влиянием германского образовательного, или формационного, принципа) вошло как этнографический материал в состав германо-романского культурно-исторического типа. Но кельты потеряли свою политическую независимость в ранний период своего общественного возраста; и хотя у галлов и британцев были все задатки самобытного развития как в особенностях народного характера, так и в самостоятельном религиозном и поэтическом мировоззрении, к тому же при выгодных местных условиях обитаемой ими страны, все эти задатки были задавлены римским завоеванием. Нет ни одной цивилизации, которая бы зародилась и развилась без политической самостоятельности, хотя, достигнув уже известной силы, цивилизация может еще несколько времени продолжаться и после потери самостоятельности, как видим на примере греков. Явление это, из которого нет ни одного исключения в истории, понятно, впрочем, и само по себе. Та же причина, которая препятствует развитию личностей в состоянии рабства, препятствует и развитию народностей в состоянииполитической зависимости, так как в обоих случаях индивидуальность, имеющая свои самостоятельные цели, обращается в служебное орудие, в средство для достижения чужих целей. Если такие обстоятельства застигнут личность или народность в раннем возрасте развития, то очевидно, что самобытность их должна погибнуть. Итак, кельты представляют кажущееся исключение из первого закона культурно-исторического движения только потому, что этого требует второй закон.

Вне семитических и арийских племен, два другие самобытные племени, хамитское, или египетское, и китайское, тоже образовали своеобразные культурно-исторические типы. Все же прочие сколько-нибудь значительные племена не образовали самобытных цивилизаций или потому, что были, подобно кельтскому, поглощены другими племенами, подчинены другим культурно-историческим типам (как, например, племена финские), или потому, что, живя в странах малоудобных для культуры, не вышли из состояния дикости или кочевничества (как вся черная раса, как монгольские и тюркские племена). Эти племена остались на степени этнографического материала, т. е.вовсе не участвовали в исторической жизни, или возвышались только до степени разрушительных исторических элементов.

Более подробного рассмотрения и разъяснения требует третий закон культурно-исторического развития. История древнейших культурно-исторических типов - Египта, Китая, Индии, Ирана, Ассирии и Вавилона - слишком мало известна в своих подробностях, чтобы можно было подвергнуть наше положение критике самих событий из истории этих цивилизаций, но сами результаты этой истории вполне его подтверждают. Не видно, чтобы у какого-либо народа неегипетского происхождения принялась египетская культура; индийская цивилизация ограничилась народами, которые говорили языками санскритского корня. К древнесемитическому культурному типу принадлежали, правда, финикияне и карфагеняне, но первые были народом того же корня с вавилонянами, а последние - колонией финикиян; цивилизация же Карфагена не передалась нумидянам и другим аборигенам Африки. Китайская цивилизация распространена между китайцами и японцами - первоначально, вероятно, переселенцами из Китая же. Евреи не передали своей культуры ни одному из окружавших или одновременно живших с ними народов.

С Грецией вступаем в область более известную. Греция, столь богатая своей цивилизацией, была, однако же, слишком бедна политической силой, чтобы думать о распространении эллинизма между другими народами, пока македоняне, народ эллинского же происхождения, или эллинизированный еще в ранний этнографический период своей жизни, не приняли от нее цивилизации и не сообщили ей политической силы. Представитель эллинизма - Александр - взялся не только покорить Восток, но и распространить в нем греческую цивилизацию, которая, по господствующим теперь теориям, должна была считаться общечеловеческою в четвертом веке до Рождества Христова. За эту возвышенно-гуманитарную цель Александровых завоеваний ему прощаются его завоевательные замыслы, и он принимает, в глазах истории, размеры героя человечества. На деле же эти цивилизаторские замыслы оказались гораздо неосуществимее его завоевательных планов, которые, по крайней мере, удались на время. В восточной части Александровой монархии, через 70 или 80 лет, при помощи парфян и скифов, был восстановлен культурный тип Ирана, где и продолжал господствовать в новом Парфянском, а потом .в Сасанидском царствах. В западных областях, по ею сторону Евфрата, по-видимому, лучше принялась греческая культура. В Сирии, Малой Азии царствовали цари греческого происхождения; двор, столица и большие города приняли греческие обычаи и моды; греческим архитекторам, скульпторам, резчикам, золотых дел мастерам и т. п. открылось выгодное поприще деятельности и выгодный сбыт для их произведений, как в наше время французским модисткам - в России. Всего лучше пошло дело в Египте. В Александрии образовались библиотеки, музей, академии, процветала философия и положительная наука. Но кто были философы, кто ученые, на каком языке писали они? Все - природные греки, и все - по-гречески. Собственно Египту от всего этого было, что называется, ни тепло ни холодно. Ученая Александрия была греческою колонией. Птоломеи[1] щедрою рукою покровительствовали греческим ученым, доставляли им все средства для полезной деятельности, и греки стекались сюда со всех сторон. При обильных вспомогательных средствах результаты их деятельности вышли, вероятно, гораздо плодотворнее, нежели могли быть в том случае, если бы греки оставались при своих частных средствах, каждый в своем городке, во время смут, раздиравших падавшую и разлагавшуюся Грецию; и нельзя не поблагодарить Птоломеев за их просвещенную щедрость, которая принесла большую пользу греческой науке; но греческая цивилизация от этого нисколько не передалась Египту, как и вообще Востоку. И теперь англичане завели очень много весьма деятельных и полезных ученых обществ в Калькутте, но еще нисколько не передали Индии европейской цивилизации. Передать цивилизацию какому-либо народу - очевидно, значит заставить этот народ до того усвоить себе все культурные элементы (религиозные, бытовые, социальные, политические, научные и художественные), чтоб он совершенно проникнулся ими и мог продолжать действовать в духе передавшего их с некоторым, по крайней мере, успехом, так чтобы хотя отчасти стать в уровень с передавшим, быть его соперником и вместе продолжателем его направления.

Ничего подобного, конечно, не было достигнуто при начавшейся с Александра Македонского эллинизации Востока. Не счастливее ли были греки на Западе? Я не говорю о греческой культуре в Сицилии и южной Италии: Пифагор и Архимед были такими же греками, как Платон и Аристотель, точно так, как Франклин - таким же англичанином, как Локк или Ньютон[2]; но так как грекам не удалось передать своей цивилизации посредством завоевания, то не были ли они вознаграждены за это передачей ее римлянам, которые их завоевали? В некотором смысле - да, несмотря на сопротивление римских латинофилов. Какие плоды принесла бы римская цивилизация, если бы ей позволили обстоятельства самобытно развиваться, об этом никому не дано судить; но что Катон был прав, что его партия, стоявшая за самобытное развитие[3] была партиею истинного, т. е. единственно возможного прогресса, что принятие чуждых греческих элементов или отравило, или по меньшей мере поразило бесплодием все те области жизни, в которые они проникли,- в этом едва ли может быть сомнение; и только в том, в чем римляне остались римлянами, произвели они нечто великое. В нравах и в быте - роскошь, изнеженность, страсть к наслаждениям, умерявшиеся у греков их эстетическою природою, на все налагавшею печать меры и гармонии, перешли у римлян в грубый разврат, которому (за исключением разве Вавилона) ни прежде, ни после ничего подобного не было. В науке и философии оказалось полнейшее бесплодие. Немногое, что было сделано в этом отношении в римское время, даже вне Александрии, было сделано греками же. Умозрительное, метафизическое направление греческого ума было, по-видимому, несвойственно людям латинской расы, и они были поражены бесплодием, когда из подражания Греции вступили в эту область. Между тем едва ли справедливо было бы сказать, что вообще дух научного исследования был несвойствен древнеиталийскому племени. По немногим остаткам от первобытной италийской - этрусской цивилизации можно, кажется, заключить, что этруски[4] с успехом занимались наблюдением природы; есть основание, например, предполагать, что им известны были громоотводы. На то же указывают наблюдения над полетом птиц, над внутренностями животных, примененные пока к религиозным целям, к гаданиям о судьбе государства и частных лиц, но которые, при светегреческой, и особливо Аристотелевой, философии, могли бы привести к положительным физиологическим и вообще биологическим исследованиям, точно так же, как астрология и алхимия привели к астрономии и химии. Если б потомки этрусков продолжали следовать этому более свойственному их племени пути, римская наука не была бы, может быть, столь ничтожна и бесплодна. В пластических искусствах было лишь подражание греческим образцам, по большей части треками же производимое, между тем как и в этом отношении в произведениях этрусков остались следы самобытного творчества, задавленные подражательностью. В драме и эпосе - латинская цивилизация завещала потомству лишь несколько цветов подражательной поэзии, далеко уступающей своему подлиннику и отличающейся только достоинством формы, без всякого оригинального содержания. Следовательно, и тут, собственно, передача не удалась; она была испробована, но оказалось невозможною, потому что осталась бесплодною. Совершенно противоположные результаты мы там видим, где римские начала остались самобытными. Верность началам национального государственного строя сделала из Рима относительно самое могущественное политическое тело изо всех когда-либо существовавших. Правила гражданских отношений между римскими гражданами, перешедшие из обычая в закон и приведенные в стройную систему, положили основание науке права и представили образец гражданского кодекса, которому удивляются юристы всех стран. В архитектуре, где римляне своей аркой и куполом осмелились быть самобытными, они создали Колизей и Пантеон, стоящие наравне с лучшими произведениями греческого искусства. Наконец, в поэзии, там где она была отражением римской жизни, в одах Горация, в элегиях и в сатире, римляне расширили ее область. То же должно сказать и об отражении государственной жизни в науке об истории; и здесь Тацит стоит наравне с Фукидидом не как подражатель, а как достойный соперник.

Сами римляне, покорив, как обыкновенно говорится, мир, правильнее же - бассейн Средиземного моря и европейское прибрежье Атлантического океана, насильственно передавали свою цивилизацию покоренным ими народам.

Но им это удалось не лучше их предшественников. Они уничтожили зачатки самобытной культуры там, где она была (как, например, в друидической Галлии[5]), на место их завели города, как бы колонии римской жизни и римского быта, но нигде не возбудили цивилизации, которая, сложившись из народных элементов (галльских, иберийских, иллирийских, нумидийских и других), имея своим органом национальный язык, приняла бы римскую форму и римский дух. Все вековое господство Рима и распространение римской цивилизации имели своим результатом только подавление ростков самобытного развития. Все немногие ученые, художники, писатели, которые родились и жили не на национальной римской почве, были, однако же, или потомки римских колонистов, или облатинившиеся туземцы из высших классов общества (подобно нашей ополячившейся интеллигенции Западного края), которые не имели и не могли иметь никакого влияния на массу своих соотечественников.

Такой результат может быть приписываем тому, что римская культура передавалась не путем свободного сообщения благ цивилизации, а путем насильственного покорения, уничтожившим вместе с политической независимостью и всякую национальную самодеятельность. В этом есть, безсомнения, доля правды, но далеко, однако же, не вся правда, как показывают приведенные уже примеры и как покажут те, которые еще приведутся. Одним из наиболее способных к цивилизации, одним из наилучше одаренных германских племен, разрушивших Римскую империю, были, конечно, готы. Они проникли в Италию и образовали могущественное царство, во главе которого стал один из мудрейших и благонамереннейших государей, когда-либо царствовавших, Феодорик[6]. Он поставил себе, по-видимому, самую благородную и гуманную цель - слить победителей с побежденными, привить к первым римскую цивилизацию. Что же оказалось? Готы, находясь в слишком близких отношениях с цивилизацией Рима, не могли развивать своих национальных начал, будучи подавлены ее блеском, а усвоить себе чуждую - также не усвоили и вместе со своею народностью потеряли и свою политическую силу. Еще около трех столетий продолжал сгущаться мрак варварства в Европе, чтобы под тенью его успели окрепнуть своеобразные начала вновь возникающего культурно-исторического типа и чтобы тип этот мог начать безопасно пользоваться плодами исчезнувшей цивилизации, которая из дали прошлого не могла уже действовать с такой силой соблазна, как при непосредственном прикосновении. Видно, великий законодатель еврейского народа[7] лучше Феодорика понимал законы исторического движения, когда заповедал своему народу, грубому и необразованному, но хранившему в себе залог самобытного развития, не вступать в тесные сношения с окружавшими его народами (стоявшими на высшей точке культуры), дабы вместе с заимствованием обычаев и нравов не потерять своей самобытности. Пример готов прекрасно показывает, что начала, лежащие в народе одного культурно-исторического типа (которые при самобытном развитии должны принести самые богатые плоды), могут быть искажены, уничтожены, но не могут быть заменены другими началами, составляющими принадлежность другого культурно-исторического типа,- иначе как с уничтожением самого народа, т. е. с обращением его из самостоятельного исторического деятеля в этнографический материал, имеющий войти в состав новой образующейся народности.

Неужели же историческая деятельность, результаты, достигнутые жизнью одного культурно-исторического типа, остаются совершенно бесплодными для всех остальных ему современных или последующих типов? Неужели должны типы эти оставаться столь же чужды один другому, как, например, Китай для остального мира? Конечно, нет. Выше было уже замечено, что преемственные культурно-исторические типы имеют естественное преимущество перед уединенными. Каким же образом происходит это преемство? Вся история доказывает, что цивилизация не передается от одного культурно-исторического типа другому; но из этого не следует, чтоб они оставались без всякого воздействия друг на друга, только это воздействие не есть передача, и способы, которыми распространяется цивилизация, надо себе точнее уяснить.

Самый простейший способ этого распространения есть пересадка с одного места на другое посредством колонизации. Таким образом финикияне передали свою цивилизацию Карфагену, греки - Южной. Италии и Сицилии[8], англичане - Северной Америке и Австралии. Если бы где-либо и когда-либо существовала общечеловеческая цивилизация, то, очевидно, должно было бы желать в ее интересах, чтоб этот способ распространения был повсеместно употреблен, то есть чтобы других народов, кроме выработавших эту общечеловеческую цивилизацию, вовсе не было,- точно как, как, например, в интересах земледелия весьма было бы желательно, чтобы никаких сорных трав на свете не было; и, пожалуй, как позволительно земледельцу всеми мерами их уничтожать, так было бы позволительно распространителям единой оощечеловечсской цивилизации - уничтожать прочие народы, служащее более или менее тому препятствием. Ибо, без сомнения, те, которые выработали цивилизацию в наичистеишем виде, способны ее сохранить и распространить ее по лицу земли, что было бы самым прямейшим, легчайшим и действительнейшим методом осуществления прогресса. Если же такая метода, не раз, впрочем, с успехом употребленная в Америке и других местах, показалась бы слишком радикальной, то, во всяком случае, следовало бы народы и государства, не принадлежащие к общечеловеческому культурному типу, лишать силы противодействия, т. е. политической самобытности (хотя бы то было посредством пушек или опиума,- как говорится: не мытьем, так катаньем), дабы обратить их со временем в подчиненный, служебный для высших целей этнографический элемент, мягкий, как воск и глина, и принимающий без сопротивления все формы, которые ему заблагорассудят дать.

Другая форма распространения цивилизации есть прививка, и обыкновенно это и разумеют под передачей цивилизации. Но, к сожалению, прививку разумеют здесь в таинственном, мистическом смысле, приписываемом этой операции людьми, не знакомыми с физической теорией, ни с садоводной практикой,- в том смысле, по которому привитый глазок или прищепленный черенок обращает дичок в благородное плодовитое дерево или даже яблонь в грушу, сливу, абрикос, и обратно. Но в этом таинственном, так сказать, волшебном, смысле прививки нет ни между растениями, ни между культурно-историческими типами, как тому представлено было довольно примеров. Почка, вставленная в разрез древесной коры, или черенок, прикрепленный к свежему срезу ствола, нисколько не изменяют характера растения, к которому привиты. Дичок остается по-прежнему дичком, яблоня - яблоней, груша - грушей. Привитая почка или черенок также сохраняют свою природу, только почерпают нужные им для роста и развития соки через посредство того растения, к которому привиты, и перерабатывают их сообразно своему специфическому и формационному, или образовательному, началу. Дичок же обращается в средство, в служебное орудие для лелеемого черенка или глазка, составляющих как бы искусственное чужеядное растение, в пользу которого продолжают обрезывать ветви, идущие от самого ствола и корня, чтобы они его не заглушили. Вот истинный смысл прививки. Таким точно греческим черенком или глазком была Александрия на египетском дереве, так же точно привил Цесарь римскую культуру к кельтскому корню - с большою ли пользою для Египта и для кельтского племени, предоставляю судить читателям. Надо быть глубоко убежденным в негодности самого дерева, чтобы решаться на подобную операцию, обращающую его в средство для чужой цели, лишающую его возможности приносить цветы и плоды sui generis[9], надо быть твердо уверенным, что из этих цветов и плодов ничего хорошего в своем роде выйти не может. Как бы то ни было, прививка не приносит пользы тому, к чему прививается, ни в физиологическом, ни в культурно-историческом смысле.

Наконец, есть еще способ воздействия цивилизации на цивилизацию. Это тот способ, которым Египет и Финикия действовали на Грецию, Греция - на Рим (посколько это последнее действие было полезно и плодотворно), Рим и Греция - на германо-романскую Европу. Это есть действие, которое мы уподобим влиянию почвенного удобрения на растительный организм, или, что то же самое, влиянию улучшенного питания на организм животный. За организмом оставляется его специфическая образовательная деятельность; только материал, из которого он должен возводить свое органическое здание, доставляется в большем количестве и в улучшенном качестве, и результаты выходят великолепные; притом всякий раз - результаты своего рода, вносящие разнообразие в область всечеловеческого развития, а не составляющие бесполезного повторения старого, как это неминуемо должно произойти там, где один культурно-исторический тип приносится в жертву другому посредством прививки, требующей к тому же для своего успеха частого обрезывания ветвей, все продолжающих расти из первобытного ствола, несмотря на прививку. Только при таком свободном отношении народов одного типа к результатам деятельности другого, когда первый сохраняет свое политическое и общественное устройство, свой быт и нравы, свои религиозные воззрения, свой склад мысли и чувств, как единственно ему свойственные, одним словом, сохраняет всю свою самобытность,- может быть истинно плодотворно воздействие завершенной или более развитой цивилизации на вновь возникающую. Под такими условиями народы иного культурного типа могут и должны знакомиться с результатами чужого опыта, принимая и прикладывая к себе из него то, что, так сказать, стоит вне сферы народности, т. е. выводы и методы положительной науки, технические приемы и усовершенствования искусств и промышленности. Все же остальное, в особенности все относящееся до познания человека и общества, а тем более до практического применения этого познания, вовсе не может быть предметом заимствования, а может быть только принимаемо к сведению - как один из элементов сравнения - по одной уже той причине, что при разрешении этого рода задач чуждая цивилизация не могла иметь в виду чуждых ей общественных начал и что, следовательно, решение их было только частное, только ее одну более или менее удовлетворяющее, а не общеприменимое.

Четвертый общий вывод, сделанный на основании группировки исторических явлений по культурно-историческим типам, говорит нам, что цивилизация, т. е. раскрытие начал, лежащих в особенностях духовной природы народов, составляющих культурно-исторический тип, под влиянием своеобразных внешних условий, которым они подвергаются в течение своей жизни, тем разнообразнее и богаче, чем разнообразнее, независимее составные элементы, т. е. народности, входящие в образование типа. Самые богатые, самые полные цивилизации изо всех доселе на земле существовавших принадлежат, конечно, мирам греческому и европейскому.

Одной из причин такой полноты и богатства нельзя не видеть, между прочим, и в том обстоятельстве, что миры эти состояли из более или менее самостоятельных политических единиц, из которых каждая, при общем характере, свойственном вообще греческому и европейскому типам, могла свободно развивать и свои особенности, заключавшиеся в тех политическихподразделениях, на которые разбились эти миры и которые более или менее соответствовали для греческого типа племенам дорическому, ионическому и эолийскому, а для европейского - племенам англосаксонскому, верхнегерманскому (получившему преобладание в самой Германии), нижнегерманскому (достигшему самобытного развития в Голландии), норманнскому, или скандинавскому, а также племенам французскому, итальянскому и испанскому, происшедшим из разложившихся элементов римского и кельтского, измененных под влиянием германского начала. Все прочие культурно-исторические типы были лишены такого оживляющего разнообразия и оказались несравненно беднее в своих результатах. Из этого мы вправе, кажется, заключить, что такое разнообразие состава есть одно из условий полноты жизни и развития культурно-исторических типов. Хотя разнообразие это не может быть, конечно, искусственно создаваемо там, где нет для него этнографической основы,- оно, без сомнения, необходимо для правильного развития культурно-исторического типа там, где он имеет по природе своей этот сложный характер. Однако политическое раздробление в среде одного и того же культурно-исторического типа имеет и вредную сторону, состоящую в том, что оно лишает его политической силы, а следовательно, возможности успешного противодействия внешнему насилию. Пример этому также представляет Греция, в которой не только всякий мелкий этнографический оттенок, но часто даже совершенно случайные обстоятельства служили основанием для образования самостоятельных политическихединиц. Это давало возможность выказаться вполне всякой особенности направления, но зато было причиною кратковременности независимой политической жизни Греции, так что она должна была доканчивать свое развитие под чуждым игом. Политическая система Европы в этом отношении несравненно лучше устроилась, потому что соединяет условия, требуемые разнообразием и силой. Только в двух подчиненных группах, в Италии и Германии, это политическое дробление далеко переходило за нужные пределы, и вредные следствия этого не замедлили сказаться не только на политической силе, но и на самой культуре этих стран. Не только более других были они лишены гражданской и политической свободы, но даже самое развитие литературы и науки, сначала ускоренное благоприятными обстоятельствами, было задержано в этих странах именно вследствие политической слабости и происходящих от того смут, так что только с половины прошедшего столетия началось сильное и самобытное развитие в Германии. Нередко случается слышать, что такая политическая раздробленность служила в Германии гарантией свободного развития науки и литературы; но позволительно, кажется мне, думать, что если бы немецкий народ составлял одно великое политическое целое, то не нуждался бы в таких жалких гарантиях.

При этом сам собою рождается вопрос: где же проходит настоящая граничная черта между требованиями национальной самобытности, обеспечивающей свободное выражение всех особенностей направления и разнообразие . в жизненных проявлениях культурно-исторического типа, так сказать, его внутреннюю независимость, и между требованиями национального единства, обеспечивающего политическую силу и независимость внешнюю? Черта эта, кажется мне, проведена весьма ясно самою природою. Народ, говорящий языком, коего отдельные наречия и говоры столь близки между собою, что в практической жизни, общественной, торговой, политической не представляют затруднения к взаимному пониманию, должен составлять к одно политическое целое. Так, народ русский, несмотря на различие в наречиях великорусском, малорусском и белорусском, или народ немецкий, несмотря на более сильное различие в наречиях верхне- и нижненемецком, должны составлять самостоятельные однородные политические целые, называемые государствами. Напротив того, для целых народов, говорящих на отдельных языках, принадлежащих к одному лингвистическому семейству, соответствующему самобытному культурно-историческому типу, должна предпочитаться слиянию в одно государственное целое, лишающее культурную жизнь разнообразия,- менее тесная связь, которая, смотря по обстоятельствам, требующим более или менее тесного между ними соединения, может проявляться или в виде правильной федерации, основанной на положительном законодательстве, или даже только в виде политической системы (какова, например, европейская, основанная на случайных трактатах, частое повторение которых, вследствие тесных сношений, образовало род обычного международного права).

Такая более или менее тесная связь, будет ли то федерация или только политическая система государств, может и должна существовать только между членами одного культурно-исторического типа - и лишь искусственно и не иначе как к общему вреду может распространяться далее пределов того же типа; ибо общественная связь требует как необходимого своего условия подчинения частных интересов (личных, общественных, областных, даже государственных) более общим интересам высшей группы; и, следовательно, если связь переходит за границу культурно-исторического типа - высшей исторической единицы, то лишает его должной самостоятельности в достижении его целей. Против этого нельзя возразить, что сам культуоно-исторический тип есть понятие подчиненное в отношении к человечеству и, следовательно, должен подчинять свои интересы и стремления общим интересам человечества. Человечество не представляет собою чего-либо действительно конституированного, сознательно идущего к какой-либо определенной цели, а есть только отвлечение от понятия о правах отдельного человека, распространенное на всех ему подобных. Потому все, что говорится об обязанностях в отношении к человечеству, приводится, собственно, к обязанностям в отношении к отдельным людям, к какому бы роду или племени они ни принадлежали; между тем как независимо от этих обязанностей существуют особые обязанности не только к государству, но и к той высшей единице, которую мы называем культурно-историческим типом. Так грек имел обязанности не только к республикам Афинской, Спартанской, Фивской, в которых он состоял гражданином, но и к целой Греции. Фокион[10], говоривший о необходимости подчинения Филиппу или Александру, не мог почитаться дурным гражданином, хотя в этом отношении частные интересы Афин, по-видимому, не совпадали с интересами Греции; но афинянин, который бы стал проповедовать о подчинении персам или (в позднейшеевремя) римлянам, долженствовал бы считаться изменником в полном смысле этого слова; и это вовсе не потому, что Греция, как Греция, имела некоторые общие учреждения, как, например, амфиктионов суд[11], дельфийский оракул и т. п., а потому, что Греция имела свои общие интересы, основанные на самой природе вещей, на сущности эллинизма, которые могли и долженствовали быть понятными для всякого истинного и хорошего грека, каким и был в действительности Фокион. То же самое относится и к Европе в ее настоящих и естественных границах - как к культурно-исторической единице, объемлющей собою романо-германский мир. Слово: "европейский интерес" не есть пустое слово для француза, немца или англичанина, а имеет смысл, каждому из них понятный, независимо от интересов Англии, Германии или Франции, которые, будучи здраво поняты, не могут и противоречить более общим интересам Европы. Это, однако же, совершенно извращается, если нарушены истинные границы культурно-исторического типа.

Но что же такое интерес человечества? Кем сознаваем он, кроме одного Бога, которому, следовательно, только и принадлежит ведение его дел? Без сомнения, в интересах человечества лежало, чтобы Рим был разрушен и на месте его цивилизации временно воцарилось варварство; но, конечно, ни один римлянин и ни один германец не знал и не мог знать, что этого требовал интерес человечества; каждый же из них - если не понимал, то, по крайней мере, чувствовал, чего требовал интерес того племени, к которому он принадлежал. Не могло ли даже казаться, что интересы человечества требовали, чтобы германцы спокойно оставались в своих лесах и не тревожили своими нападениями вместилища тогдашней всемирной цивилизации и тогдашнего прогресса? Нечего сказать, большую услугу оказал бы человечеству какой-нибудь древнегерманский мудрец или вождь, который, будучи убежден в этой гуманитарной мысли, имел бы достаточно влияния, дабы убедить своих соотечественников в таком, сообразном с интересами человечества, образе действий. Но, с другой стороны, сознание той пользы для человечества, которая имела произойти от нашествия варваров (если бы это сознание было даже возможно), конечно, не только не могло обязывать римского гражданина содействовать такому вожделенному для человечества событию, но не могло бы даже оправдывать его от обвинения в измене за деятельность, в эту сторону направленную. Таким образом, если та группа, которой мы придаем название культурно-исторического типа, и не есть абсолютно высшая, то она, во всяком случае, высшая изо всех тех, интересы которых могут быть сознательными для человека, и составляет, следовательно, последний предел, до которого может и должно простираться подчинение низших интересов высшим, пожертвование частных целей общим.

Из неразличения этой тесной связи, которая всегда существует между членами одного культурно-исторического типа, от тех совершенно внешних и как бы случайных отношений, которые существуют между народами разных типов, вывели, между прочим, одно из характеристических отличий так называемой новой истории от древней,- отличие, по которому народы древнего мира развивались будто бы отдельно один от другого, а, напротив того, связь между народами нового мира так тесна, что невозможно отделить истории одного народа от истории другого. Конечно, связь истории народов германо-романского типа весьма тесна, но тесна потому, что это, собственно, история одного целого и такую же точно тесную связь представляет история государств Греции. Как никто не думает об отдельной истории Афин или Спарты, так точно нечего бы говорить об отдельной истории Франции, Италии или Германии; такой истории, собственно говоря, на деле и нет вовсе, а есть только история Европы с французской, итальянской, английской или немецкой точки зрения, с обращением преимущественного внимания на события каждой из этих стран. Как скоро же мы выйдем из границ культурного типа, будет ли то в древние или в новые времена, то общая история разных типов становится в обоих случаях одинаково невозможной без самых странных натяжек, состоящих в делении на периоды, при которых события одного типа совершенно произвольным образом разрываются сообразно с ходом происшествий в другом. Как в древнем мире история Греции и история Персии, например, остаются совершенно отдельными, за исключением внешних войн, приводивших их временно в чисто внешнее соприкосновение, так же точно и в новом времени история России или история магометанского Востока имеет, в сущности, только временные, случайные точки соприкосновения с историей Европы; и всякое старание связать историческую жизнь России внутреннею органическою связью с жизнью Европы постоянно вело лишь к пожертвованию самыми существенными интересами России. Можно только сказать, что в новые времена, вследствие улучшений в мореплавании и вообще в средствах сообщения, сношения между народами разных типов сделались чаще, но не стали от этого нисколько теснее. Китай и Индия - все такой же чуждый Европе мир, каковым он был для Греции и Рима, хотя теперь между ними беспрестанно снуют корабли, тогда как прежде - раз в год совершался обмен между произведениями бассейна Средиземного моря и юга Азии через Александрию.

Пятый закон культурно-исторического движения состоит в том, что период цивилизации каждого типа сравнительно очень короток, истощает силы его и вторично не возвращается. Под периодом цивилизации разумею я время, в течение которого народы, составляющие тип,- вышед из бессознательной чисто этнографической формы быта (что, собственно, должно бы соответствовать так называемой древней истории), создав, укрепив и оградив свое внешнее существование как самобытных политических единиц (что, собственно, составляет содержание всякой средней истории),- проявляют преимущественно свою духовную деятельность во всех тех направлениях, для которых есть залоги в их духовной природе не только в отношении науки и искусства, но и в практическом осуществлении своих идеалов правды, свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния. Оканчивается же этот период тем временем, когда иссякает творческая деятельность в народах известного типа: они или успокаиваются на достигнутом ими, считая завет старины вечным идеалом для будущего, и дряхлеют в апатии самодовольства (как, например, Китай), или достигают до неразрешимых с их точки зрения антиномий, противоречий, доказывающих, что их идеал (как, впрочем, и все человеческое) был неполон, односторонен, ошибочен, или что неблагоприятные внешние обстоятельства отклонили его развитие от прямого пути,- в этом случае наступает разочарование, и народы впадают в апатию отчаяния. Так было в римском мире во время распространения христианства. Впрочем, пример Византии показывает, что эта вторая форма не может быть продолжительна и переходит в первую, если после иссякнавения нравственного принципа жизни народы не сметаются внешними бурями, не обращаются снова в первобытную этнографическую форму быта, из коего снова может возникнуть историческая жизнь. Период цивилизации может считаться для римского мира с окончания Пунических войн[12] и покорения Греции до третьего века по Р.Х., т. е. около 400 лет. Для Греции от начала пятого века до Р.Х. и до окончания плодотворной деятельности Александрийской школы тоже в третьем веке, т.е. около 6 столетий; но с уничтожением самобытности Греции цивилизация эта ограничивалась одною сферою науки, наиболее отвлеченной и могущей всего долее сохранять свою жизненность по оторвании от родной почвы. Время цивилизации индийской также продолжается не долее нескольких столетий. Для евреев его можно считать от времен Самуила до времен Ездры и последних пророков[13], т. е. от 5 до 6 столетий.

Если период цивилизации бывает относительно так краток, то зато предшествующее ему время - и особливо древний, или этнографический, период, начинающийся с самого момента выделения культурно-исторического племени от сродственных с ним племен,- бывает чрезвычайно длинным. В этот-то длинный подготовительный период, измеряемый тысячелетиями, собирается запас сил для будущей сознательной деятельности, закладываются те особенности в складе ума, чувства и воли, которые составляют всю оригинальность племени, налагают на него печать особого типа общечеловеческого развития и дают ему способность к самобытной деятельности,- без чего племя было бы общим местом, бесполезным, лишним, напрасным историческим плеоназмом в ряду других племен человеческих. Эти племенные особенности, какова бы ни была их первоначальная причина, выражаются в языке (вырабатывающемся в этот длинный период времени), в мифическом мировоззрении, в эпических преданиях, в основных формах быта, т. е. в отношениях как ко внешней природе,источнику материального существования, так и к себе подобным. Если бы в племени не выработалась особенность психологического строя, то каким бы образом могли произойти столь существенные различия в логическом построении языков? Отчего один народ так заботятся об отлкчении всех оттенков времени, а другой (как славянский) почти вовсе опускает их из виду, но обращает внимание на качества действия; один употребляет как вспомогательное средство при спряжении глагол иметь, другой же - глагол быть и т. д. Сравнительная филология могла бы служить основанием для сравнительной психологии племен, если бы кто успел прочесть в различии грамматических форм различия в психологических процессах и в воззрениях на мир, от которых первые получили свое начало.

Если этнографический период есть время собирания, время заготовления запаса для будущей деятельности, то период цивилизации есть время растраты - растраты полезной, благотворной, составляющей цель самого собирания, но все-таки растраты; и как бы ни был богат запас сил, он не может наконец не оскудеть и не истощиться - тем более, что во время возбужденной деятельности, порождающей цивилизацию и порождаемой ею, живется скоро. Каждая особенность в направлении, образовавшаяся в течение этнографического периода, проявляясь в период цивилизации, должна непременно достигнуть своего предела, далее которого идти уже нельзя, или, по крайней мере, такого, откуда дальнейшее поступательное движение становится уже медленным, и ограничивается одними частными приобретениями и усовершенствованиями. Тогда происходит застой в жизни, прогресс останавливается, ибо бесконечное развитие, бесконечный прогресс в одном и том же направлении (а еще более - во всех направлениях разом) есть очевидная невозможность. Каким, в самом деле, образом возможно, чтобы существо ограниченное, как человек, могло бесконечно развиваться и совершенствоваться, не изменяясь в то же время в своей природе, т. е. не перестав наконец быть человеком? Я знаю, что тем, которые думают, будто бы подобное происшествие из тысячи и одной ночи или Овидиевых метаморфоз[14] уже случилось раз с обезьянами (которые, не выдержав натиска прогресса, превратились в людей) и будто бы в конце концов человек не что иное, как усовершенствованная губка или инфузория,- не покажется странным, что и форма человека, сделавшись слишком тесною для прогресса, превратится, по щучьему велению, еще в что-нибудь более совершенное; но могу вывести из этого только то заключение, что ложное основание, к чему бы его ни применили (к истории или к зоологии), приведет к ложным выводам и что к числу самых высочайших нелепостей, когда-либо приходивших в человеческую голову, принадлежит и мысль о бесконечном развитии или бесконечном прогрессе. Никто не скажет, чтобы голова Кювье была лучше устроена, чем голова Аристотеля, чтобы ум Лапласа был проницательнее ума Архимеда, чтобы Кант мыслил лучше Платона, чтобы Фридрих и Наполеон имели более быстрый военный взгляд, более глубокие тактические и стратегические соображения, чем Аннибал и Цезарь; еще менее скажет кто-нибудь, чтобы понимание красоты было выше у Кановы и Торвальдсена, чем у Фидия и Праксителя; но, несомненно, что масса научного материала, сложность отношений в мире и войне безмерно увеличились, так что выполнение задачи ученого, полководца, государственного мужа стоит гораздо более времени и труда теперь, чем прежде. Зато Аристотель мог с успехом заниматься зоологией, ботаникой, физикой, логикой, метафизикой, политикой, теорией изящных искусств, а Кювье - только зоологией, но и эта наука стала уже теперь слишком сложна, чтобы возможно было обнять все ее отрасли одному человеку; поэтому, по мере того как суживается кругозор ученых, открытия должны принимать все более и более характер частностей. Этому стараются пособить разделением труда и систематическим соединением усилий отдельных лиц - посредством ученых обществ, съездов, конгрессов и т. п., но это искусственное объединение, вполне удовлетворительное для фабрики и имеющее свою пользу и в научном отношении, не может, однако, заменить собою естественного сосредоточения разносторонних материалов в уме одного человека. Таким образом, усложнение, нераздельное с совершенствованием, кладет необходимый предел существенному прогрессу в той отрасли человеческого ведения (или вообще человеческой деятельности), на которую в течение долгого времени было обращено внимание,- в том направлении, на которое преимущественно употреблялись усилия. Дабы поступательное движение вообще не прекратилось в жизни всего человечества, необходимо, чтобы, дойдя в одном направлении до известной степени совершенства, началось оно с новой точки исхода и шло по другому пути, т. е. надо чтобы вступили на поприще деятельности другие психические особенности, другой склад ума, чувств и воли, которыми обладают только народы другого культурно-исторического типа.

Прогресс, как мы сказали выше, состоит не в том, чтобы идти все в одном направлении (в таком случае он скоро бы прекратился), а в том, чтобы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях. Поэтому ни одна цивилизация не может гордиться тем, чтоб она представляла высшую точку развития, в сравнении с ее предшественницами или современницами, во всех сторонах развития. Так, в отношении идеи красоты - греческий мир дошел, можно сказать, до крайнего предела совершенства, и новая европейская цивилизация не произвела ничего такого, что бы могло не только затмить, но даже сравняться с произведениями греческого пластического искусства, которое поэтому изучается наравне с природою, как самое полное и лучшее её истолкование. Греческое искусство сделалось достоянием всего человечества, собственностью последующих цивилизаций, но именно только собственностью, т. е. тем, чем они могут пользоваться, наслаждаться,- что они могут понимать, но не приобретать вновь, как приобрели его греки, а тем менее идти в том же направлении дальше. Потому народы европейского культурного типа пошли по другому направлению, по пути аналитического изучения природы, и создали положительную науку, которой ничего подобного не представляет никакая другая цивилизация. Конечно, духовные дары народов каждого типа не так односторонни, чтоб исключительно преследовать одну сторону жизни, чтобы греки осуществляли только изящное и прекрасное, а европейцы - одно положительное знание. И греки сделали много для науки, выставили даже одного гения - Аристотеля, который среди греческого мира был как бы предвозвестником европейского направления. Точно так же и европейцы сделали много для искусства, и если не в состоянии былиповести его далее, то расширили его область. В чистой области прекрасного, т. е. в красоте формы и в полной гармонии содержания с формой, народы германо-романского мира, конечно, не произвели ничего подобного поэмам Гомера, статуям Фидия или трагедиям Софокла; но зато пошли далее в глубине психического анализа, в выражении характеров, в живописи страстей, хотя и не без нарушения гармонии формы. Там же, где они думали идти совершенно по стопам древних, как во французской псевдоклассической трагедии,- произвели только карикатуры. Подобным образом высшие религиозные идеи вырабатывались только семитическими племенами. Этим я вовсе не думаю отвергать сверхъестественности полученного евреями откровения, ибо и в этом случае только семитическое племя (без сомнения, по особенностям своей психической природы) могло принять и сохранить вверенную ему истину единобожия. То же применяется и к более частным сферам. Система гражданского права, выработанная римскою жизнью, составляет до сих пор недосягаемый образец. Не имеет себе также ничего подобного величие политического здания, созданного небольшим римским народом, который, жертвуя всем носимому им в душе идеала вечного государства, умел привить дух свой стольким чуждым народностям, заставить их поклоняться его идолу и даже признать этого идола своим. С Римом сравнивают часто в этом отношении Англию, но ничто не может быть несправедливее такого сравнения. Англия даже собственные свои колонии, населенные английским же народом, не умела заставить разделять чувстваее государственного величия[15]; а уж о прививке этого чувства к другим народностям и говорить нечего. Я говорю это вовсе не в укор ей; как достоинства, так и недостатки Англии-совершенно иного рода. Скорее за Францией можно признать этот римский дух, хотя и в гораздо меньших размерах; а желание вполне ему подражать в больших размерах (как во времена Карла Великого, так и во времена Людовика XIV и Наполеона) произвело опять-таки одни карикатуры, окончившиеся совершенным фиаско.

Эта двойственность в жизни культурно-исторических племен, выражающаяся в неопределенно длинном периоде образовательном, когда бессознательным образом заготовляется материал и кладутся основы будущей деятельности, и в сравнительно кратком проявительном или деятельном периоде, когда эти запасы истрачиваются на создание цивилизации,- имеет своим посредником тот промежуток времени, в который народы приготовляют, так сказать, место для своей деятельности, строят государство и ограждают свою политическую независимость, без которой, какмы видели, цивилизация ни начаться, ни развиться, ни укрепиться не может. Переход как из этнографического состояния в государственное, так и из государственного в цивилизационное, или культурное, обусловливается толчком или рядом толчков внешних событий, возбуждающих и поддерживающих деятельность народа в известном направлении. Так, нашествие Гераклидов послужило началом образования греческих государств[16], а знакомство с восточною мудростью и еще более персидские войны, которые напрягли дух народа, определяют вступление Греции в период цивилизации. Неизвестное нам основание древнеиталийских государств и борьба их между собою, окончившаяся победою Рима, а также аристократическое господство патрициев над плебеями характеризуют государственный период Рима; возбудившие же народный дух Пунические войны и знакомство с Грецией - вводят Рим в период цивилизации. Столкновения германских народов с Римом - выводят германцев из этнографического состояния, а распространение знакомства с греко-римской цивилизацией через византийских эмигрантов, морские открытия и некоторые изобретения - открывают период цивилизации. Борьба с ханаанскими народами приводит евреев к государственному устройству[17], разделение царств и противодействие культурным началам Ассирии, Вавилона и Финикии - возбуждают развитие пророческой цивилизации Израиля. Государственность Индии началась с борьбы вторгнувшихся арийцев с аборигенами. Собственно же цивилизационный период Индии начинается, кажется, с буддийского движения. Конечно, нельзя ожидать, чтоб это совершалось правильным образом по известной схеме. Явления перепутываются, усложняются; часто явления одного и того же порядка разделяются длинными промежутками времени и дополняют друг друга, а явления одного периода продолжают действовать в другом. Даже не все культурные типы успевают переходить вполне все фазисы этого развития, потому ли, что разрушаются внешними бурями, или потому, что самый запас собранных ими сил был недостаточен, что полученное направление слишком односторонне для полного развития. Так культурный тип Ирана, побужденный принять форму государственности, вследствие борьбы с туранскими племенами[18], никогда не переходит на степень цивилизации,- как потому, что в самый блистательный период своей государственности, при Кире и Дарий, теряет свой самобытный характер вследствие инкорпорации древнесемитической цивилизации Ассирии, Вавилона и Финикии (имевшей на него то же вредное влияние, как Греция на Рим, без полезных сторон последнего), так и потому, что неоднократно возобновляемая государственность Ирана последовательно разрушается македонянами, арабами и монголами. Что касается до истории древнейших культурных типов, то она так неполна и отрывочна, что смысл ее событий совершенно ускользает. Впрочем, из данных, представляемых историей известных культурно-исторических типов, можно вывести как общую черту государственного периода их развития потерю большей или меньшей части первобытной племенной независимости (племенной воли в той или в другой форме) и как общую же черту цивилизационного периода - стремление к освобождению от этой зависимости и к замене утраченной древней воли правильною свободою,- замене, которая, впрочем, еще ни разу вполне не была достигнута. Пока ограничиваюсь этим намеком, предоставляя себе развитие этой мысли впоследствии на своем месте; теперь же обращусь к разбору господствующего мнения об отношениях национального к общечеловеческому.

Выше я старался показать, что правильная, сообразная с законами естественной системы группировка исторических явлений приводит нас к тому выводу, что до сих пор развитие человечества шло не иначе как через посредство самобытных культурно-исторических типов, соответствующих великим племенам, т. е. через посредство самобытных национальных групп; остается показать, что оно иначе идти и не может.

 

[Н.Я.Данилевский] | [Оглавление] | [Библиотека «Вехи»]

© 2004, Библиотека «Вехи»

 

[1] Птоломеи (правильнее: Птолемеи) - греческая династия, правившая эллинистическим Египтом со времени распада империи Александра Македонского до 30 г. до н. э., когда после самоубийства царицы Клеопатры Египет был присоединен к Риму.

[2] Один из "отцов-основателей" США Б. Франклин (1706-1790) первоначально ставил вопрос не об отделении североамериканских колоний от Англии, а о суверенитете Америки в рамках Британской империи; в течение большей части своей жизни он называл американцев англичанами, английскими подданными.

[3] Катон Старший - знаменитый римский писатель и политический деятель II в. до н. э. Став цензором в 184 г., он выдвинул лозунг борьбы с "новыми пороками", под которыми подразумевал все неримское, заносимое в Рим извне. Партия Катона требовала восстановления древних обычаев и "нравов отцов".

[4] Этруски - народ неизвестной этнической принадлежности, населявший Среднюю Италию в первой половине I тыс. до н. э.

[5] Цезарь в "Записках о Галльской войне" писал о жрецах-друидах как о господствующей касте кельтского населения Галлии.

[6] Феодорик (правильнее: Теодорих) - вождь германского племени остготов. В 493 г. завоевал Италию, создав на Апеннинском полуострове свое королевство со столицей в Равенне.

[7] Согласно Библии, Бог вручил вождю еврейского народа Моисею свод законов и религиозных правил, которыми должны были руководствоваться израильтяне. Ряд положений приписываемой Моисею Книги Завета запрещал тесные контакты евреев с другими народами (см. Второзаконие, 7, 1-6).

[8] Карфаген до своего превращения в IV - III в. до н. э. в крупнейшее государство Западного Средиземноморья долгое время был финикийской колонией (основан выходцами из г. Тира); греки колонизировали Южную Италию и Сицилию в VIII - VII вв. до н. э., основав ряд городов, в том числе Сиракузы и Неаполь.

[9] Своеобразный (лат.).

[10] Фокион - оратор, сторонник Исократа, главы промакедонской партии в Афинах.

[11] Амфиктионов суд - совет амфиктионии, религиозного союза нескольких полисов (городов-государств Древней Греции). К его компетенции относилось объявление так называемой "священной войны", целью которой была защита интересов местного храма.

[12] Пунические войны - войны между Римом и Карфагеном за господство в Западном Средиземноморье (III в. до н. э.).

[13] Самуил - в ветхозаветных преданиях - великий пророк, последний из "судей израилевых"; помазал на царство первого царя Израиля Саула. Ездра - автор одноименной книги Ветхого завета и кодификатор Пятикнижия. Время от Самуила до Ездры - период с XI по V в. до н. э.

[14] В сборнике "Метаморфозы" древнеримский поэт Овидий излагал мифы о превращениях людей в животных, растения и камни.

[15] Намек на войну за Независимость английских колоний в Северной Америке.

[16] Согласно мифу Гераклиды (потомки героя Геракла) захватили Пелопоннес и поделили между собой его города. Миф явился отражением реальных событий: завоевания греческими племенами материковой Греции и образования ранних рабовладельческих обществ в микенский период.

[17] Ханаанские народы, или ханаанеи,- первоначальное население Палестины. Ханаанеи были изгнаны из Палестины израильтянами, бывшими до тех пор кочевым народом пустыни.

[18] Туранские племена-тюркские племена Средней Азии.

Источник: http://vehi.net/danilevsky/rossiya/05.html



Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 4. Политические функции национальных делений и глобализирующийся «миропорядок»
2021-05-24 09:54 Редакция ПО

До сих пор речь шла о том, что глобализация, меняя и усложняя контекст проявления национального феномена, едва ли ведет к уничтожению его политических и этнокультурных основ. Более того, возникают и новые предпосылки для национальной консолидации, которые связаны именно с особенностями развития и взаимодействия в глобализирующейся мировой системе. Попытки приспособить глобализацию к потребностям, ценностям и интересам более широкого, чем до сих пор, круга народов и социальных групп (да и личности) неизбежны. И одну из ведущих ролей в этих попытках будут играть национальное сознание, национальная государственность и всевозможные формы национализма.

Политические функции национальных делений

Еще один аргумент в пользу эрозии национального принципа состоит в том, что он должен лишиться политического содержания, свестись к отстаиванию чисто культурных различий. По словам одного из сторонников этой идеи Я.Пенроуза, полиэтничность, усиливаемая глобализацией, требует разорвать «особую связь между культурой и суверенной властью», чтобы исключить неравенство между «государственными» и «субгосударственными» нациями и обеспечить условия для «внутренне самоценного и освобожденного от кандалов культурного разнообразия» [44, с.17, 21]. Однако политическое измерение национальных делений глубоко обосновано как минимум несколькими причинами, значение которых не ослабляется, а скорее усиливается глобализацией.

Одна из них заключается в том, что сосуществование и выживание культурных идентитетов не могут не быть конкурентными, следовательно, не опираться на те или иные политические инструменты. Утопично думать, что культура втягивается в конкурентные социальные процессы только в результате манипулирования со стороны власти - культура всегда так или иначе участвует в этих процессах. В Бельгии, где первая конституция провозгласила свободу использования любого языка, именно стихия свободного соревнования обусловила господство франкоязычной культуры экономически и социально доминировавших валлонцев и «естественную» ассимиляцию фламандцев. Потребность в механизмах защиты культур лишь возрастает в контексте глобализации, которая делает конкуренцию не просто более интенсивной, но и всеобщей, обостряет неравенство и создает в лице масс-культуры беспрецедентный вызов всем духовным традициям.

Сейчас многие государства являются не только гарантами сохранения культуры этнического большинства, но и оказывают существенную поддержку меньшинствам, которые получают в свое распоряжение и другие политические рычаги, включая территориальную или культурную автономию. Отказ же от идеи связи культуры и суверенитета стал бы «разоружением» и мелких культурных групп, и многих «государственных наций» перед лицом сил, доминирующих в процессе глобализации. Восстановление равенства «больших» и «малых» народов, столь важное для Я.Пенроуз и ее единомышленников, в этом случае легко может обернуться униформизацией их всех по стандартам технологического универсума.

Фундаментальное значение эмоциональной духовности, укорененной всей историей и самой природой человека в этнокультурных традициях, о чем говорилось выше, предполагает, что эта форма социальной консолидации должна быть каким-то образом связана с политической организацией общества.

Если же рассматривать человечество как сложную биосоциальную систему, то наличие наций и национальностей, обладающих индивидуальностью и политическими средствами ее защиты, обеспечивает разнообразие - один из основополагающих механизмов выживания, выработанных природой в процессе эволюции. Смысл его состоит в том, что наличие большого числа вариантов решения любой задачи является лучшей гарантией ее выполнения. Многообразие к тому же порождает соревнование, стимулирующее творческий поиск, тогда как униформизация чревата перспективой вырождения. Поэтому, с точки зрения специалистов по системной теории, сохранение и сознательное использование принципа разнообразия крайне важно для будущего человеческой цивилизации [15].

Другим источником устойчивости и политического характера национальной идеи является ее историческая и логическая связь с демократией - доминирующим политическим идеалом нашего времени, одним из тех принципов, распространение которых тоже можно отнести к проявлениям глобализации. Неутихающие споры вокруг соотношения между национализмом и демократией объясняются тем, что оно имеет разные аспекты. А это связано с более универсальным характером и множественностью вариаций национализма, который легко может обходиться и без демократии и принимать несовместимые с ней формы. Демократия же как ни одна другая концепция управления зависит от этнокультурных реальностей и доктрины нации.

Любая организация власти нуждается в критерии для установления стабильных разграничений между субъектами, обладающими правом суверенного волеизъявления, чтобы это волеизъявление не привело к хаосу. Исходя из демократической философии такой критерий должен быть прямо связан с источником суверенитета - народом, а значит, им не могут являться ни сила, ни божья воля, ни авторитет династии, ни естественно-географические границы. Таким критерием может служить только наличие особых черт и сознания, обособляющих данную совокупность людей и делающих ее внутренне связанной общностью - будь то этнической, национальной или метанациональной. Идея нации не случайно была сформулирована в эпоху Французской революции в качестве неотъемлемого условия и следствия народного суверенитета. И не случайно все большее проникновение демократических представлений в массовое сознание в XX в. повсюду сопровождалось политизацией этничности. Ведь в рамках демократической логики признание или самоосознание культурного идентитета коллектива предполагает и постановку вопроса о его политических правах.

Помимо этого, для функционирования сложного демократического механизма необходимы общие язык, культура, ценности, обычаи, на важности которых настаивал даже автор идеи добровольного гражданского «общественного договора» Ж.-Ж.Руссо. Многие политологи сходятся во мнении, что национальный принцип в той или иной форме является необходимым, хотя и недостаточным, условием демократии, а основанное на этом принципе государство - незаменимым пространством осуществления демократического процесса [31; 39]. Учитывая терминологические расхождения между западной и российской традициями, следует уточнить, что речь идет, разумеется, не о моноэтничных странах - феномене, нечастом вообще, а в эпоху глобализации, по-видимому, обреченном на исчезновение. Имеется в виду внутренне консолидированная, несмотря на метаэтничность, общность, объединенная при любом культурном плюрализме единой общегосударственной культурой.

Этот императив объясняет пресловутый «дефицит демократии» в деятельности Европейского союза и делает проблематичным становление даже трансъевропейской, не говоря уже о мировой транснациональной, демократии, ставя тем самым дополнительные объективные препятствия интеграции.

Здесь, безусловно, можно увидеть несоответствие таким реальностям глобализации, как транстерриториальный характер многих жизненно важных проблем, процессов и угроз и новый уровень взаимозависимости, что создает дилеммы для демократической мысли. Ряд ее теоретиков ставят вопрос о пересмотре критериев демократической легитимности, которые, по их мнению, уже не должны носить чисто национальный характер, когда речь идет о действиях, затрагивающих гораздо более обширные пространства и коллективы [26].

Выдвигаемая в этой связи концепция «космополитической демократии» предполагает передачу некоторых властных полномочий структурам регионального и глобального масштабов. С точки зрения одного из ее авторов Д.Хелда, существующие ныне международные общественные движения (экологическое, феминистское и др.) и более 4,5 тыс. международных неправительственных организаций олицетворяют зарождение «транснационального гражданского общества» [26, с.261-263]. В сочетании с деятельностью межгосударственных институтов, опытом европейской интеграции и новыми коммуникационными возможностями это, по его мнению, дает основания констатировать «тенденции, направленные на создание новых форм публичной жизни и новых путей обсуждения региональных и глобальных вопросов» [26, с.263]. Однако даже сторонники «космополитической кой демократии» из числа серьезных аналитиков отдают себе отчет в ее пределах. В любом случае, как подчеркивает Д.Хелд, речь могла бы идти не о подмене национально-государственной организации, а о развитии «в качестве дополнения к национально-государственному уровню... среза управления, ограничивающего национальный суверенитет... в четко определенных сферах» [26, с.264].

Вместе с тем имеется и другой взгляд на эту проблему. В соответствии с ним, потребность в расширении демократического контроля над транснациональными процессами и давление со стороны общества в этом направлении способны дополнительно упрочить национально-государственные структуры, ибо только через них в обозримом будущем можно реально «найти новые пути, которые обеспечили бы демократический доступ к решениям, составляющим часть наднационального процесса принятия решений» [52, с.101].

 

Глобализирующийся «миропорядок» и национальное государство

До сих пор речь шла о том, что глобализация, меняя и; значительно усложняя условия и формы проявления национальных реальностей, едва ли ведет к уничтожению их политических и этнокультурных основ. Более того, возникают и новые предпосылки для национальной консолидации и национализма, которые связаны с некоторыми общими чертами развития и международных отношений в глобализирующейся мировой системе.

С точки зрения либерального мондиализма, транснациональные тенденции сами по себе объединяют, уравнивают и являются залогом всеобщего прогресса, открывая всем обществам доступ к одним и тем же идеям, технологиям, товарам, информации, структурам, ценностям и т.д. В качестве доказательства при этом нередко апеллируют к сравнительно успешным итогам европейской интеграции [5].

Но эффект мировой интернационализации, более сложный и неопределенный, имеет, наряду с интегрирующим, еще более ярко выраженный дифференцирующий и дезинтегрирующий аспект. Основанные на различиях между экономиками, мировые рыночные отношения в силу своей природы воспроизводят неравенство не только внутри обществ, но и между ними, а многим несут дискриминацию и перспективу окончательного превращения в периферию или даже «обочину» мирового хозяйства. От «европейского строительства» глобализацию отличают, во-первых, изначальные дисбалансы качественно иного масштаба и иной природы, а, во-вторых, отсутствие механизмов регулирования, хоть сколько-нибудь сопоставимых с европейскими государственными и коммунитарными программами. Отсюда и преобладание принципиально другой модели отношений между участниками глобальных процессов, другое соотношение разных аспектов взаимодействия.

На протяжении последних десятилетий вполне отчетливо проявилась тенденция к поляризации как внутри государств, так и между их группами. По данным «Доклада о развитии человечества», активы 358 крупнейших собственников ныне превышают совокупный годовой доход стран, в которых проживает 45% населения Земли [62, с.59]. Разрыв в уровне жизни между самыми богатыми и самыми бедными 20% населения планеты увеличился с 30 раз в I960 г. до 61 раза в середине 90-х годов [62, с.40]. В процессе расслоения «третьего мира» выделились обширные зоны, прежде всего в Африке, Латинской Америке, отчасти Азии, над которыми нависла угроза маргинализации. Характеризуя место так называемого «четвертого мира» в новом международном разделении труда, М.Кастеллс подчеркивает, что «значительная часть населения планеты переходит от структурного положения эксплуатируемых к структурному положению не находящих применения» [36, с.57].

Все это закономерно толкает те страны, нации или группы, которые оказываются в неблагоприятном положении, к использованию политических инструментов для защиты своих интересов под флагом национально-государственной идеи. Согласно и опыту, и теории, экономическая стратификация, совпадающая с национальными разграничениями, всегда способствует политизации этнонационального начала и межнациональным конфликтам. Протест против неравенства, отмечал в этой связи Э.Геллнер, неизбежно использует «все доступные ниши и извилины культурной дифференциации» [21, с.112]. А момент «максимального разрыва между населением, инкорпорированным в индустриальный мир... и теми, кто уже стоит на пороге этого нового мира, но еще не вступил в него», чреват наибольшим подъемом национализма [21, с.113].

Дополнительными обстоятельствами, повышающим конфликтогенность неравенства, являются его наглядность в условиях тесного соприкосновения и динамика быстрых или структурных изменений - факторы, также привносимые глобализацией. На таком фоне обычно усиливается внимание к сравнительным возможностям, а во взаимных отношениях начинает преобладать описанная Д.Горовицем применительно к этническим группам модель «отсталые против передовых» [32, с.166-187].

Проблема неравенства, однако, не исчерпывается неравномерностью количественного распределения материальных благ. Интернациональные процессы, продуцируемые сегодня (и стихийно, и целенаправленно) в основном западным обществом, объективно носят и структурно, и содержательно асимметричный характер. И они несут с собой не только распространение универсально значимых достижений Запада, но и насаждение тех его принципов и современных этических норм, которые, будучи порой вообще спорными, особенно чужды другим культурам и которые на иной почве либо не приживаются, либо дают уродливые плоды. Чаще всего не давая ключа к преодолению отсталости или выходу из глубоких социальных кризисов, асимметричная глобализация вместе с тем бросает вызов способности незападных обществ контролировать собственное развитие. В результате национализм, обычно с религиозным компонентом, становится там закономерной, хотя, разумеется, недостаточной и часто неадекватно радикальной идейно-ценностной опорой в противостоянии внешнему влиянию и в поисках более приемлемой стратегии развития.

Даже расширение универсального измерения в организации общества, похоже, будет сопровождаться конкуренцией между основными культурными системами, отстаивающими разные подходы к интерпретации универсальных принципов. Зародыши подобного противостояния просматриваются сейчас и в Азии, и в России, где признание институтов рынка, основ демократии и индивидуальных прав сочетается с более или менее осознаваемым неприятием многих сторон современной западной модели. Размежевание такого порядка вероятно не столько между отдельными нациями, сколько между их группами, или между цивилизациями, но его непосредственной философско-духовной и политической основой способны быть только национальные традиции и институты.

Уже замечено, что мир, «связанный физически, но не имеющий консенсуса по фундаментальным ценностям и приоритетам, может оказаться ареной конфликтов, еще менее подконтрольных, чем прежние споры между нациями» [36, с.59; 61, с.46]. Резкое неравенство носителей разных ценностей и растущая общая социальная дифференциация усиливают дезинтегрированность и конфликтность на национальном и международном уровне. Все шире признается, что оборотными сторонами объединения мира оказываются острое соперничество, партикуляризм, нестабильность и дезориентация личности [24; 17; 36; 11; 61].

В качестве одного из главных прибежищ против этих новых вызовов рассматривается национальное начало. Это наблюдается даже на Западе, хотя западные элиты занимают привилегированное положение в процессах глобализации и, по крайней мере в Европе, наиболее увлечены глобалистскими идеями. Во Франции, например, целый ряд общественных деятелей и аналитиков разной идеологической ориентации, включая И.Лакоста, П.-А.Тагиеффа, Э.Тодда и др., выступили в 90-х годах с предостережениями против «демонизации» национальной формы и расшатывания государственных структур в наступивший период «геополитического и морального дробления мира» [17, с.46, 50; 11; 35; 16]. Что касается США, то в общественном мнении, политической и научной мысли этой мощнейшей державы - лидера глобализации - доминирование национально-государственных убеждений никогда не оказывалось под вопросом. Этот примечательный факт лишний раз подтверждает, что при определенных условиях глобализация может даже использоваться для утверждения национальных целей.

Характерной чертой современного развития, на которую обращают внимание почти все исследователи глобализации, становится фактор постоянных изменений беспрецедентного масштаба и темпов. Еще П.Сорокин в своем знаменитом труде «Социальная и культурная динамика» показал, что подобные этапы в истории сопровождались обострением разнообразных конфликтов. Так что сама динамика перемен, создаваемая интернационализацией, с одной стороны, способствует борьбе вокруг параметров будущего, распределения ролей и выгод, расстановки сил и т.п., а с другой - усиливает элемент непредсказуемости. Все это тоже повышает ценность национального государства как инструмента конкуренции, основы стабильности и механизма демократического общественного контроля над политикой.

Феномен взаимозависимости, традиционно трактуемый как императив единения, имеет в действительности более сложное содержание. Он означает не только зависимость общества, государства, нации от внешнего мира, не только потребность в сотрудничестве, но одновременно расширение (правда, крайне неравное) возможностей каждого коллектива влиять на окружающий мир и всеобщую заинтересованность в таком влиянии, ибо от общего развития в растущей степени зависят все отдельные судьбы. Тенденция к переплетению локальных, национальных, региональных и глобальных аспектов бытия в лучшем случае способна ограничить масштабы конфронтации, исключить ее наиболее опасные формы и расширить сферу коллективного политического регулирования. Но далеко не исключая конфликтов, она делает еще более интенсивным соперничество за влияние на будущее мира, главными опорами в котором являются государства.

В том, что национальным реальностям, видимо, суждено сохранить фундаментальную роль в глобализирующемся мире, нет ничего несовместимого с общественными законами. Для космополитической традиции, как уже отмечалось, всегда было характерно стремление уйти от сложностей бытия, и в частности, от противоречий, сопряженных с национальной идеологией. Между тем соотношение между любыми началами сложноорганизованного общества всегда небесконфликтно - достаточно вспомнить о противоречиях между частями демократической триады «свобода, равенство, братство». И история национальной идеи, наряду с теоретическими аргументами, свидетельствует, что она может совмещаться с самыми разными ценностями и принципами, в том числе ценностями либерализма, рационализма, морализма, только они (как и национализм) не доведены до абсолюта [4].

Многое от исторических примеров до законов сознания говорит в пользу принципиальной возможности взаимодополнения национального и транснационального, государственного и интеграционного, сосуществование которых в тех или иных комбинациях продолжается уже не одно столетие [4]. Характерной чертой политической организации средневековой Европы являлась сложная, международная по характеру, система пересекающихся и накладывающихся друг на друга суверенитетов местных правителей, королевств, союзов цеховых корпораций, империй и церковных властей.

Важным аргументом является и высокая гибкость национального принципа, его способность вписываться в самый разный идейный контекст. Вопреки известному мнению, он не содержит имманентной тенденции к эксклюзивности, закрытости и конфронтационности, которые порождаются самоабсолютизацией и могут привноситься в любые мировоззренческие системы. Космополитический глобализм же содержит подспудный элемент цивилизационного экспансионизма, предполагая универсализацию чьей-то модели.

Как философский принцип национальная идея не противостоит универсализму и интеграции, а дополняет и уточняет их. Понятие о человечестве, состоящем из наций, логически подразумевает признание общего измерения, объединяющего их всех. Обоснования этой взаимодополняемости с точки зрения законов духовного развития характерны для русской религиозной философии. Подлинное «всечеловеческое, сверхнациональное братство», писал И.А.Ильин, недостижимо без национальных структур, вне которых невозможен подъем человеческого духа и культуры. В свою очередь, «истинное духовное достижение всегда национально и в то же время всегда выходит за национальные подразделения людей, а потому и уводит самих людей за эти пределы...», свидетельствуя «о некотором подлинном единстве рода человеческого» [2, с.241].

По мнению П.Бейера, институт нации и национального государства является необходимым элементом глобального общества, выполняющим в нем определенную роль. Будучи его подсистемами и «глобально легитимными коллективными субъектами», национальные государства обеспечивают единство партикулярного и универсального - пример того, «как глобализированная системная форма может становиться локальной, не теряя глобального характера» [9, с.87-88].

Комментируя негативные стороны глобализации, мондиалистская философия обычно представляет ее в качестве абсолютно фатального процесса, предопределенного только техническим прогрессом, не имеющего субъектов, которые творят его, и не зависящего от политического выбора. Между тем, хотя технологические основы глобализации объективны и необратимы, ее социальное содержание в решающей степени обусловливается ценностными ориентациями сил, реализующих транснациональные потоки и связи. В общественном бытии ни поведение, ни интересы, как подчеркивал еще М.Вебер, не существуют в отрыве от ценностей. Сегодняшние формы транснациональных процессов несут на себе печать доминирования тех элит, прежде всего западных, которые руководствуются определенными ультралиберальными, рационалистическими, технократическими и антинациональными приоритетами либо используют их для утверждения влияния своих государств.

Поскольку «многие из современных следствий экономической и культурной глобализации не признаются легитимными растущим числом людей и их групп по всему миру», все больше специалистов склоняются к тому, что этот процесс «не может продолжаться бесконечно в нынешней форме» [36, с.61]. И в неизбежных попытках приспособить его к потребностям, ценностям и интересам более широкого круга народов и социальных групп, а также личности одну из ведущих ролей будут играть национальное сознание, национальная государственность и всевозможные формы национализма.

 

[1] Геллнер Э. Национализм возвращается //Новая и новейшая история. – М., 1989. - № 5. - С. 55-62.

[2] Ильин И.А. Путь к очевидности. - М., 1993. - 431 с.

[3] Комарофф Дж. Национальность, этничность, современность: Политика самосознания в конце XX в. // Этничность и власть в полиэтничных государствах / Отв. ред. Тишков В.А. - М., 1994. - С.35-70.

[4] Нарочницкая Е.А. Национализм: История и современность. - М, 1997. - 59 с.

[5] Шремп Ю. Глобализация как шанс // Intern, politik (русское издание). - М., 1999.-№ 12.-С. 3-14.

[6] Acquaviva М. et al. La Corse et la Republique // Monde diplomatique. - P., 1999. -A. 46, N 543. - P. 14.

[7] After the cold war/Ed. by Keohane R. et al. - Cambridge, 1993. - 481 p.

[8] Autonomy/Ed. by Suksi M. - Hague etc., 1998.- 370 p.

[9] Beyer P. Globalizing systems, global cultural models and religions // Intern, sociology. -L, 1998. - Vol.13, N1. - P. 79-94.

[10] Burton J. Conflict: Resolution and provention. - N.Y., 1990. - XXIII, 295 p.

[11] Cassen B. La nation contre le nationalisme // Monde diplomatique. - P., 1998. - A. 45, N 528. - P. 9.

[12] Culture and identity in Europe / Ed. by Wintle M. - Aldershot, 1996. - 226 p.

[13] Dogan M. Comparing the decline of nationalisms in Western Europe // Intern, social science j. - Oxford., 1993. - Vol. 45, N 2 (136). -P.177-198.

[14] Dunn J. Introduction: Crisis of the nation state? // Contemporary crisis of the nation-state/Ed. by DunnJ. - Oxford etc., 1995. - P. 3-15.

[15] Fischer D. Nonmilitary aspects of security: A systems approach. - Aldershot etc., 1993. -XV, 222 p.

[16] Fitoussi J.-P. Mondialisation et inegalites// Futuribles.- P., 1997. - N 224. - P. 5-16.

[17] Fricaud-Chagnaud G. L'histoire apres la fin de l'histoire // Defense nat. - P., 1993. -Nov. - A.49. - P. 45-55.

[18] Galtung J. Globalization and its consequences.- Taipei, 1997. - 14 p. in recto.

[19] Garcia Candini N. Consumidores у ciudadanos: Conflictos multiculturales de la globalizacion.- Mexico, 1995. - 305 p.

[20] Garrett G. Global markets and national politics // Intern, organization. - Cambridge, 1998. - Vol. 52, N4. - P. 787-824.

[21] Gellner E. Nations and nationalism. - Oxford, 1983. - 150p.

[22] Giddens A. The consequences of modernity. - Cambridge, 1990. - 200 p.

[23] Giussani P. Empirical evidence for trends toward globalization // Global circus: Narratives of globalization / Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 15-38. -(Intern. J. of polit. economy: Vol. 26, N 3).

[24] Gray J. False dawn: The delusions of global capitalism. - L., 1998. - 222 p.

[25] Gurr T.R. Minorities at risk: A global view of ethno-political conflicts. - Washington, 1993. - 427 p.

[26] Held D. Democracy and globalization //Global governance. - Boulder, 1997. - Vol. 3, N 3. - P.251-267.

[27] Hernando E., Narochnitskaia E., Ortuose M. et al. Globalization and interstate conflict. - Uppsala, 1998. - 46 p. in recto.

[28] Hirschman A. Essays in tresspassing. - N.Y., 1981. - VIH, 310 p.

[29] Hirst P., Thompson G. Globalisation in question. - Cambridge, 1996. - 222 p.

[30] Hobsbawm E. Nations and nationalism since 1780. - Cambridge, 1990. - 200 p.

[31] Hoffman S. Thoughts on the French nation today //Daedalus. - Cambridge, 1993. - Vol.122, N 3. - P. 63-80.

[32] Horowitz D. Ethnic groups in conflict.- Berkeley etc., 1985. - VI, 697 p.

[33] Huntington S. The clash of civilizations? // Foreign affairs. - N.Y., 1993. - Vol. 72, N 3. - P. 22-49.

[34] Kapstein E. Workers and the world economy // Ibid. - 1996. -Vol. 75, N 3. - P. 16-37.

[35] Lacoste I. Viv. la nation: Destin d'une idee geopolitique. - P., 1997. - 140 p.

[36] Lerche Ch. The conflicts of globalization //Intern, j. of peace studies.- Formosa, 1998. - Vol. 3, N1.-P. 47-66. '

[37] Levis N. Globalization and kulturkampf // Global circus: Narratives of globalization/Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 81-129. - (Intern. J. of polit.economy; Vol. 26, N 3).

[38] MacNeill W. Folyethnicity and national unity in world history. - Toronto, 1986. – VII, 85 p.

[39] Mann M. Etat-nation: Mort ou transfiguration? //Debat. - P., 1995. - N 84. - P. 49-69.

[40] McGrew A. Globalisation: Conceptualising a moving target //Understanding globalisation, the nation - state, democracy and economic policies in the new epoch. - Stokholm, 1998. - P. 5-25.

[41] Milward A. The frontier of national sovereignty: History a. theory. 1945-1992. -Routhledge, 1993. - 248 p.

[42] La mondialisation contre I'Asie //Maniere de voir. - P., 1999. - N 47. - 100 p.

[43] Omahe K. The end of the nation state.- N.Y., 1995. - 256 p.

[44] Penrose J. Globalization, fragmentation and a disfunctional concept of nation//The ethnic identities of Europ. minorities /Ed. by Synak B. - Gdansk, 1995. - P. 11 -25.

[45] Porter M. The competitive advantage of nations. - L. etc., 1990. - XX, 855 p.

[46] Richmond A. Ethnic nationalism and post-industrialism //Ethnic a. racial studies. - L., 1984.-Vol.7, N1.-P. 4-18.

[47] Robertson R. Globalization: Social theory a. global culture. - L., 1992. - 240 p.

[48] Rosenau J. The dynamics of globalization //Security dialogue. - L., 1996. - Vol. 27, N 3. - P. 247-262.

[49] Ruggie J. Territoriality and beyond //Intern, organization. - Cambridge, 1993. - Vol. 47, N 1.-P. 139-174.

[50] Sachwald F. Les defis de la mondialisation: Entreprises et nations //Les defis de la mondialisation: Innovation et concurrence /Sous la dir. de Sachwald F. - P. etc., 1994. - P. 473-485

[51] Schlesinger Ph. On national identity: some conceptions and misconceptions criticized //Social science inform. - L., 1987. - Vol. 26, N 2. - P.219-264.

[52] Schmidt V. The new world order, incorporated //Daedalus. - Cambridge, 1995. - Vol. 124, N 2. - P. 75-106.

[53] SchnapperD The European debate on citizenship//Ibid. - 1997. - N 3. - P. 199-222.

[54] Smith A. National identity and the idea of European unity //Intern, affairs. - L., 1У92. - Vol. 68, N 1.-P.55-76.

[55] Smith A. Nationalism and modernism. - L., 1998. - 276 p.

[56] Smith A. The supersession of nationalism? //Intern, j. of comparative sociology. - Leiden. 1990. - Vol. 31. N 1/2. - P. 1-31.

[57] The state in Western Europe /Ed. by Muller W. et al. //West Europ. politics. - L., 1994. - Vol.17, N3 (spec, issue). - 214 p.

[58] Strange S. The retreat of the state. - Cambridge, 1996. - 218 p.

[59] Volf M. Bosnie: Victoire sur la violence et role de la religion //Concilium. - P., 1997. -N 272. - P.47-55.

[60] Wallace W. Rescue or retreat? The nation state in Western Europe //Contemporary crisis of the nation-state /Ed. by Dunn J. - Oxford etc., 1995. - P.52-76.

[61] Waters M. Globalization. - L., 1995. - 160 p.

[62] Went R. Globalization: Myth, reality, and ideology //Global circus: Narratives of globalization /Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 39-59. - (Intern. J. of

polit economy; Vol. 26, N 3).

 

Источник: Нарочницкая Е.А. Национальный фактор в эпоху глобализации // Процессы глобализации: экономические, социальные и культурные аспекты / РАН. ИНИОН. – М., 2000. – 232 с. – (Актуальные проблемы Европы / Редкол.: Пархалина Т.Г. (гл. ред.) и др. 2000, № 4, ISSN 0235-5620). – С. 102 – 155.



24 мая в истории России
2021-05-24 09:57 Редакция ПО

 Этот день в истории 24 мая

День славянской письменности и культуры

 

1571 год. Начался поход 40-тысячной армии крымского хана Девлет-Гирея на Русское государство, в ходе которого ему удалось обойти оборонительные позиции русского войска и подойти к Москве. В результате боёв в посадах начался самый крупный московский пожар XVI века. Из-за сильного ветра и жары столица, за исключением Кремля, сгорела практически полностью. После этого ханское войско ушло на юго-восток, разорив рязанские земли. 

 

1705 год. Пётр I издал Указ, разрешающий промышленнику Никите Демидову строить металлургические заводы в Кунгурском районе на Урале. Демидовых справедливо считают одними из основоположников горно-металлургической промышленности России. Построенные ими заводы уже в первой половине XVIII в. давали продукции в четыре раза больше, чем казённые. Благодаря Демидовым уже в 30-х гг. XVIII столетия Россия по масштабам производства железа обогнала индустриальную Англию и прочно заняла первое место в мире, удерживая это первенство до конца XVIII в. 

 

1826 год. Император Николай I издал манифест о незыблемости крепостного права в Российской Империи.

 

1829 год. Император Николай I в Варшаве короновался на Польский престол.

 

1900 год. В Санкт-Петербурге, в Новом адмиралтействе император Николай II лично спустил на воду бронепалубный двухмачтовый крейсер «Аврора» – водоизмещением 6 731 тонна, длиной 127 и шириной 16,8 метра, вооруженный четырнадцатью 152-миллиметровыми орудиями.

 

1910 год. Первый официально зарегистрированный полёт аэроплана русской конструкции «Гаккель-III» на расстояние около 200 м.

 

1911 год. В России был осуществлён первый в мире поиск подлодки с аэроплана. Лейтенант Дабовский на аэроплане с высоты более 1000 м произвёл обследование бухт и морского побережья от Севастополя до Херсонесского маяка и от него до реки Качи.

 

1918 год. Образовано Ленинградское высшее общевойсковое дважды краснознамённое командное училище им. С.М. Кирова

 

1925 год. Вышел первый номер газеты «Комсомольская правда».

 

1949 год. Пуск первой советской геофизической ракеты В-1А. Начало регулярных научных исследований верхних слоёв атмосферы.

 

1960 год. Состоялся первый полёт пассажирского самолёта Ту-124 предназначенного и оборудованного для перевозки пассажиров и багажа, конструкции ОКБ А.Н. Туполева, экипаж А.Д. Калины.

 

1975 год. Полёт космического корабля Союз-18, вторая экспедиция на Салют-4. Длительность полёта составила более двух месяцев.

 

1977 год. Пленум ЦК КПСС одобрил проект новой Конституции СССР и рекомендовал вынести его на всенародное обсуждение.

 

1992 год. На Славянской площади в Москве открыт памятник братьям Кириллу и Мефодию.

 

2000 год. Государственная дума РФ приняла поправку, запрещающую пропаганду наркотиков и способов их приготовления.



В избранное